Текст книги "Огненный дождь"

Автор книги: Денис Субботин

Денис Субботин
Огненный дождь

 
Были годы, и в полях колосилась пшеница, и стада полны были тучного скота.
И в городах строили храмы с золотыми куполами,
Были годы, и поэты слагали оды о любви, а подвигом считалось завоевать сердце
Непокорной красавицы.
И рождалось в такие годы больше мальчиков.
А потом мальчики взрослели. И мечтали о подвигах иных.
И поля вытаптывала героическая пехота, и стены прекрасных храмов охватывал огонь
А поэтам приходилось брать в руки мечи и они погибали.
И подвигом считалось не полюбить – убить.
А с небес начинал идти ОГНЕННЫЙ ДОЖДЬ.
 

Пролог

Это был разгром.

Сам император Теодор Второй возглавил войско, впервые рядом с боевыми легионами, поредевшими и потерявшими тот знаменитый торингский боевой дух, встали "природные". Гвардия императора, составленная из обедневших нобилей, славная своими жесточайшими понятиями чести и долга… Она и сейчас держалась лучше других. "Серебряный" легион, должный вообще-то служить охраной не родившемуся ещё наследнику, зацепился за Груди Вилланки – два больших, пологих склона на вершинах которых какой-то шутник, бог или человек, водрузил два одинаковых, круглых камня. Вот и вышли – Груди… Зацепившись за эти Груди, легион давно уже не достигавший своей обычной численности – шестидесяти одной сотни воинов, сражался уже три полных вигилии. И как сражался! Их совсем мало осталось там – живых и способных держать в руках оружие, в вагенбург к лекарям доставляли огромное количество тяжело раненных… По колено в своей и чужой крови, оскальзываясь на горах трупов, они стояли. Их не сбила бешеная атака трёх базиликанских арифм. Их не выжгла проклятая магия, и решившая, по сути, исход всей битвы… Но Теодор кое-что понимал в военном деле. Понимал и то, что, несмотря на всё мужество и мастерство "Серебряных" и тех немногих отрядов регулярных войск и вилланского ополчения, что ещё сражались, единственное, что он может – воспользоваться этим мужеством, как прикрытием для отступления. Слева, в двух милях отсюда – Сальм, большой и красивый торговый город с высокими и крепкими стенами. Справа – густой и непроходимый лес, разумеется – Тёмный. Через него идёт дорога на Торгард…

Можно запереться в Сальме и надеяться на чудо или попытаться в третий раз за год заключить с базиликанцами перемирие. Всё равно – будет нарушено. Можно попробовать отступить на Торгард, там в пятый раз собрать войско… Вот только костяка для него больше нет. Костяк – гвардия, а также кадровые – "Чёрные" и "Белые" легионы и рыцарские копья полегли в битвах за Фронтир и здесь, под Сальмом. Из всего войска остались у него один гвардейский легион – "Золотой", он же личная гвардия императора, да тысяча гардарских дружинников жены, урождённой княжны рода Медведя. И, как это ни смешно, двенадцать тысяч виллан Данарии и Фронтира, пришедших перед боем, толком не вооружённых и даже не умевших драться тем немногим оружием, что всё же имелось в их распоряжении. Пришлось вновь разбавлять кадровые части, ставить хотя бы на сотни и тысячи проверенных воинов из "чёрных"… Два гвардейских легиона не тронутыми остались и один из них "Серебряных", он разменял на эти вот две вигилии размышления.

Ничто не бывает вечным, и оборона рухнула. Последняя "чёрная" корунела, ещё держащая строй, героическая "чёрная" из Пятого Ассанского легиона, когда-то оборонившего Торгард от нашествия норлингов, сломала строй и бросилась бежать. Их не в чем было упрекнуть. Под градом огненных стрел они простояли почти час. Но "Серебряные" остались совсем одни и тут же последовала синхронная атака на них с трёх сторон. Там уже истребление началось, бой закончился окончательно…

Теодор нервно обернулся на вагенбург. Сейчас, именно сейчас надо было уходить, но – никак. Его жена, императрица Ольха находившаяся на восьмом месяце беременности, увязалась за ним на битву и вот ведь неудача, вознамерилась рожать. Рождение императорского наследника – процедура полная своих условностей и традиций, происходила вот так – в чистом поле, на грязных шкурах… Кошмар для привыкших к иному вельмож!

– Что там? – впервые за час, наверное, разомкнул император уста.

Новый гонец, шестой за это время, бледный и восторженный, звонко доложил:

– Мальчик, Ваше Императорское Величество! Сын!

– Наследник… – мрачно и гордо улыбнулся император. – Здоров?

– Сразу заорал, – подтвердил гонец. – Сильный и крепкий мальчик!

Император кивнул, потом повернулся к двум коннетаблям, ещё живым, но уже бесполезным – войска для них не оставалось. Те замерли, ожидая его приказа.

– Трубить отход, – отдал император давно ожидаемый приказ. – Гонца к "Серебряным", держаться до конца! Отход будет прикрывать…

Он замер, задумавшись, и никто не осмелился ему напомнить, что время вытекает быстрее, чем вода из решета. Решение было страшным и единственно возможным, на самом-то деле. Было два отряда, способных прикрыть отход, сохранивших строй, порядок и командиров: последняя ст

о

ящая часть торингской армии, "Золотые" гвардейцы и двенадцатитысячный отряд ополчения. Понятно ведь, кого менее жалко?

– Отход будет прикрывать гвардия! – резко сказал император, повернувшись к бывшему коннетаблю Центральной армии, здесь полегшей, герцогу и родному брату Альфреду Могучему. – Альфред, ты возглавишь их!

Герцог, огромный и спокойный человек, лишь замедленно кивнул, ещё соображая, похоже.

– Береги людей и слишком не задерживайся, – продолжил император. – Мне нужен мой легион. Хотя бы сколько-то его воинов!

– Мы победим и вернёмся к тебе, – заверил тот, идущий на смерть.

– Мой император! – возмущённо вскричал кто-то из нобилей, осмыслив наконец произошедшее. – Мы так потеряем армию!

– Но не честь! – резко возразил император. – Я не желаю посылать свой народ на убой. А у гвардии… у неё будет шанс.

Красивые слова… обрёкшие на смерть цвет армии и нобилитета.

– Постой, государь Теодор, – внезапно встрял в разговор воевода Лихосвет, командир той самой тысячи гардар. – Есть ещё один шанс. Мои хлопцы застоялись здесь, за вашими спинами!

– Нет! – резко сказал Теодор. – Вы – последняя у меня тяжёлая конница. И вас всего тысяча. Вы не сможете их остановить, и ничего не ждёт вас там, кроме смерти!

– Все когда-нибудь умрём. Боги смотрят на нас из Вирия и видят, кто как кончал свой путь, – пожал плечами Лихосвет. – Мы пойдём, государь! Так лучше будет…

Упрямец, даром что ли из Медведей, он прямо и открыто смотрел в лицо Теодору. И тот сломался вдруг:

– Хорошо… Вы пойдёте!

Лихосвету больше нечего было говорить. Его серый конь, огромный владенской жеребец лёгкой грунью спустился с холма и уже вскоре земля содрогнулась от удара тысяч копыт. И – богатырский рёв "Слава!", вырвавшийся из тысячи глоток. И – свист сотен стрел, затмивших небо в своём коротком полёте в базиликанский строй… Дружинная конница гардар пошла в последнюю свою атаку.

– Отходим! – сипло приказал Теодор. – Бросайте всё, без чего обойдёмся. Быстрее! Их жертва не должна быть напрасной…

Это происходило в седьмой день месяца Лугов. А уже через месяц посольство императора было направлено в Холмград, к гардарским князьям. Император Теодор Второй преломил всё же свою гордость и решил просить помощи у гардар…

Глава 1 «Великое Посольство»

1. Князь Лютень. Заимка Бер-лоно. Седьмой день месяца Липеца

Правнук князя Грома и нынешний правитель славного своим многолюдием рода Медведя, князь Лютень был молод и хорош собой. Редкая чернавка или боярышня из вящих не заглядывалась на него. Увы им, Лютень был счастлив в браке и не обращал внимания ни на кого. Хоть и мог он себе позволить меньшицу взять и даже всех трёх положенных, жена у него по сию пору была одна – Любава. Красавица и умница, не потерявшая своей привлекательности и после рождения сына.

Сейчас князь занимался тем, что куда более стойно смерда или даже челядина, холопа. Он рубил дрова. Рубил в охотку, хекая и со всего маха опуская тяжёлый колун-тупицу на берёзовые и осиновые чушки, одним ударом половинил их, потом делил на четверти… Слева заметно уменьшался костёр из не расколотых чушек, которые поспешно подавал Ратша, княжий меченоша. Справа Мирон, княжий стремянный, складывал поленницу. Оба, бедняги, запыхались и проголодались – Коло едва поднялось над горизонтом и теперь медленно преодолевало первую четверть своего дневного пути, так что даже поснидать поутру не удалось…

– Княже! – наконец взмолился Мирон, который хоть и был куда крупнее Ратши и выглядел старше семнадцати вёсен, уставал всегда больше. Добавлять, впрочем, ничего не посмел. Засмеют, если признается, что голоден как стая волков, или нет, лучше как пращур-бер!

Князь, насмешливо покосившись на него из-под длинной пряди, упавшей на лицо, ухмыльнулся и жестом велел Ратше подавать следующую чушку. Колун тупо врезался в вязь берёзы… и застрял, впервые за всё утро не сумев пересилить сучок.

– И правда – хватит, – тяжело дыша, сказал князь. – Мирон, иди к Сувору. Пусть велит собирать стол.

Мирон, обрадованный и потому – быстрый необычно, умчался немедля. Ратша немедленно прицепился к князю, чтобы тот дал ему немного поколоть…

Посмеиваясь, тот дал… Личный колун Лютень весил почти полпуда и для мальчишка был неподъёмен. На что уж Ратша старался, а всё равно поднятый над головой отрока колун потянул его назад и мальчишка грохнулся бы, если б не князь. Тот успел и Ратшу подхватить, и колун – у самой земли.

– Прости, княже, – севшим голосом прошептал опозоренный меченоша.

Князь, ласково улыбнувшись, потрепал мальчика по единственному хохолку волос на голове – непривычного для родянина чёрного цвета. Впрочем, номадская кровь матери меченоши вообще оставила много следов – и карим цветом глаз, и более смуглой, нежели у остальных мальчишек кожей. И вот этой кровной привязанностью к князю! Горяч был мальчишка, хрупок для своего возраста… А лучше него меченоши было не сыскать. Лютень и не искал, спокойный за следующие три года. Потом настанет пора опоясывать юнца настоящим, турьей кожи поясом. И жаль бы расставаться, а пора отрочества канет в лету окончательно. И не удержишь.

Затуманенный думой взгляд князя вдруг прояснился, он широко, от всей души улыбнулся и, шагнув вперёд, широко распахнул руки. Обернувшийся Ратша увидел, как у ворот спешивается десяток дружинников а уже во дворе двое челядинов ведут к коновязи огненно-рыжую номадерскую кобылку. Молнию княжны Умилы.

– Умила! – громогласно позвал сестру князь. – Куда ездила спозаранку? Уж не в Холмград?

Дружинники засмеялись – кто в голос, кто тихонько, больше про себя, красавица – нежная и хрупкая внешне Умила порозовела ликом.

– Тебе бы всё шутить, братец! – даже голос её больше походил на звон серебряного колокольчика а когда шла – казалось что летит по воздуху, порхает бабочкой. – До Холмграда почитай сорок вёрст. Это только ты на своём Снеге одолеть сможешь! Да и что я там забыла?

– Ну, тебя по крайней мере там не забывают! – рассмеялся Лютень, никогда не упускавший случая поддеть любимую сестрёнку. – Некоторые…

Упоминание про сотника княжеской тысячи Ярослава, лихого молодца, давно присохшего сердцем к княжне, заставило Умилу покраснеть ещё больше. Хотя казалось – больше некуда.

– Полно тебе, братец, – ласковым голосом, в котором, впрочем, проскользнули булатные нотки, сказала княжна. И так взглянула изумрудными глазами в глаза брату, что тот и впрямь смутился. И чего это он с утра…

Спасительно прозвучал тихий, сипловатый голос Сувора:

– Княже, стол накрыт!

Лютень испытывал стеснение, глядя на своего ближнего человека. Вот и сейчас, шагнул к терему, пряча взгляд. Сувор лишь тихонько вздохнул. Что ж поделаешь, если он – укор безумной храбрости молодого князя? По его неосторожности сотня Сувора пошла вперёд по неразведанной лощине. Значит, по его вине Сувор, сражавшийся в заслоне, потерял левую руку по локоть и украсил свой резкий профиль уродливым шрамом от норлингского меча…

– Сувор! – уже взбежав на крыльцо, обернулся вдруг князь. – Пойдём, поснидаем вместе. Ты мне нужен!

Пересилил себя, молодец…

Вообще-то приглашение за княжеский стол, испокон веку – награда и поощрение. Но Сувора эта награда не порадовала. Князь давил в себе свою нелюбовь к дворскому – понятно но не слишком приятно…

А стол был накрыт так, как любил поутру Лютень – совсем немного еды, всё больше огурчики да капустка. Ни капли вина или пива – квас да морс. И так – всегда. Князь предпочитал проводить день на свежую голову.

Сувор поначалу замер за левым плечом князя – на своём обычном, когда не было Думы, месте. Лютень резко обернулся и так глянул, что дворского этим взглядом унесло. И принесло на скамью подле князя. И пока Сувор не сел, князь за еду, скромную не по-княжески, не принялся.

– Княже, – начал было Сувор, но теперь Лютень был занят едой, ел с молодым аппетитом, который буквально переполнял его и прерывать его трапезу не стоило. Пришлось ждать, да ещё и самому давиться едой под тяжёлым взглядом князя.

– Вот! – удовлетворённо сказал тот, придирчиво выбрав и аппетитно вгрызшись зубами в крепкий, ядрёный огурчик. Свеженький, малосольный…

– Что, княже? – растерянно спросил Сувор.

– Хоть поел, лешак старый! – ухмыльнулся Лютень. – А то всё в трудах, в работе… Посоветоваться с тобой некогда.

– Посоветоваться… со мной? – растерянно переспросил Сувор. – О чём?

– О Умиле и Ярославе! – удивлённо воззрился на него князь. – Скажи ещё, ты ничего не ведаешь. Ты, Сувор!

– Княже… – растерянно пробормотал Сувор. – Да нет там ничего! Старый Сувор не соврёт, ты ведаешь… Ярослав верен тебе и знает своё место! Что?!

Лютень так кисло смотрел на него, словно вместо огурца съел неспелую сливу.

– Сувор… Да кто тебе сказал, что я – против?! Ярослав отличный сотник, через год-два тысячником станет… если доживёт при его-то безумной храбрости. Тысячник дружинный для младшей княжны – партия достойная. А потом и вовсе воеводой станет. Сувор!

– Княже, так я разве против? – хитро усмехнулся дворский. – Сестра твоя… Она – против! Не ведаю уж, что у неё на сердце, а Ярославу даже взгляд не дарит.

– Вот! – поднял палец князь. – И я о том. Бабья хитрость страшнее военной. И разрушительнее! Если б она Ярославу улыбалась или хотя бы смотрела в его сторону, тогда всё было бы понятно. Но она ж его старается не замечать. На последней охоте приставил охранять, за всю дорогу словом не перемолвилась… Мне донесли! О чём это говорит?

– О чём? – тупо переспросил дворский.

– Постарел ты, Сувор, – с сожалением в голосе вздохнул князь. – Это о том говорит, что она боится. Своей любви. Боится и не хочет! Вот ты, Сувор, и должен узнать её истинные мысли. Ибо девке уже семнадцать вёсен, самое время Ладе в ножки поклониться! Тебе объяснять, что нужно делать?..

Сувор растерянно почесал бритую по воинскому обычаю голову, с которой одиноко и потерянно свисал оседлец…

– Да нет, не надо, – тихо сказал он. – Постараюсь, княже!

Тут, очень кстати, внутрь влетел дружинник. Весёлый и довольный собой:

– Княже, вестник из Холмграда!..

2. Сотник Ярослав. Холмград. Седьмой день месяца Липеца

Ярослав был счастливым человеком. По крайней мере, считал себя таким. Его ценил и даже любил князь. К нему по-доброму, без зависти к быстрому возвышению относились в дружине. Ну, и девки любили. А ещё Род наделил умением сочинять кощуны… Один из них, сопя носом и нахмурив с старании лоб, сотник тщательно выдавливал на бересте сейчас. Слова шли легко и повесть о героическом князе Громе, о том, как он порушил два торингских легиона вместе с их комесом выходила из-под железного стила. Правда, рассказать её князю не получится. Сам Лютень, конечно, почитал великого предка. Но… Имя Грома вот уже шесть десятков лет было под запретом. С тех пор, как он своим честолюбием поставил под угрозу гибели весь род. Да что там род, всю Гардарию.

Для Ярослава это имя всё равно было самым славным. Пусть даже никто так больше не называл мальчишек…

– Ярослав! – десятник Яросвет, друг и побратим сотника, скатился со смотровой башни и преданным взором серых глаз упёрся через плечо приятеля – в бересту.

Выплывая из мира грёз и букв – медленно и неохотно, Ярослав мрачно спросил:

– Ну?

– Караван! Три скалоги торингских. Поприще, не больше осталось пройти!

Хлопотная ты, служба в гавани. Нет человеку ни часа покоя!.. Свернув бересту в трубочку и завязав поверх нитью, Ярослав упрятал недосочинённый кощун за пояс и, подхватив от стены секиру, неспешно поднялся. В тесной каморке старшого дозора сразу стало не повернуться, ибо велик был сотник телом, крепок, и тем славился в дружине.

– Пошли, – со вздохом сказал. – Посмотрим, что надо… Ты за гостинником послал?

– А то, – ухмыльнулся Яросвет, круглым животиком вперёд выкатываясь прочь из каморки. – Я князю не нанимался – мыт с иноземцев взимать!

– Надо будет, станешь! – возразил Ярослав.

Спустились по лесенке, переругиваясь, прошли по пристани… Вот он, проход между двумя огромными боевыми башнями. Вот и лодка – небольшая, вёрткая ладья-ушкуй, там – десяток гребцов, заспанный толстяк гостинник и местный кормщик. Ему вести чужие корабли через узкий проход…

– Пошли, – прыгая в ладью так, что вода плеснула через борт, велел Ярослав. – Яросвет, не отставай!

Яросвет, в пику сотнику, сполз в ладью по верёвочной лестнице, смешно оттопырив зад и кряхтя, словно старик. Хотя был на год моложе сотника.

– Яросвет! – судя по голосу Ярослав, уже начинал закипать. – Прекрати!

– Я – не ты, – пропыхтел тот, устраиваясь по обычаю у кормила. – Я эту утлую ладью враз на дно отправлю. И дыру, которую пробью, твоим задом не прикрыть будет! Если только Тиллу попросить…

– Помолчи, – зябко передёрнув плечами, одёрнул Ярослав. – У меня по сию пору от её пирога изжога!

– А мне понравился! – для большей убедительности погладив своё брюхо, похвалил Яросвет. – С клюквой и сметаной… Пальчики оближешь!

– Договорились! – немедленно ответил сотник. – Следующий будешь есть целиком.

Так, препираясь и развлекая дружинников, прошли весь путь до галер. Те уже замерли на рейде – огромные, могучие и непобедимые. Борта, впрочем, кое-где подштопаны досками. Видать, недавно в бою были – доски ещё светлые, выделяющиеся на фоне остальных…

– А я думал, торинги весь флот потеряли, – пробормотал Яросвет. – Ну, когда норлингов держали!

– Видишь ведь – не весь! – поморщился Ярослав. – А может, это со Срединного моря. Там ведь портов не осталось…

– Эй, на борту! – рявкнул гостинник Пушта, сложив руки лодочкой и надсаживая голос. – Принимайте!

– Табань, – махнул рукой Ярослав. – И смотрите, борт не поцарапайте!

Гостинник по обычаю первым вскарабкался на борт передовой галеры и пропал там. Пошёл, видать, к кормщику на разговор. Следом собрался кормщик холмградский. Ему эту галеру вести, так лучше осмотреться допрежь…

– "Святой Крест", – по слогам прочитал торингское название Яросвет. – Громкое название!

– И корабль немаленький, – поддержал его кто-то из дружинников. Кажется, Ждан.

Ярослав, пока его воины переговаривались вполголоса, устроился у мачты, под фонарём и снова принялся писать полные восторга слова. Про князя Грома, великого и могучего, славного… и проклятого.

– Слышь, сотник! – оторвал его тот же Ждан. – А правда, что Тилла тебя один раз на лопатки уложила?

– Правда! – за приятеля ответил Яросвет. – Я лично видел… Я и сам бы лёг, если б меня такими титьками давили! Чтобы и всё остальное почуять. Почуял, Ярослав?

Ярослав до ответа не снизошёл, сочтя себя выше этого и сделав вид, что задумался над следующей строкой.

– Сотник, так каково? – это уже кто-то другой, не Ждан встрял. – Мягко поди?

– Твёрдо, – нехотя ответил Ярослав. – Она меня так о землю приложила, что мне не до статей её было. В ушах звенело, хребтина болела… Не до того было, говорю ж!

– Га-га-га! – как жеребцы заржали воины. Даже с борта галеры свесились – узнать, что случилось.

– Так ты поддался или нет? – пристал Яросвет. – Нет, мне-то ты говорил, что поддался!

– А ты сам попробуй, узнаешь! – огрызнулся Ярослав. – Отстань!

Как же! От дальнейших шуточек его спас только гостинник, спустившийся с корабля и велевший грести к следующему. Был он сильно удивлён и поведал, что груза почти что и нет. Корабли, обладавшие, к мощному вооружению, ещё и вместительными трюмами, шли налегке, почти пустые. Странно это…

То же самое оказалось и на других галерах – почти пустые трюмы, уклончивые ответы моряков… Полные боевые экипажи.

– Странно это, – бормотал всю дорогу Пушта, щипая себя за выбритую на торингский манер губу. – Странно… Ну, война у вас там – хорошо. Так ведь оружие нужно! Кони опять же! Люди – наёмники… Почему же ничего на продажу не везут? Кому там сейчас их вина и горшки потребны?! Странно…

Его удивление вызывало ухмылки воинов, но дальше ухмылок дело не шло. Слишком устали, нагреблись досыта и лишь мечтали теперь поскорее добраться до небольшой, но уютной молодечной, где спят сейчас их товарищи…

Уже когда подходили к пристани, Яросвет, по прежнему сидевший на кормиле, заржал в голос:

– Ярослав, любимец ты наш Лады! К тебе!

Ярослав коротко обернулся через плечо, на миг выпав из ритма гребли и тихо, безнадежно выругался. На пристани стояла, издалека видная благодаря своей не мелкой фигуре Тилла, дочь воеводы Тверда. У ног остроглазый Ждан различил лукошко…

– Пирог, поди, принесла! – радостно возвестил Яросвет на всю гавань. – Вот если бы с клюквой!

Ярослав застонал и чуть за борт не бросился:

– Лель это, не Лада творит!

– Пусть Лель, – не стал спорить Яросвет. – Зато какова любовь! Мне бы так!