Текст книги "Неожиданная смерть"

Автор книги: Делл Шеннон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

ГЛАВА 9

Хакетт приехал домой и рассказал Анджеле о Йокумах; работавшие в дневную смену, разумеется, узнали о них только сегодня. Анджела застыла с ложками и вилками в руках – она накрывала на стол.

– Своих собственных… честное слово, не поверишь, что на свете есть такие люди, да, Арт?

– Джейс сильно расстроился, – сказал Хакетт. – Его жена, насколько мне известно, пытается заиметь ребенка с тех самых пор, как они поженились. Оно как-то даже несправедливо. – Он потянулся за оливкой, и Анджела машинально сказала ему, сколько в ней калорий. – О черт!

– Чего только вы не насмотритесь в своем отделе! – проговорила Анджела.

Хиггинс приехал домой и рассказал Мэри о Йокумах. В ее серых глазах мелькнул ужас.

– Но своих собственных… трудно даже поверить. Чего только ты не навидаешься на своей работе…

– Грейс расстроился. Они пытаются завести ребенка, – сказал Хиггинс. – Да, и что не последнее, – это все попадет в газеты, с фотографиями, и все будут говорить…

– Да. Они все таковы… обсуждают подонков.

– Ближе к неандертальцам, – сказал Хиггинс. – Или, может, я несправедлив к ним? Неандертальцы не знали страховых полисов. О чем они там шумят? – Было слышно, как в гостиной отчаянно, но весело, спорят Стив и Лора.

– По-прежнему называют ребенка. Последнее предложение Стива было «Камилла», а Лоры – «Гарет». Звучит так романтично. – У Мэри поблескивали глаза. – Нам в самом деле надо бы что-то решить, Джордж, и положить конец их спорам.

– Ну, как ты хочешь, – сказал Хиггинс.

Пигготт отправился на спевку хора – они репетировали перед Пасхой – и рассказал Пруденс Рассел о Йокумах.

– Но, Мэтт! – воскликнула та. – Своих собственных детей… как это ужасно. С трудом верится. И может быть, так много страшных вещей случается оттого, что некоторые думают, что Бога нет, что все происходит… по воле случая.

– Дьявол поселяется в сердцах людей, – сказал Пигготт. – Знаешь, Пруденс, самое хитроумное, что дьявол когда-либо сделал, – убедил множество людей, что он не существует.

Когда Мендоза пришел в отдел в воскресенье утром, Хакетт стоял, облокотившись на стол Лейка:

– Диеты есть, конечно, просто смехотворные. Ешь от пуза помидоры и больше ничего. Или один творог и салат-латук. Но…

– Я не кролик, – сказал Лейк. – Мужчина должен есть, и я тебе говорю, Арт, что я просто не считаю салат, сыр и бараньи котлетки, которые только на один зуб, за еду. Совершенно не считаю. Я-то не лакомка, очень даже просто могу обойтись без десерта…

– Я тоже, – подхватил Хакетт. – Но все же еда – не еда без…

– Хлеба с маслом и картофеля, нет, он не… сплошной крахмал, я знаю, но, черт возьми, что такое котлета из постной говядины, если она не лежит на булочке с майонезом, и к ней нет на гарнир чего-нибудь маринованного, и…

– Сыра и всяких приправ, – продолжил Хакетт. – Я знаю. А…

– Остановитесь, остановитесь, – сказал Мендоза. – Вы сможете предаваться совместным воспоминаниям как-нибудь в другой раз. Джордж здесь? Bueno[72]72
  Хорошо (исп.).


[Закрыть]. Зову всех послушать, что я узнал про Мишель. У меня в кабинете.

Ландерс и Глассер были на месте, Пигготт уехал по вызову почти сразу, как только пришел, и еще не вернулся. Мендоза рассказал, что он услышал вчера от Мануэля Чавеса.

– Значит, у нее были-таки средства, чтобы удрать от Трулока, если она хотела. Все это не очень понятно – или я неверно представлял себе Мишель? Имела ли она… м-м… такие глубины в душе, которые мы не измерили и не постигли? По-своему несколько странно, что ее увлекала Эйлин и вся та гопкомпания. Можно, конечно, сказать, и это будет похоже на правду, – противоположности сходятся. И, разумеется, старая добрая память о школьных днях: авантюристка Эйлин Мишель тогда очень нравилась. И, возможно, Мишель не особенно повзрослела за эти три года. И еще одно: девушка вроде Мишель – только бы мне не быть похожим на психоаналитика – гораздо более слабая натура, нежели Пол Трулок, может быть, она-то как раз и могла сбежать от него, поддавшись порыву, чтобы преподать ему маленький урок, все время зная, что потом смиренно вернется и подчинится ему.

– Да, – сказал Хакетт. – Если она сбежала, то все должно было быть именно так.

– Всего лишь небольшая размолвка влюбленных. Со сценой покаянного примирения в недалеком будущем, – проговорил Ландерс. – И что же, она помчалась к Эйлин?

– Делайте ваши ставки, – ответил Мендоза. – Эйлин и вся ее компашка скользкие, как угри. Не ухватишь. Но вот что я скажу. Готов поручиться, что по крайней мере некоторые из окружения Эйлин балуются наркотиками – марихуаной, или героином, или чем угодно. И ее пятнадцати тысяч в год, скромных, хоть и приятных, им не хватает на всех. Особенно если они употребляют героин. И если рассерженная невинная Мишель, завороженная змеей птичка, помчалась к старой школьной подруге Эйлин в понедельник вечером, то весьма вероятно, что ни один из присутствующих – если там были гости, кто бы они ни были, – не почувствовал бы ни малейшего угрызения совести при мысли о том, чтобы… м-м… вынудить Мишель расстаться со своими бриллиантами. Если никто из них не знает скупщика краденого, то его обязательно знает продавец наркотиков. И обнаружив, что они вынуждали Мишель слишком сурово, проще простого припрятать тело на той дорожке и выкинуть ее из головы.

– Пожалуй, это весьма резонно, Луис, – сказал Хиггинс. – Именно так и могло произойти.

– Ну что ж, подождем, пока Каллаган не откопает что-нибудь на кого-нибудь из них. Может быть, если уж ничего другого не обнаружится, узнаем, кто к Эйлин ходит, приведем их сюда и поприжмем, – сказал Мендоза. – Если Пэт задержит их с определенным обвинением по части наркотиков и они будут знать, что их так или иначе ждут неприятности, можег, кто-нибудь запоет быстрее.

– Именно так, – согласился Хакетт. – Я хочу еще раз сегодня поговорить с Дюраном по поводу описания Аркетта.

– А я хочу снова повидать Трулока, – сказал Мендоза.

– Мне нужно составить отчет по тому трупу в гостинице, – сказал Ландерс. – Все то же самое. Естественная смерть.

– Ну что ж, в седло, – сказал Хиггинс. – Что-нибудь новенькое может выплыть в любое время.

С утра пораньше в отдел по расследованию убийств позвонил некий доктор Игон Гернер. Он сказал, что хочет кое-что сообщить о Сэмюэле Ревило, и к нему поехал Пигготт. Доктор проживал на Арден-бульваре в скромной приятной квартире. Он был вдов, лет шестидесяти, с мягкими манерами, гривой седых волос и чрезвычайно огорченный тем, что собирался рассказать Пигготту. Он узнал о самоубийстве Ревило только вчера, от одного из своих пациентов.

– Видите ли, я всегда считал, что больному надо говорить правду. Ну, конечно, с некоторыми истеричными женщинами это было бы безумием… но мистер Ревило казался мне благоразумным человеком, сдержанным и здравомыслящим. Я также считал… у него свое дело… он захотел бы привести дела в порядок. Однако он, должно быть… у меня от этого на душе очень скверно, – он печально покачал головой. – Но, конечно, ничего другого быть не могло… Что? А, последняя стадия рака. Пищеварительного тракта и поджелудочной железы. Ему оставалось меньше полугода, по приблизительной оценке, – они еще не видели заключения о вскрытии; оно подтвердит диагноз доктора.

– Понимаю, – произнес Пигготт. – И вы ему об этом сказали?

– Да. Не стоило, как я теперь понимаю. Но он казался…

– Ну что ж, нам нужно официальное заявление, доктор, и вам придется давать показания на слушании. Оно назначено на десять часов во вторник,

– Буду рад сделать все необходимое, – скорбно ответил Гернер.

В управлении, когда доктор делал заявление, Пигготт спросил, не прописывал ли он Ревило снотворных таблеток. Нет, не прописывал.

– Я хотел еще подумать над лечением, и у него пока не было сильных болей, ему хватало аспирина. Разумеется, позднее… и сейчас я вспомнил, он говорил мне, что его жена умерла от рака желудка, поэтому он слишком хорошо знал, что его ждет, – бедняга.

– Как получилось, что он пришел к вам, доктор? Случайно?

Доктор Итон Гернер посмотрел на него поверх своих очков с бифокальными стеклами и мягко произнес:

– Нет, почему же… он сказал, что меня рекомендовала одна моя пациентка. Миссис Дугган. В сущности, она лечится у меня вместе со своей дочерью, миссис Вули.

Вызвав патрульную машину, чтобы отвезти доктора тернера домой, Пигготт посмотрел на часы и увидел, что ему нужно торопиться, чтобы попасть в церковь. Но после того, решил он, нужно будет навестить миссис Вули и ее мать.

Паллисер и Грейс снова допрашивали Йокумов, пытаясь добиться прямого признания от одного из них или от обоих. На допросе присутствовала служащая в полиции женщина и молчаливый государственный защитник, в кои-то веки интересовавшийся делом. Как и раньше, Йокум извивался и выкручивался, то хитрил, то прикидывался дурачком, а его жена сидела, опустив голову и отказываясь что-либо говорить.

Они только что узнали, что Йокум приобрел в Лонг-Биче подержанный «кадиллак», заплатив наличными деньгами.

– Вы купили крысиный яд, – говорил Паллисер, терпеливый и мрачный. – Вы это признаете?

– Множество грызунов было, где мы жили, – во как. Это на…

– Хорошо. Ваша жена знала, что вы перенесли его в дом из машины, где он находился вместе с прочим вашим багажом?

– Не знаю.

– Когда вы заключили страховые полисы на детей, – сказал Грейс, – вы уже тогда планировали снять с них урожай, Йокум. Вы не долго ждали, не так ли, – четыре месяца!

– Да я и слыхом не слыхал об этой страховке, Мэй одна леди рассказала, мы тогда были на последней работе на севере. Мэй и сказала, может… – он обворожительно улыбнулся Грейсу.

Так продолжалось все утро, снова и снова, и время уже перевалило за полдень. С самого утра жена Иокума не проронила ни слова, но сейчас она подняла голову и взглянула на мужа,

– Хочешь свалить все на меня? – хрипло спросила она.

– Я ничего не говорю, Мэй…

– Хочешь на меня свалить, ублюдок… Еще бы, я слышала, как она бывает, эта страховка: получаешь деньги, когда кто-то помрет, – миссис Питерс огребла две тысячи долларов, как ее мужик загнулся, две ты… Да кто говорит про детей-то. Чертова ребятня, все время орут, путаются под ногами, я почти весь прошлый сезон не могла работать из-за проклятого младенца, – кому пришла в голову мысль, ты, ублюдок? Тебе, вот кому! Ты сам и сказал, приедем, где нас никто не знает… сам и узнавал все насчет страховки… и хочешь, чтобы думали, что это все я…

– Черт тебя побери, женщина, ты не больно-то возражала, а? – с перекошенным лицом заорал Йокум, привстав со своего места. – Так прямо и ухватилась! Отделаться от проклятой ребятни, да еще и деньги получить в придачу – так просто бы было… и не знаю, как чертов сыскарь про это пронюхал…

Они еще немного покричали, и все закончилось тем, что Йокумы подписали заявления – сперва прочитанные адвокатом – и в полвторого Паллисер и Грейс отвезли их обратно в тюрьму, а сами собрались поехать и съесть запоздалый ленч.

Грейс был по-прежнему мрачен.

– Ну и дела, – сказал Паллисер. – Куда ты хочешь, Джейс? Кафе годится?

– Любое место, где продают спиртное, – ответил Грейс. – Я бы немного выпил.

После ленча Пигготт и Ландерс отправились повидать миссис Вули и ее мать. Пигготта внезапно осенило, и в последнюю минуту он спросил доктора Тернера, не прописывал ли он те снотворные таблетки какой-либо из женщин.

– Понимаете, мы до сих пор не знаем, как он их достал.

И доктор Гернер ответил:

– А, да, миссис Дугган регулярно их принимает.

Возможно, что Ревило, зайдя к миссис Вули, ухитрился их украсть. Нудное, необходимое занятие – увязывать концы с концами для коронера.

Обе женщины были у себя, в своем старом доме, и миссис Вули говорила: все, чем можем помочь, ужасное событие, сын бедного мистера Ревило совершенно убит. Да, мистер Ревило захаживал сюда по вечерам, и они втроем играли в карты или просто беседовали. Он был такой джентльмен, и… снотворные таблетки? Да, мама принимала те, что доктор ей…

– Мы не знаем, где он достал таблетки, которые выпил, – сказал Пигготт, – а они такие же, как те, что вы принимаете, миссис Дугган. Возможно ли, чтобы он мог украсть их у вас, когда был здесь, в один из вечеров?

– Не думаю, – нерешительно ответила миссис Вули. – Мама бы хватилась, ведь ему пришлось бы взять их много, не так ли?

– У вас пропадали таблетки, мадам? – обратился непосредственно к миссис Дугган Ландерс.

Она дерзко глянула на него, чопорно сидя на кушетке, – худенькая, держащаяся очень прямо, седовласая старушка с костистыми руками и все еще острым взглядом голубых глаз.

– У меня ничего не пропадало, молодой человек, потому что я знала, где они. Поскольку вам так много известно, вплоть до их названия, и поскольку, я думаю, только здесь он и мог такие достать, я вам расскажу. Бедняга зашел к нам, когда доктор только что сообщил ему о его болезни, – во времена молодости миссис Дугган избегали произносить страшное слово «рак». – Тебя не было, Лида. Он сказал, что хочет воды, пошел за ней, но я-то знала, что он задумал. Не особенно притворялся. Он знал про мои таблетки; он был болен и сам сделал выбор. Чтобы не создавать другим неудобства, не заставлять людей о себе заботиться. Я не сказала ни слова, но, когда он ушел, я посмотрела – он забрал все остававшиеся в бутылочке таблетки. И тогда, – она шмыгнула носом, – я просто окликнула из окна дочку Гаррисонов – их старшую, – дала ей деньги и попросила сбегать в аптеку купить новые таблетки. Никто ничего не узнал, и, – она посмотрела на них с вызовом, – это не лежит грузом на моей совести. Он сделал свой собственный выбор, бедняга, и принял тихую смерть, и упокой Господь его душу.

– Мама! – вскричала Лида Вули.

А Ландерс сказал:

– Мне надо будет посмотреть статью. Не знаю, есть ли что-нибудь на сей счет. Будь я проклят.

– Какая это была бы статья, Том? – спросил Пигготт, когда они сели в машину Ландерса.

– Будь я проклят, если знаю, Мэтт. Да и в любом случае, бедная седая восьмидесятилетняя старушка – какой суд присяжных ее осудит. Будь я проклят. Люди, – сказал Ландерс и завел двигатель.

В доме на Уоллас-авеню в Беверли-Хиллз седовласая дама приятной наружности сказала Мендо-зе, что Пол уехал к Стэнъярдам, и там-то Мендоза его и нашел. Похороны Мишель были назначены на завтра. Когда слуга провел Мендозу в большую официальную гостиную и тот извинился за то, что опять их беспокоит, Стэнъярд поднял глаза и тяжело проговорил:

– Ничего страшного, лейтенант. Я собирался вам позвонить – вы спрашивали о стоимости ожерелья Мишель. Я посмотрел. Его оценили примерно в пять тысяч долларов.

– И примерно столько же стоит бриллиант четырех с половиной каратов, – сказал Мендоза. – Да. Мистер Трулок…

– Садитесь, пожалуйста, – с усилием произнесла Луиза Стэнъярд.

С посеревшим лицом, с пустыми глазами, она тем не менее машинально сохраняла учтивость. Мендоза поблагодарил ее. Даже убитые горем, Стэнъярды и Трулок совершенно очевидно слегка удивлялись, глядя на лейтенанта Мендозу из отдела по расследованию убийств, его элегантному костюму, золотым запонкам и бесподобному галстуку.

– Мистер Трулок, в тот вечер вам приходилось видеть, что у Мишель в сумочке?

Трулок изумился:

– Нет… конечно, нет. Она сидела напротив… так, погодите, она открывала ее, чтобы достать сигарету, – она курила немного, одну после обеда, не больше… но я, конечно…

– Миссис Стэнъярд. Вы говорили, что уверены в том, что у Мишель в тот вечер не было денег. Откуда у вас такая уверенность?

– Ну, я… она пошутила на этот счет. Я… я зашла к ней, когда она как раз доставала свой вечерний жакет и укладывала помаду и пудру в сумочку. Она сказала что-то вроде… Вроде… – миссис Стэнъярд сглотнула комок в горле, – ну, у меня нет ни цента бешеных денег, надеюсь, они мне не понадобятся. Знаете ли, выражение, которое…

– Да, – сказал Мендоза. – А после этого? Постарайтесь вспомнить, пожалуйста.

– Я… мы пошли вниз… Пол ждал уже минут десять… и вдруг Мишель сказала, что забыла носовой платок, вернулась взять его… но отсутствовала всего полминуты, вряд ли…

– Но за это время, в своей комнате, она могла бы положить деньги в сумочку?

– Да, пожалуй, но мне это не приходило в голову… она не сказала… и, выезжая с Полом, она бы не стала…

– Но, очевидно, взяла, – проговорил Мендоза. – Мы теперь это знаем.

– Наверняка? – резко спросил Трулок. – Будь я проклят. Значит, она могла… маленькая дурочка… разозлившись на меня, но, ей-богу же, она бы через полчаса уже остыла… Господи, она помчалась к этой… этой битницкой суке?

– Пол!

– Извините, миссис Стэнъярд, но вы не знаете… она помчалась туда? – спросил он у Мендозы.

– Мы не знаем. Как по-вашему, она могла?

Трулок выглядел несчастным и ошарашенным:

– Господи, я тоже не знаю. Это звучит дико – Мишель и такая вот особа… и я теперь понимаю – может быть, если бы я вообще ничего не говорил об Эйлин, то ее… притягательность сошла бы на нет сама собой. Притягательность, Бог мой. Но едва я заикнулся – и единственно для того, чтобы возразить, – она стала ее защищать, – он пожал плечами. – Я думаю, могла бы. Не знаю.

– О ком… о ком вы говорите? – с дрожью в голосе спросила Луиза Стэнъярд. – Кто такая Эйлин?

Трулок повернулся к Стэнъярду:

– Я же говорил вам. Я пытался вам рассказать об этой девице Родни. Разве вы не поняли, что я о ней сказал? Разве…

– Я подумал, что ты, вероятно, преувеличиваешь, – девушка, учившаяся с Мишель в одной школе…

«Но в наше время, – подумал Мендоза, – или, возможно, во все времена с любой ступеньки лестницы можно скатиться в грязь на самое дно. И некоторые намеренно в ней валяются».

– Подождите, – вдруг сказал Трулок. – Подождите. Я вспомнил, что она сказала… – его лицо исказилось. – В понедельник вечером. Как раз… как раз перед тем, как мы встали из-за стола. Я говорил о том о сем, а Мишель сказала… сказала: ей бы хотелось услышать, что скажет Эйлин об этих ужасных обвинениях, что я просто ревную и не хочу, чтобы у нее вообще были какие-то друзья… Господи, значит ли это, что она и вправду, может быть, сбежала к этой суке? Вы теперь говорите, что у нее были деньги…

– Это возможно, – ответил Мендоза. – Да, вполне.

Когда Хакетт приехал к Дюрану, в квартире был беспорядок. Миссис О'Коннелл быстро и энергично перебирала и раскладывала одежду и личные вещи своей мертвой дочери, чем избавляла ее мужа от муки делать это самому. Дюран за кухонным столом пил кофе и вяло поздоровался с Хакеттом.

– Я понимаю, мистер Дюран, что вчера вам было не до того, – сказал Хакетт, садясь напротив. – Но на этого человека падает очень сильное подозрение, поскольку его отпечатки обнаружены в спальне. У нас есть описание его примет, и я бы хотел, чтобы вы подумали и сказали, не похож ли он на человека, которого вы знаете.

– Вы все о том же – человек, которого мы знали, – ответил Дюран. – Я совершенно убежден, что это невозможно. Просто кто-то увязался за ней на улице – это могло бы случиться. А затем позвонил в дверь.

– Все же будьте добры… – Хакетт прочел ему описание примет Ричарда Аркетта. На этот раз Дюран слушал.

– Нет, – сказал он, покачав головой. – Мне никого не напоминает… но это довольно-таки общее описание, верно? Не так уж мало мужчин роста шесть футов один дюйм, веса сто восемьдесят фунтов, с каштановыми волосами, карими глазами. Сказано, что нет никаких шрамов или чего-нибудь такого. Это может быть кто угодно.

– Но никаких даже смутных воспоминаний?

– Нет. Мне очень жаль. Я по-прежнему думаю, что это был просто кто-то из той шпаны, которой нынче кишат улицы.

В кухню торопливо вошла миссис О'Коннелл:

– Прошу прощения, что была с вами вчера груба, сержант. Я знаю, вы делаете все, что можете. Боб, тебе надо было предложить сержанту кофе, – не слушая вежливого отказа, она поставила на стол чашку, налила. «Кофе, конечно, – нечто совсем другое», – уныло подумал Хакетт; кофе без сливок и сахара он за таковой не считал. – Боб, я отобрала кое-какие вещи в пользу бедных – одежда, которую не стоит оставлять. Но я знаю, ты не будешь возражать… Китти и Бриджит носят один размер – это моя вторая дочь, – пояснила она для Хакетта, – и неразумно хорошей одежде пропадать зря. Я заберу вещи, что получше, домой, для Бриджит. Ты не против?

– Конечно, нет, – хмуро сказал Дюран. – Это всего лишь… разумно.

– Правильно, – она так же поспешно вышла. Хакетт не знал, о чем еще спросить Дюрана. И, разумеется, официальное описание Аркетта могло бы подойти множеству мужчин. К сожалению, нет ни одной его фотографии. Хакетт рассеянно пил черный кофе.

– Эти кофейные чашки… – проговорил он. Потому что казалось странным: если Китти в то утро подавала кофе каким-то знакомым, отчего же они не явились, чтобы об этом рассказать?

Миссис О'Коннелл снова вошла:

– Боб, ты хочешь оставить себе что-нибудь из ее украшений? Пожалуйста – не очень много, конечно, но, например, жемчужное ожерелье, которое мы ей подарили на восемнадцатилетие, и кольцо, которое она носила в старших классах…

– Я… я бы хотел ее обручальное кольцо, – сказал Дюран. – Пожалуйста.

– Конечно, конечно, – она похлопала его по плечу и вышла.

– Я всегда говорил, – произнес Дюран, – это не… то, что вы думаете. Просто кто-то чужой… увидел ее, захотел… она была такой красивой… и в наше время, когда всех преступников выпускают на свободу, когда они так и кишат на улицах…

– Конечно, могло произойти и так, – сказал Хакетт, – но отпечатки определенно говорят, что здесь был Аркетт, и за ним уже числится кое-что такого же рода. Сто к одному, именно Аркетт убил вашу жену, Дюран.

– И вы не можете его найти?

– Если бы вы… – чуть не ответил резкостью Хакетт, но прикусил язык. Непохоже, чтобы Дюраны знали Ричарда Аркетта. К тому же это действительно весьма общее описание.

Вошла миссис О'Коннелл, с румянцем на щеках и с большим конвертом из плотной бумаги в руке. Она положила его на стол перед Дюраном.

– Думаю, ты захочешь оставить себе вот это, – проговорила она отрывисто и вышла.

Дюран открыл конверт вялыми пальцами, и из него на стол выскользнула пачка глянцевых черно-белых фотографий. Хакетт успел рассмотреть только самую верхнюю, размером 8x10: очень резкий снимок – соблазнительная обнаженная женщина с великолепной фигурой, молодой пышной грудью, искусная игра света и тени…

– Ох, – сказал Дюран. Он затолкал фотографии – еще 8x10, поменьше, совсем маленькие – обратно в конверт. В его темных глазах стояла невыразимая боль. – Она часто… позировала мне. Ради практики… разумеется, я никогда не носил их показывать в школу. Наверно… наверно, мне даже не стоило… носить несколько снимков… в бумажнике. Но… – он склонился над конвертом.

«Молодые, – подумал Хакетт, – так любящие друг друга, такие счастливые, и Китти – красавица. Теперь она там, в холодной земле на кладбище Святого Креста, потому что Ричард Аркетт ее увидел и захотел ею обладать?»

Он поднялся:

– Что ж, в любом случае, спасибо, мистер Дюран. Вы знаете, что мы будем его искать. – Он вышел, а Дюран так и не поднял головы.

Ландерс хотел повидать Мендозу, спросить его по поводу миссис Дугган – есть ли статья, классифицирующая подобные действия как преступные? – но Мендозы на месте не было. Потом, решил Ландерс и начал печатать отчет. Услышав о том, что Паллисер и Грейс закончили дело Йокумов, – и что это было за дело! – он их мимоходом поздравил.

Ландерс закончил отчет и обсуждал Йокумов с Пигготтом, который весьма красноречиво говорил о дьяволе, когда в комнату заглянул сержант Лейк и спросил, не знает ли кто-нибудь, где босс: ему звонит лейтенант Каллаган.

– Без понятия, Джимми, – ответил Ландерс.

– Черт, – сказал Лейк и вышел. Через пятьдесят секунд он вернулся. – Убийство в баре на Фигероа, – доложил он. – Поезжайте взглянуть.

– Дьявол нынче очень занят, Том, – заметил Пигготт.

– Верю, – отозвался Ландерс. – Возьмем мою машину?

Возле бара на Фигероа они увидели две патрульные машины, толпу взволнованных граждан и только что подъехавшую «скорую помощь», из которой выскакивали санитары.

– Мы его для вас поймали, – сказал полицейский, сдерживавший толпу у входа. – Там, внутри.

Ландерс и Пигготт вошли в бар. Обычное полутемное заведение с кабинками с одной стороны, с высокими табуретами у стойки. Полицейские согнали полдесятка посетителей, оказавшихся тут в воскресенье днем, в один угол; один из них сказал прибывшим детективам:

– Во всяком случае, вам обеспечено множество свидетелей.

На полу лежал мертвый мужчина: молодой, вероятно, красивый, когда был жив, светловолосый, в сшитой на заказ спортивной одежде: серых брюках и такой же рубашке, с кожаным галстуком «бола». Судя по количеству крови, в него попало несколько пуль. В одной из кабинок сидела молодая брюнетка и громко плакала, восклицая со слезами в голосе в перерывах между всхлипами:

– Но он должен был работать по вторникам… он должен был…

Между двоих полицейских был надежно зажат коренастый, смуглый человек лет тридцати пяти, мрачного и агрессивного вида. Вперед выступил четвертый полицейский и обратился к Ландерсу:

– Мы забрали его пушку, сэр. Я старался не смазать отпечатки, но ее, конечно, видели множество свидетелей. Кольт тридцать восьмого калибра, сэр. Как мы слышали, он просто вошел и начал стрелять.

– Вы чертовски правы, – сказал бармен; Ландерс узнал его по переднику. – Ни слова не сказал. Вскинул револьвер и застрелил Уэйна. Уэйна Биллинга. Господи, я никогда ничего подобного не видел… он просто…

– Его зовут Бернард Шварц, – сказал полицейский. – Мы прочли на его удостоверении в бумажнике, сэр.

– Итак, мистер Шварц, – проговорил Ландерс, остановившись напротив него. – Почему стреляем, мистер Шварц?

Шварц ответил:

– Это моя жена. Моя жена Мира. Сидит вон там, – он мотнул головой в сторону всхлипывающей брюнетки. Лицо Шварца было похоже на морду драчливого бульдога, с карими глазами сильно навыкате.

– Пусть так, – сказал Ландерс. – Почему…

– У нас соглашение, – оскорбленно продолжал Шварц. – Соглашение у нас – у меня с Мирой. Понимаете?

Брюнетка всхлипнула:

– Но он должен был по вторникам работать! У тебя никакого права не было…

– Соглашение, – упрямо повторил Шварц. – Она может встречаться со своим дружком по вторникам и четвергам, понятно? Только по вторникам и четвергам. А сегодня воскресенье.

– Против этого не возразишь, – сказал один из полицейских sotto voce[73]73
  Вполголоса (итал.).


[Закрыть]. Другой невольно рассмеялся.

Ландерс тоже едва удержался от смеха. Он глядел на Шварца и не верил своим ушам.

– Вы хотите сказать… только потому, что…

– Сегодня воскресенье, – упрямо повторил Шварц. – Нечего ей встречаться со своим дружком по воскресеньям. Только во вторник и четверг. Такое соглашение. Но я заподозрил и пошел за ней, а она с ним встречается. В воскресенье.

Кто-то сказал:

– Черт возьми…

У Ландерса едва не сорвалось то же самое.

– Хорошо, вы поедете с нами, мистер Шварц, – сказал он вместо этого. Поймал взгляд Пигготта. Дьявол бродит там и тут…

Они отвезли его вместе с брюнеткой в управление, и Шварц сделал заявление. Ордер на его арест будет выписан завтра. Шварца уже совсем было собрались отослать в камеру, когда пришли Хиггинс и Паллисер.

– Бог мой, – сказал Хиггинс, услышав его историю. – Ну и живет же другая половина.

– Я его отведу, – покорно сказал Пигготт и вывел Шварца за дверь. Миру они отправили домой в патрульной машине.

Хиггинс закурил сигарету:

– Эта Гертруда Вайсс – безнадега, мы никогда его не поймаем. Абсолютно никаких зацепок. Однако нужно соблюдать порядок. У нас еще миссис Уэмберг не сделала заявление.

– Знаю, знаю, – ответил Паллисер. – И дело Дарли – тоже глухарь. Где босс?

– Кто знает? – отозвался Ландерс. – Его разыскивают из наркотдела. Интересно, не поймали ли они на чем-нибудь эту девицу Родни – дело Мишель Стэнъярд. Вот уж странное оно. Юная красотка из высшего общества…

Сержант Лейк просунул голову в дверь:

– Вот хорошо, вас тут несколько Шерлоков, есть из кого выбирать.

– Что там, Джимми? – «Вечно что-нибудь новое», – покорно подумал Ландерс.

– Не знаю, – ответил Лейк. – Звонок из транспортной полиции. У них был обычный вызов, 416, на Кортес-стрит, – код означал нарушение общественного порядка, – с полчаса назад. Крупная уличная драка, по их словам, и они забрали четверых парней за нарушение порядка, но один из них требует сотрудников отдела по расследованию убийств. Громко и четко. Они хотят знать причину.

– Кортес-стрит, – сказал Ландерс. – Да что ты говоришь…

Они отправились все вместе.