Текст книги "Неожиданная смерть"

Автор книги: Делл Шеннон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

ГЛАВА 7

Мендоза подъехал к дому Стэнъярдов в четверть десятого. Старая, величественная постройка в норманнском стиле в районе Бель-Эйр, с обширной лужайкой перед фасадом и, возможно, бассейном и гаражом на три машины сзади. После некоторого ожидания в большом квадратном холле слуга в белой куртке провел Мендозу в маленькую утреннюю столовую, где Стэнъярд в одиночестве сидел у стола за чашкой кофе. Перед ним стоял завтрак на серебряных блюдах с крышками, но его тарелка была чистой.

– Простите, что опять беспокою вас, мистер Стэнъярд, но вы понимаете, что нам приходится спрашивать, а потом снова спрашивать.

– Чем только можем вам помочь, лейтенант, – мрачно сказал Стэнъярд. – Моя жена еще не встала, она… плохо спала. Но я не знаю, что… Ах, садитесь. Джозеф, принесите еще одну чашку. Выпейте кофе, лейтенант. – У него было осунувшееся, посеревшее лицо, но органически присущая учтивость ему не изменяла.

– Спасибо. И видите ли, мистер Стэнъярд, многие из вопросов, которые мы задаем, как оказывается в конце концов, не имеют к истине никакого отношения. Но мы должны спрашивать – такова уж наша работа. Возможно, вы не поймете, почему я всем этим интересуюсь, но надеюсь, что вы мне ответите.

– Что вы хотите знать? – устало спросил Стэнъярд. Вернулся слуга и налил Мендозе кофе.

– Вы были знакомы со всеми подругами вашей дочери?

– Не знаю, – сказал Стэнъярд, – наверное. Молодежь, они держатся от нас особняком, «здравствуйте» да «до свидания», верно? Я, конечно, знал большинство ее ближайших подруг – Сью Рэнсом, Ванду Хок, Сандру Руни… а что?

– Вам все они были по душе?

– По душе? Ну… как всякая молодежь… хорошие девушки, я полагаю. Все из хороших семей. Мишель никогда не была… сумасбродкой, как это нынче у многих молодых водится. Она училась в Академии Комсток, где проходят обучение за старшие классы… не собиралась поступать в колледж. У нее не было определенного интереса к чему-либо, чтобы изучать дальше; в том, конечно, не было необходимости.

– Она получала карманные деньги?

– До того, как ей исполнился двадцать один год, – сказал Стэнъярд. – Ее… ее бабка оставила ей сто тысяч, они тогда к ней перешли. В прошлом ноябре. Она… ей так нравилось иметь свои собственные деньги. Конечно, она не сама всем распоряжалась. Она…

– Она носила с собой крупные суммы наличных денег?

– Что? Да, иногда. Я ей не раз говорил, что это не дело, – у нее, конечно, была своя чековая книжка, – но она все равно носила. Но какое отношение… моя жена говорила вам, что у Мишель не было никаких денег в понедельник. Она не брала их, выезжая с Полом. Она…

– У нее была собственная машина?

– Да, мы на восемнадцатилетие подарили ей «порше».

«В самом деле? – подумал Мендоза. – Как мило».

– Вы знаете некую Эйлин Родни? Одну из школьных подруг Мишель?

– Не помню… хотя подождите. Да, – Стэнъярд устало потер шею. – Пол говорил. Как раз… как раз на прошлой неделе он упоминал девицу Родни. Сказал, что, по его мнению, она оказывает на Мишель дурное влияние. Думаю… я так понял… что Мишель только что ее встретила. Первый раз после школы, я хочу сказать. Я сказал ему… я полагал… что поскольку они помолвлены, то, может быть, ему удастся убедить Мишель… поговорить с ней об этом… лучше, чем мне. Кроме этого, я ничего не знаю, Пол не вдавался в подробности. А… я вспомнил… он упоминал ее, когда вы говорили с нами. Вы думаете…

– Не знаю, сэр. Мы просто проверяем все возможности. Остальные подруги, которых вы упоминали, тоже учились с ней в одной школе?

– Да, думаю, все они… Ванда, и Сью, и Сандра, по крайней мере. Но что…

– Ваша дочь большей частью по вечерам уезжала из дома? Или днем? Были у нее какие-нибудь… увлечения, интересы?

– Что? Ну, с тех пор, как они с Полом обручились, они выезжали два-три раза в неделю – иногда, пожалуй, чаще. Да, она интересовалась этим Маленьким театром – нет, сама не играла, она всегда была несколько застенчивой, понимаете, не любила… выставлять себя на показ… но Ванда была в труппе, и Мишель знала некоторых других, и я думаю, она давала им деньги на костюмы и прочее. И она любила ездить верхом… в Малибу у нас в конюшне есть несколько лошадей… и отлично плавала. Но я не понимаю, какое отношение…

– Это просто позволяет нам лучше ее себе представить. Что она могла бы сделать в тот вечер. Если…

– Но у нее с собой не было денег, – сказал Стэнъярд. Он зажег сигарету, руки его дрожали. – Она не ушла бы от Пола – по своей воле! Если вы так думаете… это невозможно. Бессмысленно на этом основываться, – впервые он выказал какие-то чувства. – Она бы не стала… как же она могла, без денег? Послушайте, лейтенант. Послушайте меня. Пол сказал, что у них вышел небольшой спор. Он сказал – я теперь вспомнил – из-за Эйлин Родни. Но Мишель… у нее не был такой горячий нрав, чтобы… чтобы… она могла спорить, сердиться, однако она была довольно робкой, если можно так назвать… через десять минут она бы уже совсем остыла. У нее была… счастливая натура. Я не вижу…

Мендозе это сказало о Мишель кое-что еще. Он понимал, что Стэнъярд полагает, будто полиция попусту тратит время. Не всегда знаешь, какие вопросы нужно задавать. Но образ Мишель становился для него яснее: неглупая девушка, но, возможно, то, что называется взбалмошная; неопытная, тщательно оберегаемая, обложенная удобными мягкими подушками, имя которым деньги. И весьма вероятно, почитала себя умудренной опытом, умной взрослой женщиной, причем совершенно напрасно.

Он поблагодарил Стэнъярда; слуга проводил его до двери. Мендоза отыскал телефонную будку и заглянул в справочник. Академия Комсток находилась в Западном Лос-Анджелесе. Вряд ли он добьется чего-нибудь по телефону; лейтенант сел в машину и поехал прямо туда. Ему пришлось пустить в ход весь свой авторитет и обаяние сперва у глухой каменной стены и железных кованых ворот, затем в вестибюле высокого административного здания, но в конце концов он был допущен к особе мисс Фенвик, директрисе. Мисс Фенвик оказалась женщиной средних лет, с волевым лицом, черными с проседью волосами, резким голосом и с чувством юмора.

– А, вы следователь, занимающийся этим ужасным делом. – Ее кабинет был обставлен просто, по-деловому. – Присаживайтесь. Мишель Стэнъярд. Я бы сказала, просто невероятно, чтобы с ней такое могло произойти. – Она взяла предложенную сигарету, склонилась над поднесенной зажигалкой.

– Вот как? Вы работали здесь, когда она училась в Академии?

– Я здесь уже двадцать лет. Возможно, так до старости тут и пробуду.

– А почему вы бы так сказали о Мишель? Что вы о ней думаете, мисс Фенвик? Неофициально?

Она подняла голову с тщательно уложенными волосами и прямо взглянула на Мендозу:

– Викторианцы называли таких легкомысленными болтушками. Но славная, лейтенант. Хорошая, добрая девочка, сентиментальная и слегка застенчивая, но в целом хорошая девочка. Почему вы спрашиваете? Ах, ну да… В ней… не было никакой тяги к приключениям. Обыкновенная.

– Да, – сказал он. – Я начинаю это понимать.

– Но какое это имеет отношение к… Я поняла, что ее убили более или менее случайно, когда пытались ограбить?

– Возможно, и так. При всяком убийстве нам приходится выяснять много дополнительных вещей, – ответил Мендоза. – В действительности же мне от вас нужна несколько иная информация. Девушка по имени Эйлин Родни. Она училась здесь одновременно с Мишель?

– О Господи, да, – сказала мисс Фенвик. – Училась, лейтенант. Трудная девочка. Очень упрямая. Недисциплинированная. Быстрый ум, если бы она давала себе труд им пользоваться. Но она не считала это нужным. Очень хороша собой – и этим пользовалась вовсю. Ее исключили за полгода до окончания – она отправилась ночью на свидание с парнем. У нее был сделан свой ключ от главных ворот – видите ли, уговорила нашего привратника дать ей однажды ключ на время. Могу добавить, что он тут же был уволен! Мы не можем позволить, чтобы происходили такого рода вещи. Ее мать очень по этому поводу беспокоилась, и мы представили все так, будто дело было в болезни, – скрыли, иначе говоря, – но, разумеется, все девочки в школе об этом знали.

– Выходит, это было около трех лет назад?

– Правильно… Адрес? Кажется, Уэствуд. Я могу посмотреть в картотеке.

– Будьте так добры.

Адрес был Тависток-драйв в Уэствуде. Дом новее, чем у Стэнъярдов, все очень ухоженное и по последней моде. Садовник-японец подстригал газон тихо мурлыкающей мотокосилкой. Мендоза прошел мимо по дорожке к широкому крыльцу в одну ступеньку. «На сей раз, в виде исключения, – подумал он язвительно, – мы вращаемся в несколько более высоких кругах, чем обычно. Вокруг деньги, деньги…» Но за изящным фасадом дома он увидел очень несчастную женщину.

Он не был уверен, что Тельма Родни вообще поняла, кто он такой и зачем пришел. Когда-то красивая красотой девушки с рекламной картинки, но не отличавшаяся большим умом, она пришла в смятение, когда он заговорил об Эйлин.

– С ней что-то случилось? Вы сказали, полиция? Я не понимаю… я просто ничего не понимаю. – До сих пор ему не приходилось видеть, чтобы кто-то в прямом смысле слова ломал себе руки. – Мы послали ее в очень хорошую школу, говорил Фредерик… Бог свидетель, как дорого она стоила… мне это казалось совсем не хорошо, но я сама, конечно, росла не при деньгах… да и Фредерик тоже, одна лишь ферма, но потом нашли всю эту нефть… я никогда толком этого не понимала…

– Миссис Родни, не могли бы вы мне всего лишь сказать, где сейчас живет ваша дочь?

Она непонимающе глядела на Мендозу. Маленькая, худенькая, седая женщина, которая, возможно, гораздо старше своих лет. Она была одета в дорогое платье, но на ней оно выглядело не изящным; волосы ее были умело завиты, однако аккуратные подсиненные кудряшки выглядели неуместно над худым морщинистым лицом без всякой косметики. Нетрудно догадаться, что, несмотря на все ее деньги, у нее нет ни друзей, ни увлечений, не с кем поговорить, нечего делать. Пустая, никчемная женщина.

– О Господи, – сказала она. – Я просто не знаю, что делать. Она всегда была такой трудной девочкой. И совершенно как Фредерик – вся в отца. Ну, в кого же ей еще быть, конечно, это естественно, но они друг на друга так кричали… просто нервы не выдерживали… как, вы сказали, вас зовут?… Фредерику от этого было так плохо… у него было давление, и врач говорил, что ему нельзя волноваться и выходить из себя… да, разумеется, что толку ему о том говорить… и Эйлин орала на него, а он – на нее… и доктор, конечно, оказался прав, с ним случился удар. Он скончался два года назад, было ему только пятьдесят три года. А Эйлин…

– Миссис Родни, я хочу узнать у вас только адрес…

– Это было нехорошо, что она стала жить сама по себе. Некоторые из ребят – да и девушки, – которых она приводила домой, что вы, просто ужас, похожие на грязных бродяг. Но с ней так же невозможно разговаривать, как и с Фредериком. Он основал для нее этот фонд, как они его называют – попечители и все прочее, – я думаю, это около пятнадцати тысяч в год, и она…

– Адрес, – проговорил Мендоза, и она остановилась на полуслове, с открытым ртом.

– Ах, да. Я его не знаю – она никогда не приходит домой, – но мистер Тернер, один из попечителей, он сказал, мне надо его на всякий случай иметь. На случай чего-нибудь. Я посмотрю… наверное, он у меня в записной книжке…

Это была Чикаго-стрит в Бойл-Хайтс.

Она открыла дверь квартиры в старом, обветшалом, начинающем осыпаться доме, стояла в дверях, преисполненная глубокого безразличия ко всему; почти физически ощущалось, как от нее веет дикостью. «Она могла бы быть очень красивой девушкой», – подумал Мендоза. Хорошая фигура, вьющиеся темные волосы, темные глаза. На ней были синие в пятнах джинсы и мужская грязная белая рубашка, слишком большого для нее размера, на лице никакой косметики, а на ногах – туфель. Голые ноги были очень грязными.

– Сыщик, – без любопытства сказала она, увидев значок. – Будьте моим гостем. Входите, входите. Томми еще спит. Вам он нужен?

– Нет, я хочу поговорить с вами, мисс Родни.

– О чем?

– О Мишель Стэнъярд, – Мендоза вошел.

– А, об этой. Пожалуй, я сегодня позавтракаю, – мечтательно произнесла Эйлин. – Для разнообразия. Посмотрим, что у нас есть, – она прошла в кухню. Мендоза последовал за ней.

– Мисс Родни, вы учились в школе вместе с Мишель…

Она обернулась и окинула его ленивым взглядом:

– Школа. Просто ад. Все эти старые крысы. Но я ушла от всего этого и теперь держусь подальше. Да, приятель. Именно так, как хочу. Эйлин вышла из крысиных бегов навсегда. Делаю, что хочу, когда хочу, где хочу. Не хочу ничего делать – не делаю. Хочу – лежу весь день в постели… слушаю весь день рок… сижу весь день в парке – славная жизнь, – она зевнула. – Сейчас, пожалуй, Эйлин не отказалась бы чуток выпить, чтобы решить, что сегодня делать. Или не делать. – Она открыла буфет и сняла с полки бутылку водки.

Мендоза огляделся с брезгливым недоумением. Его бабушка говаривала, что Луис Родольфо Висент Мендоза поднимется со смертного одра, чтобы поправить косо висящую на стене картину; и здесь сама степень беспорядка, грязи и хаоса раздражала его, как звук ногтя, скребущего по стеклу. «Потребовались, очевидно, месяцы поразительного безразличия», – подумал он. Одежда, брошенная там, где ее сняли. Бокалы, оставленные там, где их осушили. Пепельницы, из которых окурки сыпались на пол. Ничего здесь не поднимали, не убирали, не мыли. Вся квартира пропахла грязью. В одном углу стоял дорогой стереопроигрыватель, покрытый толстым слоем пыли. На грязном полу валялись подушки. Пустая водочная бутылка под проигрывателем. В гостиной без мебели видна была открытая дверь, предположительно, спальни, и из нее доносился храп.

Эйлин одним глотком выпила водку, стоя у заваленной тарелками грязной раковины. Неопределенно улыбнулась Мендозе.

– Ну и повеселились мы, – сказала она. – Вчеpa вечером, или это было позавчера? Развлечения, приятель, развлечения. Вот все, что осталось. А что тебе надо? Я не знаю никаких сыщиков.

– Мишель Стэнъярд, – проговорил Мендоза. В голосе металлом прозвучали раздражение и презрение. Развлечения для Эйлин – имея премиленькие пятнадцать тысяч в год, ей не надо вкалывать, как каторжной. Эйлин, быстро катящаяся вниз. Эйлин, оказавшаяся здесь, возможно, благодаря своим дружкам из низших слоев, – природная склонность к подобной компании? Томми? Вероятно, для Томми и всех прочих это тоже хорошо: бесплатная выпивка, бесплатная еда и…

– Она, знаете ли, мертва, – резко проговорил он.

– Кто мертва?

– Мишель Стэнъярд.

– Вот как? Несчастный случай или еще что?

– Или еще что. Ее убили.

– Да что вы говорите, – сказала Эйлин. – Ну что ж, людей убивают каждый день. Вот уж обузой она мне была. В школе так повсюду за мной таскалась – маленькая невинная соплячка Мишель. Боже. Трусиха, отступала перед кем угодно.

– Но вы совсем недавно встретили ее снова, не так ли?

– Что? Ага, подумать только – встречаю я крошку Мишель у Робинсона. Опять стала за мной таскаться, как в школе. «Ах, Эйлин, ты такая смелая, ушла из дома, чтобы жить своей собственной жизнью», – она закинула голову и расхохоталась, громко и хрипло. – Жизнь и есть для того, чтобы жить, нет? Мертвой-то лежишь чертовски долго. – Она снова налила себе водки. – Ну, я разрешила ей прийти – веселушки у меня здесь каждый вечер, все приходят к Эйлин на веселушки. Но, приятель, ты бы видел парня, которого она однажды с собой притащила, – просто умора! Томми хохотал до упаду. Настоящий…

– Вы видели ее вечером прошлого понедельника?

– Кто замечает дни? Не знаю. Пожалуй, нет. Нет, ее тогда здесь не было. – Эйлин проглотила водку и вдруг, запрокинув голову, запела гнусавым голосом:

 
Поездом ехал разбойничек Билл,
Фонарь у кондуктора взял да разбил,
Искали разбойника Билла!
 
 
Старый шериф паровозом примчал,
Когда он приехал, дождь так и хлестал,
Искали разбойника Билла!
 

– Но какого же черта, – спросил Хакетт, – Мишель-то во всем этом находила, Луис? Я не понимаю.

– Может быть, просто контраст, – сухо ответил Мендоза. – Странное притяжение, Арт, отрицательного плана, но я легко могу себе это представить. Вот Мишель, жившая обыкновеннейшей положительной жизнью. Эйлин сказала, что Мишель в школе таскалась за ней. Восхищение, смешанное с легкой завистью, со стороны послушной, застенчивой маленькой девочки к той, которой достало мужества противостоять учителям и администрации. И что-то вроде возвращения к прошлому теперь – мы могли бы назвать это невольным влечением к чему-то иному.

– Если угодно говорить, как психоаналитик, – назови, – сказал Хакетт. – Величают себя нонконформистами – самое большое на свете стадо баранов, все выпендриваются совершенно одинаково. Дрянцо. И понятно, почему Трулок…

– М-м, да. Это убогая, мерзкая нора, Арт, – днем. Видна вся грязь. Но вечером, когда горят всего несколько ламп для создания романтической атмосферы, и гремит музыка, и кое-какая выпивка, – все это могло показаться Мишель весьма пленительным. И я скажу тебе кое-что еще. В Эйлин есть злобность. Если бы она заимела какую-то цель… заранее бы спланировала… ей бы доставило некоторое удовольствие… м-м… развратить Мишель. Нет, я не собираюсь утверждать, будто эти люди подсознательно понимают, как низко стоят, и стремятся стащить вниз также и всех остальных, – они сделали свой выбор и просто делают то, что само собой получается. И еще я думаю, – сказал Мендоза, щелкая зажигалкой, – что передам адрес Пэту Каллагану. Весьма вероятно, у них там и наркотики водятся.

– Так что теперь мы попробуем уличить Трулока. В случае, если он лжет.

– Что тоже может быть, – ответил Мендоза.

Хиггинс нашел Ланса Амброджианни по тому самому адресу, который ему дали в магазине. Он как раз выходил из квартиры, где жил вместе с родителями, когда подъехал Хиггинс. Хиггинс привез его в управление, и втроем с Паллисером и Грейсом они начали допрос.

Амброджианни был удивлен и возмущен:

– Кой черт вы воображаете, что у вас на меня есть? Я ничего не сде…

– Китти Дюран, Ланс, – сказал Хиггинс.

– Кто это?

– Девушка, из-за которой ты потерял работу в магазине перед прошлым Рождеством.

– А, эта, – сказал он. Пожал плечами, – Я ее с тех пор не видел.

Он был видный парень, не то чтобы красавец, но и не урод, и говорил хорошо: окончил школу, как они знали, и родители – порядочные люди. Он выглядел чисто и аккуратно в синем костюме и белой рубашке и, очевидно, был способен удержаться на хорошей работе – вроде той, которую потерял, требующей некоторого ума. Но бедой его были женщины: он не мог оставить их в покое. Немного покопавшись в его прошлом, Хиггинс узнал, что он потерял и два других хороших места из-за того же, на что пожаловалась Китти.

Оставшись сейчас без работы, он новую так и не искал. При увольнении получил расчет и имел кое-какие сбережения, сказал он; к тому же выиграл деньги в карты. Но у него также были в данный момент две глубокие царапины на лице и еще одна, на шее.

– Я порезался, бреясь, – сказал он. – Вот и все.

– По мне, это не похоже на порезы бритвой, – сказал Паллисер. – Может, тебя ободрала девушка? Какая девушка? Это была Китти Дюран, Ланс, в прошлый вторник?

– Да я же сказал, я ее с тех пор не видел. Я тогда даже не знал ее имени. Нет, нет, я… у меня старая бритва, и я…

– Ты можешь сказать, где ты был в прошлый вторник между одиннадцатью и часом дня?

– Это еще зачем? Я ничего не сделал… в прошлый вторник? Я был… ну да… я был в бильярдной Бенни. Просто потолокся у него. Съел пиццу там же неподалеку – это Третья стрит… Нет, никого со мной не было, то есть, кого бы я хорошо знал… Мы сыграли пару партий с парнем, который тоже пришел один. Не знаю, как его зовут, может, Бенни знает.

– Ты уверен, что не был на Уэстморленд-авеню, где изнасиловал и задушил Китти Дюран, Ланс?

– Изн… я? Я в жизни никогда такого не делал, – страстно проговорил Амброджианни. – Слушайте, та, старая судимость – да обвинение было подстроено, девчонка-то выглядела не меньше чем на двадцать лет, а уж вела себя на все двадцать пять, – это ее мамаша, старая крыса, приволокла полицейского!

И это тоже было очень возможно, учитывая, что вина его была установлена законом.

– А как насчет этих царапин, Ланс? Откуда они у тебя на самом деле? – спросил Грейс.

– О, черт, – сказал Амброджианни. – О, черт. Я никогда никого не насиловал – никогда бы я такого не сделал. Но мог пристать к девушке, да. Это было во вторник вечером – мы встречались с Мардж. И вот, я к ней подкатываю, и она дает понять, что у меня шансов нет. А Мардж чуть что вцепляется в волосы. Так что вот. Это все… А, Мардж Люзон, она работает в той пиццерии рядом с бильярдной Бенни.

Грейс отправился это проверить, а Хиггинс и Паллисер продолжали наседать на парня. Конечно, любое подтверждение, исходящее от посетителей Бенни, не являлось бы безупречным алиби, но оказалось, что даже Бенни не мог сказать, был ли у него тогда Амброджианни: один день так похож на другой, Амброджианни мог быть, а мог и не быть. Грейс, однако, получил немедленное подтверждение от Мардж Люзон в том, что она ответственна за украшения на лице Ланса, появившиеся во вторник вечером.

– Что скажешь, Джордж? – спросил Паллисер. – Не очень-то он на это тянет. Кое-что за ним числится, но он не совсем уж отпетый. Без работы особо не сидит, да и вообще по нему не скажешь, что он на такое способен.

– И все-таки, возможно, это он, – ответил Хиггинс, потирая подбородок. – Будем иметь его в виду. К тому же он так хорошо сюда вписывается. Но на него ничего нет. Отпустим пока.

И тут как раз поступил новый вызов – на Ливард-авеню зарезали женщину, – поэтому Амброджианни отпустили; Хиггинс и Паллисер отправились туда, а Грейс сел печатать последний отчет о ребятишках Иокумов.

В разговоре с Полом Трулоком Мендоза и Хакетт ничего не добились. Они встретились с ним в его скромном кабинете, в строгой и солидной адвокатской конторе, которая помещалась в собственном, очень современном и красивом здании на Уилшир-бульваре. Здесь были прелестные секретарши, неброские копии импрессионистских полотен на стенах, пушистые ковры, широкие полированные столы. Даже маленький кабинет Трулока, принадлежащий самому младшему из владельцев фирмы, имел ковер и картину (возможно, купленную по цене за квадратный ярд и затем обрезанную по размеру рамы, подумалось Мендозе). И Трулок, этот честный гражданин, начал отвечать на их вопросы прямо, открыто, охотно.

Нет, раньше они с Мишель никогда не спорили. Она в некоторых вопросах была просто маленькой дурочкой, в этой девице Родни не видела ничего плохого. Какого черта, такая распутная компания, битники или кто они там такие – он просто попытался заставить ее это понять. И это была всего лишь размолвка, никакая не крупная ссора. Нет, конечно, она не угрожала разорвать помолвку. Ну да, он там подумал было, что Мишель, может быть, из-за этого от него сбежала. Нет, тогда он подумал, что у них вышла чуть больше, чем размолвка, но с е й ч а с он считает невозможным, чтобы она так поступила. Это было бы на нее не похоже. Конечно, он хотел обратиться в полицию сразу же, но мистер и миссис Стэнъярд…

Ну, характер у него, он полагает, не более вспыльчивый, чем у любого другого. Да, в колледже он занимался атлетикой – футболом и боксом. Он думает, что обладает примерно такой же силой, как и любой мужчина его роста и сложения. Но что…

– А вот что, мистер Трулок, – мягко сказал Мендоза. – Мы должны посмотреть на это дело со всех точек зрения, вы понимаете. Все могло быть иначе. Могло быть так, что Мишель встретилась с вами у двери, и вы пошли к машине, продолжая спорить… что вы вспылили и…

– Я убил ее? – проговорил Трулок. – Вы так думаете? – В его голосе слышалось откровенное изумление. – Я? Вы думаете…

– Мы просто должны рассмотреть все возможности, – ответил Мендоза. – Вы это сделали?

Трулок поднялся из-за стола неожиданно для своих собеседников, не говоря ни слова, и подошел к окну. Чуть помолчав, он сказал:

– Я не дурак, лейтенант. Но… что вы так подумаете, мне не приходило в голову. Теперь я понимаю, почему вы сочли это возможным. Что я… пытался прикрыть себя. Все, что я могу сказать: это не так. – Он обернулся к ним лицом. – Я любил ее, – сказал он просто. – У меня не настолько горячий нрав. То, что я вам рассказал, – именно так все и произошло, – он развел руками.

– Хорошо, мистер Трулок, – спокойно ответил Мендоза, – мы будем отталкиваться от этого.

В машине Хакетт сказал:

– Мы не только его не напугали, Луис, но он говорил как будто вполне искренне. Звучало это совершенно естественно

– Так он, может, хороший актер, – проворчал Мендоза. – Я хочу еще раз поговорить с Робино Пусть это и слабая надежда… но никогда не знаешь, где появится какая-нибудь зацепка.

К трем часам Пигготт наконец разыскал Альфреда Ревило и привел его в морг для официального опознания.

Новое дело, убийство женщины на Ливард-авеню, выглядело тоже весьма безнадежно, но им надо было заниматься. Хиггинс и Паллисер провели остаток дня, задавая вопросы, в надежде, что лаборатория сможет им вскоре что-нибудь дать, но не слишком на это рассчитывая.

– Что-то в последнее время странные дела на нас так и сыплются, – сказал Паллисер. – Какого черта грабитель – да еще среди бела дня – сюда забрался? Красть же практически нечего.

– Для некоторых соблазнительным может показаться что угодно, – отозвался Хиггинс. Время было уже к пяти, и он зевнул. – Черт возьми, этот Амброджианни… Может, он, а может, не он. И никак не узнаешь, да или нет. Я буду печатать отчет и приеду домой поздно. Лучше позвонить Мэри.

В пять часов Мендоза и Хакетт были в «Le Renard Bleu» и разговаривали с Робино.

Ну конечно, сказал Робино, постоянные посетители. Вроде бедной мисс Стэнъярд и мистера Трулока.

– Конечно, я знаю, как зовут молодого человека, – он звонил заказать столик. Разумеется, и другие имена – люди, которые приходят регулярно, звонили и заказывали. Вечером в понедельник? – Он наморщил широкий лоб и серьезно проговорил: – Но это мысль. Совершенно определенно, это мысль. Вы думаете, возможно, другие посетители, кто был в тот вечер, – вдруг кто-то видел что-нибудь существенное. По поводу мисс Стэнъярд. Мы посмотрим в книге записи заказов, джентльмены, и я сообщу вам все, что смогу. Хорошо придумано, но все же знают, что в нашей полиции совсем не дураки сидят, hein?[54]54
  А? (франц.).


[Закрыть]

– Вы нас обяжете, мистер Робино. Это ничтожный шанс, но все же возможный.

– Поглядим, – Робино бодро покинул свою позицию в широкой арке, служащей входом в зал. – Она… tiens![55]55
  Ах! (франц.).


[Закрыть] Прошу прощения… – он пошатнулся и наткнулся на Мендозу. – Мануэль, petit drôle[56]56
  Постреленок (франц.).


[Закрыть]. Ты рано. Пока у нас занят всего один столик. Взгляните, месье, владелец свободного предприятия! Мануэль Чавес.

Мальчик улыбнулся ему:

– Простите, что попал вам под ноги, senor[57]57
  Сеньор (исп.).


[Закрыть]. Можно я войду?

– Ты не продашь больше одной газеты, но проходи, – сказал Робино, улыбаясь. Мальчик был одиннадцати-двенадцати лет, худенький, хрупкий, узкоплечий, с влажными глазами, в перешитых, но чистых брюках и белой рубашке, с пачкой вечерней «Геральд» под мышкой. Его остренькое личико было живым и умным. Робино похлопал его по плечу. – Вот, джентльмены, человек, имеющий честолюбие. Правильно, Мануэль, трудись – как бы скромно ты ни начинал, – возможно, станешь таким же удачливым и богатым, как папа Робино! – Мальчик прошел в зал. – Очень уважаю честолюбие. Поэтому разрешаю мальчишке заходить со своими газетами. Ну что ж, джентльмены, посмотрим.

Марго Гийом сидела у своего столика. На нем подле кассового аппарата лежала небольшая книжка для записей. Робино поднял ее, пролистал назад.

– Вечер прошлого понедельника, да. Здесь есть несколько имен, которые я знаю. Вот Галлары – месье и мадам Галлар. Парижане, живут здесь уже давно, но приходят сюда отведать нашей кухни. Столик был заказан на семь тридцать. Мистер и миссис Эстерфильд, они то исчезают, то вновь появляются. Мистер и миссис Райт. Он имеет какое-то отношение к кино, по-моему, работает на Диснея. Мистер Планкетт. Он… – Робино поморщился. – Старый развратник, всегда появляется с красивой девушкой, денег у него куча, судя по костюму и по тому, как он дает на чай. Других имен я не знаю, да и заказы были на более позднее время, вряд ли люди были здесь, когда мисс Стэнъярд… Вы думаете, это может вам помочь?

– Мы не знаем, – сказал Мендоза. – Но большое вам спасибо, мистер Робино. Никогда не знаешь, где что-нибудь появится.

Хакетт обследовал местность: боковой выход у женской комнаты и двери из зала на террасу.

– Я вот что скажу, Луис, – произнес он, когда Мендоза кончил переписывать себе имена. – Трулок, по-моему, говорит правду. И она могла – верно ведь? – сбежать от него. Если хотела.

– А son се que?[58]58
  На каком основании? (исп.).


[Закрыть] – ответил Мендоза. – Если верить Трулоку, Арт, она бы не захотела сбегать.

Джейсон Грейс только что подписал отчет в трех экземплярах, встал, потянулся и сказал Глассеру. «Ну вот – без трех минут шесть, еще один день, еще один доллар», – когда в комнату заглянул сержант Лейк и сказал:

– Врач из городской больницы, просит Паллисера или Грейса.

Грейс взял трубку:

– Детектив Грейс слушает… Доктор Гудхарт, да. Мы бы хотели получить копии заключения о вскрытии, если вы…

– Вы их получите, – сказал Гудхарт каким-то особым тоном. – Да. Это мышьяк. Они были напичканы мышьяком, все пятеро. Дети Йокумов.

Грейс отнял от уха трубку и уставился на нее.

– Что? – сказал он.