Текст книги "Неожиданная смерть"

Автор книги: Делл Шеннон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

ГЛАВА 3

Роберт Дюран, сидевший на краю больничной койки, выглядел очень юным и несчастным. Его выписывали; он владел собой, был полностью одет, но по-прежнему поражен и потрясен. Ему было всего двадцать четыре года. Мендоза подумал, что это, возможно, еще один признак надвигающейся старости, когда молодые начинают казаться такими чертовски молодыми.

Дюран просто жаждал с ним поговорить.

– Только бы вам удалось узнать, кто… кто это сделал с Китти. Кто-то вломился… кто-то… – он закрыл лицо руками. Довольно хорош собой этот Дюран – среднего роста, стройный, смуглый, с правильными чертами, темноглазый. – Я… я сожалею, что сломался, но я просто… К и т т и… я… понимаете, она ждала ребенка, мы только что узнали и оба были так счастливы… поэтому она и оставила работу: врач сказал, ей не следует проводить столько времени на ногах. Она собиралась найти работу на полдня, она слышала, что требуется человек надписывать конверты… моя Китти… – Но тут он выпрямился, сказал: – Я хочу помочь – вам нужно узнать, кто это был.

Мендоза дал ему время – пусть говорит, а потом начнем задавать вопросы.

– Я… я не собирался оставаться официантом всю жизнь… у нас были свои планы. Я… после школы вроде как плыл по течению, но ради Китти захотел добиться успеха, зарабатывать больше денег. Я хожу в вечернюю школу – я всегда интересовался фотографией, изучаю ее сейчас. Понимаете, мы думали, откроем свою собственную студию. Теперь я не знаю. Не знаю. Господи, ей было только двадцать два. Почему это должно было случиться с Китти? С такой доброй… такой невинной… моей Китти.

Но когда Мендоза начал расспрашивать об их друзьях, Дюран удивился:

– Полиция считает – кто-то, кого мы знаем? Да что вы… я думал…

– Кофейные чашки, мистер Дюран. У нее явно кто-то был, она подавала кофе. Двоим. Могла она так поступить?

– Ну да, конечно. Конечно, если кто-то знакомый… Но такой человек не стал бы…

– Мы не знаем, не так ли? – проговорил Мендоза. – Мы должны с чего-то начать. А дверь не была взломана, вы видели. Она сама впустила его, кто бы это ни был. Я бы хотел услышать, кто ваши друзья – люди, которых вы знали, приглашали к себе.

Дюран прижал руку к виску, словно у него болела голова.

– Это… безумие, – пробормотал он. – Никто из наших знакомых не стал бы… и мы не… у нас не было много друзей… мы оба не любили всяческих гостей или… это дико, – мгновение поколебавшись, он полез в карман и вытащил бумажник. – Я… она часто позировала мне, – произнес он с болью. – Я на ней практиковался. Делал художественные снимки… конечно, я никогда не показывал их в классе. Понимаете, обнаженная модель… но… я, наверное, сделал тысячи снимков Китти… – Трясущимися руками он отобрал одну небольшую цветную фотографию, с благоговением протянул ее Мендозе: – Моя Китти… вы видите, какая она была красивая… ее любой мог заметить на улице, может быть, пойти за ней домой… Нынче полно всяких необузданных типов… Я всегда говорил ей быть осторожней, запирать двери и все такое, и она была осторожна. Но…

Мендоза взглянул на фотографию. Китти Дюран действительно была красивой и фотогеничной девушкой. «Ирландка? – подумал он. – Очень белая кожа, коротко подстриженные вьющиеся волосы, серые глаза и черные ресницы. Настоящая красавица». Глядя на карточку, Мендоза почувствовал сожаление, что погублено нечто, столь прекрасное.

– Да, мистер Дюран, – мягко сказал он. – Она была очень хороша. Вот о чем я хочу вас спросить…

– Все, что могу, я вам сообщу, – мрачно ответил Дюран.

Сообщить он мог немногое. В детстве Китги училась в монастырской школе, и здесь близких друзей у нее не было; родом она из Чикаго. Они встретились три года назад, когда Китти приехала навестить тетку. Тетка с тех пор уже умерла. Ни она, ни Дюран не стремились к развлечениям, в компанию. У Китти была здесь одна довольно близкая подруга, некая Дженет Наттинг, они познакомились, когда Китти решила задержаться в Лос-Анджелесе и подыскала себе первую работу. Дженет была обручена, но Дюран никогда не встречался с ее женихом. Они, конечно, знали остальных жильцов дома, но очень поверхностно – не были с ними дружны. Друзья Китти, ее родители – все остались в Чикаго…

– О Боже мой, мне придется звонить ее матери и отцу…

Еще была женатая пара примерно их возраста, Джефф и Шерон Лайман, оба посещали вечернюю школу фотографии. Дюран с ними там познакомился, раза два приглашал к себе на квартиру.

– Джефф был новичком, хотел знать, как оборудовать кухню, чтобы использовать ее как темную комнату.

И еще некий Денис Дейли, парень, с которым Дюран ходил в школу. Он в прошлом году женился, и Дюраны иногда ходили с ними в кино или куда-нибудь в этом роде. Денис работал механиком на заводе Крайслера.

– Вот и все наши лучшие друзья. То есть самые близкие. В отеле я ни с кем особенно не сходился, – Дюран слегка покраснел. – Я не хочу сказать, будто они для меня недостаточно хороши… но… понимаете, у моего отца было собственное дело, но он ничего не скопил, и, когда он и мама погибли в автокатастрофе, а я только-только окончил школу, – я… ну, вроде как плыл по течению. После них ничего не осталось, лишь около трех тысяч страховки. И только встретив Китти, я… взял правильный курс. Я хотел добиться успеха – ради Китти. – Он долго молчал, – А теперь не знаю.

Мендоза поднялся.

– Вы не думаете, что она бы этого хотела – чтобы вы это сделали теперь, мистер Дюран?

Тот посмотрел на него невидящими глазами.

– Может быть, и так. Да. Но… вот сейчас… кажется, оно того не стоит. И почему так должно было случиться с моей Китти… – Дюран опять помолчал. – Но… я говорил вам… она ходила в монастырскую школу. Она была… такая невинная… даже когда уже жила в городе, и я советовал ей быть осторожной. Она могла открыть дверь любому, кто показался бы ей приличным человеком… торговцу, например…

«Однако, – подумал Мендоза, – она не стала бы подавать торговцу кофе».

Сейчас он рассказал все это Хакетту, и тот проговорил:

– Так. Никогда не знаешь, как оно может повернуться. Судя по ее фото, она была сногсшибательная красавица, а?

– И, судя по тому, что мы видели, имела отличную фигуру, – добавил Мендоза.

– Ага. И вот ее прелести свели с ума приятеля ее подружки Дженет. Она бы впустила кого-нибудь вроде него. Подала кофе. Или тот новый знакомый из вечерней школы. Или кто-нибудь из жильцов дома.

– Да, на них тоже надо бы взглянуть. Ты прав. Но два человека, Арт?

– Супруги из вечерней школы, – тут же ответил Хакетт. – Заходят к ней, пьют кофе, уходят. Жене нужно пройтись по магазинам, говорит муженьку, что встретится с ним попозже. Он возвращается, звонит, говорит, что жена забыла перчатки.

– Ты все это на ходу сочиняешь? Что-нибудь в этом роде действительно могло быть. Во всяком случае, пойди погляди на этих людей, – Мендоза посмотрел на него с известной долей язвительности. – Порой ты кое-что в них понимаешь.

– В колледже у меня основным предметом была психология, – мягко ответил Хакетт. – Иду, – он вышел.

Мендоза поразмышлял немного, поглядел на дождь за окном и наконец поднялся, намереваясь пойти на ранний ленч. В отделе никого, все разъехались, в конце концов, он узнает, куда и зачем. У Глассера выходной. Когда Мендоза вышел из своей комнаты, Лейк передал ему телетайп и отчет из лаборатории.

– Только что пришли, оба сразу.

Мендоза положил шляпу и прочитал их. Отпечатков пальцев блондинки в зеленых кружевах в картотеке лос-анджелесского управления полиции не было – это они уже знали. Теперь пришел ответ из Вашингтона: они ее также не знают.

– ¡Condenacion![17]17
  Проклятье! (исп.).


[Закрыть] – сказал Мендоза.

Вторым было заключение о вскрытии блондинки. Очень простое. Чрезвычайно общее описание тела: пять футов, сто фунтов, волосы светлые натуральные, голубые глаза, родимые пятна отсутствуют, очень здоровые зубы: лишь в одном нижнем коренном стоит пломба.

– А еще говорят: у всех поголовно зубы портятся, – пробормотал Мендоза.

Она была virgo intacto[18]18
  Девственница (лат.).


[Закрыть]. Респектабельная блондинка. Примерный возраст двадцать – двадцать один. И у нее сломана шея. Весьма вероятно, утверждал Бэйнбридж, это сделано руками. Хрупкая, маленькая девушка, тонкая шейка, – возможно, кто-то начал ее душить или просто хотел не дать закричать. Если этот кто-то был сильным мужчиной, он мог нечаянно ее убить. Или же намеренно.

– Ничего, ну буквально ничего! – с горечью проговорил Мендоза. – И сомневаюсь, что лаборатории удастся извлечь что-нибудь полезное из одежды, – она выглядит такой чертовски чистой, Девушку там просто бросили, – и все, что ни окажется на ее красивом кружевном зеленом платье, будет с той дорожки, и нам от этого никакого проку.

– Непростые дела появляются, – рассеянно отозвался Лейк – он изучал шкалу энергетической ценности продуктов питания.

– Я схожу позавтракаю на досуге, – сказал Мендоза, взяв шляпу.

Элисон позвонила Анджеле.

– Я знаю, что еще слишком рано, ребенок должен родиться в октябре, но мне показалось, пора подумать о подарках для Мэри Хиггинс. Может, мы придем к ней где-то в мае?

– И я тоже об этом думала, – оживленно ответила Анджела. – Конечно. Просто чудесно, что у них будет ребенок. Но вот что я тебе скажу, Элисон: я видела Джорджа Хиггинса всего два раза, но я разбираюсь в мужчинах – если родится девочка, помоги ей Господь. Он так долго ходил в холостяках, а эти большие суровые мужчины – хуже нет, сама знаешь: сентиментальные и мягкие, как… растаявшее масло. Элисон рассмеялась:

– Возможно, ты говоришь верно. И поздно. Но нам следует все продумать. Спросим Роберту Паллисер и Вирджинию Грейс, и… я спрошу у Луиса, обручен ли его Пигготт официально с той девушкой. И, может быть, у Мэри есть подруги на стороне…

– Да.

– Лучше устроить все здесь? Ты можешь сделать мусс – тот бесподобный, со взбитыми сливками – погода к тому времени будет уже достаточно жаркой. Соберемся к вечеру ближе. Мы закроем кошек и Седрика…

– Только не моего обожаемого ягненка Седрика, – возразила Анджела. – Он украсит любую вечеринку, Элисон. Седрик присутствует.

– Ну хорошо – тогда давай назначим день…

Когда Элисон повесила трубку, до нее донеслись отголоски страшного шума, который поднял на заднем дворе обожаемый Анджелой «ягненок» Седрик. Она прошла на кухню, открыла входную дверь и остановилась на пороге.

Шеба, Баст и Нефертити укрылись, как в импровизированном бомбоубежище, под навесом крыльца. Эль Сеньор посреди двора предпринимал яростные, но безуспешные атаки на пересмешника, который азартно на него пикировал. Они отчаянно ругали друг друга, а Седрик заливался оглушительным лаем. Близнецы завороженно следили за схваткой.

– Посмотри на el pajaro, mamacita![19]19
  Мамочка (исп.).


[Закрыть] Эль Сеньор плохой, хочет укусить el pajaro,… – к Элисон бросился Джонни.

– Мама, пусть Седрик не трогает el pajaro – ты сказала, у el pajaro есть los ninos[20]20
  Детки (исп.).


[Закрыть], ему нужно их кормить… мама…

– El pajaro, – ответила Элисон, – ничто не угрожает, Терри. Он вполне может о себе позаботиться.

Словно чтобы это доказать, пересмешник ринулся на Эль Сеньора и накрыл цель, больно клюнув кота под хвостом. Затем он взлетел на ольху и издал свой боевой клич, первые четыре такта «Янки Дудл».

– Ну и ну! – сказала Элисон. – Если мы тут заведем еще какую-нибудь живность…

– И я думаю, – сказал Паллисер, расправившись с бутербродом и доставая сигарету, – что слоняться по округе и расспрашивать соседей – зряшная трата времени. Пустой номер, как я и сказал еще перед тем, как Мэтт услыхал про этого Фелкера. Это глухарь.

– Что ж, у тебя тоже есть нюх, – ответил Мендоза. Он только успел покончить со своим ранним ленчем у Федерико и откинулся на спинку кресла, когда в зал вошли Паллисер, Пигготт и Грейс; они рассказали о бездарно потраченном утре на Кортес-стрит. – Что там с Фелкером?

Паллисер пожал плечами:

– Человек как человек. Ну, может, чуть более въедливый, чем остальные. Совершенно не похоже, чтобы это был он.

– У него была стычка с миссис Дарли?

Грейс улыбнулся и допил кофе.

– Он живет в соседнем доме…

– Где, – печально добавил Пигготт, – в задней половине живет та женщина, которая убирает в конторах. Если бы только она была дома…

– И его беспокоило, что эта тетка Дарли создает пожароопасную ситуацию – со всеми ее залежами старых журналов, – продолжал Грейс. – Что, в общем, довольно естественно. Он предупредил, что известит пожарных, если она их не выкинет. Она сказала, что и не подумает, Но мне не показалось, что мистер Фелкер настолько горячего нрава, чтобы пойти и за это ее прикончить. Ему нужно было всего лишь позвонить пожарным – они бы ей предписали их выкинуть, и ей бы пришлось подчиниться. Это Фелкер знал.

– Буря в стакане воды, – сказал Паллисер. – Все именно так, как я говорил: либо кто-то думал, что у нее там спрятаны сокровища, либо просто зашел прибрать ее пенсию. Глухое дело. Из лаборатории что-нибудь пришло?

– Нет, – ответил Мендоза. – Дом в таком состоянии – они могут вообще ничего полезного не найти. Я склоняюсь к мысли, что ты прав, Джон, Но мы все равно должны с ними работать – глядишь, чтонибудь да выясним, – он взглянул на часы. – Caray[21]21
  Черт возьми (исп.).


[Закрыть], час двадцать, пора и на работу возвращаться, – он подозвал официанта, чтобы расплатиться.

Они вышли на улицу к автостоянке, расположенной возле ресторана.

– Эй, – неожиданно сказал Паллисер. – Что… – Тут где-то поблизости раздался выстрел.

– Патрульная машина… – проговорил Пигготт, и они бросились бежать.

На перекрестке стоял черно-белый полицейский автомобиль. Двое в синей форме находились подле старого-престарого «форда», и с ними боролись двое штатских. Один из них вырвался и пустился бежать к боковой улице, полицейский погнался следом, стреляя в воздух и крича. Другому штатскому по счастливой случайности удалось сбить другого полицейского с ног, и он уже нырнул за руль своего «форда», когда Паллисер сгреб его и вытащил обратно. Пигготт и Грейс помчались за вторым, но полицейский уже настиг его и сбил с ног, после чего повел назад к машине, вытаскивая на ходу наручники, а тот громко ругался.

– Ладно, руки за голову!

– Что происходит? – спросил Мендоза.

Полицейский быстро обыскивал второго штатского. Его напарник вырвал пленника из рук Паллисера и надел на него наручники. Они посмотрели на людей в штатской одежде вежливым, холодным взглядом, и один из них сказал:

– Дело полиции, сэр, – тоном, в котором явственно слышалось: «Уйдите и не мешайте».

Мендоза усмехнулся, рассматривая арестованных.

– Мне как-то пришло в голову, – проговорил он, – что прирожденный полицейский – тот, кто бежит навстречу опасности, а не от нее. Мы свои, парень, – из центрального отдела по расследованию убийств, поели и как раз шли на работу.

– Вот как! – полицейский на мгновение растерялся. – Прошу прощения, сэр, я не знал. Мы всего-навсего остановили их за запрещенный левый поворот, а они оказали сопротивление, какое вы видели.

– Почему бы это? – удивился Мендоза. Оба задержанных были трезвые; молодые, достаточно хорошо одеты. Они молча и угрюмо стояли в наручниках, опустив головы. – Осмотрите машину. Да, знаю, вы бы и так осмотрели.

В машине лежала какая-то одежда, упаковка банок с пивом, бутылка водки. Затем они открыли багажник.

– Боже всемогущий, – произнес один из патрульных. – Если это то, что может быть… – он молча отступил.

– О, muy lindo[22]22
  Очень красиво (исп.).


[Закрыть], – сказал Мендоза. – Как красиво. – В багажнике, в аккуратных картонных коробках, лежали тысячи и тысячи маленьких пластиковых мешочков с белым порошком. – Пожалуй, тут может быть только одно. Героин. В сущности, больше, чем я где-либо зараз видел, впрочем, я никогда не служил в отделе по борьбе с наркоманией. Пэт Каллаган этим заинтересуется.

– Вот почему они оказали сопротивление, – сказал один из патрульных. – Будь я проклят. Всего лишь из-за запрещенного левого поворота. До какой глупости могут они дойти? Получили бы мирно квитанцию – и никаких хлопот.

Штатский, что повыше ростом, вдруг заговорил, подробно объясняя, кто они такие, и что за прошлое у них за плечами, и куда они могут отправиться, и что сделать.

– Вечно вам сыскари мешают, – сказал Мендоза, – навсегда прерывая ваши развлечения и забавы. Извечно портящие другим удовольствия – вот кто мы такие.

Патрульные споро усадили задержанных в свою машину, вызвали другую подежурить у «форда», пока его не отбуксируют, и отъехали. Грейс вдруг вспомнил:

– Господи, я побежал – мне нужно быть в суде: слушается то самое дело… Пока! – он устремился к своей машине.

– Что… ах да, Сеймур, – сказал Паллисер. Сеймур, с длинным послужным списком, недавно здорово повеселился, когда поднял пальбу в солидном негритянском баре и убил четырех человек.

– Пора и нам возвращаться к своей работе, – проговорил Мендоза.

Их учили работать тщательно, по возможности доводить все до конца, и Ландерсу, потратившему еще два часа, чтобы прояснить дело Холли, улыбнулась удача. Он полагал, что нет никакой надежды узнать, кто продал Холли бутылку, однако примерно в квартале от «Вики-Вики Гриль» заметил маленький магазинчик под вывеской «Спиртные напитки». Ландерс поставил у обочины машину и, ни на что особенно не надеясь, вошел. Подобные заведения обычно закрываются рано.

Однако оказалось, что по субботам магазинчик открыт до девяти, и владелец запомнил Холли, потому что тот постучал в дверь, когда он уже закрывался. Он впустил Холли, потому что нуждался в каждом покупателе.

И он нервно сказал:

– Он не выглядел пьяным, я бы ему ничего не продал, будь он пьян. Он – ну, я не очень-то присматривался, торопился домой – но не был пьян. Я продал ему поллитровую бутылку шотландского виски.

«И очень даже возможно, – подумал Ландерс. – Холли хоть и выпил три виски, да еще с непривычки, но он прошел целый квартал, дыша свежим ночным воздухом. Почему? Почему он не отправился с бутылкой домой и не выпил ее там? Почему он распечатал ее на улице и напился так, что домой добраться не смог? Солидный, ответственный Холли? Почти что трезвенник? Возможно, они никогда этого не узнают. Люди совершенно неожиданно совершают нехарактерные поступки».

Ландерс двинулся на Кросби-плейс, к дому, на крыльце которого было найдено тело Холли. Улицы здесь убирали не очень часто. В сточной канаве был мусор, и вскоре Ландерс увидел в канаве поллитровую бутылку, то самое шотландское виски, которое, по словам владельца магазинчика, купил Холли. Ландерс с сомнением ее осмотрел. Крайне мало шансов, что это та самая бутылка, что на ней найдутся отпечатки пальцев Холли, однако он аккуратно ее поднял и наклеил ярлычок для лаборатории.

И тронулся назад к базе, доставить свою находку. «А после надо будет перекусить. По крайней мере, дождь перестал», – подумал он.

Направляясь в три часа дня к управлению, чтобы доложить Мендозе результаты своих изысканий, Хакетт размышлял о них с сомнением. Он действительно, как сказал Луис, кое-что понимал в людях, и то, что он узнал о друзьях Роберта и Китти Дюран, не породило в его душе никаких подозрений.

Друзья их были такие же обычные люди, как и сами Дюраны. Дженет Наттинг работала в маленьком недорогом магазинчике готового платья в Голливуде. Миловидная девушка, явно искренне потрясенная смертью Китти, и ее показания не дали ровным счетом ничего – страстно желая помочь, она ничем помочь не могла. Да, Китти встречала жениха Дженет, Роя Камерона, всего однажды – они тогда только что обручились, – Дюран был с ним незнаком. Рой работал на заводе Локхида старшим механиком. Дженет, с которой Хакетт говорил в магазине, конечно, рассказала ему очень многое, но суть сводилась к этому, не считая того, как счастливы были Роберт и Китти, как сильно они любили друг друга, как радовались, что у них будет ребенок.

Близких друзей у Дюранов явно было немного. Молодые, занятые, счастливые люди.

Хакетт повидал Джеффа и Шерон Лайман. Они тоже выглядели совершенно обыкновенными. Потрясенные судьбой Китти, они многословно выражали сочувствие и желание помочь Роберту. Лайман работал в магазине для мужчин на Вермонт-авеню и не выразил никакого неудовольствия, когда Хакетт попросил управляющего подтвердить, что Лайман вчера весь день был на работе.

– Я знаю, вы должны проверить всех, – сказал он. – Но разве вы думаете… это был кто-то, кого она знала?

Хакетт встретился с Денисом Дейли, старым школьным приятелем Дюрана, и тот также во время убийства находился на работе. Он тоже, услышав новость, ужаснулся и преисполнился сочувствия. Никто из них не казался искомым неизвестным.

А в аптеке, куда Хакетт заглянул перехватить бутерброд, ему вдруг пришло в голову: кофе. Санитары сказали: предположительно около полудня; могло быть, Китти в это время сама пила кофе. Тогда она, возможно, просто из вежливости предложила бы кофе человеку, которого в другом случае не стала бы приглашать. Есть ли в этом что-нибудь? Ладно, подождем вскрытия, встретимся с другими людьми, которых знали Дюраны, да поглядим на мужчин, которые живут в их доме.

Когда Хакетт пришел в отдел, Мендоза говорил по телефону.

– Да, удивительная маленькая штучка, я подумал, что тебе будет интересно, Пэт…

¿Que? ¡Dios![23]23
  Что? Господи! (исп.).


[Закрыть] Да что ты говоришь! Ну, по крайней мере, ты можешь изъять его из обращения. – Он положил трубку и рассказал Хакетту эту историю: примерно на пятьдесят тысяч героина в багажнике автомобиля, и, если бы эти чертовы дураки покорно взяли свою квитанцию, никто бы ничего и не узнал. – На воре шапка…

И тут ворвался Лейк:

– У Буллока с восьмого этажа хочет прыгнуть человек – «скорая помощь» и пожарные уже едут…

Они устремились к двери. Паллисер сидел и печатал отчет, он тоже вскочил и бросился следом. Уже давно никто не прыгал,

Когда они подъехали к универмагу Буллока, большому квадратному зданию между Восьмой стрит и Бродвеем, на улице успела собраться толпа народу, все глядели вверх. Пожарные машины тоже прибыли, и пожарники сражались с неудобной сетью, Ее редко удается подготовить вовремя. Стояли полицейские машины, И когда сотрудники отдела по расследованию убийств поднялись в сводящем с ума своей медлительностью лифте на восьмой этаж, там уже находились патрульные полицейские, протестантский и католический священники. На помощь были призваны оказавшиеся под рукой рядовые граждане, занятые покупками на этаже или спускавшиеся по лестнице вниз. В расчетной комнате отдела продажи в кредит собралась довольно большая толпа.

Светловолосая женщина, примерно сорока лет, элегантно одетая и в обычных обстоятельствах, вероятно, красивая, истерически рыдала:

– Но мы всего-то пришли продлить срок… выплаты… просто по делу… он сказал, я не должна была покупать это боа, но я не знала, что он потерял работу… он мне не говорил…

Бледный, с безумным взглядом мужчина машинально похлопывал ее по плечу:

– Ну, ну, миссис Ньюман…

Испуганные сотрудницы, которым переполох почти что доставлял удовольствие, сбились в кучку. Тут же были четверо пожарных.

Человек стоял снаружи на карнизе, в простенке между окнами. Один из клерков все повторял, с трудом выговаривая слова:

– Но он просто вбежал… сюда заходить не разрешается, только служащим… он просто вбежал… я всегда говорил, опасно так высоко… держать окна открытыми…

Сотрудникам отдела по расследованию убийств здесь почти незачем было оставаться, все, что нужно, уже делалось. Человек, Ньюман, стоял на карнизе между двух окон. Через одно из них к нему обращался католический священник, спокойным, в силу необходимости более громким, чем обычно, голосом, вцепившись в то же время изо всех сил в ремень полицейского, который наполовину высунулся из окна, тоже обращаясь к Ньюману:

– Образумься, Джеймс… ты же на самом деле не хочешь совершить эту глупость. Послушай меня, Джеймс…

Протестантский священник находился у другого окна, с другим полицейским:

– Мистер Ньюман, выслушайте меня, пожалуйста… ваша жена…

Мендоза как-то не к месту подумал, что из двух служителей Бога лучший психологический подход использует католический священник. Обычно люди скорее внемлют, если к ним обращаются по имени.

– Но он никогда… это произошло так вдруг… если б он только сказал, что потерял работу, я бы не стала… но он ни слова… и мы просто пришли продлить… если бы он сказал…

– Ну, ну, миссис Ньюман…

– Возьмите меня за руку, сэр, – повторял полицейский в окне. – Вы слышите меня? Вот моя рука. Джеймс! Возьмите меня за руку! Вы легко можете вернуться, всего четыре шага… давайте – я помогу вам. Идите. Идите назад – я помогу вам, – он далеко высунулся из окна, налево, вдоль карниза, и священник крепко держал его за ремень.

Мендоза и Хакетт стояли у другого окна, глядя мимо протестантского священника и полицейского.

– Pares о nones, – тихонько проговорил Мендоза. – Чет или нечет. Артуро, что их на это толкает?

– Человеческая натура, – ответил Хакетт так же тихо.

Внизу, далеко на земле, – поднятые человеческие лица, сливающиеся в единую массу, ждущие. Ждущие прыжка самоубийцы. Человеческая натура. Еще раз человеческая натура. Полицейские знали о ней все, но были не в силах на нее повлиять.

– Джеймс, послушай меня! – священник еще крепче ухватился за ремень. – Ты не хочешь этого делать, ты знаешь… возьми руку, Джеймс…

– Возьмите меня за руку. Я здесь, чтобы помочь вам… – говорил полицейский, он уже высунулся из окна больше чем наполовину. – Идите… всего четыре шага сюда, это легко…

До сих пор, слышал ли человек на карнизе все эти увещевания или нет, он молчал. Но теперь он вдруг хрипло выкрикнул:

– Ублюдки! Вы все, ублюдки, заткнитесь! Я не могу… не могу… не могу… да что толку…

И качнулся вперед. Он качнулся вперед, с карниза, и ужасающе медленно от него оторвался. Толпа внизу испустила стон потрясения, удивления, омерзительного восторга.

Католический священник втянул полицейского обрат-то в комнату, зажмурил глаза, губы его шевелились. Полицейский, не поднимаясь с колен, побелев, повторял:

– Господи. Господи.

– Вот так, – произнес Хакетт.

Мендоза отвернулся от окна и глубоко вздохнул.

– Итак, – сказал он, – теперь одна бумажная работа.