Текст книги "Подземное время (ЛП)"

Автор книги: Дельфин де Виган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Кафе уже закрылось; снаружи можно было видеть гладкую пустую барную стойку и перевернутые стулья, поднятые на столы. Матильда задумалась, не уехал ли Бернар в отпуск: слишком прибранным казалось кафе. Она разговаривала с Бернаром сегодня утром, и в обед тоже, и, возможно, он сказал ей об этом, но она его просто не услышала.

Какой-то мужчина слез со скутера и направился к ней. Он снял шлем и теперь смотрел прямо на нее. Он хотел пригласить ее выпить стаканчик, или чашку кофе, он настаивал, он говорил: пожалуйста. Вы необыкновенная.

Внезапно Матильде опять хочется плакать. Не сдерживаясь расплакаться перед этим мужчиной, чтобы он понял, что нет, в ней нет ничего необыкновенного, наоборот, она не более чем мусор, ущербная часть, отторгнутая целым, отброс. Он по-прежнему настаивал: ваша фигура, ваши волосы, я так хотел бы выпить с вами.

Мужчина был симпатичным; он улыбался.

Матильда сказала: я сейчас немного в расстроенных чувствах; он ответил: тем более. Это вас развеет, и вы перемените свое настроение.

Матильда продолжала идти вперед; он шел за ней. В конце концов он протянул ей свою визитку: позвоните мне как-нибудь, когда захотите, я уже давно обратил на вас внимание, я знаю, что вы работаете неподалеку, позвоните мне, все мои номера я вам дал.

Матильда сунула визитку в карман и попыталась ему улыбнуться. Он еще какое-то время стоял, держа шлем в руке, и смотрел ей вслед.

После смерти Филиппа у нее были мужчины. Немного, но были. Возможно, что и в самом деле мы любим лишь однажды. Никого нельзя заменить. Когда-то давно она прочла эту фразу в книге, и тогда едва ли задержалась на ней. Она осталась тонким отзвуком. Но каждый раз, когда Матильда расставалась с мужчиной, которого она думала, что любила, эти слова всплывали в ее памяти. За десять лет у нее случались романы, они проходили по краю ее жизни, почти за бортом; ее дети о них не догадывались. И в глубине души она этими связями не дорожила. Каждый раз, когда речь заходила об общей квартире и общем времени, о том, чтобы идти дальше одним путем, Матильда уходила. Больше она не хочет. Наверное, такое возможно только в беспечные двадцать лет: жить вместе, дышать одним воздухом, каждый день делить постель, ванную, наверное, это приходит лишь однажды, а затем ничего в этом роде уже невозможно, невозможно начать заново.

Матильда входит на станцию и поднимает глаза на электронное табло. Предыдущий поезд только что ушел. Следующий отменили.

Среди линий парижского метро ветка D, вероятно, удерживает рекорд по числу технических аварий, забастовок, сумасшедших пассажиров, литров мочи, неразборчивых объявлений, ошибочных указателей.

Ей придется ждать полчаса. Стоя.

Матильда поднимается по лестнице и переходит на линию B.

Зал ожидания ровный и гладкий. Несколько месяцев назад отсюда убрали все лишнее, но на полу до сих пор видны следы того, что здесь стояло раньше.

Железнодорожная служба запретила любые закрытые конструкции на сетях Иль-де-Франс, чтобы они не становились прибежищем для бездомных. По крайней мере, так было заявлено.

Чуть подальше на платформе в начале зимы установили что-то вроде гигантского тостера. От его красной раскаленной решетки на метр вокруг расходились волны тепла. В холодное время года пассажиры толпятся около него, протягивают к нему руки, чтобы согреться. Однако и сегодня, весенним вечером, по странному совпадению, люди сосредоточились возле этого агрегата, пусть и не работающего.

Матильда только что подала заявление об уходе. Она не испытывает ни сожаления, ни облегчения. Разве что ощущение пустоты.

Стоя в стороне, Матильда разглядывает людей: на усталых лицах читается раздражение, губы сложены в горькую складку. Поезд FOVA отменен; приходится ждать. Матильда думает, что каждый в этой толпе, и она в том числе, причастен к некоему знанию, о котором другие не догадываются. Почти каждый вечер, бок о бок, в гигантском потоке воздуха, они ждут прибытия поездов с нелепыми именами. Однако это не сплачивает их, не протягивает между ними никаких нитей.

Матильда достает визитную карточку, которую ей вручил незнакомец на улице. Его зовут Сильвен Бурден, он работает на коммерческом предприятии – фирма «Pest-Control». Под логотипом курсивом уточнялось направление деятельности организации: «Уничтожение вредителей, тараканов, клопов, муравьев, мышей, крыс, голубей. Дезинфекция, дезинсекция».

Матильда чувствует, как в ней поднимается волна смеха. И тут же гаснет. Не будь она такой усталой, она бы, не сдерживаясь, от души расхохоталась. Мужчина ее двадцатого мая оказался профессиональным уничтожителем паразитов.

А она его не узнала, прошла мимо, отказалась выпить с ним стаканчик. Не остановилась.

Глава 40

Это не просто. Каждый раз, когда он садится в машину, от запаха Лилиных духов у него переворачивается желудок. Даже несмотря на постоянно приоткрытые окна. Запах становится еще сильнее, когда он наклоняется к пассажирскому сиденью: здесь он буквально въелся.

Надо почистить салон машины. В ближайшие выходные.

Тибо вспоминает, как однажды он оказался у Лили очень поздно ночью. Около полуночи она позвонила ему и попросила приехать прямо сейчас. Едва он вошел, как она принялась его раздевать, и они, не говоря ни слова, занялись любовью. Потом они лежали рядом на кровати; в темноте ее тело казалось таким белым, что почти светилось. Постепенно ее дыхание выровнялось, и Тибо подумал было, что она уснула. В который раз он почувствовал себя обманутым, смятым. Одиноким.

Затем, подчиняясь странному порыву, он в тишине дотронулся до ее лица. Ее лицо было мокро от слез. Тогда Тибо сжал ее руку, лежащую на покрывале.

Он не умел ее любить. Не умел заставить ее смеяться, почувствовать себя счастливой.

К его любви примешивались его сомнения, его отчаяние; его любовь произрастала из самой печальной части его души, из трещин его сердца, из пульсации его ран.

Он любил ее с постоянным страхом ее потерять.

Поступило новое сообщение с базы: женщина тридцати двух лет, легкие признаки невралгии. Срочность вызова классифицировалась как средняя.

Чтобы уточнить, как проехать к новому адресу, Тибо достал карту из ящика для перчаток. На часах было 18:35; если повезет, этот вызов станет на сегодня последним. На дорогу у него ушло двадцать пять минут. Парковочное место перед многоэтажкой освободилось как раз в тот момент, когда он подъехал.

Тибо поднялся на лифте и оказался в бесконечном коридоре со стенами, покрытыми штукатуркой. Среди десятка дверей на этаже он нашел нужный ему номер и позвонил.

Перед ним сидит молодая женщина. Тибо обращает внимание на ее особенную манеру сидеть на стуле: словно бы одним боком, разглядывает ее длинные ноги, родинки, пряди волос, выбившиеся из прически. Женщина красива какой-то странной красотой, которая его волнует.

Она сразу рассказала ему свою историю. С самого начала.

Несколько дней назад, когда она работала за компьютером, ее рука вдруг перестала ее слушаться. Рука безвольно лежала на мышке и не могла двинуться. После это повторилось. Тем же вечером, позднее, – она все еще работала, – перед глазами у нее возникла черная пелена. В течение нескольких секунд она ничего не видела. Но это ее не обеспокоило: она списала все на счет усталости. А еще через два дня она шагнула мимо ступеньки на лестнице. Как будто на долю секунды разладилась связь между ее телом и мозгом.

И вот, сегодня утром, кофейник полетел ей под ноги. Она сама не знает, как это произошло: она держала его левой рукой и вдруг уронила. Тогда она вызвала врача.

Своего доктора у нее нет: раньше она никогда не болела.

Теперь она сидит перед ним, сложив руки на столе, и спрашивает, насколько все серьезно. Добавляет:

– Я хочу в точности знать, что вы об этом думаете.

Тибо только что провел полный неврологический осмотр.

Теперь он должен убедить ее незамедлительно пройти более глубокое обследование. Убедить, но при этом не напугать ее. Эта женщина в свои тридцать два года обнаруживает первые признаки рассеянного склероза или опухоли головного мозга. Вот что он думает.

– Пока еще рано что-то утверждать. Но вам следует серьезно отнестись к этим симптомам. Поскольку ваше состояние сейчас кажется нормальным, я не настаиваю на госпитализации. Но вы должны прямо с завтрашнего дня начать проходить обследование, которое я вам назначу. Я сам позвоню в больницу и договорюсь, чтобы вас приняли без проволочек. А если с вами опять что-то случится, немедленно вызывайте скорую.

Женщина не задает вопросов. Она с улыбкой смотрит на него.

Ему хочется подойти и обнять ее. Утешить ее, сказать, что не надо волноваться.

Ему хочется провести рукой по ее щеке, по волосам. Сказать, что он рядом, что он не оставит ее.

Он видел сотни людей, пораженных тяжелым заболеванием. Он знает, как круто и с какой скоростью меняется их жизнь; ему знакомы и передозировки, и сердечные приступы, и стремительное развитие рака; ему известен процент самоубийств. Он знает, что можно умереть и в тридцать лет.

Но сейчас, когда он сидит напротив этой женщины, подобная мысль ему невыносима.

Ему кажется, что он утратил свою защитную оболочку, невидимую дистанцию, обязательную для его профессии. Что-то потерялось, ушло от него.

Этим вечером он чувствует себя обнаженным.

Тибо ищет на стене переключатель, зажигает свет.

Женщина еще раз благодарит его и закрывает за ним дверь.

Тибо садится в машину и ждет, не в состоянии тронуться с места.

Долгое время он искал в болезнях высший смысл, отличный от «божьего промысла». Нечто, что объясняло бы их.

Нечто, что оправдывало бы страх, мучения, разрезанную и вскрытую плоть, часы в неподвижности.

Теперь он больше не ищет. Он знает, насколько болезнь слепа и бессмысленна. Он знает, насколько хрупко человеческое тело.

И как ни старайся, с этим он не может ничего поделать.

Впервые за долгое время ему хочется выкурить сигарету. Почувствовать, как дым проникает в горло, в легкие, заполняет тело, анестезирует.

Под щеткой дворника Тибо замечает листок бумаги.

Он выходит из машины и вынимает его. Возвращается в салон, читает:

«Господин Салиф, медиум. Разрешение ваших самых безнадежных проблем за 48 часов. Если ваш(-а) любимый(-ая) бросил(-а) вас, он/она будет бегать за вами, как собака за своим хозяином. Быстрый приворот, возвращение чувств. Снятие порчи. Заговор на удачу. Работа. Мужская сила. Успех во всех областях. Экзамены, водительские права»

Тибо чувствует, как в нем поднимается волна смеха. И тут же гаснет. Не будь он таким усталым, он бы, не сдерживаясь, от души расхохотался. Тибо выбрасывает объявление в окно. Ему смешон этот город с его нечистоплотностью. Сейчас он мог бы без зазрения совести вытряхнуть прямо на дорогу все смятые бумажки и пустые пакеты, что скопились на полу его машины за несколько недель. Мог бы сплевывать на землю, часами оставлять работать мотор. Ему все равно.

Позвонили с базы и спросили, может ли он прибыть в комиссариат тринадцатого округа на задержание. Речь идет о несовершеннолетнем; полицейские уже два часа ожидают врача для медицинского освидетельствования.

Тибо отказался.

У него нет ни малейшего желания ехать осматривать шестнадцатилетнего подростка, который только что всадил нож в другого подростка, чтобы подтвердить, что его состояние допускает его пребывание в полицейском участке.

Это выше его сил.

Он вспоминает то время, в самом начале, когда он любил смотреть в окно, разглядывать людей, вспоминает часы, проведенные в кафе, когда он обедал в одиночестве, внимательно вслушиваясь в разговоры других, пытаясь угадать их историю. Он любил город, любил эти бессвязные рассказы, бесконечно множащиеся силуэты, бесчисленные лица. Он любил его бурление, пересечение судеб, наложение возможностей.

Он любил тот миг, когда город затихает, любил странное гудение асфальта, слышимое с наступлением ночи, словно бы мостовая отдает свою накопленную за день ярость, свой избыток эмоций.

Тогда ему казалось, что нет ничего более прекрасного, более головокружительного, чем это столпотворение.

Сегодня он видит по три тысячи пациентов в год, знает их язвы, их сухой кашель и влажный кашель, их зависимости, их мигрени и бессонницы. Знает их одиночество.

Теперь ему известно, насколько город жесток, и что тех, кто отваживается в нем жить, он заставляет платить высокую цену.

И все же ни за что на свете он не уехал бы отсюда.

Ему сорок три года. Треть своей жизни он проводит в машине – в поисках места для парковки или зажатый позади грузовика, выгружающего товар. Он живет в большой двухкомнатной квартире на площади Терн. Он всегда жил один, если не считать нескольких месяцев в пору его студенчества. Однако у него были женщины, и некоторые из них его любили. Но он так и не смог распаковать чемоданы, закончить свои скитания.

Он расстался с Лилей. Он это сделал.

Невозможно заставить кого-либо полюбить себя. Тибо мысленно повторяет это, чтобы убедить себя, что он поступил правильно.

В другое время, возможно, он поборолся бы.

Но не сейчас. Сейчас он слишком устал.

Настал момент, когда цена стала непомерной. Превысила его возможности. Когда надо смириться с поражением и выйти из игры. Настал момент, когда ниже пасть уже невозможно.

Сейчас он поедет домой.

Достанет почту из почтового ящика, одолеет пешком пять этажей, поставит свой чемоданчик у входа. Нальет себе джин-тоник, поставит в проигрыватель CD-диск.

И наконец в полной мере осознает, что он совершил. Он заплачет, если он еще на это способен. Будет шумно сморкаться, топить свою печаль в алкоголе, скинет обувь на икеевский ковер. Покорится стереотипу, погрузится в него.

Глава 41

В то время как голос из громкоговорителя просит пассажиров отойти от края платформы, к станции подходит поезд. Матильда садится во второй вагон с тем расчетом, чтобы по прибытии на Лионский вокзал сойти возле эскалаторов.

Прижавшись лбом к стеклу, она смотрит, как мимо проплывают дома, стоящие вдоль путей: приоткрытые шторы, трусы на веревках, горшки с цветами, детский трактор, забытый на балконе – все эти крошечные, убогие, бесчисленные жизни. Затем поезд пересекает Сену, и Матильда различает китайский отель в форме пагоды и дым от заводов Витри.

По дороге домой люди обычно подводят итог прошедшему дню, вздыхают, расслабляются, жалуются друг другу, сплетничают. Если разговор не предназначается для чужих ушей, они наклоняются к собеседнику, понижают голос. Иногда они смеются.

Матильда закрывает глаза. Слушает разговоры вокруг, слушает, но не видит; ее веки плотно сомкнуты. Ей вспоминается, как она маленькой часами лежала на пляже, не двигаясь, убаюканная пронзительными криками и шумом прибоя. И эти голоса без лиц: не кидайте мокрые купальники на песок, Мартин, надень панамку, побудь в тени, идите кушать бутерброды, кто забыл закрыть термос.

Раньше у Матильды была привычка читать в поезде, но в последние недели у нее это не получается: строчки прыгают, смешиваются, она не может сконцентрироваться. И она просто сидит, как сейчас, закрыв глаза, ощущая, как уходит скованность, как напряжение постепенно оставляет ее.

Но не сегодня. Сегодня ей это не удается. Что-то внутри нее, где-то очень глубоко, сопротивляется, она это чувствует. Что-то ее не отпускает. Какая-то злость, от которой ее тело не может избавиться, что-то скрытое, что поднимается вопреки ее воле.

– Неужели ты о нем не слышала? Это же суперизвестный крем для загара!

Мужчина расхохотался, и Матильда открыла глаза. Несколько лиц повернулось к весельчаку. Девушка на сиденье напротив движением головы дает понять, что нет, она не слышала об этом креме, каким бы невероятным это ни казалось. Оба они одинаково загорелые, почти до оранжевого оттенка, и Матильда решает, что, должно быть, они работают в каком-нибудь солярии.

Это есть на свете. Эти люди работают в индустрии загара. Другие – в индустрии ночных развлечений, в ресторанном бизнесе, в сфере моды или на телевидении. И даже в области производства бальзамов для волос.

Интересно, в какой сфере работают гробовщики?

А она, к какой сфере принадлежит она? К сфере безвольных, жалких, выброшенных на обочину?

В туннеле перед самым Лионским вокзалом поезд остановился. Лампочки погасли, затем заглох двигатель, и в одно мгновение воцарилась тишина. Матильда оглядывается, в то время как ее глаза пытаются привыкнуть к темноте. Никто больше не разговаривает, даже оранжевокожий мужчина замолчал. Люди выглядят встревоженными; видно, как во мраке поблескивают их зрачки.

Она застряла посреди туннеля, в нижней части двухэтажного вагона, дышит влажным воздухом, насыщенным углекислотой; вокруг слишком темно, чтобы разглядеть на чьем-нибудь лице располагающее выражение, которое, возможно, ободрило бы ее. Все по-прежнему молчат.

Внезапно Матильде начинает казаться, что над всеми ними нависла неминуемая угроза. Они были выбраны наугад, но вот настал их черед. Что-то страшное должно вот-вот произойти.

Матильда никогда не боялась ездить в метро, даже в позднее время, даже если ей приходилось возвращаться после девяти часов вечера, когда вагоны почти пусты. Но сегодня что-то витает в воздухе, давит ей на грудь. А возможно, все дело в ней самой: просто у нее земля уходит из-под ног.

Ей угрожает опасность, она это чувствует, огромная опасность. Она не знает только, исходит она изнутри или снаружи, эта опасность, от которой ей трудно дышать.

Десять минут спустя по радио объявляют, что поезд остановился на середине пути. На тот случай, если пассажиры этого еще не заметили. Водитель убедительно просит не пытаться открыть двери.

Вновь зажигается свет.

Мужчина из салона искусственного загара опять принимается говорить. От него исходит волна облегчения.

Наконец под всеобщее «уф-ф», поезд трогается с места.

На Лионском вокзале Матильда выходит и совершает тот же путь, что уже проделала утром, только в обратном направлении.

Подчиняясь волне, она старается ускорить шаг, чтобы включиться в поток.

Но не может: слишком быстрое течение.

Правила подземного движения во многом схожи с дорожными правилами: те, кто на левой полосе, должны увеличивать скорость, медленных участников движения просят держаться правой стороны.

Под землей люди делятся на две категории. Первые следуют намеченным курсом, словно он проложен перед ними в воздухе; их траектория подчинена строгим законам, которые они никогда не нарушают. Для тщательной экономии времени и сил они продумывают свой маршрут на метр вперед. Их легко узнать по скорости их шагов, по их манере проходить через турникет, по их взгляду, который невозможно поймать. Другие никуда не спешат, то и дело останавливаются, позволяют толпе себя увлечь, делают неожиданные кульбиты. Внезапность их траектории нарушает слаженность движения. Они тормозят поток, сбивают его с размеренного хода. Туристы, инвалиды, просто хилые люди. Если они сами не берут за труд держаться в стороне, толпа неизменно вытесняет их.

Матильда остается на правой полосе, прижатая к стене. Устраняется, чтобы не мешать другим.

На эскалаторе она держится за поручень.

Внезапно ей снова хочется закричать. Закричать, разрывая связки, закричать, перекрывая топот шагов и разговоры. Закричать так сильно, чтобы настала тишина, чтобы все замерло, остановилось. Закричать: бегите отсюда, посмотрите, во что вы все превратились, во что мы все превратились, посмотрите на ваши грязные руки и бесцветные лица, взгляните на этих отвратительных насекомых, которыми мы стали – ползающие под землей, изо дня в день повторяющие в неоновом свете одни и те же жесты; ведь ваше тело создано не для этого, ваше тело должно быть свободным.

Матильда проходит через турникет, обозначающий вход в метро.

Здесь пересекаются несколько потоков; здесь царит анархия. Разметка на полу отсутствует; приходится прокладывать себе путь сквозь толпу.

Некоторые уступают дорогу, чтобы избежать столкновений; но находятся и такие, кто неизвестно почему считают, что все прочие должны им уступать.

В этот вечер, пока Матильда идет к платформе, глядя прямо перед собой, ее то и дело толкают изо всех сил.

В этот вечер ей кажется, что поверхность ее кожи стала необыкновенно проницаемой, что она превратилась в живую антенну, настроенную на витающую в воздухе агрессию, в гибкую антенну, склоненную к земле.

Глава 42

Тибо сразу не посмотрел на часы и теперь не знает, сколько времени он сидит здесь, запертый в своей машине, зажатый позади внедорожника с затонированными стеклами. А если бы посмотрел на часы, он бы сейчас заплакал.

Все перекрыто, заблокировано, парализовано. И впереди, и сзади. Везде.

Везде вокруг него.

Время от времени разражается концерт клаксонов, заглушая его CD-плеер.

Далеко, насколько он может видеть, машины стоят. В витринах магазинов опускаются металлические ставни, в окрестных домах зажигается свет. Мелькающие в окнах силуэты позволяют оценить размер ущерба.

Водитель перед ним заглушил мотор, вышел из машины и теперь курит рядом.

На несколько секунд Тибо кладет лоб на руль. Такого он еще не видел.

Можно включить радио, послушать новости, где, без сомнения, объясняется причина этого коллапса.

Но ему наплевать.

Город сомкнулся вокруг него, как челюсти.

Мужчина возвращается в свою машину, продвигается вперед на пару метров. Тибо снимает ногу с педали тормоза; машина катится.

Тут он справа обнаруживает место, если это можно так назвать: свободное пространство, в которое он как раз мог бы встать.

Ему просто необходимо выйти из этой проклятой машины.

Он бросит ее здесь и поедет на метро. А завтра заберет ее.

После череды попыток (вперед, назад), он в конце концов заезжает колесом на тротуар. Затем забирает чемоданчик, плащ и захлопывает дверь.

Идет к ближайшей станции. Стоя внизу у лестницы, Тибо изучает схему линий и определяет самый короткий маршрут до дома. Затем покупает в окошке билет и по эскалатору спускается на платформу.

Подходит к путям, ставит чемоданчик на пол.

Стоя ждет поезда.

Плакаты напротив него пестрят красками лета. Плакаты напротив него выставляют напоказ свои парео, золотые пляжи и бирюзовые моря.

Перемолов людей, город предлагает им расслабиться.

Глава 43

На платформе Матильда остановилась перед автоматом по продаже сладостей. Электронное панно сообщало, что следующий поезд будет через четыре минуты.

Она подумала, что если она сядет, то уже никогда не сможет подняться.

Она разглядывает женские фигуры, их бесконечные ноги, гладкие и загорелые, тюбики кремов для загара и бутылки с минеральной водой. Затем плакаты смешиваются, сливаются в одно зыбкое полотно, калейдоскоп сверкающих красок, который кружится вокруг нее. Матильда чувствует, что ее начинает качать. Она закрывает глаза.

По мере того, как платформа заполняется пассажирами, на станцию словно опускается вуаль из темного тюля, приглушающая яркость света.

Люди как будто растворились; Матильда ощущает их присутствие, их передвижения, но больше не различает их лиц.

Матильда чувствует, что у нее слабеют ноги. В правой руке она держит карту с Рыцарем Серебряной Зари, и ей кажется, что она опирается на него, что он ее поддерживает.

Люди разговаривают между собой, что-то кричат в телефон, слушают музыку через неплотно прилегающие наушники.

Гул голосов ширится. Гул голосов становится невыносимым.

Матильд подошла ближе к путям – посмотреть, не идет ли поезд. Слегка склонилась влево и вгляделась в темноту туннеля. Ей показалось, что вдали она различает две фары локомотива.

Вдруг она обо что-то споткнулась – о сумку или о чемодан.

Какой-то мужчина сказал: да черт возьми, смотрите, куда идете.

Когда он наклонился, чтобы поднять что-то похожее на медицинский чемоданчик, Матильда обратила внимание на его левую руку. На ней было только три пальца.

Проходя мимо него, Матильда почувствовала, что мужчина провожает ее взглядом, смотрит ей в спину. У нее не хватило смелости ответить ни на его взгляд, ни на что-либо еще, происходящее вокруг. Она полностью поглощена тем, чтобы удержаться на ногах.

К станции подъехал состав. В лицо Матильде ударил горячий воздух. На секунду она закрывает глаза, чтобы уберечь их от пыли.

В ожидании, пока откроются двери, она делает шаг назад. Пропускает поток выходящих пассажиров.

Затем поднимается в вагон в середине состава и бессильно падает на сиденье. Поезд приходит в движение; от качки Матильду тут же начинает тошнить.

Мужчина с чемоданчиком теперь сидит напротив и смотрит на нее.

Глава 44

Некоторые силуэты, особенно тонкие и хрупкие, притягивают его взгляд. Как та блондинка в длинном черном плаще. Тибо сразу обратил на нее внимание. Она стояла слишком близко к краю платформы, стояла нетвердо, слегка покачиваясь. Окружающие этого, видимо, не замечали, но он – да. Женщина двинулась в его сторону; он чуть было не сказал ей отойти, настолько она приблизилась вплотную.

Женщина задела ногой его чемоданчик и, не извинившись, прошла дальше. Он сказал ей «черт», или «дерьмо», или, возможно, еще какие-то слова, столь же пошлые. Слова, ему не свойственные. Усталости оказалось достаточно, чтобы превратить его в раздражительного типа, чья долго сдерживаемая ярость в любой момент готова выплеснуться наружу.

Когда поезд подошел, Тибо уселся напротив этой женщины и продолжил ее рассматривать. Он не мог бы сказать, почему она настолько привлекла его внимание. Как не мог бы сказать, почему ему так хочется заговорить с ней.

Женщина избегала встречаться с ним взглядом. Ему показалось, что она стала еще более бледной; она выпрямилась, чтобы ухватиться за поручень. На следующей станции в вагон зашли еще пассажиры, и ей пришлось подвинуться. Тибо продолжил было разглядывать женщину, но затем сказал себе, что нельзя так пялиться на незнакомку.

Он достал из кармана мобильный телефон и еще раз удостоверился, что новых сообщений нет.

На несколько минут он отвел глаза. Подумал о своей квартире, об алкогольном тепле, которое вскоре побежит по его телу, о ванной, которую он наполнит позднее вечером. Подумал о том, что не должен больше оглядываться назад. Он расстался с Лилей. Он это сделал.

Затем он снова попытался найти ту женщину, выглядывая ее поверх толпы, ее лихорадочные глаза, ее светлые волосы. На этот раз ему удалось встретиться с ней взглядом. На мгновение ему показалось, что лицо женщины неуловимо изменилось, пусть в нем ничего не шелохнулось, совсем ничего; оно стало удивленным, или растерянным, он сам не мог бы сказать.

Ему показалось, что женщина ощущает ту же опустошенность, что и он сам, то же гнетущее чувство потери себя. Ему показалось, что у него с этой женщиной много общего. Абсурдно и наивно. Тибо отвел глаза.

Двери опять открылись, и часть пассажиров вышла. В плотной толпе он попытался различить ее силуэт.

Поезд снова тронулся. Женщина исчезла.

На несколько минут Тибо закрыл глаза.

Состав опять тормозит. Тибо поднимается. На полу что-то блестит. Он поднимает игральную карту со странным названием и какое-то время разглядывает ее.

Двери открываются; он выходит из вагона. Выбрасывает карту в первую попавшуюся урну для мусора, поднимается по лестнице, затем сворачивает в коридор.

Увлекаемый плотным беспорядочным потоком, он размышляет о том, что город навязывает всем свой ритм, свою стремительность, свои часы пик. Что ему безразличны миллионы одиноких путей, на пересечении которых нет ничего, кроме пустоты. Или искры, вспыхнувшей, и тут же погасшей.

[1]RER (полное официальное название фр. Réseau Express Régional d'Île-de-France, «Сеть экспрессов региона Иль-де-Франс», произносится по французским названиям букв эр-ё-эр) – система скоростного общественного транспорта, обслуживающего Париж и пригороды. Представляет собой объединение пригородных наземных железнодорожных линий (отчасти ранее существовавших, отчасти вновь построенных и реконструированных) и новых, возникших в 1960—1990-е годы, подземных линий в границах Парижа.

[2] Шамбульту (букв. «переверни все») – традиционная французская ярмарочная забава, берущая начало в Средние века. Состоит в том, чтобы мячом разбить пирамиду из банок (в настоящее время обычно используются пустые консервные банки).

[3] Международная благотворительная организация, основанная в 1949 году.

[4] Крем для фиксации зубных протезов.

[5] Международная организация по стандартизации (International Organization for Standardization, ISO) – международная организация, занимающаяся выпуском стандартов.

[6] «Вновь и вновь прольется дождь, как звездных слез река, вновь и вновь расскажет дождь, как наша жизнь хрупка, как наша жизнь хрупка…» (песня Стинга «Fragile» из альбома «Nothing like the sun»)