Текст книги "Подземное время (ЛП)"

Автор книги: Дельфин де Виган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Под чужими взглядами Матильда чувствует себя еще более беззащитной. Конечно же, все считают, что нет дыма без огня, что она, должно быть, допустила какую-то ошибку или промах. В их глазах Матильда есть та, у которой не все в порядке. У которой есть проблемы. Она больше не одна из них. Она больше не может смеяться над своим шефом, рассказывать о коллегах, радоваться успехам фирмы или говорить о трудностях, с которыми она сталкивается. С прежним причастным видом. С видом человека, который работает. Теперь ей на все наплевать. Абсолютно на все. Никто из посторонних не знает, до какой степени ящик, как они его называют, герметично закупорен. До какой степени воздух, которым они дышат, насыщен ядовитыми испарениями. А может, и вправду, дело в ней самой. Которая не справилась. Не смогла приспособиться. Оказалась слишком слабой, чтобы отстоять свои права, обозначить свою территорию, защитить свое пространство. Та, которую компания изолировала из санитарных соображений, запущенная опухоль, скопление больных клеток, отсеченное от организма. В их глазах она видит свой приговор. И поэтому предпочитает молчать. Больше не отвечать. Перейти на другую сторону улицы, встретив кого-то из знакомых. И лишь издали помахать им рукой.

Которую неделю Матильда замкнута на своих детей, тратит только на них ограниченные запасы своей энергии. Остальное потеряло значимость.

И когда мать звонит ей по телефону, Матильда говорит, что перезвонит ей попозже: сейчас она слишком занята.

Копир закончил печатать; снова воцарилась тишина.

Глухая тишина.

Матильда осматривается вокруг.

Ей хочется поговорить с кем-нибудь. С кем-нибудь, кто не знает ее ситуации, у кого нет оснований ей сочувствовать.

А раз уж у нее есть время, раз уж у нее столько времени, она сейчас позвонит в страховую компанию. Ей давно уже пора это сделать – узнать, на какую сумму она может рассчитывать за лечение у ортодонта, которое предстоит пройти Тео.

Это неплохая идея; на какое-то время это ее займет.

Матильда достает из сумочки магнитную карту, набирает номер. Автоответчик предупреждает ее, что звонок будет стоить 34 евроцента в минуту. Время ожидания не входит в стоимость. Синтетический голос просит ее набрать #, а затем, в зависимости от цели звонка, нажать 1, 2 или 3. Синтетический голос перечисляет ей различные варианты, среди которых, как предполагается, она должна узнать свой собственный.

Чтобы поговорить с кем-то – с настоящим человеком, имеющим настоящий голос и способным дать настоящий ответ, – следует выйти из меню. Не дать себя завлечь предложениями. Держаться. Не нажимать ни 1, ни 2, ни 3. Разве что 0. Чтобы поговорить с кем-то, надо постоянно отказываться, не соглашаться ни с одним разделом, ни с одной категорией. Надо отстаивать свое право на особый вопрос, не присоединяться ни к чему, всегда настаивать на другом: другая причина, другая проблема, другая операция.

Иногда, идя этим путем, удавалось наконец обменяться парой слов с реальным человеком. А иногда автоответчик возвращался на исходную, снова переходил в главное меню, выйти из которого было невозможно.

Голос сообщает Матильде, что оператор ответит через несколько минут. Матильда улыбается. Она пытается угадать музыку, что звучит в трубке, она знает эту песенку, точно знает, но никак не может вспомнить.

Матильда ждет.

Она, по крайней мере, поговорит с кем-то.

Матильда поставила телефон на громкую связь. Обхватила голову руками, закрыла глаза. И не услышала, как в кабинет осторожно вошла Патрисия Летю. В тот момент, когда их взгляды встречаются, музыка останавливается. Синтетический голос сообщает, что в данный момент все операторы заняты; страховая компания предлагает ей перезвонить позже.

Матильда кладет трубку.

Патрисия Летю – загорелая блондинка. Она носит туфли на каблуках, подходящие к ее костюму, и украшения из золота. Она принадлежит к числу женщин, которые знают, что в наряде нельзя соединять более трех цветов, и что колец должно быть нечетное количество. Летом она одевается в белое, бежевое или светло-серое, приберегая темные тона для зимы. Каждую пятницу она закрывает свой кабинет на ключ и улетает на Корсику или еще куда-нибудь на юг. Куда-нибудь, где тепло.

Говорят, что она замужем за крупной шишкой из влиятельной автомобильной компании. Говорят, что ее взяли в фирму, потому что ее муж – лучший друг президента одного из филиалов. Говорят, что она живет в квартире в 200 квадратных метров в шестнадцатом округе. Говорят, что у нее есть любовник младшее ее, топ-менеджер в одном холдинге. Назывались и имена. Все потому, что на протяжении нескольких месяцев юбки Патрисии Летю становятся все короче.

На каникулы Патрисия Летю уезжает с мужем на Маврикий или Сейшелы. И возвращается еще более загорелой.

Свой кабинет директор по управлению персоналом покидает только по особым случаям: проводы на пенсию кого-то из сотрудников, общее собрание, празднование Рождества. В остальное время у нее много работы. К ней надо записываться заранее.

В это утро ее губы горько искривлены. Она со смущенным видом оглядывается вокруг.

Матильда молчит. Ей нечего сказать.

В тишине раздается рассыпающийся звук, который обычно производит струя мочи, бьющая на дальнее расстояние.

За ним не замедлил последовать шум спускаемой воды. В туалете кто-то закашлялся, затем открыл кран. Матильда знает, что это Паскаль Фюрьон: она видела, как он входил.

Теперь кабинет наполняет запах «Ледяной свежести».

Патрисия Летю прислушивается к звукам за стеной. Гудение сушилки для рук, новый приступ кашля, стук закрывшейся двери. Патрисия Летю принадлежит к числу женщин, которые обычно умеют заполнить паузу. Но не сегодня. Она даже не пытается улыбнуться. У Патрисии Летю явно растерянный вид.

– Мне сказали, что вас перевели в другой кабинет. Я… Я не знала об этом, меня не было в пятницу. Уверяю вас, что иначе… Я только что узнала.

– Я тоже.

– Вижу, вам еще не подключили рабочее место. Мы займемся этим прямо сейчас. Считайте, что это всего лишь временное пристанище, не переживайте, мы найдем…

– Вы сейчас проходили мимо кабинета Жака, не так ли?

– Ну… да.

– И он был там?

– Да.

– Вы говорили с ним?

– Нет, я хотела сначала увидеться с вами.

– Тогда слушайте. Я ему позвоню, прямо сейчас. Я ему позвоню в вашем присутствии и попрошу о личной встрече. В десятый раз. Потому что я хочу знать, что мне делать. Вы же видите. Ну, хотя бы сегодня, как, по-вашему, какую работу я могла бы выполнять, когда у меня нет компьютера, когда меня не приглашают ни на одно совещание, когда уже месяц до меня не доводят никаких внутренних документов? Я позвоню ему, потому что Жак Пеллетье мой непосредственный начальник. Я скажу ему, что вы здесь, что вы спустились ко мне, и попрошу его тоже прийти.

Патрисия Летю молча кивает в знак согласия. Видно, как она с трудом глотает слюну.

Ей еще не приходилось видеть Матильду в таком состоянии. Возбужденную. Смягчив тон, Матильда успокаивающе добавляет:

– Не беспокойтесь, Патрисия, он не ответит. Он никогда не отвечает. Но когда вы будете возвращаться назад, вы сможете убедиться, что он по-прежнему на своем рабочем месте.

Матильда набирает номер Жака. Патрисия Летю задерживает дыхание. Машинально она крутит обручальное кольцо на пальце.

Жак не берет трубку.

Директор по управлению персоналом подходит к Матильде, усаживается на край ее стола.

– Жак Пеллетье пожаловался, что вы ведете себя агрессивно по отношению к нему. Он говорит, что с вами стало трудно иметь дело. Что вы открыто демонстрируете неподчинение, что вы не проникаетесь больше ни своей работой, ни задачами организации.

Матильда ошеломлена. Она думает об этом слове: «проникаться»; насколько оно нелепое. Каким образом ей следует (следовало бы) проникаться, погружаться, отдаваться, быть единым целым, растворяться, сливаться? Подчиняться. Она не проникается. Хотелось бы ей знать, как это измеряют, по какой шкале.

– Знаете, вот уже три месяца, как между мной и Жаком не было того, что можно было бы назвать разговором, а последние недели он вообще ни разу ко мне не обращался. Только сегодня утром, чтобы сообщить мне, что меня перевели в другой кабинет. Так что я не понимаю, что он имеет в виду.

– Я… Ну, хорошо. С этим мы разберемся. Не сомневайтесь, что вы здесь временно. Я хочу сказать, что это… это все ненадолго.

Их разговор прерывается шорохом разматываемого рулона туалетной бумаги.

Внезапно Матильде кажется, что Патрисия Летю вот-вот упадет в обморок. Что-то есть в ее глазах такое. Безнадежность. Что-то очень быстро промелькнуло на ее лице: выражение отвращения.

Патрисия откидывает назад волосы. Смотреть на Матильду она избегает.

Правой ногой Матильда отталкивается от пола, и ее кресло приходит в движение. Колесики скользят; она подъезжает ближе к Патрисии.

– Я на грани, Патрисия, я больше не могу. Хочу, чтобы вы это знали. Я дошла до предела того, что я могу вынести. Я пыталась получить объяснения, я была готова к диалогу, сохраняла спокойствие, я делала все, что в моих силах, чтобы исправить ситуацию. Но теперь, говорю вам, я не…

– Я понимаю вас, Матильда. Этот кабинет, без света, без окон. И такой удаленный… Я понимаю. Это невозможно.

– Вы не хуже меня знаете, что дело не в кабинете. Я хочу работать, Патрисия. Я получаю три тысячи евро в месяц, и я хочу работать.

– Я… Я этим займусь. Мы найдем решение. Прежде всего, я позвоню в отдел информатизации, чтобы они немедленно прислали кого-нибудь подключить вам компьютер.

Патрисия Летю ушла. Уже в дверях она обернулась к Матильде и повторила: «Я этим займусь». Голос ее дрожал, от резкого движения ее прическа утратила объем. Даже со спины она выглядела усталой.

«Рыцарь Серебряной Зари без жалости борется со всеми проявлениями зла, что поражают Азерот». Видимо, сейчас он отдыхает, дремлет, набирается сил. Матильда смотрит на карту. Интересно, Патрисия Летю ее заметила? Матильда берет карту, гладит ее кончиками пальцев.

Но вот она уже не смотрит на карту, ее взгляд обращен в себя, во внутреннее пространство ее мыслей, прозрачную область, к которой ничто не может пристать и ничто не может проникнуть.

Глава 19

Женщина одета в старые джинсы и бесформенный свитер с растянутыми рукавами. Под глазами у нее фиолетовые круги, волосы не причесаны.

Они с Тибо сидят в гостиной; Тибо уже задал ей ряд вопросов по поводу состояния ее мужа. Сам он, этот муж, тоже здесь, за стенкой; слышно, как он кашляет. Жена предупредила его, что кое-кто должен прийти. Он обозвал ее дурой и теперь отказывается отвечать.

Это началось несколько дней назад. Он выбросил все, что было в холодильнике, заявив, что его хотят отравить, он постоянно проверяет, не открыт ли газ. Он боится зажигать свет, садиться, ложиться, всю прошлую ночь он провел на ногах в прихожей. А утром заявил жене, что силы зла проникают к ним по телефонным проводам и через вентиляцию, и заперся в ванной. Его уже не раз госпитализировали с тяжелыми приступами депрессии. Но до сих пор он не доходил до бреда. Он сказал жене, что должен покончить с собой, чтобы защитить ее и дочь. Он хочет, чтобы она покинула квартиру, уехала далеко, как можно дальше, а иначе она может заразиться от его крови. Сейчас он ждет, чтобы она ушла.

Женщина подвигает свой стул.

Только тут Тибо замечает за ее спиной маленькую девочку; он не увидел, как она вошла. Крохотное существо, прижавшееся к матери; огромными от страха глазами она смотрит на него.

За десять лет службы в неотложке он смирился со своей участью. Он видел вблизи и тоску, и скорбь, и безумие. Ему знакомо страдание, и все оттенки страха, то, что поднимается из глубины, то, что исчезает, и то, что уничтожает себя. Он не раз сталкивался с жестокостью и привык к ней.

Но не к этому.

На него смотрит ребенок. Ей нет и шести лет.

– Ты не в школе?

Она мотает головой и снова прячется за матерью.

– У меня не было возможности отвести ее в школу. Я не хотела, чтобы мой муж оставался один.

Тибо встает и подходит к девочке. Она смотрит на его левую руку. Тибо улыбается. Дети всегда более откровенно таращатся на его покалеченную кисть.

– Пойди, поиграй в своей комнате. Мне надо кое-что сказать твоей маме.

Тибо дал понять женщине, что надо попытаться убедить ее мужа согласиться на госпитализацию. Если же у них не получится, придется звонить в комиссариат, и она должна будет подписать заявление о принудительной изоляции. Потому что ее муж представляет опасность для самого себя и, возможно, для семьи.

Тибо подошел к двери и присел на корточки, чтобы оказаться на одном уровне с мужчиной (он чувствовал его дыхание). Он проговорил с ним примерно полчаса. Наконец мужчина открыл дверь, и Тибо вошел в ванную. Мужчина был спокоен. Он позволил себя осмотреть. Тибо измерил ему давление и заявил, что оно непомерно высокое: уловка, к которой он часто прибегал, чтобы убедить пациента в необходимости госпитализации. Мужчина согласился на укол. Они поговорили еще минут десять, и в итоге он уступил. Даже в самом глубоком бреду, в самых запущенных стадиях паранойи существуют бреши, недолгие моменты просветления. Надо только не пропустить их.

Прибыла санитарная машина. Тибо оставался рядом с больным, пока тот не уселся в салон. Как только за мужчиной закрылись двери, Тибо машинально посмотрел вверх. Там, за окном, маленькая девочка наблюдала за ним.

Что вынесет она из этих картин, мгновений неустойчивого времени, из этих дней, когда все сдвинулось со своих мест?

В кого вырастет этот ребенок, так рано узнавший, что жизнь может перевернуться? Каким человеком она станет, чем вооруженная и насколько безоружная?

Эти вопросы возникают у него всякий раз. Всякий раз, когда все заканчивается. Когда работа выполнена, и позади остались сломленные люди, которых он больше никогда не увидит.

Тибо сел в свою машину. В салоне еще витал аромат духов Лили, невидимый след, от которого у него сжалось горло.

Он проверил мобильный телефон. Два новых адреса уже ожидали его, один из них был совсем рядом. Тибо повернул ключ зажигания и тронулся с места. И тут на него вновь навалилась тоска. Без просвета.

В машине тяжесть потери ощущается особенно сильно.

Ожидая на светофоре, он думает о ней, нажимая на акселератор, он думает о ней, переключая скорости, он думает о ней.

Сейчас половина первого, но ему совсем не хочется есть. Словно у него дыра на месте желудка. Сгусток боли. Что-то, что горит огнем, душит его, так что и мысли не возникает о еде или подкреплении.

Он встретил Лилю одной осенней ночью в баре, в той части улицы, что карабкается к горизонту. Хотя они и раньше не раз пересекались, то возле его дома, то рядом с бассейном или на выходе из булочной. Но в этот раз они оказались так близко, что разминуться было невозможно. Облокотившись на барную стойку, он смотрел на браслет на ее запястье, который никак не подходил к ее наряду, противоречил ему. А затем – ее худые ноги на слишком высоких каблуках, ее лодыжки, такие тонкие, что хотелось обхватить их пальцами. У него только что закончилась двенадцатичасовая смена, и Лиля подошла к нему, или наоборот, он подошел к ней, точно он не мог бы сказать: он уже не помнит. Она не походила на тех женщин, которые ему обычно нравились, и тем не менее они выпили несколько бокалов, а затем их языки встретились. Лиля взяла его левую руку, лежащую на стойке, и нежно провела кончиками пальцев по шраму. То, что возникло между ними, было чистой химией, когда разнородные тела вдруг смешиваются, притягиваются, проникают друг в друга. Да, несомненно, это касалось только тел. Но поскольку он со школы любил эксперименты, ему стало интересно, сможет ли это соединение трансформироваться во что-то иное, переродиться.

Способна ли химия – путем инфицирования ли, диффузии ли – распространиться, превратиться в любовь.

Но очень скоро он понял, что об Лилю он ударился. Ударился, именно это слово приходило ему на ум. Ударился о ее сдержанность, отстраненность, о ее закрытость. Очень скоро он понял, что Лиля способна его любить только в горизонтальном положении, или когда он обнимет ее бедра, а она нависает над ним. После он глядел, как она спит глубоким сном на другом краю постели, такая далекая. С самого начала он ударился о ее равнодушие, с которым она встречала все его попытки проявления чувств, о ее замкнутое выражение лица по утрам, о ее мрачное настроение после проведенных вместе выходных, о ее неспособность сказать самое обычное «прощай».

Даже после бурной ночи, когда утром она поднималась на цыпочки, чтобы поцеловать его, он вновь видел эту маску непроницаемости на ее лице. Никогда он не осмеливался обнять ее при расставании. Бывало, они не виделись по нескольку дней или недель, но и тогда при встрече его всегдашний порыв броситься к ней, казалось, оскорблял Лилю и разбивался о ее неподвижность. Невозможно обнять. Невозможно уловить.

Лиля не раскрывалась ему.

Тибо не раз задавался вопросом, была ли Лиля на самом деле такой, являлась ли эта крайняя сдержанность в проявлении чувств за пределами постели частью ее природы, ее базой данных, которую он должен принять и которую он никак не может изменить. Или, напротив, такое ее обращение предназначено только ему и для него: молчаливый способ обозначить, в каком ключе могут развиваться их отношения, что между ними никогда не возникнет ничего другого, кроме телесной близости, ничего, что можно было бы с той или иной мерой допущения назвать романом. Они не были вместе. Их соединение не создавало новой геометрии, не порождало новой фигуры. Просто они встретились однажды, и теперь довольствуются повторением той встречи – соединяются друг с другом и констатируют факт соединения.

Лиля была его пеней. Его наказанием. За тех женщин, которых он не сумел полюбить, за тех, с которыми провел лишь пару ночей, за тех, которых покинул. Потому что нечто, чему он не находит имени, всегда возвращается. Смешно, но он думал порой: вот и пришло его время платить по счетам.

Не исключено, что их отношения с самого начала имели крен: когда один чего-то сильно хочет, ждет этого, он оказывается в проигрыше.

Химия не смогла повлиять на воспоминания Лили, на ее прежние любовные истории, не доведенные до точки. Тибо не тянул против того мужчины, которого она ждала, о котором она мечтала; безупречного мужчины, на которого он совсем не походил.

А слова – они испарялись, словно вода.

На улице Давиел Тибо припарковался прямо на тротуаре.

У него совсем нет желания нарезать круги в поисках места для парковки. Он устал.

Прохожие бросают на него косые взгляды. Им нет дела до медицинской эмблемы и надписи на машине; они на своей территории. В городе человек может быть пешеходом, велосипедистом или автомобилистом. Ты или шагаешь, или жмешь на педали, или рулишь. Постоянное соперничество, сравнение себя с другими. Взаимное презрение. В городе приходится выбирать, на чьей ты стороне.

В одном из этих домов его ждет мадам Л. У ее ребенка температура тридцать девять. Тибо уже знаком с ней. Он посещает ее по четыре раза в месяц. Она постоянно волнуется, взвешивает, всматривается, проверяет: она излучает тревогу. База не может отказать прислать ей врача. Вопрос ответственности. И в девяти случаях из десяти к ней направляют Тибо. Потому что мадам Л. его знает и потому что он умеет сохранять спокойствие. Да и сама она просит, чтобы приехал именно он.

Сейчас ему надо взять свой чемоданчик, выйти из машины и захлопнуть дверцу.

На этот раз в проигрыше оказался он, Тибо. Он любит женщину, которая не любит его. Что может быть страшнее этого приговора, этого бессилия? Есть ли печаль более горькая, недуг еще хуже?

Нет. Он твердо знает, что нет. Это смешно. Это неправильно.

Любовное поражение есть ни больше, ни меньше, как камень, застрявший в почках. Размером с песчинку, с горошину, с бильярдный шар или с мячик для гольфа, кристаллик химического вещества, способный причинять сильную, почти невыносимую боль. И который в итоге всегда выходит.

Он не отстегнул ремень. Через лобовое стекло Тибо оглядывает улицу. Непрекращающийся танец в весенних красках. Пустой пластиковый пакет кружится в канаве. Сгорбленный человек стоит у входа на почту; никто, кажется, его не замечает. Зеленые урны для мусора, опрокинутые на тротуар. Женщины и мужчины заходят в банк, пересекаются на пешеходном переходе.

Тибо смотрит на город, на это наложение траекторий. Бесконечное пространство пересечений, где люди не могут встретиться друг с другом.

Глава 20

Матильда разместила свои папки на полки, поставила ручки в стаканчик, убрала в ящик канцелярские принадлежности. На все про все у нее ушел целый час. Сказалась и замедленность ее движений, и то, что она тратила по нескольку минут на принятие каждого решения: положить очередной предмет туда или сюда, на край или в середину, повыше или пониже, и как часто он будет ей нужен.

И снова она ждет.

В дверь стучат. Два техника из отдела информатизации стоят на пороге, ожидая приглашения. Матильда делает им знак войти. Она их знает. Они отвечают за поддержание информационного оборудования во всем бизнес-центре. С одним из них, высоким, Матильда часто пересекается в коридорах. Другого, что пониже, она видит, когда обедает в столовой: он обычно так громко хохочет, что его невозможно не заметить.

Матильда встает и уступает им место.

Все трое обмениваются метеорологическими наблюдениями. Матильда поддерживает игру; громким голосом она выражает уверенность, что ближайшие дни будут теплыми. Как будто это так важно. Как будто от этого что-то зависит. Затем техники принимаются за работу. Они распаковывают, раскручивают, включают, собирают.

В два приема и три движения он установили компьютер. Высокий техник выполняет последние действия для настройки системы.

А низенький в это время бросает взгляды на декольте сидящей рядом Матильды. На ней один из тех лифчиков, которые зрительно увеличивают бюст; кружевные бретельки имеют тот же цвет, что и блузка. В этом отношении Матильда не позволяет себе распуститься. Она одевается так же, как раньше. Юбка, жакет, макияж. Даже если порой она чувствует себя совсем без сил. Даже если знает, что приди она в пижаме или в спортивном костюме, это ничего бы не изменило.

Готово. Высокий техник перезапускает компьютер, подходит к Матильде, объясняет ей. По ошибке ее подключили к принтеру на этаже, лазерному Infotec-XVGH3018. Если ей нужна цветная печать, ей надо выбрать другой принтер.

Матильда пытается вспомнить, когда она последний раз печатала документ.

Высокий техник замечает карту, стоящую на столе.

– Рыцарь Серебряной Зари! Вам повезло. Мой сын продал бы отца и мать за эту карту. Это ваша?

– Да, у моего сына их оказалось две, и он отдал одну мне.

– Я бы ее купил, что думаете?

– Нет, сожалею…

– Ну же, десять евро!

– Очень жаль, но это невозможно.

– Двадцать?

– Мне правда жаль. Это подарок. Кроме того… Она мне в самом деле нужна.

Они прощаются. Уходят.

Матильда слышит, как они смеются в коридоре.

Она сказала: «Она мне в самом деле нужна». Как будто от этой карты зависит ее жизнь.

Матильда берет мышь, пододвигает к себе клавиатуру. Кликает на иконку Internet Explorer, открывает поисковую страницу Google и набирает «World of Warcraft».

Найти правила игры не составило трудности. WOW есть прежде всего сетевая или видеоигра, и лишь во вторую очередь – карточная. Она насчитывает миллионы поклонников по всему миру.

Сейчас Матильда внимательно читает.

По ту сторону Ворот Мрака каждый игрок является одним из персонажей. В зависимости от своей карты он подбирает себе оружие и доспехи, может пользоваться теми или иными навыками и способностями, вербовать союзников среди членов группы. В ходе игры карта используется, чтобы наносить урон персонажам-противникам или, наоборот, отбивать их атаки. Цель игры – уничтожить всех врагов. Каждая карта-персонаж имеет порог выживаемости (он указан в правом нижнем углу карты). Он означает, какой ущерб способен перенести персонаж. Нанесенный ущерб не восполняется. Если игрок получает ущерб, превосходящий или равный его порогу выживаемости («фатальный ущерб»), игра заканчивается. Герой может атаковать или защищаться от персонажей-противников, но, чтобы сражаться и наносить урон, он должен обладать оружием. Отыгравшие карты, погибшие или выбывшие, составляют кладбище, которое есть у каждого игрока.

Мертвые карты располагаются рубашкой вверх.

Матильда смотрит на Рыцаря Серебряной Зари.

Его порог выживаемости составляет 2 000 пунктов.

Это персонаж-защитник, он не может атаковать.

Проблема в том, что у Матильды есть только одна карта.

Проблема в том, что этой карте уже нанесен ущерб.

И Матильда не знает, сколько еще пунктов у нее осталось.

Глава 21

Раньше Матильда обедала с Эриком, Жаном или Натали. Иногда они обедали все вместе: команда в полном сборе.

Теперь они разделяются – одни идут в столовую, другие в ресторан. Матильду они с собой не зовут.

Ее союзники исчезли: свернули на другую дорогу. Они на цыпочках покинули Азерот, теперь они обедают в городе, им надо пробежаться по магазинам, они проглотили сэндвич на ходу.

Иногда Эрик или Натали приглашают Матильду пойти с ними. Когда Жак уезжает за границу. Когда они знают, что он далеко.

Уже час дня. Все кабинеты опустели в одно мгновение, как классы в школе после звонка.

Последние недели Матильда чаще всего обедает с Летицией. В столовой или еще где-нибудь. Летиция работает в отделе логистики. Они познакомились на курсах повышения квалификации и с тех пор продолжают общаться.

Но сегодня Летиция не может. Она записалась к дантисту, ей так жаль, если бы она знала заранее… Особенно сегодня, когда такое случилось. В нескольких словах Матильда рассказала ей о неожиданном визите Патрисии Летю. На том конце телефонного провода Летиция хмыкнула.

– Да уж, пора бы ей заняться этим, Матильда. Хотелось бы мне посмотреть, как ей удастся усидеть сразу на двух стульях. Но, в конце концов, это ее часть ее работы. Логически неразрешимая задача, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Теперь ей придется выбирать. Брать на себя ответственность. Настал момент, когда больше уже невозможно устраиваться так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы.

– Волк давным-давно съел овцу.

– В том и беда, что ты в это веришь, Матильда. Но ты ведь здесь. Ты держишься восемь месяцев там, где любой другой уже обратился бы в прах. Продержись еще немного, Матильда, все это должно когда-нибудь закончиться.

У Летиции весьма простой взгляд на корпорацию. Примерно такой же, что у обитателей Азерота: хорошие ведут борьбу за свои права. Хорошие тоже имеют амбиции, но они не идут по головам и не прибегают к подлости, чтобы достичь своих целей. У хороших есть моральные принципы. Они не топчут ближних. Плохие не видят своей жизни кроме как в трясине офиса, у них нет других знаков отличия, кроме тех, которые написаны в их платежной ведомости, они готовы на все, чтобы подняться по служебной лестнице или увеличить ставку. Если у них по чистой случайности когда-то и были принципы, они давно от них отказались.

Раньше рассуждения Летиции, ее жесткая классификация, ее манера делить мир на две части вызывали у Матильды улыбку. Иногда они спорили. Сейчас Матильда спрашивает себя: что, если в основе Летиция права? Если корпорация – то самое место, где мораль подвергается испытанию? Если корпорация по определению есть гибельное пространство? Если корпорация, со своими ритуалами, своей иерархией, моделью развития есть просто-напросто заповедная территория жестокости и безнаказанности?

Летиция каждый день приходит на работу, вооруженная хорошим настроением. Она провела жирную черту между личной и профессиональной жизнью; она их не смешивает. Летиция наглухо отгородилась от сплетен и пересудов в коридорах, ей глубоко плевать, является ли Патрисия Летю любовницей Пьера Шемена, и гомосексуалист ли Тома Фремон. Летиция идет по коридору, гордо задрав подбородок, она дышит другим воздухом, более чистым и благородным. Каждый вечер ровно в 18:30 она встает и уходит; ее жизнь проходит не здесь.

Летиция была первой, кто догадался, что приключилось с Матильдой. Постепенно. По обрывкам разговоров, здесь и там. Летиция поняла, что произошло, даже раньше, чем Матильда сама это осознала. Она не переставала задавать ей вопросы, уточнять, не удовлетворялась ее уклончивыми ответами, выдающими желание уйти от разговора. Летиция признавала ее право на молчание, уважала ее сдержанность. Но она никогда не оставляла попыток.

Снова зазвонил телефон. Патрисия Летю. Директор по управлению персоналом хотела сообщить, что она взяла дело в свои руки. Разослала резюме Матильды во все филиалы организации и взяла на заметку несколько предложений о наборе сотрудников, которые могут ее заинтересовать. Во второй половине дня она встречается с Жаком, чтобы обсудить вопрос с ним. Все устроится. Когда Матильда уже собиралась положить трубку, Патрисия Летю ее остановила. В ее голосе зазвучали убеждающие нотки.

– Наверное, я недооценила вашу проблему, Матильда. Я виновата. Но я хочу, чтобы вы знали: я ею занимаюсь. Теперь это и мое личное дело.

Время двадцать минут второго. Матильда ждет еще немного, прежде чем выйти. У нее нет никакого желания встретиться с Жаком или еще с кем-нибудь на этаже.

Она надевает жакет, кладет в сумку Рыцаря Серебряной Зари и идет к лифту.

Дверь в кабинет Жака закрыта.

Выйдя из здания, Матильда, немного поколебавшись, направляется к корпоративному ресторану. Уже издалека видна длинная очередь, что вьется вдоль фасада на несколько метров.

Наконец она подходит и занимает место в хвосте. Сейчас она быстро пообедает, а затем пойдет выпить кофе к Бернару. Матильда проверяет, не забыла ли она магнитную карту для столовой.

Стоя за спинами других, Матильда разглядывает их ноги. Дождавшись своей очереди, она входит в двери. Еще через несколько минут она достигает раздаточного стола.

Теперь надо взять поднос и, толкая его по специальным рельсам, выбрать между низкокалорийным меню, питательным меню и экзотическим меню. Выбрать между свеклой, украшенной ломтиком лимона, вареным яйцом с майонезом и возвышающейся над ним горкой тертой моркови, и сельдереем с веточкой петрушки, приправленным горчицей. Подхватить щипцами кусочек хлеба, взять один-два пакетика соли, подождать у кассы. Протянуть карту, взять талон. Сказать «здравствуйте», «приятного аппетита», «спасибо», помахать рукой, слегка улыбнуться. Выбрать столик, а потом сидеть и есть среди шума офисных разговоров, обрывочных и всегда об одном.