Текст книги "Мила 2.0"

Автор книги: Дебра Дриза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Глава девятая

От первых же слов, сухо произнесенных мужчиной с южным акцентом, весь мой мир разлетелся вдребезги.

«МИЛА, или Мобильный Интеллектуальный Легкий Андроид, – текущий эксперимент в сфере создания искусственного разума. Проект МИЛА финансируется министерством обороны при поддержке одного из засекреченных подразделений ЦРУ. Цель проекта – разработка сверхскрытного робота-шпиона, способного внедриться в „спящую ячейку“, заснять все передвижения противника и собрать необходимую информацию».

Я нашарила кнопку паузы, нажала. Уставилась в пространство, осмысливая услышанное.

Мобильный Интеллектуальный Легкий Андроид. Андроид. Мое имя вовсе не было сокращением от Мии и Ланы, это была аббревиатура. Означавшая…

Не может быть. Этого не может быть. Это нелепо, невозможно. В жизни ничего глупее не слышала.

Я потянулась к наушникам, готовая вырвать их из ушей, внезапно меня охватило желание швырнуть айпод об стену, чтобы он разлетелся на миллион кусочков… и тут мой взгляд упал на маму. На мою маму, которая в этот момент запаивала трубку в моей руке с помощью лазера.

И вдруг до меня дошло. Бессмысленно убивать гонца, принесшего плохие вести. Это не спасло бы меня от реальности, которая разворачивалась перед моими глазами.

Я нажала на кнопку, и бесстрастный голос продолжил свой монолог.

«Хотя устройство МИЛА 2.0… – Устройство! УСТРОЙСТВО! Как будто я предмет, вещь! И 2.0 – это еще что значит? – …внешне неотличимо от обычной шестнадцатилетней девушки, всеми процессами в нем управляет нанокомпьютер, созданный при помощи реверс-инжиниринга человеческого мозга. Это сложная система полупроводников и живых клеток, дающая устройству уникальные возможности, к которым относятся исключительная реакция и сила, сверхчеловеческая память, способность выполнять несколько задач одновременно, а также навыки взлома компьютерных систем, и многое другое. Компьютер также способен генерировать подходящие эмоции в ответ на сигналы окружающей среды и физические раздражители».

Я… как его там? Нанокомпьютер? Способный генерировать подходящие эмоции? Генерировать? Этот человек ведь не пытается сказать мне, что… сказать, что я… Это исключено. Разумеется, мои эмоции настоящие. Я постоянно всякое чувствую.

Словно в подтверждение этих мыслей, мое горло сжалось.

«В остальном устройство представляет собой конгломерат натуральных и искусственных элементов при преобладании последних. Его кожа состоит из кибердермы – синтетической ткани, содержащей полимерный гидрогель – и биотехнического эпидермиса, исключительно прочного и устойчивого к травмам. Она содержит рецепторы, которые передают сигналы в наномозг – при этом плотность болевых рецепторов очень мала, всего один к тысяче по сравнению с кожей среднестатистического человека».

Я вспомнила свое падение, беспокойство, что я могла повредить позвоночник. Внезапно мамин запрет быстро ездить верхом полностью обрел смысл – страшный смысл. Ее не пугала мысль о том, что я получу травму, – наоборот. Она беспокоилась, что я упаду, и тогда все это дело с отсутствием боли приведет к вопросам. Просто удивительно, что этого до сих пор ни разу не случалось.

Постойте-ка. Почему этого ни разу не случалось? Как я могла за шестнадцать лет жизни не заметить, что практически не чувствую боли?

И тогда на меня обрушилась жестокая реальность. Голос сказал, что МИЛА 2.0 внешне неотличима от шестнадцатилетней девушки. А это значит… что мне никогда не было меньше шестнадцати.

Значит… А как же все мои воспоминания о детстве? Голос назвал их ложью.

Согласно ему, я «родилась» точно такой же, какая я сейчас.

Нахлынула тошнота. Что, учитывая все, что я только что услышала, не имело никакого смысла. Ничто не имело.

Я человек. Человек.

«Прочный, но легко ремонтируемый эндоскелет состоит из трубок, изготовленных из прозрачного керамического гибридного материала, в которые заключены оптоволоконные кабели. Натуральные и искусственные элементы объединены при помощи уникальной технологии, позволяющей внедрять нанотранзисторы в мембраны живых клеток. Сердце Милы заменяет сложный насос, помогающий снабжать энергией ее клетки, которые вырабатывают достаточно кислорода для поддержания своих органических составляющих. Дыхание при этом является лишь запрограммированной симуляцией одной из функций человеческого организма».

Нет сердца? У меня нет сердца? Нет, это абсурдно. Смехотворно. Я же его чувствую, вот оно, бьется у меня в груди.

Если только… если только это не тот сложный насос, о котором рассказывал голос. Моя рука взлетела к груди, пальцы вдавились в тело через рубашку. Секунда, и я почувствовала слабый удар. Бьется. Что-то там внутри точно бьется. Я надеялась, что эта проверка меня успокоит, но вместо покрытого венами и артериями органа, похожего на кулак, перед глазами упорно возникал водяной насос. Засунутый под ребра механизм, притворяющийся живым.

При условии, что у меня вообще есть ребра.

Я снова нажала на паузу, метнувшись взглядом к маме, но та склонилась над моей рукой в защитных очках, сосредоточенно следя за направлением ярко-красного луча лазера.

Ощущения были не сильнее щекотки.

Я включила запись.

«Благодаря одному революционному нововведению МИЛА 2.0 выходит за рамки простой имитации чувств. Используя экспериментальные данные, полученные при изучении живых девушек, нам удалось записать ментальные и физические ощущения, связанные с эмоциями, и воспроизвести их. Таким образом, устройство МИЛА 2.0 фактически чувствует то же, что и люди; как мы предполагаем, это поможет ей не выделяться в среде противников и сделает ее маскировку более правдоподобной».

Маскировку. О боже. Он что, имеет в виду… маскировку под человека?

«Количества человеческих клеток, содержащихся в устройстве МИЛА, достаточно для выполнения ряда биологических функций, но в действительности это – машина. Запуск проекта запланирован на двадцать второе августа».

Запись оборвалась, но последнее предложение отпечаталось в сознании. 22 августа. Всего за пять дней до того, как мы с мамой приехали в Клируотер.

Я не могла и пошевелиться, не могла дышать. Похоже, эта способность обходиться без воздуха и правда полезная штука. Эта мысль вызвала у меня смех – задыхающееся, истерическое бульканье, из-за которого мама тут же бросила инструменты и схватила меня за руку.

Мама. Всего лишь еще одно звено в длинной цепи лжи.

Боль в моей груди, в моем не-сердце, была невыносимой. Тот, кто разработал систему «генерации подходящих эмоций», потрудился на славу.

Может, я просто сплю. Может, я проснусь и пойму, что это был просто кошмар. Может, я даже проснусь дома в Филадельфии, и папа окажется жив. Человек, которого, если верить голосу, в моей жизни никогда не было.

Что же касается «мамы» – хм, согласно голосу, я скорее состояла в родстве с нашим тостером, чем с ней.

У меня вырвался еще один булькающий смешок.

– Это все правда? Но это ведь не может быть правдой? Пожалуйста, скажи мне, что это все какая-то глупая шутка. Пожалуйста!

Но, когда мама перестала собирать инструменты и подняла голову, я увидела в ее глазах только грусть. Я поняла: как бы там ни было, но для нее это все было реально.

– Мила, мне очень жаль… Мне хотелось…

– Мне без разницы, чего тебе хотелось, – воскликнула я, вскакивая на ноги. – Просто объясни мне, что происходит. Откуда я взялась? Почему я здесь? И как – как я могу быть ненастоящей? – Я резко развернулась, оказавшись лицом к акварельной картинке с лошадью, и обхватила себя руками за талию. И тотчас же подумала: интересно, эта реакция тоже была запрограммирована?

– Ты настоящая, – заверила мама тоном, говорящим «успокойся-и-послушай-меня». Держу пари, она не знала, что как раз сейчас эффект от него был противоположный. От такого голоса хотелось бешено скакать, орать на чем свет стоит, взять и вытрясти из нее это самообладание. – Именно поэтому я выкрала тебя из военной лаборатории. Я работала над тобой каждый день, Мила. На самом деле я – биоинженер, из тех, кто помогал создать тебя. Я знаю, что ты не просто оружие… в тебе для этого слишком много человеческого. Поэтому – да, я украла тебя – чтобы ты была в безопасности. Ты заслуживала большего, чем то, что могли предложить тебе вооруженные силы.

Украла. Я – краденый товар.

Мамина рука мягко убрала упавшую мне на лицо прядь, а потом нежно погладила мне затылок. Все внутри меня рвалось поверить ей, жаждало знать, что она правда меня любит, что я правда отчасти человек. Она всегда была рядом: когда я была маленькой, после смерти папы…

…вот только ни детство, ни папа не были настоящими. Но как такое возможно? Воспоминания, очень детальные, отпечатались у меня в голове, они разворачивались перед моими глазами, четкие, как видеозаписи.

Как видеозаписи.

Ее пальцы, до сих пор поглаживавшие мою шею, вдруг стали неприятно давить. Вырвавшись, я развернулась к ней лицом.

– Откуда у меня воспоминания? Как ты это сделала?

Мама, нет, Николь вздохнула и, сняв дрожащей рукой очки, потерла переносицу.

– Я их запрограммировала. Причина, по которой некоторые из них кажутся особенно реалистичными, в том, что я создавала их с помощью специальной программы виртуальной реальности. Это позволило мне вставить в воспоминания тебя саму.

Запрограммировала. Все мое прошлое, все, что я принимала за правду о своей жизни, семье, о том, что сформировало меня как личность, – все развеялось от одного простого слова. «Запрограммировала».

– А пожар? – прошептала я. – Кем надо быть, чтобы такое придумать? И постой – Николь вообще настоящее имя?

– Да, меня зовут Николь, но Лорент, а не Дейли, – вздохнула мама – Николь, – и потерла лоб. – Я просто пыталась выиграть для нас время, найти способ тебе обо всем рассказать! Однако в первую очередь нужно было позаботиться о нашей безопасности. Убедить тебя в том, что ты настоящая девушка, было для меня единственным способом защитить тебя. Я ни на секунду не сомневаюсь, что правительство нас ищет, используя все доступные средства. Думаешь, почему я выбрала Клируотер? Я отключила твой маячок, но это не значит, что они нас не найдут.

Час от часу не легче. Маячок, словно я какая-то сбежавшая собака. За исключением того, что собаки – нормальные живые существа. А я чудовище. Немного живых клеток, в основном железо.

В целом – урод.

Она снова потянулась ко мне, но я отбила ее руку.

– Не трогай меня! Я даже не понимаю, как… как это все может быть правдой? Эти искусственные эмоции? – Мое горло сжала сильная боль – запрограммированная? Настоящая? Откуда мне было знать? И я понизила голос до шепота. – Если я не человек, то почему мне так больно?

– Я сравнивала это с фантомными болями… только вместо боли – эмоции. Пусть у тебя нет всех тех органов, что у обычного человека, но в разных эмоциональных состояниях ты все равно испытываешь в нужных местах соответствующие ощущения – давление, тепло, холод, боль и так далее. Фантомные чувства, если хочешь, скопированные у обычной девочки-подростка. Используя сложную нейроматрицу, мы смонтировали твой мозг так, чтобы он верил, что твое тело устроено как человеческое, поэтому он принимает все эти ощущения за настоящие.

Смонтировали. Нейроматрица. Это было уже слишком.

– А что насчет папиной рубашки? – с издевкой поинтересовалась я, показав пальцами кавычки на слове «папина». – Она тоже понадобилась, чтобы выиграть время? А этот дурацкий кулон?

Не успела она понять мои намерения, как я рванулась вперед, схватила висящий у нее на шее камень и дернула. Тонкая цепочка порвалась, и тогда я швырнула подвеску через всю комнату.

– Мила! – ахнула мама и бросилась доставать кулон.

Отчаянно не желая разрыдаться при ней, я помчалась по коридору, вбежала в свою комнату и заперла за собой дверь.

Я упала на кровать ничком и заплакала, чувствуя, как под моими щеками скапливаются теплые слезы. Слезы, которые, возможно, даже не были настоящими. Что, если это какой-то странный раствор, поступающий в ответ на «сигналы окружающей среды»? Мне на самом деле грустно, или это компьютерная программа дала мне команду грустить?

Только что я была нормальной девушкой, а стала… чудовищем.

Эта мысль побудила меня встать и подойти к овальному зеркалу над моим белым комодом. Никакого чудовища Франкенштейна в зеркале не оказалось. Только мое собственное лицо. Мне кажется, или у моих глаз немного чересчур необычный травянисто-зеленый оттенок? Я подняла руку и запустила пальцы в волосы. А мои волосы – как они растут? Или они не растут? Все те воспоминания о том, как меня стригли… Если верить маме, они все были фальшивыми. Не маме, Николь – еще раз поправила я себя. Но даже при всем, что я узнала, называть ее по имени было как-то странно.

Потом я коснулась мокрых дорожек на щеках. На ощупь слезы казались настоящими, но, с другой стороны, откуда мне знать, какими должны быть на ощупь настоящие слезы? Как я теперь смогу хоть во что-то поверить, когда все, что я знала о себе, оказалось ложью?

Даже мое лицо, такое знакомое лицо сердечком с широковатой нижней губой и горсткой крошечных веснушек на носу и щеках. Не настоящее. Не настоящее.

Не. Настоящее.

Не успела я опомниться, как мой кулак рванулся вперед, желание уничтожить это липовое отражение затмило все остальное. Стекло разбилось вдребезги, и лавина осколков хлынула на комод, словно водопад лжи. Блестящие осколки лежали передо мной как напоминание обо всем, что я потеряла. Обо всем, чего у меня никогда не было.

Когда эмоции поутихли, я оценила масштаб разрушений. Глупо. Я не только устроила погром – в итоге моя ненормальность только подтвердилась. Костяшки не кровоточили, вместо порезов – пара тоненьких розовых царапин. Хуже всего – никакой существенной боли в руке.

Нет, единственное, что было мне дозволено, – задыхаться от ненастоящей боли в моем фальшивом сердце.

Сметя осколки на пол, я подбежала к кровати и скользнула под одеяло. Накрыла голову подушкой, пытаясь отгородиться от реальности.

Но от воспоминаний, ложных или нет, было некуда деться. Некуда было деться и от боли внутри, этой фантомной боли.

И я никак не могла остановить эти дурацкие фальшивые слезы, которые лились совсем, совсем как настоящие.

Глава десятая

Позже этим вечером я сидела в стойле у Неги, подтянув к себе ноги в пижамных штанах и положив щеку на колено. Просто глядя на ее темные ноги, словно за ними могли скрываться ответы на мои вопросы.

Меня окутывал знакомый мускусный запах лошадей и сладковатый запах сена. Внутри было тихо, только изредка какая-нибудь из лошадей фыркала или переступала с ноги на ногу.

Тихо, но небезопасно.

Меньше суток назад эта конюшня была моим убежищем. Местом, где я приходила в себя после смерти папы под спокойными и добрыми взглядами лошадей. Убитая горем, я бы в жизни не поверила, что все может стать еще хуже.

Я и представить себе не могла, что известие о том, что папа на самом деле не умирал, будет мучить меня сильнее, чем знание о его смерти.

Я больше нигде не чувствовала себя в безопасности.

– И почему я не лошадь? – спросила я. Нега повернула свою массивную голову на звук моего голоса и ткнулась мне в волосы, втягивая воздух большими овальными ноздрями. От этого простого жеста к глазам подступили слезы.

По крайней мере, ей все равно, нормальная я или урод.

Я протянула руку, чтобы потрепать лошадь по морде, игнорируя дурацкие слезы, которые упорно продолжали наворачиваться на глаза.

– Если бы ты не была… нормальной, ты бы даже этого не поняла. Только это ведь все равно все неправда, верно? То есть, посмотри на меня – я задаю вопросы лошади. Если это не человеческое поведение, то что?

За стенами конюшни всего несколько звезд пробились сквозь толщу облаков, поэтому небо было темным и гнетущим. Не считая шорохов в стойлах, тишину нарушали только редкий стрекот сверчка да уханье совы на дереве неподалеку. Но я не собиралась возвращаться к себе в комнату, не будучи уверена, что мама – Николь – легла спать. С тех пор как она заглянула ко мне и вымела последствия моей расправы над зеркалом, она принялась всюду надо мной нависать.

Да, нависать. Как будто, начав вести себя как стереотипная мама подростка, она сможет все исправить. Именно сейчас при виде ее стройного спортивного тела и озабоченного лица меня переполняла ярость, и я разрывалась между двумя несовместимыми потребностями: расколотить еще парочку зеркал или сдаться и расплакаться у нее на груди.

Рыдать на груди у человека, который меня предал, – ни за что. Тем не менее, находясь с ней в одном доме, я не могла усидеть на месте, не говоря уже о сне.

Кстати, о сне. Спала ли я по-настоящему? Или сон для меня был всего лишь еще одной «программой симуляции человеческих функций»? Которую кто-то установил во мне, как новую версию Windows?

Это бы объяснило, почему я всегда просыпалась от малейшего движения или шороха, сразу начеку и с ясной головой.

Я зарылась лицом в колени и сделала несколько глубоких вздохов, пытаясь побороть головокружение, вызванное приступом паники. Все, о чем говорила мама, не имеет смысла, сказала я себе. Если я андроид, то почему у меня вообще закружилась голова? И как мне могут помочь глубокие вздохи, когда, согласно Человеку-Из-Айпода, у меня нет легких? Как может фальшивая кожа так тонко чувствовать грубоватую текстуру сена, когда я запускаю в него пальцы? Внезапно все случившееся стало выглядеть как тщательно продуманная махинация. Проверка на устойчивость психики. Если бы только не моя дурацкая рука…

Мой разум избегал этой темы. Также я старалась не думать о своей силе и быстроте реакции. Но главным образом – о маминых объяснениях. Я не хотела думать ни о чем из этого слишком долго, боясь, что иначе начну в это верить.

Мне просто хотелось притвориться, что сегодняшнего дня не было. Снова стать обычной Милой. Девочкой, которая переехала в новый город и пытается свыкнуться со своей потерей.

Пронзительное пиликанье моего рингтона заставило меня вздернуть голову.

Выудив мобильник из сена, я посмотрела на экран. Да так и зависла над ним, снова и снова пробегая глазами по номеру, на случай, если я все-таки что-то перепутала.

Звонил Хантер.

Вообще-то я взяла телефон с собой, чтобы отправить ему смс, но струсила и вместо этого написала Кейли. Ответа не последовало.

Я опомнилась и спешно нажала кнопку вызова.

– Алло?

– Привет, Мила.

От одного его голоса, тихого, хрипловатого, вся эта катастрофа с мамой стала казаться менее реальной. Хантер Лоув – Парень. Настоящий, – позвонил мне. Военные, ЦРУ? Секретный проект по созданию андроида? Ну-ну.

– Привет.

– Ты сегодня так быстро сбежала. Я просто… беспокоился. Как ты там? Как рука?

Забота в его голосе просочилась через динамик и наполнила меня неожиданным теплом. Я ухватилась за это чувство как утопающий за соломинку.

– Рука в порядке. – И это было правдой. Не в порядке было все остальное.

– Наверно, это прозвучит странно, но я тут как раз езжу по делам и подумал… ты не против, если я заеду тебя навестить?

Он хочет заехать сейчас? Навестить меня?

Я зажмурилась, раздумывая. Еще сегодня днем я была бы в совершенном восторге, если бы Хантер позвонил и предложил встретиться. Но от одного нажатия на кнопку айпода все изменилось. Мое прошлое, мои родители, природа моего существования в принципе – все это поставил под вопрос безликий мужчина с южным акцентом.

– Даже не знаю… уже поздно, и я практически уверена, что мама будет не в восторге.

Не то чтобы мне сейчас было важно, что подумает мама. И все же еще один скандал мне сейчас был нужен меньше всего.

– А ты не можешь незаметно выбраться из дома?

Я подошла к двери и приоткрыла ее, выпуская наружу луч света. Кроме него, ничто не нарушало темноту, не считая сияния нескольких упорных звезд. В доме свет не горел, судя по всему, мама наконец-то легла.

Нега тихо заржала. Напомнив мне о том, что как бы ни были хороши лошади, мне точно не помешал бы друг, умеющий говорить.

– Встретимся в конюшне.

– Окей. До скорого.

Как только я повесила трубку, я поняла, что натворила.

Я изогнула шею, стряхивая с пятой точки налипшие стебельки сена, и одернула задравшуюся футболку. С уточками. Сейчас придет Хантер, а на мне фланелевая пижама с уточками. Тут я осознала, насколько глупо я себя веду. Как будто то, что парень увидит меня в дурацкой пижаме, было моей единственной проблемой.

Предприняв тщетную попытку расчесать пальцами спутавшиеся от лежания волосы, я опустила руки и стала ждать. Надеясь, что полоска света сыграет роль маяка.

Не прошло и трех минут, как ночной воздух прорезал глухой гул двигателя. Прошло еще тридцать секунд, и я увидела темный силуэт джипа, въезжающего на нашу улицу. Фары не горели – скорее всего, это Хантер, пытающийся быть незаметным. И действительно, джип свернул на нашу подъездную дорожку. Под колесами захрустел гравий.

Не доехав до дома метров двадцать, Хантер заглушил двигатель. Я видела, что он старается вести себя тихо, но тем не менее услышала щелчок открывшейся дверцы и еще один, когда она закрылась.

Несколько мгновений спустя он стоял передо мной, глубоко засунув руки в карманы; на его губах играла неуверенная улыбка.

– Привет, – сказал он. Тихо.

– Привет, – ответила я, тоже тихо, потому что при виде него у меня перехватывало дыхание.

Мягкий свет из конюшни выхватил из темноты влажные пряди волос, касающиеся ворота его серого спортивного свитера, и его гладко выбритые щеки, чистоту которых нарушало только пятнышко родинки слева, чуть выше подбородка. Он пах мылом и немного сандалом.

Только что из душа, определенно. А значит, свою поездку по делам он придумал как предлог, чтобы встретиться со мной. Как только я это поняла, по моему телу прошла волна… чего-то. Чего-то теплого, живого и, совершенно точно, человеческого.

Я приложила палец к губам и поманила его внутрь, а потом осторожно закрыла за нами дверь.

Мы прошли вглубь конюшни, сопровождаемые шорохами и фырканьем лошадей, почуявших незнакомца. И встали там. Вдвоем. Ничего не говоря.

– Эм, может, сядем? – спросила я наконец, чтобы нарушить молчание, и огляделась по сторонам, хотя и знала, что стул или кушетка вряд ли сейчас появятся из ниоткуда.

– Давай. – Хантер прислонился к стенке напротив первого стойла и сполз на пол. Усевшись, он улыбнулся и похлопал рукой по месту рядом с собой.

Я села, стараясь оставить между нами достаточно пространства. Но даже так мои мысли постоянно обращались к нему. К тому, как его колено выглядывает из растрепанной прорези в джинсах. К его пальцам, барабанящим по колену, таким длинным, тонким и изящным. Интересно, каково это – взять его за руку и почувствовать, как наши пальцы сплетаются.

Боясь, что мои мысли написаны у меня на лбу, я обвела пальцем утенка на штанине, чтобы не смотреть на Хантера.

– Так… – сказал он и замешкался.

– Так… – эхом отозвалась я. Когда он и после этого не продолжил, я почувствовала, как у меня в груди начало расти напряжение, усиливаясь с каждой новой секундой молчания.

Почему он ничего не говорит? Может, он уже жалеет, что приехал? Это из-за руки? Может, он хотел спросить меня о ней, но не знает как. Нужно просто рассказать ему.

То есть рассказать ему поддельную версию, которую я сочинила за время между его звонком и приездом. Рассказать и покончить с этим мучением.

Напустив на себя уверенный вид, я наконец повернулась к Хантеру лицом. Он сделал то же самое в тот же самый момент.

– Так…

– Так…

Мы заговорили одновременно и тут же оба замолчали. Уголки его губ дернулись вверх. Я почувствовала, как мои губы последовали примеру. Секунду спустя в конюшне раздался наш общий смех, эхом отражаясь от высокого потолка и бетонного пола.

– Так ты хотел узнать, как я? – спросила я, предоставив ему идеальное начало для разговора.

И сразу пожалела об этом, когда Хантер перестал смеяться. Его ресницы медленно опустились, когда он перевел взгляд на мою руку.

– Ага, хотел. Ты выглядела встревоженной, когда мы прощались.

Хантер продолжал смотреть, и меня снова охватило такое же чувство загнанности, как то, что возникало в школе. Может, пригласить его сюда было ошибкой. По логике, сейчас стоило бы встать, сказать, что я устала, и отправить его домой. Завтра в школе общаться будет безопаснее: воспоминания об аварии притупятся, и вокруг будет толпа отвлекающих внимание школьников.

Но мои ноги отказались слушаться. Голова, сердце – все было против. Логика – это хорошо, но сейчас мне было необходимо, чтобы Хантер был рядом. Сейчас он один удерживал меня в мире живых.

– Так что, твоя рука… в порядке?

Ну всё, началось.

– Да, как ни странно. Видишь? И никаких необратимых повреждений. – Я повертела рукой, чтобы он мог взглянуть на нее со всех сторон. Поразительно, как маме удалось починить ее с помощью пары простых инструментов. Всего-то и осталось, что тонкая розовая полоска, похожая на длинную царапину, но и она, по маминым словам, исчезнет за два дня.

Я бы что угодно отдала за настоящий шрам.

Он потянулся рукой к сгибу моего локтя, и я почувствовала кожей тепло его пальцев. Я замерла, не шевелясь. Паника вперемешку с волнением, от которого внутри все затрепетало.

Видали? Совершенно нормальная реакция для подростка. Ну ладно, может, не столько паника, но волнение – точно.

– Можно? – спросил он.

– Э, конечно.

Он очень мягко взял мою руку за запястье и стал поворачивать ее так и этак. Когда он провел пальцем свободной руки по царапине, клянусь, внутри меня что-то полностью перевернулось. Сделало сальто. Исполнило целый акробатический этюд меньше чем за пять секунд.

Не может быть, чтобы секретный андроид-шпион с нанокомпьютером вместо мозга был способен такое чувствовать.

– Поразительно. Не совсем уверен, как такое возможно, но это просто поразительно. Как так получилось?

От той бережности, с которой он поддерживал мою руку, внутри меня прокатилась волна тепла. Его голубые глаза встретились с моими, подбивая проглотить заготовленную ложь и рассказать правду. Можно ведь забыть поддельную версию. Посмотреть на эту невероятную историю другими глазами – его глазами. Потому что мне все это до сих пор казалось чем-то фантастическим. А вдвоем мы смогли бы разобраться. Вместе.

Конечно, существовал и другой, гораздо более правдоподобный вариант развития событий. Тот, в котором я рассказываю Хантеру правду, а он надо мной смеется. А потом пятится, бежит к своему джипу, а на следующее утро рассказывает всей школе, что у меня шизофрения эпических масштабов.

В моей голове зазвучал тихий голос Человека-Из-Айпода, порождая в воображении ужасы тюремных камер, лабораторий и других мест, о которых я себе даже думать не позволяла. Я поежилась. Никто не должен был узнать. Никогда.

Кроме того, я не собиралась отпугнуть единственного человека, с которым я чувствовала себя настолько живой. Придерживаться лжи для меня лучший план.

– Моя рука – протез, – произнесла я бесцветным от разочарования голосом. – Год назад я попала в автокатастрофу. Он выглядит так реалистично, что я иногда вообще забываю, что рука ненастоящая, – добавила я на всякий случай.

– Мне очень жаль.

«Да, мне тоже, – хотелось мне ответить. – Жаль, что солгала тебе, что ничем не заслужила твое сочувствие».

Мне нужен был отвлекающий маневр. Перевести его внимание с моей руки, моего прошлого, вопросов, на которые я не смогла бы ответить, на что-то другое.

Я отодвинулась от стены и сделала вид, что прислушалась:

– Ты это слышал?

Хантер так подпрыгнул, словно у него в кедах были пружины.

– Нет, а что это было? – спросил он, настороженно глядя на дверь.

Моя рука подлетела ко рту, пряча улыбку, которая грозила расползтись на пол-лица. Хантер Лоув, который казался таким крутым и беспечным. Испугался шороха в темноте.

Мы оба ждали, он – слушая, не повторится ли воображаемый звук, а я – делая вид, что слушаю. Фыркнула лошадь, затем одиноко чирикнул сверчок.

– Наверно, показалось, – сказала я несколько секунд спустя.

– Уверена?

– Ага, думаю, это была какая-то из лошадей.

Его взгляд метнулся от меня обратно к двери:

– Если твоя мама проснётся…

В этот раз я не сдержалась и тихо хихикнула. Так вот в чем дело. Хантер боялся, что его поймает здесь моя мама.

Его плечи расслабились.

– В любом случае, я, пожалуй, все-таки пойду. Лучше перестраховаться.

Я медленно пошла с ним в сторону двери, наслаждаясь каждым оставшимся мгновением. Как только он уйдет, растворится в темноте, конюшня, лишенная его успокаивающего присутствия, снова покажется пустой и холодной. Станет тихо и одиноко.

– Так ты что, правда испугался, что придет моя мама? Печально, – прищелкнула я языком.

Он остановился, когда его пальцы уже легли на ручку двери. Вдруг ни с того ни с сего он развернулся и схватил меня за руки.

Я подпрыгнула, из-за чего мне на глаза упала прядь волос. И стояла, четко осознавая, что пространство между нами сократилось до нескольких сантиметров.

– Ужасно испугался… что попадусь и упущу шанс произвести хорошее впечатление, – сказал он.

После чего подошел ближе, и весь мир замер. Я почувствовала лбом мягкое движение воздуха, когда его рука потянулась к моему лицу. Почувствовала тепло его кожи, когда его пальцы скользнули по выбившейся пряди. Почувствовала, как мое сердце остановилось, когда он наклонился ко мне… только для того, чтобы вытащить застрявшую у меня в волосах соломинку.

Возможно, широкая улыбка, с которой он выбросил соломинку, была чуточку самодовольной. Но к двери он так и не пошел. Вместо этого он мягко взял меня за подбородок, поднимая лицо вверх. У меня внутри все скрутилось в узел, глаза закрылись. Да, да, это именно то, что мне нужно.

Один поцелуй, который превратит мой кошмар в сказку.

Один поцелуй, который докажет, что я нормальная, раз и навсегда.

Один поцелуй, и я узнаю настоящую правду.

Но его губы не успели даже коснуться моих, когда нашу идиллию разрушил стук распахнувшейся двери. Входной двери нашего дома.

Мама.

Хантер отскочил, убрав руки. Я примерзла к месту. Несмотря на то, что я совсем недавно дразнила Хантера, по правде говоря, представив маму, обнаружившую, что я пустила кого-то к нам среди ночи, я сама слегка запаниковала. Я не готова была выслушивать одну из ее лекций. Только не сейчас.

– Я выйду через заднюю дверь. Увидимся завтра, – сказал Хантер. А потом пулей рванул к двери в другом конце коридора, отпер задвижку и выскользнул в темноту.

Я подбежала и заперла за ним дверь, развернувшись как раз вовремя, чтобы увидеть в другом дверном проеме знакомый силуэт.

– Мила? Уже поздно. Иди лучше в дом.

Мама смотрела на меня затуманенным взглядом. Я удивилась, увидев, что глаза у нее красные, но смягчать свое отношение не собиралась. Особенно когда заметила выглядывающий из-за ворота голубой пижамы изумрудный кулон, возвращенный на прежнее почетное место.