Текст книги "616 — Ад повсюду"

Автор книги: Давид Зурдо

Соавторы: Анхель Гутьеррес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

В кожаном портфеле Клоистера лежали три доклада, косвенно связанные со случаем, который он расследовал. Все они описывали предсмертный опыт людей, видевших, как и старая французская дама, нечто ужасное, притягивающее к себе души. Такое повторялось примерно в одном из двадцати случаев клинической смерти. Об этом почти ничего не рассказывают в телепрограммах, посвященных жизни после смерти. Люди не любят, когда кто-то вносит страх в их повседневное существование. Тем более что смерть подкарауливает каждого, может быть, за соседним углом. Большинство предпочитает даже не думать о неизбежном. Но в случаях, описанных в докладах, никто не просыпался с переломанными костями и не возвращался к жизни с необъяснимыми травмами. Эти доклады представляли интерес потому, что содержали свидетельства отчетливого проявления абсолютного, неистребимого зла на границе между жизнью и смертью. Причем ни один из свидетелей не страдал психическими заболеваниями. И ни один из них не подвергался насилию, так же как испанский священник – ужасному святотатству, а старуха в больнице – нападению сумасшедшего. Может быть, в своем путешествии на ту сторону они забрались слишком далеко. Но это только предположение.

Отец Клоистер сел на скамейку у реки. Мучительно хотелось курить. Священник положил в рот жевательную резинку с запахом никотина и начал жевать, доставая из портфеля доклады и разглядывая их в хронологическом порядке: Марсиаль Бернардес Мена, перуанский садовник, 1993 год; Эдит Фёрстер-Зоммерфельд, австрийская домовладелица, 1998 год; Эвелин Тэйлор, директор нью-йоркского агентства моделей, 2001 год.

МАРСИАЛЬ БЕРНАРДЕС МЕНА

Лима, Перу.

Садовник на государственной службе.

Событие произошло 5 февраля 1993 года.

Интервьюирован 28 августа 1993 года.

Возраст во время события: 39 лет.

Причина предсмертного опыта: автобус с группой садовников срывается с обрыва, при падении Марсиаль Бернардес ломает позвоночник. Вызванная коллегами бригада «скорой помощи» прибывает на место аварии лишь несколько часов спустя. По дороге в больницу Марсиаль теряет сознание, и полчаса его сердце не бьется, несмотря на все усилия врачей. Врачи констатируют смерть, но примерно через час он вновь начинает подавать признаки жизни.

Краткое содержание его заявления. После полной потери сознания его окружает абсолютная тьма. Интервьюированный описывает эту ситуацию как «глубокий колодец». Через какое-то время ощущения возвращаются к нему: он снова может видеть и слышать. Перед ним – туннель с черными стенами и белым светом в конце. Шепот, заполняющий все вокруг, зовет его к свету. Он идет через туннель без малейшего страха, будто летит по воздуху. Он видит белый диск и проходит сквозь него. Дружеский шепот перерастает в истошный вопль. Свет тускнеет и становится красным. Он оказывается на вершине дозорной башни. То, что он видит, наполняет его страхом и содроганием. Это нечто, чего не передать словами, нечто, ни на что не похожее: страдание без формы, вспышки света, которые, кажется, превращаются в крики о помощи и круговорот теней. Так заканчивается его видение. Очнувшись, он помнит лишь этот финал, но уверен, что потом происходило что-то еще.

ЭДИТ ФЁРСТЕР-ЗОММЕРФЕЛЬД

Линц, Австрия.

Домовладелица, бывшая продавщица цветочного магазина.

Событие произошло 31 января 1998 года.

Интервьюирована 15 марта 1998 года.

Возраст во время события: 60 лет.

Причина предсмертного опыта: остановка сердца в результате удара током. Это происходит на кухне. Несколько часов Эдит Фёрстер-Зоммерфельд остается одна, пока ее не обнаруживает один из сыновей, пришедший пообедать. Заслуживает внимания следующее обстоятельство: во время падения Эдит ударяется о дверь, которая ведет на задний внутренний двор, и та открывается. Когда ее находят, температура в помещении приближается к нолю градусов. Возможное влияние этого факта не получило удовлетворительного объяснения врачей.

Краткое содержание ее заявления. Она неожиданно погружается во мрак, нарушаемый только вспышками электричества. Потом, как в замедленной киносъемке, появляется слабое, нечеткое свечение, бесконечной вереницей движутся родственники и друзья пострадавшей. Те, кого уже нет в живых. Она не чувствует ни страха, ни эйфории. Точнее, ее душа пребывает в состоянии полного отсутствия эмоций. Все меняется, когда свет внезапно становится более резким и фокусируется в одной точке. Перед ней открывается туннель. Ей хочется идти к свету и оставить мир земной, физической жизни. Но новая сила тянет ее назад – ее дети. Их незримое присутствие причиняет ей боль. Однако она продолжает идти до тех пор, пока сильное беспокойство не охватывает ее дух. Она видит искалеченные, изуродованные тела. Перед ней возникает бесформенное огненное существо. Она успевает разглядеть лишь глаза: невыразительные, спокойные, но в то же время ужасающие. В последний момент госпожа Зоммерфельд оборачивается и бежит к детям, оплакивающим ее смерть. Так она приходит в себя с ощущением того, что глаза, окруженные пламенем, скрывают страшную тайну, которую ей не удалось узнать.

ЭВЕЛИН ТЭЙЛОР

Нью-Йорк, США.

Директор агентства моделей «Глория Тебальди».

Событие произошло 27 сентября 2001 года.

Интервьюирована 23 ноября 2001 года.

Возраст во время события: 52 года.

Причина предсмертного опыта: аллергическая реакция на питание в японском ресторане, настолько токсичная, что ее симптомы проявляются уже через несколько минут. Врачи «скорой помощи» прибывают в тот момент, когда состояние Эвелин становится критическим. Через два дня она приходит в себя в морге Центра интенсивной терапии.

Краткое содержание ее заявления. Она видит себя со стороны. Врачи склонились над ней, пытаясь спасти. Снаружи толпятся люди, которые ждут развязки. Она хочет подойти к ним, утешить, рассказать, как ей хорошо. Но они не слышат ее. Никто не догадывается о том, что она рядом. Она чувствует страх, но еще больше – подавленность и возвращается в Центр интенсивной терапии. Ее тело покоится на кровати без признаков жизни. И тогда ей слышится зов сверху. Она летит на этот зов, отдаляясь от больницы и от мира, и вокруг смыкается тьма. Ничего не видно. Она оказывается вне времени и пространства. Вдруг где-то вдали возникает вереница серых людей. Она не может их разглядеть. Все движутся к прямоугольной яме. Это ее могила. Перед глазами встают лица родных, близких… Она кричит им, но не может докричаться. Она не видит ни белого света, ни туннеля, ни сцен из своей жизни – ничего такого, о чем она слышала и читала.

Люди, присутствующие на призрачном погребении, стремительно стареют и исчезают, растворяясь в пустоте. Слышатся крики боли и отчаяния. Кроме того, она ощущает присутствие враждебного разума, который, оставаясь за кулисами тьмы, руководит всем происходящим.

После того как Клоистер прочитал доклады, его охватило странное чувство, как будто он сам побывал за границей дозволенного. Теперь он отчетливо представлял себе полную картину происходящего после смерти: туннель, белый свет, мир, спокойствие, радость, и потом – красный свет, мрак, ужас, отчаяние… И зло, абсолютное, вездесущее. Нечто такое, что человеческий мозг предпочел бы навсегда стереть из памяти.

Проведя немало времени в архивах Ватикана, Клоистер с помощью нескольких экспертов отыскал заявления, доклады, упоминания о том, что подобное происходило и раньше. Первые упоминания относились к временам, когда египетские жрецы повреждали жизненно важные зоны головы, чтобы впасть в «обратимую» смерть – впрочем, вернуться к жизни не всегда удавалось, – и взглянуть на мир умерших. Их рассказы содержали свидетельства о зле без формы, темной тени без лица. Похожие видения описывали какие-то средневековые монахи. А в XIX веке один английский врач угодил в тюрьму, пытаясь повторить опыт египетских священнослужителей с умственно отсталыми пациентами своей психиатрической больницы.

Всего таких случаев набиралось немного, но они оставляли угнетающее ощущение и указывали некое направление, которое еще никому не удалось определить.

Эти случаи отец Клоистер сравнивал с обломками ушедшего на дно корабля, которые выплывают на поверхность и ждут, пока кто-нибудь их найдет. И возможно, следовало бы не находить их никогда. Но Альберт Клоистер имел не только твердую веру в Бога, но и веру куда более прочную. Его божеством была истина.

Диссертация, за которую он получил докторскую степень cum laude [3]3
  С отличием (лат.).


[Закрыть]по теологии, заканчивалась словами, на первый взгляд несовместимыми с духовным саном, хотя, истолкованные правильно, они могли бы стать рациональным основанием самой глубокой и твердой веры: «Вера приводит нас к истине, а в истину не нужно верить, потому что истина не требует веры; но вера сама требует истины». Истина была единственным, к чему Клоистер стремился. Единственным, ради чего мог пойти на любые жертвы.

С тех пор как он покинул собор Парижской Богоматери, прошло несколько часов. Уже почти стемнело. Отец Клоистер вынырнул из колодца мыслей, положил бумаги в портфель и неспешной походкой зашагал вдоль набережной. Воды реки бежали, чуждые его размышлениям. Как изменчивы и быстротечны эти воды! Но мысли, переполнявшие разум Альберта Клоистера, густые и темные, как древесная смола, могли остановить даже течение Сены… Альберт чувствовал себя разбитым. Перед тем как вернуться в колледж, куда его поселила конгрегация, он зашел в бар и купил пачку сигарет.

6

Бостон

Приемная психиатра Одри Барретт располагалась в знаменитом районе Бакк-Бей, в недавно отреставрированном здании XVIII века, соединявшем элегантность эпохи рококо с удобствами нашего времени. Внутреннее убранство клиники ничем не уступало роскоши фасада: дорогие деревянные панели покрывали стены до середины, оставляя место для картин с идиллическими сценами. В кабинете Одри стол врача отделялся от неизбежной кушетки для пациентов ковром, привезенным из самого Ирана, бывшей Персии. И, учитывая его стоимость, можно было бы поклясться, что он совершенен. Но сотворение идеальных вещей – удел Господа, и Он не терпит конкуренции в этом вопросе. Так думала Одри. И у нее имелись на то свои причины.

Первый разговор с Дэниелом практически ничего не дал. Ей едва удалось вытянуть из него скудные сведения о его ночных кошмарах. Не самое удачное начало. Хотя в ее профессии редкое начало бывает удачным… Да и финал тоже. Чего еще она ждала от слабоумного? Монахиня назвала ее жестокой, а ведь Одри всего лишь пыталась объяснить, что психотерапия ничем не поможет старому садовнику. Это святая правда. Разве монахини не твердят, что правда освобождает и возвышает человека? Но сейчас все доводы Одри не стоили и ломаного гроша. Она проиграла битву, даже не успев ее начать. Однако отказать матери настоятельнице Одри не могла. Так что вскоре ей предстоит еще одна встреча со слабоумным пациентом и его мертвым цветком. По заведенному порядку Одри решила записать впечатления о пациенте. На столе лежало досье с именем «Дэниел Смит» и датой их первого разговора, отпечатанной на первом листе. Привычным движением Одри пролистала заметки.

«1. У пациента обнаруживаются симптомы, ясно указывающие на посттравматический стресс. Другие факторы, оказывающие влияние на развитие стресса: пациент находился при смерти, он серьезно пострадал в результате пожара, его окружение полностью изменилось в связи с переменой места жительства.

2. Повторное переживание психологической травмы проявляется в виде кошмарных снов, включающих в себя видения, которые можно объяснить главной причиной травмы: пожаром (см. пункт 5, содержание ночных кошмаров).

3. Пациент страдает задержкой умственного развития. По этой причине у пациента нет полного осознания произошедшего с ним, и самые суровые симптомы травмы проявляются в бессознательной фазе, пока он спит. Другой возможный симптом – нежелание отвечать на вопросы, напрямую связанные с пожаром, а также на вопросы о ночных кошмарах, связанные с ним косвенно, – пока не может быть объяснен как последствие посттравматического стресса. Психическое состояние пациента не позволяет сделать такой вывод.

4. Пациент испытывает сильную привязанность к мертвому растению, которое является единственным предметом, оставшимся у него от жизни до пожара. Такая гиперэмоциональность могла бы являться последствием посттравматического стресса, если бы подобное поведение не наблюдалось у пациента и до пожара. Опять же задержка умственного развития не позволяет поставить окончательный диагноз и определить методы психологического лечения.

5. Первые сведения, которые пациент сообщил о ночных кошмарах, – разрозненные и путаные, хотя между ними, кажется, существует определенная связь. Он рассказывал о растениях и мертвых животных, о пересохших реках и опустошенных полях (из-за пожара?); а также, дословно, о «красных как кровь небесах» – (красное пламя?).

Рекомендуемое фармакологическое лечение: продолжать прием успокоительных средств, дополнительно назначить антидепрессанты. В том случае, если симптомы не ослабеют, включить в курс лечения антипсихотики».

Одри закрыла досье и протерла глаза руками. Она почувствовала себя опустошенной. Проблемы других людей отнимали у нее последние силы, а в работе психиатра это – несомненный минус. Впрочем, что с того? Жизнь потеряла для нее всякий смысл после того вечера, пять лет назад, когда бесследно исчез ее сын… Есть воспоминания, которые причиняют боль, их не стоит ворошить. «Ворошить…» – пробормотала Одри. Неудачное слово для воспоминаний, которые никогда не умрут и не будут похоронены. Лицо Одри исказилось от боли, она поднялась с кожаного кресла и подошла к большому окну с белой деревянной рамой. По проспекту Содружества, центральный бульвар которого окаймляли ряды деревьев и скамеек, двигался нескончаемый поток людей и машин, унося ее мысли прочь. Еще несколько дней назад траву на газонах покрывал слой снега, и на этом снегу под вечер можно было увидеть пеструю стайку детишек, которые обстреливали друг друга снежками и лепили снежных баб.

Одри увидела проходящую мимо ее окон компанию молодых людей. И почувствовала, что завидует им. Конечно, они были студентами Бостонского университета – здесь, на проспекте Содружества, стояли университетские корпуса. Двое парней и девушка – все в длиннополых пальто. Их лица побледнели от холода, но на щеках выступил румянец. А главное, эти лица светились от радости. Любовь к жизни буквально переполняла их. Когда-то Одри тоже любила жизнь. Она и ее друзья, Зак и Лео. Все трое страстно желали изменить мир и свято верили в то, что вскоре им предстоят великие дела. Но они отступили, потерпев поражение. Мир не изменился. Изменились они. И не в лучшую сторону. В оконном стекле Одри увидела отражение своей горькой улыбки. Она чувствовала себя такой одинокой… Лео умер девять лет назад. Он весил сто двадцать килограммов, его печень разбухла от алкоголя. И сердце Лео не выдержало. Однажды оно перестало биться. А Зак… Он бросил ее, узнав, что она беременна. «Я не хочу нести ответственность ни за кого», – сказал ей этот ублюдок, который, конечно же, не думал об ответственности, пока они развлекались на заднем сиденье его «Шевроле».

– Жизнь – дерьмо! – сказала Одри как раз тогда, когда до нее донесся приглушенный стеклом радостный смех молодых людей.

День – дождливый и промозглый – заканчивался. Одри брела по улице, укрывшись под зонтом, точно боясь слиться с нависавшим над ней серым небом.

Сегодня ей пришлось нелегко. Один маньяк с суицидальными наклонностями, три буйных невротика – вот она, жизнь во всей ее красе. Можно было бы сказать, что день не удался, если бы все остальные не походили на этот как две капли воды. Оставался последний сеанс, еще более нелепый, чем предыдущие, – в приюте Дочерей Милосердия.

Узнав от матери настоятельницы, что Дэниел у себя в комнате, Одри направилась к нему. Узкий коридор, который вел в комнаты стариков, казалось, вот-вот сомкнется и раздавит ее. Зеленый кафельный пол начистили щелоком. Но даже щелок не мог отбить витавший в воздухе запах болезни и старости. Сейчас, как и раньше, Одри мучительно хотелось убежать. И никто, даже мать настоятельница, не посмел бы ее упрекнуть. Но Одри не могла уйти. Несмотря на то что ей всегда было невыносимо в этих стенах, она постоянно приезжала лечить стариков и помогала приюту деньгами. Только так она могла доказать Богу, как он ошибся, отобрав у нее единственного сына. Пять лет назад. В Гарварде. Когда она была еще обычной студенткой. «Это ужасно, ужасно», – повторила Одри, наверное, в тысячный раз.

Войдя в комнату Дэниела, она неожиданно почувствовала облегчение и поймала себя на мысли, что эти посещения позволяют ей хоть ненадолго отстраниться от болезненных воспоминаний. Одри увидела, что старик сидит на кровати. Выглядел он усталым, но радостным. Из туалета доносился мужской голос, тихо напевавший:

–  Она посмотрит на тебя, и ты улыбнешься.

И ее глаза скажут, что у нее есть секретный сад, где все, что ты хочешь, все, что тебе нужно, будет всегда… [4]4
  Песня Брюса Спрингстина «Секретный сад» (1995).


[Закрыть]

Шум воды смолк… Из туалета вышел человек с цветочным горшком в руках. Он поливал розу Дэниела.

– …за миллионы миль от тебя, – ностальгически закончила Одри.

– Хорошая песня, правда?

– Это грустная песня.

– Грустная. Я так и пел.

Вернув горшок Дэниелу, пожарный протянул ей руку:

– Джозеф Нолан.

– Одри Барретт.

– Джозеф полил… мой цветок, – вмешался Дэниел.

– Вот как! А вы родственник Дэниела?

Одри, кажется, поняла, что сморозила глупость: Дэниел был подкидышем. Но, может, она что-то напутала. Дэниел казался таким расслабленным. Он так доверял этому человеку…

– Ну, можно сказать, что мы братья по несчастью, – сказал Джозеф, – после того как я вытащил его из пожара в монастыре.

– И нашел мою… розу.

Джозеф улыбнулся Дэниелу:

– Да. И это тоже. Она была в сгоревшем сарае.

– Так вы – пожарный?

– «Служить, выживать и возвращаться домой».

– Это ваш девиз?

– Ну, скорее, девиз моей команды.

– Понятно…

Тон Одри, сухой, официальный, резал слух. Джозеф сразу почувствовал себя не в своей тарелке. У него было превосходное настроение, пока не вошла эта женщина. Дэниел, несмотря на все его странности, оказался славным малым. Джозеф все чаще приходил в приют и проводил с Дэниелом все больше времени. Он по-настоящему привязался к старику. И это еще раз доказывало, как заблуждалась его бывшая, утверждая, что его интересует лишь бейсбольная перчатка с автографом Дэвида Ортиса и собственные мужские причиндалы.

Одри продолжала смотреть на Джозефа, ожидая, что он сделает следующий шаг. Она заметила плутоватую улыбку, которая – Одри в этом не сомневалась – предназначалась именно ей. Молчание затягивалось. Светские беседы, особенно с лицами противоположного пола, были для Одри настоящей пыткой. За эти годы она привыкла общаться либо с коллегами-психиатрами, либо с пациентами, если не считать водопроводчика, маляра или электрика. Ей не хватало легкости, позволяющей говорить милые банальности, и она не стремилась обсуждать с другими что бы то ни было.

– Одри хочет, чтобы… я рассказал ей… мои сны, – произнес Дэниел, покончив наконец с неудобным молчанием.

– Так вы надзирательница?! Никогда бы не подумал, – сказал Джозеф почти шепотом, переместившись за спину Дэниела.

– Может быть, потому что я не надзирательница, а психиатр? – ответила Одри так же тихо.

– А, понятно. Простите. Я не хотел вас обидеть.

Одри ощущала неловкость. Джозеф был ей симпатичен, хотя и казался немного простоватым. И кроме того, не каждый захотел бы по собственной воле провести вечер со слабоумным стариком.

– Я не обижаюсь. Я думаю, моя работа действительно чем-то сродни работе надзирательницы. «Слушать сумасшедших, не сходить с ума и возвращаться домой». Таков мой девиз.

К удивлению Одри, Джозефу понравилась ее шутка – он от души расхохотался. Смех показался Одри посланием из той, прошлой жизни. Ей и самой удалось выдавить из себя нечто, похожее на улыбку, и от этого ее красивые зеленые глаза на мгновение засветились. Дэниел, не понявший ни слова, тоже улыбнулся.

Смех смолк, и снова воцарилась тишина, которая была нарушена садовником:

– Я не хочу рассказывать… о моих снах. Они плохие… плохие сны.

– Поэтому ты должен мне рассказать о них, Дэниел, – Одри вернулась к работе, – для того чтобы мы вместе смогли прогнать их.

– Про… гнать?

Ее доводы, похоже, не убедили старика. Она догадалась об этом и продолжила:

– Ну, знаешь, бывают такие твари, которые прячутся в растениях. Ты не можешь закрыть глаза и поверить, что они исчезнут сами по себе. Понимаешь, Дэниел? Ты должен встретиться с ними.

– И побрызгать их… инсе… инсек…

– Инсектицидом! Само собой, – пришел на помощь Джозеф. И в порыве вдохновения добавил: – Ты должен поговорить с доктором, потому что у нее есть инсектицид, чтобы убить их.

Одри улыбнулась. У этого парня есть голова на плечах. Джозеф так доходчиво объяснил Дэниелу то, чего тот упорно не желал понять.

– Да? У нее… есть… инсек… тид?

Непонятно было, кому адресовал Дэниел этот вопрос – Джозефу, Одри, самому себе или, может быть, своей драгоценной розе. Но в любом случае Одри была уверена: он согласится поговорить с ней и рассказать о своих ночных кошмарах.

Помощь пожарного пришлась ей как нельзя кстати. Да и Дэниел, похоже, всецело доверял новому другу. Немного подумав, Одри решила, что не совершит большой ошибки, если позволит пожарному остаться и присутствовать при беседе. Кроме того, она подумала, что лучше побеседовать с Дэниелом здесь, в привычной для него обстановке. Это помогло бы делу. Перед тем как начать разговор со стариком, Одри шепнула Джозефу: «Ни во что не вмешивайтесь». Тот кивнул головой.

– Очень хорошо, Дэниел, – начала Одри. – У тебя были плохие сны… на этой неделе?

– Да.

– И ты видел сожженные поля?

Дэниел немного замялся, но ответил:

– Они не сожжены… Они мертвы… Все… мертвы.

– Что значит «все»? Что еще было в твоих снах?

– Были цветы… деревья, жи… вотные, рыбы, трава.

– Сначала все было хорошо, а потом растения и животные вдруг начали умирать?

– Животные… убивали себя.

– Ты хочешь сказать, что они убивали друг друга?

– Да.

Одри что-то отметила в своем блокноте:

– И что произошло? Как умерли растения?

На этот раз Дэниел ответил не сразу:

– Я думаю, что… их убил… он.

До этого момента садовник сидел спокойно, но как только прозвучало это «он», старик побледнел и обеспокоенно заелозил по кровати. Когда он решился заговорить, на него напал долгий приступ кашля. Старик побагровел, глаза налились кровью и, казалось, готовы были выскочить из орбит.

– Попей немного воды.

Джозеф схватил с ночного столика стакан и протянул его Дэниелу.

Он только что нарушил правило – не вмешиваться, но сам так не считал. А если и нарушил, то что с того? Он уже стал жалеть о том, что помог убедить Дэниела. Бедняге и так досталось, зачем продлевать его страдания? Да и эта паника, охватившая старика прямо перед кашлем, не сулила ничего хорошего…

– Может быть, достаточно на сегодня? – предложил пожарный, обращаясь к Одри.

– Ты можешь продолжать, Дэниел? – спросила та.

Этот кашель заставил Одри поволноваться. На секунду ей показалось, что старика хватит удар. Но сейчас Дэниел снова пришел в себя, и ей не хотелось прерывать сеанс как раз тогда, когда хоть что-то стало проясняться.

– Мне… продолжать? – очнулся Дэниел.

Одри и Джозеф ответили одновременно. Он: «Ясное дело, нет». Она: «Пожалуй, продолжим». Дэниел опять ничего не понял. Почувствовав, что Джозеф вновь предложит прекратить разговор, Одри придвинулась поближе к старику:

– Кто он? Кто тот, кто погубил все растения?

– Я его не знаю.

– И почему ты думаешь, что…

– Но он… плохой… Он говорит со мной, когда я сплю. И… иногда… даже, когда я… я не сплю.

Психиатр сделала новые заметки в своем блокноте. Джозеф упорно молчал. Ясное дело, старик нуждался в помощи психиатра. И это неожиданное признание было лучшим тому доказательством.

– Этот человек говорит с тобой сейчас?

В других обстоятельствах вид Дэниела мог показаться даже смешным. Старик прищурил глаза, приподнял подбородок, прислушался… Джозеф отвел глаза, чтобы не видеть этой жалкой сцены.

– Нет. Сейчас… не говорит.

– Что он говорит тебе, когда разговаривает с тобой?

– Я… не помню.

– Вспомни, Дэниел, пожалуйста. Это важно.

Садовник выглядел удрученным. Но он попытался сделать то, о чем просила Одри. Можно было увидеть, как лихорадочно работает его маленький мозг, извлекая на свет хоть какие-то воспоминания. Психиатр не торопила его. В ожидании ответа она перечитывала заметки, сделанные во время сеанса. Джозеф повернулся к ним спиной и смотрел в единственное окно, но не мог ничего разглядеть в кромешной тьме сада. Наконец Дэниел ответил. Но странным и угрожающим голосом:

– Какие три неправды, Одри?

Джозеф резко обернулся. Несомненно, эти слова вырвались изо рта садовника, но произнесены они были без пауз и заикания. Дэниел говорил с необычной и вызывающей беспокойство уверенностью.

– Что ты имеешь в виду, Дэниел? – спросила Одри.

– Что с ним происходит? – заволновался Джозеф.

Психиатр бросила на него красноречивый взгляд и яростно замахала рукой: «Молчите».

– А может, не три, а четыре неправды? Не так ли, Одри?

В этом, чужом, голосе старика, и без того неприятном, появились теперь нотки снисходительности. Старик заговорщицки подмигнул Одри.

– Хватит! – не выдержал Джозеф. – Просыпайся, Дэниел!

Это была абсурдная просьба, ведь Дэниел не спал. Он даже не пребывал в состоянии гипнотического сна и ничуть не походил на тех людей, которых иногда показывают по телевизору. Но все же каким-то шестым чувством пожарный верно уловил суть происходящего. С ними разговаривал не Дэниел. Старик спал, и нужно было разбудить его, чтобы он вернулся к ним. И он вернулся. Он снова стал тем, кем был до того момента, как Одри попросила его вспомнить, что говорил ему голос.

– Я… не… помню.

– Дэниел? Ты?

Эти слова Джозефа были скорее утверждением, нежели вопросом.

– Ясное дело… это… я, Джозеф.

– Теперь вижу, чемпион.

– Вы можете замолчать хоть на секунду и позволить говорить мне?! – взорвалась Одри. – Вы уже достаточно сказали за этот вечер.

Она была в ярости. Не следовало позволять ему присутствовать при разговоре. Этот неотесанный мужлан все испортил.

– А чего вы ожидали?! Я не мог больше смотреть, как…

Одри схватила Джозефа за рукав свитера и потащила к двери. И уже за дверью она дала волю своему гневу:

– Не можете смотреть, так смотрите в окно, болван! Вы хоть понимаете своими куриными мозгами, что происходит с Дэниелом?! Может быть, вы вообразили, что он вдруг превратился в медиума?!

Одри указала пальцем на комнату Дэниела:

– Человек перенес серьезную травму. Бог знает, как это сказалось на нем. У него посттравматический стресс после пожара. Поэтому у него, как мы только что видели, раздвоение личности. В этой комнате не произошло ничего сверхъестественного, мистер Нолан. В моей практике такое случается сплошь и рядом.

– Вот как… Мне очень жаль.

Искренность его слов полностью разоружила Одри.

– Извините, что я на вас накричала.

– И что назвали меня болваном с куриными мозгами?

– Да, об этом я тоже очень сожалею.

Джозеф протянул ей руку. Она была права. Он вел себя как неотесанный мужлан с куриными мозгами.

– Ну что, мир?

– Да.

– Если так, приглашаю вас на чашечку кофе. – Перехватив инициативу, он продолжал: – И давайте сегодня больше не будем беспокоить Дэниела, договорились? Позвольте ему отдохнуть. Ему это нужно.

– Хорошо. Но кафе выбираете вы.

Кофе был отвратительным. В бедных кварталах днем с огнем не сыщешь приличной забегаловки.

После непродолжительной беседы Одри отправилась домой. В «Мерседесе» играло радио CLK, но ей не хотелось слушать музыку. Голова была занята воспоминаниями о разговоре. Джозеф спросил, что за три неправды имел в виду Дэниел. Одри выдала единственное объяснение, которое пришло ей в голову:

– В Гарвардском университете есть статуя. На ней выбита надпись: «Джон Гарвард, основатель, 1638». Все называют ее «статуей тройной лжи», потому что, во-первых, это не Джон Гарвард, во-вторых, Джон Гарвард не основывал университет, носящий его имя, и наконец, Гарвардский университет основан не в тысяча шестьсот тридцать восьмом году.

– Действительно?! Так это статуя ни на что не годна, а?

– Ну… говорят, что она приносит удачу тем, кто потрет башмак Джона Гарварда. Лео, один из моих университетских друзей, делал это каждый раз, когда проходил мимо.

– И статуя принесла ему удачу?

– Нет, – ответила Одри и добавила: – Той ночью она никому из нас не принесла удачи.

– Простите?

– Я сказала, что она никому из нас не принесла удачи. Мой друг Лео умер от инфаркта несколько лет назад.

– О, мне очень жаль.

– Такое иногда случается…

– И вы полагаете, что Дэниел имел в виду эту «статую тройной лжи». Почему он упомянул о ней? Я имею в виду, зачем ему вообще говорить об этом?

– Может быть, он хотел привлечь внимание. Иногда у пациентов наблюдается что-то вроде… – Одри попыталась подобрать правильное слово, – вроде эксгибиционизма.

– Значит, он хотел произвести на вас впечатление?

– Возможно.

– Вот как? Но вам не кажется, что это слишком мудрено для Дэниела? Как он узнал, что вы учились в Гарварде? Откуда ему известна история этой «статуи тройной лжи»? И наконец, как ему удалось соединить первое со вторым? Я не уверен… Но тут что-то не сходится.

– Такие случаи сложнее, чем кажутся. Пациент, страдающий раздвоением личности, вполне может продемонстрировать способности, не присущие ему. Иногда между этими личностями бывают даже физические различия. Мне приходилось лечить пациентку, которая прекрасно видела, будучи одной из личностей, но страдала близорукостью в другой. Разум – это загадка, мистер Нолан. И это не просто красивые слова. Так оно и есть. Возможно, Дэниел узнал от какой-нибудь из монахинь о том, что я училась в Гарварде, и нет ничего удивительного в том, что ему известна история статуи. В конце концов, он прожил в Бостоне всю жизнь. А связь между тем и другим установил тот, другой Дэниел.

Такое объяснение убедило Джозефа. Похоже, Одри и сама поверила… или почти поверила, если бы не та, вторая реплика Дэниела. Ее Джозеф, наверное, не расслышал или не придал ей значения. «А может, не три, а четыре неправды? Не так ли, Одри?» Он был прав. Она скрывала собственную ложь. Лишь она знала, что произошло той ночью в Гарварде, четырнадцать лет назад, как раз возле «статуи тройной лжи»…