Текст книги "Я - Златан"

Автор книги: Давид Лагеркранц

Соавторы: Златан Ибрагимович
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Но всё прошло хорошо. Операция прошла успешно, и Макси сейчас хорошо себя чувствует. На животе у него остался шрам. Во всём остальном он такой же здоровый, как и другие дети. Иногда я думаю обо всём этом. И это позволяет мне быть откровенным.

В мой первый сезон в «Интере» мы выиграли скудетто. А позже, в Швеции, меня номинировали на Jerringpriset (прим. пер. – награда от спортивной секции SverigesRadio). Здесь не судьи выбирают победителя, а народ. Шведы голосуют за лучшего спортсмена или лучшую команду в этом году. Обычно такая награда достаётся атлетам в некомандных видах, как Ингемар Стенмарк (горные лыжи), Стефан Хольм (лёгкая атлетика), Анника Зёренштам (гольф). Но пару раз команда всё же добивалась успеха. Шведская футбольная сборная выиграла эту награду в 1994 году. Но в 2007-м году я был номинирован отдельно от команды. На церемонии вручения я был с Хеленой. Я был в смокинге и в галстуке-бабочке. Перед тем, как назвали победителя, я столкнулся в зале с Мартином Далином.

Мартин Далин – бывший футболист, один из великих. Он играл за сборную, которая заняла третье место на Чемпионате Мира и выиграла Jerringpriset в 1994-м году. Также он играл за «Рому» и «Боруссию» из Мёнхенгладбаха и забил там множество голов. Как обычно, началась битва поколений. Те, что постарше, хотят быть величайшими во все времена. Собственно, как и те, что помоложе. Мы не хотим, чтобы звёзды прошлого маячили перед глазами, мы не хотим слышать эту хрень о том, что нам надо было поиграть в их времена, и прочее. Мы хотим, чтобы самый лучший футбол показывали сейчас. Помню насмешку в голосе Мартина:

– О, так ты здесь?

А чего бы и нет?

– О, и ты тоже? – сказал я с такой же насмешкой. Как будто я удивился, что его вообще впустили сюда.

– Мы выиграли этот приз в 94-м.

– Как команда, да. А я номинирован сам по себе, – ответил я с улыбкой. Дерзкая шутка, ничего более.

Но в тот момент я почувствовал, что я хочу эту награду. Я сказал Хелене, когда вернулся за стол: «Скрести за меня пальцы!» Я никогда ничего подобного не говорил, даже при победах в чемпионате или кубке. Просто вырвалось. Неожиданно это награда стала важной, как будто от неё что-то зависело. Не могу объяснить. У меня очень много наград, на меня они никогда не влияли. Может быть, не знаю, я воспринимал это как способ самоутверждения, как знак, что я наконец мог быть принят. Не только как футболист, но и как человек, несмотря на все мои вспышки и моё прошлое. Я еле выдержал, когда на сцене объявляли номинантов.

Назвали меня, Сюзанну Каллур (бег с барьерами) и Аню Пёрсон, горнолыжницу. Я понятия не имел о том, что будет дальше. Если я выиграл Guldbollen (прим. пер. – награда лучшему футболисту Швеции), то я обычно узнаю об этом заранее. А сейчас я ничего не знал. Время шло. Я сидел и медленно сходил с ума.

И победителем становится…

Назвали моё имя, и я взорвался от радости. Поверьте, я никогда не плачу просто так. Я редко плакал в детстве, а сейчас было столько эмоций. Я встал, все кричали, аплодировали. Такой гул стоял. Я снова прошел мимо Мартина Далина, и не мог не сказать ему:

– Извиняй, Мартин. Я просто пойду туда, поднимусь на сцену и возьму награду.

На сцене мне вручил награду принц Карл Филип. Я взял микрофон. Я не из тех, кто заранее готовит подобные речи. Я начал говорить, и внезапно подумал о Макси и обо всём, что мы с ним пережили. Странно. Я получил награду за то, что помог «Интеру» выиграть первый титул за 17 лет, и я спросил себя, а по ходу этого ли сезона Макси родился. Не в этом году, да, но в этом ли, победном для нас сезоне? Я понял, что не знаю ответа, и спросил Хелену:

– Макси родился по ходу этого сезона?

Я посмотрел на неё. Она еле заметно кивнула.

А в её глазах стояли слезы. Поверьте мне, я это никогда не забуду.

«Если бы не эти ноги, ничего этого бы не было». Я – Златан. Часть тридцать четвёртая

Может быть, я повзрослел. А может и нет. Мне нужно было какое-то сумасшествие. Оно всегда было мне нужно, с самого детства. Иногда, конечно, я окончательно слетал с катушек. Но с кем не бывает. Есть у меня один старый друг, владелец пиццерии в Мальмё. Он весит примерно 19 стоунов (прим. пер. – примерно 121 кг). Иногда мы гоняли с ним на моём Порше из Бостада к западному побережью Швеции, прямо до Мальмё. Честно сказать, мало кто любит со мной кататься. Не потому что я плохо вожу, нет. Просто я слишком крут. Разогнался, значит, до трёх сотен, ну а что, адреналинчик! Но мне показалось, что этого мало. 301, 302…а дорога всё сужается, и сужается. Но я не сбавлял оборотов, и когда стрелка спидометра достигла отметки в 325 км/ч, мой пассажир взорвался:

– Златан, Христа ради, да сбавь ты скорость, у меня же семья!

– А у меня, жирный ты ублюдок, нет что ли её?

Тогда я, хоть и неохотно, но замедлился, и мы улыбнулись друг другу. В конце концов, кто ещё о тебе позаботиться, если не ты сам. Но нелегко было всегда поступать разумно. От таких вещей я получал настоящий кайф, и хотя наркотики я никогда не принимал, я всё-таки был очень одержимым. Есть вещи, которые заглатывают меня полностью. Охота, например. Или Xbox. Кстати, в ноябре вышла новая игрушка.

Она называлась Gears of War. И, надо сказать, меня она не на шутку зацепила. Я вообще не мог оторваться. Превратил одну из комнат в игровую и часами оттуда не выходил, где-то до 3-х–4-х утра. Вообще-то нужно было, конечно, идти спать, чтобы потом не быть как сонная муха на тренировках. Но я всё играл, играл… Gears of War – это прямо наркотик какой-то. Gears of War и Call of Duty. Я всё время только и делал, что в них рубился.

Причем, чем дальше, тем больше. Остановиться я не мог. На серваке были британцы, итальянцы, шведы, ещё кто-то, часов 6-7 в день. У меня был свой ник, поэтому никто из них никогда бы не догадался, что с ними играет Златан.

Но я впечатлял их, даже скрываясь под ником, это я вам гарантирую. Я всю жизнь играю в видеоигры, так что я не какой-нибудь слабак. Я всегда был сосредоточен. Всех их рвал. Но был там ещё один парень, который был так же хорош, как и я, и тоже всю ночь висел в онлайне. У него ещё был ник…что-то на D. Иногда я слышал, как он что-то болтал, у нас у всех же были наушники, чтобы переговариваться во время игры.

Я пытался не раскрывать рот. Хотел оставаться анонимным. Хотя не всегда это было легко. Как-то они заговорили о машинах. И тут этот самый D заявил, что у него Porsche 911 Turbo. Я уже не смог сдержаться. Я ведь точно такую же тачку отдал Мино после того обеда в Okura в Амстердаме. В общем, я заговорил. Они начали догадываться. Кто-то там ляпнул, что, мол, кажется, это Златан. Да не-не, вы что. Они начали задавать всякие вопросы. Я уходил от ответов, и разговор зашел о Феррари. Лучше б не заходил, конечно…

– У меня есть одна, – сказанул я. Единственная в своём роде.

– Что за модель?

– Да вы мне даже не поверите, – ответил я, и этот D, конечно, заинтересовался.

– Ну так что за модель?

– Энцо.

Он замолчал.

– Да ну, заливаешь!

– Не, я серьёзно.

– Прям Энцо?

– Ага.

– Ну ты тогда точно не простой парень.

– Ну а кто? – нарывался я.

– Тот, о ком мы говорили.

– Может быть. А может, и нет.

В общем, мы продолжили играть, а в паузах продолжили болтать, я поспрашивал немного этого парня и выяснил, что он был брокером.

С ним было легко и интересно болтать, мы быстро нашли общий язык. И он больше не спрашивал, кто я такой. Мы говорили вообще о другом, ему нравился футбол и быстрые тачки. Он был не грубый, такой чувствительный скорее, вдумчивый парень. Как-то раз мы говорили с ним о часах, ещё одной вещи, которой я увлекаюсь. D хотел приобрести очень дорогие часы, и кто-то из онлайна сказал, что, мол, есть вещи и поважнее. Может, и есть. Но не для меня. Хорошо быть футболистом в Италии. Продавцы пропускают без очереди, делают скидки. Я прервал его и сказал:

– Я могу достать такие для тебя.

– Ты шутишь?

– Ни в коем случае.

– И как же ты это сделаешь?

– Просто позвоню одному знакомому, – сказал я. Ну а что мне было терять?

Если бы D отказался от часов, или он вообще просто пустомелил, я бы оставил их себе. Сделка не была какой-то масштабной, да и парень казался мне надёжным, он же говорил о Феррари и других дорогих вещах. Вроде бы это было не напоказ. Ему действительно нравились эти вещи.

– Слушай, я скоро двигаю в Стокгольм, остановлюсь в Scandic Hotel.

– Хорошо.

– И если ты в 4 будешь в лобби, ты получишь свои часы.

– Ты это серьёзно?

– Я вообще серьёзный парень.

После этого я позвонил своему знакомому, раздобыл эти уникальные часы. Славная вещичка. Затем я написал для D свои банковские реквизиты через Xbox-ский аккаунт. И отправился в Стокгольм. У нас там был отборочный матч к Чемпионату Европы, и мы, как обычно, останавливались в Scandic Park Hotel. С Лагербеком мы уже помирились, я прибыл в отель, поздоровался с ребятами. Коробка с часами у меня лежала в сумке, и в назначенное время я спустился вместе с ней в лобби. Я чувствовал себя абсолютно спокойно. Тем более, со мной был Янне Хаммербэк, охранник, ну, на всякий случай.

Я понятия не имел, как D может выглядеть, и кто он вообще такой. По голосу-то он славный парень, но в реальности он мог оказаться кем угодно, может, вообще каким-нибудь психом с десятком неадекватных друзей в придачу. Но мне не хотелось в это верить.

В общем, никогда не знаешь заранее. Я начал оглядываться, влево, вправо, и единственным, кого я приметил, был темноволосый парень, скромно сидящий в кресле.

– Ты сюда за часами пришел? – спросил я.

– Эээ, да, я…

Я встал, и я увидел его в полный рост. Он смутился. Думаю, он уже понял, кто перед ним стоит, но не кричал ничего в стиле «Да это же вы!» Хотя со мной такое сто раз уже бывало.

Люди при виде меня обычно чувствуют себя неловко, поэтому я стараюсь быть более открытым и доброжелательным. Я просил у него про работу, чем он вообще обычно занимается. В конце концов, я его разговорил, и мы начали болтать про Xbox. Ну что я могу сказать? Это было круто. Что-то новенькое.

Мои русенгордские товарищи – простые уличные парни, они всегда ходят толпами, и в этом нет ничего такого, я тоже там рос. Тем не менее, этот парняга был умен и предприимчив, он мыслил не так, как все. Он не мачо, конечно, ему не нужно было быть дерзким. Обычно я так близко людей не подпускаю. Я уже прочувствовал на себе, как бывает, если кто-то хочет просто нагло к тебе подмазаться, показывая, какой он весь из себя замечательный.

Между и этим парнем что-то такое промелькнуло, я сразу это почувствовал. Я сказал ему: «Я оставлю часы на ресепшн, и как только на моём счету появятся деньги, ты сможешь их забрать».

Через полчаса он перечислил наличку. Мы с ним контакт не теряли. Мы переписывались, болтали по телефону, однажды он даже приехал к нам в Милан. Он очень хорошо воспитанный шведский парень, всегда говорил «приятно познакомиться». Совсем не похож на моих русенгордских друзей. Но с Хеленой они поладили. Он ей вообще нравился, он же не бросал петарды в шашлычные! Он стал новым человеком в моей жизни. Хелена любит вспоминать нашу интернетную историю знакомства.

Помните Милен? Ту самую, где мы крали велики или катались на автобусе? Ведь это было не так-то и давно. Я часто думаю о тех временах. Не потому, что это происходило тогда, когда меня вот-вот должны были взять в основу. Так вот, там многое изменилось. Чего одни особняки на Лимхамнсваген (прим.пер. – улица в Мальмё) стоят! Они казались такими необъятными, особенно один из них, розовый, который был огромным, как замок. В те времена я и представить себе не мог людей, которые жили подобным образом. Должно быть, им хорошо жилось.

Я до сих пор так думаю. С такими людьми я не чувствовал себя неловко, как раз наоборот. Но я помнил всю ту боль, которая стояла за этим миром. Те чувства не забываются. Но я хотел показать, что я больше не тот пацан с Fido Dido из Русенгорда. Хотел показать, что я могу себе позволить иметь охренительный дом. Мы с Хеленой действительно хотели дом в Мальмё.

Мы не могли больше оставаться с мамой в Свагерторпе. У нас должен был появиться ещё один ребёнок. Я хотел, чтобы у нас был свой уголок. В общем, мы с Хеленой начали изучать варианты. Мы составили список из 10 лучших домов, и какой дом оказался на первом месте, как бы вы думали? Розовый дом на Лимхамнсваген, конечно, и не потому что, что это было моей давней мечтой. Этот дом был действительно потрясающим, самый лучший во всём Мальмё. Но была одна проблемка.

Там уже жили люди, и они ни в какую не хотели продавать дом. Ну а что поделаешь? Вот такой вот возник вопрос. Но мы сдаваться не собирались. Пожалуй, стоило сделать им предложение, от которого невозможно отказаться. Нет, я не собирался просить русенгордских парней устроить им тёмную. Всё должно было быть сделано изящно. Мы продолжали наседать. Однажды Хелена была в IKEA.

Она встретила там своего друга, и они поговорили как раз о розовом доме.

– О, так там живут мои хорошие друзья!

– Назначишь им встречу? Мы бы очень хотели с ними пообщаться.

– Что, серьёзно?

– Конечно, серьёзно.

Этот друг позвонил им, объяснил ситуацию, но они всё равно не собирались уступать. Уж так им нравилось там жить: и дом прекрасный, и соседи замечательные, и трава зелёная, и вид на Пляж Риберсборг, и на пролив Эресунн….ну и всё такое прочее. Но друг, следуя просьбе Хелены, объяснил им, что нас такой ответ не устраивает. Даже если они были настроены остаться там, мы были готовы заплатить любые, только давайте лично всё обсудим. В конце концов, разве не круто поболтать за чашкой кофе с Хеленой и Златаном? Не всем это, знаете ли, удаётся.

В общем, они всё-таки согласились. Я, конечно, понимал, что я должен их уговорить, всё же я не последний человек, но определенные сомнения у меня были. Когда я проходил через эти ворота, я чувствовал себя огромным и крохотным одновременно. Будто ребенок, который таращит глаза на дома, пробегая по Милен, и в то же время – звезда мирового масштаба. Сначала мы с Хеленой обошли дом вокруг, всё осмотрели. «Прекрасный дом, просто прекрасный, чудесное место». Я вёл себя очень вежливо. Но когда мы принялись за кофе, я уже не мог себя сдерживать.

– Мы здесь, потому что вы живете в нашем доме, – сказал я, и хозяин начал смеяться, думая, что я, разумеется, шучу. Типа шутка такая, как в кино всё. Но я продолжил:

– Можете, конечно, смеяться. Но я говорю абсолютно серьёзно. Я намереваюсь купить этот дом, вижу, вы здесь счастливы, но тем не менее.

Он, конечно, ответил, что он не продаётся ни в коем случае. Он был непреклонен. Хотя, он скорее блефовал. Тут всё, как на трансферном рынке. Своего рода игра. Он явно хотел определенную сумму, это по глазам было видно. Я объяснил ему, что не хочу заниматься вещами, в которых не соображаю. Я футболист, а не риелтор. Поэтому я пришлю человека, который с вами договорится.

Да не Мино, конечно, если вы уже успели так подумать. Я послал юриста. И не думайте, что я дурак и готов выбрасывать деньги на ветер, нет. Я был предельно осторожен, продумывал каждый шаг.

Я не просил его договориться любой ценой, ничего подобного. Я просил его договориться на наименьшую возможную сумму. Ну а мы сидели дома и ждали. Сидели. И ждали. Но тут раздался звонок.

– Они готовы продать его за 30 миллионов.

Ну, тут нечего было обсуждать. Мы купили его за эти 30 миллионов крон (прим.пер. – около 3 миллионов евро). И я держу пари, они были даже рады продать нам дом за такие деньги.

Всё получилось. Не за бесплатно, конечно. Мы заплатили, чтобы их оттуда выселить. Но это было только начало. Там ещё с ремонтом пришлось возиться. Мы хотели сделать стены в саду выше, но нам не разрешали. Тогда мы пошли на хитрость, и углубили фундамент в землю. Ну и ещё много всего такого. Мы тратили много денег, и соседи всегда искоса на нас поглядывали.

Дома в этом районе, как правило, передаются по наследству. Папочки платят бабки, поэтому никто из таких, как я, не мог туда перебраться. Там живет одна элита, и никто не сказал бы об этом доме, что он охренительный. Изысканный, шикарный – да, но не охренительный.

Но я хотел показать, что даже такой парень, как я, может себе это позволить. Для меня это было важно с самого начала, но я, конечно, понимал, что просто так никто не будет мне аплодировать. Однако я всё ещё был удивлён. «Они собираются сделать это? И вот это?» Они постоянно что-то такое несли, возмущались вечно. Но нам было плевать, мы этот дом переделали под себя.

Над этим работала Хелена. Она очень тщательно обустраивала дом, что-то заказывала из музеев, что-то ещё откуда-то. Я почти ничего не делал, у меня нет такого прям вкуса. Но была одна вещь, которую приобрел я. На красной стене в коридоре я повесил картину, где были две грязные ноги. Когда друзья приходили к нам, они всё время удивлялись:

– У вас такой прекрасный дом, тут так здорово! Но что это за хрень у вас на стене?

– Идиоты. Если бы не эти ноги, ничего этого бы не было.

«Нам без Ибры никуда. Нельзя давать ему отдыхать». Я – Златан. Часть тридцать пятая

Помню, как увидел его на тренировке. Приятное ощущение, когда что-то вопреки всем моим переездам из клуба в клуб не меняется. Я крикнул ему:

– Ты что, преследуешь меня?

– Ну да. Кому-то ведь надо следить, чтоб твой холодильник не пустовал.

– Но спать на твоём матраце я не буду!

– Будешь хорошо себя вести – тебе и не понадобится.

Приятно, что Максвелл был в «Интере». Он перешёл туда на несколько месяцев раньше меня, но он получил травму колена и проходил курс физиотерапии, поэтому прошло какое-то время прежде, чем я увидел его. Я не знаю более… элегантного игрока, что ли. Он агрессивный бразильский защитник, который даже глубоко в обороне умеет сыграть красиво. Мне нравится смотреть на его игру. Я порой даже удивляюсь, как ему удаётся. Обычно у хороших парней, как он, в футболе мало что получается. Нужно быть крутым и жёстким, таким, каким я стал после «Ювентуса». Сейчас я был в гуще событий и выкладывался на полную в мой первый год в «Интере», чтобы завоевать титул. Не только на поле выкладывался, но и за его пределами.

Та хрень с бразильцами и аргентинцами в разных частях комнаты была позади. Мой авторитет в клубе быстро рос, и конечно, это заметил Моратти. Он хорошо ко мне относился. Он позаботился, чтобы у моей семьи не было проблем. А моя звезда продолжала сверкать на поле. Мы вновь возглавляли таблицу. Ушли эти ужасные 90-е, когда «Интер» не добивался серьёзных успехов. Всё происходило так, как я и хотел: команда была на подъёме, когда я туда пришел. И до нас с Мино дошло, что в переговорах это может быть сильной стороной.

Пришло время пересмотреть условия моего контракта. Лучше Мино в переговорах нет никого, и он использовал все свои фишки на Моратти. Понятия не имею, как переговоры проходили, меня там никогда не было. Но появился слух, что меня хотел купить «Реал», и Мино надавил этим на Моратти. Правда, игра не стоила свеч, ситуация была другой. В «Интер» я перешёл потому, что я отчаянно хотел уйти из «Ювентуса», и Моратти мог козырнуть этим. Всегда надо искать слабые места у оппонентов в этом деле, это часть игры. Они должны быть в ежовых рукавицах.

Он снижал мою зарплату четыре раза, но мы с Мино отклонили эти предложения. Моратти уже не казался таким сильным. И учитывая мою репутацию в клубе, он не мог позволить того, чтобы я ушёл. Вскоре он сказал:

– Дадим парню то, чего он хочет.

Контракт был отличным. Позже, когда всплыли детали, меня начали называть самым высокооплачиваемым футболистом мира. Но не все об этом знали тогда. Одним из условий Моратти была секретность. В течение шести или семи месяцев о переговорах не должен был знать никто. Но мы-то знали, что рано или поздно это всплывёт, и тогда уже не зарплата будет главной, а шумиха, поднятая из-за этой зарплаты.

Если тебе платят больше всех в мире, люди смотрят на тебя иначе. Словно включается еще один прожектор. Публика, другие игроки, болельщики, спонсоры – все увидят тебя в новом свете. А что они будут говорить? Кто имеет, тому дано будет, и приумножится. Достигнув вершины, ты идёшь еще выше. Чистая психология. Номером 1 интересуются все. Так устроен рынок. Хоть я и не думал, что кто-то стоит таких денег, я знал, насколько ценен я. Это было у меня в крови: чтобы больше не облажаться, как с «Аяксом». Но с огромными зарплатами много и другой хрени приходит, давление, например. С этим не поспоришь. Надо продолжать плодотворно пахать на поле.

Но мне нравилось это давление. Оно подхлёстывало меня. За полсезона я забил для команды 10 мячей, что влекло за собой всеобщую истерию. Везде скандировали: «Ибра, Ибра!» В феврале уже возникало ощущение, что очередной титул обеспечен. Люди думали, что ничего не может остановить нас. Но потом у меня начались проблемы с коленом. Я пытался не обращать внимания на них, но они никуда не уходили. И с каждым днем было всё хуже. Мы заняли первое место в лигочемпионской группе. И там казалось, что всё выглядит многообещающим.

Но в 1/8 финала нам в соперники достался «Ливерпуль», и в первом матче на Энфилде я ощутил, что травма сильно ограничивает мои возможности. Наша игра была ужасна, и мы проиграли со счетом 2:0. После этого мне было очень больно, и я не мог больше терпеть. Меня обследовали, и быстро поставили диагноз: воспаление коленного сухожилия. Коленное сухожилие – продолжение четырёхглавой мышцы бедра.

Матч против «Сампдории» я пропустил. Я думал, что ничего в этом страшного нет, и для меня лично, и для команды. «Сампдория» ведь не «Ливерпуль». Парни и без меня должны были справляться. У нас в чемпионате шла великолепная беспроигрышная серия. У нас даже был рекорд по количеству побед подряд в серии А (прим. пер. – в сезоне 2006/07 «Интер» одержал 17 побед подряд). Всё это не помогло.

Игра против «Сампдории» была мёртвой. Это был один из первых знаков, что что-то не так. Мы были близки к поражению. Нас спас Эрнан Креспо, забивший гол головой на последних минутах. Вырванная на зубах ничья – 1:1. И это было только начало. Мы стали играть хуже после того, как я получил травму. Если, конечно, дело всё было в моей травме. Мы сыграли вничью с «Ромой» – 1:1, и проиграли «Наполи». Я слышал, что говорили Манчини и партнёры по команде: они были обеспокоены. Мне нужно было вернуться на поле. Нельзя было терять преимущество в чемпионате. Меня отправили на курс лечения, ведь мне быстро нужно было встать на ноги. Вскоре после этого, 18 марта 2008 года, меня включили в заявку на матч против «Реджины».

«Реджина» занимала предпоследнее место в лиге, и поэтому были споры о том, надо ли мне играть. Боль ещё никуда не ушла. Но я играл на болеутоляющих уколах, и «Реджина» не должна была стать проблемой. Однако нервное напряжение охватило всю команду. Уверенность в своих силах испарилась напрочь, пока меня не было. И нас пугали «Рома» и «Милан», нагоняя нас в чемпионате неделю за неделей. Манчини не хотел рисковать. Мы были побеждающей всех и вся машиной, а теперь у нас даже против команд из низов таблицы колени дрожали. Я не мог сказать «нет» в такой ситуации, особенно тогда, когда доктор сказал скрипя зубами, что можно играть. В каком-то смысле, моё колено мне не принадлежало.

В каком-то смысле, мне не принадлежали мои плоть и кости, они принадлежали руководству. Футболист моего уровня – как апельсин: клуб выжимает тебя, пока не останется сока, а потом его надо продавать. Жёстко, но так оно и есть, это часть игры. Мы принадлежим клубу. Мы не поправлять здоровье пришли сюда, а побеждать. Порой даже доктора не знают, как им быть. Осматривать игроков, как пациентов или как продукты… Это ведь не обычная больница, доктора здесь просто являются частью команды.

А у тебя никого нет, кроме собственной головы. Ты можешь говорить громко, даже кричать. Не поможет. Но боль тогда была очень сильная. Никто не знает твоё тело лучше тебя самого.

Но давление напрягало. Обычно играешь, и плевать на последствия. Ты управляешь риском. Может, я и был бы полезен тогда, но ухудшил бы ситуацию и для себя, и для команды в долгосрочной перспективе. Все эти вопросы… что делать? Кого слушать? Докторов, которые, несмотря ни на что, более осмотрительны, или тренера, который включает тебя в заявку, думая только о предстоящем матче. Плевать на завтрашний день, лишь бы сегодня выиграть!

В итоге против «Реджины» я всё-таки сыграл. В этом Манчини оказался прав – я забил им свой 15-й гол в сезоне и привёл команду к победе. Стало легче. Но это также означало, что клуб хотел, чтобы я играл и в следующих матчах. И я согласился. А что было делать? Больше уколов, больше болеутоляющих. Вокруг я всё время слышал: «Нам без Ибры никуда. Нельзя давать ему отдыхать». Не обвинишь ведь их. Как я уже говорил, я не был пациентом. Я был тем, кто вёл команду вперёд с самого первого дня. Было принято решение, что в ответном матче против «Ливерпуля» в Лиге чемпионов я также сыграю. И это было действительно важно, и для меня, и для команды.

Лига чемпионов стала навязчивой идеей. Я хотел выиграть этот проклятый турнир. Но из-за поражения в первом матче нам нужна была крупная победа, чтобы идти дальше. Мы очень усердно тренировались. Но игра снова не получилась. И у меня ничего не получилось. Я растранжирил много моментов, а на 50-й минуте удалили Бурдиссо.

Безнадёга. Мы играли жёстко, боролись, но это не помогало. С каждой минутой я ощущал, что это всё. Боль слишком сильная. Я убиваю себя. В конце концов, я еле-еле ушёл с поля, сильно хромая из-за непрекращающихся болей. Никогда это не забуду.

Гостевой сектор освистывал меня. Когда ты травмирован, ты постоянно задаёшь себе вопросы: играть или отдохнуть, и насколько я готов жертвовать собой в этом матче? Ситуация подобна рулетке: ты не можешь знать правильный ответ. Ты просто делаешь ставку и надеешься ничего не потерять. Ни сезон, ни что-то еще. Я играл, потому что этого хотел тренер. А ещё потому, что я думал, что могу быть для команды полезным.

Однако случилось то, что случилось: моя травма усугубилась, и мы проиграли со счётом 1:0. Я довёл своё здоровье до ручки, а толку от этого никакого не было. Еще и английские фаны глумились надо мной. С англичанами у меня вообще отношения не складываются. Ни с болельщиками, ни с прессой. Тогда меня назвали «плачущей примадонной» и самым переоценённым игроком в Европе. Обычно такое меня подбадривает. Как тогда, когда родители подписывали петиции, чтобы избавиться от меня – тогда я просто приложил усилие и показал этим сволочам, чего я стою. А сейчас моё тело не позволяло мне сделать это. Боли продолжали беспокоить меня, и моральный дух команды ещё больше упал. Всё поменялось. Гармония и оптимизм испарились. Журналисты писали: «С «Интером» что-то не то». Роберто Манчини объявил о том, что он покидает клуб.

Он сказал, что он уходит. А потом он взял свои слова назад – и внезапно он уже никуда не уходит. Чего он этим хотел добиться? То он уходит, то остаётся. Ну нельзя тренеру так непрофессионально себя вести.

А мы, тем временем, продолжали терять очки.

У нас был большой отрыв от второй команды чемпионата, но он стремительно сокращался. Мы добились лишь ничейного исхода с «Дженоа» (1:1) и проиграли дома «Ювентусу». В том матче я, идиот эдакий, играл. Не мог отказаться. Но после игры боли были невыносимыми, я едва мог ходить. Помню, как вошёл в раздевалку с желанием рвать и метать. Сорвать всё с этих стен. Я наорал на Манчини. Вёл себя, как полный псих. Это была крайняя точка. Мне нужны были отдых и физиотерапия. Я не мог помочь команде в чемпионате. Не было выбора, пришлось отступить. Поверьте, это было очень непросто.

Ты сидишь на месте, когда остальные тренируются. Ты спешишь в качалку, из окна которой видишь партнёров по команде на поле. Как будто смотришь фильм, в котором ты должен быть, но тебе тупо нельзя. Это больно. Это ощущение хуже самой травмы. Я решил сбежать из этого цирка. Поехал в Швецию. Там весна, а весной красиво. Но насладиться поездкой толком не удалось.

В голове прочно засела одна мысль – вновь набрать форму. Меня осмотрел доктор из сборной Швеции. Помню его шок. Как они только позволили мне играть так долго на болеутоляющих? Всего два месяца оставалось до чемпионата Европы в Австрии и Швейцарии. Участие в нём было теперь под вопросом.

Я довёл себя сам до такого дерьмового состояния. Теперь надо было себя из него вывести и набрать форму. Я позвонил Рикарду Дахану. Он был физиотерапевтом в «Мальмё», мы хорошо знали друг друга, еще с тех времён, когда я там играл. Мы начали работать вместе и пришли к выводу, что нужно показаться одному доктору.

Я полетел на север Швеции, в город Умео, доктор был там. Он сделал мне несколько уколов, которые убили несколько клеток в коленном сухожилии. Мне стало лучше. Но до оптимальной формы всё равно было далеко. Играть я не мог, надежды на это не было. Я был взбешён. А в чемпионате продолжалась полоса неудач. Парни могли обеспечить себе скудетто в матче против «Сиены». Одна победа – и всё закончится. Патрик Вьейра забил первый гол, и фанаты пустились в пляски. Всё шло к тому, что мы удержим этот результат. Тем более, молодой талант Марио Балотелли, который играл вместо меня, забил второй гол. Ну уж против «Сиены» матч не мог закончиться иначе.

Однако «Сиена» сравняла счет. За 10 минут до конца матча матч стал невероятно напряжённым. Чуть позже Матерацци сбили в штрафной. Последовал свисток. Нужен был гол. На кону было всё. В такие моменты обычно пенальти бьёт аргентинец Хулио Крус. Но Матерацци был темпераментным, и у него был весомый авторитет в команде. И на поле все об этом знали. Пробить решил он. Думаю, это устроили людей. Ему было 34 года. Он был одним из ветеранов, и он был частью той команды, которая выиграла Кубок Мира, и он тогда гол забил.

А сейчас он пенальти пробил ужасно. Вратарь отбил мяч, и болельщики заорали в гневе.

Вы можете это понять. Возникло ощущение полной катастрофы. Я полагал, что уж кто-кто, а Матерацци решит эпизод. Кое в чём он похож на меня: месть и ненависть ему придают уверенность. Но сейчас для него это просто так не прошло.

«Ультрас» были в ярости и агрессивно настроены. И в прессе о матче написали в гневных тонах. В команде всем пришлось несладко. Мы упустили свой шанс, а «Рома» победила «Аталанту» и приблизилась к нам. «Рома» была на ходу. В лиге остался всего один тур, и, разумеется, мы волновались. Охренеть, как волновались!

Казалось, что до скудетто было подать рукой. Многие полагали, что борьбы уже давно не было. Но потом я получил травму, и наши девять очков преимущества превратились в одно. Поэтому уже никого не удивляло мнение людей о том, что у нас шансов было меньше. Возможно, футбольные боги тоже так думали. Это уже было плохо. Что происходило с «Интером»? Почему у них ничего не получается? Повсюду говорили об этом.