Текст книги "Я - Златан"

Автор книги: Давид Лагеркранц

Соавторы: Златан Ибрагимович
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

А до этого более заинтересованным выглядел «Интер». Владельцем клуба был Массимо Моратти, большая шишка, нефтяной магнат. Он тоже чувствовал моё отчаяние. Он уменьшил своё предложение по 4 различным пунктам. Итак, было 18 августа, и я сидел в своей квартире на площади Кастелло в Турине.

Матч на Сан-Сиро начинался без четверти девять. Но я его не смотрел, у меня были дела поважнее. Отличный пас Кака на Индзаги и гол последнего, конечно, облегчило задачи клуба. А сразу после матча у меня зазвонил телефон. Он вообще весь день звонил, и это был, как правило, Мино. Он сообщал мне о каждом новом этапе переговоров, и теперь он звонил, чтобы сказать, что Сильвио Берлускони хочет со мной встретиться. Я сел. Не просто потому что это сам Сильвио Берлускони, а потому что это означало, что у них есть реальный интерес. Я засомневался. Всё-таки в «Интер» собрался вроде. Но я понял, что этот разговор вряд ли будет лишним.

– Мы можем это использовать? – спросил я.

– Да, пожалуй, – ответил Мино и сразу же позвонил Моратти, ведь это могло заставить их двигаться, им же всегда приятно обскакать кузенов.

– Я просто хотел, чтобы вы знали, что Ибрагимович отправляется на ужин с Берлускони.

– Что?

– Они заказали столик в ресторане «Джанино».

– Чёрта с два они пообедают, – задыхаясь, возразил Моратти. – Я пришлю туда своего человека.

Моратти отправил туда Марко Бранка, спортивного директора «Интера». Молодой худощавый парень. Но когда он постучал в нашу дверь всего пару часов спустя, я узнал о нём ещё кое-что. Он был самым злостным курильщиком из всех, кого я когда-либо встречал. Он метался по квартире и постоянно курил, заполнив пепельницу окурками буквально за несколько минут. Он сильно нервничал. Ему было поручено осуществить сделку до того, как Берлускони наденет галстук и притащит свою задницу в «Джанино». Поэтому его можно было понять. Ему нужно было сорвать сделку одного из самых могущественных людей во все Италии, ни много ни мало. Мино всё это нравилось. Он любит, когда его оппоненты находятся под давлением. Тогда он может на них влиять, оборачивать в свою пользу цифры и факты. На столе лежал мой контракт. Условия были такие, как хочу я. Время шло, Бранка продолжал курить.

– Ты согласен? – спросил он.

Я переглянулся с Мино. Он дал добро.

– Да, определенно.

Бранка закурил ещё интенсивнее. Он позвонил Моратти. Волнения в его голосе было хоть отбавляй.

– Златан согласен.

Это была хорошая новость. Просто прекрасная. Это я по его голосу понял. Но это ещё было не всё. Теперь клубы должны были обговорить свои условия. За сколько меня продать? Это ещё одна игра, «Ювентусу» ведь тоже надо получить какую-то прибыль. Но прежде, чем это было улажено, мне позвонил Моратти:

– Ты доволен?

– Конечно, доволен.

– Тогда добро пожаловать! – эта фраза будто сбросила огромный камень с моих плеч.

Вся неопределенность на эту весну и лето вмиг исчезла. Единственное, что оставалось сделать: позвонить руководству «Милана». Берлускони ведь настаивал на ужине. И мы бы там явно не о погоде разговаривали. Руководство «Милана» чувствовало себя так, словно из-под них вытащили коврик. Думали, наверное, что за хрень? Ибра что, собирается в «Интер»?

– Иногда всё происходит слишком быстро, – ответил им Мино.

В итоге, я был куплен за 27 миллионов евро (около 270 миллионов крон). Это стало самой большой суммой трансфера тогда в Италии. А мне даже не пришлось платить тот штраф за игру в PlayStation на сборах. Моратти заявлял в прессе, что мой переход так же важен, как и переход Роналдо в своё время. Конечно, мне было чертовски приятно. Я был готов к «Интеру». Но прежде мне нужно было отправиться в Гётеборг на игру национальной сборной. Я ожидал лёгкой прогулки. Но я даже представить себе не мог, что всё окажется так серьёзно.

«Нам не выиграть скудетто, пока они не начнут общаться друг с другом». Я – Златан. Часть тридцать вторая

Мы играли против сборной Латвии. Победили со счетом 1:0. Гол забил Ким Чёлльстрём. На следующий день, 3-го сентября, у нас был выходной, и это был 29-й день рождения Олофа Мёльберга, капитана «Астон Виллы». Мы познакомились в сборной, и поначалу я думал, что он был не очень-то дружелюбным, как Трезеге. Но потом он стал более открытым, и мы подружились. Он захотел, чтобы я и Чиппен (прим. переводчика —Кристиан Вильхельмссон) отпраздновали с ним его день рождения. Конечно, почему нет?

Мы оказались в одном заведении на Авенин (Avenyn – шв. авеню), главной улице Гётеборга. Все стены там были увешаны фотографиями. Газеты называли это местечко модным. Любой бар, в который я хожу, становится «модным местечком». Но было бесполезно. Внутри почти никого не было. Мы сели, выпили и полностью расслабились. О большем удовольствии и мечтать было нельзя. А время шло, и уже было 11 вечера. В отель мы должны были возвращаться до 11, по правилам национальной сборной. Но мы сказали друг другу: «К чёрту!» Нельзя же быть такими правильными, как они? Мы ушли и вернулись поздно, но в неприятности не попали. Кроме того, у Олофа был день рождения, а мы были трезвыми и плохо себя не вели. Мы вернулись в отель в 00:15 и сразу пошли спать. Вот и вся история. Если бы мои друзья из Розенгорда услышали бы такую историю, они бы даже беспокоиться не начали. Сущий пустяк.

Проблема лишь в том, что я даже за молоком не могу сходить так, чтобы газеты не узнали об этом. За мной всюду шпионили. Фотографировали, писали про меня SMS. Я видел Златана там-то и там-то, ву-хууу! И чтобы это не звучало тупо, они все преувеличивают, когда рассказывают друзьям, которые потом еще немного привирают. Это ведь круто, не иначе. И поэтому меня часто окружают люди, которые меня защищают. Что это еще за новости? Златан ничего не сделал, мать вашу! Но в этот раз газеты были умнее.

Они зашли с другой стороны и позвонили менеджеру команды. Они спрашивали не о том, где мы были, или во сколько вернулись в отель, а о внутрикомандном уставе. И он сказал правду: все должны быть в отеле до 11 часов вечера.

«Но Златан, Чиппен и Мёльберг вернулись позже. У нас есть свидетели», – сказали газетчики. Конечно, менеджер наш – славный парень, обычно он нас защищает. Но в этот раз ему не удалось быстро смекнуть, что происходит, и думаю, обвинять его в этом не стоит. Нет такого человека, который всегда говорит то, что нужно.

Но если бы он был чуть умнее и делал бы то, что делают в итальянских клубах, он бы попросил отложить этот разговор, а потом перезвонил и придумал бы хорошее объяснение, например, что нам было разрешено вернуться позже, что-нибудь в этом духе. И при этом мы не избегали наказания. В любом случае, главный принцип – это единый фронт, и его надо отстаивать. Мы команда, мы все заодно, и они могут применить к нам любые санкции, и это останется внутри команды.

Но менеджер сказал лишь, что никому нельзя задерживаться где-либо после 11-ти, и мы, стало быть, нарушили правила. И начался сущий кошмар. Мне позвонили утром и сказали: «Тебя вызвали на собрание с Лагербеком». А я собрания не люблю, я знаю, как они проходят. Меня на них с детского сада вызывают, обычное дело. Так проходила вся жизнь, и я уже знал, о чем конкретно будет это собрание. Ведь это всё было из-за пустяка, и я не волновался. Я позвонил одному из знакомых охранников, который обычно знал, что происходило.

– Ну что, как там всё?

– Думаю, ты можешь собирать вещи, – ответил он, и я не понял, что это значит.

Собирать вещи? Из-за небольшого опоздания? Я отказался поверить в это, но что я мог поделать? Я собрал своё барахло. Я даже не придумал никаких оправданий, потому что всё происходящее было нелепицей. На этот раз нужно было сказать правду. Я даже не собирался скидывать все на брата.

Зашел я внутрь, а там уже были Лагербек с командой, Мёльберг и Чиппен. Они не были спокойны, как я, они ведь к такому не привыкли, в отличие от меня. А я чувствовал себя, как дома. Я даже скучал по всему этому, а то я ведь хорошо себя веду в последнее время, хотя должен-то по лезвию ходить.

– Мы решили немедленно отправить вас троих по домам, – начал Лагербек, заставляя всех врастать в стулья. – Вам есть, что сказать?

– Я прошу прощения, – сказал Чиппен. – Я действительно совершил глупость.

– И я прошу прощения, – сказал Мёльберг. – Эмм… а что Вы скажете прессе? – добавил он, и они это обсудили. А я всё это время молчал. Мне нечего было сказать. Лагербек, наверное, подумал, что это странно, ведь обычно я не держу язык за зубами.

– А ты, Златан? Что ты скажешь?

– Мне нечего сказать.

– Как это, нечего?

– А вот так. Нечего!

Я сразу обратил внимание на то, что они все взволновались. Я уверен, что им было бы гораздо легче, если бы я начал наглеть, ведь это в моем стиле. Но это было что-то новенькое. Нечего сказать! Это их всех нервировало, и они, наверное, не могли понять, что же Златан задумал. И чем они больше нервничали, тем спокойнее чувствовал себя я. Странно это. Моё молчание выбивало их из колеи. Я получил контроль над ситуацией. Всё казалось таким знакомым. Вспомнился магазин «Уэсселс». Вспомнилась школа. Вспомнилась молодёжка «Мальмё». Я слушал небольшую лекцию Лагербека о том, что правила были объяснены всем чётко, с тем же интересом, как я учителей слушал в школе: хотите, так болтайте, трепитесь, мне плевать. Но кое-что из сказанного им взбесило меня:

– Мы решили, что вы трое не будете играть против Лихтенштейна.

Не думайте, что я беспокоился по этому поводу, я ведь уже собрал вещи. Лагербек мог послать меня хоть в Лапландию, и я бы слова не сказал. Да и кому какое дело до Лихтенштейна? Меня беспокоило слово «мы». Кто эти «мы»?

Он был главным. Зачем он прятался за спинами других людей. Будь мужиком и скажи: «Я решил…» Я бы отнесся с уважением. Но он показал себя трусом. Я очень пронзительно на него взглянул, но промолчал. Потом пошел в свой номер и позвонил Кеки. В таких ситуациях нужна семья.

– Приезжай и забери меня!

– Что ты натворил?

– Опоздал.

Перед тем, как уйти, я поговорил с менеджером. У нас всегда были хорошие взаимоотношения, ибо знает он меня лучше, чем всех остальных в сборной, потому что знает о моём прошлом и моём характере. Он знает, что я злопамятный. «Послушай, Златан. Я за Чиппена и Мёльберга не беспокоюсь. Они завсегдатаи сборной, отбудут наказание и вернутся. А вот ты, Златан… боюсь, что Лагербек копает себе могилу».

«Посмотрим». Это всё, что я сказал тогда. А через час я ушел из отеля. Мы с братом взяли с собой Чиппена. С нами были еще несколько друзей. Мы остановились заправиться. И мы увидели заголовки таблоидов.

Такой суматохи о нарушении режима никогда не поднималось! Как будто на Землю упала летающая тарелка, ну и все вытекающие. Я все время поддерживал связь с Чиппеном и Мёльбергом, став для них кем-то вроде отца. Я говорил:

– Спокойно, парни. Нам это в конечном итоге на руку сыграет. Хороших парней никто не любит.

Но меня эта хрень бесила все больше и больше. Лагербек и остальные были настроены против нас. Это ведь просто смешно. Не так давно я подрался с парнем из «Милана» по имени Огучи Оньеву. Позже об этом расскажу, это было по-мужски так, брутально. Конечно, никто не думал, что кулачная драка – это хорошо, но руководство меня тогда публично защитило, сказав, что, мол, всплылил, с кем не бывает. Мы ведь все заодно. Так это происходит в Италии – защищают своих публично и критикуют, когда никто не слышит. А в Швеции ты либо хороший, либо плохой. Ситуация разрешилась плохо. Я так и сказал Лагербеку.

–Что было, то прошло, – сказал он. – Можешь вернуться в команду.

– Можно, да? Да как-нибудь обойдусь. Ты ведь мог меня оштрафовать. Мог сделать что угодно. Но ты обвинил нас публично. С меня хватит.

Вот так я сказал «нет» национальной сборной. И выкинул инцидент из головы. Вроде. Мне постоянно напоминали о нем, и, честно говоря, об одном я сожалел. Меня все равно выперли из команды, поэтому надо было устроить что-то посерьёзнее. Ну какого хрена? Там ведь никого не было! И выпили всего одну стопку! Да и опоздал всего на час! Да мне надо было разнести бар к чертям или въехать на машине в фонтан на Авенин и вернуться в одних трусах. И на ногах еле держаться. Вот это был бы скандал. А то, что произошло, было фарсом.

Уважение не приходит просто так. Его надо завоевать. Легко чувствовать себя никем, когда ты новичок в команде. Все для тебя ново, у каждого есть своя роль, свое место, свой язык. Легче всего отступить и просто влиться в общее настроение. Но тогда ты упускаешь инициативу и теряешь время. Я пришел в «Интер», чтобы внести разнообразие и помочь клубу выиграть первый титул за 17 лет. А если так, то нельзя прятаться, играть спокойно, потому что пресса будет тебя критиковать. И еще потому, что люди судят предвзято. Златан – плохой. У Златана с бошкой не в порядке. И прочая хрень. Проще исходить из этих мнений и пытаться делать все наоборот, быть хорошим парнем. Но тогда ты позволяешь манипулировать собой.

Плохо, что события Гётеборга попали и во все итальянские газеты. Смотрите, мол, ему плевать на правила, а за него столько бабла отвалили. Его не переоценивают? Правильно ли поступили? Такой чуши было много. Хуже всего на этом фоне выглядел «эксперт» из Швеции, который сказал:

– Я вижу это так: «Интер» всегда делал несколько странных приобретений. Они вкладывают деньги в индивидуалистов. И вот, у них появилась еще одна проблема.

Но я уже привел слова Капелло. Я думал о завоевании уважения. Как будто оказался в другом районе Розенгорда. Нельзя отступать, беспокоиться о том, что кто-то может что-то о тебе услышать. Напротив, нужно двигаться вперед. И моё отношение было таким же, как и в «Ювентусе», что-то в духе «Окей, парни, я пришел, и мы теперь начнем побеждать!»

На меня косо поглядывали на тренировках. Мой менталитет победителя, сила воли, самоотдача – всё было при мне. Я максимально выкладывался на тренировках. Меня бесило, если это же не делали другие. Я орал, злился при поражениях или слабо проведенных матчах. Я стал лидером. Но не таким лидером, каким я порой был раньше. Я мог видеть в глазах людей, что всё зависело теперь от меня. Я должен был повести их вперед. И бок о бок со мной снова был Патрик Виейра. С ним возможно многое. Мы выкладывались, как черти, чтобы повысить командную мотивацию.

Но в команде были проблема. Моратти, владелец и президент клуба, много чего сделал для «Интера». Он потратил на игроков более 300 миллионов евро. Он покупал Роналдо, Майкона, Креспо, Кристиана Вьери, Фигу, Баджо. В этом плане он фанатик. Но у него было и другое качество: он был слишком щедрым иногда. Он выдавал нам огромные бонусы за победу в одном матче. Я был против этого. Не то, что я против бонусов и прибыли. Кто будет против? Но они выдавались не после завоевания какого-нибудь трофея. После всего одного матча, порой не самого важного.

По мне, это было неправильно. Конечно, игрок не может просто так взять и подойти к Моратти. Он ведь властный человек, само воплощение власти и денег. Но я заработал какой-то авторитет в команде, и потому все равно подошел. Оказалось, что с ним не так и трудно в общении.

– Здрасьте!

– Да, Ибра?

– Завязывай с этим.

– С чем этим?

– С бонусами. Они могут стать самодовольными. Блин, ну один матч выиграли, фигня ведь. Нам платят, чтобы мы побеждали. Да, если мы выиграем скудетто, тогда вперед! Преподнеси что-то приятное, если хочешь, но не после одной победы!

Он так и сделал. Бонусы прекратились. Но не поймите меня неправильно, я не думал, что могу управлять клубом лучше Моратти. Но если я вижу что-то, что негативно влияет на мотивацию игроков, я обращаю на это внимание. Бонусы – это была еще мелочь.

Настоящей проблемой было то, что в команде все разбивались на группы. Это беспокоило меня с первого дня, и не из-за того, что я из Розенгорда, где все сидят вперемешку – турки, сомалийцы, югославы, арабы. А еще меня это беспокоило, потому что я понимал, что в футболе команда играет лучше, когда игроки едины. Так было и в «Ювентусе», и в «Аяксе». А в «Интере» было все наоборот. Бразильцы сидят в одном углу, аргентинцы – в другом, остальные – посередине. Это было так убого.

Конечно, иногда в клубах группировки образуются, да. Но хорошего в этом мало. Чаще люди выбирают себе друзей из тех, с кем они хорошо общаются. А здесь это было по национальному признаку. Так примитивно. Они ведь в футбол играют вместе. Не будь этого, они бы жили в разных вселенных. Это злило меня. Я сразу понял, что эту проблему надо решить, или скудетто нам не видать. Кто-то может сказать: а какая разница, с кем обедать? Поверьте, разница есть. Если вне поля вы не общаетесь, то это отражается на игре.

Это влияет на мотивацию и на командный дух. В футболе эти грани настолько тонки, что любая из этих вещей может стать решающим фактором. Для меня это был первый серьёзный тест: положить конец этой ерунде. Но я понял, что поговорить об этом вряд ли получится.

Я начал со слов: «Ну и что это за дерьмо? Чего это вы все расселись по группам, как школота?» Многие со мной согласились. Другие смутились. Но ничего не произошло. Старые привычки трудно вытравить. Эти невидимые барьеры были слишком уж высоки. Я снова пошел к Моратти, пытаясь выразиться настолько ясно, насколько это возможно.

– «Интер» уже сто лет не выигрывал скудетто! Сколько можно? Мы останемся лузерами из-за того, что люди не могут просто пообщаться друг с другом?

– Да нет, конечно, – ответил Моратти.

– Группировки надо разбить. Мы не будем побеждать, если мы не будем командой.

Не думаю, что Моратти понял, насколько серьёзной была проблема, но он понял, к чему я клоню. Это с его философией сходилось, по его словам.

– «Интер» должен быть одной большой семьей. Я поговорю с ними, – сказал он, и долго ждать этого не пришлось. Он спустился, поговорил с игроками, и сразу можно было увидеть, насколько велико уважение к нему.

Моратти — это и есть клуб. Он не просто принимал решения – он имел колоссальное влияние на всех. Он произнес небольшую речь. Воодушевленно говорил о единстве, и все при этом смотрели, конечно, на меня. Как будто я это говорил. Ибра настучал, стало быть? Думаю, многие не сомневались в этом. Плевать. Я просто хотел объединить команду. И атмосфера понемногу улучшалась. Группировок больше не было. Все начали общаться, проводить время друг с другом.

Мы воодушевились, сплотились. Я общался со всеми, пытаясь сплотить команду еще сильнее. Но только сами по себе эти усилия к титулу не приведут. Помню свой первый матч за «Интер». Он был против «Фиорентины», во Флоренции.

19 сентября 2006 года. Конечно, «Фиорентина» хотела нас обыграть любой ценой. Они тоже были втянуты в Кальчополи и начали сезон с -15 в графе «очки». На лицах болельщиков на Артемио Франки читалась ненависть.

На «Интере» же Кальчополи никак не отразился, и многие припоминали и эту скандальную часть. Обе команды вышли бороться не на жизнь, а на смерть: «Фиорентина» восстанавливала свою честь, мы – зарабатывать уважение и оправдывать свои претензии на скудетто.

Я начал в старте, и рядом со мной впереди играл Эрнан Креспо. Аргентинец, который пришел из «Челси». По крайней мере, на поле у нас все получалось с самого начала. В самом начале второго тайма я получил длинный пас в штрафной площади и хлёстко пробил. Только представьте себе, какое это было облегчение! Это был мой дебют. После этого я очень быстро влился в команду, и казалось абсолютно естественным, что я отказался играть за сборную в отборочных матчах к чемпионату Европы против сборных Испании и Исландии в октябре. Я хотел полностью сфокусироваться на игре за «Интер» и на семье. Мы с Хеленой уже считали дни. Мы решили, что наш первый ребёнок должен родиться в Швеции, в госпитале Лундского университета. Мы доверяли шведской системе здравоохранения больше, чем какой-либо другой, несмотря ни на что. Но без проблем не обошлось.

«Кто такой этот Максимилиан? У нас разве есть игрок с таким именем?» Я – Златан. Часть тридцать третья

Около госпиталя были и пресса, и папарацци. Всё проходило в атмосфере истерии. Нас сопровождала охрана, и мы попросили администрацию больницы, чтобы в родильное отделение просто так никого не пускали. Все, кто входил, проверялись охраной. Снаружи патрулировала полиция. Все были на нервах. Повсюду стоял этот странный больничный запах. Люди бежали по коридорам, слышались голоса, крики. Я говорил, что я ненавижу больницы? Я ненавижу больницы. Я здоров, пока здоровы другие. А если окружающие меня люди болеют, то заболею и я. Не могу объяснить, каково это, но от больницы у меня желудок сводит. Наверное, это из-за больничной атмосферы, да и микробы всякие в воздухе летают. Поэтому обычно я пытаюсь выйти оттуда, как только могу.

Но в этом случае я обязательно должен был быть там, и меня это напрягало. Со всего мира я получаю множество писем. И обычно я их не открываю. Это ведь честно: раз я не могу прочесть все письма и всем ответить, я зачастую оставляю их нераспечатанными. Никакого особого отношения. Но иногда Хелена ничего не могла с собой поделать, ведь порой истории были ужасными. Например, больной ребенок, которому осталось жить с месяц. Я был его кумиром. Хелена в таких случаях спрашивает: что мы можем для него сделать? Подарить билеты на матч? Послать футболку с автографом? И мы пытаемся помочь. Но всё равно как-то не по себе. Признаю, это моя слабость.

Я должен был провести ночь в больнице, и я беспокоился. Но тем хуже это было для Хелены, она была практически без сил. Тяжело тебе приходится, если ты рожаешь впервые, а тебя еще и по пятам преследуют. Если что-то пойдёт не так, то об этом узнает весь мир.

А могло ли что-то пойти не так? Я обдумал все варианты. Но всё прошло хорошо, и в конечном итоге я был очень рад. Это было настоящее счастье. У нас получилось. Наш малыш просто милашка. Мы стали родителями. Я стал отцом. В голове уже не возникало вопросов о том, что с ним могут быть проблемы. Не тогда, когда мы прошли через это тяжелое испытание, и все доктора и медсёстры были так счастливы. Но драма ещё не кончилась, совсем нет.

Мы назвали мальчика Максимилиан. Не знаю, откуда взялось это имя, но звучало оно потрясно. «Ибрагимович»-то звучало потрясно само по себе. Максимилиан Ибрагимович – идеально! Мощно, в общем. Но хорошо звучало и Макси – так мы его и называли. Всё было хорошо, и я сразу ушёл из больницы. Это было непросто. Снаружи повсюду были журналисты. Но охранник нацепил на меня белый халат. Эдакий доктор Ибрагимович. А после этого меня спрятали в корзину для белья, огромную корзину. Внутри я сгруппировался, как мяч, и корзину толкали через проходы, коридоры в подземную парковку. И я сразу вышел оттуда, переоделся, и отправился в Италию. Мы всех обвели вокруг пальца.

А для Хелены это сложилось тяжеловато. Роды были трудными, и она не привыкла к такому вниманию, как я. Я больше даже не думал об этом, это часть моей жизни. Но Хелена становилась всё более нервной, и поэтому в дом мамы в Свагерторпе её и Макси привезли на разных машинах. Мы думали, что хоть там она вздохнёт спокойно. Наивно было так думать. Всего час – и журналисты начали собираться у дома. Хелена чувствовала себя так, словно за ней охотились, хотели поймать её. И она вскоре улетела в Милан.

А я уже был там. На носу был матч против «Кьево» на Сан-Сиро. Я в этот раз остался на скамейке, поспать нормально не удалось. Роберто Манчини, тренер, не думал, что я готов на 100%. Это было разумно. Я никак не мог сконцентрироваться. Я смотрел то на поле, то на болельщиков. «Ультрас», самые главные фаны «Интера», вывесили огромный белый баннер на трибуны. Он был похож на гигантский парус, развевающийся на ветру, и на нем было что-то написано. Или выкрашено. Синими и черными буквами на белом полотнище было написано: «Benvenuto Maximilian». Это означает: «Добро пожаловать, Максимилиан!» И я удивился: «Кто такой этот Максимилиан? У нас есть игрок с таким именем?»

А потом до меня дошло. Мой сын. «Ультрас» приветствовали моего сына! Это было так красиво, что мне захотелось плакать. С такими фанами не шутят. Они очень суровые парни, и в будущем у нас будут с ними неприятные стычки. Но тогда… что я мог сказать? Это была Италия в лучшем её свете: их любовь к футболу, и их любовь к детям. Я взял мобильник, сфотографировал баннер и отправил Хелене. Честно скажу: мало что тронуло её, как это. У неё до сих пор слёзы наворачиваются на глаза, когда она говорит об этом. Так Сан-Сиро выразил свою любовь.

Кроме того, у нас появился щенок. Мы назвали его Трастор, в честь шведской инвестиционной компании, которую в свое время обокрали. И теперь у меня появилась настоящая семья: я, Хелена, Макси и Трастор.

Я тогда по-настоящему подсел на Xbox. Он был каким-то наркотиком, я не мог остановиться. Макси частенько сидел у меня на колене, когда я играл.

Мы жили в одном из миланских отелей, ожидая, когда будет готова наша квартира. И когда мы позвонили на кухню, чтобы заказать еду, можно было понять, что мы уже чересчур надоели друг другу. Из-за этих нервов мы сменили гостиницу на отель Nhow на улице Via Tortona. Там было лучше, но все равно как-то нервно.

С Макси всё было иначе. Однажды мы заметили, что его слишком часто тошнит, и он совсем не набирает вес, даже наоборот. Он худел. Но никто из нас не знал, как это должно происходить на самом деле. Может, это была норма. Кто-то сказал, что младенцы иногда немного теряют вес после рождения, и он казался сильным, не так ли? Но нет, молоко возвращалось назад, а рвотная масса была густой и выглядела странно. Его всё время тошнило. Так и должно было быть? Мы не имели понятия. Я позвонил семье, друзьям, они убедили меня в том, что ничего серьёзного с этим не было. И я так подумал. По крайней мере, хотел так думать. Я начал придумывать объяснения для этого.

Всё хорошо. Это мой сын. Что могло пойти не так? Мои волнения никуда не делись. Но чем дальше, тем было очевиднее, что он уже не может подавлять тошноту. В придачу, он сбросил еще немного. Он весил шесть фунтов и десять унций (прим. пер. – 3005 граммов), когда родился. А сейчас он весил шесть фунтов и две унции (прим. пер. – 2778 граммов). И я чувствовал, что это уже плохо. Совсем плохо. Я не мог сдерживать себя.

– Хелена, что-то не так!

– Я тоже так думаю, – ответила она, но как это можно было объяснить?

Если раньше я только подозревал, что что-то не так, то теперь я был в этом убежден. Мне казалось, что комната начала качаться. Тело перестало меня слушаться. Я никогда не чувствовал ничего подобного даже близко. До появления ребёнка я был прямо Мистером Неприкасаемость. Я могу рассердиться, взбеситься, проявить любую другую эмоцию. Но любая проблема могла быть решена, если бы я просто приложил больше усилий. Тут всё было иначе. Я был бессилен. Я ведь не мог отвести его на тренировку, чтобы вылечить. Я не мог сделать ровным счётом ничего.

Макси становился всё слабее и слабее. Он был таким худеньким. Кожа да кости. Причем, это было заметно. Казалось, что жизненные силы покидают его. Мы обзванивали всех, кого могли обзвонить. Мы были в панике. И вот, в наш номер пришла женщина-врач. Меня тогда не было, у меня матч был на носу. Но думаю, что нам повезло.

Женщина-врач понюхала его рвотную массу, посмотрела на нее, сопоставила симптомы и сразу сказала: «Вам нужно немедленно везти его в больницу». Чётко помню: я был тогда с командой. Предстоял матч против «Мессины», домашний. Мой телефон зазвонил. Хелена была в истерике.

– Они собираются оперировать Макси, – сказала она. – Это срочно.

Я подумал: мы его потеряем? Это вообще возможно? Бошка трещала от всех вопросов и тревог, и я сказал обо всём Манчини. Как и многие тренеры, он раньше играл, и начал свою тренерскую карьеру у Свена Горана Эрикссона в «Лацио». Он все понял, сердце у него было, где надо.

– Мой мальчик болен, – сказал я, и он по моим глазам понял, что мне очень хреново.

Победа в этом матче уже не имела для меня никакого значения. Мой сын был в больнице, мой маленький Макси, мой любимый сынок… Мне нужно было решить: буду я играть или нет? Я забил шесть голов в сезоне, я был хорош во многих матчах. А что делать сейчас? Макси лучше не станет, если я буду на лавке сидеть. Но смогу ли я сыграть хорошо? Не знаю. Мозг разрывался.

Хелена информировала меня о том, что происходит. Она сразу же поехала в госпиталь. Все кричащие вокруг нее люди не говорили по-английски, а она вряд ли знала хотя бы слово по-итальянски. Она моментально потерялась, она ведь ничего не понимала, кроме того, что это было срочно. Доктор просил её подписать какой-то документ. Какой документ? Она не имела понятия. Но времени думать не было, и она подписала. В таких ситуациях люди что угодно подпишут. Потом появились другие документы, она и их подписала. Потом у неё забрали Макси. Это было тяжело. Могу это понять.

Она была в каком-то трансе. Где я, что происходит? Макси слабел. Но Хелена, стиснув зубы, переносила всю тяжесть ситуации и продолжала надеяться. Это всё, что она могла сделать. Макси был в другом месте, с докторами, медсёстрами и другими людьми. Постепенно она начала понимать, в чём была проблема. Его желудок не работал, так, как нужно. И пришлось оперировать.

А я был на Сан-Сиро в окружении сумасшедших фанов. Было трудно сосредоточиться. Но я решил, что буду играть. В основе. Наверное. Всё расплывалось перед глазами. Думаю, что играл я тогда не очень хорошо. Да и мог ли я играть хорошо? Помню, Манчини стоял у бровки и жестами показывал, что через пять минут заменит меня. Я кивнул. Да, я уйду с поля, я бесполезен.

Но через минуту я забил гол и подумал: иди-ка ты, Манчини, к чёрту! Попробуй только сейчас меня заменить! Я закончил матч, и мы выиграли. Я играл на эмоциях: ярости и беспокойство овладели мной. А сразу после матча я ушел. Не сказав ни слова в раздевалке. Я не вспомню, как я уехал. Сердце готово было выпрыгнуть. Но я помню больничный коридор, запах; помню, как бежал, спрашивая у всех, куда, куда бежать? Наконец нашел палату, где Макси лежал с множеством других детей в инкубаторе. Казалось, что он стал ещё меньше. Как маленькая птичка. В тело и нос были вставлены трубки. Из меня словно вырвали сердце. Я посмотрел на него, на Хелену. И что я сделал дальше? Куда-то исчез тот крутой парень из Розенгорда.

– Я люблю вас обоих. Вы для меня всё. Но я не могу тут находиться, иначе совсем с катушек съеду. Звони мне, как только что-нибудь случится, – сказал я и убежал оттуда.

Не надо было поступать с Хеленой, оставлять её одну с ним. Но я просто не мог справиться с этим, я был в панике. Я ещё больше возненавидел больницы. Я вернулся в отель и, наверное, вновь играл в Xbox. В таких ситуациях это меня обычно успокаивает. Рядом со мной всю ночь лежал мобильный телефон, и иногда я просыпался, готовый к любому ужасному известию.