Текст книги "Любовь красное и белое"

Автор книги: Давид Беньковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

– Позвольте вмешаться в ваш разговор… – говорит слабак с коляской и подходит к нам поближе. – Вы упустили одну существенную деталь, – обращается он к Сандре. – Они из-за нее бьются. – И показывает на Мажанну, которая сладко покусывает свои полные губки.

О, какие же у нее полные губки, какие аппетитные губки! Полные губки! Сексуальные губки. И увлажняет их, облизывая. И, увлажненные, блестят ее полные губы!

– Из-за нее эта война началась. Война всегда из-за Прекрасной женщины начинается. – Слабак брезгливо морщится. – Красота провоцирует. – Он прищуривается, разглядывая Мажанну. – Вы только посмотрите, какая она красивая! Боже мой, какая же она Красавица! – Опирается о коляску. – Каждый хочет такой обладать. Любой ценой. – И смотрит на нас. – А что на это Красавица скажет? Да что она может сказать? Губки бантиком сложила и моргает своими миндалевидными глазками. И счастливая такая от того, что из-за нее двое бьются. Чувствует себя настоящей женщиной! Мужчины бьются за ее взгляды! О, как же ей нравится, что они тут из-за нее сражаются. И кровь ради нее проливается, мужская кровь льется. И как же ее, должно быть, возбуждает запах мужской крови. И уйдет она с победителем! Уйдет с сильнейшим. Он обнимет ее так, что она о белом свете забудет. «Ну что я могу сделать? – думает наша Красавица. – Я слабая женщина, которой нечего сказать, а они такие сильные, большие и умные. Лучше я подожду, тихо посижу и посмотрю на птиц, облака и маникюром своим полюбуюсь».

– Они сражаются, потому что мозги у них так устроены. А может, комплексом Эдипа страдают. Что, впрочем, одно и то же! – Сандра тяжело вздыхает. – Бороться, бороться, бороться. За женщину или за что-нибудь другое… Ничего с этим не сделаешь…

– А у нее как мозг устроен?! – Миллионер-слабак указывает пальцем на Мажанну, рассматривающую свои ногти. – Разве она не понимает, что происходит? Разве не может успокоить этих глупцов? С одним поговорить, другому объяснить, сказать, что они рехнулись. Или просто уйти отсюда, перестать мозолить им глаза. Но нет, ничего подобного. Она будет делать вид, что ничего не понимает, ничего не знает и ни одного слова не проронит! Ну, что ты молчишь, дорогая Сандра?! – Слабак, жестикулируя, задевает коляску. Из нее снова выпадают формочки. – Потому что вам, женщинам, так удобно, Сандра! – Слабак терпеливо укладывает формочки в ведерко. – Вам выгодно быть красивыми идиотками рядом с сильными мужчинами! Ведь рядом с мужчинами вам не нужно ничего делать! Вы не хотите брать на себя ответственность, хоть какую-то часть ответственности! – Миллионер кладет в коляску последнюю формочку и выпрямляется. – Потому что все вы делитесь на два типа – на рвущих на себе волосы истеричек и глупых кукол, – зло говорит он. – Редко можно встретить женщину, которая хоть иногда думает о мужчине и ради общего блага его успокаивает.

Что он несет? Как там, у песочницы, фантазирует. Женщина должна быть именно такой, как Мажанна, – красивой и стройной, тихой и спокойной, мягкой, милой и прежде всего послушной. И самое главное – скромной, чтобы стояла, потупив взор, и голоса не повышала. Как же приятно такой женщиной заниматься, как приятно о ней заботиться, а она будет делать то, что ей велят, и восхищенно без конца повторять: «Павча, какой ты замечательный!»

– Вы сами виноваты. – Сандра бессильно опускает руки. – Вы сделали из нас рабынь… – грустно произносит она замогильным голосом. – Нам возбранялось говорить. Нам нельзя было и рта раскрыть. А если бы одна из нас решилась, то выглядела бы так, как они. – И показывает на нас с Алексом.

– Красавица не хочет быть рабыней? – тихо спрашивает слабак. – Но это же так удобно…

Бесит меня его болтовня, а Алекс, напротив, слушает, проникся и как будто расслабился. Я не стал дожидаться другого момента, сделал выпад в его сторону и как ударю его что было сил по лицу. Послышался хруст, должно быть, на этот разя выбил ему зубы! Поразительно! Теперь у него кровь изо рта идет.

А слабак вздрагивает, отворачивается, закрывает рукой глаза. Какой же он нежный, слабый, впечатлительный! Настоящий Современный Мужчина.

– Что вы делаете?! – Слабак, преодолев себя, открывает глаза и обращается к нам. – Как вы можете?! – восклицает он. – Как вы можете быть такими глупцами и совершать нелепые поступки ради какой-то Куклы?! Не стыдно вам? Вы с ума сошли?! Ведете себя, как последние идиоты!

А мы с Алексом стоим как вкопанные. Алекс вытирает рукой кровь, льющуюся изо рта. Оба смотрим на слабака. Не много ли он себе позволяет? Посмотрели друг на друга. Даже словом не обмолвились, достаточно одного взгляда было, мужского взгляда, чтобы мы поняли, что делать. В тот же момент подскочили к нему. Я отшвырнул коляску. Она перевернулась, и из нее выпали пластиковые игрушки.

– Что ты сказал? Ну, повтори! Я глупец? – Алекс как даст ему по лбу. Тот хватается за лицо и падает.

Я даже не успел как следует ему вмазать, он уже на земле лежит. У меня не оставалось другого выхода, как пинать его куда попало.

– Перестаньте! Оставьте его! – Сандра пытается его защитить.

– Заткнись, баба! – Алекс отпихивает ее одним движением.

– Опомнитесь! – Сандра с трудом встает с камней.

– Это я идиот? Я с ума сошел? – Склоняюсь над слабаком. – Ты, должно быть, не знал, с кем разговариваешь! – И бью его.

– Как вы можете, как можете? – Сандра держится за голову. У нее, наверное, лоб разбит. – Гибель, гибель идет! Из-за вас! – И она сжимает кулаки.

Алекс хватает коляску, поднимает и опускает на слабака. Несколько ударов, и коляска разваливается, а то, что от нее осталось, Алекс бросает вниз.

Слабак лежит неподвижно. Пожалуй, пора его оставить в покое.

– Урод, – бормочет Алекс.

– Так ему и надо, – добавляю я.

Обмениваемся взглядами. Как по команде, поднимаем кулаки. Мажанна сидит у стены на ровном расстоянии от каждого из нас. Как ее схватить и увлечь за собой? Как прикончить Алекса, чтобы он лежал рядом с этим слабаком?

И вдруг появляется Майя. Не могу понять, откуда она здесь. В ярком платье, в котором ушла в свой книжный клуб. Ее нельзя не заметить. Мы оба уставились на нее, а она удивленно смотрит на нас. Глаза ее на блюдца становятся похожи. Откуда она взялась? Может, попить принесла? Так пить хочется под палящим солнцем, губы смочить, как обычно делают во время поединков. А может, она какую-то важную бумагу принесла? Наверняка! Какой-нибудь план от Деда. Что делать, чтобы одержать победу, как перегруппироваться. Или сообщение о подкреплении.

– Павел, что случилось? – Она рассматривает мое лицо. – Что здесь происходит? – оглядывается по сторонам моя жена. – Что вы здесь устроили? – Хватается за голову. Замечает лежащего без движения слабака. Склоняется над ним. – Боже, что здесь происходит?! Что здесь происходит?! – повторяет она, как испорченная пластинка. – Что с вами? – Тут она обращает внимание на сидящую у стены Мажанну. Внимательно на нее смотрит. Хмурится. Видно, неприятная мысль приходит ей в голову. Майя трет лицо, закрывает глаза. – Вы из-за нее подрались? – спрашивает моя жена, качая головой. – Вы с ума сошли? – Прямо будто слабак это говорит, который лежит на камнях. Бабские речи!

– Инструкции принесла? – спрашиваю я Майку шепотом. – Приказы от Деда принесла, как дальше бой вести?

– Павел, что ты несешь? – Майка смотрит на меня непонимающим взглядом.

– Я ничего не могла сделать. Пыталась… – К Майке подходит Сандра. – Они такие. И всегда такими будут. Мне очень жаль… – Она опускает глаза. – Все это плохо кончится, очень плохо… – С этими словами Сандра исчезает в стене.

Майя смотрит туда, где только что стояла Сандра. Бессильно опускает руки и голову. Бедной, маленькой Маечке нужно помочь. Она стоит, растерянная, и не знает, что делать, но вдруг оборачивается к Мажанне, сжимая кулаки.

– Убирайся отсюда, уходи! – кричит она. – Смотри, что ты наделала. Вон!

– Я? – отзывается Мажанна первый раз с тех пор, как мы здесь оказались. – Я? А что я? – щебечет она сладким голоском. А я представляю, как бы она могла щебетать: «Павча, какой ты замечательный». – Это они, все они. Что я могла сделать? Не могла же я вмешиваться!

– Иди, Павел, надо тебя перевязать. – Майя берет меня за руку. – И тебя, Алекс, тоже. А с ним что? – указывает она на лежащего слабака.

Значит, она санитарка! Я знал, что она тоже в нашем подполье, в отряде Деда. Пусть она не принесла приказов, не служит связисткой, зато стала санитаркой. И у нее наверняка есть вода. Но я с поля боя не уйду. Пусть она здесь меня перевязывает. Я же не могу оставить Мажанну с ним. Потому что он, как я вижу, никуда уходить не собирается. Однако Майя решительно тянет меня за собой. Крепко держит мою руку.

Открываю глаза. Вижу над собой ее лицо и потолок. И понять не могу, сон это был или явь. А она смотрит на меня также, как там, в крепости на меня смотрела. И удивленно хмурится.

– Павел, что случилось? Что случилось с твоими глазами? – Садится рядом со мной на диван.

Нет, похоже, Сладостная Дремота меня покинула, раз я на диване лежу. Проверяю, целы ли все зубы. Целы. Что за глупости, что за глупости приходят в голову? Но глаза широко открыть не могу.

– Что с тобой стряслось, Павел? – снова спрашивает Майя.

А я не знаю, что ей ответить. Притворяюсь, будто сплю, ничего не понимаю. Бормочу, что все расскажу, а пока еще сплю. Неужели он там с Мажанной остался? Нервно переворачиваюсь на диване. Где Алекс? В восьмой квартире у моей Мажанны?

– Павел, дай я осмотрю твои глаза. – Майя не дает себя обмануть. – Ты обо что-то ударился? Прикладывал лед, Павел? Делал компрессы со льдом?

– У тебя есть что-нибудь попить? Ты фляжку с водой захватила? – спрашиваю я, чтобы выиграть время. – Очень пить хочется.

Не знаю, отчего у меня такая жажда – от солнца палящего или от водочки, которую мы у Алекса пили.

Слышу ее шаги. За водой, наверное, пошла.

Но она не возвращается, все ходит по квартире. В комнаты заглядывает, в ванную и туалет. Воды найти не может?

– А где Виктор? – Она снова стоит надо мной. – Он дома?

Малыш? Был дома. Я его у телевизора оставил. Разве его там нет? Но разве я могу сказать Майе, что оставил его у телевизора? Тогда где же он? Пусть она меня в покое оставит! Лежу и глаза не могу открыть. Дремота, пусть ко мне вернется Сладостная Дремота!

– Пить хочу, – говорю я, потому что во рту пересохло.

– Где наш сын? Павел, что происходит? – Майя повышает голос. – Отвечай, черт возьми! Его нигде нет, ты слышишь! С кем ты его оставил? – нервно кричит она. А у меня от ее крика снова голова начинает болеть. – Он у соседей? Что с тобой?! – И слышу, как она убегает.

– Нет, не у соседей, – отвечаю сам себе, – хотя у меня и были такие планы, но сосед был занят приготовлением кашки. – Так где, черт побери, этот Малыш? Надо постараться открыть глаза. А может, и не надо. Может, она сама его найдет. А я пока полежу. Не буду вставать без надобности.

– Ты разрешил ему играть на компьютере? – кричит она из моего кабинета. – Компьютер включен! Я же тебя просила не позволять ему играть. Павел, ребенка нигде нет. Ты слышишь? Где Викторек? – И снова прибегает в гостиную.

– Не знаю, – отвечаю я, потому что уверен – больше не продержусь, не удастся мне отвертеться, тем более, что и самому интересно, где он. – Включил ему фильм, а сам задремал, – признаюсь я, не открывая глаз и не поднимаясь с дивана.

– Но его же нет у телевизора. И ты не знаешь, где он? – Майя пытается успокоиться.

– Ну, не знаю я… – И медленно поднимаюсь с дивана.

– Знаешь, Павел, у меня все это в голове не укладывается. Как это ты не знаешь, где он?! – Майя снова повышает голос. – Павел, я с тобой больше не могу. – Слышу, как она ходит из стороны в сторону. – Что делать? Что делать? Может, он ушел? Дверь была открыта. – Она разговаривает сама с собой. – Нужно его найти, может, он к соседям пошел, может, на лестнице стоит, а может, во дворе. Ты должен был с ним сидеть! – снова кричит она, а у меня голова раскалывается. – Что ты делал, дебил?!

Я падаю на диван. Если она будет так себя вести, пусть не рассчитывает, что я встану. Пусть думает, что говорит.

– В голове все это не укладывается! – кричит она на всю квартиру. У меня даже глаза открылись от этого ее крика. Несмотря на отеки открылись. Вот что бабьи крики делают. Мертвого поднимают. – А ты все лежишь?! – Я слышу ее громкое недовольное сопение – так Дед обычно сопит. – Ты встанешь или нет? – Жена хватает меня за рубашку. – Ладно. Буду сама его искать. Еще пожалеешь об этом, Павел, вот увидишь!

Майка выходит и захлопывает дверь.

Воцаряется тишина. Вытягиваюсь в полный рост. Сейчас Малыш найдется. Ну, а куда он мог деться? Умный мальчик, может, к Депутату и Министру пошел. Но как он мог один пойти? Он один из дома не выходит. А может, он решил самостоятельность проявить. Не захотел папу будить, которого Сладостная Дремота сморила. Сыночек любимый. Закрываю глаза. Голова вроде меньше болит, только жажда мучает. Тишина, покой, вот я и лежу, лежу и не шевелюсь и не собираюсь шевелиться, даже если жажда станет невыносимой. Лежу спокойно, как будто на спине плыву.

Вдруг слышу какие-то шорохи, тихие шаги. Может, Сладостная Дремота ко мне возвращается? И снова я в каком-то странном месте оказываюсь. Лежу, отдыхаю.

– А, здравствуй, Павел, – слышу над собой голос, незнакомый и знакомый одновременно. – Я вошла, дверь была открыта. Смотрю, спишь, дорогой мой. Ну, не буду мешать. Спи, спи. Я разденусь в прихожей. А потом на кухню пойду. А ты спи, спи.

Теща! Я совсем забыл о том, что она приехать собиралась, забыл. Теща приехала, мама, мамочка. Может, она и Теща, но в то же время Мать! Этот голос, такой знакомый. А может, это не Теща, а моя Мама, но даже если Теща, то она все равно Мама. И я могу полежать, поспать. С закрытыми глазами, в объятиях Сладостной Дремоты. Потому что Мама приехала и всем займется.

– Мама, будь добра, принеси мне воды, – прошу тихо и вежливо.

– Сейчас, сейчас, Павел, несу. – Я слышу ее каблуки на кухне. Она наливает и приносит мне воды. – На, Павел, попей и спи, спи.

Поднимаю голову. Еле-еле открываю глаза. Теща подает мне воды, а она ведь всегда мне повторяла, что я для нее как сын, потому что у нее своего не было, только Майя. Выпиваю залпом целый стакан. Немного лучше становится, уж очень пить хотелось. Жажда меня мучила невыносимая. Должно быть, бигос с водочкой нарушили мой водный баланс.

– Павел, Боже мой, что с тобой случилось? – вдруг восклицает она. А голос у нее высокий, сверлящий. – Бог мой, Павел, на кого ты похож стал?

– Ничего, мама, ничего, так… – И только рукой махнул.

– Понимаю, Павлик, понимаю, – говорит мама многозначительно. – Ваши мужские дела. Ты, должно быть, подрался, Павел… – Я слышу в ее голосе нотки удивления. – Но надо, Павел, что-то с этим делать. Так же нельзя. И болит, наверное, ой как болит, бедняжка. Нужно что-нибудь холодное приложить. Не поздно ли? Надо было сразу лед приложить. Ты не прикладывал? А где Майка? Где она? Она знает, что с тобой случилось?

Молча киваю и машу рукой.

– И так тебя оставила, Павлик? Как она могла оставить тебя одного в таком состоянии? Я тебе сейчас компресс со льдом сделаю. Обязательно надо холод приложить. Обязательно. Лед приложить. Куда она ушла, куда снова понеслась?

Слышу, как Теща открывает холодильник. Чем-то шелестит, что-то делает, закрывает дверцу. И возвращается ко мне.

– Вот, Павел, два мешочка со льдом и полотенце. На, положи себе на глазки. – Она садится на диван у моих ног. – Скажи мне, Павел, пока ее нет, как вы живете? Ничего не изменилось? Она продолжает проводить время в своем клубе, и дом ее не интересует, ребенком не занимается, тобой тоже? Ничего не изменилось?

Я снова машу рукой, а что я на это могу сказать?

– Что с ней случилось? – Мама тяжело вздыхает. – Я так старалась хорошо ее воспитать. Как такое могло случиться, Павел, не знаю.

Хлопает входная дверь. Беспокойные шаги на терракотовом полу в прихожей. Должно быть, Майя вернулась.

– Его нигде нет, нигде! – Она вбегает в гостиную, рыдая. – О, мама! – Голос становится ледяным. – А что ты здесь делаешь? – спрашивает она, стоя на пороге гостиной. – Ты когда приехала? – Как будто не знает, что прямо перед ее приходом.

– А ты где летаешь? – Мама встает с дивана. – Видела, что с Павликом? – спрашивает Теща немного раздраженно и сердито.

– Видела, видела… – цедит сквозь зубы Майя. – Попросила его посидеть с Викторком, и Викторек пропал. Он заснул, а ребенок пропал.

– А зачем ты, Маечка, оставила Викторка с Павликом? Что с тобой, Майка? – заботливо спрашивает мама.

– Мне на работу надо было, в клуб, на четыре часа, вот я и оставила Викторка с его отцом. – Майка повышает голос. – Я вернулась, а ребенка нет. Зато он спит, как убитый, да еще лицо все синее, как будто его кто-то избил, и не хочет сказать, что случилось.

– Успокойся, Маечка. – В голосе мамы по-прежнему звучит забота. – Может, у Павла был какой-то важный разговор, какие-то свои дела, я в этом уверена. Насколько я знаю Павла, это может быть связано с его работой. Может, ребенок ему мешал. Вот все это и случилось. А теперь ребенок пропал.

– Что ты говоришь, мама, что ты имеешь в виду? – кричит Майя. – Ты не понимаешь, что Викторка нет? И ты еще заявляешь, что Малыш ему мешал. – Майя почти плачет. – Разве он не может посидеть с ним несколько часов? И что у него были за дела, если он спать лег, а сначала в драку влез? И это, конечно, связано с его работой! Я не буду с тобой это обсуждать, ведь ты ничего, кроме него, не видишь. Нам надо найти Викторка. Вставай, Павел. Где Дед? Может, они вместе гуляют? Нет нигде этого старого кретина. Ищи Деда, слышишь?! – кричит Майка на всю гостиную. – Ты знаешь, куда он ходит и где валяет дурака!

– Маечка, крики здесь не помогут. – Мама сохраняет спокойствие. – Павел сейчас не в самом лучшем состоянии и должен лежать, а не ходить. Ты иди, поищи Деда, но прежде всего своего ребенка! – Мама начинает терять терпение. Почти кричит.

Становится совсем тихо. Майка на мгновение замирает, потом срывается с места, и вот я уже слышу ее шаги в прихожей на терракотовой плитке и грохот захлопнувшейся двери.

Тут громко открывается входная дверь. Слышу плач, вернее, крик Малыша. И позвякивание шпор Деда. Значит, они гуляли, Дед его увел, Дед им занимался, когда меня Сладостная Дремота захватила… Дорогой мой Дед и Отец в одном лице!

– Где вы были? – Следом за ними в квартиру вбегает Майка. – Что с ним? – Склоняется над Малышом. – Иди ко мне, Викторек! – И обнимает его.

Малыш дрожит. И снова Слезы, Слезы. Вечно он плачет. Что из него выросло?

– У него лоб разбит! – кричит Майка на всю квартиру. – Что это?! Что произошло?! Что Дед опять выдумал? Я же вам велела держаться подальше от Викторка!

– Молчи, женщина! – Теперь кричит Дед. – Мы были на маневрах, осваивали методы ведения партизанской борьбы в городе. Я взял его с собой, чтобы он немного возмужал, познакомился с настоящими польскими традициями. Собрал целую ватагу детей, одни штурмовали, другие – обороняли. Я отдал приказ атаковать, и твой сын, женщина, отважно ринулся в бой. Он шел в первой линии атаки и был ранен. Был ранен кирпичом. Защитники стреляли метко, но он решительно, без колебаний, пошел в атаку. Смелый он, я вижу, выйдет из него толк.

– Кирпичом?! – Майка чуть сознание не потеряла. – Что вы наделали?!

– Ну, не целым, – спокойно отвечает Дед. – На войне, как на войне, могут быть жертвы. А Польша требует жертв и посвящения. И ты как мать, мать сына, должна об этом помнить, и пребывать в беспокойстве, и молиться за него. Мы живем не в Австралии, а в Польше, и такова обязанность каждого молодого мужчины, а бабьи крики здесь не помогут. Надо обработать ему рану – до свадьбы заживет. Радуйся, что он вернулся… А ты, Виктор, перестань хныкать. – Дед обращается к Малышу. – Ты отлично сражался. Представлю тебя к награде. Ты, Виктор, должен знать, что каждый мужчина обязан защищать свою страну, родину и даже может погибнуть. Быть мужчиной, мужчиной в такой стране, как наша, большая честь!

– Да вы ненормальный! – восклицает Майя. – Я же говорила: не желаю, чтобы этот ненормальный старик занимался Викторком и куда-то его водил! Я говорила, чтобы он держался от него подальше! Ребенку лоб нужно зашивать! Нам надо ехать в больницу! Неизвестно, что у него с головой.

А Малыш все кричит. Кровь на лбу. Майка уводит его в ванную комнату.

– Да не плачь ты так, ну, ты же не баба! – Дед идет следом за ними. – Я тебе расскажу, о чем ты должен знать, сын мой. Ни одна баба тебе этого не расскажет. Перестань плакать и послушай меня. Скакали мы галопом через какой-то городишко. Вдруг начали в нас стрелять. Трудно было понять, с какой стороны, так всегда бывает во время битвы в городе. Пули летели со всех сторон. Оказались мы на главной улице. И вдруг мне в ногу попали две пули. Я чувствовал теплую кровь в сапогах, ощущая, как она сочится, но самообладания не утратил, пришпорил коня и выбрался из того ада. А когда мы расположились в лесу и нас окружили, я отдал приказ выбираться из окружения поодиночке. Неприятель подошел на расстояние вытянутой руки. И тогда я выстрелил. Из собственного револьвера. Я видел, как враг упал. Зашел сбоку, так, чтобы он не мог меня видеть, и застал его врасплох. А когда он обернулся, я выстрелил ему в грудь и, к счастью, попал прямо в сердце. Он даже не успел прицелиться. Упал как подкошенный, как тряпичная кукла. Ну а если бы не я его, то он бы – меня. Такова мужская судьба. Либо он – либо я. Других вариантов нет, Виктор… Такова война…

– Выйдите отсюда. Прекратите рассказывать всякие ужасы! Он маленький ребенок и ничего не понимает. Перестаньте. Вы ненормальный! Я не хочу, чтобы мой ребенок заразился вашей болезнью!

– Эта болезнь называется любовью к Польше! И я горжусь тем, что болен, как ты выразилась, этой болезнью! – Дед величественно покидает ванную комнату и выхватывает из ножен саблю.

Малыш прижимается к Майке и кричит еще громче. У нее что-то падает из рук. И от всего этого шума у меня еще сильнее болит голова. Глаза опухли, открываются с трудом, я почти ничего не вижу. Падаю на диван.

– Павел, я тебя умоляю, встань! – Майя выглядывает из ванной. – Павел, сделай же что-нибудь. Забери отсюда своего ненормального Деда! Иначе я за себя не отвечаю!

Что эта Майя несет, что она несет? Как я могу забрать Деда и Отца в одном лице, который такие важные вещи говорит и саблю высоко поднял? Тем более у меня компрессы со льдом на глазах и я почти ничего не вижу. Да и Мама велела мне отдыхать!

Майя несет на руках Малыша в его комнату. Он больше не плачет. Успокоился. Только всхлипывает. Снова на руках его носит, маменькиного сынка из него делает!

– Маечка, успокойся. – В комнату следом за Майей входит Мама. – Покажи мне его рану. Ты ее промыла? Посмотри, все не так страшно. Кость цела. Наверняка ничего серьезного. Подумаешь, кусочек кирпича. Это всего лишь синяк, припухлость, а не рана. Надо лед приложить.

– Мама, принеси из холодильника лед и выйди! – Майя говорит тихо, но так твердо, что Теща молча идет на кухонную половину и возвращается с компрессом, похожим на мои. Майя выпихивает ее из комнаты и захлопывает дверь перед ее носом.

– Ладно, ладно. Плохо я дочь воспитала. – С этими словами Мама возвращается в гостиную.

Воцаряется тишина. Майя у Малыша, Мама хозяйничает на кухонной половине. Как же я устал от этих криков и всего этого хаоса! Глаза открыть не могу. А Сладостная Дремота только и ждет, когда тишина наступит. Да и водочка родимая, которую я выпивал во время футбольного матча, дает о себе знать в виде не самого лучшего самочувствия. Вот я и лежу, лежу. И снова ко мне Сладостная Дремота приходит, долгожданная Сладостная Дремота заключает меня в объятия. И вижу я, как Виктор выходит из своей комнаты. Один выходит, Майки рядом нет. Выходит, но какой-то совсем другой. Повзрослел, стал настоящим мужчиной лет двадцати. Высокий, стройный, над его верхней губой усы пробиваются! Смотрю на своего взрослого сына. Как мой Виктор вырос! Одет в камуфляжную форму, шкуру пантеры напоминающую, а на рукаве – бело-красная повязка. Гордость, огромная гордость меня переполняет. Мой сын, мой повзрослевший сын в военной форме! А на голове у него окровавленная повязка.

В ванной стоит Дед с поднятой саблей. Он напоминает изваяние или памятник герою, сражавшемуся за родину. А Малыш, вернее, мой взрослый сын подходит к Деду и как-то нерешительно с ноги на ногу переминается. Повязку на голове поправляет. На лице появляется гримаса боли.

– Дед, зачем ты этот приказ отдал, а, Дед? – И смотрит на поднятую саблю Деда.

– Потому что нужно отдавать приказы. – Дед хмурится, саблю не опускает и взгляд не отводит. Смотрит решительно и смело. – А как ты это представлял? Я командир и должен отдавать приказы. Так повелось – отец отдает приказы сыну.

– Но зачем ты отдал этот приказ? – Виктор поправляет окровавленную повязку. – Больно, очень больно… – Он держится за голову.

– Все, вся Польша ждала этого приказа, – нетерпеливо отвечает Дед. – Все мы к нему готовились, и только о нем и думали. Так было нужно. Не было иного выхода. На мне лежала ответственность. И я отдал этот приказ. И не тебе, Виктор, его оценивать. Его надо чтить. Так, как чтят отца своего…

– Но этот приказ никому ничего хорошего не принес. – Виктор держится за голову, его лицо искажено болью. – Как же больно…

– Перестань жаловаться. Хватит! Будь мужчиной! – Дед зло сопит. – Ты что – баба? Я и так знаю, что тебе больно. Но вы все хотели пойти в атаку, биться, хотели показать им, что мы сильны и готовы мстить… Я должен был отдать этот приказ. Должен! Вы хотели, чтобы я его отдал. Сейчас ты уже не помнишь, но вы с нетерпением его ждали, буквально рвались в бой.

– Но мы проиграли, Дед, проиграли, Отец. Надо признаться в том, что мы потерпели полное поражение… – Виктор утирает Слезы. – Весь город в руинах… а был такой красивый город…

– Что ты несешь?! Довольно ныть. Не веди себя как баба! О каком поражении ты говоришь? Неправда! Подумаешь, несколько домов и улиц! Что это значит в сравнении с вечностью?! Мы победили и доказали, что даже на коленях будем стоять с гордо поднятой головой. Мы одержали великую победу. Главное для нас – победа духа, которая придает сил будущим поколениям! – заявляет Дед. – Главное – честь и достоинство!

– Дед, Отец… – Виктор закрывает лицо руками. – Почему ты нас тогда не остановил? Отец, мы ведь так молоды, так молоды… Ты обо всем знал, а мы… Ты же знал, что мы ничего не понимаем. Я думал, атака – это веселая игра. Ветер развевает волосы, свист в ушах, топот копыт и уверенность в том, что в тебя не попадут, тебя не убьют. Дед… я не знал, как это бывает, когда в тебя попадает пуля. Дед, зачем ты бросил нас, как камни в окоп? Дед, мы не камни, мы люди, и когда в нас попадает пуля, мы ужасно страдаем, испытываем такую боль, что по-звериному выть хочется. Отец, Дед, я ничего этого не знал. Дед, Отец, ваша обязанность – беречь своих сыновей! Я не знал, что потом становится так холодно, так невыносимо холодно, и силы уходят, а потом уже не болит… просто холодно… Отец, ведь ты об этом знал, так почему же отдал этот приказ? – Виктор плачет. – Дед, ведь это не в первый раз! Дед, столько уже было бессмысленных приказов. И ты знал об этом!

Вдруг из комнаты Виктора выходит какой-то малыш, может, они вместе в садик ходят. Нет, этот немного старше. На спине ранец висит, на ногах – кеды. Похоже, школьник.

– Приказы, приказы! – кричит он тоненьким голоском. – Я уже отдал приказы. Сначала подожжем пивоварню! – И подпрыгивает, машет руками. – А когда наступит полнолуние, мы с ребятами-заговорщиками двинемся из Лазенок на арсенал и дворец Бельведер. [17]17
  Намек на Ноябрьское восстание 1830 г.


[Закрыть]– И делает вид, что стреляет, складывая пальцы наподобие пистолета: – Пиф-паф, та-та-та-та-та! – Ложится на живот у ног Деда. – Та-та-та-та! Я уже отдал приказы!

– Ну что ты плачешь! Ну что ты, как баба, ноешь, Виктор? – Дед топает ногой. Зловеще звенят шпоры. – Посмотри на этого мальчика. Какой настрой, какая любовь к родине, какое стремление к свободе! – Показывает на бегающего по прихожей ребенка. – Он национальный герой, Виктор. Бери с него пример! – Дед снова поднимает голову и смотрит на острие воздетой вверх сабли.

Виктор садится на стульчик, которым мы пользуемся, когда обуваемся. Закрывает лицо руками. Повязка спадает с его головы. В волосах видна спекшая кровь.

– Ты должен знать, сын мой, чт о мужчине больше всего к лицу. – Дед взмахивает саблей, отчего сотрясается все его тело, звенят пряжки, застежки, крючки, которых на его мундире и сапогах бесчисленное множество.

– Сладостная Дремота… – бормочет Виктор.

– Без шуток! – восклицает Дед басом. – Я тебе говорю то, что может в жизни пригодиться, а ты шутки шутить вздумал. – Он тяжело вздыхает. – Мужчине, Поляку больше всего к лицу смерть. Запомни это, Виктор, запомни! А женщине, Польке, лучше всего в черном ходить и слезы утирать. Такие они тогда красивые!

– Пивоварня не загорелась! Ничего не видно, темно, кромешная тьма! – Мальчик встает с пола. – Ребята-заговорщики забыли спички взять. – Он неуверенно осматривается. – Темно, темно! Ну и ладно. Мы в темноте выберемся из укрытия и побежим к Бельведеру. – Поправляет рюкзак, висящий на спине. – И мы не сможем найти этого тирана Князя Константина, будем бегать по комнатам, но он скроется раньше, и когда окажемся во дворе, то столкнемся с генералом Жандром, бегущим в конюшни, и из-за его сходства с Константином проткнем генерала штыками, а потом, растерянные, обратимся к генералу Потоцкому, чтобы он взял в свои руки командование над нами. Но Потоцкий откажется, тогда мы и его проткнем, потому что как же это – отказаться возглавить заговорщиков? Весело будет! Только темно. Не удалось поджечь эту чертову пивоварню. И луны не будет. Хотя с луной было бы интереснее. – Он открывает дверь и, подпрыгивая, выбегает на лестницу. Рюкзаком задевает полочку, с которой падают тюбики губной помады и рассыпаются по полу.

Дед по-прежнему стоит неподвижно с поднятой вверх саблей. Похож на памятник. Словно из гранита высечен или из бронзы отлит. Черты лица еще четче стали, орлиный нос еще сильнее выделяется. Саблю сжимает мускулистая, монументальная рука.

Из кухонной половины приходит Мама. Идет медленно и степенно. В руках держит венок. Ленты, которыми он оплетен, тянутся по полу. Она подходит к Деду и возлагает венок к его ногам. Дед вздрагивает. Опускает голову и смотрит на Маму.