Текст книги "Ловец Снов (СИ)"
Автор книги: Дарья Вознесенская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)
Глава 15
Девица в рубахе порванной, будто ничего не видя, не ведая происходящего, идет босая, пошатываясь, по обагренной кровью траве. Волосы её смешались с землей, глиной и листьями. Лицо исцарапано, глаза смотрят безумно.
Раздается странный звук и девица, вздрогнув, останавливается.
Снова странный звук. Стон? Она с опаской, медленно-медленно поворачивает голову, смотрит туда, откуда стон раздался, будто только начинает осознавать, что происходит. И тут же руки к лицу прижимает, прикрывая открытый в ужасе рот.
Увидела, кто стонал. Человек, залитый кровью. На таком же человеке лежащий, только тот, что снизу, уже не может ни стонать, ни говорить.
Мертв потому что.
Та, что когда-то можно было назвать красавицей, все смотрит и смотрит, оборачиваясь, на картину страшную, дикую, никогда до сих пор невозможную – тела, много тел, вся раздерганные, расхристанные, разбросанные по сырой земле, по камням, не по людски разбросанные.
Неживые.
Тут уж сердечко ноет от картины этой, перекрывает горло так, что ни один вздох невозможно сделать. Схватывается она за сердце, уговаривая, чтобы не болело. Схватывается, да чувствует, что пальцы её мокрыми делаются.
Опускает глаза и видит, как на её когда-то белоснежной рубахе, в районе груди, распускается красное пятно…
Я с хрипом очнулась и забилась в путах, горяченных кандалах, сжавших мои плечи, талию, руки. Затрепетала, что пойманная в силки птица, застонала, что ветер в горах. И тут только осознала, что крепко меня маг Светлый держит; держит, к телу живому, горячему да надежному прижимает, покачивает, слова добрые, успокаивающие шепчет, волосы целует, увещевает:
– Тише, тише Русланочка, это сон, всего лишь кошмар жуткий, все, нет его, убежал, исчез и не вернется, не будет мою красавицу мучить.
Замерла на мгновение, как струна натянутая, а потом обмякла, уверовав, что все закончилось, неправда всё это – видение. От облегчения, от отсрочки разрыдалась я, с всхлипами громкими, некрасивыми; уткнулась в грудь Дамира, вжалась в руки его, пальцами в рукава камзола вцепилась.
Да, видение возможное, в будущем, но его еще предотвратить получиться может. Знать бы только, где трава та растет, где девица та ходит, чье лицо, незнакомое мне, я хорошо рассмотрела.
Что-то ударило в мою спину.
Рыдания были прерваны самым неприятным образом – вонючей костью, запущенной злой рукой. И тут же еще пару огрызков полетели.
– Тихо там, гаденыши! Спать мешаете.
Маг рыкнул, развернул меня, чтобы прикрыть от отбросов, чем невольно пошевелил клетку нашу, подвешенную на пару метров над землей. Клетка заскрипела, растревоженная, и уже несколько голосов на все лады ругаться начали на пленников.
Мы затихли и маг еще плотнее меня к себе прижал, по голове успокаивающе начал гладить, а сам кипел прям ощутимо. Да только что мы могли сделать? Ведь попали в Лес Блуждающий, о котором только слышать могли, но все думали, что сказки это, да наговор.
Лес этот, по всему континенту бродящий, порожденный силами древними, проклятиями странными, мог быть обнаружен где угодно; и скрывались в нем, как оказалось, разбойники лютые, что ловили нерадивых путешественников. И ведь чуяла я что-то странное, когда входила сюда! Да только не распознала сразу – то была потеря сил магических, умений. Нет, всё при мне оставалось, как и у Дамира Всеславовича, да только именно что при мне, внутри – ни малейших действий мы в лесу этом не могли осуществить. Да грани здесь тоже не существовали, так что на помощь рассчитывать не приходилось; и структур менять или видеть я не могла; и магию никакую не мог призвать спутник мой.
По иронии лишь одно со мной осталось – кошмары.
И ведь вот глупость какая – планировали Проклятого на живца взять, а сами в ловушку угодили, не для нас конкретно предназначенную, но такую, что и непонятно как выбраться.
И обидно то как! Я, конечно, разными приемами владела, не одним ведением сильна была, да вот только что мне до умений моих, ежели заперты, как звери. Дамир Всеславович злился больше меня. Сжимал и разжимал кулаки, не забывал при этом меня придерживать и молчаливо на головы разбойников посылать ругательства.
Те то взяли нас, как юньцов неопытных, без всякого сопротивления – и нас, и лошадок наших, и припасы. В клетку посадили, а сами пьянствовать да бесчинствовать начали – утром, сказали, разберутся, что делать с нами.
Вот и шла эта длинная ночь; длинная да дурными предчувствиями наполненная.
Главарь, подщуривши один глаз, да пережевывая чуть выпяченную нижнюю губу, смотрел на нас, из клетки выкинутых, и о чем-то думал.
И без магии всякой было понятно, что мысли дурные, ничего нам хорошего не дающие. Да и сброд разномастный, вокруг того собравшийся, – было там порядка двадцати то ли людей, то ли уже нелюдей – гадко подхихикивал да ручки потирал.
Все они одеты были престранно – не как воины или нищие, а как будто дорвавшиеся до дорогих тряпок крестьяне: все невпопад, не по размеру и не по цветам, зато по единому умыслу: чем больше – тем лучше. Чем богаче – тем краше. Ярче всего, конечно, был самый главный разбойник наряжен: на голове тюрбан блестящий из дорогого шелка, правда, местами уже порванного, грязного. Неопрятную бороду украшали бусины вперемешку с остатками пищи. Белая когда-то рубаха с золотым шитьем выглядывала сразу из-под двух камзолов, разным сословиям принадлежащим. На штанах тряпка намотана какая-то бархатная, с оторочкой пушной – по-видимости, из плаща переделанного. Ну и сапоги добротные, да не ухоженные, не чищенные, довершали картину.
Я старалась не думать, откуда взялась у них вся эта одежда, но не думать не получалось.
– Ну что, птички… Что же делать то мне с вами?
– Отпустить? – тут же вскинулась я, а разбойники лютые так и грохнули. Хохот еще долго стоял.
– Наглая. Люблю таких… объезжать. Моей сперва будешь, а потом и дружкам своим отдам.
Маг рядом со мной зло выдохнул, а я обмерла.
Это что же он… Это про что же он? Как девку подзаборную оприходовать собрался? Ощерилась зло и руки в кулаки стиснула:
– Ты попробуй подойди только, злыдень. Зубами горло перегрызу, ногтями сердце выну. Пусть не оставили вы нам ни шанса, ни возможностей, но участи такой не позволю случиться – прошипела прямо в рожу мерзкую.
Да только тому угрозы, что об стенку горох. Стоит себе, гогочет:
– Ой воинственная! Ну ну, посмотрим, как запоешь ты после – не зря же мы и кандалы тут имеем, и приспособления всякие. Не доберешься ты ни зубами, ни когтями, а потом и вовсе не захочешь… Но повеселила! Ох и давно девки то к нам не забредали, уж и не вспомню, когда последний раз. Вот потеха будет нам всем на пару недель.
– А я ведь другое предложить могу, – осторожно начал Дамир Всеславович, чуть умерив свое бешенство. Я глаза скосила – дрожит весь, но слово молвит спокойно, весомо; будто надеясь на что-то, – Золото, богатства, из леса выход – в каком угодно месте вас поселим, ежели отпустите. Вы не смотрите, что одеты мы скромно – возможностей у нас во всех мирах хватит. Девчонку отправите на опушку, а меня в заложниках подержите – и все получите, что хотите, то потребуете!
Разбойники зашумели, загомонили, а я дыхание затаила – неужто получится?
– А чего это мы тебе верить должны? – наклонил голову предводитель.
– Клянусь всеми Светлыми силами, – процедил маг.
– Хм… – задумался мужик то. Всерьез задумался, а потом встрепенулся, что ворона, и рубанул, – Нет. Мы то люди простые… Давно уже здесь живем, всем довольны – скучно, правда, бывает, но и с этим примирились. Из леса выходить то опасно, но здесь, уж за столько лет, что мы кукуем, своим все стало; здесь мы сила единственная. Живем здесь и помрем, остальное без надобности. Нам хватает и того, что так просто забредает. А что там… Пусть тамошним и достается. Так что лошадок и припасы мы взяли уже, золото нам без надобности. Как и ты, нам не нужен, воевода…. А вот девка хороша – нас такая порадует.
Сказал, и своими лапищами ко мне потянулся.
Дамир отпрыгнул, меня тоже дернул и за спину поставил.
– До последнего биться буду, её не отдам! – прошипел он.
– Так тебя быстро стрела то успокоит, – хохотнул разбойник.
– За ним пойду, – зло сказала я. Уж как бы ни думала я о Дамире, что бы ни предполагала, да только никакие мысли и доводы разума с чувствами не в состоянии справиться. Как я жить без него буду? Полюбился мне, несмотря на споры и ссоры. Несмотря на ложь и невесту. Полюбился так, что свет не мил мне будет, ежели умрет.
– А вот это без надобности, – нахмурился главарь и тут же просиял – Погодите ка, я вот что придумал. Ежели поклянешься, что мила будешь со всеми нами, добра и ласкова, отпустим мы твоего полюбовничка то – веревками перевяжем и отпустим, на край леса отведем. Тот к вечеру как раз в другом месте будет – не более суток то держится, закрепленный, а потом сбегает всегда, как от преследователя.
– Ни за что… – сказал Дамир и выругался долго и витиевато.
– Я согласна, – стиснув зубы, молвила.
– Руслана, – в голосе у мага слышалось настоящее отчаяние, – я не позволю…
– То шанс для тебя, – горько мне было, но что толку, если оба умрем, – для тебя и для всех королевств. Я верю, что придет к тебе Проклятый и ты сможешь с ним справиться, с помощью Верховной сможешь. А ежели останемся, так оба сгинем. А вслед за нами и мира кусок целый.
– Да что мне мир без тебя! Да неужто не поняла ты, за все это время, что ты и есть мой мир! – и такое в его голосе было отчаяние и любовь, что слезы сами полились у меня из глаз.
– Попробуешь найти потом меня… то, что останется, – шепнула я обреченно и сделала шаг вперед, прямо к протянутым ко мне грязным рукам и глумливым улыбкам. Ну а что делать то было? Ведь это и вправду шанс единственный.
Сзади меня взвыли и вдруг скрежет раздался, да треск. Я обернулась и широко распахнула глаза. Дамир извернулся, подпрыгнул, за клеть ухватился, что над ним была, качнулся резко и перебрался на дерево. А там уже сук толстый схватил – и когда успел заготовить то? – и вдруг по ветке пробежал и прыгнул, прямо на головы стоящих разбойников. Так первому, кто под ним оказался, кажется, шею то и сломал. И пока не очнулись окружавшие его нелюди, принялся дубиной махать, кости да лица кромсать.
Ну и я внакладе не осталась.
Как увидела, что решился все-таки маг жизнь свою продать подороже, дурак такой, поняла – что бы я ни делала, его не отпустят уже. А значит единственный выход – бороться вместе с ним до самого конца.
Всхлипнула, кинжал у близстоящего вытянула и в бок его же воткнула. И тут же отскочила, угрожающе размахивая оружием.
Ох, как и смешалось все вокруг. И ко мне прыгали, и от меня. К деревьям бежала, пряталась и от них же отскакивала, пытаясь достать противника. И за Дамиром краем глаза следила. Тот дубину отбросил, сам мечом обзавелся и крушил, кромсал всех кто вокруг. Да только много их было, слишком много. Меня, девчонку неопытную, особо не трогали – по-видимому, все так же и рассчитывали позабавиться. А на него всей сворой кинулись, ощерив пики и сабли, что клыки; расправив сети; луки выставив. Луком они его первым делом и взяли. Вонзилась стрела прямо в спину; повернулся маг неловко, да тут его мечом и достали, в живот воткнули. На спину повалили, бить, колоть начали. Завизжала я неверяще, вперед бросилась, на спину ближайшую прыгнула, да только отбросили меня, что собачонку.
Но я не успокаивалась, наскакивать продолжала – нельзя было останавливаться, невозможно!
И вдруг что-то изменилось.
Какая-то неведомая сила смерчем разбрасывать разбойников повадилась. Витязи высокие – много их было или мало, неведомо мне – со всех сторон появились, на разбойников бросились, мигом их раскидали. Кого и убили тут же, на месте, одним движением перерезав горло, а то и вовсе головы свернули, что курям – двуликие силой обладали немереной. Кого оглушили, скрутили. Я не присматривалась, подбежала, подобралась к Дамиру и на колени перед ним рухнула. Глаза его закатились, посерело лицо, а из ран страшных, печатью смерти клейменных, кровь лилась с отвратительным бульканьем.
– Прости нас, Ведающая… – хрипло прошептал незнакомый двуликий, что подошел и рядом на колени опустился, – Мы вас возле камня потеряли. – А лес, что неподалеку на закате растворился, только тогда и признали Блуждающим, когда в мареве исчез. Всю ночь искали его, без устали, все утро бежали по вашему следу, без граней…Прости, что не поспели…
Но я лишь рукой махнула, прерывая.
Не нужны мне были объяснения, когда небо на землю падало.
Глава 16
Как чудо сотворить в лесу без чудес? Никак не возможно.
И потому мы бежали через лес, на опушку; бежали, будто от этого зависела жизнь всего Королевства.
Впрочем, так оно и было.
Обескровленный маг, сознание потерявший, был водружен на носилки, что сделали двуликие из веток да ветхих одеял; я и успела только найти в ближайших кустах медуницу, что кровь останавливала будто заговоренная, да смолу – живицу кедровую, которою я по пальцам растерла да на края ран нанесла. Лес пусть и блуждающий, магию потерявший, но травы и цветы в нем росли сплошь знакомые. И, не найдя более ничего чистого, на лоскутки разорвала свою все еще белую сорочку, которую сдернула с себя, никого не стесняясь, раздевшись до полного обнажения.
Все то время, что витязи дела заканчивали, я стрелу тянула, раны перевязывала, травами обкладывала, прикрывала, мазала и говорила, говорила, пусть маг и не слышал меня вовсе. Про все подряд говорила: про детство свое рассказывала, про то, как люблю его, про злость на предательство; про то, что происходило вокруг – как разбойничье логово жгли и ворошили, а оставшихся в живых разбойников уводили, чтобы отдать под суд людей добрых. И те, думаю, будут настолько добры, что просто их повесят.
– Вот открыл бы ты очи свои, Дамир, и меня рассмотрел бы полностью, – уж и до глупостей добралась, поливая солеными слезами тряпки, кровью моментально пропитавшиеся – А то другие рассмотрели, а ты – нет. Вот приходи в себя и рычи на меня за это. И за то, что ослушалась тебя. За все рычи, только молчать не надо.
Но гадкий маг молчал и глаз не открывал.
Лишь стонал иногда в беспамятстве, пока несли мы его через лес, изо всех сил несли.
Никогда я так не бегала, как в этот раз. Не разбирая дороги – двуликие вели чутьем своим звериным, от магии не зависящим – не глядя под ноги, не обращая внимания на ветви, что до синяков и глубоких царапин хлестали меня по лицу. Позабыв про стертые ноги, усталость, боль и жажду.
И гнала от себя ощущение, что поздно все. Не успеем. Спасти не успеем, поговорить не успеем – сгинет все, и маг сгинет, и его чувства.
И сердце мое вместе с ним.
Наконец, выскочили мы на опушку леса, оттащили Дамира подальше и тут же на колени я перед ним рухнула, глаза закрыла и все, что у меня оставалось, все что было в душе, в крови, перед ним раскрыла, в него влила. В структуры телесные рухнула, и ведение мое, что рыбка золотая в сетях, забилось, заколотилось от боли, от темноты и страданий любимого. Но стиснув зубы, я пила эту боль и ниточку за ниточкой, капельку за капелькой, волокнами и частичками восстанавливала телесные повреждения, что практически унесли жизнь мужчины. Наполняла его легкие воздухом, заставляла сердце биться, кровушку животворящую нести по обновленным сосудам; плоть и кожу срастаться заставляла. И молила, молила все силы существующие, все судьбы верующие, чтобы живым он остался. Для меня ли, не для меня – не важно.
Лишь бы жил и продолжал держать мое небо.
И когда почувствовала, что задышал он сам, что не осталось смертельных ран, что силы его огнем по венам потекли, разгорячая конечности, так не сдерживаясь более от усталости и радости, разрыдалась и к груди его прильнула, к устам своими прикоснулась, радуясь происходящему, как ничему прежде.
Но как только на поцелуй мой отвечать стал, потянулся ко мне всем телом, руками, уже крепкими, обнял, я тут же отстранилась и сердито молвила:
– Нет уж, сначала объяснений желаю. Никаких тебе больше поцелуев и спасений, пока не расскажешь мне, наконец, что за невеста у тебя.
Маг откинулся и вздохнул, улыбаясь:
– А когда же за спасение тогда благодарить? За то, что ты такая невероятная? Да разве на смертном одре говорят о чем то ином, кроме как о жизни?
– Ты уже на смертном одре. Хватит слов блудливых. Есть невеста или нет?
Вздохнул маг и виновато, но серьезно на меня посмотрел:
– Нет. Но была. Хотя и не было её…
– Ох, да что ж ты голову мне дуришь! Объяснись по-нормальному, а то оставлю тебя здесь валяться, как бревно срубленное, а сама с двуликими уйду!
– С какими двуликими? – маг огляделся и подмигнул. И я вслед за ним огляделась. И вправду, витязи, из соображений секретности, по граням ушли, спрятались; нам лишь лошадок наших вернули, да припасы.
Я рукой устало махнула и вставать начала. Но Дамир меня придержал:
– Не сердись, Руслана. Прости, что задолжал объяснения то. Я так разозлился сначала, тогда, когда ты исчезла, когда не дала мне ни возможности объясниться, ни записки не оставила, напугала меня, что даже подумать не мог, как рассказать. А потом… Еще раз обозлился, что, оказывается, ничего про себя не поведала. Правды не сказала. И даже вины за собой по этому поводу не чувствовала…
– Чувствовала, – буркнула я и отвернулась – Но не могла по-другому. И нельзя по-другому было – в таких вещах чутье важно, догадки самостоятельные, дабы мир держать в равновесии. Но я потом перед тобой виниться буду. Второй по очереди.
Маг кивнул и продолжил:
– Много раз хотел сказать – но прерывали нас. Да и ты не горела желанием выслушать меня. А я… не привык оправдываться…
– Даже когда надобно?
– Даже когда надобно…Но пусть сейчас наступило самое время. В общем, когда я был еще маленьким, у любимых друзей моих родителей дочка родилась. И, как часто это бывает в Пресветлом Королевстве, желая породниться не только по душе, но еще и по крови, по закону, договорились они, что когда дети подрастут, то поженятся.
– И договор подписали?
– На словах лишь – верили друг другу безоговорочно. И нам, детям, когда мы подросли, об этом сообщили. Нет, не заставляли нас, но подталкивали друг к другу. И так уж получилось, что Орина влюбилась в меня, как могут влюбляться в портрет, художником нарисованный. Никогда не были мы близки особо, но ей то, что и мне, все хорошее рассказывали, да и на балах и встречах прочих поближе подпускали, чтобы привыкали мы друг к другу. Вот и повелось, что считала она меня своим единственным суженым, хоть прочим, к нашим семьям отношения не имеющим, мы так и не представлялись. А я…
Маг замолчал и вздохнул:
– А ты?
– А мне все равно было, понимаешь? Не трогала она моего сердца, да и никто не трогал. Вот и думал я, что никто моему сердцу и не понадобится… и потому протестов особо не высказывал. Ведь все-равно жениться надобно было, род продолжать, так почему же не на подходящей с точки зрения окружающих девице?
Я изумилась:
– А любовь как же?
– А любови, я полагал, не существует, – прошептал маг и вдруг притянул меня к себе, на грудь положил, поморщившись при этом – болели раны то – и в глаза мне пристально посмотрел. Да так посмотрел, что растеклась я по груди по этой, что весенний лед, – А потом, однажды, придя в Прокуратуру по зову дара и долга, спас одну зеленоглазую ведьмочку и понял, насколько я ошибался….
– Я не ведьмочка! – возмутилась.
– Ведающая, Ловец, Госпожа Посол. Как хочешь, могу называть тебя, но чаще все-равно будет «любушка», – и все ярче огонь разгорался в его глазах – Моя вина лишь в том, что потерял я голову и память от одного твоего вида, от разговора, от храбрости и от поцелуев. И не помчался сразу договоренности разрывать, о которых, конечно, уже многие знали. Но знать то знали, да я никогда официального предложения не делал, никогда её не обнадеживал, в любви не признавался и поцелуев не дарил. Орина, конечно, расстроилась и рассердилась, когда я, после твоего исчезновения, с ней поговорил, и с родителями нашими… Пусть не знал я тогда, найду тебя или нет, но быть с ней, после того, как сердце познало что-то настоящее, не смог бы. Она до сих пор меня обвиняет в предательстве и родители её со мной не разговаривают, вот только…
Голос Дамира окончательно стих, но я желала до конца все услышать и чуть подтолкнула его в плечо и он продолжил:
– Неважным оказалось то, что мнилось значительным. Всё вот это – он обвел рукой лес, одеяло, нас, замызганных, как самые последние нищие, обнимающихся, как самые страстные влюбленные, – важно. А то… лишь надуманный призрак истинных вещей.
И тогда, больше не медля и не сомневаясь, я снова к нему прильнула.
Грязные, уставшие, пустые пока от пролитой до самого конца магии, мы двигались на лошадях по дороге, радуясь тому искреннему взаимопониманию, что достигли. Я даже позволила себе мечты девичьи; впрочем, молодой девицей я и являлась.
Дамир Всеславович насвистывал какие-то веселые мотивы и время от времени смотрел на меня так, что я заливалась краской от самой шеи.
Ох, ни опыта ведь у меня, ни знаний, как вести себя в таких ситуациях. Ни ведение, ни заковыристые сложности обоих Дворов и обоих полов, что нередко мне приходилось рассматривать да раздумывать, не могли помочь, когда дело касалось чувств собственных. Оставалось лишь слушать сердце, да смущенно улыбаться.
В какой-то момент маг замер, внимательно, чуть прищурившись, огляделся и осторожно произнес:
– А ведь я знаю, где мы, по итогу, оказались.
Я возмутилась даже:
– А раньше не знал?!
Дамир рассмеялся, весело и легко, будто и взаправду пошутила:
– Прости. Не хотел тебе признаваться в беспомощности и требовать у двуликих ответа. Ты ведь на меня как на героя смотрела…
– Да кто дал бы тебе что-то требовать, – пробормотала я, полностью игнорируя второе высказывание. А то загордится ведь, и на землю не опустишь потом – Ну и где мы? Сильно ли отдалились от цели нашей?
– Напротив, приблизились. Правда, с другой стороны. Тут вот сложность какая – вокруг места не то чтобы глухие, но довольно дикие, без деревень да дворов постоялых. Зато если свернуть вон за те холмы, да проехать немного…
– То что? – поторопила я его.
– Будет мой дом, – кажется, теперь Пресветлый Маг смутился – Поместье родителей, где я детство провел. И, ежели не изменилось ничего за последние дни, отец и мать сейчас там, а не в столице Пресветлой.
Я губу закусила. С одной стороны, хотелось отдохнуть хоть одну ночь в месте достойном, тихом. Восстановиться – а то куда с такими силами идти, не к Проклятому точно. С другой, готовности знакомиться с родителями Дамира у меня не было. А с третьей…
Ох, я и не думала, что бывает третья сторона.
Но именно эта сторона нашептывала мне сейчас, что серьезность то намерений именно так и проверяется.
При том, что в своих намерениях я как раз и не была уверена. Не потому, что любовь не чуяла – напротив, вся этой любовью переполнилась. Но дело важное и для мага опасное все еще ждало впереди. И кто выживет после этого – мне неведомо. Потому как мои видения, что озаряли меня периодически; мои кошмары, что мучили меня постоянно, они ведь не сбылись всё еще. И жуткое это ранение, от разбойников нанесенное, чуть жизнь Дамира не унесшее, и вовсе мною не было предсказано.
Я губы досадливо поджала – ну что за напасть то для любой девицы чувства эти! Ни рассудительности, ни здравых мыслей не оставляли – в голове лишь снегами вьюжили обрывки какие-то, что решений принять совсем не помогали.
Я посмотрела искоса на мага, терпеливо ожидавшего от меня ответа, и вдруг сказала:
– Поехали в твой отчий дом.
И для надежности сказанного кобылку пришпорила.
Только сперва обещание с него взяла, чтобы ни о положении моем, ни о семье ни слова не говорил. Не потому, что боялась чего-то предательского с их стороны. Но потому, что веды подсказывали – должны они были меня принять такую, как увидят. Ни темную, ни светлую; ни богатую, ни бедную.
Поместье и вправду находилось в местах глухих, необжитых. Ну как, необжитых – дома то крестьянские то тут, то там попадались. Поля были ухожены, да урожаи колосились, приятные глазу. Но поселений не было. Поля да травы. В какое то мгновенье мне малодушно захотелось в этой траве полевой спрятаться, там отдохнуть; да поесть какие попадутся ягоды и коренья. Но я в себе это пересилила.
– Руслана, ежели вдруг что не по нраву будет тебе, не терпи, – вдруг огорошил меня маг самой возможностью будущих расстройств – И мать, и отец мною недовольны. И тобою, возможно, недовольны будут. Но я тебя в обиду не дам, так и знай! И пусть почитаю их немерено, но близости не ищу; да и они давно уже в дела мои не вникают. И твои чаяния и радости для меня важнее.
От слов таких аж дух захватило.
Наконец, мы добрались до богатого дома, окруженного многочисленными постройками да кованой оградой. Были здесь и конюшни, и оранжереи, и теплицы разные. И кузницы, мастерские, ткацкие. Много чего было, так и не уловишь. Я впервые подумала, что непросто вести такое хозяйство. Замок моего деда был посреди многолюдных путей да земель; ничем не прикрывался и никого не привечал – дед жил там отшельником и всем огромным домом заведовал один лишь управляющий.
А тут, получается, целый городок.
Я вздохнула, когда мы спешились, и постаралась хоть камзол одернуть. Не так мне бы хотелось предстать перед родными Дамира, но что поделаешь.
Оглядела нас, похожих на пугала, и хихкнула. С такими точно поделать ничего невозможно.
– Ох, как блистала Орина на балу на этом… И ухажеров тьма-тьмущая за ней бегает, а она всё мило улыбается, никого не подпускает близко – верна мечте своей, с детства взлелеяной…
Сладкоречивый голос Катерины Демидовны, что патока, затекал мне в уши и вызывал сильнейшую головную боль. А женщина продолжала говорить, на меня поглядывая с усмешкою ехидной. Уж и знала я, что мне не слишком рады будут, родители Дамира то, но такой неприязни и предположить не могла. И все при том, что представлена была как сотрудница; и мужчина держался со мной степенно, как с человеком посторонним, как я и просила.
Что бы было, если бы догадались они о нашей близости?
Я вздохнула. А была ли близость то? Пусть любовь, пусть осознание, что нужны друг другу, как никто. Но ведь и сами то не понимали, как дальше поступить. И кроме невнятного объяснения о моем появлении и предъявить то нечего было. Потому и язвила Катерина Демидовна, да отмалчивался Всеслав Ратимирович. Люди уважаемые, степенные, гордые в своей красоте, благородстве и довольстве. Вон и дом у них зажиточный, ухоженный и добрый; и сына своего любят, пусть и любовью чуть отстраненной, обязательной, но любят же.
Ну а я кто ему?
Невестой же не назовешь. Да и в их головах невеста другая совсем, пусть и заявил он обратное весьма определенно.
Маг, сидевший рядом, в очередной раз вздохнул, видимо, уже жалея о том, что навестили мы родных то и молвил напряженно:
– Мама, я бы попросил не распространяться…
– Ох ну конечно, куда же мы о личном при людях посторонних то! – воскликнула женщина, будто прозревая и окатила меня еще одной волной прицельного холода.
Дамир зубами заскрипел, а я глаза потупила. Пусть хотелось мне высказать всё, что я думаю о таком гостеприимстве, вот только с детства меня воспитывали, что с другими людьми, особенно старшими, особенно хозяевами, не пререкаются. Да и перед родными мага я робела немного, как любая девица. И одобрения мне хотелось, конечно, безусловного.
Но здесь, похоже, без условностей не обойтись.
Я хмыкнула, себя оглядела – в одежде старой, переданной мне хозяйкой взамен моей испорченной, с простой косой, выглядела я совсем неказисто. Интересно, сменилось бы отношение их, приедь я в карете посольской или даже просто от Правителя Светлого? В роскошном платье да с громким именем? Да с уверенностью в будущем?
Вспышку гнева на очередное высказывание матери я от Дамира больше почуяла, чем увидела. Да и высказывание то, задумавшись, не разобрала. А маг уже привстал, очи, яростно сверкающие, на близких направил. Негоже это – какими бы родители ни были, воевать с ними негоже. Я повторно вздохнула, притворно зевнула и сказала чуть более сонным, чем надобно, голосом:
– Устала сильно. Простите, но я бы хотела удалиться в свою комнату…
– Я провожу. – Голосом резким, злым маг остановил меня и даже не услышал возражений тех, кто за столом сидел.
Мы молча поднялись на третий этаж, в отведенные мне покои, и так же молча Дамир Всеславович ко мне зашел и, снова гневно на меня зыркнув, заговорил:
– Что за игру ты затеяла, Руслана? Зачем терпела подобное обращение и меня терпеть заставила?
– Во-первых, затем чтобы вывести тебя из себя, – я подмигнула. Настроение сразу улучшилось. – А, во-вторых… Дамир, не следует сейчас распространяться обо мне. Мы же молчанием связаны, пусть так и будет. Ну а родители… У меня никаких вот нет, но если брать тех, кого семьей считаю… Не думаю, что дед или Правитель Темный хорошо к тебе отнесутся. Вот тогда и будем квиты.
А сама подумала, что неизвестно еще, доберемся ли мы до представления то моим родственникам.
Маг опешил:
– Это почему еще я им не по нраву буду?
– Ну так ты же никогда не станешь достоин кровинушки то, – я хихикнула, представив реакцию деда.
Маг вздохнул тяжко, покачал головой на мою веселость, а потом сказал уже гораздо терпимее:
– От тебя не отступлюсь, так и знай. И от твоих отобьюсь, и от своих. Потому что вот здесь ты уже, Русенька, – показал он на область сердца. – Внутри поселилась и не выжечь тебя, не вытравить ничем. И потому, – он вдруг встал на одно колено – Я бы хотел сказать…
Но я, прерывая, рядом с ним встала и уста пальчиками запечатала. Не могла ему позволить говорить ничего, хотя внутри все запело от понимания, что происходит. Ведь ответ бы он потребовал, но дурные предчувствия, мною владевшие, не давали мне возможности ответ сейчас давать:
– Вот когда все закончится, ты все скажешь, что хотел.
Маг нахмурился, но кивнул и пальчики мои поцеловал.
А потом к себе прижал, не позволяя большего, будто беспокоясь за сохранность мою и за несдержанность свою – руки то мужские подрагивали и горячи были, что печь в деревенском доме. Мы постояли так немного, и тут уж я, совершенно непритворно, зевнула.
– Ох, Руся, замоталась совсем! И как на ногах держишься то? Ложись скорее спать – раз уж дана нам возможность отдохнуть, надо ею пользоваться.
И захлопотал, что наседка, надо мной.
Ничуть его не стесняясь, я до нижнего платья разделась, в кровать юркнула и со вздохом облегчения глаза закрыла. Длинный день получился – еще на рассвете мы в клетке болтались разбойничьей, а теперь совсем от этого далеки оказались.
