Текст книги "Сын маминой подруги (СИ)"
Автор книги: Дарья Волкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)
Глава 12
Это она? Это точно она говорит таким тоном с Миланой Балашовой? Приказным практически. Говорит, что и кому делать.
И с ней никто не спорит, что характерно. Оба Балашовы молчат.
– Мне еще надо будет как-то сообщить Захару новости о Наталье Николаевне, – попыталась Ульяна как-то смягчить свои слова. – Или не стоит, пока он в СИЗО? Как считаете?
Милана молчала. Похоже, Улины слова ее задели. Ответил Артур.
– Я думаю, скрывать нельзя. Я уверен, Ульяна, вы сможете сообщить это как можно более мягко. Но Захар нас не поймет, если мы ему не скажем. Он всегда говорил, что правду скрывать нельзя.
Ульяна только кивнула, а потом все же зашуршала конфетой от самого генерального директора. И вот такую ее, за конфетой за щекой, и застали вернувшиеся Ватаев и Балашов-старший.
– Добрый день, Ульяна Романовна. Со щитом?
– Пока на щите, – в тон Ватаеву отозвалась Ульяна. – Раз Захара здесь нет. И все благодаря вам, – Уля прямо посмотрела в глаза Антону Борисовичу. За минувшие сутки он как-то… В таких случаях говорят – сдал. Но Уле почему-то пришло в голову другое слово – сдулся. И вся его надменность именно сдулась.
– Давайте-давайте, – буркнул он. – Я теперь дежурный виноватый во всем.
– Давайте пока отложим ресентимент, – Ульяна уже привычным движением похлопала по стулу рядом с собой. – Вы не все мне вчера рассказали.
– Я ответил на все ваши вопросы.
– У меня появились новые. Хотите конфетку?
За спиной снова кто-то хмыкнул. Вчера это был Павел, сегодня, кажется, Ватаев.
– Сейчас будет еще кофе и конфетки, – раздался голос Миланы. – И будем снова думать.
Было много кофе. Много слов. В какой-то момент Ульяна четко осознала – хватит. Стоп. Теперь ей надо побыть одной и все как следует обдумать. Именно в этот момент подал голос ее телефон.
Номер Натальи Николаевны.
Ульяна подняла руку, призывая окружающих замолчать. И все замолчали, что характерно – снова.
– Слушаю.
– Уленька, здравствуй.
Ульяна неосознанным жестом прикрыла рукой горло. Это был голос мамы Захара.
– Добрый день, Наталья Николаевна. Как ваше самочувствие?
Ульяна видела, что на нее сейчас устремлены все взгляды, но сосредоточилась на разговоре.
– Как Захар? Ты видела его? Знаешь, что с ним?
Уля, контролируя рукой горло, аккуратно выдохнула.
– Я его увижу завтра. Вы, главное, не волнуйтесь. С Захаром все будет в порядке. Я обещаю. Что говорит врач?
– Приезжай ко мне завтра, Уленька. После встречи с Захаром. Я буду ждать.
– Хорошо.
Короткий разговор закончился. Ульяна опустила руку с телефоном, оглянулась. Да, так и есть. Все на нее смотрят.
– Голос у Натальи Николаевны бодрый – насколько возможно в данной ситуации. Завтра заеду к ней в больницу – все узнаю более точно. А пока – давайте работать.
***
Вечером у Ульяны уже хватило сил, чтобы не заваливаться в одежде на кровать, а сначала принять ванну и переодеться. И только потом лечь на кровать и уже привычно уставиться в потолок.
Все-таки вчерашний день был самый страшный. Самый тяжелый. А сегодня – уже чуть легче и чуть проще. Юрия Валентиновича завтра обещают перевести из реанимации в палату интенсивной терапии, и можно будет его навестить там. Наталья Николаевна сегодня позвонила, тоже уже проще. И сама Ульяна, после разговора с Антоном Балашовым, набрала ординаторскую и поговорила с врачом Натальи Николаевны. Перспективы, как и надеялись, благополучные.
А еще завтра Ульяна увидит Захара. То, что в СИЗО – дело второе. Это, в каком-то смысле, лучше, чем видеть Захара в камере в зале суда. Вот и пришло время стряхнуть пыль с адвокатского статуса. Кто бы знал – по какому поводу. Ладно, это лирика.
Так. СИЗО. Там можно будет поговорить – это ключевое. Надо о многом расспросить Захара и дать ему инструкции, как себя вести и что говорить. И – да, самое сложное – сказать ему о матери.
А сейчас – сейчас надо освежить в памяти, какие там правила в СИЗО. И Ульяна резко села на кровати.
***
По Захару совершенно не было заметно, что он находится под стражей.
Расслабленная поза, спокойное выражение лица, привычный чуть ироничный прищур глаз. Только цвет лица бледнее обычного. Это все в целом должно было обрадовать, но у Ульяны почему-то заныло сердце. Но им нельзя сейчас ныть – ни ей, ни сердцу.
Во время разговора с Захаром мысли о нытье быстро исчезли.
Он не понимает. Он не слушается. Он отказывается выполнять то, что ему говорит Ульяна. Такое впечатление, что он просто не принимает Ульяну всерьез.
– Ты будешь меня слушаться или нет?! – не выдержав, прошипела Уля.
– Я вообще не понимаю, зачем ты во все это лезешь. Не для тебя это, – он дернул плечом, словно таким образом описывая помещение, в котором они находились – казенное до крайности. – Где Сатана?
– В больнице. Так же, как и твоя мама.
С лица Захара спала вся его напускная невозмутимость. И оно, и до того лишенное привычного румянца, стало совсем бледным.
Не так Ульяна планировала об это сказать, не так.
– Что с ними? – вопрос был быстрый и негромкий.
– Сердце. С обоими все в порядке. Уже в порядке. Юрия Валентиновича завтра переводят из реанимации. К твоей маме я поеду сегодня, сразу после тебя. Что ей передать?
Захар посмотрел на Ульяну.
Долго смотрел. И Ульяна смотрела. Теперь уже не надо думать о том, как ей рассказать о своей подпольной дружбе с Натальей Николаевной. Сейчас это уже не так важно. И, в общем-то, очевидно.
Не молчи. Слышишь, не молчи. У нас время на вес золота!
– Ты знаешь, что ей сказать, – ее пальцев коротко коснулись его. – Ты знаешь.
– Знаю, – Уля ответила, сглотнув комок в горле. – А ты теперь знаешь, что должен меня слушаться. Знаешь ведь?
После паузы Захар коротко кивнул.
***
Женщины комплектации «Липецк» не плачут. Или делают это, когда никого нет рядом. Но другая женщина, комплектации «Север», всегда это поймет.
И найдет слова, чтобы утешить.
***
В ходатайстве об обжаловании меры пресечения отказали.
Впрочем, Ульяну это уже не удивило. Она почти каждый день встречалась с Балашовым-старшим и Ватаевым, просиживая по несколько часов. Так же к ним часто присоединился Артур Балашов. Картина вырисовывалась все более ясная.
Антон Борисович Балашов некоторое время назад действительно обратился к определенным людям по поводу его – уже бывшего – предприятия. Чтобы они помогли ему вернуть бизнес. И было по этому направлению немало сделано. Но потом, усилиями, в первую очередь, Ватаева Балашов-старший отказался от этой идеи. А вот люди, с которым он заключил соглашение – нет. Они посчитали, что теперь и без Антона Балашова смогут отжать агрохолдинг себе. Либо – раздробить и растащить по кусочкам.
С каждой новой встречей Балашов-старший поникал головой все ниже и ниже. Ватаев, который поначалу буквально рычал на него, перестал это делать. А во взгляде Артура Балашова все чаще и чаще проскальзывало что-то, похожее на жалость. Только у Ульяна жалости не было. Потому что Захар по-прежнему оставался в СИЗО. Слишком масштабная была развернута деятельность, пусть уже за спиной у Антона Балашова, чтобы эту машину можно было быстро остановить.
Но они очень старались. У Ульяны не оставалось ни времени, ни сил, чтобы фиксировать, что ее реальность теперь стала совсем другой.
Она ездила в больницу к Юрию Валентиновичу, который был невероятно зол на себя, что сердце подвело его в самый неподходящий момент. Конечно, врачи запретили ему сильные нагрузки и пока не отпускали из больницы, но остановить мыслительную деятельность одного из лучших столичных юристов было невозможно. И Уля не могла не радоваться, что она теперь не одна. Пусть Самсонов в больнице, но его опыт и помощь – бесценны.
Она ездила к Наталье Николаевне домой. Маму Захара из больницы выписали через десять дней, но на работу она еще не ходила, была на больничном. Уля приезжала, привозила лекарства, разговаривала с врачом, который навещал больную, убеждала Наталью Николаевну, что все будет в порядке. Самое поразительное, что эта несгибаемая женщина верила Ульяне безоговорочно. Как ребенок. И от этого в некоторые моменты Уле становилось страшно. Что не оправдает. Что не справится. Но она давила в себе этот страх.
Они медленно – по мнению Ульяны, очень медленно – но все же продвигались вперед. Незаметно, мимо Ули, наступила зима. В этом году – настоящая. Юрий Валентинович, которого выписали все же из больницы, приходил в офис в теплом кашемировом свитере и шерстяных брюках. Повлиять на Самсонова, чтобы он не приходил на работу, не было никакой возможности. Но Уля заключила союз с супругой Юрия Валентиновича – союз оборонительный и наступательный – и в положенное время, несмотря на ворчание шефа, выдворяла его из его собственного кабинета. Который уже отчасти стал и ее. Самсонов то ли в шутку, то ли всерьез, ворчал, что она его окончательно подсидела и скоро займет его место.
Уля верила, что это в шутку. Но в каждой шутке, как говорится…
Текучка юридический службы, которая еще в марте ставила Ульяну практически в тупик, теперь делалась – точнее, контролировалась – одним мизинцем левой руки. У Ули были гораздо более важные задачи.
Визиты к Захару в СИ3О тоже стали почти текучкой. Но все же нет. Она категорически запретила кому-либо еще даже заводить разговор о посещении Захара. Это неправильно – она чувствовала.
Да и не реализуемо по большей части. Зато Уля служила почтальоном между матерью и сыном – и это вызывало у Ульяны просто комок в горле – когда она передавала эти конверты. И, чтобы как-то подбодрить себя, думала о том, что эта беда показала Захару, что все его обиды на мать давно пора оставить в прошлом.
И он это понял. И мать он любит.
Настроение у Захара менялось. Он по-прежнему старался держаться независимо, так, будто, ничего особенного не происходит. Рассказывал, что много читает и перечитал уже кучу книг. Что приноровился отжиматься от койки. Что тут прямо-таки санаторий – наконец-то выспался и отдохнул. И люди интересные, и побеседовать есть с кем.
Кто бы ему верил. Ульяна смотрела на бледное лицо, с которого исчез привычный румянец, на обросшие волосы, на то, как похудел и осунулся, на тени и складки у губ и носа – и давала себе слово. Что на следующем заседании суда, когда закончится избранная мера пресечения, она загрызет кого-нибудь – если
Захара не освободят.
Балашов-старший уже, кажется, нервно вздрагивал, когда видел Улю. Марат говорил ей ты и именно с ним – и с Юрием Валентиновичем – она проводила больше всего времени за обсуждениями стратегии и тактики. Артур пока держался на расстоянии и, кажется, занимал наблюдательную позицию. А Милана, к некоторому удивлению Ули, пару раз попыталась защитить отца от ее нападок.
Да, Ульяна чувствовала, что стала совсем другой. Более резкой. Более грубой. Могла рявкнуть на Антона Балашова – на самого Антона Балашова! Могла перебить Ватаева, если ей пришла в голову какая-то неожиданная мысль. Ей было все равно, что о ней подумают. Ульяне надо было вытащить Захара. И она будет делать все, что ей для этого необходимо, не обращая внимания на чьи-то там чувства, и кому она при этом наступила на больную мозоль.
Близился день окончания срока меры пресечения в виде заключения под стражу и очередного заседания суда. Чем ближе подбиралась эта дата, тем острее Уля чувствовала, что ее личный ресурс очень близок к исчерпанию. Прямо вот по донышку уже черпает. Все чаще хотелось спать. Или просто лежать и тупо смотреть в потолок. И ни о чем не думать.
В день накануне они собрались в кабинете Артура уже привычным составом: Балашов с детьми, Марат, Ульяна. Юрия Валентиновича Уля безапелляционно отправила домой – все, что ей было необходимо, она с шефом уже обсудила.
Ульяна, если честно, и в этой встрече особого толка не видела.
Но все же почему-то пришла.
– Мы будем завтра держать за вас кулачки, – как-то по-детски сказала Милана.
– Кулачки не помогут, – у Ули уже не было сил, чтобы быть милой или хотя бы лояльной. – Все, что мне надо – чтобы Антон Борисович завтра сделал то, что он обещал.
– Я же сказал, – буркнул Балашов-старший. – Я же пообещал.
– Не сдержите слово – я не знаю, что я с вами сделаю.
Повисла тишина. Ну, давайте, попробуйте мне возразить. Никто не торопился. Антон Балашов сидел, низко опустив голову и глядя в СТОЛ.
– Папа, ты должен понимать, – неожиданно первым раздался голос Миланы. – Мы должны вытащить Захара. Он нам как брат.
– Он нам брат, – поправил сестру Артур.
Ульяна поняла, что больше не вынесет всего этого. Это ваши семейные разборки, господа Балашовы! Вы не можете который год между собой нормально договориться и разобраться. А крайним у вас оказался Захар! Брат он вам, видите ли! Хреновые вы брат и сестра!
Уля понимала, что это в ней говорит накопившаяся адская усталость. Что все на самом деле не так. Но видеть их всех она больше не могла.
– Извините, – Уля встала. – Мы все обсудили. Завтра непростой день. С вашего позволения я пойду. Мне надо… выспаться.
Ей еще летели в спину какие-то слова – «До свидания», «Удачи», «Отдохните как следует», но она уже выходила из кабинета генерального директора.
***
Пропажу блокнота для записей Уля обнаружила, когда, уже одетая в верхнюю одежду, собиралась выходить из кабинета. На всякий случай решила проверить, все ли на месте – а блокнота нет.
А там все самые важные записи и пометки. Первая волна паники взметнулась и тут же улеглась. Уля мгновенно сообразила, что оставила блокнот в кабинете у Артура.
И она отправилась в приемную.
Приемная оказалась пустой, а дверь в кабинет генерального директора – приоткрытой. Интересно, где Юлия Александровна?
Ульяна быстро прошла к приоткрытой двери и вдруг практически на пороге замерла. Она услышала свое имя.
Почему-то забухало сердце – где-то не на месте, а в горле. Но разговор между братом и сестрой Балашовыми она слышала отчетливо.
– А я уж грешным делом думал – ты ревнуешь.
– Артур, ты несешь чушь и знаешь об этом. Какая ревность, ты что? Хорошо, что тебя Марат не слышит.
– Ты права, – послышался вздох Артура Балашова. – Я несу чушь. Это просто… просто нервное.
– Все будет в порядке. Ты же видишь. Мне кажется, на пути спасения Захара Ульяна снесет кого угодно. Включая нас.
– Ты все-таки ревнуешь.
– Нет. Я очень рада, что теперь у Захара есть Ульяна.
– И он больше не твой верный паж?
– Ты нервный и от того злой.
– И снова ты права.
Послышались какие-то звуки – будто отодвинули стулья – и Ульяна поспешно отступила, потом еще и еще, пока не дошла до двери в приемную. А оттуда, нарочно громко топая и медленно, снова прошла к двери кабинета генерального директора и постучала. А потом толкнула.
– Я прошу прощения, Артур Антонович, но я… – Ульяна тщательно следила за голосом. И сейчас он был серо-нейтральный предельно. – А, вот, так я и думала. С вашего позволения, – Уля прошла к столу для совещаний и взяла свой блокнот. – Оставила у вас. Мне он завтра будет нужен.
– Конечно, – странным голосом отозвался Артур Балашов.
Можно было подумать, что он смущен – если люди такого уровня умеют смущаться, конечно.
– Удачи вам завтра, Ульяна, – неожиданно мягко дополнила Милана Балашова.
Уля кивнула и, не попрощавшись, вышла.
Теперь она была Балашовыми не просто по горло – она была близка к балашововредительству!
***
Уля запретила себе думать об услышанном. В режиме дикого дефицита сил это получилось сделать. Если думать о том, что Уля невольно подслушала, то можно ухнуть в самую настоящую черную дыру. Нет, не сегодня. Завтра – возможно. Но не сегодня. И Ульяна словно черным маркером закрасила эти несколько минут разговора между Артуром и Миланой Балашовыми. И те несколько десятков слов, что она от них услышала.
Всего этого не было. Пока – установка такая.
***
Ульяна словно сквозь туман или горячий пар видела, как освобождают Захара. Чувствовала, что ее накрывает неуместным головокружением и… И вот теперь точно раскисать нельзя!
Она взяла телефон и быстро набрала Марату: «Со щитом».
Получила в ответ: «Я вас жду на парковке». Черт. Комок никак из горла не уходит.
И туман все никак не рассеивался. Через него Ульяна и видела, как Захар посмотрел на нее, как качнул головой – но Уля не смогла интерпретировать этот жест.
И лишь когда на выходе из зала суда он крепко взял ее за руку – тогда туман сконденсировался в слезы, которые Ульяна сердито смахнула. Ну не здесь же, не здесь!
Самое главное сделано. Это она себе и повторяла. Когда смотрела, как крепко Марат обнимает Захара. Как что-то, низко наклонив голову, говорит Захару Антон Балашов, и как Захар прерывает его и хлопает по плечу.
Туман и слезы рассеялись. И накатила такая дикая усталость, что желание сесть прямо на асфальт стало почти нестерпимым. Но перед ней уже распахнули дверь большого черного джипа. За рулем был сам Марат, Балашов сидел впереди, а Уля с Захаром устроились сзади.
Она вложила свои пальцы в его большую горячую ладонь, положила голову ему на плечо и позволила себе на несколько секунд не думать ни о чем. И только чувствовать, как его пальцы гладят ее руку, и еще большое плечо под своей щекой.
Она сделала то, что было необходимо.
А потом туман вернулся. И Уля через этот туман воспринимала все происходящее. Как Захара обнимает Артур, а потом Милана.
Как что-то негромко говорит Самсонов, но ей не разобрать, что именно. Только потом, когда Юрий Валентинович оборачивается к ней, подходит и негромко говорит на ухо, она слышит его слова:
«Молодец, девочка».
Все что-то говорят – громко, наперебой, а ее ведет. Чтобы совсем не расклеиться, Уля смотрит на Милану. Красивая, изящная. Идеальная. Она стоит в углу кабинета и о чем-то говорит с отцом. У Антона Балашова привычно поникший вид, а вот Милана совершенно неожиданно гладит отца по руке и плечу.
Неужели Балашовы смогли до чего-то договориться? Хорошо бы. А еще сейчас хорошо бы домой – даже чтобы просто стоять, приходится прикладывать огромное количество сил. А если Уля сейчас сядет – то уже не встанет. И уснет прямо тут, в кабинете Артура Балашова.
– Все, ребята, хорошего понемногу, – услышала Уля рядом с собой голос Захара. – Остальное завтра. Завтра-завтра-завтра. А мы домой.
Уля еще осознавала это «мы» и «домой», а ее уже вели за руку из кабинета. А потом коридор, лифт, парковка. Все молча.
Единственная реальность – это большая горячая рука Захара.
Его джип по-прежнему на парковке – два месяца дожидался хозяина. А по дороге Ульяна самым позорным образом уснула.
Такую ее, полусонную, довел до квартиры Захар. Такую и уложил в кровать. Именно в кровати Улю настигла внезапная и запоздалая мысль.
– Наталья Николаевна! – Уля даже проснулась. И резко села на постели. – Я ей не сообщила!
– Все в порядке, – рука Захара мягко надавил ей на плечо. – Отдыхай. Спи. Я сам все сделаю.
У нее не было сил, чтобы спорить с Захаром. И желания тоже.
Последнее, что она запомнила перед тем, как уснуть – как Захар накрывает ее одеялом.
И первое, кого увидела, когда проснулась, был тоже Захар. Он сидел на стуле возле кровати и смотрел на нее, подперев подбородок кулаком.
– Выспалась? – негромко произнес он, увидев, что Уля проснулась.
Ульяна кивнула, и этим весь ее ответ и ограничился. Она смотрела на Захара и думала о разном. Например, о том, что Захар провел два месяца в СИЗО, и ему сейчас очень нужны простые бытовые вещи, к которым он привык – одежда, ванна, еда. А Уля, вместо того, чтобы помочь ему с этим, уснула. Правда, судя по виду, Захар прекрасно справился сам. На гладко выбритое лицо вернулся привычный румянец, свежая футболка облегает мощные плечи, взгляд уже… уже не напоказ спокойный и уверенный.
Такой привычный, родной, для нее самый лучший – Захар Мелехов. Который любит другую женщину. Красивую, роскошную Милану Балашову. Ну и что, что она вовсе не Балашова, а Ватаева, и замужем, и явно не испытывает никаких чувств к Захару. Это не меняет того факта, что он ее любит.
Или Ульяне это все показалось?
– Есть хочешь? Голодная? – так же негромко спросил Захар. – Я кучу всякой еды заказал.
Больше всего сейчас Уле хотелось спросить: «Ты любишь ее?».
Но она промолчала. А Захар вдруг пересел со стула на кровать, обнял ее и прижал к себе. И куда-то в макушку произнес: «Все. Все. Все. Все хорошо».
Ей и вправду было хорошо. В его руках не может быть не хорошо. И если бы не этот подслушанный разговор… Нет, молчать нельзя. Невыносимо. Один раз она себя чуть не сожрала, думая о том, почему Захар не взял ее номер телефона. Второй раз додумывать за него Уля не выдержит.
Она резко отстранилась.
– Можно, я тебя спрошу кое о чем?
– О чем угодно, – спокойно отозвался Захар.
– Это правда, что ты любил Милану?!
Уля в последний момент поменяла слово «любишь» на «любила». Потому что «любишь?» – слишком страшно.
Захар какое-то время молча смотрел на нее. И лицо его было сейчас для Ули – закрытая книга. Впрочем, так, наверное, было всегда. Это она с чего-то решила, что знает его. Что имеет на него какие-то права. А он – он, оказывается, любит другую женщину.
Или все-таки – любил?!
– Да.
Это короткое слово было сказано спокойно.
У Ульяны в ответ вырвалось какое-то маловразумительное сочетание звуков. А в голове взрывался фейерверк таких же маловразумительных мыслей. Да? Да?! Да?!!
– Я не знаю, откуда ты узнала, – так же спокойно продолжил Захар. – Но скрывать не вижу смысла. Да, у меня были чувства к Милане.
Это «были» Ульяну уже не утешило и не спасло. Что-то другое неумолимо брало власть над ней.
– Давно? – поразительно, но ее голос звучал так же спокойно, как и голос Захара.
– Давно. Еще со школы.
Это настоящее чувство. Которое живет уже много лет, невзирая ни на что. И сила отчаяния, которое захлестнуло Ульяну, была почти равна силе благоговения перед мощностью такого чувства. Любить столько лет. Любить, несмотря на то, что она принадлежит другому.
Наверное, так можно любить каких-то особых людей, вроде Миланы Балашовой.
Она – недостижимая звезда. А Уля… Уля – это Север. В валенках.
Ее снова накрыло каким-то удушающим, забивающим все туманом. Только если в зале суда и после он носил больше физиологический характер, то теперь этот туман спеленал ее волю.
В голове зазвучала фраза из какого-то старого фильма-сказки:
«Что воля, что неволя – все равно».
Все равно. Именно поэтому она позволила Захару снова обнять себя. Сквозь убивающую смысл вату слышала его слова на ухо: «Забудь. Какая разница. Это неважно».
Конечно, неважно. У тебя все хорошо, Захар. У тебя есть твоя недостижимая звезда Милана, которую ты любишь. О которой мечтаешь, которой грезишь. Красивая, недоступная, гордая.
А есть земная Уля, которую можно просто трахать.
И она безвольно разрешила Захару делать это. Раздеть ее, целовать, гладить. Взять. И даже тело – не то, чтобы предало – оно уже привыкло к этим рукам, к этим губам. Тело знало, что ему будет хорошо.
А к тому, что сидело чуть глубже, не могло пробиться ничего – ни жаркий шепот Захара «Как же я соскучился по тебе, маленькая моя», ни нетерпеливая дрожь его тела, ни нежные касания его рук после.
Уля словно попала под действие какой-то мощнейшей внутренней анестезии. Внутри все замерло, онемело, и все чувства будто исчезли. А снаружи – снаружи она сходила в душ, поужинала, слушала Захара, что-то ему отвечала.
А потом снова была постель, и Ульяна снова безропотно все ему позволила. Но сквозь эту анестезию не пробились ни его старательность, ни судорога ее тела – все это было словно по разные стороны чего-то. Чего-то, что разделило все на две не связные части. И что бы ни происходило в одной части – оно никак не влияло на то, что творилось в другой.
И с Захаром они так же разделились. И эта ночь – прощание.
Потому что Север, хоть и не прекрасная и недостижимая звезда, но все ж, сука, гордый. И, опять же, самая яркая звезда на небосклоне – Полярная – указывает все же на Север.
А мы пойдем на Север, а мы пойдем на Север, и там переждем.
Тьфу, пакость какая!
Мы там не переждем. Мы так сдохнем. Зато – гордо.
***
Его не было два месяца, а такое впечатление – два года. Ну, Антон Борисович, ну… Ладно, это головная боль Артура и Миланы, у Захара своих дел по горло. И так два месяца пробездельничал.
Захар держался за эту браваду, потому что иначе никак. И вообще, все закончилось. Ну, точнее, самый страшный удар они отвели, а даже уже пошла позиционная борьба. А значит, выстоим. Главное, что с Сатаной все обошлось. И с мамой.
Захар поморщился. У него вчера вечером был очень непростой разговор с матерью. Это всегда очень непросто – признавать собственные ошибки и неправоту. Но после этого как-то становится совсем легко. Когда ты признаешь, что нет для тебя никого ближе и дороже, чем женщина, которая дала тебе жизнь, вырастила тебя и любит тебя, балбеса этакого, несмотря на все твои закидоны. А Захар счастливый. У него есть мать. И есть еще одна, такая же близкая и дорогая женщина.
Захар нажал на ручку двери, но дверь не поддалась. А, кстати, где эта женщина?
Захар еще раз подергал ручку кабинета Ульяны – безо всякого результата. Потом набрал ее номер – Уля не ответила. Так, куда дели мою звезду?
Захар прошел до кабинета Самсонова, кивнул его помощнице, которая успела сделать какое-то движение навстречу ему, и нажал на ручку уже кабинета Юрия. Эта дверь открылась.
Оказалось, что Самсонов не один, у него был какой-то посетитель, и они что-то энергично обсуждали, обложившись бумагами.
Захар замер на пороге. Черт, неловко вышло, надо было все же спросить у помощницы, свободен ли Юра.
– Я позже зайду, – кивнул он коротко и вышел. Еще раз набрал Улю – снова безрезультатно. А потом ему в голову пришла неожиданная мысль, и Захар обернулся к помощнице. – Послушайте… – имя Захар если и знал, то благополучно забыл. – А вы не знаете, где Ульяна Романовна? Найти ее не могу.
– Она сегодня улетела в командировку.
– Какую командировку?! – слова «на хрен» Захар в последний момент проглотил.
– На кассацию, – слегка опасливо ответила помощница Самсонова.
Захар проглотил все остальные вопросы. Толку их сейчас задавать?
– Когда Юрий Валентинович освободится, наберите меня.
– Хорошо.
Захар вернулся в свой кабинет. Несколько раз набирал Ульяну – без результата. Впрочем, если она где-то в дороге, в самолете – то все понятно.
