Текст книги "Если бы не ты (СИ)"
Автор книги: Дарья Верцун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)
Глава 13
Наши дни…
Марк позаботился обо всём, оградив меня от суматохи, которую потянули за собой похороны. Заказал венки, панихиду, выбрал приличное кафе для поминок. Сделал всё, чтобы сберечь моё эмоциональное состояние в приблизительном порядке. Сами похороны прошли, как в тумане. Помню, как батюшка отпевал рабу божию Татьяну, помню, как гроб опускали в тёмную яму рядом с могилой отца. Помню, что людей было немало. Пришли все те, кто знал маму, уважал. Она была почитаемым человеком на работе, у неё были друзья, двоюродные братья и сёстры. У нас правда не сложилось с ними особенно родственных отношений, но мы знали друг друга и при встрече не проходили мимо. Здоровались, справлялись о жизни. Людей было действительно много. Но ближе всех к нам с братом стояли Влад и его родители. Тётя Ира с мамой тоже дружили много лет. Обменивались рецептами, возили нас с мальчишками в кино и зоопарк по выходным. Всё это в прошлом. Вся моя нормальная жизнь, где есть жизнерадостная я, здоровая мать, брат и лучший друг, осталась далеко позади, и теперь мне стоило учиться жить по-новому.
Ещё рядом с Марком была Тина. В другой ситуации, я бы с удовольствием с ней познакомилась и перекинулась несколькими фразами, желая поближе узнать любимую девушку брата. Но, увы, в этот день ситуация была неподходящая, и мне было не до неё.
На поминках в кафе собрались только самые близкие. По очереди говорили о том, каким хорошим человеком была наша мама. Безотказной, всегда готовой прийти на помощь, умной, хозяйственной. О том, что она воспитала двух замечательных детей – упомянул отец Влада. Сам бывший друг сидел за столом молча, лишь искоса поглядывая в мою сторону. Когда дядя Вова закончил свою речь, все не чокаясь выпили. Покрутив в руке рюмку с горькой жидкостью, я поставила её на стол нетронутой. Так же, как и еду в тарелке.
Марк наклонился ко мне:
– Поешь хоть что-нибудь, иначе ты упадёшь в голодный обморок.
Я покачала головой:
– Я не голодна, и чувствую себя нормально. Мне просто кусок в горло сейчас не полезет. В голове столько мыслей, что аппетит пропадает напрочь. Я отойду ненадолго.
Под пронзительным взглядом Влада мне было некомфортно, и я сбегала из его поля зрения, как последняя трусиха. Он прожигал дыру во мне. Я тут же непроизвольно возвращалась в тот день, когда я очнулась в больнице и впервые заметила перемену в его взгляде. Когда он стал смотреть на меня с омерзением и неприкрытой неприязнью.
Скрывшись в уборной и умывшись холодной водой, я медленно выдохнула и посмотрела на себя в зеркало. В отражении я увидела замученную, глубоко несчастную особу с впавшими щеками и тёмными кругами вокруг глаз, и фыркнула: как на меня ещё можно было смотреть, если не с отвращением? Разве что с жалостью. Господи, как же я ненавидела это чувство! Терпеть не могла, когда меня пытался пожалеть кто-либо, но сама себя… жалела. И призирала себя за это. Хотя Света постоянно пыталась протолкнуть мне в голову мысль о том, что жалеть себя можно и нужно. Только она утверждала, что жалеть себя нужно правильно, не впадая в «роль внутренней жертвы», но и в то же время, не блокируя и не обесценивая свои эмоции. Это значит, что я должна была понимать, что то, что мне было больно и обидно после всего произошедшего в прошлом – это нормально, но я не должна была позволять гнетущим чувствам затягивать себя в трясину.
Сейчас же мне очень хотелось впасть в эту «роль внутренней жертвы». Здесь, в родном городе, всё напоминало о том, что у меня было, и чего я лишилась за один вечер. Из-за собственной глупости и неосмотрительности. И из-за человеческой жестокости.
«Совсем скоро я смогу уехать домой, – эта мысль подействовала на меня, как волшебная пилюля, облегчившая страдания тяжелобольного человека. – Я снова войду в свою новую жизнь, оставив все разочарования прошлого здесь». Да, я действительно полагала, что через несколько дней или максимум через неделю вернусь в город, в котором прожила почти три года. Там мне было хорошо. Никто не смотрел на меня, как на обезьянку в зоопарке, не тыкал пальцами: «Смотри, вон ту девчонку изнасиловали несколько лет назад. Она с нашего района, представляешь?» Иногда, если подобная ситуация происходила, у меня возникало такое чувство, что случившееся три года назад делало меня какой-то не такой. Недостойной человеческого отношения, недостойной светлого будущего. Недостойной любви. Но для жителей моего «нового дома» я была просто Евой: тихой, приличной девушкой, живущей у престарелой тётки отца и работающей на полставки в маникюрном салоне. Все эти люди, не знающие моего прошлого, и давали мне возможность почувствовать себя нормальной.
Вытерев бумажным полотенцем кристальные капельки холодной воды с лица, я вышла из туалета.
– Ты что так долго? – Марк уже поджидал меня под дверью.
– Я не собиралась самоубиваться, если ты об этом переживаешь, – съехидничала я. – Но не заставляй меня рассказывать, что люди делают в той комнате. Ты ведь уже большой мальчик.
Брат внимательно пробежался по мне взглядом. Я знала, что глаза мои были подпухшими от постоянно наворачивающихся слёз.
– Плохо себя чувствуешь?
– Я подавлена и устала.
Положив свою большую руку мне на плечо, брат приобнял меня и горестно вздохнул:
– Да, малая. День сегодня был… тяжёлый. Но жизнь складывается из чёрных и белых полос. Тебе ли этого не знать.
– Что-то моя белая полоса никак не наступит.
– Я думал, что последние года полтора в твоей жизни всё стабильно.
– Да, стабильно серо…
Теперь у меня была работа, определённый круг общения, в большинстве состоящий из женщин. К мужчинам у меня доверия не было. Но у меня не было ощущения счастья. Не было мечты. Не было чёткого осознания, что в моей жизни всё наладилось. Я плыла по течению и покорно принимала свою участь, считая, что у таких людей, как я, – с тяжёлой душевной травмой, – не может быть полноценной жизни, наполненной счастливыми эмоциями, светом и желанием жить на полную.
– Ты ведь всегда говорила, что у тебя всё хорошо.
Этот коридорчик, в котором мы с братом находились, был чем-то вроде курилки. Под узким окном стоял небольшой диванчик, больше похожий на обтянутую кожей скамейку. Марк подтолкнул меня к нему и сел рядом.
– Конечно, Марк, по сравнению с тем, как было три года назад, сейчас у меня всё хорошо. Ну, по крайней мере, было, пока была жива мама. Но ты же понимаешь, что, как прежде, уже никогда не будет. Я никогда больше не буду той, кем была до… той ночи.
– Знаешь, когда мы с мамой разговаривали в последний раз, она сказала, что тебе, чтобы обрести душевный покой и научиться видеть счастье в мелочах, нужно переехать обратно. Что пережить боль ты сможешь, только приняв её и позволив себе через неё переступить. И я с ней в этом согласен. Есть в её словах здравый смысл. Последние три года ты прячешь голову в песок, как тот зашуганный страус, не замечая, что есть в мире люди, которые тебя любят, волнуются за тебя. Которым случившееся с тобой тоже принесло боль. Открой глаза, Ева, оглянись, и ты увидишь, что не так ты одинока и несчастна, как тебе кажется.
Поговорив по душам, возможно впервые за долгое время, мы вернулись за стол. Марк, всё-таки, уговорил меня съесть небольшой кусок мяса и поклевать салат. Слова брата звучали в моей голове беспрестанно. Возможно, я действительно настолько зациклилась на себе, что не замечала страданий близких людей. Я не замечала, как сдала мама после той ночи, не замечала, как Марк стал взрослее и мудрее своих тогдашних двадцати лет, как стал опекать меня и взял меня под свой контроль. Ведь все эти годы именно он поддерживал меня. Марк оббивал пороги органов, требуя, чтобы мерзавцу, изнасиловавшему меня, дали максимальный срок. Он нашёл мне хорошего адвоката, который на встречах со следователем и в суде говорил от моего имени, апеллируя теми фактами, которые я готова была предоставить… Долгое время после моего переезда Марк обеспечивал меня материально, он же оплатил моё обучение на курсах по маникюру. Он всегда был готов меня выслушать, но я редко откровенничала, боясь обнажить свои раны, тем самым усилив боль.
Вдруг, рассмотрев слова Марка под другим углом, я взглянула на Влада. Оторвавшись от разговора со своими родителями, словно почувствовав мой взгляд на себе, он снова посмотрел на меня. Так резко и колко метнулись карие глаза в мою сторону, что, стушевавшись, я отвернулась. Нет, та мысль, что непрошено осенила меня, была парадоксальной и глупой. Совершенно глупой…
Глава 14
Наши дни…
Чтобы отойти от похорон и войти в колею размеренного существования, понадобилось ещё несколько дней. Света была на подхвате двадцать четыре часа в сутки, за что я была ей бесконечно благодарна. Я звонила ей по меньшей мере раз в два дня, изливая переживания, и мне становилось легче. Иногда я нуждалась в её мнении.
– Если ты хочешь знать, что я думаю по поводу того, права ли была твоя мать, считая, что для полноценного выздоровления тебе нужно вернуться в родные края, то мой ответ «да». Определённо нужно. Я неоднократно говорила тебе, что лучший способ избавиться от своих комплексов и страхов – это посмотреть им в глаза. Коль уж ты велением судьбы оказалась там, где приобрела этот багаж горького опыта, используй время с максимальной пользой для себя. Посети места, в которых ты проживала самые счастливые моменты, вспомни, за что любила жизнь. Наполни себя позитивом. Поговори, наконец, со своим другом.
Сидя на полу в маминой комнате, я перебирала старые фотоальбомы, откладывая фото нашей семьи в одну стопку, а фотографии детских и студенческих лет мамы – в другую.
– К позитивным эмоциям разговор с Владом уж точно никак не относится.
В руки попалась фотография, на которой я, Марк и Влад по щиколотки стояли в мутноватой воде нашего озера. У каждого из нас в руках было по удочке. На лицах – выражение лучезарного восторга, с которым мы предвкушали будущую добычу. Мы словили тогда несколько рыбёшек. Мальчишки свой трофей принесли домой и зажарили на костре. Я же не смогла пустить маленькую краснопёрку на растерзание голодным ртам. Сняв с крючка, выпустила в воду.
Глядя на эту фотографию, где мы втроём светились от счастья, проводя вместе каждую свободную минуту, я с грустью положила её в конверт, который никогда больше не собиралась открывать, и, поднявшись с колен, сунула его в выдвижной ящик стола.
– Возможно. Но он уж точно расставит все точки над «i». Ты должна сказать Владу, как тебе было больно от того, что ваши пути разошлись, проговорить ему свои переживания, и тогда, возможно, он поведает тебе о своих. Я уверена: то, что он стал свидетелем надругательства над тобой, наложило на его психику свой отпечаток, а то, что каждый из вас замалчивал свою боль, подавляя любое её проявление, привело к недопониманию и отдалению.
В общем, Света тоже считала, что остаться здесь на неопределённое время и попытаться заново прижиться в родном городе – хорошая идея. Я же всё ещё сомневалась. Как минимум, там у меня была работа, которую я бросить не могла. Я была хорошим мастером, у меня была своя клиентская база, и работа в салоне приносила мне неплохие деньги. Оставшись здесь, я потеряю своё место и останусь на бобах.
Да нет. Ну какое останусь здесь? Этот город меня не примет. Или я не приму его, потому что, слыша шёпот за моей спиной, я каждый раз параноидально думала, что обсуждают меня. Как только я разберу мамины вещи, найду документы и отдам их Марку, уеду отсюда, не оглядываясь.
К вечеру альбомы, которые я собиралась забрать с собой, были упакованы в большой картонный ящик. После двух часов копания в старых фотографиях меня хватило только на маломальскую уборку по дому, после чего силы исчерпались.
Тишина пустого дома так громко кричала о моём одиночестве, что, хотелось вырваться на волю, как маленькой пойманной птичке из клетки, и прямо сейчас, купив билет на вокзале, сесть в автобус и уехать туда, где я себя чувствовала более целостной. Обведя взглядом родные пенаты, я, сокрушенно выдохнув, упала на кровать и устало прикрыла лицо руками. Здесь никогда не было так уныло. Без маминой руки, без её стараний, аромата и присутствия, этот дом потерял свой шарм, превратившись в огромную кирпичную коробку без души. Теперь здесь было неуютно. Меня не покидало ощущение инородности в этом месте. Но мне предстояло ещё сделать столько работы, что ближайшие дней пять об отъезде не стоило и мечтать. «Нужно потерпеть ещё совсем капельку. Сделаешь все свои дела, и будешь свободна», – этими мыслями я себя успокаивала ровно до тех пор, пока не уснула, сама того не заметив.
Мне снилось, что перед домом пышно благоухали молодые розы. Их разнообразие не знало границ: от белых до нежно-кремовых, от розовых до пурпурных, от алых до бархатно-бордовых. Их нежные лепестки поблёскивали из-за кристальных капелек росы, мерцающих на солнце бриллиантовым переливом, источая тонкий, душистый аромат. Стоя посреди этой красоты, меня переполняли эмоции трепетного восторга и гордости. Словно это я вырастила эти цветы… Я шагнула в это цветочное облако. Меня не задевали шипы, не оставляли тонких царапин на моей коже, а лишь ласкали меня нежными прикосновениями бархатистых лепестков. Я чувствовала, что обрела душевное спокойствие. Нашла свой рай, в котором хотела остаться навсегда.
Утром, к сожалению, я поняла, что тот спектр положительных эмоций – лишь иллюзия, навеянная приятным сновидением. А действительность совсем иная. Я потеряла мать, ещё раньше потеряла себя и надежду на то, что в моей жизни всё наладится. Явь была огорчительной. Но я, как всегда, спрятав ото всех свои истинные чувства, стала вливаться в привычную колею жизни.
Глава 15
– Какая пылища! – Марк отрывисто закашлялся, и по всему чердаку прокатился громкий раскат чиха.
Я поднялась по металлической стремянке вслед за братом. Густой запах пыли зацарапал в горле так, что я даже боялась дышать. Казалось, что сделай сейчас вдох, и эта пыль осядет на моих лёгких, вызвав хроническое воспаление.
– Что мы тут вообще забыли? – он подал мне руку и помог принять вертикальное положение.
– Здесь много ненужного хлама. Коробки из-под техники, старый прохудившийся гамак вон в углу валяется. Пластинки из средневековья. Это всё нужно выбросить.
Я решила разобрать чердак прежде, чем приступлю к личным вещам мамы. Мысль о её смерти всё никак не могла укорениться в моей голове, поэтому выбрасывать её вещи казалось неправильным.
Шагнув вглубь комнаты на чердаке, Марк наклонился и, брезгливо поморщившись, поддел пальцем запылённую полосатую тряпочку, представлявшую собой тот самый гамак. После чего, видимо у брата открылось второе дыхание, и он, вытащив из кармана скрученный мусорный мешок, встряхнул его и начал складывать в него весь хлам. Я поспешила ему помочь. «В топку» пошло всё, чем наша семья не пользовалась годами: новёхонькие с виду журналы, которые имели когда-то привычку выписывать наши родители, но которые ни разу, судя по всему, не открывались, кассеты и магнитофон. Он сломался ещё при жизни отца, насколько я помню, но почему-то до сих пор занимал место в доме. Как по мне, ему уже давно было место на мусорке. Марк, укомплектовав первый мешок до отказа, вынул второй и продвинулся к дальнему углу. Идеальная стопка из каких-то коробок и старых книг с грохотом рассыпалась, и брат принялся безжалостно запихивать всё в мешок.
– Ева, смотри, что я нашёл, – среди ветхого барахла он вытащил белую исцарапанную обувную коробку, протёр голой рукой от пыли и открыл. В ней, словно только купленные, лежали мои старые ролики. – Не жалко ли выбрасывать? – он вопрошающе посмотрел на меня, а я тупо уставилась на мою вещь в его руках.
Эти ролики давным-давно стали мне малы, и, конечно же, никак не могли пригодиться в будущем. Но и выбросить их было действительно жаль. Их подарила мне мама. Это была одна из тех вещей, которые несли собой не столь материальную ценность, сколько личную. С ними было связано столько воспоминаний… тот день, когда мама пришла с работы и вручила этот подарок, весёлые летние деньки, проведённые с Леной, когда мы рассекали на роликах, представляя себя королевами фигурного катания… Но это стало возможным лишь после того, как мы познакомились с чернявым мальчишкой с приветливой улыбкой. На мне были эти же ролики, когда мы впервые встретились, и я не умела толком кататься. Он научил меня. Главные воспоминания были связаны с ним. Они были несомненно приятны и ценны, но невольно причиняли боль, напоминая о том, что мне не удалось сберечь в моей жизни навсегда. Под гнётом недоумённого взгляда Марка, с тяжёлым сердцем я забрала у него коробку, закрыла её и опустила в один из мусорных мешков.
С помощью лишней пары рук уборка на чердаке заняла гораздо меньше времени, чем я располагала. Собрав всё старьё и спустив его на первый этаж, мы вынесли все пакеты, забитые мусором, и выбросили в контейнер в самом конце улицы. Марк никак не прокомментировал мою выходку с роликами, и я склонна была думать, что он понял, почему я без лишних раздумий избавилась от них. Иначе, он обязательно бы спросил… Но он не спрашивал.
Вернувшись в дом, я готовила ужин, в то время, как Марк ненадолго скрылся в гараже. Там всё ещё стоял его мотоцикл, но почему-то брат теперь на нём почти не ездил, предпочитая четыре колеса двум.
Масло в сковороде потрескивало, и омлет приобретал аппетитную золотистую корочку, источая волшебные ароматы жареного перца, лука и томатов. Желудок заворчал в нетерпеливом предвкушении съестного. С самого начала дня у меня во рту ни крошки не было, и теперь я готова была наброситься на любую еду. Даже на полусырую. Вообще-то я редко страдала хорошим аппетитом. Чаще всего мой дневной приём пищи ограничивался одним разом. Тарелкой супа, например, или овощным рагу. Или простым салатом на худой конец. Проблемы с аппетитом у меня начались в тот момент, как три года назад меня захлестнула депрессия. Переживая трудные времена, мой организм, руководствуемый травмированной психикой, напрочь отметал все способы обеспечения жизнедеятельности. Вид и запах еды вызывал отторжение, а сон стал для меня чем-то из роли фантастики. Я могла не спать сутками, при этом всё, на что я была способна – это, периодически моргая, бессмысленно тупиться в одну точку. Если же усталость брала своё, и мне удавалось, закрыв глаза, выпасть на некоторое время из реальности, перед глазами тут же появлялось искажённое злобой и ненавистью лицо насильника. Я слышала его мерзкий сиплый голос, как будто наяву. Я буквально чувствовала грубые движения костлявых рук, срывающих с меня одежду и душащих меня… я чувствовала боль. Я с криками просыпалась, вся в холодном поту, и подолгу не могла успокоиться даже в маминых объятиях. Её утешительные слова оставались мною незамеченными. Я снова отключалась от внешнего мира, погружаясь во внутреннюю пустоту, и снова не спала ночами. Проблемы со сном и аппетитом стали проходить сами собой примерно полгода спустя после того августовского вечера. Постепенно боль ослабевала, шок медленно проходил. Как только я стала приобретать маломальское душевное равновесие, я поняла, что не могу оставаться в городе, где почти каждый человек в подробностях знал, через что я прошла, потому что многие из них были на суде. И слышали всё. Каждую грязную мелочь. Я не могла вынести того, что часть людей смотрела на меня с жалостью, а вторая часть судачила за спиной, решив, что виноватой в изнасиловании была я. Кто-то говорил, что я сама спровоцировала агрессию вызывающим поведением, а кто-то – что вызывающей одеждой.
Господи! Да я ведь никогда не давала повода подумать о себе, как о девушке лёгкого поведения, чтобы обо мне могли такое сказать. Но даже тот озвученный в суде во всеуслышание факт, что на период изнасилования я была девственницей, не изменил мнения этих подлых людишек…
Поэтому я приняла решение уехать. Я не выдержала лживых пересудов и жалостливо-участливых взглядов в мою сторону. Благо, что престарелая тётка отца, Тамара Ивановна, с пониманием отнеслась к моей беде и приняла меня в своём доме с распростёртыми объятиями. Вот у неё-то я и жила эти три года, вплоть до недавнего возвращения домой.
Сняв сковородку с плиты, я дополнила фаршированные баклажаны омлетом, и поставила на стол обе тарелки. Входная дверь хлопнула.
– М-м-м… Запахи божественные! Я вовремя, сестрёнка?
– В самый раз. Я как раз закончила готовку, так что иди мой руки и добро пожаловать к столу.
За ужином Марк негласно взял на себя роль рассказчика, делясь со мной некоторыми аспектами своей работы, которые могут быть мне интересны. Я внимала его рассказам о ныне востребованных стилях мебели на рынке и с интересом слушала о новой коллекции офисных кресел, которые в течение нескольких недель должны были появиться в первом фирменном магазине Марка и Влада «Эклектика». Эта тема мне была интересна и близка. В конце концов, когда-то я мечтала стать дизайнером, но я очень удивилась, когда Влад попросил у меня совет.
– В нашей новой линейке есть один набросок… – Марк полез в карман за телефоном. – Хочу, чтобы ты на него посмотрела, – полистав галерею, он нашёл нужное фото и развернул телефон экраном ко мне. – Наш дизайнер предлагает совместить модерн и хай-тек в этой модели. Но что-то мне оно кажется слишком вычурным.
– Классическое кресло с «ушами» и хромированная сталь. Неплохо. Но, думаю, оно будет смотреться лучше, если убрать массивные подлокотники. Тогда кресло будет выглядеть консервативнее, но не станет от этого менее креативным.
– Думаешь?
Я кивнула:
– Да. И к тому же оно не будет смотреться таким громоздким. Будет занимать меньше места не только визуально, но и реально, что всегда в приоритете при обустройстве рабочего пространства.
Я отдала телефон брату, и он, обдумывая мои слова, вперился взглядом в эскиз будущего кресла, медленно постукивая пальцем по столу.
– Ты на сто процентов права. Я обговорю это с дизайнером и с Владом. Да, нужно всего лишь внести немного изменений, и эта модель станет изюминкой новой коллекции, – Марк выдержал немую паузу и улыбнулся. – Ты умница. Скажи, а ты не думала о том, чтобы снова, к примеру, поступить в колледж?
– В какой? – затупила я. – В… наш колледж?
– Да. Ты ведь хотела стать дизайнером. У тебя для этого есть все данные: хороший вкус, фантазия, абстрактное мышление. И рисуешь хорошо.
Я тут же скисла, подавляемая внутренней тоской по несбывшейся мечте.
– Нет, – я ответила резче, чем Марк заслуживал. В конце концов, он не хотел нарочно напоминать о моей ничтожности. Просто полюбопытствовал.
– Почему твоё «нет» всегда такое категоричное? Ты не хочешь хотя бы подумать на этот счёт?
– Не хочу. Наверное, потому что жизнь ясно дала мне понять, что мои глупые, наивные мечты и планы ничего не стоят. Разрушить их проще простого. Лучше уж совсем не мечтать, чем однажды понять, насколько разбитой ты оказалась, когда их сломали. Это, как в детстве с тем песочным замком, который ты старательно строишь-строишь, а потом его топчет местный хулиган с издевательской ухмылочкой на лице. И всё. Руки опускаются.
Не знаю, почему меня именно сейчас прорвало на откровения. Возможно, просто накипела в душе обида на несправедливость судьбы. А, возможно, меня задевало непонимание брата, который постоянно пытался проявить свою заботу не в том ключе, который мне требовался. Его попытки заботиться обо мне я ощущала, как попытки манипуляции и давления. Принуждения к тому, к чему я была не готова.
– Помнится мне, в детстве ты таким хулиганам не боялась дать отпор, после чего шла и заново строила новый замок. В разы лучше, чем был тот, который сломали. Знаешь, что реально дала понять тебе жизнь? Что тебе есть, что ценить. Что рядом с тобой остались люди, действительно любящие и преданные тебе, несмотря ни на что. Что жизнь ценна! Но она может измениться или даже оборваться в любой момент. И, если тебе даётся второй шанс, нужно хвататься за него и изо всей силы карабкаться, чтобы выстроить свою жизнь так, как ты хочешь, и так, как ты того заслуживаешь. Тебе жизнь показала, что сдаваться нельзя ни при каких обстоятельствах, а ты, работая больше года со своим психологом, до сих пор не смогла понять столь очевидной вещи!
Его слова нашли отклик во мне. Они отозвались обидой на завуалированный упрёк, который читался между строками его фразы. Зря я допустила столько откровений о том, что чувствую на самом деле. Этой апатии, которую я испытывала, и страхов не смог бы понять тот, кто не пережил того, что и я. Так что и Марка я не могла винить за его непонимание.
– Ты не знаешь, что я чувствую.
– Да. Я не знаю. Потому что ты никогда не рассказывала. Засела там у тёти Томы, ото всех оградилась колючей проволокой, и пилишь ногти по утрам. Неужели, это твой предел, Ева? Неужели, это то единственное, что ты можешь?
– А почему ты не можешь предположить, что моя работа мне нравится?
– Да потому что… – он осёкся. – Не знаю почему. Просто чувствую, что ты просто по течению плывёшь. Пошла по пути малейшего сопротивления, решив, что это – твой потолок.
– Не хотелось бы тебя расстраивать, но тут-то ты и неправ. Выкуси, братишка, мне моя работа нравится! Плюсов в ней много. Как минимум её преимущество в том, что я работаю только с женщинами, и мой контакт с противоположным полом ограничен.
А ещё я работаю только по утрам, и это тоже огромный плюс. Мне не приходится добираться домой по темну.
Последней фразой я, возможно, даже хотела немного задеть брата, подразумевая, что презираю всех мужчин без исключения. И даже его. За его чёрствость, которая иногда так так не вовремя проявлятся, и раздутое эго, которым он тут щеголяет передо мной. Но потом пожалела о своих словах, надеясь, что моих намерений он не понял. Марка я уж точно презирать не могла. Я любила его искренней сестринской любовью, и какие бы разногласия между нами не возникали, ничто не было в силе этого изменить.
После того, как Марк, кривовато извинившись за неуместную несдержанность, бегло чмокнул меня в щёку, собрался и уехал к себе, я, смотря вслед удаляющимся фарам его автомобиля, перевела взгляд на сиротливый покорёженный мусорный контейнер, едва заметный в сгущающихся сумерках. Где-то там, в одном из мешков, которые мы отволокли на свалку, лежала предательски выброшенная мною ниточка, связывающая меня с хорошими воспоминаниями. Всё-таки, я не могла их выбросить… не могла.
Тяжело сглотнув, я оглянулась, убеждаясь в том, что поблизости нет подозрительных прохожих. Подавляя холодящий страх, вздымающийся в груди с каждым шагом, сделанным вперёд, я отыскала в одном из наших мешков белую обувную коробку. Удостоверилась, что внутри – те самые ролики с серебристыми узорами, и, прижав эту коробку к сердцу, словно самую дорогую на свете вещь, бросилась домой.
