Текст книги "Если бы не ты (СИ)"
Автор книги: Дарья Верцун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)
Глава 6
Все еще семь лет назад…
После второго урока мы с девчонками по сложившейся традиции вошли в школьную столовую, где уже толпилась немаленькая очередь возле раздачи. Став в самый ее конец, мы вернулись к обсуждению сегодняшнего утра. Прежде, чем разойтись по домам и начать сборы в школу, Влад на эмоциях преисполняющего восторга, предложил мне прокатиться на его новом байке. Раздираемая желанием поддаться его уговорам и холодом страха, парализующим конечности, я отказалась:
– Не думаю, что мне стоит ездить на этом. Да и тебе не советую.
– Э-э-э, ты на что это мою сестру подбиваешь? – вклинился Марк. – Она не поедет.
Инна воспользовалась ситуацией:
– А я бы прокатилась.
Вот уж, своего не упустит. Шельма. Но Влад как будто ее не расслышал:
– Почему ты боишься? – спросил он меня. – Он только выглядит грозно, но мощности в нем немного. И поедем мы медленно. Давай.
– Я что, с деревом разговариваю? – возмутился брат. – Я не разрешаю.
– Расслабься, – фыркнул Влад. – Пусть сама решает.
Сомнения терзали меня изнутри. Это самая подходящая ситуация для выражения «и хочется, и колется».
– Не будет она ничего решать. Это опасно. Не поедет и точка!
Эта тирада, провозглашенная моим братом, подогрела мою на него обиду за утренний побег и стала решающим фактором, предопределившим мои дальнейшие действия. Да как же, не буду я ничего решать. Сейчас! Деловито тряхнув головой, сбрасывая с лица тонкие волоски, выбившиеся из пучка, я подошла к мотоциклу и с вызовом посмотрела на Марка, демонстрируя ему всю решимость, которая маленькой кучкой пыталась забиться в угол моего бешено бьющегося сердца.
– Это ты ничего не будешь за меня решать, – сказала я. – Ты мне не папа, – я взглянула на Влада: – Поехали.
Хмурясь, он замялся, метнулся между Марком и мной, но все же неторопливо шагнул к мотоциклу.
– Не переживай, – сказал он моему брату. – Буду беречь ее больше, чем самого себя.
Мотор натужно заурчал. Влад закинул ногу и оседлал железного коня, подгазовывая на месте, снял с руля шлем и подал мне:
– Надевай.
– Он же твой.
– Если шлем один, то водитель отдает его пассажиру. Такие правила. Надевай, – повторил он.
Я натянула на голову новехонький черный шлем, ослепляющими бликами сверкающих в лучах утреннего весеннего солнца, а Марк подошел ко мне и помог застегнуть лямку под подбородком. Я залезла сзади и осмотрелась по сторонам, думая, за что ухватиться руками, чтобы не слететь с мотоцикла.
– За меня держись, – сказал Владик. – Если вдруг чего, – Марк серьезно посмотрел на друга, – то тебя добью, а тебя, – его взгляд метнулся ко мне, – закрою в твоей комнате до совершеннолетия. Усекли?
– Не дрейфь, – в голосе Влада скользнул оттенок самодовольной улыбки.
Едва мои руки обвили Владьку за корпус, он снял байк с подножки, и мы рванули с места так резко, что внутри у меня все перевернулось. Сердце зашлось, и на несколько мгновений я забыла, как дышать. Зажмурилась и подавила писк, застрявший в горле. Как только я обвыклась к ощущению низкого полета, и буря в жилах улеглась, я прерывисто выдохнула и открыла глаза.
– Только давай не будем проезжать мимо моего дома, – крикнула я другу на ухо. – Мама, если увидит, она нас прибьет.
– Окей, – ответил он и поддал газу. Я еще сильнее ухватилась за него, и мы помчались вдоль до улице, встречный ветер ласкал своими свежими объятиями, яркий солнечный свет, мелькавший между зеленеющих ветвей, бил по глазам, а адреналин, рождающийся где-то внутри меня, там, где часто колотилось сердце, быстро растекался по всему телу, опаляя вены.
Очередь дошла до нас. Подсевшие на какую-то новомодную диету Лена с Маришкой взяли по салату и компот, а мы с Алиной были хронически тощими в независимости от количества съеденного, а аппетиты у нас были мягко скажем нескромными, поэтому мы нагребли полный поднос: овощной суп, отбивную с лапшой, чай и жареные лепёшки с картошкой. Усевшись за один из маленьких столов, стоявших вдоль высоких окон в деревянных рамах, Марина кивнула в сторону наших с Алиной подносов и уныло произнесла:
– Нет, я все-таки не понимаю, как это все влезает в ваши желудки? Тут сидишь, голодаешь, а бока никуда не деваются.
– У нас просто хороший обмен веществ. Так мама говорит, – беззаботно пожала плечами Алька.
Маришка сокрушенно вздохнула:
– Вот и мне бы такой хороший обмен. А то в моей семье ни один организм не наделен этим важным качеством.
– Ты смотри поаккуратнее со своими диетами, – вставила я свои пять копеек. – Я слышала, что некоторые очень вредные для здоровья. Кстати, а что родители говорят по поводу твоего пристрастия к голоданию?
Подруга беспечно пожала плечами:
– Им знать не обязательно. Это как-никак мой жирок.
– Ой, ладно тебе, бедняга, – махнула рукой Леночка. – Огурчики вон пожуй, гляди и талия появится. Бери пример с меня. Я питаюсь сбалансированно и не жалуюсь, потому что хорошая фигура нужна в первую очередь мне. А теперь давайте, наконец, дослушаем, чем закончилась история с Евиным бунтарством? Перебили же на полуслове.
Взяв ложку, я помешала в тарелке суп и глупо заулыбалась, вспоминая утреннее приключение и тот всплеск драйва, раньше невиданный мной, и ту жажду скорости, и… и несвойственное в нашей с Владькой дружбе смущение, когда мне пришлось прижаться к нему всем телом и сидеть всю дорогу, обняв его спину. Даже как-то странно. С чего мне было смущаться? Он ведь был для меня близким человеком, совсем, как родной брат. Не было чего-то такого, что мы не знали бы друг о друге. Но мы растем… И Влад стал совсем взрослым парнем, и у него даже бывала эта… как её… эрекция, во! Я имела неосторожность застать это сомнительное зрелище в прошлом году, когда мы с мальчишками и их друзьями из класса ездили к озеру. Помню выходит он из воды, а плавки оттопырились. Брррр! Глаза б мои этого не видели. Так вот, мы растем. Он взрослый парень, и я чувствовала себя как-то странно с ним рядом, как-то неправильно, словно делаю что-то плохое. Да по сути, я и делала, – я каталась на мотоцикле без разрешения матери, которого она, конечно, никогда бы не дала, и, видимо, поэтому в моей душе творился такой хаос.
– Да чем закончилась, – пожав плечами, произнесла я. – Владька доставил меня обратно целой и невредимой, поэтому войны между лучшими друзьями не произошло. И мама, слава богу, не спалила. Так что, все круто, – подытожила я, принимаясь за обед.
Впечатлений сегодняшнее утро подарило мне на год вперед, и, хоть я и изо всех сил сдерживала чрезмерную окрыленность, беспрестанно порывавшуюся выплеснуться наружу, кажется, подружки видели меня насквозь, и мой истинный настрой эмоционально передавался девчонкам, подпитывая их небывалой энергией. Девочки еще несколько минут обсуждали мое так называемое безрассудство, высказывая свое изумление и восхищение моей храбростью, а я хотела сказать, что не было там никакой храбрости. Да, моя первая поездка на мотоцикле удалась. Душа взлетала до небес. Но и страшно было до жути – что разобьемся, что Марк на меня настучит маме, и что она после этого ни в жизнь меня не отпустит с мальчишками. Но он этого не сделал, и за это я была ему очень благодарна. В общем, такого изобилия чувств я не испытывала еще ни разу в жизни.
Вечером все Владькины друзья собрались у него дома. Моя мама приготовила ему шикарный торт с шоколадной начинкой, а тетя Ира весь день трудилась на кухне, воплощая в жизнь те редкие изумительные рецепты, которыми была исписана ее толстая тетрадь. Я часто забегала к ней в дом, когда мы с ребятами тусовались у Владика, а сегодня я вызвалась ей помочь. Мама у Влада была очень хорошей и, я ее воспринимала скорее, как доброго друга, нежели, как соседскую тетку. Она всегда интересовалась моими делами в школе и успехами в рисовании, рассказывала интересные истории о Владькином детстве и, вспоминая разные забавные казусы, посвящала меня в такие тайны, которые ее сын предпочитал бы вовсе стереть из памяти своих родственников, считая, что они подрывают его репутацию серьезного парня и позорят в глазах друзей. Хотя ничего позорного в них не было. Я просто теперь знала, что когда ему было четыре, непоседа-Владик научился лазить по деревьям и постоянно пытался своровать пару краснобоких яблок с соседского дерева, до тех пор, пока однажды ветка, на которую он вечно взбирался, не хрустнула под ним, и он свалился кубаря вниз, да шмякнулся прямо на соседского кота по кличке Рыжик. Слава богу, ветка эта росла совсем низко, и мальчуган остался относительно невредимым, а вот коту повезло меньше – после того случая он прожил не так уж долго, а сварливая соседская бабка замазала Владьке счесанные коленки зеленкой, после чего отходила мокрой тряпкой по заднице за воровство и за то, что Рыжика раздавил. Еще я знала, как он влетел прямиком в деревянный забор, когда впервые самостоятельно смог проехать несколько метров на двухколесном велосипеде. Равновесие держать научился, а затормозить не додумался. И как на осеннем утреннике в садике он был наряжен в казенный костюм картошки, который своим коричневым цветом и неопределенной формой напоминал кое-что другое. Каждый раз, когда Влад имел возможность застукать нас за обсуждением его величественной персоны дошкольного периода, мина его становилась кислой-кислой, как недоспевший апельсин, и он начинал ворчать на мать, после чего переводил свой недовольный бубнеж в шутку, подобную этой: «Каждый человек имеет право иметь скелеты в шкафу, а ты их всех демонстрируешь в музее истории жизни Влада Белова» или «А что, восьмую статью Закона Украины о защите персональных данных уже отменили?»
Гости сошлись к шести часам. Все мальчишки и девчонки, приглашенные на день рождения, были ровесниками Влада с Марком, поэтому меня, как обычно, никто из их друзей всерьез не воспринимал, относясь ко мне как к вечному ребенку. Никто, кроме Женьки Рыжова. Он учился в нашей школе на год младше моих мальчиков, но по возрасту был младше Владьки всего на месяц или два – пошел в школу с семи. Он был полноватым пареньком с очень светлой кожей, блондинистыми, даже желтоватыми, тонкими волосами, стриженными ёжиком, глазами цвета слабого чая и с редкой россыпью веснушек на щеках. Будучи добрым, славным мальчиком, он часто помогал мне нести портфель, когда я возвращалась из школы в те дни, когда уроки заканчивались раньше, чем у Марка с Владиком, угощал сахарными леденцами типа советских петушков, которые делала его бабушка, или просто, завидев меня на перемене, мог остановиться и поболтать со мной несколько минут. Мои подружки в такие периоды нетерпеливо притопывали ногами, а потом, сдерживая порывающийся хохот, сообщали:
– Да он же в тебя просто втюрился!
Я возмущенно охала и отбивалась от их глупых предположений:
– Вы сбрендили что ли совсем? Ерунда полнейшая!
– Нет, ну обрати внимание, – говорили они, – он всегда смотрит на тебя такими влюбленными глазами, что кажется вот-вот и он расплавиться, как пломбир под летним солнышком.
– Глупости, глупости, глупости!
А они хихикали:
– А вот и не глупости! Вовсе нет. Скоро сама увидишь.
Вот и за стол Женька умостился рядом со мной. Дядя Вова явился в специально натянутый на улице шатер, где мы обосновались, и выдвинул красноречивый тост о том, что шестнадцать – это еще так немного, хотя и считается первым совершеннолетием, но Влад должен помнить, что мужчина он или нет, определяет не возраст, а его поступки, их характер и подтекст, который они несут, цели и умение их достичь, отношение к семье, друзьям и т. д. Дальше расслышать было просто невозможно из-за Женькиного трепа:
– Ага, в шестнадцать как раз гулять надо, а не о целях думать. Молодость-то всего раз дана.
– Т-ш-ш-ш. Тише, Женя, не болтай, – шепотом сказала я.
– Нет, а что, я не прав разве?
– Прав или нет, неважно. Ты просто болтаешь во время тоста Владькиного папы. Это некультурно.
Недовольно нахмурившись, Женя поджал губы. Видно было, что молчание давалось ему с трудом, и желание вставить свои пять копеек, перечащие говорившему, назойливой мухой зудело в его голове. Но всё же он сдержался. Молодцом дослушав тост, принялся за еду, забивая рот чем-то более полезным, чем пустая болтовня. Когда торжественная речь дяди Вовы была закончена, шатер заполнился гулом голосов, смеха и дружеских разговоров на интересующие подростков темы. Самой главной был новенький мотоцикл именинника. После праздничного ужина, обступив агрегат со всех сторон, мальчишки обсуждали какие-то цилиндры, их количество и подобную ерунду, в которой я ничего не соображала, но спрашивать и уточнять при всех не стала. Решила, что поинтересуюсь обо всём, что мне было непонятно, в другой раз, когда будем с Владом один на один. Не хватало еще себя на посмешище выставить перед десятком старшеклассников. Незаметно отделившись от компании, посвятившей все свое внимание двухколесному монстру, я обошла дом по знакомой узкой тропинке, выложенной камнем, и сошла на зеленеющий газон на заднем дворе, где возле небольшого пруда в окружении буяющих цветов, на высокой грустной иве были подвешены деревянные качели, скрывающиеся в плачущих раскидистых ветвях, тихо покачивающихся на весеннем ветру. Это было моим любимым местом. Здесь было так красиво, и ощущение того, что ты – часть этой невероятной природы, – не покидало ни на миг. Усевшись на качели, чтоб не упасть, я крепко ухватилась руками за толстые верёвки, за которые они были привязаны к дереву и стала раскачиваться. Обычно раскачивал меня Владик или Марк, но сегодня они были заняты любованием мотоциклом со своими друзьями, а мне это было совсем не интересно. Да, кататься на нём было прикольно, хоть и немного страшно, признаю! Но вот этих ковыряний в запчастях посреди праздника я не понимала. В тишине апрельского вечера далёким гулом доносились голоса мальчишек и нескольких девочек, собравшихся поздравить Владьку, но в целом шумно не было, и я могла расслышать каждый тихий рокот сверчков, спрятавшихся в молодой траве, каждый шорох листвы, которую теребил лёгкий ветерок. И среди этого ассорти звуков, которым я неподдельно наслаждалась, послышался какой-то хруст. Подняв голову, я увидела Женьку. Чертыхнувшись, он застыл в позе лазутчика, застуканного с поличным, встретился взглядом с моим и, сокрушённо вздохнув, переступил через сухую палку под ногами, выдавшую его присутствие, и прямиком направился ко мне.
– Вот так всегда, – пробормотал он. – Хотел незаметно к тебе прокрасться, а спалила меня какая-то глупая ветка посреди дороги. Эй, ты чего тут одна? Грустишь?
– И вовсе не грущу. Просто все так восхищаются этим мотоциклом, а мне неинтересно.
– Да ладно, не гони! И что, не хотела бы ты и себе вот такую ракету?
Хрюкнув, я усмехнулась. Все они мальчишки одинаковые. Вот и Женька туда же.
– Не-е-е-т. Сам подумай, что мне с ним делать? Я даже руль удержать не смогу, он такой тяжёлый.
– Знаешь, честно говоря, я тоже не в восторге, – резко сменил настроение Женя. – Да, он красавец, но я бы не горел желанием на нём кататься. Он может быть опасен.
– Да! И я о том же.
– Да и вообще, есть занятия и поинтереснее. Например… эм… живопись. Да, почему бы и нет? Это развивает… этот… как его…
– Воображение и эстетический вкус? – улыбнувшись подсказала я.
– Точно! Смотри, как много у нас общего, – сказал он, а я рассмеялась. Видно было, что далёк он от темы искусства. – А давай как-нибудь вместе съездим на великах к тому озеру, где мы были в прошлом году. Помнишь? Там красивые места. Живописные. Возьмём с собой краски и альбомы, я фруктов возьму твоих любимых. И конфет… и…
Улыбка с моего лица сошла, и я во все глаза уставилась на покрасневшее лицо Женьки. Даже в тусклом свете садового фонаря было видно, как оно залилось краской, а волнение в его голосе стало ещё более явным. Сложилось впечатление, что он на свидание меня пытается позвать. Вдруг в памяти всплыли голоса подружек, втемяшивающих мне в голову, что Женька не просто так со мной так мил; и моё желание находиться здесь иссякло. Качели в ветвях грустной ивы, ставшей свидетельницей этого разговора, и маленький самодельный прудик, отражавший луну и звёзды на синем небе, показались мне слишком романтичными. Даже чересчур романтичными. Неподходящими для этого разговора, и для Женьки. Да и вообще для этого вечера.
– Эм-м-м… Жень, ты не обижайся, но я устаю с этими рисунками в художественном классе. В свободное время рисовать не хочется.
Враньё. Блин, блин, я ненавижу врать. Спрыгнув, я попыталась протиснуться между качелями и смущённым Женькой, но он чуть качнулся влево, преграждая мне путь.
– Ева, ну пожалуйста. Сходи со мной… куда сама захочешь… Можем сходить в парк. Просто погулять. Можем в кино. Можем…
– Ты на свидание меня зовёшь? – почти шёпотом произнесла я.
Сжав плечи, Женька неуверенно кивнул, и тень разочарования легла на сердце. Я так боялась его обидеть, но… Он для меня был просто другом. Хорошим другом, добрым, щедрым, всегда готовым выслушать и поддержать. Другом, но больше – никем. Да и о каких свиданиях вообще может идти речь? Мне всего тринадцать. Мама меня точно по головке не погладит, узнав, что я с кем-то встречаюсь. Пусть даже с таким добрым, безобидным мальчиком, как Женя.
– Жень, это, наверное, не очень хорошая идея, – сказала я, а свет в его глазах потух. За это я почувствовала свою вину. – Нет, дело не в том, что ты мне нравишься… ты мне нравишься…
– Как мило.
С Женькой вдвоём мы развернулись на Владькин голос.
– Что за фигня у вас тут происходит, а?
– Ничего, – покачала я головой. – Ничего, мы просто разговаривали.
– Да, и вообще это не твоё дело, – влез Женя, – так что иди, куда шёл.
– Ну так я сюда и шёл, – возразил Влад. – Мы с Марком уже тебя обыскались, Ева, – он посмотрел на меня с укором.
Да, наверное, я не должна была отбиваться от компании. Или хотя бы стоило предупредить, что буду здесь.
– Ты забыла, с каким условием тебя сегодня сюда отпустили? Мы с Марком за тебя своими головами отвечаем.
– Знаю, – шагнула я навстречу другу. Он был прав. Мама знала, что все здесь присутствующие будут старше меня, и отпустила лишь под ответственность брата и Владьки. Из-за угла дома подоспел Марк.
– Вот вы где.
– Да, всё нормально. Я её уже нашёл, – Влад поднял кверху большой палец и улыбнулся.
– А, ну тогда ладно, – сказал Марк. – Если всё хорошо, я ненадолго отойду.
И брат скрылся в тени после этих слов. Судя по тому, что скрипнула и стукнула калитка, он направился к Инне. Фу. Слава богу, хоть здесь её не было.
– Так чем вы тут занимались? – Влад скрестил руки на груди и мазнул по нам оценивающим взглядом.
Я пожала плечами:
– Да говорю же, просто разговаривали. Ну там об увлечениях, рисунках, твоём мотоцикле.
– Угу, – ехидно прищурившись кивнул Влад, и я, состроив болезненную гримасу спросила:
– Ты всё слышал, да?
– Угу, – снова повторил он, кивнув головой. – Жека, я надеюсь, не стоит объяснять, почему «нет»?
– Не понимаю, чего ты лезешь не в своё дело, – пробормотал тот.
– Потому что она сестра лучшего друга. И мне как сестра. Короче, это моё дело и точка. И пока ей не исполнится хотя бы шестнадцать, чтоб ни я, ни Марк тебя на горизонте рядом с ней не видели.
Мне было искренне жаль Женьку, но какая-то доля облегчения во мне жила, хотя бы из-за того, что спровадить его довелось не мне, а Владу. За что ему спасибо. Вовремя появился, иначе я бы сгорела от стыда и чувства вины. С того вечера наши с Женькой отношения изменились. Мы всё так же здоровались друг с другом и пересекались в компании брата с Владом, но больше не встречались за дружескими разговорами на переменах, и не ходили вместе домой после уроков. Он больше не помогал мне донести до дома рюкзак и не угощал конфетами. Было как-то горько от того, что его признание в симпатии ко мне всё испортило. Оказалось, его не интересовала дружба со мной. Ему нравилась просто оболочка, за которой скрывалась я настоящая. Теперь при каждой встрече я делала вид, что ничего из ряда вон выходящего не произошло, а он как-то нервно ужимался при виде меня и прятал неуверенный взгляд, стараясь не смотреть мне в глаза.
Глава 7
Наши дни…
За прошедшую неделю стены реанимации стали мне почти родным домом. Я не вылезала из больницы. Приходила сюда каждый день, разговаривала с мамой, уговаривала её вернуться к нам, но всё без толку. Все те фильмы, где показывают, как пациент выходит из комы благодаря вниманию, вере и надежде родственников, стали ядом, отравляющим мою кровь, душу и сердце. Как тот продукт, которым ты отравился в детстве, и по прошествии двадцати лет всё так же не можешь заставить себя попробовать его заново. От них просто тошнило.
Меня стали узнавать медсёстры. Некоторые из них были очень дружелюбными, всегда справлялись и о моём самочувствии, и напоминали о том, что мой организм нуждается в пище и здоровом сне. А я часто об этом забывала. И если Марк появлялся в отделении на полчаса в день, из них проводил минут по десять в кабинете доктора, а потом уезжал обратно на работу, то я чуть ли ни сутками дежурила у маминой постели. Я не могла по-другому. Дома в одиночестве сидеть было невыносимо, а работу искать здесь было глупо, – я не собиралась задерживаться. Рано или поздно я всё равно вернусь туда, где смогла прижиться и починить свою жизнь. Я не останусь здесь. Не смогу.
Белая дверь тихонько открылась, и в палату вошёл Виталий Романович. Как всегда ухоженный, с идеально зачёсанными короткими волосами и подстриженными усами, он снял очки, сунул их в карман белого халата, и его лицо смягчилось.
– Ева, ступайте домой. Вы просидели в этой палате три часа безвылазно. Мне Римма Павловна нажаловалась.
– Мне нечего делать дома, – я поникло качнула головой. – Я буду с ней, – я который раз обвела взглядом глубоко спящую мать, и который раз всё внутри сжалось от её болезненного вида. Щёки запали, кожа стала белой-белой, как фарфор, и руки такие тонкие и безвольные, что казалось, очнись она сейчас, не сможет поднять и пушинки.
– Ладно, можете побыть здесь. Но максимум до девятнадцати часов. И при одном условии: вы сейчас спуститесь на первый этаж и что-нибудь перекусите. Желательно что-то существенное, потому что я не хочу выводить вас из состояния голодного обморока.
Хуже всего, наверное, было то, что голода я не чувствовала. Снова то самое состояние, что и три года назад. Полная отрешённость и потеря в своих переживаниях. Правда, Света на этот раз была со мной на связи двадцать четыре на семь, поэтому в сознании хотя бы осталось понимание того, что это ненормально. Так что я давилась едой через «не хочу» и ложилась спать в половине одиннадцатого потому что «так надо».
Я спустилась в буфет. Заказала очередную порцию кофе, булочку с маком и хотела было вернуться с этим набором в палату, но мгновение поразмыслив, опустилась за один из маленьких круглых столиков, стоявших по периметру помещения и принялась за еду. Ни Света, ни Марк не одобрили бы того, что даже поесть я остаюсь возле маминой кровати, не сводя бдительного взгляда с монитора медицинского оборудования, так что где-то в глубине души я собой почти гордилась. Подавить же волнение в груди не получалось. Мне казалось, что стоит мне отойти от неё – тут же случится что-то страшное.
– Можно присесть? – раздался низкий голос сверху.
Взглянув на человека, облачённого в медицинский костюм, я охнула:
– Женя!
Тот самый добрый светловолосый мальчишка из детства превратился в мужчину. Преуспел в росте, раздался в плечах, стал старше. Но взгляд оставался таким, как я помнила: искренним и слегка наивным.
– Да, это я, – он улыбнулся, и я поняла, что за все годы, что мы не виделись, он ни капли не изменился. Всё такой же большой, добрый парень с приятной улыбкой, лишь возмужал, и на щеках стала расти светлая щетина. Он присел на соседний стул, поставил перед собой стаканчик кофе и внимательно на меня посмотрел. И, наверное, увиденное его не слишком впечатлило, потому как его улыбка тут же сменилась тенью беспокойства. – Что же привело тебя сюда? Не могу сказать, что не рад тебя видеть, но лучше бы уж встретились мы в каком-нибудь другом местечке. Повеселее.
– Думаю, здесь бывает весело, – я попыталась выглядеть беззаботной, но Женя не повёлся на мой лёгкий тон, оставаясь серьёзным. Опустив плечи, я поняла, что привычная попытка избежать больной темы провалилась. Да и шутка моя была глупее некуда. – Если по сути, то в неврологии у меня мама лежит. Инсульт.
– Ого, – светлые брови сошлись на переносице, и Женя понимающе кивнул. – И как она себя чувствует?
Проглотив горький ком горечи, я пожала плечами:
– Никак. Плохо. Она в коме.
– Давно?
– Уже неделю.
Поджав губы, Женя помолчал. Наверное, в его голове пронеслось в этот миг множество мыслей, и все они были не радужными, потому что потом он только произнёс:
– Я тебе очень сочувствую. И Марку тоже.
Я наскоро кивнула, заминая тему с сочувствиями, и спросила:
– А какими судьбами здесь оказался ты? Работаешь?
– Прохожу интернатуру по физиотерапии. В этом году только поступил. Вот, приспосабливаюсь к докторским тягостям.
– Сложная работа?
Женя залпом выпил остывший кофе и отставил стаканчик на край стола.
– Сложная работа у анестезиолога – там нужно правильно рассчитать дозу препарата, чтобы усыпить человека без последствий. У хирурга. Он должен человека вылечить, а не… – он провёл большим пальцем поперёк горла, а я охнула:
– Господи, что ты такое говоришь!
Он засмеялся, и я смогла немного расслабиться. Улыбнулась.
– Видишь, ты хоть перестала быть похожей на застывшую статую. Работа у меня интересная. Если хочешь, как-нибудь можем встретиться по старой дружбе, и я тебе расскажу.
– Хорошо, – я кивнула. – Замётано.
– Замётано, – кивнул он в ответ, снова мазнув по мне пристальным взглядом, задерживаясь на наверняка усталых глазах. Я внутренне поёжилась от непрошеных домыслов, какие же мысли сейчас посетили Женьку, но я тут же запихнула их в чёртов дальний ящик сознания и закрыла на замок. Я так делала всегда, когда призраки прошлого грозились прорваться в мою нынешнюю жизнь. Я понимала, что, скорее всего, он был в курсе того, что произошло тем летом, три года назад, и я должна была относиться к этому спокойно. В конце концов, я ничего плохого не сделала. Я была не виновата…
– Ладно, Жень, – поднявшись из-за стола, я выбросила в урну пустой стакан и недоеденную булку, – мне было очень приятно с тобой пообщаться, но я должна вернуться к маме.
– Да и мне пора возвращаться к работе, – он тоже встал. – Всего хорошего, Ева.
– И тебе, – я попятилась к выходу и махнула рукой. – Пока.
Когда я вернулась на второй этаж, в отделении неврологии происходило что-то странное. Остановившись у пустовавшей стойки дежурной медсестры, я натянула на ноги бахилы и прошаркала по коридору в сторону реанимации, откуда доносились какие-то суетливые звуки и голоса. У палаты мамы столпились медсёстры. Некоторые бегали, выполняя распоряжения Виталия Романовича, некоторые что-то писали, а он сам, сокрушённо повесив голову, отложил дефибрилляторы (я и не заметила, что он держал их в руках) и глухо прорезал шум других голосов:
– Зафиксируйте время смерти – 17:32.
Осознав, что произошло, я закрыла рот рукой и горько заплакала. Монотонный писк монитора ЭКГ смешался с шумом крови в моих ушах, и превратился в приговор. Для мамы. И для меня. Теперь она была воспоминанием. Светлым, добрым и дорогим. Как и всё, что когда-то мне было дорого.
