Текст книги "Исцеление (СИ)"
Автор книги: Дарья Сойфер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
Глава 9
03 мая 09:12
#каникулы #розовыесны
Майские приключения продолжаются, отметила, как надо.
Учитесь. Я знаю, как продлить праздник.
Ника спала так сладко, что не сразу поняла, где находится. Единственное, что нарушало ее безмятежность, – скребущее ощущение в горле. Сквозь жалюзи в палату падало утреннее солнце, койка у окна была пуста. За стеклянной стеной был виден сестринский пост, а за ним – еще один бокс. Кажется, двухместный.
От запястья тянулась капельница, и Ника какое-то время смотрела, как медленно набираются и падают одна за другой капли. Перевела взгляд на тумбу – свежая упаковка леденцов. Кажется, Паша вчера что-то говорил…
Она силилась вспомнить момент, когда уснула, но в сознании всплывали лишь отдельные картинки. Ее вывозили, потом был коридор… Потом лицо Исаева… Черноволосый мужчина… Медсестра с приятными духами… Кого-то они откачивали… Ника снова взглянула на пустую койку и ахнула… Неужели тот пациент умер? Какой ужас! А почему она этого не помнит?
Нет, было что-то еще… Она что-то говорила, говорила, умоляла… Марк! Точно, здесь был Марк! О, господи, что она ему наплела?! Свободной от катетера рукой она в отчаянии провела по лицу. Невероятно! Он пришел именно тогда, когда она меньше всего была к этому готова! И про ребенка ему говорила, и про инвестиции… Вот же дура! Унижалась тут, как последняя… Не дай Бог, еще и в любви призналась. Кто-то ведь должен помнить?!
– Про… простите, пожалуйста! – хрипло позвала она, мучая горло.
Во рту все пересохло, язык шершаво щекотал небо. Леденцы! Исаев – спаситель. Она отправила в рот конфету, и сразу почувствовала себя легче. Попробовала присесть чуть повыше, но свежие швы моментально воспротивились. Боль вернулась, тело заныло с новой силой. Точно, он же просил не шевелиться.
– Так, лежим, лежим! – бросилась к ней сестра. – Все хорошо, доктор скоро придет. Вот здесь кнопочки, хотите сделать повыше – нажимайте. Надо приподняться – вот ручка, но без разрешения врача не советую.
– А если в туалет?..
– У вас катетер.
И как она могла этого не заметить? Зато теперь, как только сестра его упомянула, сразу стало мешаться… Ох, скорее бы уже все зажило!
– Простите, а у меня вчера были посетители? – Ника подняла руку, чтобы ей поставили градусник.
– Какие посетители! Реанимация. Кроме врачей – никого, – сестра придирчиво взглянула на капельницу: жидкости оставалось совсем на дне. – Через пять минуточек уже снимем.
– А телефон?
– В тумбе, наверное, я только пришла, – женщина дернула ящик. – Ну вот, видите! А вы боялись.
– Да я просто… – начала оправдываться Ника, но сестра уже растворилась в застеколье.
Первым делом надо было позвонить маме. Гудки шли долго, ответила Алинка.
– Привет, ты чего? – весело пропела она.
– Где мама? – Ника чуть леденцом не подавилась от испуга, особенно, после Пашиных слов про высокое давление.
– Не паникуй, она в магазин побежала, а телефон забыла. Собралась тебе бульон варить.
– Как она? Не сильно волновалась?
– Да, как обычно, – Алина раздраженно цокнула. – Охала, ахала, потом твой Паша позвонил, вроде успокоилась. Не парься, она вечно накручивается по всякой ерунде.
Конечно! Что может быть ерундовее повторной операции? Особенно, если она касается старшей дочери? Ника вздохнула, но смолчала.
– Ты в институт собираешься? – спросила она.
– Не начинай. Я уже не маленькая.
– Так сессия на носу…
– Тебе бы только нудеть! А то ты сама на все лекции…
– Подожди! – перебила ее Ника. – Мне пора. Перезвоню.
И она срочно убрала телефон, потому что в дверях появился целый выводок врачей. Паша шел сзади, но из-за роста она увидела его первым и весело помахала. А он только едва заметно улыбнулся и мотнул головой.
– Ну, кто у нас тут? – приземистый мужчина с крючковатым носом и маленькими, близко посаженными глазками, перебирал в руках истории.
– Карташова, – отозвался Паша, прежде чем Ника успела раскрыть рот.
Врачи выстроились перед ее койкой, как зеваки вокруг уличного фокусника.
– Так-так… – коротышка читал записи, кивая. – Ну, ясно. Исаев, мы это еще обсудим.
Он передал бумаги коллеге и двинулся к Нике, пока остальные, глядя в записи, перешептывались и нехорошо косились на Пашу. Один в один стайка популярных пятиклассниц, обсуждающих чей-то неудачный наряд. Исаев, сцепив челюсти, гипнотизировал затылок коротышки.
Ника, не зная, чем ему помочь, с готовностью откинула одеяло, подняла подол.
– Я чувствую себя гораздо лучше! – отрапортовала она. – И уже почти не болит.
Врач осмотрел шов, легонько потыкал ей в живот и снова накрыл, ни разу не взглянув в глаза. Тогда она вспомнила про градусник, достала и с облегчением отметила, что температура ниже, чем вчера.
– Смотрите, тридцать семь и три, – довольно протянула термометр. – Уже лучше.
– Отлично, – пробормотал коротышка, брезгливо взглянув на стекляшку, словно она не из подмышки его достала. – Положите. Кто у нас следующий?
И он повел за собой безмолвную компанию, предоставив Нике любоваться вереницей бирюзовых спин.
– Паш! – шепнула она слишком поздно: его высокий силуэт уже маячил за двумя стеклянными стенами, ссутуленный и мрачный.
Ника снова осталась в одиночестве. Что на него все так ополчились? Почему у него вид, словно он ждет выволочки? Неужели с ней что-то не так? Или он забыл у нее в кишках перчатку? Или его собираются отругать за то, что он притащил ее сюда из Пушкино? Точно! Наверняка, лишние проблемы им ни к чему, а случай у нее явно неприятный. Нет, она обязана что-то для него сделать. Хоть как-то отблагодарить… И она взялась за телефон.
– Лен, можешь говорить? – выпалила она, едва услышав знакомый голос.
– Нимаму, – промычало в ответ.
– Чего?!
– Не мо-гу! – Лена звучала сонно и сердито.
– Ладно, я потом перезвоню.
– Погодь, ты ж в больнице…
– Ага.
– Ща… – Лена испустила вздох вселенского изнеможения. – Операция нормально прошла?
– Да.
– И что, серьезно, Исаев оперировал? Наш Исаев? И прямо скальпелем, а не складным ножичком?
– Прекрати, – осадила ее Ника. – Он… спас меня, вроде как. Ответственный хирург. И не такая уж задница, как раньше.
– Тпру! – фыркнула в трубку Лена. – Стоп. Ты сейчас вступилась за Пашку? Ты?
– Люди меняются, – Ника раздраженно поджала губы. – Не хочу об этом. Если я тебе переведу деньги на карточку, ты сможешь снять и привезти? Сегодня, завтра? Как будет удобно.
– Могу… А почему не через маму?
– Не хочу, чтобы она знала.
– Ты Пашу собралась благодарить конвертом, что ли?
– А в чем проблема? Нормальная практика.
– Только не говори, что он сам намекнул! – ужаснулась Лена.
– Нет! Что ты! Нет, конечно. Просто… Ну, я не знаю. Мне хочется что-то для него сделать.
– Испеки что-нибудь.
– Действительно, – Ника закатила глаза. – И как я раньше не подумала? Тащи портативную духовку, комбайн, кило муки….
– Не валяй дурака, Карташова. Выпишут – испечешь.
– Так дела не делаются. Всякие там коньяки – слишком пошло. К тому же, он может решить, что я намекаю на его алкоголизм. Ты не помнишь, у него отец не спился?
– А разве это не у Игоря Самойленко? – протянула Лена. – У Исаева, кажется, просто ушел… Или его не было… Ладно, не наше дело. Привезу деньги сегодня к обеду.
– Только это… Я в реанимации, тебя, скорее всего, не пустят. Можешь сама ему отдать?
– Ну, это уже как-то странно…
– Ленусик, я тебя очень прошу. Купи открыточку, сделай как-нибудь невзначай, чтобы не обидеть его. Ты это умеешь. Ой, он идет… Ты набери меня, как приедешь. Все-все, пока.
Ника сбросила звонок, широко улыбаясь Исаеву.
– Ну, как ты здесь? – он выглядел, как побитая собака.
– Тебе из-за меня досталось? Что-то не так? Слушай, я не хотела доставлять тебе неудобств…
– Да нет, Бась. Ты тут ни при чем.
Ника скрипнула зубами, но промолчала.
– Начальство, работа, – он потер переносицу. – Все, как обычно.
– Слушай, – она заговорщически поманила его, и от этого жеста он почему-то вздрогнул. – Тут такое дело… Ну, пригнись, я не хочу тебя подставить…
– Карташова, говори так.
– Ладно, – она по-шпионски огляделась по сторонам. – Я знаю, что посетителей здесь быть не должно, но… Ты ведь вчера ко мне кого-то пустил?
– Ааа, – понимающе протянул он. – Ясно. Ты про Марка?
– Так он все-таки был здесь? А ты случайно не слышал… Ну, не говорила ли я что-то… я плохо помню, но…
Паша насмешливо фыркнул, скрестил руки на груди и изогнул бровь.
– Пожалуйста! – взмолилась она. – Не томи! Я говорила что-то ужасное?!
– Это с какой стороны посмотреть…
– Паша! Я тебя прошу! Что я ему сказала?
– Ну, – он принялся загибать пальцы. – Ты на него вешалась, предлагала себя, Лену, трехколесный велосипед…
– Трех… чего?!
– Ага. Я думал, Надежда Сергеевна воспитывала тебя строже. В какой-то момент я ей даже поверил и решил, что ты – девочка-припевочка.
– Стой-стой… Ничего не понимаю. Какой велосипед? Какая Лена? Ты о чем?
– Только не надо изображать школьницу в белом фартуке. Ты вчера ясно сказала: давай, мол, втроем…
И тут Нику осенило. Она хлопнула себя по лбу и расхохоталась.
– Я не об этом говорила. Он – мой шеф, и мне нужны его инвестиции…
– Верный способ их получить. Была бы у меня твоя фигура, я бы давно заведовал хирургией.
– Фу, Исаев! Я о другом! Я просто хотела… – она осеклась и яростным взглядом. – Хотя… Знаешь, что? Я не обязана перед тобой отчитываться. То, что я ему говорила, только наше с ним дело. Ясно?
– Куда уж яснее, – он продолжал откровенно веселиться.
– Больше ты сюда посетителей не пустишь?
– Не-а.
– Тогда спустись, пожалуйста, в обед вниз, Лена кое-что тебе передаст.
– Я тебе что, пункт передач?
– Это личное, Исаев! Последняя просьба. И больше ты меня не увидишь.
– Твоими бы словами, – он тяжко вздохнул и помотал головой. – Только теперь тебе здесь неделю пастись. Как минимум.
Мальчишеская искорка в его глазах погасла, он снова постарел, осунулся. Неужели она настолько его достала? И ему противно ее здесь видеть? Может, все-таки рассказать про Веселовского, чтобы он не считал ее последней подстилкой?.. А, ну его. Пусть думает, что хочет. Каким бы расчудесным доктором он ни стал, у них никогда не будет ничего общего. Велика ли разница: жирной он ее считает, глупой или аморальной? Нечего так переживать о его мнении. Пройдет неделя, ну, две, и они разойдутся. Все, призрак дурного прошлого исчезнет из ее жизни. И пора бы уже этому обрадоваться. А ей почему-то стало тошно…
Исаев ушел, и Ника осталась одна. Выпросила у медсестры новую порцию обезболивания, скачала в телефон хорошую книжку и погрузилась в чужие приключения, впервые за долгое время ни разу не вспомнив про свою кондитерскую.
Созвонилась с мамой, выслушала порцию дифирамбов Паше. Восторги Надежды Сергеевны громыхали фейерверками, и Нике лишь оставалось гадать, что будет завтра: Исаева причислят к лику святых или просто поставят во дворе его бронзовую статую в полный рост.
Около двух привезли женщину с операции под наркозом. Судя по всему, в тяжелом состоянии. Ника с тревогой смотрела на нее, на серьезные лица врачей и мониторы. Попыталась в какой-то момент выяснить у медсестры, что происходит, но та только шикнула и отмахнулась. И в этой скорбной тишине забавной песенкой запиликал телефон, на экране мигало улыбающееся лицо Ленки.
– Уберите звук! – рявкнул на Нику реаниматолог.
И та, сгорая от стыда, сбросила звонок и попыталась все решить сообщениями. Лена была уже внизу в приемной с вознаграждением для Исаева. Битые полчаса Макарычева терроризировала подругу посланиями вроде «Ну, и где его носит?», пока Паша, наконец, не спустился. Нике было мучительно неудобно и перед подругой, которую она вызвала просто так, без определенного времени, и перед Исаевым, которой на работе тоже не в потолок поплевывал.
И вот, состыковка произошла, но и на этом все не кончилось. От Лены пришло гневное «Разбирайтесь сами» и несколько нелицеприятных пожеланий вслед, а через несколько минут в реанимацию влетел разъяренный Паша.
Он наклонился к Нике с таким свирепым видом, что она съежилась. Его ноздри раздувались, на лбу вздулись вены, сжатые губы побелели. И она поняла: если она сегодня от чего и скончается, то точно не от осложнений.
– Ты вообще соображаешь, что делаешь?! – зашипел он ей в ухо.
– Да что не так-то? – она вздрогнула и дернулась в сторону: было щекотно.
– Зачем ты подослала Макариху?
– Кого? А, Ленку… – и Ника вспомнила, что не ей одной в школе досталось прозвище от Паши. – Это ведь нормальная практика.
– Ты что, думаешь, я тебя для этого к себе перевел?! Отобрал кусок хлеба у областных коллег?
– Нет, но…
– Или ты считаешь, что я не способен ничего сделать по-человечески?!
– Да нет же… Паш, послушай…
– Поверить не могу!
– Да ладно! – Ника справилась с первым испугом и перешла в наступление. – То есть ты будешь изображать бессребреника? Слушай, я понимаю, ты не за взятки работаешь. Но только не надо говорить, что ты никогда в жизни не брал от пациентов благодарность.
Он промолчал.
– Вот именно! – с торжествующим видом прошептала она, чтобы не привлекать лишнего внимания. – И чем я хуже? Или ты берешь только чистые деньги? А свои я, значит, не тем способом заработала?
– Я не это имел в виду… – теперь Паша выглядел растерянным.
– Я видела, что из-за меня тебе досталось от начальства. А я не хотела, чтобы так вышло! Слушай, во всей этой ситуации – моя вина. Я должна была сразу тебя послушаться, и все было бы нормально. А теперь у тебя проблемы, и я хочу хоть что-то сделать…
– Значит, так, – Исаев пристально посмотрел ей в глаза. – Я не имею ничего против благодарности. Но, во-первых, сейчас еще слишком рано судить об успехе операции, во-вторых, мы не чужие люди. Ну, то есть чужие, конечно, я имею в виду… Друзья, приятели… Не знаю, как это принято называть. Я взялся помочь, потому что так решил. И с моими проблемами ты не имеешь ничего общего. Мое решение – мои последствия. Ясно? Хочешь поблагодарить, открой рот и сделай это.
Она смотрела на него, переваривая смысл сказанного, и неожиданно для самой себя фыркнула.
– Ты чего? – он нахмурился.
– Ты себя со стороны слышишь?
– Что?.. Я…
– И кто из нас теперь пошляк? – игриво поинтересовалась она.
Он взглянул на нее с недоумением, явно пытаясь до последнего сохранить суровый вид, но тоже не выдержал и рассмеялся.
– Эх, Карташова… – выдохнул он. – И за какие грехи ты мне досталась?
– Я бы перечислила, да пальцев не хватит.
– Ты о чем?
– Ну… – она набрала побольше воздуха. – Начнем с мелочей. Дохлая лягушка в песочнице, собачьи какашки в нашем с Леной шалаше за гаражами, мои физкультурные шорты на флагштоке, стул измазанный мелом зачтем за одно прегрешение, хотя ты проделывал этот фокус раз десять. Столовая пойдет отдельным списком: огрызок в супе, плевок в компоте, козявки в…
– Я понял, понял, – от смеха у него на глазах выступили слезы, он задыхался. – Я должен за это извиниться. Хотя ты уже заставила меня за это расплатиться.
– Когда это?
– А как же мой рекорд вызовов к директору? И даже привод в детскую комнату милиции благодаря твоим стараниям? Думаешь, мама меня за это гладила по голове?
Упоминание покойницы одним махом сделало разговор серьезным. Улыбки растаяли, в воздухе повисли вина и неловкость.
– Прости… Я это затеяла, – она первой нарушила молчание.
– Да нет, ничего, – невесело ответил он. – Я правда так сильно испортил тебе жизнь в школе?
На долю секунды ей захотелось высказать все, что накопилось. Но обида, живущая в ней уже лет двадцать, вдруг куда-то испарилась. Спроси он это неделю назад, и уж мало бы ему не показалось. Она кричала бы ему в лицо, каким мерзким поганцем он был когда-то, сколько раз она ревела в подушку, как ненавидела свое отражение в зеркале и снова, и снова заедала душевные муки мамиными пирожками. Как не хотела идти в школу, потому что там был он со своими обзывательствами, как однажды мама купила ей на дискотеку красивое блестящее платье с пышной юбкой, и она мечтала пригласить на танец Дениса Родионова, о котором грезила с пятого класса, а Паша подговорил его в очередной раз выставить ее на посмешище… И она непременно наглоталась бы маминым снотворным, если бы не Ленка…
Но вот он стоял перед ней собственной персоной, олицетворение ее худших кошмаров, человек, которого она когда-то боялась больше Фредди Крюгера, и смотрел на нее своими огромными светлыми глазами, виновато подняв брови. Несчастный великан в хирургическом костюме. Печальный мясник, который нянчился с ней, как с ребенком, пока они ехали в скорой. Который лечил, оперировал, невзирая на реакцию начальства, а потом сидел тут рядом и заботливо держал за руку. Как она могла сказать своему спасителю, что всю сознательную жизнь ненавидела его?
– Было и было, – примирительно вздохнула она. – Забудем.
– Вот и отлично, – на его лице отразилось облегчение. – Другое дело.
Он собрался было уходить, но она схватила его за рукав.
– Слушай, Паш… Хочу тебе сказать: я очень благодарна. За операцию и вообще.
– Окей.
– Такая благодарность пойдет?
Он помолчал, хитро прищурил один глаз и внимательно на нее посмотрел.
– Не-а, – выдал он, наконец, и улыбнулся.
– В каком смысле?
– Не пойдет, – довольно сообщил он.
– Так, а что еще? Коньяк? Виски? Конфеты? – перебирала она. – Вернуть Макариху?.. Тьфу, черт бы тебя подрал с твоими кличками! Лену вернуть? Имей в виду, если под словами про рот ты подразумевал…
Он прижал палец к ее губам, заставив замолчать, и пригнулся к самому ее лицу. В его глазах загорелся хулиганский огонек.
– Тихо, женщина, – интимно прошептал он. – Не нарывайся.
Она попыталась что-то промычать, брови удивленно поползли на лоб.
– Ты просто испечешь мне свой самый лучший торт, – закончил он и весело подмигнул.
Глава 10
09 мая 14:51
#деньпобеды #обратныйотсчет
Народ, где можно купаться в середине мая? Требуется солнце, море, в идеале – пальмы. Багамы не предлагать, ибо грешно смеяться над отечественным здравоохранением.
Парад смотрели все. Пациенты в палатах, младший персонал в сестринских, жалкие халявщики в ординаторских. Все, кроме Паши. Он уже час наблюдал на мониторе кишку Лапушкина без надежды в скором времени переключиться на танки и самолеты. Лапароскопия, будущее хирургии.
С дежурствами он в этом году собрал джекпот. Все праздники провел здесь, на седьмом этаже, в оперблоке. С улицы уже доносился гул, приближался, охватывал низкочастотной вибрацией тело. Летят, красавцы, на Красную площадь. Паша бросил короткий взгляд в окно, но успел заметить лишь краешек истребительского крыла. Вздохнул. Некогда отвлекаться.
– Лучше бы расходники привезли, – бурчал за экраном Фейгин.
Не поспоришь ведь. И расходники, и препараты, и компьютеры божеские. И премию. С другой стороны, парад – какое-никакое, но зрелище. Паше, например, не обрыбилось. Илья вон сидит себе, ворчит, а сам на самолеты смотрит. С кем бы только поспорить на большие деньги, что и вечером вместо салюта придется шить очередного пациента. Спасибо, фейерверки казенные. Нашим только дай пострелять. А потом в хирургии кисти и в ожоговом не протолкнуться.
С Лапушкиным закончили, когда в небе уже таял триколор. Паша передохнул, съел купленные в кулинарии рулетики из ветчины. По привычке двинулся в реанимацию к Нике, но запоздало вспомнил, что она уже в палате. Вчера перевели.
Жаль, конечно. Нет, за нее он был рад. И за себя тоже, потому что дренажи стали сухими на вторые сутки, УЗИ лишней жидкости не выявило, да и руками прощупывать – одно удовольствие. Короче, швы состоялись. Стервец-заведующий отлез со своим инфернальным взглядом. Ему и говорить ничего не надо было, зырк – и уже кажется, он сейчас достанет из-за спины раскаленный трезубец. Впрочем, этот и разговорами не погнушался, разнес наутро после операции Пашу с Поспеловым так, что захотелось лечь на пол и всплакнуть в позе эмбриона. Ничего, не впервой. Время прошло, Ника зарастала, как собака. В хорошем смысле.
Но в реанимации были и свои плюсы. Мало народу, тишина, и если абстрагироваться от стеклянных стен, превращающих бокс в реалити-шоу для дежурных сестер, то они неплохо проводили время.
Ника там целыми днями скучала, поэтому каждому Пашиному визиту радовалась. Он, разумеется, понимал, что дело не в нем, а в нехватке общения, но все равно приятно было смотреть, как меняется ее лицо. Оживляются глаза, в уголках рта появляются трогательные ямочки улыбки, голос звенит…
Она о чем-то стрекотала, рассказывала про кондитерскую, про работу, про Ленку-Макариху. Половину он пропускал мимо ушей, потому что любовался мимикой, свойственными только ей движениями, манерой прикусывать нижнюю губу, отчего на ней оставались маленькие тонкие следы.
А еще Ника очень забавно злилась. Он ругал себя, но не мог остановиться. Называл «Бася», зная, как ее это бесит, отпускал глупые колкости, наблюдая, как сердито сдвигаются брови, темнеют глаза, трепещут крылья ее вздернутого носика. Она дулась, поджимала губы, и ему снова хотелось ее подколоть, а потом стиснуть в объятиях и до одури вдыхать запах мягкой и прохладной кожи.
Разумеется, он этого не делал. Во-первых, швы. Во-вторых, сплетницы за стеклом. В-третьих, после долгих часов в душном оперблоке от него наверняка разило, как от куска хорошего французского сыра. Ну и, наконец, этот эфемерный Марк. Ее босс, как стало понятно из рассказов. Непонятно, почему Паша сразу не развеял ее глюки про то, что шеф прилетел к ней в реанимацию сразу после операции, но она спрашивать перестала, и все забылось само собой.
Не то, чтобы Исаев ревновал. С чего бы? Для ревности нужна любовь, а ей и не пахло. Он давно ни с кем не встречался, общался в основном с Фейгиным и Поспеловым, заскорузлыми женатиками, и, видимо, в какой-то момент потребность в романтике назрела и вскрылась, как абсцесс. А тут Ника со своими формами под тонкой тканью больничной сорочки… Образ, прилипчивее золотистого стафилококка. И что он за врач после этого? Мужчина – это да, с этим, как выяснилось, без проблем. Но врач?..
В идеале сдать бы ее Поспелову со всеми потрохами. Во избежание этического конфликта. А еще лучше, если бы он додумался до этого до операции. Но захотелось же поиграть хирургическим мускулом, подтвердить и преумножить восторги тети Нади. И разок увидеть уважение в глазах Карташовой… А теперь поздно подкидывать ее другому. Иначе тетя Надя испугается, Ника со своим воображением обидится, да и осталось всего дней пять. А там неделька – и отпуск.
Зимой, когда распределяли летний отдых, он дулся, что ему выпало ни то, ни се. Половина мая, половина июня. Если судить по прошлому году, вполне может быть холод собачий, даже с мужиками на рыбалку не в кайф поехать. Хорошо бы с Фейгиным в поход или на Селигер куда-нибудь, но тому дали июль, они с женой и детьми штурмуют юга. К Поспелову на дачу? Он и звал вроде, и наливка у него домашняя, что надо. Только ведь опять запьют на неделю, Светка выгонит их жить в баню, там спать жестко и пахнет плесенью. И холод опять же. Отпуска как не бывало, а с ним и половины печени.
В общем, до того тошно было думать про отдых, что Паша забыл про него, пока в бухгалтерии не напомнили про отпускные. Пустячок, а приятно, словно достал из шкафа старые штаны, а там в заднем кармане соточка. И теперь ему стало даже радостно, что он сможет забыть обо всем. О Карташовой с ее сладостями и прочими плюшками, о начальстве, о нервотрепке… Рванет в теплую страну, себя прожарит, а если повезет, то и какую-нибудь легкомысленную курортницу… Это ж не Ника, с которой надо, чтобы все серьезно. Небось, грезит о белом платье, фате и лимузине с цветами на капоте. А ему такие сложности ни к чему сейчас. Возни много. Не двадцать лет, чтобы сначала бросаться, брызжа гормонами во все стороны, а потом думать. В конце концов, не заслужил он, что ли, для себя пожить? Кредит за машину выплатил, сестру младшую, Катьку, и в институт, и замуж… И даже осенью им деньгами помог, когда они племянником порадовали. И роды организовал по знакомству в лучшем виде… Эх, молодые оба, студенты, а все туда же… Ладно, не он муж – не его проблемы. У него-то, как раз, с головой все в порядке. Захотел на море – поехал на море.
С этими мыслями Паша и подрулил к палате Карташовой. И замер в дверях: она стояла рядом с Якушевой, той самой старушкой с непроходом, и навинчивала ей бигуди. По всей тумбе громоздились тюбики и склянки, несло мылом и сиренью, в воздухе разливался женский смех.
– Ох, Павел Дмитриевич, – притворно засмущалась Якушева. – У нас тут дамская минутка.
– Да, не смотри, – Ника задорно ему подмигнула.
Паша пытался что-то произнести, но не мог. Ее перевели в палату вчера, а тут уже ничего не узнать. И откуда у Якушевой этот игривый халат с розочками?
– Красиво, правда? – Ника проследила за его взглядом. – Я Лену попросила. Он новый совсем, а мне в груди не сходится. И я подумала, почему бы его Лидии Семеновне не предложить? Глянь, как хорошо.
Паша окинул взглядом койку старушки. Два дня намекал санитарке, чтобы она сменила белье, а Ника пришла – идеальная белая простынь разглажена, как в казарме, пододеяльник без комков. Совпадение? Или она вынесла санитарке мозг, как выносила ему? Нет, Якушеву было, конечно, жаль, родня ее навещала редко, никто не совал персоналу каждый день в карман «спасибо». Но ведь он врач, в конце концов, и не может своими руками…
– А мы сейчас чай будем, – кокетливо сообщила пожилая дама. – Хотите с нами?
– Какой чай? Я же говорил насчет сладостей…
– Вот как тебе не стыдно сомневаться! – воскликнула Ника и указала на стол: там рядами стояли баночки с детским фруктовым пюре и йогурты. – Лена принесла. Должны же мы хоть как-то отметить День Победы.
Паша не знал, как реагировать.
– Ты почему скачешь? – нахмурился он. – Это что, косметика?
Действительно, Ника явно опять добралась до раковины: ее волосы распушились и отблескивали на свету золотистыми искорками. Лицо посвежело, на глазах появились тонкие стрелки. И влезла в спортивный костюм… Чего это она так нагибается? Молнию можно был и повыше застегнуть…
– Мы ждем гостя, – заговорщически сообщила Якушева.
Даже Пронина на койке у окна хихикнула.
– Это кого? – как можно равнодушнее поинтересовался Паша.
– Его самого, – Ника выразительно округлила глаза.
Исаеву не надо было объяснять: он сразу понял, что речь идет про объект галлюцинаций. И Карташова до сих пор считает, что шеф и правда героически ее навещал. Что ж, с одной стороны, было бы дико забавно посмотреть после этого на их разговор, с другой, теперь все не ограничится надутыми губками. Ника его убьет.
– Ладно, дамы, в таком случае, не буду вам мешать, – и Паша резко развернулся к выходу, но в дверях столкнулся с незнакомцем.
Даже в бахилах и халате для посетителей это был аполлон с журнальной обложки. С рекламы одеколона или пены для бритья. И Паша в одно мгновение понял две вещи: это именно тот человек, о котором бабы грезят в реанимации, и после такого у него, простого хирурга, с Никой нет ни малейшего шанса.
Достаточно было взглянуть на Якушеву: даже она моментально забыла о существовании своего любимого доктора и теперь втрое усерднее строила глазки этому Марку. И брутальная Пронина, водитель троллейбуса, потянула полную руку с обручальным кольцом, чтобы поправить волосы. О Нике и говорить не стоило. На ее лице отражалась готовность сделать все, что угодно. Вывернуться наизнанку, выпрыгнуть в окно, станцевать, а потом подать этому мужику Пашину голову на блюде… Все, что угодно.
– М… Марк Андреич… Марк… Ты пришел, – заикалась она. – Познакомься, это Паша Исаев, хирург. Он меня просто спас, ты не представляешь, какой талантливый! Паш, это Марк Веселовский.
Никин принц протянул руку Исаеву. Черт, да у него даже маникюр лучше, чем у некоторых женщин. И пожал идеально: не слишком сильно, но и не слабенько или брезгливо.
– Мы очень вам благодарны, – произнес Марк голосом заправского кобелины.
Пашу чуть не разорвало от негодования. Кто это мы, твою мать?! Николай второй? Или мы с Никой? И какого хрена вы с Никой, если ты неделю про нее не вспоминал?! Но внешне Исаев оставался спокойным и даже смог выдавить из себя некое подобие улыбки.
– Такая уж работа – спасать жизни, – изрек он чересчур низко, почти басом.
Что за ересь?! Что он несет? И что у него с голосом? Ну и дурень!
– Всегда восхищался вашей профессией, – вежливо ответил Марк и отвернулся к Нике, давая понять, что с Пашей разговор окончен. – Вероника, ты прекрасно выглядишь. Я так переживал, когда тебя увезли… А потом Алла Михайловна рассказала про все эти осложнения. Рад, что все кончилось хорошо. Держи, это тебе.
И он извлек из-за спины букет. Явно стоимостью в половину Пашиной зарплаты. Нет, не большой, но до жути дизайнерский. Какая-то ветка, неизвестные цветы… И все тетки в палате поразевали рты.
– Может, поговорим в коридоре? – предложила Ника.
Они вышли, и Паше оставалось только беспомощно наблюдать, как Марк, придерживая Карташову за локоть, уводит ее в укромный тупик.
– Была бы я лет на сорок моложе… – вздохнула Якушева.
– А я килограмм на двадцать легче, – добавила Пронина.
– Так, а вам УЗИ уже сделали? – Паша обрушил все раздражение на водительницу.
– Нет еще…
– Надо было подойти на пост и напомнить! Бардак, ничего не могут… Берите полотенце, сейчас за вами придут.
Исаев вылетел из палаты, рванул к сестрам. На его удачу одна из них как раз болтала по телефону и явно не о работе. Паша с облегчением уцепился за этот повод, отчитал несчастную женщину, отправил ее за Прониной.
– И там у Карташовой цветы, скажите, чтобы убрала, – бросил он ей вслед.
– Пал Дмитрич, вы же сами на той неделе разрешили Мельниковой…
– Мало ли, что было на той неделе! Ясно же сказал: убрать! Не положено! А если аллергия у других пациентов? Вы что, учить меня собрались?
Он добавил бы еще что-то, но сестра предусмотрительно растворилась в одной из палат. Пришлось возвращаться в ординаторскую. Но едва он насыпал растворимого кофе и включил чайник, собираясь засесть за истории, – только от руки, Боже упаси от здешних высоких технологий, – как в дверь настойчиво постучали, и Паша услышал голос Надежды Сергеевны.
– Здравствуй, Павлик! – заглянула она, а следом и большеглазая хрупкая Алинка.
Ее Исаев по детству почти не помнил, слишком большой разрыв в возрасте. Она лепила куличики, когда он уже покуривал за гаражами. Да и Катька с ней почти не играла, у девочек два года разницы – уже повод для снисходительности и презрения. Алина Карташова была мелкотой и для него, и для его сестры, поэтому знал он ее только визуально. Но вела она себя, почему-то, будто они были старыми приятелями.
