Текст книги "Исцеление (СИ)"

Автор книги: Дарья Сойфер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

– Угу, – Паша усмирил рвущиеся наружу едкие выражения, чтобы не спугнуть Алину.

– У нас все произошло так… Ну, знаешь… Сходили в кино, в роскошный клуб… И да, он честно предупредил, что серьезные отношения в его планы не входят. Я и не собиралась… Он же красавчик, ты ведь понимаешь? Таким не отказывают… И потом он оделся, ушел, и я увидела в корзине… Это был шанс! Согласись, Паш, это несправедливо, правда?

– Что именно?

– Ну, одним все, другим – ничего. У него тачка, пентхаус, часы стоимостью, как наша дача. А у нас? Мама вкалывает всю жизнь, Ника пашет, а толку? И институт этот дерьмовый, сессия… Задолбало все! Я должна была попробовать! Могло и не сработать, видишь, вышла накладка… Но если бы получилось, все бы стало по-другому! Отстроила бы маме новый дом на даче, купили бы машину приличную вместо папиной древней японки… Бизнес бы тоже какой-нибудь завела, что я, хуже Баськи? А он бы и не заметил, для него это даже не деньги… И ребенок – ему тоже в плюс… Ну вот, не вышло… Значит, не судьба…

– А ты Марку говорила?

– Не успела. Теперь и не буду. Не хочу зря портить репутацию.

Серьезно, Алина? Репутация? После всего этого ты считаешь, что у тебя она есть? Не сказать, чтобы Паша хоть немного сочувствовал Веселовскому. Но даже Марк, чтоб ему пусто было, не заслужил! Наверное, кощунственно думать так о гибели ребенка, но какая у него могла быть жизнь с такими родителями? Жаль, что этой беды не хватило Алинке, чтобы усвоить урок. Сам он решил мухлевать с диагнозом, Наташа из кожи вон лезла, чтобы сохранить трубу… И что дальше? Где гарантии, что эта девчонка, выпороть бы ее хорошенько, не пойдет ловить следующего богача? Может, и стоило бы рассказать все тете Наде? Хотя… Бедной женщине – нервы и позор, а от Алины все отскочит, как от стенки горох. И он все-таки врач, а не воспитатель.

– Отдыхай, – только и смог выдавить вслух, борясь с омерзением.

Встал и ушел. Иногда ему было досадно, что он не вправе решать, кому оказывать помощь, кому нет. После некоторых операций он мог гордиться собой и понимал, что выбрал профессию не зря. А сейчас внутри ворочалось поганое ощущение, что он стал соучастником чужой подлости.

В автомате осталась только апельсиновая газировка. Теплая, липкая и железистая на вкус. Поморщился, прополоскал рот и пристроил недопитую банку в помойку. Главное, что все дела позади, и можно, наконец, поговорить с Никой. А Паша был настроен все выяснить окончательно.

Теперь он знал, что сказать. Знал, в чем его преимущество перед Марком. Если тот серьезных отношений не планировал, то Исаев, наконец, решился. Все это время он думал, что не собирается затевать возню ради Ники. Она – вся такая правильная, домашняя, а это либо ЗАГС, либо геморрой размером с кедровую шишку. И сам не заметил, как уже давным-давно по уши в увяз в Карташовой. И для себя пути назад не видел. В конце концов, другой такой ему не найти. Мягкой, соблазнительной до дрожи, уютной и честной. Разве только декабристам нужны верные жены? А врачам? Да, он взрослый мужик, но, черт возьми, хорошо бы вот так прийти домой после тяжелого дежурства, а там – чисто, тепло, вкусно пахнет. И ее нежные прохладные пальчики взъерошат ему волосы, будут гладить по голове, а от уткнется носом в ее ключицу, и пусть мурлычет колыбельную, как Никите. В конце концов, если Паша на ней женится, будет иметь полное право.

А иначе для чего все это? Что прекрасного в его холостяцкой свободе? За что держаться? Он ведь не Веселовский, который разъезжает на «ягуаре», цепляя новых и новых девиц. Можно подумать, Исаев – какой-нибудь мультимиллионер, чтобы беречь цветок своей брачной невинности. И Ника ему всю душу вытянула. То этические дилеммы, то еще какие-то волнения, то желание такое сильное, что почти физически больно. И постоянно крутится в его мозгу. Прочно обосновалась и ничем ее оттуда не выбить. Так, может, перестать бороться? Пусть будет рядом, под боком. Его собственная и больше ничья. От этой мысли Паше сразу полегчало. И чего было разводить Санта-Барбару? Сейчас пойдет, обрадует ее, месяц-другой на цветы и прочие реверансы, и можно в ЗАГС. Тетя Надя все равно в нем души не чает.

И с видом фокусника, который прячет в рукаве голубей, Исаев спустился в приемник. Отыскал в толпе посетителей Надежду Сергеевну и даже Макариху, но не Карташову.

– Ну, как она? – сразу напала на него тетя Надя.

Пришлось заново рассказывать в подробностях про выдуманную операцию. Потом все же не выдержал, извинился, отозвал Лену в сторону.

– Где Ника? – спросил он, понизив голос. – Я же просил ее дождаться меня.

– Не утерпела, – пожала плечами Макариха. – Рванула к Марку.

– Зачем?! Я как раз поговорил с Алиной… В смысле… – он замялся.

– Не парься, я в курсе насчет беременности. Ника пыталась ему дозвониться, и когда он снял трубку, сказал, что может встретиться только сейчас. Поэтому она и поехала. Бедолага…

– Она ведь не собирается скандалить? Ее ведь могут уволить за такие обвинения, а он толком не виноват…

– Она мне не докладывала, Паш. Но я бы не сказала, что она злится. Скорее, раздавлена… Представить не могу, что она сейчас чувствует. Алинка – сволочь, конечно. Убила бы.

– А вы с Марком уже заключили контракт?

– Завтра должны были. Но теперь я сомневаюсь… Я же говорю, она странная была все эти дни. Как бы ее окончательно не накрыло.

– Слушай, Лен, – он сделал паузу, собираясь с духом и сам не веря в то, что намеревается сказать. – А Ника ничего тебе не говорила про меня? Ну, про отношение ко мне, может, или что-то в этом духе…

Макариха пристально взглянула на него, сощурилась, а потом цокнула и вздохнула.

– Теперь понятно, – севшим голосом произнесла она.

– Что тебе понятно?

– Операция, Алина, племянник… Ты влюбился в нее, да? – она вроде говорила правильные вещи, но Паша никак не мог взять в толк, почему все это звучит так сочувственно.

– Не так, чтобы… Но в целом… Скорее да, чем нет, – романтические сопли не были его коньком. – А что такого?

– Да ничего, наверное… – Лена усмехнулась. – Кармическая справедливость.

– Ты о чем?

– Не хочется тебя расстраивать… Надо же, никогда б не подумала, что скажу это. Еще месяц назад я бы обрадовалась любой возможности наступить на твою больную мозоль. Так вот, у нас с Никой есть договор: парень, который нравится подруге – табу.

– И?

– Она просила меня насчет Марка. Не насчет тебя.

– То есть…

– Ей он нравится. Со всем этим бизнес-планом она сходит с ума не столько из-за кондитерской, сколько из-за него. Боится влипать в историю, соглашаться на его контроль… Но все равно идет на эти глупости. И я не могу ее отговорить. Потому что влюбленный человек слеп и глух. Прости, Паш.

Он чувствовал, что его лицо перекашивает, как при инсульте, и едва мог сохранять видимость равнодушия.

– Ты же знаешь Нику, – Паша сунул руки в карманы. – После того, что было между Марком и Алиной, она не станет…

– Не станет. И сама понимает, что он – самовлюбленный кобель.

– Отлично, – Паша кивнул. – Я подожду. Сколько, по-твоему, надо, чтобы она его забыла?

– Эх, Исаев… – Лена смотрела на него с жалостью. – Ну как мне объяснить, что тебе ничего не светит?

– Почему? Мы прекрасно общались после операции, пока не притащилась Катька и все не испортила.

– Десять лет, Паш. Десять лет ты измывался над ней.

– Но она… – он прочистил горло. – Она сказала, что все простила.

– Она могла. Но у нее не Паркинсон, чтобы это забыть.

– Альцгеймер.

– Неважно. Она просто не сможет. Ты прикалывался, развлекался. Для тебя это были шутки. А я видела, Исаев, что с ней творилось. Как она рыдала, как ненавидела себя и пыталась морить голодом. Помнишь ту дискотеку? Когда она хотела признаться мальчику в любви? Ты ведь и тогда все испортил. А это был даже не твой класс. Надеюсь, ты тогда хорошо повеселился, – Лена сунула ему под нос ладони. – Пока я вот этими самыми руками вытаскивала у нее из-за щеки сердечные таблетки дяди Вити. Целую горсть! Она хотела умереть по твоей милости! И после этого ты рассчитываешь, что она возьмет тебя под ручку, и вы растворитесь в закате?

Исаев молчал. Около него будто разорвалась граната, и теперь он, контуженный, просто стоял с открытыми глазами, не ориентируясь в пространстве и времени. Ника его ненавидит.

– Я потому и сказала про кармическую справедливость, – неумолимо продолжала Лена. – Я помню, как она похудела, с огромным трудом научилась себя любить. Мы выбирали платье на институтский выпускной. Такое красивое, лавандовое… Она покрутилась в нем перед зеркалом, а потом сказала: «Вот бы Исаев увидел меня такой! Влюбился до потери памяти, а я бы над ним посмеялась!»

– П… правда?

– Чистейшая. Поэтому уж извини, Исаев, но твои неразделенные чувства – мелочь по сравнению с тем, что пережила Ника. Потерпишь. Мне правда жаль, и я рада, что ты изменился и помогаешь ей… Но есть вещи, которые не забываются.

– Да, я… Я понял. Хорошо. Извини, мне надо идти… Там… Ну, дела, знаешь, история болезни… – он резко развернулся, чуть не срываясь на бег, и на негнущихся ногах зашагал в лифту.

Он не слышал ни гомона голосов, ни оклика Надежды Сергеевны, ни сирен неотложки. Только звон, с которым рассыпалась вдребезги картинка его будущего.

Шел, не разбирая дороги, натыкался на людей… Всюду люди, люди… Дернул ручку бельевой – открыто. Спрятался в темной каморке, прислонился спиной к холодному скользкому кафелю. Потом вдруг вытащил из кармана телефон.

– Илья, это я, – пробормотал он в трубку, когда после гудков раздался голос Фейгина. – Твое предложение насчет дачи еще в силе?

Глава 19

30 мая 22:35

#никапекарь #важное

Друзья, временно новые заказы не беру. Пауза.

Извините.

Всю дорогу в такси от больницы до клуба Сохо, где расслаблялся Марк Веселовский, Ника прокручивала в голове предстоящий разговор. Ее разрывало от злости, отчаяния и бессилия. Но что сказать, чтобы сохранить достоинство и не выглядеть ополоумевшей идиоткой?

Она сама не понимала, чего теперь хочет. Одно знала: физически не сможет находиться изо дня в день под одной крышей с Веселовским. Да, у нее не было никаких прав на него, а прежняя влюбленность испарилась. Тогда почему так ощутимо кольнуло от «новости» Алины?

Какой теперь совместный проект? Жалко подводить Лену, жалко хоронить мечты последних лет. И все из-за того, что он спал с ее сестрой. Может, Ника просто чересчур щепетильна? И мир бизнеса не для нее? Он с улыбкой обсуждал детали проекта, ни словом не обмолвившись про Алину… Но ведь и не должен был докладывать! А мелкая? Почему молчала она? Впрочем, от нее и в детстве было не добиться признания. Ужом изворачивалась до последнего, что не знает, где варенье, даже если у самой все щеки были в малиновом сиропе.

Нет, надо своими глазами взглянуть в лицо Марка. Сестру еще не скоро захочется видеть. Хорошо, конечно, что с ней все обошлось, но общаться, как прежде… Нет.

Такси затормозило у сияющего голубым неоном клуба. Ступив на асфальт, Ника сразу почувствовала вибрации басов. Красная дорожка, ограждения, автомобили, среди которых «ягуар» Веселовского был не самым роскошным. Значит, ради этого идут в большой бизнес? Спускать миллионы на алмазную пыль? А потом ссыпать ее в пустоту?

Ника прижала сумочку покрепче и зашагала ко входу.

– Меня ждут. Веселовский, – сообщила она охраннику.

Тот сверился со списком и молча отстегнул обтянутую бархатом цепь, пропуская девушку в пульсирующее музыкой и огнями нутро. Уши болели от перегрузки, отблески десятков зеркальных шаров слепили. В нос ударил удушающий запах смеси парфюмов и чего-то сладкого.

Ника пробралась через подергивающуюся толпу, мимо незнакомых лиц, то и дело выхватываемых из полумрака цветными лучами, нашла отдельные кабинеты. Марк расслабленно восседал на полукруглом диванчике, закинув руки на спинку, и что-то шептал очередной тигрице. Закатанные рукава, расстегнутые верхние пуговицы и сальный взгляд. Ника ощутила смесь жалости и презрения.

Здесь Веселовский вдруг приоткрыл створки деловой раковины, и она увидела скользкое бесформенное тельце моллюска. Ни намека на жемчужину.

– Марк, нам надо поговорить! – она с трудом перекрикивала музыку.

– Кариночка, погуляй.

Его спутница встала, окинула Нику ревнивым взглядом и удалилась. Марк со сладкой улыбкой смотрел ей вслед. И Карташова с ужасом осознала, что однажды приняла вот такое же выражение лица за некое подобие симпатии. Теперь, без пелены глупых иллюзий, она смогла различить самую банальную похоть. Ему совершенно все равно, кто перед ним. Ника, Алина или другая девушка. Неважно, может она разработать идеальный бизнес-план или нет. Умна она или глупа, как пробка. Она должна лишь удовлетворить его естественные потребности. На ужин – стейк, на десерт – секс. Обычное меню. Как же разительно это отличалось от теплоты, которая сквозила в глазах Паши… Исаев цеплял ее, злил, но во всем этом было больше искренности, чем в деликатности Веселовского. Паша, по крайней мере, извинился. А этот считает себя центром мироздания. И вряд ли изменится.

– Надеюсь, у тебя что-то срочное? – холодно поинтересовался Марк. – Я, конечно, понимаю, мы будем вместе вести бизнес, но тебе лучше сразу понять, что у меня есть личное время.

– Ты спал с моей сестрой? – просто спросила она.

Все дипломатические находки, придуманные в такси, вдруг вылетели из головы. Чем быстрее это закончится, тем лучше.

– Ах, это, – он провел рукой по волосам. – Ну да, случилось. Ты же не собираешься сказать, что теперь я должен на ней жениться? Она взрослая девочка, и мы обсудили, что я не собираюсь…

– Ты планировал мне рассказать?

– Какое это имеет отношение к тебе? Мы вместе работаем… Подожди… Тогда, на тренингах… – он выгнул одну бровь. – Ты думала, между нами что-то есть?

– Я в своем уме, Марк. Но моя сестра забеременела.

– Не мои проблемы. Я был осторожен.

– То есть тебе даже не интересно, как она? – Ника усиленно высматривала хоть какие-то признаки человечности.

– Не пытайся сделать из меня монстра. Что это вообще за глупость? Пришла просить за нее? А она, стало быть, слишком гордая? Или просто боится? Нет, Вероника, я не дурак. Есть суд, экспертиза, и можете обращаться сразу туда. Я в такие переговоры не вступаю. И тебе не советую осложнять мне жизнь.

– Никто у тебя ничего не просит. Ребенка она потеряла. Сейчас в больнице.

– Тогда я вообще не понимаю, о чем мы разговариваем. Передай, пусть выздоравливает.

– Ясно, – она встала. – Завтра мое заявление будет у тебя на столе.

– В смысле? Прекрати этот цирк! – он хмыкнул. – Если думаешь таким образом изменить условия контракта, предупреждаю…

– Контракта не будет. Отработку можешь вычесть из зарплаты.

– И все из-за какой-то глупости? Ты просто сумасшедшая.

– Наверное.

– Тогда хорошо, что это выяснилось сейчас, и я не потратил на тебя ни копейки.

Она не стала дослушивать. Двинулась обратно, в пляску дымных лазерных лучей. Ей надо было срочно побыть одной. Прийти в себя. А завтра поговорить с Пашей. Он был не в ответе за свою младшую сестру. Как и Ника за свою.

Домой она добиралась по инерции. В голове клубился туман, еще гремели отзвуки дискотечных ритмов. Как это людское месиво было похоже на то, что творилось у нее внутри! Хаотичное мельтешение, вспышки, шум… Ее прежняя жизнь рушилась с мощными спецэффектами.

Ника утратила главную свою способность: планировать. Все, что казалось незыблемым вчера, сегодня обернулось ложью. И в этом мире, где ни в чем нельзя быть уверенной, остался один лишь якорь: Паша Исаев. Без него Нику просто поглотила бы бездна. И ей хотелось как можно скорее дотронуться до него. Вцепиться покрепче, убедиться, что он – настоящий. Если только она не опоздала, и их свидание с Леной не стало началом чего-то большего. И даже тогда… Нет, так просто она его не отдаст.

Исполненная внезапной лихорадочной решимостью, Ника ворвалась в квартиру и, заметив под дверью Макарычевой полоску желтого света, громко позвала подругу.

– Ты чего? – выглянула Лена. – Я собиралась спать.

Ее внешний вид подтверждал сказанное: пижама, волосы собраны небрежным узлом, на лице, очищенном от косметики, влажно поблескивает вечерний крем.

– Нам надо поговорить, – отчего-то Ника почувствовала себя немного увереннее. – Сейчас.

Лена растерянно распахнула дверь.

– У вас с Пашей что-то серьезное? – Карташова сбросила туфли и прошла в спальню подруги, автоматически поднимая с пола мятую футболку.

– Ты про сегодняшнюю встречу?

– Да. Я не слепая, я видела, как он стелился перед тобой, когда ты была в гостях. И это свидание… Нет, не перебивай, – Ника соскребла остатки самоуважения. – Помнишь, мы говорили про табу? Ну, если мне кто-то нравится, ты не должна с ним встречаться… Ты сама предложила насчет Марка?

– Помню.

– Вот я сейчас прошу тебя насчет Паши.

Лена молча смотрела на нее распахнутыми от удивления глазами.

– Нет, если у тебя уже к нему что-то есть, я пойму, – упрямо продолжала Ника. – Но если это пока всего лишь развлечение, отступи. Я не могу говорить за него. Возможно, ты нравишься ему сильнее. Я готова ждать. Просто если есть хоть один шанс… Не хочу, чтобы ты меня считала эгоисткой, звучит, наверное, глупо, но это важно для меня…

– Это было не свидание.

– И если я когда-то тебя о чем-то… – Ника осеклась. – Что?

– Мы встречались по-дружески. Чтобы поговорить о тебе.

– Обо мне?

– Он совершенно не пытался за мной ухаживать. И уж если по чесноку, мне он тем более не нравится… Я в шоке, что ты об этом просишь…

– Почему?

– Как почему?! – Лена всплеснула руками. – Я не знаю человека, которого бы ты ненавидела сильнее!

– Ах, это… – отмахнулась Ника. – Он был другим. Ему не хватало внимания, воспитания, тепла… И он извинился.

– Вот так просто? Нет, я согласна, сейчас он хороший мужик, и встреть ты его просто на улице, цены б ему не было. Но неужели ты сможешь забыть обо всем?..

– Уже забыла. Когда мы сидели с его племянником… Для меня это два разных человека, Лен! Тот мальчишка и этот заботливый, открытый мужчина. Понимаешь? Значит, он правда тебе не нравится?

– Абсолютно, – и Лена поморщилась для убедительности.

– Тогда я его застолбила! – улыбнулась Ника и дрожащими от волнения пальцами вытащила из сумочки телефон. – Сейчас же ему позвоню.

– Тут такое дело… – Лена перехватила ее запястье. – Я должна тебе кое в чем признаться…

И пересказала почти слово в слово свой разговор с Исаевым. Ника опустилась на диван: ноги отказывались держать ее.

– Что ты наделала… – выдохнула она. – Что ты наделала…

– Прости! – оправдывалась Макарычева. – Я думала, тебе сейчас не до него! Думала, ты переживаешь из-за Марка, и тупые ухаживания Исаева – как рыбе пятая нога…

– Собаке, – машинально поправила Ника. – Собаке пятая нога… Да плевать мне на Марка! – она вдруг взвилась, вскочила, метнулась к окну. – Неприятно, конечно, но меня убивал крах бизнес-плана! И пакость Алинки! Если бы я знала… Я бы вообще не уехала тогда из больницы! А Паша? Он же переживает! Ты уверена? Он точно в меня влюблен?

– Ты бы видела этого Ромео в халате… – Лена качнула головой. – Как бы не выпил яду…

– Что?!

– Да ладно, успокойся! Это же Шекспир! Просто он был раздавлен… Ничего страшного, помучается часок-другой. Зато потом будет тебя сильнее ценить. За твои десятилетние пытки – это еще слабенько. Позвони ему, и мое вам благословение.

Не в силах сдерживаться, Ника набрала Пашу: «Абонент находится вне зоны действия…» Снова и снова тыкала в номер, и снова слышала механический голос.

– Наверное, просто хочет побыть один, – растерянно предположила Лена. – Или завис на работе. Сейчас все равно уже поздно, выспись иди, а завтра дозвонишься. А можешь сразу приехать… Представляешь? Как в романтическом кино! Вы бежите друг к другу, он тебя обнимает, подхватывает на руки… Эх!

– Может, лучше сейчас?

– С ума сошла? В такую темень? А если он выпил от расстройства? И сейчас заспанный и поддатый? Ты к нему с признанием, а он мычит что-то нечленораздельное? Брось! – Макарычева придирчиво оглядела подругу. – И у тебя тоже безумный вид. Завтра примешь душ, нарядишься, будешь, как конфетка. Такие события запоминаются на всю жизнь, надо все сделать идеально.

«Идеально» подействовало на Нику, как кодовое слово на жертву гипноза. Все сразу встало на свои места, включился механизм планирования. Если Паша дома, значит, обоюдное признание может закончиться бурно. А она ноги брила только на прошлой неделе, педикюр можно обновить… И символично было бы надеть красное белье, а оно в стирке. Но за ночь должно как раз высохнуть.

– Ты права, – согласилась Ника после коротких раздумий. – Лучше завтра. Пойду, запущу стиралку на деликатный режим. У тебя есть что? И можно взять твою жидкость для снятия лака? Моя закончилась.

– Вот! – Лена улыбнулась. – Такой ты мне нравишься больше. Бери, конечно.

За хлопотами время пролетело незаметно. Но едва Ника доползла до кровати, безупречная, с какой стороны ни глянь, как вновь вернулись тревоги. Была уже глухая ночь, Макарычева уснула давным-давно, погасли окна дома напротив. Однако сон не шел. Вроде и не о чем было беспокоиться: взаимная симпатия, общие идеалы, хорошая совместимость. А Ника все вертелась, путалась в пододеяльнике, то и дело взбивала подушку, которая вдруг стала казаться слишком плоской.

Отключиться удалось лишь после пятого похода на кухню за водой и, что уж греха таить, шоколадкой. Приснилось детство, старый двор у школы. И будто бы поздняя осень: деревья голые, хотя листьев на земле нет. И как-то зябко, пасмурно, кричит ворона. А потом вдруг оказывается, что это не ворона, а Пашина мама зовет сына из окна низким хриплым голосом. Кругом – никого. Ни людей, ни машин. И Ника понимает, что кроме нее Исаева некому отыскать, и она бежит за гаражи, где он всегда играл с мальчишками. Гаражи почему-то большие, их много. Она бродит среди них, как в большом сером лабиринте, и никак не может найти ни Пашу, ни выход. И вдруг что-то хрустит под ногами. Она смотрит вниз – большое черное перо. И чем дальше, тем больше этих перьев. Ступает с омерзением, не в силах вернуться назад, и за очередным поворотом видит огромную дохлую птицу. Вздрагивает – и с облегчением просыпается.

Ника села на кровати, провела по липкому от холодного пота лицу ладонью. Сон, всего лишь сон. Но внутри остался колючий осадок, и она поняла, что если сейчас же не поговорит с Исаевым, сойдет с ума.

Оделась, приготовила кофе. Пока пила, заглянула в сонник. Так и есть! К неприятному известию. Набрала Пашу и вновь не смогла пробиться через автоматического цербера.

– Куда ты собралась? – пришлепала на кухню босая Ленка, подслеповато щурясь. – Еще только восемь!

– Мне снилась мертвая ворона. Поеду к нему.

– Ты – чокнутая, – вынесла вердикт Макарычева и побрела умываться.

Ника натянула красный комплект, молясь про себя, чтобы все было хорошо, то самое платье, в котором когда-то заявилась к Паше с тортом, и вышла из дома. Стало прохладно: приближение лета не помешало погоде испортиться. Ветер резкими порывами обрывал цветы с каштанов, поднимал сухую пыль.

Карташова взглянула наверх, в темнеющее небо. Будет дождь. А она без зонта и куртки, и явно зря, потому что руки уже покрылись гусиной кожей. Кажется, мама что-то говорила про похолодание, но сложно бывает выцепить дельные вещи из всего, что она тарахтит. Ника поежилась и домой решила не возвращаться. Обычно она пренебрегала приметами, но после такого сна… В конце концов, тут не так уж далеко, можно добежать.

Поспешила к Пашиному дому пешком. Не стала связываться с троллейбусом: будний день, утро. И народ на работу едет, и бабушки на рынок. И ждать неизвестно сколько. На своих двоих надежнее. Торопилась, периодически срываясь на бег, чтобы не попасть под дождь.

Вот он, двор, в котором они выросли. Но теперь здесь все иначе, чем во сне. Зеленые деревья, новенький детский городок, о котором когда-то они не могли и мечтать. И от этой мысли стало легче. Нечего было бояться, мало ли, что подкинет подсознание на нервной почве.

На асфальте уже появились первые темные пятнышки, первые капли ударили по затылку, и Ника, довольная собой, вскочила в подъезд. Взбежала по ступенькам, вспоминая, как они вместе волокли коляску с Никитой, не сдержала ностальгической улыбки. Все будет хорошо, как только она могла сомневаться?

Знакомая дверь, кнопка звонка. Ужасная трель, надо будет непременно ее сменить. Ну же, Исаев, где ты? Минута, другая – тишина. Набрала его домашний номер, прижалась ухом к двери. Звонки есть. Но никто не подходит. И глазок темный, свет в коридоре не горит.

Тут Нику осенило: надо было сразу смотреть, здесь ли его машина. Спустилась, распахнула скрипучую железную дверь и остановилась перед стеной ливня. Оглядела двор, но так и не увидела Пашиного авто. Вздохнула. Можно было бы переждать дождь у мамы, тут два шага. Но там все напоминает об Алинке… Начнутся расспросы… Нет, ну его. Такси – и в больницу.

Еще только подъезжая к тринадцатой, Ника вытягивала шею, пытаясь издалека различить среди десятков припаркованных машин ту самую. Может, и не новенький «ягуар», зато добрая и верная рабочая лошадка. Но ее нигде не было. Расплатившись, Карташова бросилась к крыльцу приемного отделения, безуспешно прикрываясь от дождя сумочкой. Зарядило надолго: в лужах уже вздувались пузыри, мутные потоки стремились к решеткам канализации. Надо же, совсем недавно она была здесь с Пашей и плачущим Никитой на руках. А потом дорога домой, ужин, первый поцелуй… Ника тряхнула головой. Не время разводить нюни.

Вошла в приемное, оставляя на плитке мокрые следы и беспомощно озираясь. Посещения еще не начались, и Ника только сейчас сообразила, что в хирургическое ее просто так, с улицы, никто не пустит.

Нашла на информационной доске телефон ординаторской, где они когда-то сидели. С третьего раза удалось дозвониться. Ответила суровая женщина.

– Исаев в отпуске, – отрезала она. – Будет через две недели.

И снова короткие гудки. Ника уже отчаялась и собиралась уходить, как вдруг из смотровой вышел Поспелов. Быстрым шагом он двигался к выходу, и она одним прыжком перегородила ему дорогу.

– Евгений Игоревич! – выпалила она. – Я – Вероника Карташова, Вы меня оперировали вместе с Пашей. Помните? Осложнения после гангренозного аппендицита?

– Здравствуйте, – он сосредоточенно кивнул. – Извините, я тороплюсь, сейчас должны подвезти пациента…

– Я понимаю, но это быстро! Я ищу Пашу, а он не отвечает на звонки… Я волнуюсь… Это правда очень важно! – от отчаяния она вцепилась в его рукав.

– Ладно-ладно. Успокойтесь, – он отдернул руку и потер мушкетерскую бородку. – Паша собирался на дачу с Фейгиным. Илья Владимирович, наш анестезиолог.

– Высокий такой?

– Да. Наверное, там проблемы со связью, – Поспелов взглянул на нее пристально, видимо, что-то обдумывая, потом вздохнул. – Я дам вам его телефон. Но только в виде исключения!

– Конечно! – обрадовалась Ника, переписала цифры с экрана его мобильного и, едва хирург исчез за дверью, нажала зеленую кнопку вызова.

– Слушаю, – раздался почти оперный баритон.

Карташова сбивчиво изложила цель звонка.

– Он у меня, – сообщил Фейгин.

– А можно я приеду? – взмолилась Ника. – Я только с ним поговорю, увижу его – и сразу назад!

Она понимала, что ее присутствие совершенно не в жилу чужому человеку. Он отдыхает за городом от назойливых пациентов и московской суеты, а тут она со своим навязчивым маниакальным психозом. И раз Паша нашелся, вполне можно было бы подождать… Но это в теории. На деле ее буквально распирало от нетерпения. Не каждый же день решается ее судьба!

– Горьковское направление, – Фейгин зевнул. – Вы записываете?

Господи, какой стыд! Он, наверное, еще и с дежурства! Какая же она бестактная, наглая…

– Записываю!

– Станция «Кабаново», та сторона платформы, которая из Москвы. Спускаетесь у первого вагона – и направо. Там будет одна тропинка, не перепутаете. Идите по ней, увидите зеленые ворота садового товарищества «Железнодорожник». Перед воротами развилка, там налево и через лес до упора. Забор сплошной, табличка «Буревестник». Семнадцатый участок. Увидите, дом новый, брусовой, и Пашина машина под навесом.

– Спасибо Вам огромное! Извините за беспокойство! – благодарно бормотала Ника, но Фейгин уже сбросил звонок.

Она снова потратилась на такси, попутно изучая в телефоне расписание электричек. Ходили они не часто: ближайшая через двадцать минут, а после – только в час дня. И Ника ерзала на пассажирском сиденье, скрещивая пальцы и мысленно призывая светофоры быстрее светить зеленым.

У Курского вокзала было не протолкнуться, пришлось вылезать из машины раньше, мчаться через трамвайные пути, лужи и толпу на остановке к пригородным кассам. Она сто лет не была в этих краях, с трудом ориентировалась, где межгород, где метро, где электрички. Спрашивала на ходу и, не успевая даже благодарить, бежала дальше. Там ее ждал новый сюрприз: очереди. Какая-то тетка махнула в сторону автоматов, видимо, люди прежнего поколения не решались с ними сражаться. Но Нике пришлось: она выбрала свою станцию, торопливо засунула в приемник одну купюру, обнаружила, что мелких больше нет, принялась выгребать из карманов монетки… Не хватало двух рублей. Она чуть не взвыла. Поезд через три минуты, а она не может взять билет. Не через турникеты же перепрыгивать, удирая от контролеров! Черт, надо было сразу платить картой! И она решилась на отчаянный шаг.

– Девушка, у вас не будет двух рублей? – жалобно спросила она у блондинки, которая возилась с соседним автоматом.

Та оказалась отзывчивой, и Ника в последнюю минуту выбежала на платформу к подъезжающей электричке.

Надеялась, что на этом неприятности закончились: куда уж больше? Милостыню попросила, под дождем вымокла, семьсот рублей на такси – как с куста. Еще и опозорилась перед друзьями Исаева.

Ближе к Кабаново показалось солнце: тучи мрачным фронтом двигались на Москву, обнажая умытое небо. И даже хлюпающая грязь, навеки убившая любимые туфли, не волновала Нику. Она торопилась к участку номер семнадцать, обхватив себя руками, чтобы не так сильно дрожать от влажного лесного холода.

Увидела Пашину машину, сердце заколотилось сильнее. Новый брусовой дом, густая зелень, запах сирени и черемухи, простенький забор из рабицы. Открыла калитку, пробежала по дорожке, задев пышную сиреневую ветку, отчего та окатила ее только подсохшее платье новыми брызгами.

Было и неловко, и радостно, и страшно. Ника взошла на крыльцо, робко постучала в дверь. Кругом царила оглушающая тишина. Пели птицы, капало с деревьев и изо рта вырывался пар. Постучала снова.