Текст книги "Как Даша и Паша были маленькими(СИ)"

Автор книги: Дарья Колдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

– Медведь и то лучше тебя бы это сделал! – говорила я, подражая интонациям Анжелы Эдуардовны.

Паша в такие моменты, конечно, обижался, скрещивал руки на груди и надувал губы. Но на следующий день я снова уговаривала его поиграть в Анжелу Эдуардовну, и он снова соглашался.

Однажды мама вытирала пыль с книжного шкафа, а мы с Пашей в очередной раз играли в хореографию. Я, сделав строгий Анжелин Эдуардовнин голос, принялась отчитывать Пашу за неправильно поднятую ногу. Мама застыла с тряпкой в руках. А потом спрыгнула со стула, подошла ко мне, и крепко прижала к себе.

– Дашишькин, теперь я понимаю, почему ты не хотела ходить на хореографию! Анжела Эдуардовна была к тебе не справедлива!

Я была рада, что мама, наконец, поняла меня и одобрила моё решение.

Но год занятий хореографий все же помог мне: я распрямила спину и стала меньше косолапить ноги.

Маленькая машинка

У моего брата Паши есть история, за которую ему очень стыдно. И я хотела бы её тоже рассказать.

В детский сад привезли коробки с новыми игрушками. Мой брат и другие мальчики заносили эти коробки заведующей в кабинет. Паше было очень интересно узнать, что же в этих коробках. И вот наступил день, когда заведующая принесла в группу новые игрушки.

Там были неваляшки, пирамидки, куколки и многое другое. Но больше всего Паше понравился набор с маленькими машинками и дорожными знаками. Машинок было восемь штук. Когда Пашу утром приводили в детский сад – он сразу начинал играть в эти машинки. Он играл в них весь день. А потом ещё и вечером не хотел с ними расставаться.

И однажды он придумал, как с ними не расставаться. Вернее с одной машинкой. Он её ... украл. Положил в карман, а когда мама пришла за ним – так и пошёл с машинкой домой.

Дома он не мог её никому показывать. Папа и мама сразу бы всё узнали. Он даже мне побоялся сказать. И тогда он засунул её в майонезную банку и ... закопал. На улице под окнами нашего дома. Вырыл ямку и закопал.

На следующий день воспитательница объявила детям:

– Ребятки, у нас пропала маленькая машинка. Было восемь штук, а стало семь. Кто-нибудь её видел?

Все дети стали говорить:

– Какую машинку? Кто же её мог украсть?

Паша смотрел на других детей и еле шевелящимися губами повторял за ними:

– Какую машинку? Кто же её мог украсть?

Вечером воспитательница стала спрашивать у родителей про машинку. Но никто ничего не знал. Паша мысленно похвалил себя, что не показал машинку маме и папе.

В машинку он не мог играть. Он боялся даже подходить к тому месту, где закопал её. "Вдруг, – думал он, – кто-нибудь спросит, что это ты тут ищешь в земле?".

Но и на следующий день воспитательница говорила:

– Дети, признайтесь, кто взял машинку.

Паше было очень трудно, но он пожимал плечами и твердил: "Нет, я не видел машинку. Я её не брал. Я в неё даже не играл. В другие играл, а в эту как раз не играл". Руки у него холодели и покрывались потом, сердце ухало, в висках стучало. Но он врал.

Каждый день воспитательница спрашивала у детей про машинку. Паша каждый день собирался вернуть машинку, но не знал как. А машинка который день лежала в земле и ждала, когда в неё будут играть.

Как-то вечером воспитательница вывела детей на прогулку и сказала:

– Ребята, раз никто не признаётся, буду вызывать милиционера с собакой.

И она посмотрела на детей, а Паше показалось, что она смотрит на него. Перед глазами проплыла картинка: дяденька в форме с немецкой овчаркой на поводке достает из ямки украденную машинку. Паша уже хотел было выйти вперёд и во всём сознаться. Но ноги стали мягкими как вата, а голова закружилась. И Паше стало плохо.

Воспитательница подбежала к Паше, подхватила его. И Паша еле слышно прошептал:

– Это я взял машинку...

Он думал, что воспитательница станет его ругать. Но она наоборот похвалила его.

– Молодец, Паша, что сказал правду, – сказала она.

Вскоре за Павликом пришёл папа. Воспитательница ему всё рассказала. Но Паше уже было всё равно. Папа всю дорогу ругал Пашу. А потом они откопали машинку. Папа думал завтра отнести машинку в детский сад, но Паша не мог больше терпеть:

– Папа, давай сейчас её вернем.

Они пошли обратно в детский сад. Почти всех детей уже забрали. Паша подошёл к воспитательнице и протянул ей машинку.

И в этот момент у Паши словно выросли крылья. Он стал лёгким-лёгким. И готов был взлететь в воздух. Но папа взял Пашу за руку и повёл его домой. А Паша почувствовал себя воздушным шариком, которого тянут за веревочку.

Да, взять чужое иногда бывает так просто, зато как не просто это исправить. Паша всю жизнь вспоминает эту машинку. И сколько он её вспоминает – столько ему и стыдно.

День по-английски

Папа занимался со мной английским. Мы с ним учили основные фразы и слова. Он считал, что то, что попадёт ко мне в голову до семи лет – лучше запомнится. Я действительно до сих пор помню те первые английские слова.

– Вот из ё нейм? – спрашивал меня папа.

– Май нейм из Даша, – отвечала я.

Потом я спрашивала папу:

– Вот из ё нейм?

– Май нейм из Коля, – отзывался папа и тут же меня спрашивал. – А как будет по-английски "собака"?

– Дог, – говорила я.

– А что такое "кэт"? – снова задавал вопрос папа.

– Кошка, – отвечала я. – Дог энд кэт.

В какой-то момент я решила, что достаточно знаю английский язык. И предложила папе:

– Давай сегодня весь день разговаривать только по-английски.

– Давай, – согласился папа.

Мы сказали друг другу "Хеллоу", что значит "привет". Спросили друг у друга, как нас зовут и сколько нам лет. Как будто мы итак не знали. Спросили "Как дела?". И задумались. Потому что сказать мне больше было нечего. Да и папе, наверно, тоже.

– Вот а ю гоинг ту ит? – спросил меня папа, когда пришло время обеда.

– Что? – не поняла я.

– Вот а ю гоинг ту ит? – повторил папа.

Я опять не поняла и стала требовать перевода. Папа отказывался говорить по-русски. В крайнем случае – изображал.

– А, ты спрашиваешь, что я буду кушать... – догадалась я, когда он стал подносить воображаемую ложку ко рту и громко чавкать.

Только как сказать, что я хочу ... Чтобы папа догадался, я стала изображать, как будто снимаю обертку с мороженого и облизываю его. Но папа упорно делал вид, что не понимает.

–Ты хочешь банан? – спрашивал он.

– Ноу.

– Ты хочешь съесть микрофон?

– Ноу.

– У тебя болит язык?

– Ноу.

Я не выдержала и спросила:

– Папа, а как по-английски "мороженое"?

Но папа вредничал и не хотел мне подсказывать. Или не хотел покупать мороженое. Он только продолжал спрашивать:

– Вот а ю гоинг ту ит? Вот а ю гоинг ту ит?

Я обиделась на папу и сказала:

– Дог анд кэт.

Но конечно папа не зажарил мне ни собаку, ни кошку, а налил гороховый суп.

Весь день мы отмалчивались и почти не разговаривали. Вечером я облегченно пожелала папе спокойной ночи – "Гуд найт" и легла спать. "Да, – вздохнула я. – Мне ещё надо учить и учить английский язык, чтобы хорошо на нем разговаривать".

Кика

Мама пришла вечером с работы, и мы с Пашей выбежали её встречать в коридор.

– Угадайте, что у меня в сумке? – загадочно сказала мама, даже не раздеваясь.

– Мороженое? – сразу выпалили мы.

Но тут из сумки, которую мама бережно держала перед собой, послышались какие-то то ли покрякивающие, то ли похрюкивающие звуки.

– Мама, это что-то живое!? – восхитилась я.

– Да, что-то живое, – одобрила мама.

– Это утка! – закричал Паша и запрыгал от предвкушения.

– Нет, не утка, – хитро прищурилась мама.

– Поросенок? – предположила я.

– Холодно, – решила мама сыграть с нами в игру "тепло – холодно".

– Кролик, – уже наобум сказала я.

– Очень холодно! – констатировала мама.

Мы стояли в коридоре и называли всех животных, которые только существуют, вплоть до медведя и крокодила. Но мама каждый раз говорила: "Холодно! Сосулька! Северный полюс!". И только когда Паша выкрикнул:

– Голубь!

Мама сказала:

– Ну ладно, это хоть немного теплее, чем ваши слоны и волки.

Мы усиленно стали перечислять птиц: воробей, галка, ласточка... Но всё опять было не то. Мама, похоже, уже устала и запарилась стоять в пальто, поэтому она сказала по слогам:

– По-пу-гай!!!

– Попугай?! – мы прыгали от радости. – Покажи!

– Только тише, а то вылетит, – и мама осторожно приоткрыла молнию на сумке.

Мы стали заглядывать в щелочку, но в сумке было темно и тихо.

– Мама, попугай умер! – ужаснулись мы.

– Ничего он не умер! – сказала мама. – Несите картонную коробку из-под кровати, мы его туда посадим.

Мы с Пашей быстро вытряхнули книжки, которые были в коробке, и притащили её в коридор. Мама положила в коробку сумку, раскрыв её, и быстро притворила картонные створки. Сначала было тихо, а потом мы услышали шуршание. Мы все втроем уселись возле коробки и стали наблюдать в щелки. Попугай выбрался из сумки и стал пытаться тоже понаблюдать за нами. Мы даже увидели его клюв и один глаз в отверстии коробки.

Мама рассказала нам, что к ней на работе в открытое окно влетел попугай. Мама быстро закрыла окно, а когда уже собиралась уходить с работы, погасила в комнате свет. Попугай, ничего не видя в темноте, замер, и мама без труда его поймала. А потом положила в сумку и привезла домой.

Поздно вечером с работы вернулся папа. Узнав о новом жильце, он вспомнил, что у тёти Вали есть небольшая клетка, в которой раньше жила белка, пока ей не купили более просторную. На следующий день был выходной, и папа съездил на другой конец Москвы за клеткой.

Мы с Пашей с удовольствием обустроили попугаю жилище. На дно клетки подстелили бумагу, поставили блюдце с водой и крышку от банки для корма.

Попугай оказался "девочкой". Это был волнистый попугай. Пёрышки у него были светло-зеленого цвета. Мама предложила назвать попугая Кикой. Так звали утку в сказке про доктора Айболита.

Теперь, когда у нас появился попугай, я стала мечтать научить его говорить. Наверно этот год, был самым спокойным в жизни моих родителей. Потому что, придя домой из детского сада, я больше не затевала никаких опасных игр, а сидела по несколько часов кряду возле клетки и повторяла похлеще самого заядлого попугая:

– Кика, скажи "Кика хорошая! Кика хорошая!"

Прошло пару месяцев, а Кика так и не сказала ни одного слова. Правда, папа, ещё в самом начале предупреждал, что самки, в отличие от самцов, редко начинают говорить. Но я была убеждена, что моя Кика – необыкновенная.

Кика действительно была очень умная и всё понимающая. Она научилась сама открывать клювом клетку, поворачивая замочек, и вылетать. А вечером сама возвращалась в свой дом. Ещё Кика умела играть в салки. Правда-правда! Мы с Пашей должны были бегать за Кикой по комнате и дотрагиваться до неё. Когда я или Паша её салили, Кика с громким писком начинала гоняться за нами. Мы считались пойманными, если Кика садилась нам на голову или плечо.

Летом мы поехали на дачу и, конечно же, взяли с собой нашего попугайчика. Чтобы Кика не улетела, мы стали перевязывать дверцу клетки проволокой. И так спокойно могли выносить её во двор, чтобы она подышала свежим воздухом.

Однажды мы оставили Кику на уличном столе, а сами пошли с Пашей гулять. Вернулись и первым делом поспешили к клетке. Клетка была пуста! Но дверца осталась закрытой! Как она выбралась? Мы стали оглядываться по сторонам, надеясь, что Кика где-то неподалеку. Она действительно сидела на яблоне, прямо над нами. Мы с Пашей стали звать Кику, но она не двигалась. Мы вынесли её любимые семечки и протянули ей. Но Кика даже не взглянула на них. Мы ласково подзывали Кику, но она не обращала на нас внимание.

Тогда я решила залезть на яблоню, но как только я стала подбираться к Кике, она вспорхнула и перелетела на соседнюю березу. На березу было не забраться: ветки начинались намного выше человеческого роста.

Бабушка и дедушка тоже ничем не могли помочь. Любые наши действия только напугали бы попугая. Мы с дедушкой исследовали клетку и поняли, как Кика выбралась. Она расшатала один пруток и оторвала его в месте крепления.

До вечера Кика так и просидела на берёзе, а потом куда-то улетела. Но мы с Пашей надеялись, что она вот – вот вернется. Поэтому специально оставляли открытую клетку на уличном столе.

И вот однажды утром мы вышли с Пашей из дома. Я, как всегда, машинально, без всякой надежды бросила взгляд на клетку. И увидела нашу Кику! Она преспокойненько, как ни в чём не бывало, спала на жёрдочке. Даже дверцу в клетку закрыла!

Мы с Пашей подбежали к попугаю и завопили:

– Кика! Привет! Ты вернулась!

Кика приоткрыла глаза, увидела нас, радостно встрепенулась и проговорила чуть хрипловатым голосом:

– Пррривет Даша! Пррривет Паша!

Каляки-маляки

Читать и писать по печатному я уже умела. Но мне очень нравилось наблюдать за взрослыми – как они быстро-быстро пишут по письменному. Накалякают что-то и потом как-то читают.

Я тоже решила попробовать писать как они. Взяла лист и быстро вывела на нём несколько строчек. А потом показала бабушке:

– Бабушка, прочитай, что я тут написала.

Бабушка надела очки и стала читать: "Дорогая бабушка! Я тебя люблю. Желаю тебе счастья и здоровья. Твоя внучка Даша".

Я даже удивилась – ничего ж себе как хорошо я, оказывается, написала! Даже сама не знала. Я торжествовала! Я тоже умею писать по письменному, как взрослые!

Весь оставшийся день я провела в искалякивании кучи листов. И всё это бабушка читала! Вечером с дачи приехал дедушка. Он там кормил кур и кроликов. И он тоже читал мои письма и тоже всё понимал!

Утром бабушка отвезла меня домой к маме и поехала на работу.

– Мама, я научилась писать по письменному! – первым делом сообщила я маме.

Меня прямо всю распирало от нетерпения. Хотелось показать маме, как я научилась писать. Я схватила карандаш и стала калякать на листке.

– Нуа! Читай! – торжественно вручила я маме лист бумаги.

Мама посмотрела на него без всякого восторга и сказала:

– Это какие-то каляки-маляки!

Я тоже посмотрела на листок.

– Как каляки-маляки?! – удивилась я. – Мама, ты посмотри получше.

– А что тут смотреть? – пожала плечами мама.

– Мама, может тебе тоже надо надеть очки, как бабушка? Потому что бабушка-то вчера читала! И дедушка читал.

– И что же тут написано? – поинтересовалась мама.

Я пожала плечами. Я сама не знала.

– Вот видишь, – сказала мама и зевнула.

Она только недавно пришла с ночной смены.

– Я пойду спать, а ты веди себя тихо, – попросила мама, легла в постель, отвернулась к стене и тут же заснула.

А я осталась одна со своими каракулями. "Значит, я не научилась писать по письменному", – расстроилась я.

Тут на глаза мне попался синий букварик. Я по нему училась читать. И там на обратной стороне обложки, форзаце, располагался алфавит с печатными и письменными буквами.

Я взяла листок, карандаш, села за стол и расположила перед собой букварь. Я писала печатную букву, а рядом приписывала письменную. Так я составила весь алфавит из печатных и письменных букв. Письменные буквы у меня плохо получались. Они были кривыми и некрасивыми, совсем не такими как в букваре.

Потом я написала по печатному "мама", а рядом – по письменному. Я не знала, как соединять письменные буквы друг с другом. И писала их просто рядом. Потом написала письменными буквами "папа". Это было так интересно, как будто зашифровываешь слова. Потом я написала "Мам спт". (Я, конечно, хотела написать "Мама спит"). А после некоторой тренировки удалось написать вот что: "Я лублумами и пап...". Потом я подумала и дописала: "и бата палика".

Когда мама проснулась, я торжественно вручила ей лист, исписанный моими кривульками. И мама смогла прочитать! Она читала то, что я написала! Ну разве это не чудо?!

Мама сказала, что все письменные буквы состоят из палочек и крючочков. И чтобы научиться красиво писать буквы, нужно сначала научиться писать эти палочки и крючочки.

И я стала учиться. Трудно конечно было. Это вам не каляки-маляки рисовать. Но зато потом, когда я научилась писать буквы, все могли прочитать, что я написала.

Как мы не полетели на самолёте

Мы с Пашей никогда не были на море. И вдруг папа и мама ни с того ни с сего сказали:

– Хотите на юг?

– Конечно! – закричали мы и бросились обнимать родителей.

– А хотите полететь туда на самолёте?

– На самолёте!? – мы с Пашей не верили своим ушам и прыгали от радости.

Мы никогда не летали на самолёте. Мы даже не мечтали, что можно полететь на самолёте. И никто из наших знакомых не летал на самолёте. Только тётя Валя и дедушка Юра. И мы всё спорили, что интереснее – летать на самолете или купаться в море.

– А мы полетим на самолёте! Мы будем купаться в море! – сообщали мы всем знакомым.

Девочки во дворе просили нас привезти им ракушки, а мальчики – гладкие морские камушки. Это была большая ценность.

Мы стали готовиться к путешествию. Нам с Пашей купили надувные круги. И мы целыми днями расхаживали в них по квартире. Мы уже представляли себя на берегу моря.

Тётя Валя предупредила маму:

– Ира, детей бывает в самолёте укачивает. Купите от этого специальные таблетки.

Но нам всё некогда было сходить за таблетками в аптеку. Мы всё откладывали и откладывали. И вот наступил день отлёта. В аэропорт нам нужно было ехать днем. А утром я, Паша и папа пошли в аптеку. Я взяла с собой лакированную сумочку, которую мне подарил Дед Мороз.

Мы купили таблетки. Они были маленькими и беленькими.

– Папа, а можно их попробовать? – попросил Паша.

Папа не соглашался.

– Ну папочка! Ну всего одну! – подключилась я.

– Хорошо, но только по одной, – разрешил папа.

Таблетка тут же растаяла во рту, и после неё на языке остался сладкий-сладкий привкус. Таблетки от укачивания были такими вкусными! Намного вкуснее витаминок.

– Папа, – предложила я. – Давай я уберу таблетки в мою сумочку.

После аптеки папа зашел в магазин, а мы с Пашей остались на улице. И моя сумочка осталась с нами... А в сумочке... Я думала так: "И почему их нельзя много есть? Что может случиться от такой маленькой таблеточки?". И мы с Пашей съели ещё по одной таблеточке. И они были такие вкусненькие. Мы постояли, подождали – ничего не происходило... "Разве вкусные таблетки могут быть опасными?" – успокаивала я себя. Вообщем, мы съели ещё несколько штучек. И ничего...

Если б я только знала, чем всё это закончится... Не ела бы ни одной таблетки!

Мы вернулись домой. Мама внимательно посмотрела на нас и обеспокоенно сказала:

– Что-то вы какие-то бледные... Ещё не хватало перед морем заболеть. Надеюсь, вы не ели мороженое?

Нет, мороженое мы не ели. Но очень хотелось пить. Мама нам даже воду в двухлитровой банке с собой в дорогу взяла.

За нами на машине приехала тётя Валя. Папа погрузил чемоданы. Но вещей оказалось так много, что мы все не умещались. Мама решила ехать на метро. А мы залезли в машину, сверху на нас поставили сумки и мы так поехали. Всю дорогу нас с Пашей мучила жажда, и мы выпили всю банку с водой. В аэропорт мы приехали раньше мамы.

– А мама не опоздает на самолет? – волновалась я.

– Надеюсь, что успеет..., – отвечал папа.

А сам встревожено посматривал на часы.

В аэропорту мы впервые вблизи увидели самолёты. Они были огромны! Как десятиэтажный дом, если его положить на бок. А иллюминаторы! А крылья! Это было восхитительно! Мы прыгали и бегали как заведенные!

И вдруг Паша упал. Просто упал и лежит. Сначала мы думали, он притворяется. А потом папа подхватил его на руки и побежал в медпункт. Мы с тётей Валей за ними. Там пожилая врач стала расспрашивать нас. Она узнала про таблетки от укачивания.

– Деточка, – ласково обратилась она ко мне, – сколько таблеточек ты съела?

– Шесть или семь, – неуверенным голосом ответила я.

– А братик твой?

– Поменьше. Пять...

– Срочно! Скорую! – воскликнула врач.

Пока мы ждали скорую, мне и Паше засунули в рот по длинному тонкому шлангу. По нему лилась вода.

И тут меня затошнило, в глазах стало туманно. Последнее, что я помнила – вбежавшую в медпункт маму с бледным испуганным лицом... И я провалилась в темноту... Я ничего не чувствовала.

Нас на скорой помощи отвезли в реанимацию. Я лежала в одной палате с Пашей. От капельницы к руке шел тонкий проводок.

Когда я открывала глаза – бабушка сидела возле меня. А мама на кровати Павлика. Сил не было, и я снова засыпала.

Мы с Пашей поправились. Но ещё долго нас шатало от слабости, и кружилась голова. И спали мы по многу. И делать ничего не хотелось.

Врачи так и сказали маме: "Ещё чуть-чуть и детей бы у вас не было". Как страшно – меня бы не было!

Никуда мы конечно не полетели. На море я первый раз побывала, когда мне было уже девять лет. А на самолете полетала – когда уже сама стала мамой.

А бабушка тогда сказала: "Что не делается – всё к лучшему. А то мало ли что на море с вами могло случиться". Я её не очень поняла. Так хотелось полетать на самолете и побывать на море.

Дядя-праздник

Иногда к нам на дачу на своей машине приезжал двоюродный брат папы – дядя Андрей. Он был молодой и красивый. Мы ждали дядю Андрея как праздник. Он всегда привозил с собой что-то интересное. То газированную воду "Буратино" в стеклянных бутылках, то восточную сладость – пахлаву или чурчхелу, которые родители нам никогда не покупали.

Помню, когда я была поменьше, дядя Андрей угостил меня пластиной апельсиновой жвачки. Но забыл предупредить, что это жвачка. Тогда жвачки были большой редкостью, поэтому я подумала, что это конфета и проглотила её. Мама боялась, что она прилипнет в животе. Но наверно не прилипла. А фантик от той жвачки я потом долго хранила – он долго ещё пах апельсином.

Из всех наших родственников только у дяди Андрея был фотоаппарат. Нам с Пашей очень нравилось фотографироваться. Нужно было стоять неподвижно, широко раскрыв глаза, и ждать, когда вылетит птичка. Но птичка никогда не вылетала. А потом дядя Андрей сам печатал фотографии и раздавал нам. Интересно было посмотреть на себя со стороны. Оказывается на фотографиях я совсем другая, чем в жизни.

А ещё мы с дядей Андреем говорили о любви.

– А почему ты никак не женишься? – спрашивала я.

– Ищу хорошую девушку.

– Ещё не нашёл? – сочувствовала я.

– Один раз нашёл. Но потом мы расстались.

Я была уверена, что это дядя Андрей её бросил. Потому что девушки таких замечательных женихов, как дядя Андрей не бросают. Правда мама на этот счёт была иного мнения. Она говорила, что дядя Андрей, как большой ребёнок.

Однажды дядя Андрей приехал с байдаркой. Байдарка – это почти как лодка, только брезентовая и сборно-разборная. Папа и дядя Андрей полдня собирали каркас байдарки из металлических палок, а потом натянули на него ткань.

– Она же утонет! – удивилась я.

Но когда нас спросили, кто поплывёт на байдарке, мы с Пашей, не раздумывая, закричали:

– Я! Я!

Мы запрыгнули в машину. И пока папа и дядя Андрей привязывали на крышу машины байдарку, бибикали, хлопали дверями и крутили руль (правда, он не крутился). Потом папа и дядя Андрей сели в машину, и мы поехали к речке.

Байдарку спустили на воду, и она отчаянно закачалась. А когда дядя Андрей забрался в байдарку, она чуть не перевернулась. Я перепугалась и наотрез оказалась плыть.

– И куда я тебя дену? – рассердился папа.

– Посижу в машине, – буркнула я.

– Нет, – запереживал дядя Андрей. – Я тебя в машине не оставлю.

Меня долго уговаривали, рассказывая все прелести спуска на байдарке по реке. Наконец я сдалась. Папа взял меня на руки, зашёл в воду и усадил на нос байдарки. Я сидела, вжавшись в байдарку, и боялась даже пошевелиться. Дядя Андрей начал грести вёслами. И байдарка плавно заскользила по воде вниз по течению. Я немного успокоилась. Солнце сильно припекало. И тут мы вспомнили, что забыли панамы. Пришлось снимать футболки и наматывать их на голову – чтобы солнечного удара не получить.

– Помогите! – вдруг услышали мы.

Впереди в камышах виднелись чьи-то головы. Мы подплыли поближе. Это оказались трое ребят. Их плот занесло в камыши, и он увяз в водорослях. Мальчишки отталкивались палками, но плот как будто что-то держало.

Дядя Андрей спрыгнул в воду, от него во все стороны разлетелись брызги. Байдарку сильно качнуло. Я вцепилась в бортики и завизжала. Дядя Андрей стал тянуть плот, но тот не поддавался. Тогда дядя Андрей набрал побольше воздуха и поднырнул под плот. Его долго не было видно. И мне стало страшно. Вдруг его сейчас схватит какое-нибудь лохнесское чудовище... Когда дядя Андрей вынырнул, отфыркиваясь и отплевываясь, я облегченно вздохнула. Оказалось, что снизу доски зацепились за водоросли. Дядя Андрей их оторвал. Теперь плот сдвинулся.

Обратно в байдарку дядя Андрей залезть не мог. Она бы перевернулась. Ему пришлось сначала забираться к мальчишкам на плот. Потом папа пришвартовался к плоту. И дядя Андрей шагнул к нам. Байдарка зашаталась и затрещала, но устояла. А я опять завизжала.

– Спасибо! – закричали мальчишки и поплыли дальше по реке.

А мы отправились вслед за ними. По краям река заросла камышами. Но вскоре показался песчаный берег, к которому можно было причалить. Мы вытащили байдарку на сушу и уселись на берегу перекусить. Потом папа и дядя Андрей положили байдарку себе на плечи, и мы пошли обратно к машине. Байдарка была мокрая и тяжёлая. И вскоре папа и дядя Андрей выдохлись. Тогда мы с Пашей и папой остались рядом с байдаркой. А дядя Андрей отправился за машиной.

Дома оказалось, что у нас всех четверых обгорели спины. Они были красными от солнца. Нас жирно смазали сметаной.

Весь вечер мы с Пашей взахлёб рассказывали маме, бабушке и дедушке о нашем путешествии на байдарке.

– Даша, так тебе всё же понравилось? – спросил дядя Андрей.

– Да! Очень! Спасибо! – с воодушевлением ответила я.

Когда мы легли в кровать, оказалось, что спать на спине невозможно – она вся горела. Пришлось спать на животе носом в подушку несколько дней.

А всё-таки здорово мы поплавали на байдарке!

Котята

Мы шли с Наташей по нашей улице Ягодная – собирали одуванчики, чтобы сплести венок на голову. Паша плёлся за нами и требовал сделать венок и для него.

В самом конце улицы был заброшенный участок. Он весь зарос травой. Дома там не было – только старый покосившийся сарай. А вокруг – забор из деревянных почерневших от времени штакетин.

И вдруг из-за забора до нас донеслось еле слышное жалобное: "Мяу-мяу".

Одни лезть на заброшенный участок мы побоялись. Сбегали за Антоном и рыжим Сашей. Рыжим – потому что волосы у него были огненно – рыжего цвета. А лицо тоже в рыжеватых канапушках. Саша был нас чуть постарше. А Антон наоборот – младше на год. Но он был таким крупным, что по росту обгонял и нас с Наташей и Сашу. Саша был нашим заводилой. А Антон – добряком и трусом. Больше всего на свете он боялся крапивы.

Саша отодвинул в заборе одну штакетину и прошмыгнул в дыру, Паша за ним, а следом мы с Наташей. Антон немного помедлил, а потом крикнул нам вдогонку:

– Идите, я вас тут покараулю.

Траву давно никто не косил, и она была выше нас. Мы друг за другом осторожно пробирались сквозь неё, как будто шли по джунглям.

Мяуканье раздавалось в глубине участка. Мы приблизились к куче брёвен, которые лежали у сарая, и стали искать котят. Они жалобно мяукали под самыми бревнами.

– Котятки, кыс-кыс, вылезайте! – звали мы.

Но они не вылезали, а только продолжали тоненько мяукать.

Вдруг мы услышали чьи-то шаги. "Хозяева вернулись?" – промелькнуло у меня в голове. Но нет, это был Антон. Ему надоело караулить, и он осмелился присоединиться к нам.

– Фух, Антон, напугал! – шикнул на него Сашка. – Тут котята! Не хотят выходить!

– Надо их молоком выманить, – предложила Наташа.

Она сбегала домой, и вернулась с молоком в консервной банке. Мы поставили банку возле брёвен. Но котята и тогда не вылезли.

Пришлось разбирать гору бревен. Работали по парам. Саша с Антоном, а мы с Наташей. Мы брали бревно с двух сторон и откидывали в сторону. Хорошо, что бревна были короткие. Паша занимался маленькими брусочками.

Под самым нижним бревном притаилось три котенка. Всех цветов. Рыжий, черный и белый. Они были очень худыми, под жиденькой шерстью просвечивались выпуклые ребра. Похоже, мама-кошка давно не кормила своих котят.

Мы взяли котят на руки. Я белого, Наташа – черного, Саша – рыжего и стали гладить. Котята ещё громче замяукали.

Наташа подставила своему котенку банку с молоком. Но котенок не знал, как пить.

Я побежала к бабушке. У нас были кролики, и дедушка выкармливал двух крольчат из соски. Мама-крольчиха почему-то отказалась их кормить. Бабушка долго выспрашивала, зачем мне соска. А когда узнала про котят – дала и соску, и бутылочку.

Мы налили в бутылку молоко и стали засовывать соску котятам в рот. Котята сначала давились, не знали, как сосать, у них выливалось молоко через нос. А потом приноровились. Выпили все молоко и заснули прямо у нас на руках. Котятки были такими милыми и так сладко сопели, что я не удержалась и заявила:

– Мы с Пашей возьмем всех котят себе!

– А чего это вы? – возмутилась Наташа. – Я тоже хочу котенка.

– Мой, чур, рыжий! – встрял Сашка.

– А мой черный! – закричал Антон.

Вечером, когда мама и папа приехали с работы, мы с Пашей стали просить их взять котят. Но мама сказала, что у нас в однокомнатной квартире в Москве итак тесно. Папа поддержал маму.

– Нет, котят мы однозначно пока себе позволить не можем, – сказал он. – Но вы молодцы, что ухаживаете за ними. Подрастут – можно будет кому-нибудь предложить. Помните, как тогда щенят раздавали?

Ещё бы не помнить!

У Наташи, Саши и Антона родители тоже наотрез отказались от котят.

Тогда мы раздобыли картонный ящик, настелили в него тряпки. Котята в нём спали. На ночь мы оставляли ящик на заброшенном участке – прятали его под сараем.

Целыми днями мы возились с котятами, кормили их, играли с ними. Мы с Наташей катали их в коляске. Клали на подушечку и накрывали одеяльцем. Котятки не хотели лежать, но сидеть в коляске – сидели.

Ближе к осени котята уже подросли и окрепли. И их нужно было куда-то пристраивать. Мы взяли коробку, посадили в неё котят и вышли на центральную улицу. По ней люди шли к железнодорожной станции – кто в магазин, кто на электричку.

Завидев прохожего, мы хватали коробку и бежали к нему.

– Возьмите котеночка, – умоляли мы. – Посмотрите, какой хорошенький. Это девочка...

– Не хотите девочку? – тараторили мы. – Вот мальчик. Рыженький.

Никто не хотел брать котят.

Только к вечеру одна добрая женщина согласилась взять белого котенка. Не смогла отказаться. Она шла в магазин, но положила котенка в сумку и вернулась обратно домой. Нам было жалко расставаться с котенком. Особенно мне. Это ведь был мой подопечный.

Весь следующий день мы опять провели в раздаче котят. И опять никто не хотел их взять.

Сашка солидно сказал:

– Бесплатных котят боятся брать. А вот если будем продавать – сразу всех разберут.

Мы решили попробовать. Коробку с двумя котятами поставили на землю. К коробке прилепили "ценник": "один котенок = один рубль".