Текст книги "Как Даша и Паша были маленькими(СИ)"

Автор книги: Дарья Колдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Скажет мне Саша, что на Луне инопланетяне живут и что теперь все, кто хочет, может к ним слетать. Я верю. Ещё и выспрашиваю: "А на чём лететь? А где билет на ракету купить?"

А один раз я попалась на очень серьезный и страшный розыгрыш. Вот как это было.

Я собирала с бабушкой клубнику. Тут за мной зашли девочки. Все они были намного старше меня.

– Даша пойдёшь гулять? – спросили они.

– Попозже. Я клубнику собираю.

Но девочкам не терпелось. Они отозвали меня в сторону.

– Даша, – спросила Тамара. – А какого цвета у тебя калитка?

– Салатового, – ответила я.

Это был мой любимый цвет, и дедушка специально покрасил в него калитку.

– Нет, ну а табличка с номером дома какого цвета?

Я не помнила.

– Пойдём, посмотрим, – стали предлагать девочки.

– Зачем? – удивилась я.

– Да там, кто-то спрашивает: "Какая у Даши табличка?", – и девчонки стали давиться от смеха.

Мы вышли за калитку. Я посмотрела на номер своего дома и ... похолодела от страха. На нём висел листок с нарисованным черепом и перекрещенными внизу костями.

– Ой, а там что-то написано! – загалдели девочки.

Они сорвали листок и стали тыкать в него. Я не умела читать даже печатные буквы. А записка была написана письменными буквами. И девочки сами прочитали:

– Если выйдешь за калитку, съем!

– Ой, – взвизгнула я и стала оглядываться по сторонам. – Я пойду к бабушке, – заторопилась я и зашла в калитку.

Девочки бросились за мной.

– Только никому не говори, – стали они наставлять меня. – А то точно съест.

– К-к-кто съест? – заикаясь от страха, спросила я.

– Как кто? Череп с костями! – и девочки опять стали хихикать и шептаться друг с другом.

Я не понимала, почему они так веселятся. Меня кто-то хочет съесть – а они хохочут.

Я вернулась к бабушке и стала собирать с ней клубнику. Мне очень хотелось ей всё рассказать, но я боялась. Вдруг меня череп съест.

Когда мы уже закончили собирать клубнику, и бабушка ушла в дом, опять пришли девочки.

– Даша, пойдём гулять, – позвали они.

Ни за что на свете я не собиралась выходить за калитку! Девочки стали меня уговаривать. И тут я разревелась.

– Да ты что поверила? – засмеялись девчонки.

– Да это мы сами всё нарисовали! – призналась Тамара.

– Как сами? – удивилась я.

– А вот так – взяли лист бумаги, нарисовали череп, внизу кости.

– Вы всё врёте! – не поверила я. – Я выйду за калитку – а меня съедят!

Девчонки стали хохотать. А я опять горько плакать.

– Ну хорошо, пойдем к Тамаре на участок, – предложила Лида.

Тамарин участок был рядом. У нас между участками был низкий забор, и можно было просто перелезть. Девочки помогли мне перебраться через забор. И мы стали играть в куклы.

Вскоре пришла Тамарина мама.

– Играешь! – набросилась она на дочку. – А грядку с морковью не прополола! В доме не подмела! А ну кышь все отсюда!

Все девчонки бросились к калитке, а я к забору.

– Куда! – закричала мне Тамарина мама. – В калитку! В калитку выходи!

Но я её не слушала. Перевалилась через забор на свой участок и упала в крапиву. Крапива ошпарила мне ноги и руки. Кожа покрылась волдырями и долго горела и чесалась. Но это была ерунда, по сравнению с тем, что могло бы случиться, если бы я вышла за калитку.

Вечером дедушка позвал меня собирать на улице одуванчики. Мы с ним почти каждый день собирали для кроликов траву. Но как только я услышала про улицу, опять заплакала. Дедушка с бабушкой стали меня расспрашивать, что случилось. Я долго не хотел им говорить, а потом всё рассказала. Бабушка сказала:

– Это всё Тамарка с Лидой придумали! А ты им и поверила...

А дедушка сказал:

– Если кто до моей внучки дотронется – я его сам съем, – и обнял меня за плечи.

И я поверила – действительно съест. Он меня никому в обиду никогда не давал!

Мы вышли с дедушкой за калитку и стали собирать листья одуванчиков. И я уже не боялась. А потом мы раскладывали одуванчики кроликам по кормушкам. И они их моментально съедали. А мы эти одуванчики, между прочим, два часа собирали.

А Тамара и Лида потом меня научили рисовать череп и кости.

Как меня в розе нашли

А ещё в детстве нам говорили, что детей или покупают в магазине, или находят в капусте. Соседская девочка Тамара особенно напирала на капусту.

– Вот сама посуди, – убедительно доказывала она мне. – Ты хоть раз видела в магазине на полках вместо колбасы и молока завернутых в пеленки детей?

– Нет, – ужасалась я от такого предположения.

– То-то и оно! – поднимала Тамара палец вверх. – Получается, что детей в капусте находят!

И я всем сердцем верила этому. И тщательно обсматривала кочаны капусты, которые росли у нас на участке, в надежде найти себе маленькую сестренку.

– Тамара, – жаловалась я после этого соседской девочке. – А почему у меня в капусте никого нет?

– Кого нет? – не понимала, о чём я говорю Тамара.

– Какой-нибудь маленькой девочки, – мечтала я.

– А-а-а, – тянула Тамара. – Так это только на колхозных полях такая специальная капуста с детьми растет.

Придя домой, я потребовала от бабушки пойти со мной на такое капустное поле и помочь найти сестренку.

Бабушка приобняла меня и с улыбкой сказала:

– Ну ты знаешь, эти поля ооочень далеко. И пускают туда только мам и пап. А они уже ходят между капустными грядками и выбирают себе ребеночка. Ты вот лучше послушай, что я тебе скажу. Всех детей в капусте находят, а ты особенная..., – тут бабушка понизила голос и многозначительно сказала, – Ведь тебя в розе нашли!

– Ой, бабушка, расскажи, как меня в розе нашли!? – пришла я в восторг.

– А вот как, – принялась с воодушевлением рассказывать бабушка. – Папа подарил твоей маме букет роз. А одна роза в букете была какая-то необычная – крупная, а лепестки будто жемчужинами усыпаны. Мама захотела понюхать эту розу. А ты как прыгнешь ей на нос. Ты тогда маленькая-маленькая была, как Дюймовочка.

– Бабушка, поэтому у меня фамилия Роза-лиева? Бабушка, а почему не Розочкина? Мне Розочкина больше нравится.

Нужно ли говорить, что с тех пор я каждый день обходила все наши садовые цветы. А вдруг повезет...

Но папа твердо был уверен, что я появилась из маминого живота.

– Когда мама и папа хотят ребеночка, – рассказал мне папа, – ребеночек поселяется у мамы в животе. Он маленький, как бусинка. И у него пока нет ни ножек, ни ручек. Даже сердца нет. А потом малыш начинает расти. Сначала становится размером как ухо, потом как твоя ладонь.

Я пощупала ухо и посмотрела на свою ладонь.

– А потом как твоя ладонь, да? – уточнила я.

– Да, – ответил папа. – И у ребеночка появляются голова, ножки, ручки и всё остальное. А потом он ещё растёт.

– Я видела у тётенек бывают большие – пребольшие животы, – сказала я. – Там детки живут?

– Точно, – согласился папа. – А помнишь, наш Паша тоже так сидел у нашей мамы в животе?

– Нет, не помню, – расстроилась я.

– А потом, когда Паша подрос, – продолжил папа, – и уже не помещался в животе у мамы...

– Решил выбраться, – подхватила я, – и сказал: "Привет Даша! Давай играть!"

– Ну примерно так и было, – засмеялся папа.

– Папа, а какого размера он родился?

Папа развел руки в стороны и показал довольно большого Пашу.

– Папа, а я вот такая родилась, – сказала я и помахала оттопыренным мизинчиком.

– Почему? – опешил папа.

Он столько времени рассказывал дочери всё как есть, а она...

– Ну ведь я из розочки родилась, – ответила я.

Мне идея с розочкой понравилась намного больше, чем возможность моего появления из маминого живота. И в дальнейшем, когда мне становилось грустно или кто-нибудь обижал меня, мысль о том, что я особенная и появилась из розочки, согревала меня!

Буква "А" и бусинка

У нас на холодильнике висели разноцветные пластмассовые буквы на магнитах. Такие и сейчас продаются в магазинах.

Мама учила со мной буквы. Но я никак не могла их запомнить. Как-то перед сном я взяла с собой в постель несколько букв. Поиграться. Мне нравилось, как они то прилипают друг к другу, то отлипают. А некоторые буквы не хотели прилипать друг к другу – и отталкивались. И я проверяла – какие буквы дружат друг с другом, а какие нет.

А потом мне стало интересно – поместиться ли буква у меня во рту. Поместилась. Тогда мне захотелось понять, как далеко эта буква может продвинуться у меня во рту. И я стала заталкивать её подальше в горло. Буква и в горле поместилась! Но как только она там поместилась, я начала задыхаться и давиться. И тут меня охватила паника. Я вскочила с кровати и помчалась на кухню. Говорить я не могла, а только мычала и показывала пальцем на раскрытый рот. Мама тут же поняла в чём дело, засунула мне в горло пальцы и достала букву. И тогда я смогла заплакать в полный голос.

Мама посадила меня к себе на колени и стала вытирать мне слезы, струящиеся по щекам. "А-а-а!" – плакала я. Папа решил воспользоваться моментом и подучить со мной буквы: "Ты плачешь "А-а-а". И буква, которую ты хотела съесть – тоже называется буква "А". Запомни!" Я запомнила. А мама добавила: "Букву А засовывать в горло нельзя. Тоже запомни". Я и это запомнила. Только интересно, а букву "Б" – можно?

А в детском саду со мной случился похожий случай. Только не с буквой, а с бусинкой. Кстати, слово "бусинка" начинается на букву "Б". Это я тоже запомнила.

На утренней прогулке я увидела на земле бусинку. Такую маленькую красненькую бусинку с дырочкой. Размером с горошинку. Это сейчас можно купить целую коробку разных бусинок. А тогда каждая бусинка была ценностью. Я взяла бусинку с собой в группу. Перед обедом мы сидели на стульчиках в ряд, а воспитательница читала нам про трёх поросят. Сказку я не слушала, а занималась своей бусинкой. Перекладывала её из руки в руку или катала по подолу платья.

– Дети! Идите мыть руки, – сказала нянечка.

Куда было девать бусинку? Карманов на одежде не было ... В рот? Но тогда я не смогу есть или случайно проглочу бусинку. И я придумала! Засунула её в ухо. Как раз поместилась. Я помыла руки и села обедать. Пока ела – всё время проверяла, не выпала ли бусинка. Бусинка была на месте. Когда я стала раздеваться на тихий час, то попробовала вытащить бусинку из уха. Но бусинка только заталкивалась ещё дальше. Я испугалась, подумала было рассказать воспитателю, но представила, как меня будут ругать. И понадеялась, что бусинка выпадет сама. Зашла в спальню, легла на подушку тем ухом, в котором была бусинка и стала ждать. Бусинка не выпадала. Я стала трясти головой. Весь тихий час трясла головой.

Когда мы полдничали, я то и дело хватала себя за ухо. Воспитательница это заметила и спросила:

– Даша, у тебя ухо болит?

– Нет, – помотала я головой.

– А что тогда?

Мне очень хотелось рассказать воспитательнице, но я боялась. "Уж лучше маме", – решила я. Вечером пришла мама.

– Мама, у меня ухо болит, – пожаловалась я маме.

– Сильно? – обеспокоилась мама и осторожно потянула меня за мочку уха.

Действительно было больно. Мы пошли к врачу. Врач заглянула в ухо, взяла пинцет и достала от туда мою красную бусинку с дырочкой.

– И давно она там у тебя? – поинтересовалась врач.

Я пожала плечами. Бусинку врач оставила себе. Но я была рада и тому, что всё закончилось так хорошо.

Ночью у меня сильно разболелось ухо, а к утру и голова. Из уха текла какая-то жидкость. Мы опять пошли с мамой к врачу. Врач ещё раз осмотрела ухо и прописал мне капли.

У меня ещё несколько дней сильно болело ухо. И слышала я плохо. Но больше бусинки я себе в уши не засовывала.

Стрижка «под горшок»

Однажды мама пришла домой, и я её не узнала. Раньше у неё были прямые волосы, а теперь кучерявые. Это было так необычно и красиво.

– Мама, а как ты так сделала? – восхитилась я.

– Это я под дождик попала.

Я стала на улице тоже стараться попасть под дождик. Но то ли я не сильно намокала, то ли дождик был какой-то не такой – волосы у меня не кудрявились. Вернее кудрявились, но совсем чуть-чуть, около висков. Наверно мама попала под очень сильный дождь.

Но я своими волосами итак была довольна – они были длинные и красивые. Я часто просила маму проверить, до куда они мне. "По плечи... по лопатки... опять по лопатки", – отмеряла мама.

Но волосы были тонкими и постоянно спутывались. Когда мама меня расчёсывала – я ойкала и взвизгивала:

– Мама, потише! Аккуратнее! – капризничала я.

– Хочешь быть красивой – терпи! – парировала мама. – Или давай подстрижем тебе волосы.

Но я не соглашалась. Ведь это так красиво, когда у девочки длинные волосы.

Однажды наша воспитательница в детском саду очень коротко подстриглась. Раньше, я не любила короткие волосы у женщин. Но воспитательнице так шла её новая прическа, что мне тоже захотелось коротко подстричься. И я сказала об этом маме.

Мама тут же повела меня в парикмахерскую. В парикмахерской очень непривычно пахло – шампунями и мокрыми волосами. В креслах сидели тётеньки. Над ними, щелкая ножницами, порхали парикмахеры.

– Кто будет стричься? – улыбнулась мне парикмахер.

– Я! – гордо сказала я.

– Какую прическу будем делать? – поинтересовалась парикмахер.

– Как у Ирины Борисовны, – ответила я.

Перед огромным зеркалом стояло большое кресло. На его подлокотники положили доску и усадили меня. Мама и парикмахер стали рассматривать моё отражение и совещаться.

– Закрой глаза и получай удовольствие! – посоветовала мне парикмахер.

Я сомкнула веки. Парикмахер стала разглаживать мне волосы, примеряясь так и этак. От её нежных прикосновений меня разморило, и я чуть не заснула. Парикмахер принялась за дело. Я чувствовала, как ножницы чикают у меня на шее и за ушами. Это тоже было приятно.

– Всё! – сказала парикмахер, и я даже вздрогнула от неожиданности и открыла глаза.

Когда я увидела своё отражение, слёзы подкатились к горлу, а в носу защипало. Мне очень хотелось заплакать. Меня ... испортили! Я стала похожа на...

– Даша, правда, красиво, – щебетали мама и парикмахер, стряхивая с меня остатки отрезанных волос.

– Нет, – еле сдерживая слёзы, просипела я.

Мы вышли из парикмахерской. На улице нас ждал Паша. Он подбежал к нам, увидел меня и закричал:

– Мальчик! Мальчик! Даша – мальчик!

Мама на него зацыкала, но было поздно. Слёзы брызнули из глаз.

Мы шли домой. Я смотрела под ноги, боясь поднять голову и встретить кого-нибудь знакомого. Пусть уж лучше думают, что это идёт какой-то мальчик.

Чтобы поднять мне настроение, мама предложила купить мороженое. Мы подошли к киоску. Мама поставила меня в очередь, а сама пошла выбирать мороженое. В это время сзади подошла женщина.

– Мальчик, ты последний? – спросила она меня.

Слёзы опять подступили к горлу. Я ничего не могла ответить.

– Мальчик, ты слышишь? Я тебя спрашиваю.

И тут я повернулась и четко сказала:

– Я не мальчик!

А что, пусть знает, что я не мальчик!

Когда я пришла домой, то даже боялась смотреть на себя в зеркало. Уж лучше это не видеть, а думать, что у меня по-прежнему длинные волосы.

На следующий день я не хотела идти в детский сад.

– Дети будут надо мной смеяться, – плакалась я маме.

– А ты не обращай внимания! У тебя красивая причёска! – успокаивала она меня.

Да уж, легко сказать – не обращай внимания!

Когда я пришла в детский сад, дети окружили меня. Они стали тыкать в меня пальцами, смеяться и кричать:

– А где же Даша? Почему она не пришла в сад?

– Это не Даша, а какой-то Саша!

– Тебе на голову надели горшок и так подстригли?! – восторгались дети.

Так я узнала, что моя причёска называется "под горшок".

Воспитательница разогнала столпившихся вокруг меня детей и сказала:

– А по-моему, Даше идет её прическа. И мы теперь с ней очень похожи.

После её слов дети притихли и прекратили смеяться над моей прической. А потом ещё несколько девочек в нашей группе тоже коротко подстриглись.

Хорошо, что сейчас у детей разные прически, а раньше у всех девочек были в основном косички и хвостики. Да и дети сейчас намного добрее относятся друг к другу.

Пятидневка

Мама устроилась на новую работу, а меня отдали на "пятидневку". "Пятидневка" – это детский сад, только дети в нём спят даже ночью.

Рано утром в понедельник пол шестого мы с папой просыпались и одевались. Ровно в шесть часов мы уже стояли на остановке. На улице было очень холодно – минус 30 градусов. Лицо щипало от мороза. Папа повязывал мне на рот и на нос шерстяной колючий шарф – иначе сразу всё отмерзало.

Наконец подъезжал пустой троллейбус. В троллейбусе было точно так же холодно как на улице. По краям окна покрывал толстый слой намёрзшего льда. А в середине стекла красовались причудливые узоры. Я любила их рассматривать. Только когда в троллейбусе становилось побольше людей – он кое-как начинал согреваться.

Мы ехали остановок пятнадцать и выходили на конечной. Там и располагался сад – пятидневка. Папа заводил меня в группу, оставлял две сумки с моими вещами, чтобы мне хватило на неделю, и бежал обратно на троллейбус. Ему ещё надо было успеть к восьми часам на работу. Он работал инженером на заводе.

Я не любила этот детский сад. Меня там часто обижали. Один мальчик просто так спрятал мою шапку. И когда я стала одеваться на прогулку, никак не могла её найти. Воспитательница стала ругать меня: "Розалиева! Где ты потеряла шапку!?". Хорошо, что кто-то из детей видел, как тот мальчик прятал мою шапку и рассказал.

Дети не умели по хорошему играть друг с другом. Стоило мне взять какую-нибудь игрушку, как кому-то из детей она тоже срочно становилась нужна. И у меня старались вырвать её из рук. Я, конечно, потом приспособилась – забивалась с одной игрушкой в уголок и там играла.

Искать защиты было не у кого. Если я на кого-то жаловалась воспитателю, то воспитатель наказывал нас двоих.

– Тебя, Розалиева, – выговаривала мне воспитательница, – за то, что ябедничаешь. А тебя, Говорко, – говорила она моему обидчику, – за то, что дрался.

Однажды я сидела на полу в уголке и выкладывала из мозаики цветочек. И тут кто-то просунул ногу и поддал мою картинку. Детали мозаики разлетелись в разные стороны. Я обернулась. Это был Кучапин. Не знаю, как его звали – нас всех называли по фамилиям. Кучапин даже не убегал, а наоборот – показывал мне язык. Во мне всё вспыхнуло, я страшно разозлилась. Раньше я всегда старалась терпеть обиду. Но тут не удержалась: как кошка набросилась на Кучапина и вцепилась ему ногтями в лицо. Обидчик завыл от боли. Подбежала воспитательница и стала оттаскивать меня. Я вырывалась из её крепких объятий и брыкалась ногами. Воспитательница еле усадила меня на стульчик.

Нянечка увела Кучапина к медсестре, и та замазала ему раны зеленкой. Он ходил по группе с полосатым лицом как предупреждающий знак: "Осторожно! Розалиева опасна!" Дети и вправду перестали ко мне приставать. А я подумала: "Не надо терпеть, если тебя обижают".

По утрам нас будили в 7 часов, и мы шли умываться. Воспитательница стояла рядом с раковинами и следила, чтобы все чистили зубы. Руки у неё были сложены на груди, а нога отставлена в сторону. Она отбивала ею такт: "Быстрее – быстрее". У неё был узкие губы и прищуренные зелёные глаза. Я её очень боялась. Однажды, когда я проходила мимо, то случайно наступила воспитательнице на ногу. Я даже опомнится не успела, а воспитательница уже схватила меня за плечи и стала кричать, чтобы я просила прощение. Но я не собиралась просить прощения, потому что она была злая. Тогда воспитательница повела меня к нянечке и стала жаловаться, что я невоспитанная: наступила ей на ногу и не извинилась.

Это было в пятницу. Вечером папа приехал меня забирать домой. Я хотела ему тут же рассказать про воспитательницу, но воспитательница вышла в раздевалку и стала разговаривать о чём-то с папой. Она делала это специально, чтобы я на неё не нажаловалась. Папа что-то рассказывал воспитательнице, а она улыбалась и смотрела на моего папу, как будто он её. Раньше я никогда не видела, чтобы воспитательница улыбалась. Я теребила папу, но он только говорил:

– Подожди. Взрослых нельзя перебивать.

Когда мы вышли из детского сада – я расплакалась. Сквозь слёзы я рассказала о том, как воспитательница кричала на меня. Как дети обижают меня. Папа вёл меня за руку, его рука была жёсткая и холодная и ничего не говорил. Так мы дошли до троллейбусной остановки, и вдруг папа резко повернулся.

– Пошли, – сказал он мне и быстро зашагал обратно к зданию "пятидневки".

Я еле поспевала за ним.

– Постой здесь, – сказал мне папа, а сам вошёл в детский сад.

Я осталась ждать папу около входа. Вскоре папа вернулся, снова взял меня за руку, и мы опять пошли к остановке. Теперь его рука была мягкая и тёплая.

– Больше тебя здесь никто не будет обижать, – сказал мне папа.

Я подумала, что больше не буду ходить в этот детский сад. И очень обрадовалась. Но в следующий понедельник папа снова поднял меня в пол шестого, и мы снова пошли на остановку. Папа завел меня в группу и уехал на работу.

– Здравствуй, Даша, – улыбнулась мне воспитательница.

Раньше воспитательница никогда мне не улыбалась и не называла Дашей, а только по фамилии. Это было странно. Я даже обернулась, не стоит ли за мной папа. Но его не было. А воспитательница продолжала говорить ласковым голосом:

– Заходи-заходи, Даша, вон возьми ту новую матрешку, поиграй...

Дети тоже как-то изменились: перестали обижать друг друга. А Кучапин, его, кстати, оказывается, звали Петя, предложил мне вместе построить город из деревянного конструктора. Похоже, мой папа знал какие-то волшебные слова... Но всё равно на пятидневке было очень тоскливо, особенно по вечерам. Хотелось прильнуть к маме и раствориться в её родном запахе. А ещё я очень любила дома засыпать под звуки папина голоса. Он нам с Пашей всё время что-нибудь читал на ночь: то про волшебника Изумрудного города, то про Незнайку.

Мама забрала мои документы из этого сада только в конце весны. Она сказала, что после лета я буду ходить в обычный детский сад.

– Ура! – хлопала я в ладоши, скакала от радости и делала "колесо". Но делать колесо я не умела и делала его мысленно. А потом спросила про самое главное, что меня волновало:

– А воспитательница в новом саду будет молодая и добрая?

– Да, – улыбнулась мама.

Катание на коньках

Сначала у меня были двухполозные коньки. Они прикреплялись ремнями прямо к сапогам. Кататься на таких коньках было неудобно. Коньки сползали то на один бок, то на другой. А ещё носок перевешивал, и я то и дело падала вперёд. Я наверно до школы каталась бы на этих коньках, если бы кто-то из знакомых не отдал маме для меня коньки. Это были белые коньки на шнуровке с одним острым длинным лезвием. Как у настоящих фигуристок. Конечно, они были уже старенькими, все в чёрных черточках и трещинах. И к тому же слишком большие. Но они были в сто раз лучше тех, двухполозных. А двухполозные отдали Паше. Он тоже в них мучился год или два.

Но на новых коньках у меня тоже плохо получалось кататься. Я часто падала на лёд, отбивая коленки. Вставала. Снова пробовала. И снова грохалась.

– Я никогда не научусь кататься! – топала я коньками.

– Научишься, – подбадривала меня мама. – Нужно тренироваться.

Я и тренировалась. Действительно, получалось лучше. Но все ноги у меня были синими от синяков. Раньше же не было наколенников или плотных непромокаемых штанов.

Мама решила отдать меня заниматься фигурным катанием. Там нас учили сначала просто ходить по льду и правильно падать. Потом кататься "ёлочкой". Нужно ехать так, чтобы за тобой оставалась нарисованная ёлочка. Больше всего мне нравилось делать "фонарики" – ноги едут то вместе, то разъезжаются, то снова вместе. Я довольно быстро научилась кататься.

– Ну вот, – говорила мама. – А помнишь, ты утверждала, что никогда не научишься кататься на коньках! Научилась же!

В конце каждого занятия тренер проводила небольшие эстафеты. Например, надо было доехать до палочки на льду, объехать её и вернуться в свою команду. Но почему-то всегда выигрывали мальчики.

Однажды тренер решила устроить необычные соревнования. Нужно было взяться всем за руки и так доехать до сугроба в конце катка.

– Сегодня девочек больше, – заметила тренер. – Кто из девочек хочет перейти в команду мальчиков?

– Я! – тут же крикнула я.

Мне очень хотелось выиграть вместе с мальчиками. А ещё мне очень хотелось дружить с мальчиками.

Меня поставили в центр шеренги. Справа от меня оказался Семён – а он мне немножко нравился.

– Все взялись за руки! – скомандовала тренер. – Раз, два, три, поехали!

Очень быстро мы поняли, что держаться за руки и ехать на коньках – довольно сложно. А надо было ещё и выиграть у девочек. Наша цепочка довольно неуклюже приближалась к намеченному сугробу. Мы уже готовы были выиграть... И тут я поняла, что сейчас упаду. Лихорадочно заскользила ногами и стала заваливать Семёна. Тот грохнулся на лёд, я на него, на меня – сосед слева, а потом попадали и все остальные. Куча мала!

Конечно же, девочки выиграли! Они ликовали! Но это было не самое страшное. Потому что когда мы поднялись, мальчишки набросились на Семёна:

– Это мы из-за тебя упали! Ты чего всю команду подвёл! Не умеешь кататься – сиди дома! – кричали они.

Семён думал, что это он сам упал. Он стоял, хлопал глазами и растерянно молчал. Мне тоже очень хотелось промолчать. Но я не могла терпеть, когда кого-то обижают, тем более несправедливо.

– Чего вы все на него набросились? – заступилась я. – Это я первая упала!

Тогда мальчики кинулись ко мне:

– Ты специально нас завалила. Чтобы девчонки выиграли! – вопили они.

Но тренер остановила их и объявила ничью. А ещё тренер похвалила меня за честность: "Даша могла промолчать. Но призналась". И мне от её слов стало приятно-приятно. Я даже решила всегда-всегда говорить правду.

Мальчики ещё долго на меня ворчали и никогда больше не хотели брать в свою команду. Даже Семён.

А мне после этой истории фигурное катание разонравилось. Вернее, тренировки. Хорошо, что была уже весна. Вскоре каток начал таять, и нас распустили.

На следующий год я на тренировки не ходила. А каталась перед домом прямо по дорожкам или на катке около школы, куда мама нас с Пашей водила.

Один рубль

– Выбирай, тебе какой, – сказала бабушка и протянула мне три билетика.

Я вытянула. На билетике было написано много цифр. Дедушка тоже вытянул себе билетик.

– Это куда билет? – спросила я.

– Это лотерея. Можно что-нибудь выиграть. Через неделю принесут газету с напечатанными выигрышными номерами, – объяснила бабушка.

И я стала ждать. Ждать было очень трудно. Поэтому я теребила бабушку вопросами.

– А велосипед можно выиграть? – мечтала я.

– Нет, там, в основном, автомобили, холодильники, стиральные машины, пылесосы или деньги.

Хотелось скорее узнать, что мы выиграли. И я мечтала: "Вот бы автомобиль, ну или хотя бы холодильник. Нет, лучше стиральную машину – а то мама руками стирает. А может сто рублей? На них можно что-нибудь купить..."

Наконец настал тот долгожданный день. Мы с бабушкой достали газету из почтового ящика. Дома я торжественно разложила газету на столе, а рядом разместила билетики. Бабушка надела очки и стала сверять номера на билете со списком выигравших номеров.

– Бабушка, ну что там, что? – тормошила я её.

– Твой билет выиграл рубль, – сказала, наконец, бабушка, отрываясь от газеты. – А мой и дедушкин – ничего.

– Рубль? Целый рубль! – захлопала я в ладоши.

Я была счастлива! На один рубль можно было купить десять мороженых в вафельном стаканчике!

– Бабушка, давай, ещё купим билетик. Я чувствую, что мы выиграем.

Бабушка не хотела, но я её старательно уговаривала. Тогда она сказала:

– У тебя есть рубль. Ты можешь купить на него три билетика. А можешь купить десять мороженых. Выбирай.

Три билетика против десяти мороженых. Это было сложно. Но я решила рискнуть.

Мы пошли в сберкассу, получили мой выигрышный рубль, а заодно купили ещё один билетик. И у меня осталось семьдесят копеек. Через неделю оказалось, что мой билетик не выиграл. Но я опять чувствовала, что в следующий раз нам непременно повезет. Я уже не мечтала о машине или холодильнике. Пусть это будет просто десять рублей. И мы купили ещё один билетик. Теперь у меня осталось сорок копеек. Я их тоже истратила на билетик. И стала мечтать хотя бы об одном рубле. Но третий билетик тоже был проигрышным. Тогда на оставшиеся десять копеек я купила себе одно мороженое. Эх, а могла бы купить десять ...

ИЛИ ВАРИАНТ ПОКОРОЧЕ, А ТО СЛИШКОМ ЗАНУДНО

Мы пошли в сберкассу, получили мой выигрышный рубль, а заодно купили ещё один билетик. И у меня осталось семьдесят копеек. Через неделю оказалось, что мой билетик не выиграл. Но я опять чувствовала, что в следующий раз нам непременно повезет. Я уже не мечтала о машине или холодильнике. Пусть это будет просто десять рублей. И мы купили ещё один билетик. Теперь у меня осталось сорок копеек. Я их тоже истратила на билетик. И стала мечтать хотя бы об одном рубле. И мы купили ещё один билетик, а потом и ещё один... Но все билетики были проигрышными. Тогда на оставшиеся десять копеек я купила себе одно мороженое. Эх, а могла бы купить десять ...

Но рубль вернулся ко мне. Только другим способом. И немного позже.

Была зима. Бабушка выпускала меня гулять под окнами дома. С неба хлопьями падал снег и засыпал дорожку к подъезду и тротуары. Я от нечего делать начинала чистить его сапогами и протаптывать пересекающиеся дорожки-лабиринты. Потом дедушка сделал мне маленькую лопатку. Прибил к фанерке деревянную ручку-черенок. И я стала чистить снег лопаткой. Я представляла себя дворником, и мне это очень нравилось. А люди шли мимо и хвалили меня: "Вот какая умничка! Теперь всем удобно ходить". От похвалы силы прибавлялись. И я начинала чистить дорожки и у других подъездов.

Однажды я вышла после обеда гулять. У подъезда было чисто – нового снега не нападало. И вдруг я увидела под ногами рубль. Я подняла его. К подъезду свернула наша соседка.

– Тётя Лариса! Это не вы рубль потеряли? – спросила я её.

– Нет, деточка. Это наверно тебе рубль с неба упал.

Я посмотрела на небо. "Наверно вон из того облака", – решила я.

– За то, что ты хорошо чистишь дорожки, – пояснила соседка.

И я взяла этот рубль себе. И купила на него много мороженых. Себе, брату Паше, маме, папе, бабушке и дедушке.

А дорожки я и дальше чистила. Мне это нравилось. Приятно делать добрые дела.

Как мы боялись

Мама собралась уходить по делам.

– Даша, не забудь, тебе к шести часам на рисование, – сказала мама. – Сама себя отведёшь. А Павлика Наталья Архиповна заберет к себе. Я вернусь поздно.

И ушла. Это я в художественную студию ходила. Студия находилась в нашем подъезде на первом этаже. Так что надо было только спуститься вниз на лифте.

Мы с Пашей сидели в комнате и играли в разные игры. То в "магазин", то в "доктора", то в кукол, то в машинки. Я ползла на коленях с машинкой в руках в сторону двери и буксовала: "бррррр-брррр". Паша полз вслед за мной и громко бибикал мне: "Бииип-биииип! Посторонись!".