Текст книги "Как Даша и Паша были маленькими(СИ)"

Автор книги: Дарья Колдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

– Это фокстерьер, – уважительно шептались дети.

– А сколько стоит? – спросила я.

– Бесплатно отдаю, – сказала женщина, – последний остался.

Я бросилась к маме.

– Мама, там бесплатного щенка отдают! Давай возьмем!

– Нет, – решительно сказала мама. – У нас однокомнатная квартира. Куда ещё собаку?

– Ну мамочка! На даче-то у нас много места! И участок есть! Я очень хочу с ним играть, дрессировать его, – я чувствовала, что уже влюбляюсь в кудрявого щенка и просто обязана уговорить маму. – И ведь бесплатно отдают!

– Мам, хороший щенок, фотенер, – принялся помогать мне Паша.

Но мама была непреклонна:

– А когда мы осенью в город уедем, мы его одного на даче оставим? Да? Пусть пустой дом охраняет? Собаку берут насовсем, а не на лето! Всё, разговор окончен, идемте!

Мы с Пашей нехотя зашли за мамой в магазин. Она нас расставила в разные очереди. Меня – за хлебом, Пашу – за колбасой. Я стояла в очереди за каким-то старичком и думала: "Почему мама не хочет меня понять? Если бы она разрешила взять щенка, я бы стала всегда-всегда слушаться маму и папу, я бы сама кормила щенка, гуляла бы с ним... Да чего уж там, я была бы самой счастливой девочкой на свете..."

Когда мы вышли из магазина – женщины и щенка уже не было.

– Видите, – сказала мама. – Уже кто-то забрал этого фокстерьера.

– Видим..., – вздохнули мы.

Если бы его не забрали, возможно, нам и удалось бы уговорить маму. А теперь... Но оказалось, что с этим фокстерьером нам предстоит ещё не раз встретиться.

Прошло две-три недели. Мы с мамой и Пашей опять пошли за покупками.

– Вон тётя Вера идёт, – сказала нам мама, когда мы уже подходили к магазину.

Тётя Вера – это мамина знакомая. Мы тоже её увидели. Тетя Вера шла нам навстречу и вела на поводке ... щенка! Того самого, беленького с черными и коричневыми пятнышками! Я его сразу узнала. Мы бросились к ней.

– Тётя Вера, здравствуйте! А откуда у вас этот щенок? – закричали мы.

– У одной женщины взяли, – ответила тётя Вера.

– У магазина? – спросила я.

– Правильно, у магазина. Мой Игорь как щенка увидел, так уходить не хотел. Пришлось забрать.

"Умеет же Игорь уговаривать маму", – уважительно подумала я. Игорь был старше меня на год-полтора и в этом году должен был пойти в первый класс.

Пока мама и тетя Вера разговаривал, мы с Пашей забавлялись с щеночком.

– Тётя Вера, а как его зовут? – вмешалась я в разговор взрослых.

– Вил.

– Вил? Вилка что ли? – решила я.

– Да нет! – засмеялась тетя Вера. – Меня зовут Вера, сына – Игорь, мужа – Леонид, Лёня. Вот и получается по первым буквам наших имён – ВИЛ.

На прощание тётя Вера пригласила нас заходить к ним, играть с Вилом.

По дороге домой, мы с Пашей стали прикидывать, как можно было бы назвать нашего щеночка, если сложить первые буквы наших имён: Даша, Паша, мама Ира и папа Коля. Получалась ерунда: Дипк, Пкид или что ещё хуже Икдп...

– А что, Паша, если твоё имя отбросить, – предложила я, – получится Дик – отличная кличка.

Но Паша, конечно, был против. И предлагал отбросить моё имя. И даже с маминой помощью составил кличку Пик.

Всё лето у нас не получалось зайти к тёте Вере. Только уже в самых последних числах августа мама собралась к тёте Вере за трехлитровыми банками для засолки помидоров. И мы с Пашей пошли.

Игорь был очень рад нас видеть. Оказывается, он всё лето дрессировал Вила. И теперь на лужайке перед домом подросший щенок продемонстрировал нам, как он умеет выполнять различные команды: сидеть, лежать, давать лапу, приносить палку. Мы с Пашей были поражены.

Когда мы уже собирались уходить, Игорь неожиданно предложил:

– Даша, Паша, а хотите, я вам Вила отдам?

– Отдашь? – мы не могли поверить. – Как? Почему?

– Мама не хочет брать Вила в Москву, – грустно сказал Игорь и опустил голову.

Мы бросились к тёте Вере:

– Это правда?

Тётя Вера сразу поняла, о чём мы спрашиваем.

– Да, мы скоро уезжаем, а вот Вила не знаем куда деть, – сказала она.

– А зачем же вы его брали? – спросила наша мама.

– Да он оказался не чистокровным фокстерьером, а помесью. И от него столько грязи и шерсти! А у нас в квартире ковры, мягкая мебель... Куда мы его повезем...

– А у нас нет ковров и мягкой мебели! – закричали мы с Пашей.

Тётя Вера оживилась:

– Ой, он такой хорошенький. Добрый. Хотите, забирайте!

– Хотим! Хотим! – закричали мы с Пашей.

Но мама холодно сказала:

– Нет, спасибо. Я тоже не люблю шерсть.

Мама быстро попрощалась с тётей Верой, взяла сумки с банками и вышла за калитку. Мы с Пашей поплелись за ней...

Наступила осень. Дачные дома пустели, и к нашему участку со всех окрестностей начали сбегаться собаки. Не знаю, как они узнавали, что в доме номер четыре по улице Ягодная можно подкормиться.

В основном это были подросшие щенята. И некоторые из них даже породистые. Вытянутая такса с ушами до земли, рыженькая колли с длинной шерстью, кучерявый чёрненький пуделек. А скоро появился и тот самый фокстерьер – Вил. Он был весь исхудавший, шерсть грязная, в колючих репейниках.

Были и две уже взрослые собаки. Одна – помесь немецкой овчарки, кобель, мы его считали папой, а вторая – дворняжка, мы называли её "мамой". А все щенки были как будто их сыночки и дочки.

Когда мы с мамой выходили за калитку с полными кастрюлями каши, собаки уже поджидали нас.

– Обед! Обед! – кричали мы и стучали ложкой по кастрюле.

Щеночки радостно виляли хвостами и подпрыгивали от нетерпения. Овчарка-папа был благороден. Он поводил носом и терпеливо ждал, когда все щенки насытятся, и только потом подходил к полупустой миске. Доев остатки каши и вылизав всю миску, папа-овчарка шёл к нам, протягивал лапу, как бы благодаря нас, и позволял себя погладить. Собака-мама нас боялась, и как только мы к ней приближались – убегала на почтительное расстояние. Она не доверяла людям.

Нам было очень жаль щенят и взрослых бездомных собак. Мы с Пашей придумывали для них клички из первых букв своих имен. Возились и играли с ними. Продолжали дрессировать Вила. Щенята смотрели нам в глаза своими преданными глазами. Как будто просили: "Возьмите нас к себе! Мы будем вас любить!"

Когда осенние дни, а особенно ночи стали холодными, мы засобирались в Москву. Но что было делать с собаками? Не оставлять же их здесь! И тогда наш папа активно занялся раздачей щенков. Всем своим коллегам по работе он рассказывал про щенков: какие они милые, смышленые и веселые. И вы знаете, почти всех забрали! Все наши последние дни перед отъездом в город прошли весьма насыщенно. Каждый вечер папа возвращался с работы с кем-то из сослуживцев, и один из щенков обретал хозяина и дом. И Вила тоже увезли в Москву. Только кличку ему заменили. Был Вил, а стал Арчи – наверно новых хозяев звали по-другому. Даже наша бабушка уговорила свою соседку по подъезду взять себе оставшегося последним беспородного щенка. А взрослые собаки никому не были нужны...

В то утро нам надо было уезжать. Мы вышли за калитку, чтобы в последний раз покормить собаку-папу и собаку-маму. Обычно они находились где-то неподалеку и тут же подбегали, завидев нас. Но в этот раз к нам никто не прибежал. Никого не было поблизости...

И как они узнали? Животные всё чувствуют! Наверное, собаки не могли вынести предательства во второй раз. И предпочли сами оставить нас.

Занятия в детском саду

После пятидневки я стала ходить в обычный детский сад. В подготовительную группу. Там была молодая и добрая воспитательница – Елена Васильевна.

В саду я долго ни с кем не могла подружиться. Почему-то я стала сильно стесняться и боялась сама попроситься в игру. А если меня и звали играть – зачем-то отказывалась, а потом сидела одна в уголке и грустила.

Иногда к нам приходили ученики из школы. Они играли с нами или делали поделки. Однажды школьники показали нам, что из бумаги можно сложить корону. Дети в группе сразу стали кричать: "И мне сделайте! И мне!". Всем, кто просил, школьники делали короны. И вскоре по группе стали расхаживать принцы и принцессы в коронах на головах.

А я боялась их попросить. Вдруг откажут? Тогда я решила прибегнуть к помощи воспитательницы:

– Елена Васильевна, я тоже хочу такую корону.

Я думала, она возьмет меня за руку, подойдет к школьникам и скажет: " Ребята, сделайте, пожалуйста, Даше корону". Но воспитательница вместо этого сказала мне:

– Попроси и тебе сделают.

Тогда я стала ходить вокруг школьников, надеясь, что они сами спросят: "Девочка, что тебе надо?" или ещё лучше: "Девочка, тебе сделать корону?" Но они даже не смотрели в мою сторону. Я несколько раз начинала: "Сделайте мне...". Но говорила я так тихо, что они даже не слышали меня.

Когда вечером за мной пришла мама, и мы пошли с ней домой, я с обидой сказала:

– Мама, сегодня школьники всем детям делали короны, а мне нет...

– А почему тебе не сделали? – удивилась мама.

– Я боялась попросить, – насупилась я.

Мама обняла меня и сказала:

– Школьники наверно думали, что раз ты не просишь корону, значит, не хочешь. В следующий раз подойди и попроси. Если скажут "нет" – ничего же не случится!

Уже вечером, лежа в кровати, я несколько раз прошептала воображаемым школьникам: "Я тоже хочу корону. Сделайте мне, пожалуйста". Это оказалось совсем не страшно. Но больше школьники ничего интересного нам не показывали. Зато я сама научилась делать такую корону, когда пошла в школу.

Иногда по вечерам мы с воспитательницей делали поделки. Однажды была очень интересная тема. Елена Васильевна решила научить нас делать корзинки из проволоки. Она показала нам корзинку. Корзинка была маленькая, меньше ладошки, но как настоящая с плетеной ручкой-косичкой. Мне очень хотелось сделать такую корзинку. Но тут за мной пришла мама. Первый раз в жизни я не хотела уходить из сада...

Если на улице шёл дождь, мы по вечерам смотрели диафильмы. Воспитательница заправляла диапроектор плёнкой и направляла его на стену. Шторы задвигали, свет выключали. Мы сидели на стульчиках. Кто-то из детей крутил колесико диапроектора, и на стене появлялись цветные картинки. А воспитательница читала подписи к иллюстрациям. Я очень хотела крутить ручку диапроектора, но и другие дети тоже хотели. Поэтому каждый раз назначался новый ребенок. Мне тоже один раз выпало счастье крутить колесико. Это было настолько трепетно и ответственно, что я почти не слышала, что читает воспитательница, а только ждала паузы в её голосе, как сигнал – пора перематывать пленку.

Воспитательница стала готовить нас к школе. Она учила с нами буквы и цифры.

Как-то на занятии воспитательница загадывала нам загадки. Загадки были сложными.

– Ни хвоста, ни головы, а четыре ноги, – говорила Елена Васильевна.

Какие слова мы только не называли! И кошка, и собака, и даже верблюд... Ничего не подходило! Воспитательница стала подсказывать нам. Она постучала по столу, и мы закричали:

– Стол! Стол!

– Правильно, – сказала воспитательница и прочитала загадку про мел: "Белый зайчик прыгает по черному полю".

Опять никто не мог догадаться. Воспитательница взяла в руки мел – и мы сразу отгадали.

Потом она загадала такую загадку: "Кругла, да не девка, с хвостом, да не мышь". Я замерла в ожидании подсказки. В этот момент Елена Васильевна стала отряхивать со своей юбки следы от мела. И я поняла – вот она – подсказка! И громко закричала, боясь, что меня кто-то опередит:

– Попа!!!

Дети засмеялись, даже воспитательница улыбнулась, а я поняла, что сказала глупость и покраснела.

– Почему попа? – сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, сказала воспитательница и повторила загадку, – Кругла, да не девка, с хвостом, да не мышь... Где тут попа?

Дети, услышав это слово, опять засмеялись.

А я подумала: "Вот что значит отвечать не подумавши..."

И тут я догадалась и сказала:

– Это... репа!

– Молодец, правильно! – похвалила Елена Васильевна.

После лета все дети из моей группы пошли в первый класс, а я осталась в саду ещё на один год. И пошла в школу почти в восемь лет.

Как мы вместе болели

Если я болела одна – меня отправляли к бабушке, чтобы Пашу не заражать. У бабушки болеть было интересно. Я лежала на диване перед телевизором и смотрела все передачи подряд. Время от времени пила лекарства или сладенький чайный гриб, который бабушка заваривала в банке. Бабушка говорила, что он помогает от всех болезней. А ещё бабушка умела "заговаривать" болезнь.

– У волка боли, у лисы боли, – шептала она, склонившись надо мной, – а у Даши не боли.

И мне действительно становилось лучше. И тогда мы с бабушкой играли: в домино или в лото. Или я сама играла. Строила на столе из деревянного конструктора город и прокладывала рельсы от железной дороги. У меня был паровозик с двумя вагончиками. Ключиком заводился. И поезд ехал между домов.

Но иногда бабушка не могла меня забрать к себе – она ведь работала. Тогда я болела дома. Болеть дома одной было очень скучно. Но обычно мы болели вместе с Пашей. И знаете почему? Если я заболевала, Паша просил меня:

– Даша, покашляй на меня!

А когда он заболевал, я просила его:

– Паша, покашляй на меня!

И тогда мы вдвоем лежали в кроватях и слушали сказки на катушечном магнитофоне. А мама мучила нас лечением. То надо было пить обжигающе – горячее молоко с мёдом или чай с малиной. Или рыбий жир, который пах невкусной рыбой, которой, похоже, было целое море. Приходилось закрывать нос и заглатывать ложку этого рыбьего жира. То надо было светить на нос синей лампой, чтобы сопли побыстрее проходили. А ещё нам в шерстяные носки насыпали горчицу, и она забивалась между пальцами, как песок в босоножки. И было одно желание – снять эти носки и выкинуть. То нам ставили "банки". "Банки" – это такие маленькие стеклянные баночки. Мама поджигала длинную спицу с ваткой, держала баночку над огнем, а потом прилепляла нам на спину. И так восемь или десять банок. Потом спина была сначала в фиолетовых, а потом в коричневых кружочках, как от синяков. Мы с Пашей становились похожими на божьих коровок. Потом ещё были горчичники. Это такие жгучие листочки бумаги с горчицей, которые клались на грудь или спину. Я уже не говорю о сидении в ванной на стульчике и держании ног в соли. Или как мы, накрывшись с головой одеялом, дышали над кастрюлей с горячим паром от картошки. Соленый пот так и тёк по нашим лицам. Иногда мама натирала нас какой-то невкусно пахнущей мазью. А потом ещё заворачивала в кусачий шерстяной платок – чтобы прогреться так прогреться. И капала в нос горький сок алоэ. В носу становилось щекотно. И мы чихали от него и чихали. И иногда исчихивали несколько носовых платков подряд. А уж если болело ухо... То нам столько всего клали в ухо и на ухо, а сверху обвязывали платком, что мы становились похожими на космонавтов в космических скафандрах.

И вот лежим мы с Пашей в колючих шерстяных безрукавках, невкусно пахнем суслиным жиром, на носу горячие мешочки с солью и понимаем, как хорошо, что у тебя есть брат или сестра. Потому что выдержать всё это можно было только вдвоём.

А в тот день заболела я одна. Паша хотел поболеть вместе со мной, но мама отвела его в детский сад. А потом занялась моим лечением. Я всё мужественно вытерпела и заснула. А мама ушла в магазин.

Меня разбудил звонок в дверь "дзин-дон". Я нехотя оторвалась от тёплой подушки – голова была тяжёлая, завернулась в одеяло и побрела к двери. "Наверно мама ключи забыла..." – промелькнуло у меня в голове, но на всякий случай спросила:

– Кто там?

– Это я – Паша. Открывай!

Голос был действительно Пашин, и я щелкнула замком.

– Ты чего? – удивилась я, шмыгая носом.

– Да я какать захотел. Да и тебя спасать надо! – озабоченно заявил Паша.

Он уселся на унитаз и заболтал ножками. Паша долго сидел в туалете. А я почувствовала слабость и легла в кровать. Вдруг в дверь опять позвонили "дзин-дон". "Ну, теперь уж наверно мама", – решила я и опять поплелась открывать.

– Кто там? – спросила я.

– Это воспитательница, – услышала я.

Я приоткрыла дверь. На пороге действительно стояла Пашина воспитательница. Она тяжело дышала, глаза были испуганно-большими, волосы растрепаны.

– Паша не приходил домой? – спросила она с дрожью в голосе.

– Приходил, – обрадовала я её.

– Где он? – облегченно выдохнула воспитательница.

– В туалете.

– Дай гляну на него, – воспитательница заглянула в туалет.

Паша приветливо помахал ей рукой.

– Павел, почему ты ушёл из детского сада!? – строго выговорила ему воспитательница. – Чтобы такого больше не повторялось! В сад пойдешь?

– Нет, – отказался Паша.

И воспитательница ушла.

А вскоре раздался третий звонок в дверь. Это мама вернулась. А Паша уже в кровати лежит – притворяется больным. Ему тоже досталось: натирание жгучей мазью и капли алоэ в нос. Для профилактики. И чтобы из детского сада больше без разрешения не уходил.

Но зато мы с Пашей снова были вместе!

Как мы суп спасали

Мама пошла выносить мусор. У нас мусоропровод был прямо в доме. А мы с Пашей выбежали за ней. Выбежали, а дверь сама захлопнулась. У нас такой замок был – язычок сам мог задвинуться.

Вернулись мы к двери, а войти не можем.

– Ну зачем вы за мной побежали!? – стала нас ругать мама. – Ведь сегодня должны придти телефон устанавливать! А теперь как? Опять без телефона останемся.

Посмотрели мы друг на друга. Мама в халате и с ведром. Мы с Пашей в маечках и шортиках. Куда деваться в таком виде? Папа только вечером с работы придёт.

Мы попросились к соседке Наталье Архиповне, возвращения папы ждать. Мама и Наталья Архиповна на кухне чай пьют. А мы с Пашей по квартире друг за другом бегаем – уж очень она нам большой кажется по сравнению с нашей. Паша паровозик, а я вагончик – "чух-чух".

И вдруг мама как подскочит. Глаза большие! И как закричит:

– Суп-то! Суп у меня на плите остался!

Мы с Пашей даже друг в друга врезались. И "поезд" сошел с рельсов.

Мама и Наталья Архиповна запричитали:

– Это ж суп до прихода Николая весь выкипит! Кастрюля сгорит! А если через край польется?! Газ затушить может. Тогда что будет? Взрыв! Весь дом разлетится!

Что делать? Телефона у Натальи Архиповны нет – позвонить папе не можем. Да и толк какой – всё равно папу раньше пяти часов с завода не отпустят. На работу к папе за ключами ехать? Да разве в халате и в тапочках далеко уедешь? У Натальи Архиповны одежда маленькая и нога у неё маленькая. Мама в её одежду и обувь не вместится.

А у нас над дверью квартиры проём был. И он просто фанерой был заколочен. Папа один раз эту фанеру уже выбивал, когда тоже дверь захлопнул, а ключи взять забыл.

Делать нечего. Мама вооружилась молотком, который у Натальи Архиповны в кладовке лежал. Вышла в коридор, встала на табурет и давай стучать по фанере над дверью. На стук соседи двери пооткрывали. Женщины вышли в коридор и стали советовать:

– Ира, бей по краям! Ира, сильнее!

Из мужчин только старенький дядя Ваня дома был. Он хотел помочь маме, но мама не позволила. Ещё упадёт со стула, ногу сломает.

Мама так сильно стучала молотком, что даже соседи снизу пришли, узнать, что случилось. И тоже стали давать советы. Вскоре фанера свалилась на пол в квартиру.

В тот раз папа залезал в проем наверху. Но маме-то как? Мы с Пашкой стали просить:

– Мама, можно мы! Можно мы!

Мама выбрала меня. Она спрыгнула с табуретки, взяла меня на руки и подсадила вверх. Я подтянулась, плюхнулась наверх дверной коробки животом и беспомощно повисла на ней. И вперёд боюсь спускаться, и сзади меня мама уже не держит. Так и болтаюсь – то в квартиру накренюсь, то обратно.

– Прыгай головой вниз! – советует мне Паша.

– Даша, подожди! Я тебя обратно сниму, – волнуется мама.

А я ни туда, ни сюда... Раскачиваюсь и ногами дрыгаю.

Тут как раз мастер, обмотанный проводами, пришёл – устанавливать нам телефон. Молодой совсем паренёк. Он быстренько стащил меня вниз. Сам через проём ловко забрался в квартиру, и открыл нам дверь.

Вот радости-то было!

А супа на дне кастрюли совсем чуть-чуть осталось. Хорошо хотя бы, что это был суп, а не каша.

А ещё хорошо, что мастер был молодой и ловкий. А если бы старый и толстый?

Когда мастер ушёл, мама опустила руку в карман халата и вынула оттуда... ключ. Оказывается, он всё это время у мамы в кармане лежал! Она его машинально туда положила, когда выходила с мусорным ведром.

В тот вечер я уже сама по телефону бабушке звонила. И про то, как мы суп спасали, рассказывала. А телефон у нас был с диском-колесиком, его надо крутить. А говорить в специальную трубку: "Алё-алё".

Вечером папа фанерку обратно прибил. Нам её, правда, потом ещё не раз выбивать приходилось. Вот какой неудобный замок у нас был.

Как я косолапила и сутулилась

Мама рассказывала, что я родилась с кривой шеей и вывихнутым бедром. Мама делала мне специальные массажи и упражнения и смогла вылечить меня. Теперь я держала голову прямо.

Но ещё я сильно косолапила и сутулилась. Мама тоже хотела это исправить. Она делала мне массажи спины и ступней. Это я любила. Лежишь, ничего не делаешь, а мама старается:

– Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы. Ехал поезд запоздалый...

В выходные по утрам мама делала со мной гимнастику. Её я не очень любила: нужно стараться, пыхтеть.

А ещё я ходила по комнате с привязанной к спине палкой или с книжкой на голове. Нужно было стараться не уронить книжку. И носила обувь с ортопедическими стельками.

Раз в неделю мне прямо в ванной делали море. Наливали воду и насыпали 15 ложек обычной соли. И замачивали в ванной с солёной водой минут на 15 как бельё. На море я ни разу не была. И пока лежала в воде, представляла себя осьминогом, плавающим в море.

Но чтобы мы ни делали – ничего не помогало. Спина оставалась сутулой, а ноги косолапили.

Знакомая посоветовала маме надевать мне обувь наоборот: левый ботинок на правую ногу, а правый ботинок на левую ногу.

Я переживала:

– А вдруг кто-нибудь подумает, что я не знаю, как правильно надевать ботинки?

– Глупости! Никто не заметит! – отмахивалась мама.

Папа собрался идти по делам.

– Папа, я с тобой, – попросилась я.

– Если наденешь ботинки, как говорит мама, тогда пойдешь со мной, – сказал папа.

На что только не согласишься, чтобы побыть с любимым папой. Даже шубу наизнанку наденешь! Я тяжело вздохнула, перепутала ботинки и сама завязала шнурки. Надела кусачую шерстяную шапку. Папа взял две связки ненужных газет, и мы пошли сдавать макулатуру. Тем, кто сдавал макулатуру – давали талон. Талон нужно было предъявить в каком-то книжном магазине, и тебе разрешали купить редкую книгу. Принимали макулатуру только в выходные дни. Поэтому очередь выстраивалась огромная, и ждать приходилось иногда три-четыре часа. Пока папа стоял в очереди, я гуляла неподалеку. Одна старушка из очереди подошла ко мне, нагнулась к уху и прошептала:

– Девочка, у тебя ботинки неправильно одеты.

– Это специально, – стала объяснять я ей.

– Эх ты, не знаешь, где правый, а где левый, – не отставала старушка.– Смотри, ботинки должны смотреть друг на друга. Переодень.

– Да это специально так, – снова попыталась я ей объяснить.

– Иди, переодень, – посоветовала мне старушка ещё раз.

Я угрюмо отвернулась от неё. Как будто я не знаю!?

Потом ещё одна женщина проходила мимо и тоже заметила, что у меня перепутанная обувь. И тоже стала говорить, что у меня ботинки "поссорились", потому что смотрят в разные стороны.

– Надо одеть правильно, – сказала она мне.

Больше я терпеть не могла и подбежала к папе:

– Папа! Я больше не хочу так ходить.

Но папа не разрешил переобуться.

Мне и в детский сад нужно было ходить в неправильно одетых ботинках. Но когда папа или мама уходили, я сразу переодевала обувь правильно. Я-то знала, что дети будут надо мной смеяться.

А потом мама решила отдать меня на хореографию.

– Там и осанку исправят и косолапить не дадут, – радовалась мама.

А я радовалась, что больше не надо мучиться с обувью не на ту ногу.

Юбка с белыми кружочками

На хореографии за нами следили, чтобы мы всегда держали спину ровно, а подбородок вверх. Сначала я забывала об этом. И преподаватель – Анжела Эдуардовна чаще всех называла моё имя:

– Даша, выпрямись! Даша, спина! Даша, подбородок! Даша!

Приходилось стараться следить за собой.

Ещё мы поднимали прямую ногу, тянули носочек и держали равновесие. Тут уж я не знала за чем следить – за ровной спиной, вытянутым носочком или за тем, чтобы не упасть.

Разучивали позиции ног. Их всего шесть – первая, вторая, третья, четвертая, пятая и шестая. Ноги надо ставить, то так, то так. У меня плохо получалось. И Анжела Эдуардовна опять чаще всех называла моё имя:

– Даша, не так! Даша, посмотри, как Лариса делает! Даша, разверни ногу, разверни!

Потом Анжела Эдуардовна поставила меня в самый последний ряд. Мне было плохо видно, и я повторяла упражнения за девочками. Но и Анжеле Эдуардовне меня было плохо видно. И она не так часто делала мне замечания.

Мне не нравилось заниматься хореографией, но сказать об этом маме я не решалась.

Весной Анжела Эдуардовна начала готовить нас к первому выступлению. Выступать на сцене я боялась. "Все будут смотреть только на меня. И увидят, как плохо я танцую", – думала я. И когда Анжела Эдуардовна спросила, все ли смогут выступать, никто никуда не уезжает, я сказала, что уезжаю.

Мы должны были танцевать танец матрешек. Для всех девочек закупили красную ткань в белый горошек и раздали мамам. Каждая мама должна была сшить своей дочке юбку и платок. Моей маме ткань не выдали. После занятий мама стала узнавать у Анжелы Эдуардовны, почему ткань для меня не была заказана. Анжела Эдуардовна очень удивилась и сказала, что ведь я куда-то уезжаю в конце весны. Так и открылось, что я отказалась от выступления.

Мама считала, что выступать я всё равно должна. Мы обошли и объездили с ней все ближайшие магазины, где продавали различные ткани. Но красной ткани в белый горошек нигде не было. В последнем магазине мы оказались уже под вечер. Продавщица собиралась уже закрываться.

– Такая ткань редко бывает, – сказала она. – Возьмите другую.

Мама рассказала ей, зачем нам нужна именно такая ткань. Тогда продавец посоветовала:

– Купите красную ткань и пришейте к ней белые кружочки.

Маме эта идея не очень понравилась, но другого выхода не было.

Всю неделю я вырезала из старой белой простыни круги. А мама пришивала мои кривые кружочки к красной ткани. Кружочков было очень много. Потом ещё надо было сшить юбку и косынку. А остатки ткани пришить к рукавам футболки в виде крылышек.

Наступил день выступления. Мой наряд несколько отличался от остальных. Юбка и косынка были ярко красного цвета, а кружочки крупнее, чем у девочек. Но мне нравился мой костюм. Меня поставили для выхода на сцену самой последней, чтобы я не очень выделялась.

Я боялась выступать. Вдруг забуду движения.

Мы вышли на сцену. Люди в зале сидели далеко. И совсем не понятно было, на кого они смотрят – на меня или на других девочек. Голова сделалась пустой, и я всё забыла. Но ноги и руки откуда-то сами знали, что и как делать. К тому же я посматривала на других девочек и повторяла за ними.

Мы отлично выступили. Нам аплодировали. Нас похвалили. Нам раздали по конфете. Я была счастлива. Оказалось, что выступать не страшно, а даже приятно.

В конце года всех перевели во второй класс, кроме меня. Мне сказали, что нужно повторить курс.

Хореография

Осенью я снова пришла на хореографию в первый класс. Девочки были все новенькие. А я была самая большая и высокая.

На первом занятии Анжела Эдуардовна сказала, что я буду её помощницей. Она и вправду стала обращаться ко мне: просила что-нибудь показать для девочек.

– Даша, покажи девочкам первую позицию, – просила она. – Даша, подготовительную позицию для рук, пожалуйста. Даша, поклон.

Но ей всё не нравилось, и она говорила:

– Как ты делаешь? Всё забыла за лето! Медведь и то бы лучше поклонился!

Мне было очень неприятно, что на меня все смотрят, а я не могу хорошо показать, и что меня всё время ругают.

На третьем занятии Анжела Эдуардовна попросила меня продемонстрировать, как делать неглубокие приседания. Я подошла к станку, взялась за поручень и услышала, что девочки за спиной шушукаются и смеются. "Наверно думают, что у меня ничего не получится", – пронеслось у меня в голове. Я вцепилась в станок и замерла. Всё тело стало тяжёлым, ноги окаменели, и даже если бы я захотела, не смогла их согнуть. Анжела Эдуардовна и девочки ждали моего показа, и в классе повисла тягучая тишина. А я просто стояла и не двигалась. А потом взяла и вышла из зала. И никто меня не остановил.

В коридоре рядом с классом хореографии стояли стулья. На них терпеливо сидели родители и ждали, когда закончится занятие. Обычно моя мама тоже сидела среди других мам и бабушек и вязала, но на этот раз её не было. Я быстро переоделась и стала ждать маму. "Как только мама придет, – думала я, – я ей скажу, что больше не буду ходить на хореографию".

Мама пришла, когда занятие уже закончилось. К тому времени вся моя решительность улетучилась, и я уже не была уверена в том, что правильно поступила. Поэтому я ничего не стала говорить маме. А мама даже не поняла, что я сегодня не занималась хореографией.

В день очередного занятия я не решилась сказать маме, что больше не буду ходить на занятия. И пожаловалась, что у меня болит голова. Мама пощупала мой лоб, внимательно на меня посмотрела, уложила в кровать, и, что самое главное, на хореографию разрешила не ехать. На следующий раз я придумала, что у меня болит живот. Тут уж мама мне не поверила:

– В тот раз голова болела, сейчас живот...

Но я состроила такую несчастную гримасу, что мама тут же уложила меня и сделала массаж живота.

Когда настал день очередного занятия, я уже не знала что придумать и сказала, что у меня болит голова. Но тут уже мама заподозрила что-то неладное.

– Даша, в чём дело? – строго спросила она.

Тогда я решилась и твердо сказала:

– Больше я на хореографию ходить не буду!

– Это что ещё за шуточки!? – сверкнула удивленными глазами мама.

Но когда поняла, что я не шучу, стала уговаривать меня:

– Даша, ведь это полезно для твоей спины и ног. Научишься красиво двигаться и танцевать...

– Нет, не пойду, – стояла я на своём.

– Ты еще мала, чтобы такие вопросы решать! – рассердилась мама. – Я же о тебе забочусь!

Я больше не могла ходить на хореографию! Только не знала, как это объяснить.

Мама стала собирать меня, но я наотрез отказалась даже из квартиры выходить. Мама не могла понять, что на меня нашло. Она стала предлагать купить мне кукольную посуду, если я буду и дальше ходить на занятия. Я мечтала об этой посуде, но даже если бы мама пообещала мне сто наборов кукольной посуды – я бы и то отказалась.

Поняв, что всё бесполезно, мама уступила. И больше я на хореографию не ходила.

Правда, потом я ещё долго старалась примириться с моими неудавшимися занятиями. Я была очень обижена на Анжелу Эдуардовну, но, вместе с тем, мне почему-то хотелось быть похожей на неё. Я играла с Пашей в "хореографию". И так же строго, как и Анжела Эдуардовна, отчитывала Пашу, когда он не мог поставить ноги во вторую позицию или красиво пройтись по комнате на носочках.