Текст книги "Проклятая книга"

Автор книги: Дарья Иволгина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

Заключение

Книги горели. Отчаянно сопротивлялись, из последних сил выделялись на фоне охваченных пламенем страниц буквы – как будто тщились вылезти из хрупкого материала, на котором они были написаны. «Будто тараканы из духовки полезли, когда включат плиту…» – подумал Харузин, которому доводилось видеть такое во время нашествия на их квартиру тараканьего племени. Изводили супостатов долго, истратили тысячи рублей на импортные средства и в конце концов одолели напасть дешевым ядом российского производства – разработкой военных ведомств.

Буквы извивались в безмолвной боли. Постепенно они серели и осыпались пеплом. Почему-то в этот момент Наталья произнесла:

– Теперь я, кажется, понимаю, почему для колдовства стремились взять пепел из костра, на котором сожгли либо колдуна, либо запрещенную книгу…

– Причем книга даже опаснее, – живо отозвался Харузин.

– Именно, – проговорил Тенебрикус, не поворачиваясь. – Это то, о чем я вам говорил с самого начала. Книга опаснее человека.

Тенебрикус оказался совершенно прав, когда говорил о склонности инквизиционного трибунала к устройству пышных, запоминающихся действ. Возможно, поэтому святые отцы и пользовались поддержкой народа.

– Совершенно как товарищ Сталин, – заметил Сергей. – Помнишь, Наталья, все эти шествия?

– Ты мне льстишь! – фыркнула Гвэрлум. – Хоть я и прожила четыреста лет, но вот при товарище Сталине меня жить как-то не угораздило. Я живу при Иване Грозном. Вероятно, будет нечто похожее.

– Иван Грозный был репетицией товарища Сталина, – сказал Харузин. – Но ты поняла, о чем я говорю. Кино-то смотрела? Парады спортсменок, роскошная ВДНХ, фильм «Свинарка и пастух» и «Широка страна моя родная»… За это его и любили.

– Здесь все выглядит менее оптимистично, – проговорила Наташа, указывая на аутодафе книг. – Впрочем, ты прав. Грандиозность и зрелищность налицо.

Книги не просто снесли на костер и спалили, как заурядные дрова. Нет, сначала их судили. Одну за другой тома, переплетенные в кожу, вносили в зал суда и клали на стол перед комиссией трибунала. Зачитывалось обвинение. Затем вопрошалось: не хочет ли обвиняемый раскаяться и примириться с Церковью хотя бы и на пороге смерти? Однако обвиняемый хранил молчание и не решался отказаться ни от одной из написанных на его страницах букв. И тогда на книгу натягивали мешок, разрисованный языками пламени и чертями, и откладывали в сторону, где обреченной на костер книге надлежало ждать завершения своего жизненного пути.

– Раньше я думала, что сожжение книг – это варварство, – говорила Наталья, когда они возвращались к себе, в гостевые покои инквизиционного дома, размещенные над тюрьмой. – А теперь вот сильно сомневаюсь. Все эти гримуары, с миниатюрами, с чертежами пентаграмм… Заманчиво выглядят, пока не начнешь в них разбираться.

– А ты в них разбиралась? – ужаснулся Флор. Он впервые слышал от своей жены подобное признание и благословил небеса за то, что Наталья говорила об этом практически без свидетелей.

– Ну конечно! – сказала Наталья. – В наше время… Я хочу сказать, в Петербурге, где я жила, такие книжки продавались на каждом углу. «Великие тайны вселенной» огромным тиражом. Целые магазины забиты подобной литературой. Но это же скучно! Это абсолютно бессмысленно! Ну, начнет человек считать, что надо дышать особенным образом, считать зеленых чертиков и сидеть в центре пентаграммы… Может быть, даже что – то ему и явится… В общем, в большинстве случаев это просто пустая трата времени и денег. Только вот бедняга вообразит себя кем-то «великим», «достигшим вершин духовного развития»…

– Лесть – одно из орудий дьявола, – вставил Харузин благочестивым тоном.

– Угу, – сказала Наталья. – В общем, Флорушка, эти книги пережили все аутодафе и были напечатаны. И стали общедоступны. И явили свою никчемность.

– Значит, мы плохо старались и не все пожгли, – засмеялся Харузин. – А что? Было бы неплохо избавить грядущие издательства от необходимости печатать разных там Папюсов. Пусть лучше бы «Дядю Степу» печатали…

– При чем тут «Дядя Степа»? – не поняла Наталья.

– А, – Харузин махнул рукой, – было дело… Искал как-то в подарок двоюродному племяннику «Дядю Степу» – у него папа огромного роста, и он почему-то переживал, – и вот не нашел. Зато Папюсов и Блаватских видел просто вагон.

– Ты не в том отделе искал, – съязвила Наташа. – Ты смотрел «Эзотерику», а надо было – «Детскую литературу».

– Вот оно что, – сказал Харузин, делая сконфуженное лицо, – а я не разобрался…

И они засмеялись.

Флор тоже улыбнулся. Он радовался тому, что «темный эльф» исчез, и у Натальи хорошее настроение.

– Но все-таки самые страшные книги преданы огню, – проговорил вдруг Тенебрикус. Было очевидно, что он размышляет об этом постоянно, пропуская веселый разговор о «Дяде Степе» мимо ушей. – У нас в Ордене есть список. Свой список, не те глупые перечни Индексов инквизиции… Большая часть по-настоящему опасных книг хранилась в Александрийской библиотеке. Там находилась подлинная рукопись, принадлежавшая перу Гермеса Трисмегиста. Для того, чтобы уничтожить ее, пришлось несколько раз спалить дотла весь город, но все-таки мы добились своей цели… То, что осталось, и то, о чем говорила Наталья, – это лишь попытки восстановить утраченное, предпринятые безумцами и невеждами в последующие века. Поэтому эти книги в большинстве своем безопасны. Они – выхолощены. И холостили их мы.

* * *

Тенебрикус остался в Севилье, сославшись на какие-то неотложные дела. Он передал Флору большую сумму золотом. Флор покраснел, начал было отнекиваться, но Тенебрикус настоял на своем.

– Наш Орден очень богат, – сказал он. – То, что я предлагаю, – это не плата наемникам, вовсе нет, и взять мои деньги не оскорбительно для честного человека. Вы – один из нас. А деньги, дорогой мой Флор Олсуфьич, представляют собой материальное выражение человеческого труда. Помните, в Писании говорится: «Где сокровище твое, там и сердце твое»?

– Это следует понимать иносказательно, – вставил Харузин. – Сокровище твое должно быть на Небе, с Богом и Ангелами, тогда и сердце твое будет на Небе…

– Писание можно понимать и буквально, – возразил Тенебрикус. – От этого смысл сказанного ничуть не проигрывает. Под «сокровищем» можно понимать самое обыкновенное сокровище. Попросту говоря – деньги. И если ты даешь кому-то деньги, ты отдаешь ему и частицу своего сердца. Случалось тебе жертвовать на храмы? Пожертвуешь дукат-другой, а потом ходишь с видом собственника и поглядываешь на храм Божий: «Ну, как там мой храм? Хорошо ли его украсили на мой дукат?». Частица тебя вложена в какую-нибудь золотую чешуйку в сиянии, изображенном вокруг Богоматери… Разве это не хорошо?

– Хорошо, – сказал Харузин, – только приземленно.

– Для того, чтобы не приземлиться окончательно, нужно просто правильно выстраивать иерархию, – проговорил Тенебрикус. – Иерархия в церковной жизни – это самое главное. Даже Ангелы имеют свою иерархию.

– Да, знаю, – сказал Харузин. – Архангелы, херувимы, серафимы…

– Именно, – кивнул Тенебрикус. – Хотя на самом деле всех чинов ангельских мы не знаем. Кое-что должно оставаться тайной, чтобы эта великая тайна раскрывалась из века в век и окончательно раскрылась после окончания течения времени.

– Ой, это еще нескоро! – воскликнула Наталья, и все засмеялись.

– Так или иначе, – заключил Тенебрикус, – а все это длинное рассуждение предназначается для того, чтобы убедить тебя, Флор Олсуфьич, взять деньги Ордена с чистым сердцем. Так, как я их тебе предлагаю, – от души. Деньги тебе понадобятся.

И Флор взял их, поклонившись Тенебрикусу в пояс.

Человек в капюшоне по очереди обнял всех своих спутников, поцеловал Наталью в лоб, а Харузину шепнул в самое ухо:

– Передай Лавру, чтобы молился за раба Божия Бенедикта…

– Это ваше настоящее имя? – спросил Харузин.

– Просто пусть молится за Бенедикта. Понял? И ты помолись…

На том они простились.

* * *

1560 год от Рождества Христова был для Европы и России переломным.

Закончил свое существование Ливонский орден; начинал злые безумства русский царь Иоанн, избавившись от добрых своих советников Сильвестра и Адашева; взошел на престол эксцентричный, рыцарственный и странный король шведский Эрик; утвердилась на троне своего отца Елизавета Английская… Новые персонажи занимали места перед началом новой, грандиозной пьесы. Испания пылала всеми красками величайшего заката, начало которого было уже положено.

Море замерло в ожидании великих пиратских баталий. Русские тоже приняли – точнее, примут – в них участие.

И только немногие знали о том, что надвигается и скоро начнет свершаться. Это были молодые люди, прибывшие в Европу буйной, беспокойной и опасной эпохи Возрождения из Петербурга рубежа двадцатого и двадцать первого веков. Но они, эти молодые люди, по понятным причинам молчали…

Глоссарий

«Стеганография» аббата Тритемия– иногда называется «Стенографией». Стенография – скоропись, при которой используются особенные значки. Слово «стенография» было введено в широкий обиход в 1602 году (еще при жизни Джона Ди) англичанином Джоном Уиллисом, который издал книгу «Искусство скорописи, или Стенография». Не исключено, что при этом были использованы некоторые находки аббата Тритемия и доктора Ди. Впрочем, стенография не была личным изобретением Тритемия или Уиллиса. Известно, что в XV в. в Новгороде и Пскове собрания народного вече записывались особыми знаками, «поспевающими за речами».

Аутодафе– «акт веры», так называлась в Испании церковная церемония, торжественно обставляемая инквизиционным трибуналом. На ней присутствовали монахи, члены королевской семьи, двор, знать и народ. Начиналась она в церкви, где секретарем суда прочитывалось извлечение из дела и обвинительный приговор. Затем следовало выставление осужденного на публичный позор. Для примиряемых с Церковью были назначаемы разные церковные епитимьи (кары) и денежные штрафы, а также заключение в тюрьме или монастыре. Для нераскаянных – передача в руки светской власти и сожжение заживо на костре на глазах толпы. Лиц, осужденных заочно (если они успели скрыться и были недосягаемы), сжигали фигурально, «в изображении», то есть вместо живого человека жгли чучело.

Виргилиане– не секта в собственном смысле слова, но принятое в те времена название для всех подозрительных людей, знавших больше, чем окружающее общество, любивших занятия тайными науками и производивших загадочные опыты. Этих людей считали колдунами, а позднее – алхимиками. Кличка, «виргилиане» взята от имени римского поэта Виргилия, который в средние века считался колдуном и чернокнижником; о нем почти ничего не знали как о поэте.

Воротник-«рафф»– огромный кружевной воротник, очень модный в XVI в. особенно при английском дворе. Эти воротники достигали такой величины благодаря крахмалу, введенному в употребление голландкой Динхем Вандерпресс. Позднее англичанка миссис Тернер вывезла из Франции секрет желтоватого крахмала для воротников и манжет и была обезглавлена.

Джон Ди– действительно был женат дважды: в первый раз в возрасте 47 лет (его жена умерла через год), второй раз – через два года после смерти первой жены, на Джейн Фромонд, фрейлине леди Ховард Эффингам. Джейн родила ему восьмерых детей. В 1580 г. умерла мать Джона Ди, которая оставила ему дом. Жизнь Джона Ди изобиловала приключениями. Он скончался в 1608 г. в доме своей матери, куда вернулся после долгих странствий. Ему так и не удалось добиться цели своих магических исследований. Предполагают, что помешали ему не только обстоятельства и здравомыслие Елизаветы Английской, но и таинственный «черный орден» (который в романе назван «Орденом Святой Марии Белого Меча» – по образу подобного же ордена, существовавшего в Испании во времена короля Филиппа II), целью которого было уничтожение «проклятых книг».

Дроковая веревка– т. е. из стеблей дрока, травянистого растения с зелеными цветами. Из стеблей испанского дрока вили прочные веревки.

Запрещенные книги– в Риме папами были учреждены четыре комиссии из кардиналов, или конгрегации: инквизиции, индекса (собственно списка, или перечня запрещенных книг), распространения веры, обрядов. Конгрегация индекса занималась цензурой литературных произведений, налагала на них запрет, сжигала их, карала авторов и читателей. Запрещенная книга попадала в Индекс и не допускалась к обращению. Интересно, что такая же участь могла постигнуть картину, гравюру или веер со слишком откровенным или сомнительным изображением мифологической, аллегорической и даже христианской фигуры (некоторые Библии лишались гравюр как имеющих откровенно лютеранский смысл).

Зеленая свеча– зеленый цвет был цветом надежды. За службами Великой Пятницы, перед Пасхой, в церкви часто употреблялись свечи из зеленого воска – в знак надежды на спасение душ молящихся. Тот же смысл имела зеленая свеча в руке кающегося грешника.

Крест святого Андрея– косой крест, крест в форме латинской «X». Название происходит от формы креста, на котором был распят апостол Андрей Первозванный, в г. Патрах в Греции в I в. по Р.Хр.

Левен– бельгийский город, столица герцогства Брабант, торгово-промышленной области. Левенское сукно пользовалось большой известностью. Оживленные международные торговые отношения способствовали тому, что Левенский университет стал очагом возрожденного католицизма. В начале XVI века в университете насчитывалось до шести тысяч студентов. Эразм Роттердамский организовал здесь «Коллегию трех языков» (латинского, греческого и еврейского) и мечтал о превращении университета в центр гуманистического движения. Однако победа Испании (это произошло позднее, чем в Левенском университете учился Джон Ди) в этой части Нидерландов особой тяжестью легла на свободомыслие университета. От каждого студента требовалась клятва ненависти к ереси, был основан особый курс «опровержения еретиков».

Мориск– испанский мавр, принявший крещение. Морисков (как и крещеных евреев) всегда подозревали в том, что они продолжают тайно исповедовать свою прежнюю веру, а христианство приняли лишь по необходимости, из страха погромов.

Нарамник– часть монашеского одеяния, надевается на рамена, т. е. на грудь.

Оправдание– как ни странно это покажется, но даже испанская инквизиция XVI века, самая свирепая из всех, выносила оправдательные приговоры. Окончательное оправдание обвиняемого (юридический термин) происходило, когда трибунал объявлял обвиняемого невиновным. Оправдание по суду инквизиторы выносили, когда они не находили в документах мотивов, достаточных для продолжения судопроизводства (хотя и полагали при этом, что обвиняемый, скорее всего, виновен).

Осадное зелье– порох.

Пенязь– будущий «пфеннинг». Монета Ливонского ордена XIV–XV вв. называлась «артиг», который чеканили из посеребренной меди. Эта монета имела хождение и на территории Новгорода и Пскова. Артиг состоял из двенадцати «пенязей». По правилам древнерусского языка при заимствовании слов из германских языков окончание «-инг» менялось на «-язь»: «викинг» – «витязь», «пфеннинг» – «пенязь», «шиллинг» – «шелязь».

Скобкариха– от «скобкарь», деревянный двуручный жбан (на двух «скобах», то есть ручках).

Соледад– «одиночество».

Титло– особый знак, который ставили над буквами при сокращении слов (обычно – имеющих священный смысл, например, сокращали слова Бог, Богородица, Ангелы, Израиль, Иерусалим и т. д.) Титла имели разное начертание и разный смысл.

Туры– башни.

Фаццолетто(от итал. facio – лицо) – большой, украшенный кружевом носовой платок. В XVI в. им обмахивались, привлекая внимание, или случайно роняли, чтобы избранник мог поднять и вернуть даме столь дорогой аксессуар. Платок, оставшийся на полу, говорил о том, что кавалеру дама не понравилась. Фаццолетто, надушенное дорогими эссенциями, дама дарила возлюбленному, и тот носил его с гордостью, обвязав вокруг руки или ноги.

Черничка– «святоша», в латинской Церкви beatа; девушки, которые оставались в миру, не шли в монастырь, но и не выходили замуж, вели крайне благочестивую жизнь. Они носили черную одежду и любили называть себя «невестами Христовыми».

Черный кристалл, с которым «работал» Джон Ди, искренне полагая, что это – подарок ангела света Ариэля, – находится сейчас в Британском музее.