Текст книги "Проклятая книга"

Автор книги: Дарья Иволгина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Глава десятая. Голодранцы под замком Вайсенштейн

Севастьян Глебов присоединился к князю Мстиславскому. Ему не хотелось возвращаться в Москву; да и солдаты его о том же просили.

От лица всех обратился к командиру Лука Лукич, одноглазый, многократно битый кнутом, в воде не тонущий, в огне не горящий, забывший даже, сколько лет ему и из каких он краев родом. Этот человек обладал множеством маленьких талантов: от умения мастерить свистульки из любого подручного материала до вполне серьезных знаний порохового дела.

Севастьян спал…

После того, как Феллин пал, после памятного сидения в пивной, после всех разговоров и воспоминаний о Евдокии и двух врагах, погибших за одно дело, молодой боярин так устал, что не смог больше противиться сну.

Он спал больше суток, когда вдруг его пробудило чье-то присутствие.

Некто стоял рядом и смотрел, как спит Севастьян Глебов.

Не Иона это был. От иониного взгляда Севастьян бы не пробудился.

– Что такое? – спросил Севастьян и сел, протирая глаза.

Перед ним переминался с ноги на ногу Лука Лукич.

Увидев, что боярин открыл глаза, он сдернул с головы шапку и бросился Севастьяну в ноги.

– Не погуби, батюшка! – возопил Лука Лукич.

Сон разом слетел с Севастьяна.

– Что еще случилось? – спросил он, вскакивая. – Что вы там натворили?

– Боярин милый, родненький, – причитал Лука, – не ходи с войском обратно в Москву! Как придем мы туда, так сразу с нас шкуру спустят, какую еще не спустили!

– А что, есть за какое дело? – спросил Севастьян.

Лука Лукич убежденно помотал головой.

– Геройствовали мы с тобой, как положено, да только нам это не зачтется, потому что нас для того с тобой, родимый, и послали, чтобы все мы сгинули… А мы не сгинули – ну так теперь нас добьют. Попросись в полк к князю Мстиславскому, он на Ревель пойдет. Мы уж лучше все под Ревелем погибнем.

– А кто не погибнет, те в Ливонию уйдут, к польскому королю или к шведскому, – сказал Севастьян. – А мне, стало быть, к государю без отряда возвращаться…

– Святые твои слова, батюшка! – обрадованно сказал Лука, все еще коленопреклоненный.

– Ладно, – засмеялся Севастьян. – Будь по-вашему, попрошусь к князю Ивану. Кажется, мы ему глянулись. Он нам подкрепление присылал…

Он позвал Иону и начал собираться к Мстиславскому – просить.

Князь обрадовался.

– Мне лихие люди очень понадобятся! – сказал он, обнимая Глебова от души. И прошептал ему в ухо: – А себя ты береги, Глебов, не стоит тебе погибать вместе с твоими голодранцами. Ими мы с тобой любую бочку заткнем, если течь образуется, но себя следует пожалеть.

– Ладно, – сказал Севастьян, не желая вдаваться в обсуждение этой темы. Про себя он полагал, что неприлично командиру жертвовать своими людьми для того, чтобы самому остаться в живых. Но кое в чем Мстиславский был, конечно, прав.

Дорога к Ревелю шла болотами, и чем дальше, тем была хуже. Русская армия разделилась на несколько полков, и каждый выполнял свою задачу. Общего руководства кампанией больше не было. Оставалось лишь главное задание – уничтожить Ливонский орден. Князь Андрей Курбский разбил нового орденского ландмаршала близ Вольмара. Узнав, что новые отряды, собранные из лэттов, приближаются к замку Венден, обратил их в бегство и изгнал из пределов Ливонии. Воевода Яковлев занимался тем, что опустошал приморскую полосу и грабил, грабил, грабил. Затем он осадил Ревель и выслал гонца к Мстиславскому, прося у него поддержки.

Князь Иван передвигался лесами к Ревелю, а среди его людей зрело некоторое недовольство.

– Яковлев-то и скота набрал, и денег, и одежды всякой, – говорили в войсках. – А мы только и знаем, что комаров кормим… Как бы и нам хоть немного поживиться?

Другие хотели славы – так, чтобы потом на Москве говорили: «Курбский взял Ревель, а Мстиславский со своим доблестным воинством…» – и название какой-нибудь ливонской крепости.

Севастьян Глебов за время этой кампании очень повзрослел. В углах его рта появилась складка. Он стал меньше говорить, научился смеяться от всей души, избавился от мальчишеской вспыльчивости. Только, краснеть не перестал. Иона поглядывал на него с затаенной гордостью, точно отец на возмужавшего сына. Сам того не ведая, выкормыш скомороха Недельки тоже постепенно сделался взрослым. Глебов отвечал за свой отряд, состоявший из голодранцев и прощенных каторжников, а Иона отвечал за Глебова. И неизвестно еще, что было более трудным и более ответственным делом.

* * *

Впереди лежал замок Вайсенштейн.

Хотя в названии его традиционно звучало немецкое «штейн» – «скала», «камень», но никакими скалами поблизости и не пахло. Напротив, эта местность источала совершенно другие запахи. Точнее сказать – миазмы, нездоровые испарения ржавых топких болот, которые окружали Вайсенштейн со всех сторон.

Эта местность представляла собой стратегически важный ключ к Ревелю, поэтому князь Мстиславский решился – не спрашивая дозволения государя и не согласовывая свои действия с Андреем Курбским – осаждать замок. В конце концов, вот он – долгожданный кусок добычи и славы! Стоит ли от него отказываться, если он сам так и просится в руки?

Порохового зелья у глебовского отряда почти не осталось, так что в определенном отношении и самый отряд, можно сказать, утратил смысл своего бытия. Сборище каторжников под командой неопытного дворянина для того и было предназначено, чтобы взорвать мину под стенами Феллина – а там хоть трава не расти, пусть хоть все до единого сложат буйные, никчемные свои головы.

Однако Глебов ухитрился сохранить больше двух третей отряда и вдобавок добиться от этих отпетых людей повиновения – если не любви. Поэтому они продолжали существовать.

Мстиславский призвал к себе Севастьяна вечером первого дня, когда Вайсенштайн, в окружении рыжего, пахнущего кровью болота, встал перед его воинством.

– Видишь? – спросил Севастьяна князь Иван. – Если бы нам эту дуру взять либо измором, а еще лучше – штурмом, то, считай, и на войну в Ливонию не зря ходили.

– Долго мы под этими стенами не просидим, – заметил Севастьян. Он наслаждался своей новой ролью опытного боевого командира, с которым советуется командующий. – Мне кажется, – добавил он, покраснев, так как сам себя уличил в бахвальстве, – что тут оголодаем да и сгинем в топях.

– Придется подбираться под стены, и копать, – сказал Мстиславский. – Как твои ребята, сдюжат еще раз?

– Я поговорю, – сдержанно ответил Севастьян.

– Ради тебя они в огонь пойдут, не то что в болота полезут, – убежденно произнес Мстиславский и потрепал молодого человека по плечу.

Севастьян понял, что князь нарочно ему льстит. Дернул плечом недовольно.

– Я поговорю с моими людьми, – повторил он, – если удастся убедить их – все сделаем. Если струсят – что ж, труса можно страхом смерти в болота загнать, да только он там и потонет. Ничего другого не сможет.

Мстиславский нахмурился.

– Может, ты и прав, Глебов, – сказал он. – Но было бы гораздо лучше, если бы ты их все-таки уговорил.

Севастьян кивнул и молча ушел. На душе у него было нехорошо, как будто он только что совершил предательство.

– Не было никакого предательства! – горячо ему Иона, когда господин Глебов поделился с ним этими соображениями. И добавил, вдруг сделавшись очень осторожным: – Пока не было.

– И не будет, – хмуро заявил Севастьян. – Еще не хватало, чтобы я своих людей бросил на смерть ради славы князя Мстиславского.

– Светлый князь Мстиславский хочет взять Вайсенштейн и оттуда с большими силами и припасами двинуться на Ревель, – возразил Иона. – Его цели вполне достойны… Впрочем, – он вдруг испугался, – что я, в самом деле, о княжеских помыслах судить вознамерился! Тебе решать, Севастьян. Если решишься, мы с тобой хоть кого убедим.

И Севастьян решился.

– Ребята, – заговорил он у костра и добавил слово, с которым новгородский торговый человек обращается к равному себе: – Товарищи… Все мы клейменые, не так, так иначе. Вам, наверное, неизвестно, но отец мой в Новгороде был богат и известен, а погиб по навету злых людей – был казнен как фальшивомонетчик. И мать моя умерла под пытками, а нас с сестрой пощадили – сослали в монастыри да тюрьмы. И хоть был потом мой отец полностью оправдан и имение ему возвратили, а пятно подозрения на мне осталось. Поэтому мне и поручили командовать вами…

Повисло молчание. О многом думали эти люди с изуродованными телами и изувеченными судьбами. Кивали клеймеными лбами, как бы отвечая собственным мыслям.

Потом заговорили все разом:

– Что же ты нам, батюшка, прежде об этом не говорил!

– Мы бы тебя как родного!

– От скольких бед вместе избавились!

– Мы-то сразу поняли, что ты из наших!

– Меня тоже по ложному приговору судили!..

– Ясно, почему ты до наших сердец ключик нашел!

– Свой свояка видит издалека!..

– Ну, тихо вы! – прикрикнул Иона строгим тоном. – Какой вам «свояк» мой боярин? Нашли своего, каторжные морды!

Все почему-то рассмеялись, и напряжение сразу спало.

Севастьян тоже хмыкнул.

– Ладно, это все дело прошлое. Князь Мстиславский хочет брать Вайсенштейн. Спрашивает, сумеем ли мы сделать новый подкоп? Подбираться к крепости трудно – местность ровная, как блюдо, видно издалека. Половину из нас перебьют из пищалей и луков, это уж как пить дать. Да и утонуть тут тоже дело нехитрое, болота непроходимые, гиблые.

– Верно говоришь, – подтвердили некоторые.

– Ревель возьмут и без нас, – продолжал Севастьян. – А не возьмут – на все Божья воля. Адашев Алексий, страдалец, правильно говорил: для чего нам уничтожать Ливонию? Нам с басурманами воевать надо да ереси в своей земле искоренять, а ливонские рыцари – христиане, как и мы, без малого наши братья. Орден почти умер. Мы с Ионой видели, как везут на казнь ландмаршала Беля – достойный был человек, упокой Господи его душу…

Он помолчал, помолился про себя. Его не торопили, не перебивали.

– Я так думаю, – снова заговорил Севастьян Глебов, оглядывая своих людей одного за другим, – помочь светлейшему князю Мстиславскому мы поможем. Но главная наша задача будет – в живых остаться. Падет замок – хорошо. Не падет – Бог с ним!

– Потери среди нас большие будут, – подал голос Лука Лукич. – Не обойтись без крови. Они вон как издалека нас всех обстрелять могут, ливонцы-то! Пока подбираемся к ним – многих потеряем…

– Я не могу взять всех на Москву, – продолжал Глебов. – Я уж и так, и эдак в голове вертел, братцы… Многие из вас осуждены и прощения в любом случае не получат, даже если и было оно обещано. Не хочу дурно говорить о начальниках наших, но… Вас на смерть отправили. Давайте так решим. Для начала выберем – кто уйдет на Запад, а кто, если Господь в живых оставит, все-таки вернется на Русь. Покажись, кто уверен в том, что на Москве ждет его казнь лютая или тюрьма вечная?

Больше десятка человек подняли руки. Только семь или восемь оставались довольно спокойными. Глебов кивнул, как будто ничего другого он увидеть не ожидал.

– Так я и думал. Кого смогу – отпущу под тем предлогом, что убит. Уходите за Ревель и дальше, ищите себе новой судьбы.

– Нам нигде теперь жизни не будет, – сказал здоровяк Медведь.

– В Англии очень нужны моряки, – вспомнил Иона. – У господина Флора там друзья остались… Вот бы им письмо написать, чтобы они, значит, наших-то ребят к себе взяли…

Поднялся дружный крик радости. Люди не верили в собственное избавление. Кто-то плакал, кто-то целовал Севастьяну плечи.

– Пустите, черти, – отбивался Глебов, – я ведь еще ничего не решил. Я ведь еще письма не написал… Да вас еще в Англии никто не принял, чему радуетесь?

Но его не слушали.

Чему они так обрадовались? – хмурился Мстиславский, который слышал шум, поднявшийся у глебовского костра. – Что он им пообещал? Царство Небесное в ближайшие дни и по сходной цене? Или славу на Москве, со звоном колоколов и царской милостью? Знать бы…

Конечно, князь Иван Мстиславский даже не догадывался о том, какой план состряпали хитроумные каторжане и их молодой командир.

Несколько дней осады протекли довольно скучно. Из замка иногда постреливали. Ядра падали в ржавую воду и поднимали вонь и тучи отвратительных брызг. В ответ из русского лагеря тоже пускали снаряды. Один или два взорвались под самыми стенами, но тоже без толку, только булыжники немного поцарапало.

Мстиславский велел собирать порох, чтобы команде Глебова было чем взрывать стены. Солдаты в лесу уже валили тонкие сосенки, чтобы настилать гати – иначе к стенам было не подобраться с той стороны, где засело русское воинство.

Между тем съестные припасы заканчивались, и в войске царило мрачное настроение. Некоторые умельцы ловили белок и ставили силки на птицу, но накормить всех голодных едоков было невозможно.

Постепенно дорога к стенам замка росла. Готовились осадные лестницы, вязались из прутьев укрытия – чтобы защищать головы штурмующих хотя бы немного от льющегося сверху кипятка, смолы или летящих камней. Понятно, что от ядер такой щит не укроет, но все-таки с «крышей» над головой хоть чуть спокойнее.

Под покровом ночи, привязав к спине эти щиты, подобрались к стенам замка Вайсенштейн глебовские голодранцы.

Времени у них было в обрез, – и факелов решили не зажигать, копать на ощупь. Ночь специально выбрали безлунную, темную. Многие из Севастьяновых ребят умели видеть в темноте – качество, необходимое для вора и взломщика. Севастьян знал об этом уже довольно давно и теперь решил воспользоваться. Не все для злого дела сгодится, кое – что подойдет и для хорошего!

Лопаты шуршали в темноте. Выбивать камни не стали, чтобы не шуметь. Почва здесь мягкая, только корни растений приходится разрезать, и копать можно быстро и глубоко. Рыли под самое основание стен.

Изредка останавливались, прислушиваясь. На стенах Вайсенштейна ходили часовые. В ночной темноте замка не было видно, он, скорее, только угадывался, ощущался как сгусток темной материи, как громадина посреди пустого пространства. За замком местность шла наверх, снова начинались живые леса, полные дичины, с мягким мхом, зелеными листьями и травой. Но до этого леса следовало еще добраться. Замок преграждал путь надежно.

– По слухам, добра здесь припрятано видимо-невидимо, – шептал Лука Лукич, быстро перерубая корешки каких-то растений, – точно крот перетачивает зубами любые преграды в своем подземном царстве.

– Наверняка князь потому и хочет Вайсенштейн взять, – отзывались ему.

– А то, – уверенно отвечал Лука, который, естественно, все знал. – Точно говорю, братцы, здесь золотом все сундуки набиты. Только нам ничего этого не достанется.

– А может… – заикнулся кто-то.

Лука сердито стукнул лопатой о землю:

– Что ты будешь делать с золотом, если тебя убьют? Дурак, одно слово! На что покойнику золото? В гробу карманов нет! А и были бы – не про тебя роскошь, потому что тебя-то точно в гробу не похоронят! Скажи спасибо, если вовсе в землю закопать решат, а не бросят на съедение.

– Тихо вы, – прервал споры Глебов. Хоть молодой боярин и не намерен был погибать и с общего согласия берег свою жизнь, но отсиживаться в стороне, пока его отряд занимается подкопом, не стал. И за это подчиненные берегли своего командира еще больше, не по обязанности, но по сердечной склонности.

– Что расшумелись? – поддержал Иона.

– А все же взрывать кому-то придется, – задумчиво проговорил Медведь. – Здесь куда более сыро, чем под Феллином. Запал короче некуда, иначе просто погаснет.

– Да я останусь, – вздохнул Лука. – Я уж думал об этом и решил…

Все шепотом закричали на него и стали предлагать жребий, но Лука покачал головой.

– Помирать, братцы, страшное дело, но ведь неизбежное. И любому из вас это предстоит в свой час, уж поверьте. Я раньше не верил, что помру. Думал – это все для других, а уж я-то, Лука Лукич, буду жить вечно… Ничего подобного! Вот настал мой час, не лучше и не хуже любого другого.

– Погоди ты хоронить себя раньше времени, – заговорил было Медведь, – может, тебе выпадет отправиться в Англию…

– Э, – махнул рукой Лука, – меня на море укачивает… Дело решенное!

И никто больше не возражал.

Подкоп вырыли за ночь довольно глубокий, мину заложили – какую удалось собрать из остатков запаса. Поцеловались с Лукой и в рассветных сумерках начали по одному расходиться, держась под самыми стенами Вайсенштейна, чтобы их не увидели сверху из замка.

Глебов следил, как один за другим люди выбираются в лес. Они ступали по кочкам, след в след, пробуя путь длинными шестами. Ржавое болото колыхалось вокруг них, как плоское блюдо, но ничего не отражало. Небо было пустым. Луна так и не взошла. звезды скрылись, солнце готовилось появиться на плоском краю света, но никаких вестников вперед себя не посылало – если и протянулись уже из-за горизонта лучи, то они завязли в густом тумане.

Те, кто оставались с Глебовым, – девять человек, включая Иону, – тихо махали вслед уходящим. Севастьян вдруг подумал, что никогда их не забудет. Каждый из них как будто уносил с собой частицу его сердца. Глебов дал им письма к давнему приятелю и торговому партнеру Флора, который жил в Лондоне и владел кораблем «Екатерина». По слухам, теперь этот корабль был переименован в «Елизавету» – в соответствии с переменой королевского имени (Екатериной звали первую жену английского короля Генриха VIII, мать Марии Кровавой).

Севастьян знал, что если кого-нибудь из беглецов поймают с этим письмом, то его, Глебова, призовут к ответу как сообщника, как человека, который содействовал избавлению лютых татей от подобающего наказания. Времена меняются. Если все, что рассказывают о переменах в характере государя, – правда, то Севастьяна ждет печальная участь. Но все же Глебов не колебался. Он был младше любого из своих подчиненных, но они считали его отцом, и он не мог поступить иначе. Оставалось надеяться на удачу, на природную изворотливость русского человека, который умеет выбраться из любого переплетения судьбы.

Лука высунулся из подкопа, досадливо сморщил нос.

– Скоро совсем рассветет, – сказал он укоризненно, – и тогда все будет напрасно. Давайте прощаться.

Он вышел наружу и поклонился своим товарищам в ноги.

– Простите меня, братья, – сказал он.

И они ответили ему земным поклоном, а последним поклонился молодой боярин Севастьян Глебов.

– И ты нас прости, – за всех ответил Севастьян.

Он повернулся и первым пошел по гати обратно в лагерь. За ним поспевали остальные. Взрыв грянул, едва Севастьян прошел десяток первых шагов. Взлетели тучи брызг, посыпались камни, застучали о щиты, поднятые загодя над головами беглецов, точно крупные злые градины.

Они ускорили шаг, побежали. В замке поднялась тревога. Бабахнул первый выстрел из пищали. В русском лагере гнусаво и хрипло, как будто человек спросонок, трубили трубы. Перепуганная лошадь отвязалась и помчалась прямо вперед, в болото, где завязла и начала тонуть. Крик погибающего животного заглушался грохотом оружия и воплями людей.

Наконец зарядили пушку, и громыхнул выстрел. Ответ с крепостной стены последовал почти сразу – после чего наступил томительный перерыв: на то, чтобы поменять заряд, требовалось не менее пятнадцати минут.

Люди разбирали оружие и готовились к штурму. Севастьян с оставшимися также присоединился к штурмующим. Как муравьи, солдаты потащили по гатям несколько длинных лестниц. Они бежали, пригибаясь и кричали так отчаянно, словно пытались криком отогнать от себя заряды пищалей и стрелы, летящие в их сторону. В замке тоже что – то надсадно орали. Стена курилась паром – там уже приготовили «теплую встречу». То и дело вспыхивали огоньки – выстрелы.

Атака русских на Вайсенштейн захлебнулась почти сразу.

Разозленный, мокрый, князь Мстиславский вернулся в лагерь, сдернул с головы шлем, напустился на первого попавшегося – за что-то его отругал, затем заорал:

– Глебова!

Явился пред очи командующего Севастьян Глебов – забрызганный болотной жижей, с покрасневшими от бессонной ночи глазами, с грязью под ногтями и кровоточащей ссадиной на руке. Князь Иван начал распекать его:

– Почему взорвали раньше условленного?

Севастьян даже задохнулся от негодования.

– Взорвали по условленному! – закричал он, себя не помня, прямо в лицо командующему. – Сразу с рассветом!

– Рассвета не было! – крикнул Мстиславский. От ярости он брызгал слюной. – Не было! Вы раньше взорвали!

– Просто был туман, – сказал Севастьян неожиданно тихим, севшим голосом. Он вдруг ощутил невероятную усталость. Напряжение минувшей ночи и печаль утра, а затем сразу беготня и сумятица сражения измотали его. Силы закончились. Севастьян широко зевнул и покачнулся. – Прости, князь, – проговорил он, хватаясь за руку Мстиславского, чтобы не упасть, – стоял туман, и вы не видели солнца… Мы-то взорвали вовремя…

Мстиславский сердито отдернул руку, и Глебов повалился на землю. Князь Иван продолжал что-то говорить, но Севастьян уже не слышал его – он крепко спал.

* * *

Спустя пять недель после неудачного первого штурма Мстиславский принял единственно верное решение и повернул с войском обратно на Москву. Замок Вайсенштейн остался стоять как стоял, с несколькими проломами, но нетронутый. Прорваться внутрь русским так и не удалось. Устоял и Ревель. Ливонская война закончилась.

Севастьян Глебов с Ионой отошли от основных частей русской армии с тем, чтобы повернуть на северо-запад. Они знали, что их с нетерпением ждут в Новгороде.