Текст книги "Долбаные города (СИ)"

Автор книги: Дария Беляева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Я провожал взглядом людей с ухоженными собаками в костюмчиках, синие таксофоны, облепленные объявлениями, заснеженные машины, похожие на спокойных, шерстистых бычков. Вирсавия шла, уткнувшись взглядом в экран телефона, она неловко лавировала между людьми, выбившиеся из прически блондинистые пряди щекотали ей щеки.

– Тут недалеко есть каток. Хотите на каток?

– Ага, – сказал Саул. – Было бы прикольно. А я знаю тут кафе. Меня однажды возили в Дуат потенциальные усыновители.

– Судя по тому, что они остались потенциальными, так себе вышла поездка, – сказал я.

– Ага. Чувак ко мне пристал, а его жена увидела это и залепила ему пощечину.

– Фу, – сказал Эли. – Но я зато знаю бар, где наливают несовершеннолетним. Билли рассказывал.

– Билли кинул нас, – сказал я. – Ты все еще ему доверяешь?

– Наверняка у него просто появились страшно срочные дела.

Людей было много, и мы шли по одному вдоль дороги к метро. Мне было странно от потока людей, двигавшихся навстречу, я чувствовал себе героем одной из тех игрушек, в которые залипал Леви, и собирал воображаемые очки, лавируя между хорошенькими девушками, вонючими бродягами и белыми воротничками. За избегание бездомного я получал, конечно, сразу двадцать баллов. К тому времени как я увидел вход в метро под мятно-зеленым навесом, мне удалось набрать две сотни баллов. Я напевал песню, которую услышал от Калева во сне, слова легко ложились на язык, и Леви смотрел на меня с подозрением.

– Ты точно в порядке?

– В абсолютнейшем.

– Нет такого слова.

– Есть, просто оно редкое. Потому что абсолют в природе практически не встречается!

– Блин, – сказал Эли. – Он мог бы предупредить и сказать, оплатит ли нам такси.

Эли ожесточенно бился с реальностью, пытаясь дозвониться брату, и я почувствовал себя посреди настоящего приключения. Начало пути героя отчетливо отдавало ароматами сэндвичей, пота и мочи. На платформе было жарко и грязно, поэтому подходящие к ней хромированные поезда казались с виду почти стерильно чистыми.

– Мы запутаемся, – сказал Рафаэль. – Это фактически неизбежно.

– Нет-нет, – ответил Эли. – Я точно все знаю. Даже не переживайте. Все будет в порядке.

Он, конечно, слишком нервничал, чтобы мы ему поверили. Эли сосредоточено изучал карту, Леви обхватил себя руками, подозрительно посматривая по сторонам, Вирсавия снова красила губы, а Лия докуривала сигарету, бросая вызов обществу. Но, надо признать, это было намного менее шокирующим, чем бродяга в боа, спящий под лестницей.

– О, классный парень, – сказал Саул.

– Твое будущее.

– Макс, почему ты меня так ненавидишь?

– Он истеричка, – сказала Лия. – Просто забей на него.

Она помолчала, а затем, со сладкой улыбкой, добавила:

– С другой стороны – похоже на твое будущее.

– И твое, – сказал Саул, и она толкнула его, Леви заверещал:

– Нет! Нет! Только не толкайтесь на платформе, иначе вы точно трупы! Возможно, и мы трупы! Цепная реакция пойдет непредсказуемая!

– Класс! – сказал я. – Это как игра в домино!

Вирсавия пыталась найти правильный ракурс для селфи, в итоге на фотографию попал Рафаэль, они тут же начали спорить о дальнейшей судьбе кадра. Я потянул Леви за капюшон куртки.

– Иди сюда, не хочу, чтобы Лия столкнула тебя!

– Тогда не подавай ей идеи!

– Может быть, это мой идеальный план твоего убийства?

В центре платформы абсолютно бездарно играл какую-то песенку из семидесятых гитарист. У него был усилитель, что позволяло ему заглушать мой внутренний монолог.

– Смотри, – Леви показал на него пальцем. – Наркоман, сто пудов.

– Или студент, – ответил я.

– В Дуате это одно и то же!

– По-моему ты перечитал республиканских газеток, – сказал я. Поезд, похожий для моего провинциального глаза на какого-то библейского масштаба зверя, раскрыл перед нами свое брюхо, и мы метнулись в свободным, рыжим и желтым, сиденьям. Места хватило всем, хотя нам и пришлось некоторым образом рассредоточиться по салону.

Мы с Леви сели у окна, и когда поезд нырнул в тоннель, я долгое время рассматривал провода за стеклом, блестящие поручни, кудрявых чернокожих девочек с яркими губами, и огромный, просто безразмерный сэндвич в руках у человека с явными признаками диабета, как сказал бы Леви. А он и сказал:

– Зацени, ему сэндвич точно нельзя.

– Предлагаешь отобрать?

– Нет, он же его обслюнявил!

– Алло! Билли! Билли!

Мы с Леви засмеялись, и Эли вытянул ногу, стараясь стукнуть меня по ботинку. Какая-то степенная дама с жемчужными гвоздиками в ушах посмотрела на нас с осуждением, и я склонил голову, как джентльмен вековой выдержки.

– Прошу прощения, мэм.

Она не ответила, но улыбнулась с тем странным, старушечьим обаянием, свойственным богатым дамочкам крепко за семьдесят. У нее непременно должны были быть беленькая, уставшая от жизни собачонка и бриллиантовое колье, доставшееся от покойного мужа.

Все эти люди были такими колоритными, как персонажи фильмов: тощая бледная девушка с длинными светлыми волосами и татуировками на шее, невротичный мужичок в дешевом костюмчике, чернокожий парень в кроссовках слишком холодных для этой зимы, громко разговаривавший по телефону. Я подумал, что где-то сбоку непременно обнаружится безликий оператор, потому что нельзя же собрать столько правильных, дуатских типажей в одном вагоне. Вирсавия продолжала делать селфи, она кидала на экран разного рода соблазнительные взгляды, и почему-то это дурацкое действие придавало ей очарования. Я заметил, что Леви тоже ей любуется. Поезд чуть покачивало, и я подумал, что это приятное чувство, о котором быстро забываешь, если приходится часто ездить в метро. Толстячок как раз уронил на большое, удобное пузо несколько колечек лука, и я сказал:

– Спорим, поднимет и сожрет.

Леви кивнул, шепнул мне:

– Но попытается сделать это незаметно.

Толстячок накрыл пятно на куртке рукой, подхватил луковые колечки и сделал вид, что вытирает бороду.

– Класс, – сказал я.

– Меня сейчас стошнит.

На каждой остановке Лия выглядывала, чтобы посмотреть на станцию, пару раз ее волосы чуть не защемило. Саул спал, вытянув ноги, и людям приходилось переступать через его наглость. Ох уж эти приютские детишки, которые думают, что все им должны.

Я понятия не имел, когда нам выходить, и названия станций текли сквозь меня, как ночная радиопередача. Эли неожиданно скомандовал всем идти, так что нам пришлось проскочить на платформу в последний момент. Мы снова замерли на середине, и поток людей огибал нас, как река – камень. Платформа была открытой, и я видел золотой свет, льющийся на поезд, на ближайшие высотки, играющий со спинками машин и прядками блондинок. Все это было славно, светло и тревожно. Мы вышли в город. Это был район пустоглазых кирпичных многоэтажек, дешевых супермаркетов с неулыбчивыми кассиршами и остросоциальных граффити. Поезд над нами прогромыхал дальше прорезать утренний Дуат.

– Зайдем в супермаркет! – попросила Вирсавия. – Я хочу диетический молочный коктейль!

Глаза у нее засверкали, и я подумал: этой девочке стало лучше, стоит ее поощрить. Я приобнял Вирсавию за талию, объявил:

– Ничего дурного не случится, Билли наверняка страдает от похмелья в квартире, которую ему сказали покинуть в течении недели из-за долгов! Оставим же его в пограничной ситуации и возьмем обязательный, утренний, диетический коктейль для нашей принцессы.

– А я тебе не принцесса? – спросила Лия.

– Ты – ведьма, которая превратила меня в лягушонка.

Мы зашли в первый попавшийся супермаркет, где нам обещали абсолютно все продукты по смехотворной цене.

– Ну, они преувеличили, – сказал я. – Сомневаюсь, что у них есть уитлакоче.

– Это вообще что такое?

– Мексиканский кукурузный грибок, который они точат, потому что...

– Потому что они чокнутые! – сказал Леви.

В супермаркете было просторно и на редкость светло.

– Прикрой глазки, детка, а то тебя хватит припадок.

Я был уверен, что и меня хватит, люминесцентных ламп было слишком много, они придавали всем продуктам в ярких упаковках на полках болезненно привлекательный вид. Вирсавия метнулась к молочным продуктам, как героиня должна устремиться к герою в последнем акте слезливой пьесы.

– В школьных спектаклях, – сказал Леви. – Она такую прыть не проявляла.

– Ты читаешь мои мысли.

Я принялся рассматривать разнообразные пакетики с чипсами. Одних только рифленых – десять брендов, от пяти видов в каждом. Это было жутковато и абсурдно, учитывая, что не во всем мире люди могли позволить себе более, чем чашку риса в день. Десятки видов чипсов, включая те, что с шоколадом, все в бездумно-симпатичных упаковках. Дереализацию можно было словить только от осознания количества приятных альтернатив. От обилия цветов и форм я чувствовал себя странно, как в картине авангардиста. Саул взял пачку чипсов со вкусом перца чили и уитлакоче прямо у меня из-под носа.

– Иронично, – согласился я. В этот момент я услышал голос Эли.

– Билли! Ты здесь!

Сначала в голосе Эли зазвенела радость, затем раздражение, как будто неопытный дирижер вдруг решил почесаться и был понят превратно.

– Ты даже, блин, не был дома!

Я увидел Билли, он стоял у касс в костюме белого медведя и раздавал флаеры.

– Билли Филдинг, – говорил он непременно вместо заготовленного его работодателями текста. – Вы могли видеть меня в таких сериалах как "Лето, прощай" и "Менеджер".

Я крикнул:

– Эй, Билли, собираешься пройтись в этом по красной ковровой дорожке?

Билли пожал плечами, бросил:

– Заткнись, Макс.

Это у него всегда получалось ловко, от подколок он уворачивался, как Нео в "Матрице", и мнил себя таким же избранным. Билли повернулся к Эли, пожал плечами:

– Прости, друг попросил меня подменить его.

– У тебя нет друзей, – сказал Леви. Вирсавия захихикала, она расплачивалась за свой молочный коктейль. Лия стояла рядом, и я знал, что ее карманы полны сладостей, хотя держалась она как никогда естественно, вся скованность из ее движений ушла. Вот бы мне так что-нибудь любить, подумал я, как Лия любит воровать.

Билли вздохнул.

– Ладно. Надо же мне на что-то жить, как думаете? Я не ожидал, что вы приедете так рано!

– Но ты сказал нам приехать рано!

– И я не ожидал, что у тебя столько друзей, Эли!

– Токсичный брат, – протянула Вирсавия.

– Это ты на Тумблере набралась? – спросил я. Мы постепенно сосредоточились вокруг Билли так, чтобы бежать ему было некуда. Если честно, я не особенно понимал, как Билли умудряется оставаться неудачником, будучи щедро наделенным внешними данными. Он был высокий, с красивыми, аристократичными чертами. У него не было той милой непосредственности, что делала красивым Эли, зато Билли мог бы сыграть английского денди, если его вытряхнуть из костюма белого мишки. Я подозревал, что причина его неудач кроется в том, что он абсолютно бездарен и перебарщивает с гранатовым вином.

– Ты договорился о шоу? – спросил я.

Билли протянул руку над моим плечом, вручил кому-то флаер, повторил свое заклинание о Билли Филдинге.

– Да-да, конечно. Договорился.

Он довольно улыбнулся, и я подумал, что Билли с этой договоренности тоже что-то поимел. Рука медведя вдруг ослабла, и он задергался. Это Билли искал что-то в кармане.

– Так ты выглядишь во время припадков, – сказал я Леви.

– Заткнись, Макси.

Билли сказал кассиру, что выйдет покурить, мы пошли за ним. У помойки он наполовину вылез из своего костюма, достал тонкие, дорогущие сигареты, подкурил, напряженно затянулся и выпустил дым.

– Дам вам ключи, малыши, и вы мотайте-ка отсюда. Подождите меня пару часов, и я приду, ладно?

– Ладно, – сказал Эли. – Только ты нас больше не кидай. Ты что хотел, чтобы мы стояли у твоей двери все эти пару часов?

– Ну, нет, однажды я бы взял трубку. Просто мне было неудобно выпутываться из костюма.

У Билли была потрясающая способность оставаться абсолютно невозмутимым, насколько бы мразотно он себя ни вел. Это даже очаровывало. Но, видимо, не продюсеров.

Получив ключи, мы двинулись за Эли между красных многоэтажных зданий. Я увидел растрепанную женщину, курившую на балконе в одной ночнушке, даже смотреть на нее было холодно (такова эмпатия), и сама она дрожала. К тому моменту, наконец, пошел снег, и он хлопьями оседал на ее плечи. Отчего-то эта женщина средних лет в душевном раздрае очень меня впечатлила. Я следил за хитросплетением пожарных лестниц, за продрогшими, голодными, глазастыми котами, за бабушками, поливавшими цветы за окнами, за надписями, оставленными подростками.

В морозном воздухе мне то и дело чудился привкус гари, и хотя я, совершенно точно, придумал его, он казался мне пронзительно-реальным, и на секунду я подумал о том, что хлопья снега – это пепел.

Леви говорил:

– Слушай, если твой братец такая мразь, может быть ни о чем-то он не договорился. Может быть, просто продаст нас на органы, а? Не зря же он удивился, что нас так много.

– Билли, конечно, своеобразный, – сказал Эли. – Но не настолько.

Саул пожал плечами.

– А даже если и продаст – все равно же прославимся.

Мы все засмеялись. Среди моря незнакомцев, среди неправильно припаркованных машин и домов с грязными ругательствами на стенах, мы чувствовали себя дружными, как никогда. Я вдруг решил, что все эти люди – мои друзья, и это важно. Билли жил в одном из неприметных домов, в его подъезде было сильно накурено, откуда-то сверху неслись крики, обертона типичного супружеского скандала. Лестница была крутой и длинной, с щербатыми ступеньками, по ней непременно должны были подниматься алкоголики с такими же зубами.

– О тоска многоквартирных домов, превращенных в пепельницы! – воскликнул я. – Спорим, здесь кто-нибудь повесился?

Лия сказала:

– А чего тут спорить? На этом пролете воняет так, как будто у того висельника даже есть компания.

– По-моему просто воняет алкашом.

– Да нет, это мусор!

– Незачем спорить, – примирительно сказал я. – Друзья, так пахнет жизнь в большом городе, если у тебя нет денег. Обоссанные социальные лифты Нового Мирового Порядка, и все такое прочее.

Билли жил на последнем этаже. Квартирка у него была крохотная, тесная, но отчего-то по-своему уютная. Больше всего она напоминала меблированные комнаты из фантазий и реальности Ремарка.

– Нормально, – сказал Саул. – Жить можно.

Мы все задумчиво кивнули. Комнатка была одна, на кухне с трудом можно было уместиться втроем, в ванной капля за каплей срывалась на коврик, постеленный у трубы.

– Подтекает, как твоя мамка, когда меня видит, Леви.

Он толкнул меня локтем в бок, получилось безболезненно, но как-то обидно, Леви это умел.

– Все, прекрати.

В комнате почти все место занимала кровать, впритык к ней стояла тумбочка, к стене прижимался колченогий стул.

– Как будто Билли умеет играть в тетрис, – сказал Леви.

– И жизнь его – тетрис, – ответил я, а Эли лег на кровать и стал смотреть в потолок.

– Он придурок, – сказал, наконец, Эли.

– Рад, что мы все взглянули правде в глаза, – ответил я. Окошечко было маленькое, чуть больше экрана планшета, из-за снега совсем ничего не было видно, потерялись очертания дома напротив, и осталось только движение пушистых хлопьев. Лия вытряхнула из куртки множество сладостей в ярких упаковках.

– А ты явно покупаешься на маркетинговые штучки про цвета и рисунки, – сказал я.

– Ага. Только я граблю корпорации.

– Хвалю тебя, солнышко.

Мы расселись на кровати, и, хотя нам было тесно, во всем присутствовал какой-то особенный уют, появляющийся иногда в совершенно незнакомом месте с хорошо знакомыми людьми. Лия взяла упаковку маршмеллоу, пять шоколадок, леденцы, круассан с марципаном, божественно кислые жвачки в баночке с надписью "токсичные отходы" и несколько мармеладок в виде вампирских зубов. К последним налипли волоски и пылинки из ее кармана и, подумав, Лия, одну за одной, съела их сама. Это вызвало у Леви ужас, с которым невозможно смириться.

Остальное мы разделили по-братски, а потом долго смотрели в маленькое окно, пытаясь угадать, что там за ним. Я сказал:

– Окно другого дома.

– А по-моему видно парк.

– Какой такой парк, мы даже не проходили парка!

– По-моему отсюда должно быть видно мост.

Вирсавия сидела, обняв подушку. Она одна не участвовала в разделе наших общих богатств, пила свой обезжиренный молочный коктейль и покачивалась, следя за снежинками. Я вдруг вскочил, принялся расхаживать по комнате.

– Дамы-дамы-дамы, и господа, мы на пороге величайшего открытия! Сэр, десять из десяти, еще немного, и мы изменим мир!

– Я думаю, нас примут за сумасшедших, – сказал Леви.

– Даже если так – мы все равно будем первые, кто скажет правду. Джордано Бруно, к примеру, вообще сожгли на костре. Нам грозит разве что какой-нибудь иск от правительства!

Я пощелкал пальцами, повторяя:

– Джордано Бруно, Джордано Бруно, Джордано Бруно.

Мир, казалось, разгоняется. Я чувствовал его биение, я вдруг понял, что действую с ним заодно. Я надкусил круассан, вручил его обратно Лии.

– Я убью тебя, Шикарски.

– Солнышко, в душе ты настоящее сокровище.

Тут она пнула меня под коленку так сильно, что у меня в глазах заплясали остроконечные звезды.

– Успокойся, Шикарски, и больше не ешь мою еду.

Но я не был готов успокоиться. Зато я был готов действовать. Квартирка вдруг показалась мне страшно тесной, мои друзья болтали, а я не мог подключиться к их разговору, потому что имел на каждую реплику по пять ответов, и выбор оказался слишком тяжелым. Учитывая, тем более, что я не понимал прямо-таки всего, что они говорят. Все диалоги словно через вату, но диалоги для лохов, монологи – вот что главное.

– Макси! Макси! Макс!

Леви явно пытался дозваться меня довольно долго, учитывая что он обратился ко мне по полному имени.

– Да-да-да? Тебя что-то беспокоит? Садись, перед тем, как устроить сахарное шоу, я решу все твои мелкие проблемки.

– Ладно, вперед, у меня эпилепсия.

– Пей таблетки по расписанию.

– А ты пил таблетки, Макси?

Я пожал плечами. Это было неважно, и я об этом даже не помнил.

– Лучше скажи, мне причесаться? Мне в первый раз в жизни причесаться, или мир должен принять меня таким, какой я есть?

– Макси, это серьезно, я не хочу, чтобы ты попал в дурку.

– Ладно, – сказал я. – Ну, поехали домой.

Саул засмеялся, а вот Леви остался серьезным. Я прошел в темный коридор, полный фальшивой решимости, мне хотелось дожать этот комичный момент до конца. Тут в дверь позвонил Билли, и я кинулся ему открывать, с собачьей радостью обнял его. Билли сказал:

– Макс, отвали, это новая куртка.

Куртка действительно была новая, кроме того брендовая. Я спросил:

– Спускаешь всю зарплату на шмотье, которое не видно под костюмом медвежонка?

– Одежда для актера почти так же важна, как и внешность.

– Ты забыл про талант, хотя неудивительно.

Билли отодвинул меня, прошел в комнату и объявил:

– Такси будет через десять минут. У меня есть знакомая на шоу "Не сегодня". Я с ней договорился, можете изложить свою чокнутую теорию.

Тут, конечно, все замолчали. Саул спросил:

– А это разве не то шоу, которое вело расследование о плесени в сыре?

– О плесени, – сказал Билли. – Которой в сыре не должно было быть. Это важно.

– Они разве не дают высказываться всяким психам? – спросила Вирсавия.

Билли сказал:

– Слушайте, "Не сегодня" смотрят намного больше людей, чем "Сегодня".

– Потому что они противопоставляют себя официальным новостям, – сказал я. – Рассказывая всякую чушь, которая не имеет никакого значения ни для кого, кроме парочки ушедших в дефект шизофреников.

– Так вы хотите в телик или нет?

Билли стоял перед нами со скучающим выражением лица, но мне почему-то думалось, что он хочет, чтобы мы поехали с ним.

– Тебе ведь не пришлось долго ее уговаривать? – спросил я. Билли пожал плечами.

– Она посмотрела ваше идиотское видео в интернете. Сказала, что это настолько тупо, что может стать сенсацией.

Я раскланялся, сердечно его поблагодарил, посмотрел, как Билли возводит глаза к потолку.

– Короче, она обещала мне помочь, если я вас пригоню. Я начал аккуратно, просто сказал, что мой брат чокнулся.

Тут я Билли даже зауважал.

– Пусть все у тебя будет хорошо, – сказал я, подхватил куртку и выбежал из квартиры. Я несся по лестнице вниз и думал, что даже если упаду – ничего страшного не случится. Слишком все славно складывалось.

Такси уже стояло у дома, и я подумал, что проедусь на настоящей, киношно-желтой машине, с этой покрытой клеточками табличкой. Я сел рядом с водителем, пахнущим табаком и тако мужичком с черными усами.

– Вам стоит гордиться вашей растительностью, – сказал я. – Есть у меня знакомый, который очень гордится своей растительностью. В прямом смысле, у него есть любимый цветок.

Я засмеялся, затем моментально стал серьезным:

– Короче, вы классный. И я классный. Это здорово.

Таксист посмотрел на меня со смесью приязни и недоумения, потом добродушно рассмеялся. Разместить нас в машине оказалось сложно, а Билли наотрез отказался вызывать второе такси.

– Мне его еще оплачивать, – сказал он и закурил свою дорогущую, неоправданно роскошную сигарету.

– Скажи, что ты нашел эту пачку в метро, – пробормотал Эли. В конечном итоге, Леви сложился странным, не слишком физиологичным образом, Лия и Вирсавия оказались на коленях у Саула и Эли, а Рафаэль так прижался к стеклу, что я судорожно вспоминал, где это его необходимо выдавить в случае аварии и размышлял, справится ли Рафаэль с этим.

– Это худший день в моей жизни, – сказал он, и Вирсавия погладила его по голове.

– Ты делаешь все еще хуже.

Но на самом деле в тот момент он легонько улыбнулся. Я хотел над этим как-нибудь пошутить, однако движение машины в артерии дороги так увлекло меня, что я бросил думать.

– А ведь ему все равно пришлось вызвать машину.

– Остался лишь один человек, – сказал я. – Которому пришлось вызвать такси. И этот человек – ты сам.

– Ну и жмот твой брат.

Машина вертелась в рождественском городе, движение стало чарующе ненадежным из-за метели, и таксист выглядел очень напряженным.

– А мы едем участвовать в шоу, – сказал я.

– Это здорово, – ответил он мне. И я понял, что впервые встретил необщительного таксиста. От нас у него явно болела голова. Я обернулся к ребятам.

– Вы готовы, дети?

– Заткнись, Макси! – ответили они почти в один голос.

– Я хочу услышать "да, капитан" или хотя бы "глубже, о Господи"!

Ехали мы долго, и я понял, что мое нервное возбуждение охватило и всех остальных, разве что было чуть менее интенсивно. Еще чуть-чуть, и нас увидит весь Новый Мировой Порядок. Даже если мы будем казаться фриками, найдутся люди, которые нам поверят. А если так, то все это уже не зря. И сколько у меня будет подписчиков!

Телестудия выглядела вовсе не так, как я ее себе представлял. По крайней мере, снаружи. Логотип канала располагался над одной из сотен высоток, в которых тесно дружили стекло с железом. Бок ее украшал большой рекламный щит с непрерывно меняющимися анонсами программ. Мы подождали Билли, посидели у фонтана, где летом, наверное, телевизионщики любили уплетать взятый на вынос ланч. Сейчас было пусто, да и фонтан умер, чтобы возродиться весной. Я закурил, чувствуя себя персонажем фильма. Мне, если вдуматься, и предстояло стать персонажем. Медиа делают из нас картинку, плоский образ на плоском экране, и мне хотелось испытать это, посмотреть на себя отредактированного, выхолощенного, переведенного на язык телеэфира.

– Макси, – сказал Леви. – Если ты хочешь остаться...

– Что?! Ты серьезно? Я за два шага от исполнения мечты всей моей долбаной жизни!

– Ты презираешь телик!

– У меня к нему амбивалентные чувства. У нас созависимость.

В этот момент к студии подъехала еще одна машина, Билли вышел из нее, преисполненный чувства собственного достоинства, свойственного выморочным, опустившимся аристократам.

– Пойдемте, малыши, – сказал он на редкость дружелюбно. Саул спросил:

– А экскурсию нам проведут? Я бы хотел посмотреть на аппаратную.

Я бы тоже хотел.

Внутри сновало множество людей, у меня моментально закружилась голова. Все было блестящее и суетное. Билли сделал один единственный звонок, и ровно через три минуты нас встретила милая, глазастая ассистентка с идеальным естественным макияжем. На ней был строгий костюм, который она наверняка купила в день, когда узнала, что ее берут сюда на работу. Из-за него она выглядела старше своих лет.

– Добрый день! Молодые люди, сейчас с вами поговорит режиссер, съемки через час, но мы успеем вас подготовить.

– Говорите так, как будто у вас тут серьезная контора, и никто из нас не видел передачу про то, что холодильники придумали инопланетяне, – сказал я.

Она засмеялась, потом словно бы устыдилась этого и молча поманила нас за собой. Мы последовали за ней, оставив Билли в холле. Мы проехались в лифте вместе с ожесточенно спорившими о судьбе какого-то сериала сценаристами. Судя по всему, дела у них шли не очень, и ради драмы они были готовы прикончить парочку раковых больных. Это я понимал и ценил.

– Главное, не волнуйтесь, – сказала ассистентка, я все пытался рассмотреть ее имя на бейджике, но она как-то ловко уворачивалась от моего взгляда. – Мы верим вам безоговорочно.

– Мы не чокнутые, – сказал Леви.

– Мистер Филдинг сказал, что...

Тут она замолчала. Я пожал плечами.

– Что мы из клуба при дурдоме.

Она покраснела, и это придало ей какой-то живой, обаятельный вид. Я сразу понял, что она едва закончила университет, и что ей тут не нравится.

– Вроде того.

– У нас нет ни единого шизофреника, – сказала Вирсавия.

– Но у меня шизотипическое расстройство, – добавил Саул. – Я постараюсь больше молчать, чем говорить.

– Говорить буду я, у меня все в порядке.

– У него биполярное расстройство, – сказал Леви. – Но все остальные практически в норме.

– У тебя эпилепсия.

– Это не отражается на моей способности тестировать реальность.

Двери лифта раскрылись, и мы пошли по длинному, узкому коридору, в самый неожиданный момент свернув к двери. Режиссер был человек бородатый и взвинченный, с глазами, в которых еще плескалась вчерашняя вечеринка. Но мне он понравился, потому что дело свое любил, весь его кабинет был усыпан, как снегом, заметками, в которых наверняка никто, кроме него, не разбирался.

На столе у него стоял термос, кофе дымился в чашке с надписью "Кто же здесь босс?". Я облокотился на стол и наклонился к нему, мне хотелось получше его рассмотреть.

– Ну что, сделаете меня звездой? – спросил я. Режиссер смотрел на меня секунд с десять, а потом широко улыбнулся. Эли толкнул меня в сторону.

– Мы хотим рассказать правду. О том, что случилось с Калевом Джонсом.

Саул сказал:

– Но мы не уверены, что это правда.

Вирсавия добавила:

– Зато мы видели кое-что ужасное.

– Да, – кивнул Рафаэль. – Просто не смогли это сфоткать.

– Потому что это нельзя сфоткать, – сказала Лия. Но режиссера не волновало ничто из того, что мы сказали. Кроме, может быть, моей реплики. Он достал сигареты, закурил и выдохнул дым в сторону, его ассистентка приоткрыла окно.

– Приятно с вами познакомиться, молодые люди. Я – мистер Кларк. Вы мне представитесь?

Мы, конечно, сделали это, но одновременно, так что я удивился, когда он различил наши фамилии.

– Макс Шикарски, Леви Гласс, Саул и Рафаэль Уокер, Эли Филдинг, Лия Харрис и Вирсавия Митчелл.

Он щелкнул пальцами ассистентке, как будто она была милой, обученной трюкам собачкой.

– Отдай распоряжения.

– А вы будете снимать нас просто вот так? – спросил Леви. – Без сценария?

– Это ток-шоу, малыш. Если ты хочешь высоких рейтингов, в конце концов, тебе придется отказаться от сценария.

– Значит, вы все-таки хотите, чтобы мы выглядели глупо, – сказал Саул. Я отмахнулся:

– В телике все выглядят глупо.

Взгляд мистера Кларка стал на редкость холодным.

– Так вы хотите рассказать свою историю?

– А вы хотите стать акулой в мире шоу-бизнеса?

– Вы мне нравитесь, мистер Шикарски. Что-то может получиться. Мисти, как там записи и фотографии, связанные с Калевом Джонсом?

– Я сейчас уточню.

Мисти покинула нас, непрерывно отдергивая юбку, чтобы скрыть свои симпатичные колени. Мистер Кларк еще некоторое время смотрел на нас, у него был взгляд художника.

– Мы не пустим запись, если вы не будете интересными.

Правда его, вероятно, вовсе не интересовала. Его интересовала возможность нам не платить. Это становится действительно важным, когда принадлежишь к огромному медиа-холдингу. Максимизация результатов при минимизации затрат, этика в полнолуние становится экономикой. Мистер Кларк смотрел на нас, и я впервые понял, что оценивают мою внешность, и движения, и манеру говорить. Мой, можно сказать, товарный вид. Я не думал, что в дешевых ток-шоу такие мелочи могут иметь значение.

– Я понял! – сказал я. – Леви, все очень просто! Транснациональные корпорации это юридические лица, фактически люди, субъекты, такие монстры Франкенштейна, а люди – это товар, продукт. Кто об этом писал? Кто об этом писал, а?

Леви пожал плечами.

– Маркс, наверное.

На этот вопрос он всегда отвечал одинаковым образом. Мистер Кларк улыбнулся, потом полез в ящик стола.

– Типовые договоры, – сказал он. – Вам нужно это подписать.

Свой я даже читать не стал, оставил подпись там, куда мистер Кларк ткнул толстым пальцем с подрастающим ногтем. Вирсавия и Эли тоже себя этим не утруждали, зато Саул, Лия, Рафаэль и Леви стояли со своими договорами долго, а Леви еще и частенько спрашивал какие-то скучные юридические подробности. Я не мог найти себе места, не слушал его вопросов и не совсем отдавал себе отчет в том, что происходит. Даже снег за окном, казалось, кружился быстро, словно Господь включил быструю перемотку.

Мистер Кларк говорил:

– Наша ведущая с вашей концепцией в общих чертах ознакомлена. Она будет задавать вам наводящие вопросы. Все нужные врезки мы пустим потом. Фото и видео, к примеру, надписи. Ваша задача поговорить с ней, как можно более непринужденно. Расслабьтесь, мы вырежем все ненужное.

– А если вы вырежете что-нибудь нужное нам? – спросил Саул. Мистер Кларк пожал плечами, отпил кофе, поморщился от его жара.

– Мы отправим вам видео для согласования.

Мистер Кларк хлопнул в ладоши, спросил, готовы ли мы гримироваться и снова вызвал Мисти, чтобы она проводила нас в гримерку. Отдельной гримерки, как в фильмах про кинозвезд, нам, конечно, не полагалось, так что все мы имели удовольствие слушать вопли Леви о том, что сейчас он начнет задыхаться. Мне было искренне жаль девушку, которая им занималась.

Я сам попал к девчонке, которая с первого взгляда очень мне понравилась. На ее фиолетовом шарфе болталась брошка с синим мультяшным глазом. Ей не хватало короны на голове, она выглядела не просто крутой, но так, словно поймала волну, и это исходило от нее. Она была девчонка-Курт Кобейн в драных джинсах и растянутом, беспримерно классном свитере. У нее были ловкие, красивые руки и внимательные, зеленые глаза.