Текст книги "Странный ангел (СИ)"

Автор книги: Даниил Курсовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

С Катей…

Аня нашарила на тумбочке рядом с кроватью пульт. Нажала кнопку. Диск в проигрывателе уже был.

Экран телевизора засветился, и на нем снова появились они с Катей во время того замечательного строительства. Обе – в нарядных платьях, с радостными лицами, что-то беззаботно щебечущие, как птички.

– Как птички… – пробормотала Аня, мрачно глядя на экран. Главным образом она смотрела сейчас не на Катю, а на себя.

«Какое наивное у меня лицо!.. Как у маленькой дурочки!..» – думала Аня. – «Как я верила ей! Каждому ее слову!.. Верила и доверяла! А она… Все знала и продолжала со мной играть. Как с куклой!.. И ничего, ничего не сказала. Ничем не поделилась!..»

Произнося эти злые слова, Аня знала, что она не права, совсем не права. Она ведь прекрасно помнила о необыкновенных объятиях, когда Катя без слов сумела поделиться с ней своими истинными чувствами.

Но в душе Ани все сильнее, ядовитым пламенем, разгоралась обида. Она проникала во все уголки ее души, затуманивая сознание, искажая истинные образы настоящего и совсем недавнего прошлого…

– Все у нас было радостно, все у нас было хорошо… – сердито забормотала Аня вслух. – Ну просто замечательно все было!.. А теперь все стало плохо. И я теперь тоже буду плохой!..

От собственных слов Ане стало так горько, так жалко себя – брошенную, обиженную, преданную лучшей подругой!.. – что она заплакала. Но слезы эти не принесли ей облегчения, как было совсем недавно, когда она была еще маленькой. Тогда слезы были как лекарство, как облегчение. Поплачешь немного, мамочка тебя пожалеет, погладит, или, наоборот, отругает, даже шлепнет – и тебе сразу становится легче.

– Да, я была маленькой. – сказала Аня, шмыгая носом. – А теперь я уже не маленькая!.. Теперь я становлюсь взрослой, и уже никому не поверю! Никогда и ни за что!.. И сама тоже буду врать и обманывать!.. Если надо, чтобы я была гадкой – я буду гадкой!..

Последние слова Аня сказала неожиданно для себя самой, и они ее ошеломили. Неужели она и правда собирается врать и обманывать?.. Неужели она и правда хочет быть гадкой?.. Ведь если она станет такой, Катя не будет с ней дружить!..

И не надо!

Не надо!..

Тем более, что Катя и так ее уже бросила…

Аня сердито вытерла слезы покрывалом, растерев шершавой тканью щеки докрасна.

И тут она почувствовала в себе еще какое-то изменение. Она замерла, определяя источник новой заботы. Потом осторожно потрогала... Выпростала руку из-под покрывала, посмотрела…

– Ой, мама!.. – прошептала она. – Мама!.. Мамочка!..

Ей казалось, что она кричит, а на самом деле она елее слышно шептала.

Но Дарья Петровна все равно ее услышала, и тут же поднялась наверх.

– Что такое?.. Что еще случилось?.. – воскликнула она.

– У меня кровь… – ответила Аня.

– Какая кровь?.. Где?.. – растерянно спросила Дарья Петровна.

– Та самая!.. – сердито ответила Аня. – Там!..

– О господи!.. – улыбнулась Дарья Петровна. – А я-то думаю, что с тобой сегодня происходит!.. Надо же, как все совпало.

– Ты вот улыбаешься!.. – жалобно сказала Аня. – А мне больно, между прочим!..

– Ничего-ничего, от этого еще никто не умирал!.. – бодро сказала Дарья Петровна. – У тебя это только началось, а я живу с этим уже много лет. Как и любая женщина, в общем-то. Прими мои поздравления!..

Аня шмыгнула носом.

– А чего теперь делать-то?.. – жалобно спросила она.

– Ничего особенного. Терпеть!.. Ждать, пока пройдет. Соблюдать гигиену!.. Лежи, не вставай. А я пойду принесу все, что нужно…

Дарья Петровна быстро спустилась вниз.

– Что случилось?.. – встревожено спросил Дмитрий Борисович. Он забегал домой перекусить и вот опять спешил на работу.

– У Ани начались месячные. – коротко ответила Дарья Петровна.

– Ну, что тут сказать... Вот потому-то наше сокровище сегодня такое сердитое!..

Дарья Петровна вздохнула.

«Хорошо, если б так!..» – подумала она.

3

Через несколько дней Ане полегчало. Она перешагнула этот важный рубеж в жизни каждой девочки. Она чувствовала себя гораздо значительнее, чем раньше и гордилась тем, что вот теперь у нее могут быть собственные дети.

Жгучее чувство обиды, накатившее на нее в утро расставания с Катей, схлынуло, но горечь осталась. Из-за этого Аня, как и Костя, не могла смотреть записи своих игр с Катей. По крайней мере, не могла смотреть подолгу.

Там, на экране, вновь оживал невероятно радостный, счастливый мир, в котором она пребывала еще совсем недавно, и в который больше не было возврата (по крайней мере, Ане так казалось), и от этого Аню охватывала глубочайшая тоска.

Однако она не помешала Ане перенести к себе в мансарду все платья и игрушки, оставленные Катей. Этими величайшими ценностями Аня не собиралась делиться ни с кем!..

Но сама Аня решительно отказалась носить свои детские платья. Она разделила свой гардероб на две неравные части – все сколько-нибудь яркое, детское, девчачье было безжалостно изгнано в кладовку, а для повседневной носки Аня оставила только разного рода штаны и невыразительные футболки. По правде говоря, их было совсем немного. Пришлось Дарье Петровне, скрепя сердце, приобретать Ане новую одежду. В магазин они ходили вместе, и Аня заставила маму в числе прочего купить и такое, чего Дарья Петровна добровольно не купила бы никогда.

Само собой, больше никакой речи не могло быть и о бантах. Какие такие банты?.. С джинсами и штанами «милитари-стиля» со всевозможными лямками и пряжками?!..

Аня даже намеревалась обрезать свои роскошные длинные волосы как можно короче, но тут Дарья Петровна стала насмерть и пригрозила дочери самыми страшными карами, если та вздумает сделать сколько-нибудь короткую прическу без ее разрешения. В качестве очень неравноценного для Ани компромисса Дарья Петровна разрешила ей подрезать волосы не больше чем на пять сантиметров, и лично проследила за тем, чтобы этот допуск не был нарушен.

Впрочем, в этом было свое преимущество. Как оказалось, с длинными волосами можно было устраивать самые смелые эксперименты. Остаток лета Аня что ни день делала себе такую экстравагантную прическу, что Дарья Петровна только диву давалась.

При всем при том Аня не стала следовать моде на вызывающую внешнюю сексуальность. Носить штаны, спущенные чуть ли не до лобка, и открывать для всеобщего обозрения голый живот показалось ей отвратительным. То есть это, конечно, могло быть очень привлекательным, особенно для противоположного пола, но Аня не нуждалась в том, чтобы показывать себя всем. Это дома, с папой и мамой, для папы и мамы она по-прежнему не стеснялась бывать полностью обнаженной. Это с Катей, для Кати она любила купаться в естественном виде… А в том, чтобы приманивать и выбирать кого-то с помощью самых древних животных инстинктов она не нуждалась.

Аня знала, что уже выбрала.

Но даже если ей нужно было бы выбирать еще, она не стала бы делать этого вот так.

Она – не животное.

Не самка.

Она – человек.

Всему свое место. И время.

Аня получила совсем другое воспитание, чем подавляющее большинство ее сверстниц. Она росла в свободе, не боялась проявления искренних чувств, не знала, что такое глупые страхи, суеверия, ненужные табу и необоснованные запреты.

И раз так, то в ее собственном детском саду напрочь отсутствовали запретные плоды, которые манили бы ее какой-то особенной, греховной сладостью.

Собственно, главной, непостижимой для многих других особенностью их семьи как раз и было то, что изначально Дарья Петровна и Дмитрий Борисович решительно отказались строить свою жизнь на противопоставлении «грех-добродетель», то есть на том самом противопоставлении, которое является основой основ для большинства людей-человеков.

С обыденной точки зрения Дмитрий Борисович был мечтателем-идеалистом. Когда Дарья Петровна встретила его впервые, он был весь такой романтичный, такой «не от мира сего»…

– Ну сама подумай, – объяснял он юной Дашеньке, когда теплой летней ночью они гуляли с ним под звездным небом Дубравки. – Зачем людям нужен этот самый грех?.. Глупость какая!.. Просто не стоит желать и делать того, чего не нужно желать и делать!.. Это ведь так просто!..

– Так просто?! – переспрашивала восхищенная Даша.

– Проще простого!.. – подтверждал юный Дима. – Поэтому не нужно бояться своих желаний. Если я думаю о чем-то как о грехе, значит, я плохой! Ну а я-то знаю, что я хороший!

«Очень хороший!.. Очень!..» – думала Даша.

– И если я хочу чего-то – значит, я имею полное право этого хотеть. – продолжал Дима. – Потому что я могу хотеть только чего-то хорошего!..

В то же время Даша понимала, что Дима не совсем прав. Не везде, то есть. Некоторые люди ведь такого хотят, что просто ой-ей-ей!..

И, в то же время, он был абсолютно прав по отношению к себе – потому что сам он действительно не был способен на плохие желания.

Поэтому, когда Дима предложил Даше руку и сердце, она ни секундочки не колебалась. По правде сказать, она с большим нетерпением ждала его предложения, потому что решила безоговорочно принять все его жизненные представления и его самого как законного мужа. И ни разу об этом не пожалела.

Тем более, что идеализм Димы оказался каким-то парадоксально практическим, взвешенным и мудрым. Уж кем-кем, а недотепой Дмитрий Борисович не был никогда. Людей он видел буквально насквозь. И обмануть его, или, допустим, воспользоваться им как пешкой в чужой жизненной игре, было невозможно.

Особенно восхищало Дарью Петровну в собственном муже то, что он все время развивался, все время рос. Если сначала он казался нежным растеньицем, которое ей хотелось согреть и пожалеть по-женски, по-матерински, то постепенно она убедилась, что он превратился в мощное, крепко укорененное дерево, своей вершиной пробивающее небо и устремляющееся прямо в космос.

Да она ведь и сама выросла рядом с ним!.. Она сплелась с ним корнями и ветвями, она вместе с ним тянулась к солнцу и звездам, и вот так, поддерживая, оберегая, и питая друг друга, они были готовы пройти сквозь любые невзгоды.

Их жизненные и человеческие роли тоже все время развивались и переплетались. Дарье Петровне было так приятно быть для мужа и преданной женой и юной девочкой, какой она была когда-то. Ей очень нравилось, когда он ласкал ее как маленькую, шепча ей на ушко сокровенные и какие-то совсем глупенькие слова, понятные только им обоим.

Но и Дмитрий Борисович нуждался в ее внимании не только как муж, но и как малыш, как малое дитя, и одно ничуть не противоречило другому. Бывало, что Дмитрий Борисович очень уставал, особенно после встреч с неприятными и бездельными людьми, и тогда Дарья Петровна буквально окутывала его материнской заботой, как бы возвращая мужа в самое раннее детство, в счастливый невинный мир, и сама была с ним там, в этом волшебном мире, как любимая мамочка, как мадонна…

Любя и боготворя мужа, Дарья Петровна долгое время никого не могла поставить рядом с ним. Он казался ей совершенно исключительной личностью.

Но однажды в Дубравке появились Ирина Александровна с Катей. Присмотревшись к ним некоторое время, Дарья Петровна с огромной радостью поняла, что и сама Ирина Александровна, и Катя принадлежат тому самому миру, из которого в этот мир явился ее Дима!.. К этому же миру принадлежал и Григорий, с которым Дарья Петровна и Дмитрий Борисович познакомились в свое время.

Неудивительно, что Дарья Петровна была очень рада дружбе Ани и Кати.

4

Состояние жгучей обиды больше никогда не возвращалось к Ане. И, стало быть, Дмитрий Борисович вновь оказался прав. Дарья Петровна была этому только рада.

При всей своей женской и материнской чуткости она уже давно поняла, что в отношении силы внутреннего зрения муж превосходит ее многократно. В том мире, откуда происходят вот такие люди, достаточно получить всего лишь несколько знаков, чтобы с их помощью воссоздать полную картину жизненного события.

Дарья Петровна знала и то, что Дмитрий Борисович никогда не говорит и не делает ничего просто так, без серьезной причины.

А их единственная дочь унаследовала от папы все его замечательные способности!.. Просто она была еще ребенком, и эти способности в ней только развивались. К счастью для нее самой. К счастью для Кости. К счастью для них обоих.

Зато сам Дмитрий Борисович довольно скоро открыл для себя то, что до поры было скрыто от его жены, дочери и всех остальных жителей Дубравки.

Этим открытием он не поделился даже с женой, и вовсе не потому, что не доверял ей. Если бы возникла необходимость, он бы непременно рассказал о нем Ирине Александровне. Но это могло произойти только в том случае, если бы над Ириной Александровной и Катей нависла какая-нибудь опасность.

Конечно, Дмитрий Борисович не мог узнать всех деталей. Чувственное знание тем и отличается от знаний другого рода, что воссоздает мир в ощущениях, а не в событиях. Детали Дмитрий Борисович, как и Дарья Петровна, и Григорий, и сама Аня, узнал много позже.

Дмитрий Борисович понимал только то, что для их образа жизни у Ирины Александровны и Кати есть какие-то очень серьезные основания. И, раз такие основания были, Дмитрий Борисович желал только того, чтобы Аня не открыла тайну Кати прежде времени.

Пожалуй, это преждевременное открытие и было одной из тех опасностей, ради которых Дмитрий Борисович был готов поделиться своим знанием с Ириной Александровной. Поделиться для того, чтобы сохранить это общее знание в тайне.

Ну а Дарье Петровне разгадать Катю помешала ее собственная мечтательность. Дарья Петровна так восхищалась Катей как девочкой, так мечтала о том, чтобы Аня подружилась с Катей, что даже и не желала видеть в ней кого-то еще.

Она хотела видеть в Кате только чудесную девочку – и потому видела только ее!..

Вот и прекрасно, решил Дмитрий Борисович. Вот и прекрасно...

При всем при том Дарью Петровну огорчало, что Катя была девочкой, а не мальчиком. Ведь если бы Катя была мальчиком, то Аня, став взрослой, могла бы стать женой этому мальчику, то есть уже молодому человеку!..

Но тут уж ничего не поделаешь, думала Дарья Петровна. Таких мужчин как Дмитрий Борисович, очень мало на белом свете. Дарья Петровна по жизни пошла за мужем, а у Ани может быть по-другому – она сама поведет за собой кого-то. Так ведь тоже бывает. Есть много примеров, когда жены ведут своих мужей, и от этого оба становятся только лучше.

Правда, Дарья Петровна хотела бы родить своему мужу больше детей, а не одну только Аню. Не удалось, увы, не удалось. Но, с другой стороны, Аня в их жизни занимала так много места, что в глубине души Дарья Петровна радовалась, что у нее только один ребенок. А вдруг бы на остальных детей у Дарьи Петровны не хватило бы души?..

Страх этот был необоснованным, конечно. Души Дарьи Петровны хватило бы на неимоверное количество детей, и в свое время она с огромной радостью в этом убедилась.

Но до этого времени было еще далеко.

Как бы то ни было, Ирина Александровна и Катя жили в Дубравке в полном покое, как будто кто-то ограждал их от любых опасностей. Дмитрий Борисович мог только догадываться, кто это был…

Тревожиться Дмитрий Борисович начал, только когда заметил пробуждение женщины в своей дочери. Чуткость ее возрастала с каждым днем, и это могло привести к нежелательным последствиям.

Однако все разрешилось самым правильным образом. Ирина Александровна и Катя уехали. Их тайна осталась нераскрытой. О том, что они приняли решение уезжать из Дубравки, Дмитрий Борисович догадался в тот самый день, когда Катя предложила Ане строить тот самый домик для кукол. Вот потому-то он и записывал весь процесс строительства в таких подробностях.

Дмитрию Борисовичу и просто по-человечески, по-отцовски хотелось запечатлеть Катю и Аню такими, какими они были в последние дни перед разлукой. Он считал, что эта живая память с годами будет становиться только ценнее.

И он был прав, конечно.

5

Есть тайны и тайны.

Есть такие тайны, с помощью которых одни люди пытаются управлять другими людьми. И есть тайны, с помощью которых одни люди дают другим больше свободы. Ведь бывает так, что даже самым близким людям не следует знать – вообще или до поры – друг о друге всего, до самых последних, самых тонких пределов.

Тайна Ирины Александровны, Кости и связанная с ними тайна Дмитрия Борисовича были как раз такого рода.

Но и у Ани тоже были такие тайны!..

О первой из них она, как ни странно, не подозревала и сама. Ане суждено было превзойти своих родителей в способности чувствовать сердцем и в умении читать явные и скрытые знаки жизни.

Понемногу эта новая, слитная способность уже проявлялась. Во многом благодаря ей Аня во время последнего купания на пруду сумела увидеть за образом Кати другую личность.

Еще одна тайна появилась у Ани, когда после отъезда Кати прошло чуть больше десяти дней. Все это время Аня провела в доме. Сначала выходить на улицу ей не позволяла мама, а потом – дожди, лившие непрерывно несколько дней.

После дождей опять выглянуло солнце, и вечером в очередную субботу Дмитрий Борисович сказал:

– Есть предложение завтра смотаться за грибами. После таких дождей их должно быть видимо-невидимо!..

– Поедем, доча?.. – спросила Дарья Петровна.

– Поедем… – вздохнула Аня.

Она понимала – мама и папа просто хотят развлечь ее. Собирать грибы Аня любила с самого раннего детства.

– Поедем в Семыкинский лес. – решил папа. – Там, наверное, будут и другие люди. Но дожди были такие сильные, что грибов хватит на всех. К тому же дорога туда хорошая, и съезд очень удобный. Не хотелось бы завязнуть где-нибудь посреди родных раскисших полей…

Вот так семейство Звонаревых оказалось в том самом лесу, где в день отъезда Ирина Александровна сделала Косте первую за длительное время мальчишескую прическу.

Лес этот был не очень большой, и, к удивлению Звонаревых, других людей в нем не оказалось.

Перекликиваясь и переаукиваясь, Дмитрий Борисович, Дарья Петровна и Аня разбрелись кто куда.

В отмытом дождями лесу было тихо, прохладно и очень, очень хорошо. Аня опустила капюшон куртки и встряхнула головой. Ее волосы рассыпались по плечам. Вот так гораздо свободнее!.. И как легко дышится!..

Незаметно Анина печаль сменилась умиротворением. Она шла в своих красных резиновых сапожках медленно, покачивая пустой корзинкой и наслаждаясь душевным покоем, пришедшим к ней впервые за последнее время.

И вдруг…

Уже не раз испытанное, удивительное ощущение, похожее на волшебный сон…

Как будто кто-то неподалеку взмахнул большими крыльями!..

Анины волосы взметнулись вверх, и ее саму будто бы приподняло над землей…

Аня беззвучно засмеялась и завертела головой во все стороны. Увидеть, увидеть бы его наяву!.. А если не его самого, то хотя бы взмах его чудесных крыльев, хотя бы краешек его легчайшего одеяния…

И она действительно что-то увидела, что-то такое, чего в лесу быть никак не могло.

Вон оно, вон там – под кустом шиповника, на котором уже разгорелись ярко-красные ягоды!..

Аня подошла к кусту поближе, присела на корточки и осторожно взяла этот необычный предмет свободной рукой.

Это был никакой не предмет!..

Это был локон!

Аня поднесла его поближе к лицу, провела по щеке...

Как мягко, как волнительно…

Коснулась губ…

Вдохнула…

Какой прекрасный, какой знакомый запах!.. Лучше всех запахов на земле!..

Катин запах, конечно же Катин!..

Его Аня не спутала бы ни с каким другим. Ведь сколько раз она его вдыхала, когда завязывала или поправляла Кате банты.

Аня вдохнула еще и еще раз.

Господи, как хорошо!

Как хорошо!..

Конечно же, это был один из тех локонов, которые в изобилии остались на том месте, где Ирина Александровна устроила походную парикмахерскую для Кости. Белки и лесные птицы по-хозяйски распорядились этим Катиным богатством, а затем ветер и дождь довершили начатое.

Поэтому только чудом можно было объяснить то, что один из локонов пребывал здесь все это время в неприкосновенности и даже сохранил незабываемый Катин запах.

Аня вдохнула еще раз, медленно, медленно…

– Ау! Ау-у! – донесся крик мамы. – Аня, ты где?.. Что-нибудь нашла?..

– Еще нет!.. Ищу пока!.. – крикнула в ответ Аня. – Ой, то есть нашла!.. Идите скорее сюда!..

Она звала не зря. Вся полянка, на краю которой и вырос этот шиповниковый куст, была усыпана огромными грибами.

Аня вдохнула запах локона еще раз. Потом бережно завернула свою находку в носовой платочек и спрятала бесценный узелок в карман куртки, закрыв его на «молнию».

На полянку вышли мама и папа.

Лицо Дарьи Петровны раскраснелось.

– Какой прекрасный день! – сказала она. – Грибов – море!.. И в лесу никого, кроме нас!..

Дмитрий Борисович посмотрел на Аню очень внимательно, и Ане показалось, что от папы невозможно утаить ничего, что он способен прочесть ее просто как открытую книжку.

И замечательно. Замечательно!..

Аня улыбнулась папе, и вся подалась навстречу ему.

«Если я для тебя открытая книжка, то читай меня, папочка, читай!.. А когда прочитаешь, расскажи мне обо мне самой, ладно?.. Во всех, во всех подробностях!.. Я-то сама еще не умею читать себя так, как умеешь ты!..»

Но Дмитрий Борисович в ответ только улыбнулся и еле заметно покачал головой.

«Нет, доча, нет… Эту, свою собственную книжку, ты должна читать сама. Непонятные знаки на ее листах будут проявляться постепенно и превратятся не только в удивительные слова, но и в картины, и в образы. И с каждым новым днем ты будешь различать их все лучше и лучше. Пока не увидишь полностью, во всем их великолепии…»

«Но, папочка!.. Когда это произойдет?!.. Я чувствую, что до этого еще очень далеко!..»

«Ничего, ничего… Далекое неизбежно становится близким. Шаг за шагом. Шаг за шагом…»

Налетел новый поток воздуха. И в нем чувствовалось полное одобрение этим словам. А еще – ласка и утешение растущей нетерпеливой душе.

Аня вздохнула.

Сколько же их там впереди, этих шагов?..

– Пойду схожу к машине. – вслух сказал Дмитрий Борисович. – Отнесу полные корзины, и принесу пустые.

– Смотри-ка!.. – сказала Дарья Петровна, глядя на Аню. – Столько грибов нашла, а корзинка у самой пустая.

– Ах, мамочка! – сказала Аня. – Главное – найти!..

6

Может быть, Ане только казалось, или же ее чувства в определенном отношении были особенно обострены, но время шло, а найденный в лесу локон даже и не думал терять свой волшебный запах. Он лежал в ящичке шкафа в Аниной мансарде, в красивой коробочке, и стоило только открыть коробочку, как вновь происходило маленькое чудо: вместе с неповторимым запахом Аню озаряло необыкновенное ощущение, для определения которого у нее просто не хватало слов.

Как определить вкус счастья?.. Цвет знания? Глубину уверенности в том, что и в настоящем и в будущем все будет непременно хорошо, но что ради этого нужно будет приложить еще немало усилий?..

«Я смогу, я смогу!.. Я сделаю все, что нужно!.. И даже больше того. И даже больше!..» – шептала Аня локону, не отдавая отчета своим словам и не понимая, что именно она должна смочь, и что обещает сделать.

А потом она закрывала шкатулку и прятала ее в тайный ящичек. До следующего раза. До следующего мига чудес.

Но время между этими мгновениями уже не тянулось так тоскливо, как это было после отъезда Кати. Оно вновь наполнилось жизнью и светом и важными делами, которых у Ани было всегда полно.

А в свободное время она уже без боли и обиды просматривала видеозаписи своих игр с Катей, или альбомы с фотоснимками двух прошедших лет, или играла с куклами Аней и Катей в их домике, шепча себе под нос их реплики друг другу, как суфлер в театре. Только пьеса каждый раз была новая. Этим занятиям Аня посвящала целые часы.

Наигравшись, Аня надевала какие-нибудь залихватские штаны, делала себе не менее залихватскую прическу, и отправлялась гулять.

Вот эти, внешние изменения в дочери, Дарью Петровну и восхищали, и пугали. Она видела, что ее малое дитя повзрослело, преодолело обиды, стало более мудрым, но, в то же время, на месте мягкой лапочки появился колючий ежик. И мало того, что этот ежик носил сумасбродные прически, бесформенные штаны, клетчатые пацанячьи рубашки – он еще был каким-то резким в своих внешних и внутренних движениях. Резким и не всегда понятным.

Буквально на третий день после начала учебного года Аня пришла домой хмурая и с огромным синяком под глазом.

– Боже мой!.. – воскликнула Дарья Петровна. – Тебя побили?!..

– Еще чего!.. Побили!.. Я сама подралась!..

– Подралась?.. С кем?..

– Ну, с кем, с кем… С Сенькой Затулиным.

– Почему?..

– Так надо было. Шутка моя, видишь ли, ему не понравилась!..

– Анечка, ну драться!.. Из-за слов!.. Что за глупости!..

– И ничего не глупости. Он сам напросился!..

Дарья Петровна растерянно взглянула на мужа, который разглядывал Аню с улыбкой.

– А вообще, кто победил-то в конечном счете?.. – спросил Дмитрий Борисович с большим интересом.

– Не удалось выяснить!.. – вздохнула Аня. – Нас разняли. Не вовремя!..

Дмитрий Борисович рассмеялся.

– Дима! – воскликнула Дарья Петровна. – Как ты можешь смеяться!.. Тут не смеяться надо, а выпороть ее как следует!..

– Не стоит, я думаю. – спокойно отвечал Дмитрий Борисович. – Она свое уже заработала. Тем более, что тут любовь!..

– Какая еще любовь?!.. – удивилась Дарья Петровна.

– Ну, какая.. Обыкновенная!.. Семы Затулина. К нашему сокровищу!.. Это же ясно как дважды два.

Аня покраснела и не нашла, что на это сказать.

– Да, любовь… – медленно повторил Дмитрий Борисович. – Но, увы безответная!.. Когда-нибудь Семену придется это понять.

– И чем раньше, тем лучше!.. – сердито заявила Аня.

Дарья Петровна только вздохнула.

«То ли еще будет?..» – подумала она.

Впрочем, эта драка оказалась первой и последней. Как оказалось, внешняя колючесть стала для Ани только формой защиты в меняющемся мире. Пусть этот мир был еще совсем маленьким, но ее сверстницы тоже росли, пробуждались, начинали ощущать в себе опьяняющую силу женской власти, и, каждая в меру сил и способностей, учились пользоваться этой властью. Это приводило к разного рода стычкам, водоворотикам и прочим возмущениям в потоке жизни. И Аня с удивлением обнаружила в себе свойство гасить и растворять эти возмущения.

Свет Катиного солнышка, согревающего и умиротворяющего все и вся, озарял Аню раньше как будто только снаружи. И вот выяснилось, что он остался в ней самой. И не только в ней, но и во всех ее сверстниках, хотя в каждом – в разной степени.

И все они, в меру своих сил, старались беречь это чудесное наследство.

7

Косте пришлось гораздо сложнее, чем Ане – при том, что у него были свои трудности и свои чудеса. Прежде всего, Костя совершил в городе тот же подвиг, что однажды в Дубравке. Девочка Катя закончила пять классов, но мальчик Костя первого сентября пошел не в шестой, а в седьмой класс. В новую школу, не в ту, в которой он когда-то начинал учиться. Остаток лета он не только завоевывал и укреплял свой авторитет среди окружающих мальчишек, но и очень много занимался.

Внешне, среди сверстников, он стал своим среди своих. А о том, что было у него внутри, никто и не подозревал.

Григорий по-прежнему помогал ему, хотя и не так плотно, как раньше. В этом не было нужды. Гораздо больше Косте помогало то, что теперь они все были вместе. Они трое стали одной семьей, хотя и жили то объединяясь, то на время разъединяясь, когда, например, Ирине Александровне и Григорию хотелось побыть только вдвоем, в городской квартире Григория. Ирина Александровна уже не терзалась мыслями об одиночестве и обособленности своего сына, а Костя только радовался, видя, как расцвела и похорошела его мама. Она любила и была любима, и как можно было не радоваться за нее?..

Они с мамой бережно хранили свою тайну, а Григорий никогда не задавал лишних вопросов. Он умел читать жизненные знаки не хуже Дмитрия Борисовича.

Но большинство других людей были не такими. Не такими.

И это очень огорчало Костю.

– Ну, и что у нас опять за проблемы?.. – спросила однажды Ирина Александровна, мягко обнимая его за плечи.

Костя, прижавшись к ней потеснее, ответил:

– Как-то все здесь не так…

– Не так?..

– Не так, как в Дубравке. Не так, как было у меня, когда… Как было у Кати…

Ирина Александровна посмотрела на сына долгим взглядом, ожидая продолжения.

– Может быть, все дело в том, что Катя была гораздо младше?.. – задумчиво продолжал Костя. – Она многого не знала. Или просто не желала знать… Потому, наверное, ей было так весело и так легко жить!.. И все хорошее, что было вчера, не менялось сегодня, и продолжалось завтра!.. Ну, ты понимаешь, что я имею в виду!..

– Понимаю. – кивнула Ирина Александровна. – Понимаю!..

– И еще… Там, в Дубравке, мы все были вместе. Мы были вместе! Не только мы с Аней!.. Все взрослые. Все дети!..

Ирина Александровна улыбнулась. Костя заговорил от первого лица!.. И ей это было почему-то особенно приятно. Впрочем, как еще он мог заговорить, если речь зашла об Ане?..

– А здесь каждый по-отдельности, да?.. – спросила Ирина Александровна.

– Да. Да!.. Каждый по-отдельности, каждый по-своему!.. На своем островке!.. Видит только то, что хочет видеть. Знает только то, что хочет знать. Но, все равно, не видит и не знает так, как мог бы!..

– И чуть ли не каждый не верит самому себе, не говоря уже о других, да?.. – продолжала за Костю Ирина Александровна. – Не верит себе, не верит другим. Изменяет себе, изменяет другим…

– Да. – прошептал Костя. – Да!.. Как ты хорошо сказала!.. Но почему так получается?..

– Если бы знать!.. – со вздохом ответила ему мама. – Об этом написано столько книжек, предложено столько ответов и решений!.. Но пока что людям они не помогли… Ну, или почти не помогли.

– Но ведь в Дубравке было совсем по-другому! – сказал Костя. – Или… Или мне только казалось?..

Он посмотрел на Ирину Александровну со страхом.

Если ему только казалось, значит, все на самом деле было по-другому?.. И Аня?.. Аня тоже другая?.. Не такая, какой она представлялась Косте… То есть Кате в Дубравке?..

Это были ужасные вопросы. Настолько ужасные, что Костя даже не смог произнести их вслух.

Но Ирина Александровна и так прекрасно его поняла.

– Нет, тебе не казалось. – медленно, но очень, очень значительно сказала она.

Костя вздохнул с облегчением. В самом тоне мамы была какая-то глубинная правда.

– Не казалось!.. – повторила Ирина Александровна. – Я ведь тоже чувствовала и видела то, что чувствовал и видел ты. Когда был Катей…

Она помолчала. И продолжала с некоторым трудом.

– Видишь ли… Когда тебе.. мне.. нам с тобой.. дали еще один шанс.. Когда на свет появилась Катя… Ее, кроме собственной жизни, наделили чем-то еще…

– Чем?..

– Сложно сказать. Трудно объяснить... Но знаю точно – она щедро поделилась с остальными этим подарком!.. И своим даром – тоже.

Сама не зная того, Ирина Александровна повторила сейчас другими словами то, что когда-то сказала Ане Дарья Петровна.