Текст книги "Летающая В Темных Покоях, Приходящая В Ночи"

Автор книги: Даниэль Клугер

Между тем еще через два дня после недели затворничества реб Алтер Левин позвал к себе тех, кто называл себя его хасидами.

Те, конечно, пришли с готовностью – менакер Завел-Буним, плотник Шмельке, портной Фишель, возчик Мендель и еще пять человек, чьих имен нынче не помнят. Были они одеты в чистые субботние капоты и в талесах, наброшенных на плечи. Каждый держал в руке Сидур. Такой порядок с самого начала завел Алтер-Залман, так что его напоминанию – насчет талесов и прочего – никто из собравшихся не удивился.

А вот изменившееся внутреннее убранство хорошо знакомой им комнаты удивило гостей чрезвычайно. Более же всего были они поражены стоящими на столе свечами из черного воска и черным же покрывалом, на котором золотом вытканы были странные символы (правда, реб Мендель спустя короткое время узнал эти символы – то были буквы из алфавита Первого человека, которые однажды показал им реб Алтер в таинственной «Книге ангела Разиэля»). Вокруг стола стояли десять стульев, тоже покрытые черными покрывалами из грубой окрашенной холстины.

Хозяин выглядел подстать мрачному убранству комнаты. И не только по причине черного одеяния – еврея черной одеждой не удивишь. Но исхудавшее лицо его было столь темным и суровым, а глаза горели таким страшным огнем ненависти, что у некоторых из гостей появилось острое желание бежать от этого взгляда и из этого дома.

Видимо, почувствовав их настроение, реб Алтер улыбнулся. Он сделал это через силу, так что улыбка его испугала «хасидов» еще больше. Но Алтер-Залман поспешно велел им сесть за стол. Они подчинились – ведь они были его хасидами. Он приложил указательный палец ко рту, приказывая всем молчать, сам же, беззвучно шевеля губами, зажег черные свечи. Был реб Алтер при этом спокоен, но спокойствие его пугало сильнее, чем могли бы напугать крики или громкие угрозы.

Так сидели долго вокруг черного стола с черными свечами все десятеро человек, составившие миньян в тот вечер: менакер Завел, плотник Шмельке, портной Фишель, возчик Мендель, те пять человек, чьих имен нынче не помнят, – и сам хозяин дома реб Алтер Левин.

И сказал реб Алтер:

– Сегодняшняя молитва – необычная молитва. Вы даже не все поймете, ибо написана она не по-еврейски, а по-арамейски. Потому вам нужно будет только повторять за мною «Омен».

И они кивнули одновременно, хотя каждый из них немного поежился: странно ведь поддерживать молитву, не понимая ее смысла.

И сказал реб Алтер:

– Сегодня я буду просить Всевышнего об особой милости. И вы будете говорить хором: «Омен», – чтобы Он услыхал мою просьбу.

И снова кивнули они, хотя видели, что гнев на лице Алтер-Залмана никак не сочетался со словом «милость».

Реб Алтер сел во главе стола. Перед собою положил он обугленную по краям книгу.

– Эту книгу мудрец и мученик Шлойме бен-Элиягу спас из огня во времена «гзейрос тах», в годину кровавого Хмеля-Злодея, – сказал он. – А я нашел эту книгу, когда был в Карпатах, двадцать лет назад. Но вернее будет сказать: эта книга нашла меня. Для сегодняшнего дня.

Он раскрыл книгу.

– Прежде чем я прочту молитву, – сказал реб Алтер, – я хочу воззвать к ангелам и святым, которые слышат нас сегодня. Я хочу, чтобы они донесли нашу молитву к Небесному престолу. Ангелы не знают арамейского языка, и это единственный язык, которого они не знают. Но они отнесут мое прошение к Высшему Судье Праведному, потому что я обладаю властью над ними.

Последнее сказано было с такой уверенностью и внутренней силой, что остальные девять человек из собравшегося миньяна содрогнулись. Что-то страшное, пугающее стояло сегодня за словами Алтера-Залмана Левина. Настолько, что гости боялись пошевелиться и словно бы превратились в каменные изваяния. Лишь во главе стола, в самом хозяине билась невидимая мощная пульсация.

И начал он читать текст старой обгоревшей книги, а все в нужном месте повторяли: «Омен». И непонятны были слова «хасидам рабби Алтера», но послушно повторяли они это «Омен» по его знаку. И казалось им, что голос его стал неживым, будто жестяные листы скрежетали друг о друга. И от страшного этого звука души гостей в миньяне заледенели от ужаса – и душа плотника Шмельке, и душа портного Фишеля, и душа возчика Менделя, и души прочих.

Но вот реб Алтер в последний раз сказал: «Омен» – и отложил книгу в сторону. Лицо его разгладилось, стало спокойным. Задумчиво проведя рукой по черной, не тронутой сединой бороде, он произнес:

– Тридцать дней мое прошение будет разбираться в Высшем Суде. Через тридцать дней мы узнаем о Его решении.

Эта фраза Алтера-Залмана показалась собравшимся самым страшным из всего, что было ими улышано в этом доме, хотя сказана она была негромким спокойным голосом. И ни один из них не решился спросить: «Реб Алтер, а о чем вы просили Высшего Судью, да будет Он благословен? И какого решения вы ждете?»

Молча поднялись они из-за стола и направились к двери. Хозяин дома словно не замечал ничего. Он сидел, сосредоточенно глядя в свою книгу. Мысли его в этот момент витали где-то далеко, в таких глубинах, о которых не хотелось думать.

Как раз в это время рабби Хаим-Лейб, возвращавшийся из синагоги домой, остановился у дома Левина. Впоследствии он вспоминал, что его словно бы позвал кто-то, и ноги сами собой свернули к порогу, который он ранее никогда не переступал.

Войдя в дом, рабби Хаим-Лейб с изумлением осмотрел черное убранство и всё еще горевшие свечи из черного воска. Но, в отличие от только что ушедших (а следовало бы сказать – убежавших) гостей Алтера-Залмана, рабби Хаим-Лейб был человеком весьма ученым. Он сразу понял истинное назначение этой обстановки и потому сразу же спросил реба Алтера, все еще сидевшего за столом и неподвижно глядевшего перед собою:

– Неужели ты осмелился, реб Алтер?

И реб Алтер ответил – мертвым голосом:

– Твой ученик, реб Хаим, совершил страшное злодеяние.

– Любовь – страшное злодеяние? Опомнись, реб Алтер! – воскликнул раввин. – Это молодые люди, их сердца потянулись друг к другу. Да, они совершили ошибку, – но эта ошибка поправима, нужно лишь понять их и простить!

Реб Алтер скривился.

– Я расскажу тебе одну историю. Это случилось в Польше, в городе Кракове. Там жил некогда человек по имени Сендер Зелигман. Он влюбился в женщину по имени Рейзел и надумал на ней жениться. «Что тут такого?» – скажешь ты. Ничего. Рейзел была вдовой, а он – неженатым мужчиной. Почему бы им не пожениться, верно? – Алтер-Залман покачал головой. – Стало быть, пошел Сендер Зелигман к раввину и сказал о том. А раввином в Кракове был в то время великий гаон, рабби Ицхак из Богемии. И сказал он Зелигману: «Нет, реб Сендер, не можешь ты на ней жениться, ибо это – великий грех». Реб Сендер страшно удивился: «Грех? Жениться – большой грех?» И тогда рабби Ицхак объяснил ему, что, поскольку реб Сендер происходит из коэнов, то он не может жениться на разведенной. «Но ведь Рейзел не разведенная! – воскликнул реб Сендер. – Рейзел – вдова, ее муж, реб Зуся, скончался шесть лет назад!» И тогда рабби Ицхак сказал ему, что на смертном одре, по какой-то причине, но в присутствии свидетелей, реб Зуся подписал жене своей Рейзел гет – разводное письмо. И едва он поставил свою подпись, как тут же испустил дух…

– Благословен Судья Праведный… – пробормотал Хаим-Лейб.

– Что? – Алтер-Залман недоуменно воззрился на него. – А… да, конечно. Словом, не мог жениться коэн, потомок священников, да будет благословенна их память, на разведенной женщине. Таков Закон! Но Сендер не послушался. Он был гордым человеком, этот Сендер, потомок коэнов, да к тому же любил Рейзел, которую считал вдовой. И ничуть не изменилось его отношение к женщине, когда оказалось, что она не овдовела, а была разведена – за несколько мгновений до того, как муж ее скончался. Сендер Зелигман не послушался раввина. Вместо этого он пожаловался на него местным церковным властям.

Хаим-Лейб покачал головой.

– Несчастный человек, – сказал он.

– И местный бискуп[38]38
  Епископ.


[Закрыть] приказал рабби Ицхаку из Богемии соединить Сендера и Рейзел узами брака. Они пришли на площадь в самом центре города. Там поставили хупу, собралось множество народа – и евреи, и христиане хотели увидеть, как знаменитый раввин по приказу бискупа нарушит тот Закон, которому должен был служить. И тут я скажу тебе, реб Хаим, что они не были веселы, ни те, ни другие. Нет, настроение у всех было таким, будто на площади не свадьба готовится, а похороны. Рабби Ицхак, говорят, похож был на мертвеца. Он дрожащим голосом попросил стоявших под хупой грешников отказаться от задуманного. Разумеется, Зелигман поднял раввина на смех и потребовал немедленно приступить к процедуре заключения брака. Но вместо этого рабби Ицхак поднял руку к небесам и воскликнул: «Господи, ты видишь, как здесь смеются над законами, что Ты даровал нам?» – Эту фразу реб Алтер воскликнул в полный голос, и лицо его было исполнено вдохновения, словно это он был тем самым гаоном из Богемии, стоявшим на площади в центре Кракова. – И все, кто был на площади, – продолжил он тихо, – все те сотни собравшихся вдруг почувствовали, как задрожала под ногами земля. А после раздался удар грома – всего лишь один удар. Но был он страшен и столь силен, что земля, прямо под хупой, вдруг раздалась – и жених с невестой даже охнуть не успели, как провалились в эту расщелину. А земля тут же сошлась, будто вода, после того как бросишь в нее камень. Все разбежались, оставив на площади рабби Ицхака из Богемии. Он и сам был поражен случившимся. Позже вокруг этого места власти установили круговую ограду. Это сделали по просьбе евреев. Поскольку среди них было много людей, подобно Зелигману, ведущих свой род от коэнов, а коэнам нельзя приближаться к мертвому телу. И чтобы все помнили, что на этой площади заживо погребены грешники, а значит, стала она чем-то вроде кладбища, поставили эту ограду. Я сам видел ее, когда приезжал в Краков… – Реб Алтер помолчал немного, а после, взглянув остро на раввина, сказал: – Вот как Всевышний карает за попытку нарушения Закона. Они ведь тоже любили друг друга, реб Хаим. Но это их не спасло!

– Кто знает… – задумчиво заметил рабби Хаим-Лейб. – Я увидел в твоем рассказе не только историю наказания грешника, но и высшее милосердие, проявленное Творцом. Он, разумеется, не мог допустить нарушения данного Им Закона. Но Он не подверг этих несчастных самому страшному наказанию. Все-таки нет.

– Какому еще самому страшному наказанию? – Алтер-Залман недоуменно воззрился на раввина. – О чем ты толкуешь, реб Хаим?

– О самом страшном наказании для влюбленных, – пояснил раввин. – О разлуке. Он наказал их – но не разлучил. А ведь для них разлука была стократ тяжелее смерти и страшнее ее.

Лицо Алтер-Залмана потемнело. Он резко выпрямился во весь рост и сказал раввину:

– Ты ничего не понимаешь, раввин! Голова твоя набита чужими премудростями, но сам ты не видишь ничего. Разве Рохла – обычная девушка? Нет, раввин, твоему жалкому местечку явлена была великая милость: Божественная Шехина спустилась с небес и воплотилась в моей дочери! А мне уготована была честь – хранить ее до тех пор, пока… – Тут он запнулся и махнул рукой. – Неважно. Она должна была ждать часа, когда Мессия, уже живущий среди нас, откроется. Она должна была сопровождать его в Иерусалим! А этот жалкий шойхет, ничтожество, разрушил все надежды! И потому, – понизил он голос до шепота, – потому он умрет. Я обратился в Высший Суд с прошением страшным, но я имел на это право. Уходи из моего дома. И жди того часа, когда придет к тебе весть о мучительной смерти недостойного Нотэ-Зисла Гринбойма. – Сказав это, Алтер-Залман снова сел. Огонь в глазах его потух, лицо словно бы постарело.

Рабби Хаим-Лейб был не столько напуган, сколько огорчен – не словами «безумного литовца», но его искренней убежденностью в справедливости собственного сумасшествия. Он уже хотел покинуть этот дом, когда взгляд его упал на книгу с обгоревшими краями.

– Что это? – спросил он удивленно. – Что это за книга, реб Алтер?

– Я нашел ее, когда ездил по делам в Прикарпатье, – ответил Алтер-Залман равнодушно. – Вернее сказать – она меня нашла. Ее написал святой мученик Шлоймэ бен-Элиягу, убитый гайдамаками в страшную годину «гзейрос тах», да отмстит Всевышний за его кровь. Дом Шлоймэ сгорел тогда, но какой-то сосед вытащил из огня сундучок с книгами. Куда девались остальные книги, про то мне неведомо. Но вот эта книга триста лет прождала на чердаке соседского дома, а когда я оказался там, упала к моим ногам вместе с хламом, скопившимся на том чердаке. Тогда-то я и понял, что книга ждала меня. Я взял ее. И вот уже двадцать лет через эту книгу покойный мученик ведет меня по жизни.

Рабби Хаим-Лейб острожно присел на ближайший стул.

– И что же в этой книги содержится? – осведомился он.

– Признаки прихода Мессии, – коротко ответил реб Алтер.

Тут-то реб Хаим и почувствовал окончательно, что сумасшествие Алтера-Залмана Левина имеет ту же природу, что и некогда – Шабси-Цви: трудно человеку, читая о признаках прихода Мессии и о чертах его, не увидеть черты эти в самом себе. В этом великая мудрость, но и великий соблазн.

Словно услышав его мысли, сказал Алтер-Залман Левин:

– Я родился в Йом-Киппур, и родители мои с обеих сторон были потомками мучеников, убитых казаками Хмеля-злодея.

– Значит, вы, реб Алтер, воззвали к Судье Праведному, дабы Он вынес приговор несчастному юноше? – со вздохом спросил рабби Хаим-Лейб.

– Великому грешнику, – поправил раввина реб Алтер. – Да. Господь высечет его огненной розгой. Как некогда пророка Элиягу, ослушавшегося его и раскрывшего тайны небесные. Но то, что сотворил грешник Нотэ-Зисл, – во сто крат хуже. Ибо он посягнул на Шехину, а значит отодвинул время Геулы, нашего избавления. Пусть сгорит в небесном огне.

– Да-да, – пробормотал раввин. Он поднялся и пошел к двери. Уже взявшись за ручку, реб Хаим повернулся к Алтеру-Залману.

– Скажите-ка, реб Алтер, а что случится, если Судья Праведный, да будет Он Благословен, не сочтет Нотэ-Зисла виновным? Ведь обращение в Суд в любом случае не может остаться безответным? Поднятая розга должна опуститься. На кого же опустится она в этом случае?

Реб Алтер не ответил, а реб Хаим больше не спрашивал.

На тридцатый день после того страшного вечера Алтер-Залман проснулся в прекрасном расположении духа. Поднявшись с постели, он по обыкновению взялся за молитвенные принадлежности. Наложив тфилин и завернувшись в талес, он раскрыл на привычном месте Сидур и принялся вполголоса читать, раскачиваясь всем телом.

Но вдруг остановился. Неприятный холодок пробежал по его телу. Видимо, не вполне проснувшись, реб Алтер-Залман перелистал на несколько страниц больше, чем следовало, так что Сидур раскрылся не на утренней молитве, а на той, которую читают в случае, если в доме покойник.

Ошибка смутила Левина и немного испортила настроение. Он быстро перелистнул молитвенник назад и вновь зашевелил губами.

И вновь остановился. Неведомыми путями, но Сидур вновь оказался открыт все на той же скорбной молитве.

Крупная дрожь пробила Алтера-Залмана Левина. Талес соскользнул с его плеч, ремни тфилин на голове и левой руке сами собою развязались. Кожаные коробочки упали на пол с коротким сухим стуком.

Не замечая этого, реб Алтер-Залман Левин лихорадочно листал толстую квадратную книгу до тех пор, пока с все возрастающим смятением не убедился, что на всех ее пятистах сорока страницах напечатана одна и та же молитва – молитва скорби, читающаяся, когда в доме есть покойник.

И тогда он внезапно успокоился. Он раскрыл молитвенник – теперь не нужно было ничего искать – и принялся читать звучным сильным голосом:

– Господь, Бог наш, Бог Авраама, Ицхака и Якова… – пока не дочитал до конца.

Сказав же: «Омен», – реб Левин вдруг почувствовал сильнейший жар, шедший откуда-то сверху. Он поднял голову и увидел, что потолка над ним нет. Вместо потолка над его головой вращался с увеличивающейся скоростью сгусток пламени ослепительно-белого цвета – настоящий огненный смерч.

Как зачарованный смотрел Алтер-Залман Левин на этот губительный свет – даже тогда, когда глаза его не выдержали силы сияния.

А потом огненная розга хлестнула по нему, пылающий огонь охватил тело, и Алтер-Залман Левин вспыхнул огромным сгустком бело-голубого пламени, разом превратившись в живой факел. Огонь перекинулся на стены дома, и вскоре на окраине местечка взметнулся вверх мощный огненный столб – будто в недрах земли аккурат под домом «безумного литовца» пробудился вулкан. Погасить пламя яворичане не смогли, оно улеглось само лишь после того, как дом и все, что было в его стенах, обратилось в пепел.

И вот что удивительно: сколько потом ни искали в развалинах сгоревшего дома останки безумного Алтер-Залмана Левина – ничего не смогли найти. Раввин Хаим-Лейб старался найти книгу мученика и мудреца Шлоймэ бен-Элиягу, которую читал в злосчастный вечер покойный реб Алтер. Но книга та загадочная сгорела без следа вместе со всем содержимым старого дома. Упоминаний же о ней у других мудрецов и законоучителей Хаим-Лейб не нашел. О самом Шлоймэ бен-Элиягу и о его мученической кончине писали многие – рассказывая о тех страшных годах. Но никто и никогда не говорил о книге, которую нашел в прикарпатской деревне реб Алтер. Может, и не было вовсе той книги, а было лишь безумие несчастного «литовца», которое ее породило. Кто может сказать, видел ли Хаим-Лейб книгу или только поврежденный переплет? Может, все страницы ее существовали лишь в воспаленном мозгу Алтера-Залмана?

Еще удивительнее оказалось то, что рабби Хаим-Лейб нашел-таки молитвенник портного, причем саму книгу огонь почти не тронул. Только на тисненом переплете остались странные глубокие черные следы, напоминавшие по форме отпечатки человеческих ладоней. Как ни старался раввин, ему так и не удалось очистить от них Сидур. И похоронил он молитвенник бережно, как положено хоронить священные книги.

На вопросы яворицких евреев – что же, по его мнению, произошло в доме «литовца», отчего случился такой страшный и странный пожар, – рабби Хаим-Лейб не отвечал. Особенно часто спрашивали о том девять «хасидов Алтера». Нужно сказать, что чувствовали они свою вину – смутную, не выговариваемую вслух, но все-таки жившую в них и заставлявшую по вечерам, перед сном сжиматься их сердца. И приходили они в синагогу, обращались к рабби Хаиму-Лейбу с робкими вопросами – мол, что же там случилось, в доме реба Алтера, не поджег ли хулиган какой? Ведь не может огонь от пожара быть столь сильным, чтобы испепелить человека без следа, ведь правда, реб Хаим? И рабби Хаим-Лейб кивал головой – мол, правда, не бывает такого.

– Так что же там было? – допытывались менакер Зисл, и плотник Шмельке, и портной Фишель, и возчик Мендель, и еще пять человек, имен которых ныне не помнят.

И рабби Хаим-Лейб разводил руками – мол, не знаю, друзья мои, понятия не имею, даже представить себе не могу.

На самом деле он сразу понял: Высший Суд рассмотрел жалобу Алтера-Залмана Левина на Нотэ-Зисла Гринбойма. И выслушал требование Алтера-Залмана о наказании Нотэ-Зисла огненной розгой. И Высший Судья взял в руку огненную розгу, чтобы наказать преступника. Но не признал таковым Нотэ Гринбойма, ибо можно ли любовь считать преступлением? Вот потому-то огненная розга, поднятая крепкой рукой Судьи Праведного, опустилась не на Нотэ Гринбойма, а на жалобщика, который оказался клеветником. И вспыхнул ослепительным белым пламенем реб Алтер, когда коснулась его души огненная розга Всевышнего.

Но реб Хаим никому и никогда этого не рассказывал. Даже Рохле, которая вскоре вернулась в Яворицы вместе с молодым мужем Нотэ-Зислом Гринбоймом. Молодожены построили новый дом и жили в нем долго и счастливо – насколько это возможно в еврейском местечке.

БАЛЛАДА О КОЭНЕ И ВДОВЕ

 
Это было на западе Польши
В незапамятные времена.
Шесть веков – или, может быть, больше,
Пронеслись – за волною волна…
То ли ветер шумит перелеском,
То ли шепчет чуть слышно трава:
Жили-были в местечке еврейском
Сендер-коэн и Рейзел-вдова.
 
 
Слух прошел по местечку весною,
Повторяли не раз и не два:
«Скоро Сендеру станет женою
Молчаливая Рейзел-вдова».
И тогда отворачивать взоры
Стали добрые люди от них.
Пересуды пошли, разговоры —
И к раввину явился жених:
 
 
«Рабби Ицхак, решил я жениться,
И невеста скромна и тиха.
Полюбил я вдову, не девицу!
Чем же эта невеста плоха?!»
Рабби холоден был и спокоен.
Он ответил, таллит теребя:
«Ты – потомок священников, коэн,
И запретна она для тебя!
 
 
То ль злонравие мужа причиной,
То ли так уж сложилось само,
Но супруг перед самой кончиной
Подписал разводное письмо.
И свидетели были в народе,
И письмо получила жена,
И выходит, что Рейзел в разводе,
Потому и запретна она!»
 
 
И воскликнул тогда Сендер-коэн:
«Коли так ты ведешь разговор,
Коль закон твой бездушно устроен,
Мы пойдем в христианский собор!»
…Шли к собору при полном молчанье.
Город будто от страха застыл.
Перед самым началом венчанья
Им дорогу раввин преградил.
 
 
«Откажитесь от этого плана,
Не пытайтесь нарушить закон.
Каждый грех – для Создателя рана,
Покарает ослушника Он!»
Только взгляда он был удостоен.
Им казались пустыми слова.
Не послушал его Сендер-коэн
Не послушала Рейзел-вдова.
 
 
И послышались грома раскаты,
Был нарушен небесный покой.
В ожидании страшной расплаты
Души полнились смертной тоской,
И взметнулось подземное пламя,
И в колодце вскипела вода,
И разверзлась земля под ногами,
И сошлась, не оставив следа!..
 
 
…Наказание или награда?
Ведь разлуки не дал им Господь:
В небесах или в сумраке ада
Стали двое – единая плоть?..
Но танцуют беззвучно пылинки
В серебристом сияньи луны.
…А у Рейзел глаза – словно льдинки,
Так прозрачны и холодны.