Текст книги "Похищенная"
Автор книги: Чеви Стивенс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)
Мама сказала:
– Энни, тебе действительно необходимо думать об этом. Времени у тебя не так уж много. – Лицо ее стало озабоченным. – Ты никогда не ходила в колледж или университет. Продажи – это практически единственное, что ты умеешь делать, но попробуй продать что-то сейчас, когда окружающие видят в тебе жертву насилия… А эта бухгалтерия для Люка? На сколько времени это затянется?
Я вспомнила звонок одного кинопродюсера за несколько дней до этого. Прежде чем я успела повесить трубку, она сказала:
– Я понимаю, что вас уже тошнит от людей, которые вас донимают, но обещаю, что если вы выслушаете меня несколько минут, а потом скажете «нет», я никогда больше не позвоню.
Что-то в ее голосе задело меня, и я сказала, чтобы она продолжала.
Она изложила мне свое видение того, как я могла бы внести ясность и сделать так, чтобы моя история смогла помочь женщинам по всему миру. Потом она сказала:
– Что вас удерживает? Возможно, если вы расскажете мне, чего боитесь, я смогу сообразить, как нам с этим справиться.
– Простите, вы можете со мной говорить, но делиться своими доводами мы не договаривались.
Тогда она продолжила, и было такое впечатление, что она точно знает, что меня тревожит и что я хочу от нее услышать, – она даже рассказала мне, что я могу получить право утверждения окончательного сценария и подбора актеров. Еще она сказала, что этих денег мне хватит на всю жизнь.
– Мое решение по-прежнему «нет», – сказала я, – но если что-то изменится, я позвоню вам первой.
– Надеюсь, что так оно и будет. А также надеюсь, что вы понимаете – у этого предложения есть срок действия…
Она была права, и мама моя тоже права. Если ждать дальше, то можно в конце концов упустить и время, и деньги. Но для себя я еще не поняла, что хуже: дождаться, пока все рухнет, как предсказывает мама, или все же послушаться ее совета.
Мама перевела взгляд с меня на телевизор и сделала еще глоток вина. Я спросила:
– Это ты дала той продюсерше мой номер?
Ее рука с бокалом замерла на пути ко рту, а лоб напряженно наморщился.
– А что, тебе кто-то звонил?
– Ну да, поэтому я и спрашиваю. А номера моего в справочнике нет.
Она неопределенно пожала плечами.
– У этих людей свои способы получения информации.
– Не нужно говорить ни с кем из них, мама. Прошу тебя.
Она на мгновение задержала на мне взгляд, а потом откинула голову на спинку дивана.
– Я знаю, что была строга с вами, девочки, но это только из-за того, что мне хотелось, чтобы у вас было больше, чем было у меня. – Я ждала, чтобы она продолжила, Но она только показала рукой с бокалом в сторону телевизора. – Помнишь, как я разрешала вам с Дэйзи подольше не ложиться спать, чтобы смотреть вот это?
Только теперь я поняла, что она внимательно смотрит анонс «Унесенных ветром» – своего любимого фильма.
– Конечно. Ты тоже сидела вместе с нами, и тогда мы все вместе спали в гостиной.
Она улыбнулась этому воспоминанию, но лицо ее было печальным.
– Его начнут показывать через час. Если ты больна, я могла бы остаться с тобой на ночь.
– Ой, даже не знаю. Я встаю около семи и отправляюсь на пробежку, а ты…
Она снова отвернулась к телевизору. То, как она быстро переключила свое внимание, оказалось больнее, чем я могла бы предположить.
– О’кей, конечно, в компании мне будет веселее. Да и глупо, наверное, бегать в таком состоянии.
Она улыбнулась и похлопала мою ногу под одеялом.
– Тогда, Мишка Энни, я остаюсь.
Она стащила подушки с другого дивана и принялась устраивать себе постель на полу посреди гостиной. Когда она спросила, где у меня еще одеяла, щеки ее были розовыми от возбуждения, и я подумала: что за черт, с чего бы это? Но угроза провести еще одну ночь без сна в шкафу в прихожей, мучаясь вопросом, почему взломщик ничего не взял, подавила эту мысль.
Этой ночью, после того как мама отослала заехавшего за ней Уэйна домой одного, после того как мы под «Унесенные ветром» съели попкорн, печенье «Мишка Энни» и мороженое, мама тихо отключилась, прижав свое маленькое тело к моей спине и подоткнув колени в выемку под моими коленями. Ее дыхание щекотало мне спину, она закинула на меня руку, а я, глядя на ее маленькую ладонь, касавшуюся моей кожи, вдруг поняла, что это первый раз после моего возвращения с гор, когда я позволила кому-то находиться в таком близком физическом контакте с собой. Я отвернулась в сторону, чтобы она не почувствовала у себя на руке моих слез.
Только подумайте, док: каждый раз, когда я говорю о своей маме что-то плохое, я сразу же чувствую острую необходимость перечислить все ее хорошие качества – моя версия приметы «постучать по древу, чтобы не сглазить». На самом-то деле мама вовсе не плохая, но в этом и состоит проблема. Было бы намного легче, если бы я могла просто ненавидеть ее, потому что после редких моментов проявления ее любви все остальное время мне приходится гораздо труднее.
Сеанс восемнадцатый
– По дороге к вам в офис я проходила мимо щита объявлений, и внимание мое привлек плакат одного концерта. Я начала просматривать эту афишу, – просто чтобы остановиться и отхлебнуть кофе из стаканчика, – когда заметила выглядывающий из-под нее край листовки. Что-то в ней показалось мне знакомым, и я вытащила ее. Черт бы меня подрал, док, это была листовка с моей фотографией – с моим лицом – и надписью «Разыскивается риэлтор». Я стояла, уставившись на этот листок, пока мне на руку не упала капля: я даже не заметила, что плачу.
Возможно, мне следовало бы развесить свои собственные листовки: «По-прежнему в розыске». Это улыбающееся лицо принадлежало той женщине, какой я была раньше, а не той, кем стала теперь. Эту фотографию, должно быть, дал им Люк: он сделал ее наутро после нашего первого проведенного вместе Рождества. Он только что вручил мне великолепную поздравительную открытку, и я улыбалась ему, счастливая до невозможности…
Рука моя тряслась так, будто в ней был кусок льда, а не стаканчик теплого кофе.
Сейчас эта смятая листовка валяется в мусорном баке рядом с вашим офисом, но я до сих пор испытываю горячее желание вернуться и вытащить ее оттуда. Бог знает, что я собираюсь с ней сделать.
Теперь, когда первый шок после увиденной на улице фотографии уже улегся, я действительно хотела бы поговорить о том, что произошло, когда я наконец села и, как вы советовали, составила список всех людей в своей жизни. Да, фройляйн Фрейд, я на самом деле решила запустить на пробу одну из ваших идей. Блин, мне необходимо что-то делать, я не могу просто сидеть и тихо сходить с ума после этого взлома.
В голове у меня постоянно крутится одна и та же страшилка, какой-то самозапугивающий саундтрек примерно такого содержания: «Твоя машина стояла на подъездной аллее, так что взломщик должен был видеть, что вы с Эммой ушли. Сколько времени он следил за домом? Дни, недели, месяцы, а может и до сих пор? А что, если это не взломщик?»
Следующий час после этого я убеждаю себя, что я полная идиотка: копы правы, это просто случайность, какой-то тупой взломщик, распсиховавшийся, когда сработала сигнализация. Но потом шепот в голове возобновляется: «Кто-то и сейчас продолжает за тобой следить. Стоит тебе на секунду расслабиться, и он доберется до тебя. Ты не должна доверять никому».
Как я уже сказала, мне просто нужно что-то делать.
Начав с самых близких мне людей, – Люка, Кристины, мамы, Уэйна, каких-никаких родственников типа Тамары, ее брата Джейсона, тети Вэл и ее мужа Марка, – я оставила напротив каждого имени место для причин, по которым они могли бы желать мне зла, чувствуя себя при этом полной идиоткой, потому что, разумеется, вписать туда мне было нечего.
Далее я двинулась вниз по списку к другим людям, которых я могу чем-то злить, – бывшим клиентам, бывшим сотрудникам, бывшим бой-френдам. Против меня никогда не выдвигали исков через суд, и единственным риэлтором, кто мог бы иметь на меня зуб, был некий засекреченный агент по недвижимости, с которым мы конкурировали в борьбе за один и тот же проект как раз перед моим похищением. И хотя я разбила это неизвестное мне сердце, я никогда не делала ничего такого, за что мне можно было бы так отомстить по прошествии большого промежутка времени. Я выписала даже парочку бывших подружек Люка – одна из них вешалась на него, еще когда мы с ним только начали встречаться, но, черт побери, она уехала в Европу задолго до моего похищения. Я также внесла туда Выродка, а потом напротив его имени написала «мертв».
Я сидела за столом, тупо уставившись на нелепый список с пометками в правом столбике типа «получила заказ, который хотел получить кто-то другой», «продала чей-то дом недостаточно быстро», «не вернула кому-то CD», но когда пробовала представить себе кого-то из этих людей следящим за моим домом или взламывающим дверь, чтобы «добраться» до меня, то только качала головой, сокрушаясь бредовости этих мыслей.
Ну конечно, это был случайный взломщик, вероятно, какой-нибудь малолетний наркоман, который искал что-то, на что можно было купить следующую дозу, и он уже больше никогда сюда не придет, потому что знает, что у меня стоит сигнализация.
Блин, как бы глупо я себя ни чувствовала, составляя этот список, я все же рада, что сделала это. По крайней мере, в ту ночь я хотя бы спокойно спала в своей постели. И ко времени, когда в субботу после обеда Люк приехал ставить мне бухгалтерскую программу, я уже была готова к этому настолько, насколько это вообще возможно.
Стараясь одеться небрежно, но не неряшливо, я порылась в коробке с одеждой от Кристины и нашла там какие-то свободные бежевые штаны с большими накладными карманами и сиренево-голубую футболку. Какая-то часть меня порывалась снова нацепить тренировочный костюм для бега и опять перевернуть в доме все вверх дном, но когда я посмотрела на себя в зеркало, то уже не возражала против того, что там увидела.
Я так и не собралась сходить в парикмахерскую, так что просто вымыла волосы и зачесала их назад. Наконец-то я немного набрала в весе – никогда не думала, что это может быть хорошо! – и лицо мое немного округлилось.
Я колебалась, не сделать ли макияж, – мама принесла мне в больницу целый пакет всякой косметики, – но ни по цвету, ни по названию производителя мне там ничего не понравилось. Как бы там ни было, но, хотя у меня в ушах уже не звучали слова Выродка насчет того, что макияж – это исключительно для шлюх, я все равно не могла заставить себя привлекать столько внимания к собственному лицу. Я остановилась на увлажняющем лосьоне, светло-розовом бальзаме для губ и туши для ресниц. Возможно, я и не выглядела так хорошо, как раньше, но до этого было определенно хуже.
Зато Люк, когда я открыла ему дверь, выглядел просто потрясающе. Он, видимо, приехал прямо с работы, потому что на нем были черные парадные брюки и темно-оранжевая рубашка, которая так шла к его теплого оливкового цвета коже и карим глазам с янтарными прожилками.
Тут же подскочила Эмма и принялась вертеться у его ног. Я едва слышно ответила на его «Привет» и отступила в сторону, чтобы он мог войти. Мы в замешательстве стояли в прихожей. Он поднял руку, словно хотел коснуться меня или притянуть к себе, чтобы обнять, но потом опустил ее. И меня это не удивило, принимая во внимание мою реакцию последние два раза, когда он пытался дотронуться до меня.
Он нагнулся, чтобы погладить Эмму.
– Она классно выглядит. Я думал взять с собой Дизеля, но потом решил, что будет слишком много беспорядка.
– Я не инвалид, могу и убрать, – сказала я, обращаясь к его макушке.
– Никто этого и не говорит. – Не разгибаясь, он поднял голову, встретился со мной взглядом и улыбнулся. – Ладно. Так что, посмотрим на эту программу? Кстати, ты и сама выглядишь здорово.
Я внимательно посмотрела на него, чувствуя, как щеки мои наливаются краской. По лицу его расползлась широкая улыбка. Я развернулась так резко, что чуть не упала через Эмму, и сказала:
– Пойдем ко мне в кабинет.
Следующий час пролетел за тем, что он показывал мне, как устанавливается программа, после чего мы вместе прошлись по всей системе. Я вообще люблю учиться чему-то новому, и мне нравилось, что у нас есть на чем сосредоточиться помимо друг друга, – мне было довольно непросто приспособиться к тому, что он сидит совсем рядом со мной. Он как раз объяснял мне какой-то важный раздел, когда я вдруг выпалила:
– Помнишь тот раз, когда ты увидел меня в магазине? Я видела тебя с девушкой. И именно поэтому торопилась уйти.
– Энни, я…
– А когда я увидела тебя там, в больнице, ты был таким жутко добрым ко мне, с этими цветами, с этим плюшевым золотистым ретривером, но тогда я просто не могла этого вынести – ни тебя, ничего. После этого я попросила медсестру сказать тебе, что ко мне пускают только родственников и полицейских. Я ненавидела себя за это, ты был таким милым, ты всегда был таким милым, а я такая…
– Энни, в тот день, когда тебя похитили… в общем, я опоздал к тебе на ужин.
Ага, вот это новость.
– Ресторан был перегружен, и я потерял чувство времени. Я даже не перезвонил тебе, когда закончилось время, когда ты должна была находиться в этом выставленном на продажу доме, как делал это обычно, а когда я с опозданием на полчаса наконец позвонил уже по дороге к тебе домой и ты не взяла трубку, я решил, что ты на меня злишься. А когда перед твоим домом не оказалось машины, я подумал, что ты застряла с клиентами, поэтому поехал домой и принялся ждать. И только после того как ты не отвечала на мои звонки в течение следующего часа, я отправился туда, где, как ты говорила, находится твой дом на продажу… – Он глубоко вздохнул. – Господи, когда я увидел твой автомобиль на дорожке, а потом нашел все твои вещи на стойке в кухне… я сразу же позвонил твоей маме.
Выходит, это мама заставила копов отнестись к этому серьезно. Она встретила Люка в участке, убедила дежурного сержанта, что я никогда бы не подвела своего парня, и оказалась в доме, когда копы обнаружили мою сумочку в шкафу, где я всегда держу ее для сохранности. Поскольку следов борьбы нигде не было видно, вначале главным подозреваемым стал Люк.
– Через несколько недель я начал почти каждый день оставаться в ресторане после работы и пить.
– Но ты ведь никогда…
– Тогда я совершил много всяких глупостей, поступков, которых раньше никогда бы не сделал…
Я так и не поняла, о каких глупостях он говорит, но он был таким красным и смущенным, что я сказала:
– Не терзай себя. Ты справился с этим лучше, чем, вероятно, сделала бы это я. Ты и сейчас много пьешь?
– Через несколько месяцев я понял, что уже начинаю зависеть от выпивки, поэтому бросил. К тому времени большинство окружающих уже считали, что тебя нет в живых. Я так не думал, но все вокруг вели себя так, будто тебя уже точно никогда не найдут, и я часто злился на тебя. Я знал, что это идиотизм, тем не менее в каком-то смысле винил в этом тебя. Я тебе не говорил, но мне никогда не нравилось, когда ты делала открытые показы своих домов, – поэтому я обычно и звонил тебе после окончания. Ты была такая доброжелательная, и мужчины могли это неправильно истолковать.
– Но это была моя работа, Люк. Ты же ведешь себя доброжелательно в ресторане…
– Но я ведь парень, и, знаешь, у меня есть возможность за себя постоять. В общем, я немного потерял голову.
Эмма сунула между нами голову и этим сняла возникшее напряжение. Мы погладили ее, потом я спросила, где ее мячик, и она убежала.
– С девушкой, с которой ты меня видела, мы встречались пару раз, но заканчивалось это тем, что я начинал говорить о тебе и о случившемся… И я понял, что не готов к новым отношениям. Все, что я пытаюсь сказать тебе, Энни, это то, что я в таком же смятении, как и ты, – и что мы оба изменились. Но я точно знаю, что ты мне по-прежнему небезразлична и я по-прежнему хочу быть с тобой. Мне очень жаль, что я мало чем могу тебе помочь. Раньше ты говорила, что чувствуешь себя со мной в безопасности.
Он печально улыбнулся.
– Я и вправду чувствовала себя в безопасности с тобой, но теперь никто не может вернуть мне это чувство. Я должна добиться этого сама.
Он кивнул.
– Я понимаю.
– Вот и хорошо. А сейчас не мог бы ты помочь мне разобраться с этой чертовой программой?
Он расхохотался.
Примерно минут через двадцать мы с этим закончили, и, пока я раздумывала, не пригласить ли его остаться на обед, Люк сказал, что ему пора возвращаться в ресторан. Уже в дверях он сделал шаг ко мне, потом вопросительно приподнял брови и совсем немного – руки. Я качнулась ему навстречу, и он обнял меня. Минуту я чувствовала себя в ловушке, мне хотелось вырваться, но потом я уткнулась носом в его рубашку и вдохнула запахи его ресторана – орегано, свежеиспеченного хлеба, чеснока. Его запах напоминал длинные застолья с друзьями, где очень много вина и смеха, у него был запах счастья.
– Я действительно был очень рад увидеть тебя, Энни, – шепнул он мне в волосы.
Я кивнула и, пока мы медленно отодвигались друг от друга, не поднимала глаз, чтобы скрыть выступившие слезы. Потом я думала о том, остался бы он на обед, если бы я позвала, и разочарование уравновешивалось чувством облегчения, что он все-таки и не отказался. Раньше я замечательно быстро принимала решения, но с тех пор как я убила Выродка, я постоянно живу в бесконечных сомнениях. Помню, я где-то читала, что если у вас есть птица, которая долго живет в клетке, она не вылетит из этой клетки, даже если вы не закроете дверцу. Раньше мне было это непонятно.
Я заснула на кровати, на которую упала, после того как убила Выродка, и разбудила меня ритмичная пульсация в груди – это из нее продолжало сочиться молоко. Первая моя мысль после пробуждения была о ключах, которые я держала в руке. Я так крепко сжимала их во сне, что на ладони остался след. Не сразу сообразив спросонья, почему ключи у меня в руке, и испугавшись, что Выродок может поймать меня с ними, я выронила их. Они, звякнув, упали на кровать, и этот звук вернул меня к действительности. Он был мертв. Я убила его.
Мне ужасно хотелось в туалет, пописать, но я сверилась с часами и увидела, что нужно подождать еще десять минут. Когда я все-таки попробовала сделать свои дела, мочевой пузырь словно заледенел. А через десять минут – никаких проблем.
По пути обратно на кровать моя нога случайно задела детское одеяло, висевшее на корзинке. Я подхватила его и прижала к лицу, вдыхая последние следы ее запаха. Моя дочка по-прежнему была где-то там, на улице – одна. Я должна была ее найти.
Я надела белое платье и сунула в лифчик тряпки, смоченные холодной водой. Нацепив на ноги какие-то тапочки, я пошла к реке и обследовала ее берег, идя в обоих направлениях, пока не упиралась в густой лес или отвесные скалы. Порой я замечала светлый валун размером с младенца, и у меня перехватывало дыхание, пока я не подходила ближе. При виде куска ткани, зацепившейся за дерево посреди реки, я едва устояла на ногах и пошла к нему вброд, но потом поняла, что это просто тряпка. Когда мне не удалось найти каких-то признаков ее пребывания у реки, я тщательно обследовала всю поляну, метр за метром, в поисках следов разрытой земли, но так ничего и не обнаружила.
Я даже перерыла руками мягкие грядки огорода, окружавшего хижину, – я вполне допускала, что этот больной на голову негодяй мог закопать ее там, где мы выращивали для себя овощи, – а потом залезла под крыльцо. Ничего. Единственным местом, где я еще не искала, оставался сарай.
Летнее солнце грело металлические стены сарая все утро, и, когда я открыла дверь, в лицо мне тошнотворной волной ударил смрад уже начавшей разлагаться плоти. Я схватила со скамейки пахнувшую бензином тряпку и поднесла ее к лицу. Потом, стараясь дышать через рот, я на цыпочках прошла мимо тела. Рой мух, попавших сюда накануне вместе с трупом, жужжал вокруг закрывавшего его брезента, словно работающий генератор.
Дрожащими руками я вытащила все из морозильной камеры. Ее там не было, а на полках в сарае лежали только фонари, аккумуляторы, керосин и веревки. Я обнаружила люк на лестницу в подвал под полом, и пахнувший оттуда влажный запах показался мне свежим по сравнению со зловонием смерти наверху. Внизу оказались консервы, домашняя утварь, аптечка первой помощи, какие-то коробки, а в банке из-под кофе – скрученные в рулон деньги, перевязанные розовой резинкой для волос. Я надеюсь, что резинка эта не принадлежала какой-нибудь девушке, тоже пострадавшей от него. Денег там было немного, и я решила, что у него должно быть еще где-то припрятано. Кошелька его я не нашла: его не было ни в карманах, откуда я доставала ключи, ни во всех этих шкафах в хижине – впрочем, я никогда не видела у него кошелька. Один из ключей пока не подошел ни к одному из замков, и я надеялась, что это ключ от спрятанного где-то фургона, а кошелек находится в нем.
В деревянном ящике я нашла ружье, пистолет и патроны и уставилась на все это. Я не видела пистолет, которым он угрожал мне в самый первый день, чувствовала только, как он упирается мне в спину, а потом видела его рукоятку, торчавшую у Выродка из-за пояса. По сравнению с ружьем пистолет казался таким маленьким, но мне были ненавистны они оба. Одно убило моего селезня, а с помощью второго меня силой отправили в этот ад. Рука моя автоматически коснулась места на пояснице, куда упиралось тогда дуло. Я закрыла ящик и засунула его за какие-то другие.
Каждый раз, открывая новый ящик, я боялась, что могу найти там тело своего ребенка, аккуратно спрятанное подальше и снабженное надписью «Неудачная проба». Но в последней коробке лежал мой желтый костюм, все мои фотографии и объявления из газет. Я открыла крышку, уловила аромат своих духов и прижала мягкую ткань к лицу. Я примерила жакет поверх платья, и почувствовала какую-то неловкость, как будто надела вещи мертвой девушки. Я оставила костюм в коробке, прихватила только свой снимок, который, думаю, был взят в моем офисе, после чего снова выбралась на солнечный свет.
Единственной не обследованной территорией оставался лес, поэтому, попив холодной воды, я уложила в старый рюкзак, который нашла в подвале, аптечку, протеиновые плитки и термос с водой. Я уже хотела идти, когда заметила фото, лежавшее на кухонной стойке рядом с одеялом моей дочки и одним из ее комбинезончиков. Я добавила все это к своему набору сокровищ в рюкзаке.
Вскоре после того как я вошла в лес справа от хижины, плеск реки и щебетание птиц постепенно стихли, и единственными звуками остались мои шаги, приглушенные мягким ковром хвои, укрывавшей землю. Всю вторую половину дня я провела, преодолевая поваленные деревья, раскапывая землю при малейшем намеке на холмик и постоянно принюхиваясь в поисках запаха тления. При этом я старалась не удаляться от хижины дальше чем на пятнадцать минут ходьбы.
Наконец я обнаружила узкую тропинку на краю поляны, уходившую в лес. Она совсем заросла вереском и папоротником, и ее можно было различить только по старым затертым зарубкам на деревьях. Некоторые из них, высоченные пихты Дугласа, были несколько футов в обхвате, и стволы их поросли укрыты мхом. Так что я, похоже, все-таки находилась на острове Ванкувер.
Я в последний раз оглянулась на поляну и попросила, что если небеса действительно есть, – еще никогда в жизни мне так не хотелось, чтобы это было правдой, – то пусть мой ребенок окажется там вместе с папой и Дэйзи.
Двигаясь по этой колее, я заметила вдали разрыв в линии деревьев, а еще через пять минут вышла из леса на старую гравийную дорогу. Судя по рытвинам и отсутствию следов от шин, ею уже некоторое время никто не пользовался. Через несколько метров насыпь немного снижалась справа.
Направившись туда, я обнаружила начало другой дороги, которая ответвлялась от главной. Выродок должен был прятать фургон где-то неподалеку от хижины, поэтому я решила идти по ней. Дорога эта была неширокой, и, если ехать мимо, ее можно было вообще не заметить. Через время она поворачивала и шла параллельно главной дороге на расстоянии примерно метров в шесть.
Чуть дальше по дороге я наткнулась на маленькую белую косточку, и ноги мои остановились вместе с сердцем. Я обследовала землю вокруг сантиметр за сантиметром и поняла, что эта кость слишком большая для моего ребенка, а через несколько метров чуть не упала, споткнувшись о скелет оленя.
Я шла по дороге, пока она не уперлась в стену из сухого кустарника и веток. За ней поблескивало что-то металлическое. Дрожащими руками я растащила завал. Передо мной была задняя дверца фургона.
При быстром осмотре бардачка я не нашла бумажник, документов на машину и даже карты. Взглянув между сиденьями в полумрак задней части фургона, я заметила свернутую в клубок ткань и схватила ее. Это было серое одеяло. То самое, которое он использовал, когда похищал меня.
Ощущение грубой шерстяной материи под пальцами в сочетании с запахом самого фургона освежили мои воспоминания. Я отшвырнула одеяло, словно обожглась, и развернулась на сиденье. Стараясь не думать, что произошло там, сзади, я сконцентрировалась на том, чтобы повернуть ключ зажигания. Но ничего не произошло.
Я затаила дыхание. «Пожалуйста, заведись, пожалуйста, заведись…» Я снова повернула ключ. Ничего. В душном фургоне тело мое обливалось потом, ноги в местах, где платье задралось, прилипали к обивке сидений. Упершись головой в горячий руль, я сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, и заглянула под капот. Там я заметила отсоединенный провод аккумулятора, поставила его на место и снова попробовала запустить двигатель. На этот раз он завелся с пол-оборота, и из радиоприемника загремела музыка кантри. Я так давно не слышала ничего подобного, что расхохоталась. Когда мелодия закончилась, я расслышала слова диджея: «…наступает час без рекламы». Никаких подсказок относительно того, где я нахожусь. А когда я попыталась поймать другую станцию, ручка настройки свободно прокручивалась в любую сторону.
Я включила заднюю скорость, проехала, сминая молодую поросль, по узкой дорожке и выскочила на главную дорогу. Ее давно не ремонтировали, и мне потребовалось какое-то время, чтобы спуститься с гор. Примерно через полчаса под колесами появилась мостовая, а еще через двадцать минут дорога выровнялась.
Наконец я почувствовала знакомый воздух океана с примесью запаха серы с местного целлюлозного завода и въехала в маленький городок. Остановившись под красный свет на перекрестке, я заметила слева от себя кафе. Через открытое окно машины доносился аромат жареного бекона, я вдыхала его с наслаждением и тоской. Выродок никогда не давал мне бекон, говоря, что от него я буду толстой.
Мой рот наполнился слюной, когда я увидела, как какой-то пожилой мужчина, сидевший в кафе у окна, сунул в рот аппетитный кусок мяса, быстро его прожевал и взял еще один. Я хотела бекон, полную тарелку, – ничего больше, только ломтики бекона. Я буду жевать каждый кусочек очень медленно, наслаждаясь его соленым и одновременно немного сладковатым соком. Большой кусок бекона назло тебе, Выродок!
Старик вытер жирные руки об рубашку. Голос Выродка у меня в голове тут же шепнул: «Ты же не хочешь выглядеть по-свински, верно, Энни?»
Я отвела глаза от кафе. На другой стороне улицы находился полицейский участок.
