Текст книги "Похищенная"
Автор книги: Чеви Стивенс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)
Трясясь от ярости, я наклонилась над его телом и крикнула:
– Получай, ненормальный придурок!
В лесу вокруг нас стояла тишина.
Оставляя красный след на белокурых волосах, кровь текла по его голове и капала на сухую землю – кап, кап, кап, потом перестала течь.
Я ждала, что сейчас он обернется и ударит меня, но секунды текли, превращаясь в минуты, мой зашкаливающий пульс постепенно успокоился, и я в конце концом смогла сделать несколько глубоких вдохов. Рана не расколола ему голову, нет, но светлые кудри вокруг острия топора – до половины вошедшего в его череп – представляли собой блестящую багровую массу, и часть волос попала глубоко в порез. Какая-то муха села и принялась ползать вокруг раны, потом появились еще две.
На ослабевших ногах я пошла в хижину, крепко обнимая себя руками за плечи. Мои глаза были загипнотизированы зрелищем рукоятки топора, торчавшей в небо, и кровавой лужей вокруг его головы.
Добравшись до хижины, я сорвала пропитанное потом платье, а потом включила душ, пока вода не стала такой горячей, что почти обжигала мою кожу. Отчаянно дрожа, я села в ванну, подтянула колени к подбородку и крепко обхватила их руками, чтобы сдержать судорожные сокращения мышц. Вода потоками лилась на мою склоненную голову, словно в каком-то обряде яростного духовного очищения, а я сидела, раскачиваясь из стороны в сторону, и пыталась осмыслить то, что только что сделала. В моей голове не укладывалось, что он действительно умер. Чтобы убить такого человека, необходима была серебряная пуля, крест, да еще и осиновый кол в сердце. А что, если он все-таки не умер? Мне нужно было пощупать у него пульс. А что, если как раз сейчас он направляется в хижину? Несмотря на лившиеся на меня потоки горячей воды, я содрогнулась.
Ожидая, что он вот-вот может наброситься на меня, я медленно открыла дверь в ванную, и волна пара вырвалась в пустую комнату. Потом медленно подняла платье с пола и надела его через голову. Медленно подошла к двери на улицу. Медленно приложила ухо к холодному металлу. Тишина.
Я попробовала ручку, молясь, чтобы она не захлопнулась, когда я закрывала дверь. Ручка повернулась. Я приоткрыла дверь на несколько сантиметров и выглянула. Его тело оставалось все в той же позе посреди поляны, но солнце уже сдвинулось, и теперь рукоятка топора отбрасывала тень, как солнечные часы.
На согнутых напряженных ногах, готовая в любой момент броситься наутек, я начала подкрадываться к нему. Через каждые пару шагов я останавливалась, прислушиваясь к любому звуку, приглядываясь к малейшему движению.
Когда я наконец добралась до него, тело с подмятыми под него руками показалось мне каким-то неуклюжим, а неловкая поза делала его меньше.
Затаив дыхание, я протянула руку к его шее с противоположной от кровавого ручья стороны и пощупала пульс. Он был мертв.
Я медленно попятилась, села на крыльце в кресло-качалку и попыталась сообразить, каким должен быть мой следующий шаг. В ритме каждого движения кресла в голове моей крутились одни и те же слова: Он мертв. Он мертв. Он мертв. Он мертв. Он мертв.
Жаркий летний день клонился к вечеру, и наша поляна выглядела идиллически. Мягко журчала речка, успокоившаяся после бурных весенних дождей, время от времени слышалось пение птиц – дрозда, ласточки или голубой сойки. Единственным признаком совершившегося здесь насилия было жужжание быстро растущей стаи мух, покрывавших рану и лужу крови. В памяти всплыли его слова: «У природы есть свой план».
Я была свободна, но не чувствовала этой свободы. До тех пор пока мои глаза видели его, он продолжал для меня существовать. Я должна была что-то сделать с его телом. Но что?
Велико было искушение сжечь этого негодяя, но дело было летом, на поляне было очень сухо, и я не хотела, чтобы из-за меня начался лесной пожар. Сделать яму в сухой и плотной земле, чтобы закопать его, было практически невозможно. Но и оставить его просто так я тоже не могла. Даже после того как я убедилась, что он умер, умер окончательно и бесповоротно, сознание мое отказывалось воспринимать тот факт, что он уже не может причинить мне вред.
Сарай. Я могу запереть его в сарае.
Вернувшись к телу, я обшарила его карманы в поиске ключей. Сжав зубы, я схватила его за лодыжки, но тут же бросила, почувствовав тепло его кожи. Я не знаю, сколько времени уходит на то, чтобы тело остыло, – к тому же он лежал на солнце, – но это напугало меня настолько, что я во второй раз проверила его пульс.
Снова взяв его за лодыжки и стараясь не обращать внимания на их тепло, я попыталась оттащить его назад, но смогла сдвинуть только так, что тело соскользнуло с круглого чурбака, а когда оно ударилось о землю, ручка топора, торчавшего у него из головы, закачалась. Я проглотила подкатившую к горлу горечь, повернулась к нему спиной и попыталась потащить его так. Я сдвинула его всего на полметра, когда вынуждена была остановиться и передохнуть, – платье мое было уже влажным, а пот заливал глаза. Хотя сарай был не так и далеко, с таким же успехом он мог находиться на другом конце поляны. Оглянувшись в поисках выхода, я заметила тачку.
Я подкатила ее к телу и взяла себя в руки, набираясь решимости прикоснуться к его коже. Стараясь не смотреть на топор, я схватила его за плечи и сумела вытащить его руки из-под тела. По-прежнему отводя глаза, я подхватила его под мышки и, упершись в землю, едва не упала, пытаясь поднять его, но мне удалось сдвинуть его всего на несколько сантиметров. Расставив ноги, я встала над ним и попробовала приподнять его, держа под грудью, но смогла поднять только на полметра, после чего руки мои начали бешено трястись от напряжения. Он мог бы попасть в тачку, только если бы вдруг ожил и сам забрался туда.
Стоп. Если бы у меня было что-то, на что я могла бы перекатить тело, что-то, что могло бы скользить по земле, тогда я могла бы потащить его. Коврик перед кроватью был недостаточно гладким для этого. Я не заметила возле кучи дров брезента, но он точно должен где-то быть, возможно, в сарае.
Перепробовав пять ключей из огромной чудовищной связки, я сумела открыть висячий замок. На это ушло некоторое время, потому что руки у меня тряслись, как у взломщика на первом деле.
Я почти ожидала увидеть здесь тушу оленя, подвешенную к потолку, но его нигде не было видно, зато на полке над морозильной камерой я нашла оранжевый брезент. Расстелив его рядом с телом, я задумалась над тем, как я собиралась перекатывать его с топором в голове.
Черт! Похоже, придется его как-то вынуть.
Схватившись за рукоятку обеими руками, я закрыла глаза и дернула, но топор даже не шелохнулся. Я попробовала потянуть сильнее, и меня чуть не вырвало от ощущения того, как кости и плоть сопротивляются, не отпуская свою добычу. Это нужно было сделать резко. Упершись ногой в основание его шеи, я зажмурилась, набрала побольше воздуха и выдернула топор. И тут же уронила его и согнулась в приступе рвоты.
Когда желудок успокоился, я присела рядом с телом, с противоположной от кровавой лужи стороны, и перевернула его на брезент. Он упал на спину. Его остекленевшие голубые глаза были устремлены в небо, а от головы на оранжевом брезенте остался широкий кровавый мазок. Лицо уже стало бледным, рот был вяло приоткрыт.
Быстрым движением я закрыла ему глаза – и не из уважения к мертвому, а потому что подумала обо всех тех случаях, когда должна была заставлять себя смотреть в них. И вот теперь я за несколько секунд решила этот вопрос, так что мне больше никогда не придется смотреть в них снова.
Повернувшись к нему спиной, я схватилась за край брезента, склонилась под этим отвратительным грузом вперед и, как бык, потащила его к сараю. Перетащить его через порог оказалось непросто, потому что он начал соскальзывать по брезенту. Мне пришлось подтягивать его, передвигать повыше и заворачивать края брезента, как салфетку. Потом я начала обеими руками толкать его, тянуть и втаскивать в сарай.
Неожиданно его рука выскользнула и коснулась моего колена. Я выпустила из рук брезент, отскочила и стукнулась головой о столб. Было жутко больно, но я была слишком сосредоточена, чтобы обращать на это внимание.
Я затолкала его руку обратно и обернула его брезентом. Я нашла какую-то веревку и связала его ноги и верхнюю часть туловища. Закутывая его, словно заботливая мамочка, я приговаривала про себя, что он больше уже никогда не причинит мне боли. Но ни одна клеточка моего тела не могла в это поверить.
Промокшая от пота, с гулко стучавшим пульсом, с болью во всем теле от физического напряжения, я заперла сарай и пошла в хижину, чтобы напиться. Утолив жажду, я легла на кровать, сжав в руке ключи, и уставилась на его карманные часы, висевшие на связке. Было пять часов – и это было впервые почти за год, когда я точно знала, сколько сейчас времени.
Сначала я ни о чем не думала, просто прислушивалась к тиканью часов, пока стучавшая в висках боль не улеглась. Потом я подумала: «Я свободна. Наконец-то я, блин, свободна».
Но почему я этого не ощущаю?
Я убила человека. Я – убийца. Я такая же, как он.
Все, от чего я избавилась, было всего лишь его тело.
Во время одной из первых пресс-конференций, которые я дала, вернувшись домой, – я по глупости решила, что если с этим побыстрее покончить, то они и в самом деле перестанут звонить и следить за мной из своих фургонов, – один лысый мужик, подняв над головой Библию, нараспев произнес:
– Ты не должна убивать. Ты отправляешься в ад. Ты не должна убивать. Ты отправляешься в ад!
Когда стоявшие рядом люди вытащили его из зала, толпа дружно вздохнула, а потом снова обратила свое внимание на меня. Зажглись огоньки камер, и кто-то сунул мне под нос микрофон.
– Что вы могли бы ответить на это, Энни?
Глянув на толпу и на спину удаляющегося лысого мужчины, продолжающего монотонно бормотать себе под нос, я подумала: «Я и так уже в аду, козел!»
Иногда, док, мне хочется поговорить с мамой обо всех этих вещах, о чувстве вины и стыда, о раскаянии, но насколько я обладаю настоящим талантом взваливать всю вину на себя, настолько же моя мама умеет уклоняться от нее. Это как раз одна из причин, почему я до сих пор не разговаривала с ней после нашей ссоры, да и она тоже не предпринимала таких попыток. Это меня не удивляет, но я почти уверена, что теперь обязательно позвонит Уэйн.
Черт, я чувствую себя в эти дни так одиноко, что готова даже попробовать совместными усилиями провести один из ваших экспериментов под названием «Встречай свои страхи лицом к лицу». Ведь это же так глупо, что я по-прежнему ощущаю себя в опасности. Выродок мертв. Я в безопасности настолько, насколько это вообще возможно. Может кто-нибудь объяснить все это моей психике?
Сеанс семнадцатый
– Знаете, док, хотя вы и даете мне все эти техники, как преодолеть свои страхи или объяснить их, я все равно продолжаю повторять себе, что все это в конце концов уйдет само собой, особенно после того как я столько прочитала обо всех этих невеселых вещах. Но на этой неделе в дом ко мне вломился какой-то придурок.
Вернувшись после утренней пробежки, я застала следующую картину: в доме ревет сигнализация, на дорожке стоит полицейская машина, косяк задней двери выбит, а окно в моей спальне распахнуто. Судя по сломанным веткам кустарника внизу, именно таким образом этот мерзавец и выбрался наружу. Вроде ничего не пропало, и копы сказали, что они мало что могут сделать, пока я не выясню, что у меня действительно украли. Они также сообщили, что недавно по соседству произошла еще пара проникновений в жилище со взломом и в тех случаях они также не нашли никаких отпечатков, как будто от этого мне должно было стать легче.
После того как они разъехались по домам, а мое лихорадочно дергающееся тело успокоилось до периодических одиночных подрагиваний, я направилась к себе в спальню, чтобы переодеться. В коридоре я внезапно остановилась. «Зачем было так рисковать, вламываясь внутрь, если ничего не украдено?» Что-то здесь было не так.
Я медленно обошла весь дом, стараясь думать, как злоумышленник. О’кей, выбил заднюю дверь, поднялся наверх, дальше что? Заскочил в гостиную – каких-то мелких вещей здесь нет, стереоаппаратура и телевизор слишком большие, чтобы по-быстрому прихватить их, особенно если он пришел пешком. Бежать по коридору в спальню, чтобы поискать ценности в выдвижных ящиках?
Я тщательно обследовала каждый из них. Все они были плотно закрыты, а моя одежда аккуратно сложена. В шкафу все висело на своих местах, а дверь была закрыта ровно – иногда одна сторона у нее заедает. Я отступила назад и внимательно оглядела комнату. Корзина, полная одежды, которую я только что вытащила из сушилки, стояла на полу на том же самом месте, большая футболка, в которой я сплю, валялась в ногах кровати. Кровать…
Что это за небольшая вмятина? Может, я присела сюда, когда надевала носки? Я подошла и тщательно исследовала каждый сантиметр кровати. Исследовала каждый найденный волосок. Мой? Эммы? Я наклонилась к пушистому покрывалу и обнюхала его снизу доверху. Похоже на легкий запах одеколона, или мне кажется? Я выпрямилась.
Незнакомец тайком проник в мой дом, был в моей спальне, смотрел мои вещи, прикасался к ним. По телу побежали мурашки.
Я сорвала постельное белье, схватила свою футболку, сунула все это в стиральную машину, заправив ее очень большим количеством отбеливателя, и протерла в доме каждую поверхность. Заколотив досками заднюю дверь и окно, – к моменту, когда я закончила с этим, дом стал напоминать бункер, – я схватила радиотелефон и остаток дня провела в шкафу в коридоре.
Немного позже мне позвонил Гари – тот коп, о котором я вам рассказывала. Он хотел узнать, все ли у меня в порядке, что, конечно, очень любезно с его стороны, учитывая, что он не занимается ограблениями. Он еще раз повторил то же, что говорили и другие полицейские: что это, вероятнее всего, простая случайность, что парень заскочил в дом, чтобы схватить первое, что попадется под руку, потом запаниковал и сбежал кратчайшим путем. Когда я возразила, что это уже совсем глупо получается, он ответил, что преступники, когда они напуганы, делают массу глупостей. Еще он посоветовал, чтобы я позвонила кому-нибудь, кто мог бы побыть со мной, пока отремонтируют заднюю дверь, или чтобы я на время ушла к друзьям.
Даже если бы я была напугана до смерти, то все равно не пошла бы к маме. А друзья… Даже если бы у меня не было паранойи похлеще, чем у Говарда Хьюза, [8]8
Говард Робард Хьюз младший – американский промышленник-предприниматель, инженер, пионер и новатор американской авиации, режиссер, кинопродюсер, а также один из самых богатых людей в мире; известен своим эксцентричным поведением; страдал паранойей.
[Закрыть]все равно непонятно, сколько их осталось у меня на сегодняшний день.
Люк, пожалуй, был единственным, кто продолжал мне звонить. Когда я только вернулась, все – друзья, сотрудники по прошлой работе, люди, с которыми я когда-то ходила в школу, а после этого много лет не виделась, – подняли вокруг меня столько суеты, что я просто не могла этого вынести. Но, знаете, люди настойчивы до поры до времени, и если постоянно закрывать дверь у них перед носом, они в конце концов уходят.
Единственным человеком, которого я могла бы об этом попросить, была Кристина, но вы ведь знаете, что там произошло, знаете, по крайней мере, настолько, насколько об этом знаю я, потому что я до сих пор толком не понимаю, почему так на нее отреагировала. Она, видимо, просто старалась быть хорошей подругой, оставив меня сейчас в покое, но иногда мне хотелось, чтобы она неожиданно появилась и заставила меня выйти на свет Божий, наехала на меня, как делала это раньше.
Конечно, сразу после этого случая я думала о том, чтобы переехать, но, черт возьми, я люблю этот дом и если уж решусь его продать, то не из-за какого-то придурка взломщика. Да я бы и не могла этого сделать. Как, интересно, я собираюсь квалифицировать себя при оформлении закладной? Я думала о том, чтобы начать искать работу. У меня появился целый ряд умений и навыков, но мне совершенно не хотелось выяснять, какую работу мне предложат в агентстве.
Все это плавно подвело меня к звонку от Люка, который раздался, когда я вернулась домой после нашего прошлого сеанса.
– У моего бухгалтера проблемы, и он увольняется, Энни. Слушай, не могла бы ты подменить его, пока я найду кого-то другого? Можно хотя бы неполный день, и вообще…
– Мне не нужна твоя помощь, Люк.
– А кто говорит о том, чтобы помогать тебе? Помощь нужна мне, это я нуждаюсь в твоей помощи – сам я ни черта не понимаю во всех этих бухгалтерских делах. Мне даже просить тебя неудобно, но просто ты единственный человек, которого я знаю, кто разбирается в этих цифрах. Я могу привезти все бумаги тебе домой. Тебе даже не придется ездить в ресторан.
Думаю, я согласилась от замешательства. Я уже сказала, что могу попробовать, и только после сообразила, что сделала. Потом была уже другая история. Я не готова к этому! Я уже приготовилась звонить ему и все отменять, но сделала несколько глубоких вдохов и сказала себе, что нужно с этим переспать. А на следующее утро, ясное дело, ко мне в дом вломились. Посреди всего этого кошмара и последующего приступа паники я просто забыла о нашем с Люком разговоре. А на следующий вечер он оставил мне сообщение, что на выходных заедет, чтобы поставить мне на компьютер бухгалтерское программное обеспечение. В голосе его звучало такое облегчение и благодарность, что я уже не могла думать об отступлении. Да и не была уверена, что хочу отступать.
Я сказала себе, что со стороны Люка это всего лишь деловое предложение, но не сомневалась, что я далеко не единственный человек, кто мог бы вести его бухгалтерию, – стоило только открыть телефонный справочник.
Вечером в прошлое воскресенье я подхватила простуду, которая грозила осложнениями, и сидела в унынии на своем диване в выцветшей фланелевой пижаме и домашних тапочках в форме ежиков, с коробкой салфеток, чтобы сморкаться, на коленях, перед включенным телевизором с выключенным звуком. В конце подъездной дорожки хлопнула дверь автомобиля. Я на секунду затаила дыхание и прислушалась. Звук шагов по гравию? Я выглянула в окно, но в темноте ничего не было видно. Я схватила стоявшую возле камина кочергу.
Мягкие шаги по ступенькам, потом тишина.
Крепко сжимая кочергу, я посмотрела в глазок, но не смогла ничего разглядеть.
За дверью послышался какой-то шорох. Эмма подняла лай.
– Я знаю, что ты здесь, – завопила я. – Лучше тебе сказать, кто ты такой, и немедленно!
– Господи, Энни, я просто подняла твою газету.
Мама.
Я отодвинула все засовы – когда приходил слесарь, чтобы починить раму на задней двери, я попросила его установить еще один, дополнительный. Эмма разок понюхала маму и тут же отправилась в спальню, где, вероятно, спряталась под кроватью. Я бы тоже с удовольствием присоединилась к ней.
– Мама, почему ты сначала не позвонила?
Она мотнула головой так, что задрожал ее конский хвостик, после чего сунула мне в руки газету, развернулась и пошла прочь. Я схватила ее за плечи.
– Подожди! Я не собиралась тебя прогонять, просто ты меня до смерти перепугала. Я только… задремала.
Она обернулась и, глядя большими голубыми кукольными глазами куда-то в стену у меня над головой, сказала:
– Прости.
Я была ошарашена. Хотя это ее «прости» и не совсем соответствовало своему изначальному смыслу, я в принципе не могла вспомнить, когда мама в последний раз извинялась за что бы то ни было.
Взгляд ее скользнул по моим тапочкам с ежиками, и ее брови удивленно поднялись. Моя мама зимой и летом носила комнатные туфли на высоких каблуках с отделкой из перьев марабу, и прежде чем она успела как-то прокомментировать мою обувь, я сказала:
– Может быть, все-таки зайдешь в дом?
Только когда она зашла в прихожую, я заметила, что одной рукой она прижимает к груди большой пакет из коричневой бумаги. На секунду мне показалось, что она принесла с собой какую-то выпивку, но нет, пакет был плоским и прямоугольным. В другой руке у нее был пластиковый контейнер, который она протянула мне.
– Уэйн забросил меня сюда по дороге в город. Я испекла твое любимое печенье, Мишка Энни.
Ах… Печенье с арахисовым маслом в форме медвежьей лапы, где в роли подушечек выступали кусочки расплавленного шоколада. Когда я была маленькой, она пекла мне его, если я грустила или если она чувствовала в чем-то свою вину, что, скажем прямо, бывало нечасто. Похоже, после нашей размолвки ее мучили угрызения совести.
– Ты очень внимательная, мама. Я действительно соскучилась по таким вещам.
Она ничего не сказала, просто стояла, зыркая глазами по сторонам, а потом прошла через комнату, чтобы указать мне на сухие листья папоротника, стоявшего на каминной доске.
Прежде чем она начала критиковать мое умение ухаживать за домашними растениями, я сказала:
– Не знаю, захочешь ли ты посидеть со мной – у меня насморк, но если ты останешься, я сейчас сделаю чай.
– Ты заболела? Почему же ты ничего не говоришь? – Она оживилась, будто выиграла в домашней лотерее. – Когда Уэйн вернется, мы поедем к моему доктору. Где у тебя телефон? Я позвоню туда прямо сейчас.
– Хватит уже с меня докторов.
Черт, я говорю точно как Выродок!
– Послушай, если бы я решила, что мне нужно к врачу, я бы поехала туда сама. Но только это не имеет значения, потому что уже конец дня и мы все равно не будем записываться на прием.
– Это просто смешно! Разумеется, доктор примет тебя.
Всю жизнь маме и в голову не приходило, что ей придется чего-то дожидаться – приема у врача, столика в ресторане, очереди в супермаркете. И как это ни поразительно, обычно все заканчивается тем, что доктора принимают ее в течение часа, в ресторане находится лучший столик, а менеджер магазина специально для нее открывает еще одну кассу.
– Стоп, мама, я в порядке. Доктору нечего делать с моей простудой… – Она уже открыла рот, чтобы возразить, но я решительно подняла руку. – Но обещаю: если мне станет хуже, я обязательно к нему обращусь.
Она вздохнула, поставила сумочку и пакет на журнальный столик и похлопала рукой по спинке дивана.
– Почему бы тебе не прилечь, а я пока сделаю горячий чай с лимоном и медом.
Сказать, что я и сама могла бы вскипятить воду, – значит, вызвать еще один ее укоризненный взгляд, поэтому я просто рухнула на диван.
– Конечно, все стоит там, над плитой.
Мама, после того как принесла мне парующую кружку чаю и тарелку своего фирменного печенья «Мишка Энни», а себе налила приличный бокал красного вина, стоявшего в кухне, села на край дивана и укутала нас обеих пледом.
Она сделала большой и долгий глоток вина, протянула мне пакет и сказала:
– Я нашла альбом, о котором ты говорила. Он просто затерялся среди вещей.
Ясное дело, а как же иначе. Но я не стала ничего уточнять. Она привезла мои фотографии, горячий чай разливался по телу приятной волной, и даже мои ноги, упиравшиеся ей в бок, начали согреваться.
Когда я начала листать альбом, мама вынула из сумки конверт и протянула его мне.
– Этих снимков у тебя не было, так что я сделала копии.
Удивленная этим неожиданным жестом, я взглянула на первый из них. Они с Дэйзи были на каком-то катке – одинаковые костюмы, волосы завязаны в одинаковые хвостики, одинаковые коньки. Дэйзи на вид лет пятнадцать, так что снимок сделан, видимо, незадолго до аварии, и мама в розовом блестящем костюме выглядит примерно на тот же возраст. А я и забыла, что она тоже иногда каталась с Дэйзи, когда та тренировалась.
– Окружающие часто говорили, что мы с ней могли бы быть сестрами, – сказала мама.
Мне так и хотелось ответить: «Правда? Я бы так не сказала».
– Ты была красивее.
– Энни, твоя сестра была прекрасна.
Я взглянула на нее. Глаза ее горели, и я знала, что ей это приятно. А также я знала, что она согласна со мной.
Пока она ходила, чтобы налить еще вина, я просмотрела остальные фотографии, и, когда она снова устроилась у меня в ногах с полным бокалом, – на этот раз она принесла с собой наполовину пустую бутылку и поставила ее рядом на столике, – задержалась на последней, где они с отцом были сняты в день свадьбы.
Когда я снова взглянула на маму, она пристально смотрела в свой бокал. Это могло быть игрой света, но мне показалось, что глаза у нее влажные.
– Твое платье было бесподобным!
Я рассматривала глубокий вырез, заканчивающийся фестоном в виде сердца, и длинную расшитую бисером фату в белокурых волосах.
Наклонившись ко мне, мама сказала:
– Я сделала его по образцу платья, которое Вэл хотела сшить на свою свадьбу. Я сказала ей, что для этого у нее неподходящая грудь. – Мама рассмеялась. – Веришь, она мне этого никогда не могла простить. То ли платье, то ли то, что я вышла за твоего отца. – Она пожала плечами. – Как будто это моя вина, что я нравилась ему больше.
Вот это новости!
– Так тетя Вэл встречалась с папой?
– Они всего лишь несколько раз вышли вместе, но, думаю, она считала, что между ними что-то было. На свадьбе она была вне себя, со мной почти не говорила. Я рассказывала тебе о свадебном торте? Там было три слоя, и…
Пока мама шаг за шагом описывала банкет, все подробности которого я слышала уже миллион раз, я думала о тете Вэл. Ничего удивительного, что она постоянно пытается отомстить маме. Это также объясняет ее отношение ко мне и Дэйзи. Когда мы были маленькими, они с матерью по очереди подбрасывали друг другу своих детей на выходные, чего мы с Дэйзи всегда побаивались. Меня тетя Вэл в основном игнорировала, но могу поклясться, что Дэйзи она просто ненавидела, не упуская ни малейшей возможности высмеять ее, в то время как Тамара и ее брат хихикали над этим.
Наши семьи почти не общались после автокатастрофы. У дяди Марка было мало общего с Уэйном, они даже недолюбливали друг друга, так что оставались только мама и тетя Вэл. Когда они включали в процесс общения и нас, детей, мой двоюродный брат Джейсон вечно дразнил меня, но Тамара держала дистанцию – я думаю, она была высокомерной. Сейчас я уже понимаю, что ее мама, вероятно, настраивала ее против меня точно так же, как моя настраивала меня против нее.
Однажды после обеда, после того как я уже снова переехала в свой дом, мама с тетей Вэл навестили меня после совместного похода по магазинам. Тетя Вэл огляделась и спросила, как мне нравится торговля недвижимостью.
– Интересно, мне нравится решать такие задачки.
– Да, Тамара, похоже, тоже здорово преуспевает на этом. В этом квартале их агентство получило награду за самые большие продажи, а ее премировали бутылкой «Дом Периньон» и недельной поездкой в Уистлер. [9]9
Уистлер – горный курорт в Канаде.
[Закрыть]А у вас в агентстве практикуется что-нибудь подобное, Энни?
Славно подколола, утонченно. Мое агентство было довольно крупным по меркам Клейтон-Фолс, но оно и близко не могло сравниться с компанией Тамары из деловой части Ванкувера – мы были бы рады получить за работу просто бутылку вина и пластмассовый вымпел.
Прежде чем я успела открыть рот, мама поспешно сказала:
– А, так она все еще занимается жилыми районами? А Энни получила громадный проект, все объекты на береговой линии. Ты ведь говорила, что это будет крупнейшая стройка в Клейтон-Фолс, верно, Мишка Энни?
На самом деле я только-только переговорила с застройщиком, даже презентацию еще не подготовила, и маме об этом было прекрасно известно. Но ей так нравилось поворачивать воткнутый в сестру ножик, что у меня рука не поднялась забрать его у нее.
– Да, большой проект, – сказала я.
– Я уверена, что у Тамары тоже когда-нибудь будет свой проект, Вэл. Возможно, Энни могла бы ей что-то подсказать в этом плане?
Мама сладко улыбнулась тете Вэл, у которой было такое лицо, будто чай у нее во рту только что превратился в отраву.
Но тетя Вэл, конечно, быстро оправилась.
– Прекрасное предложение, но сейчас Тамара занимается зарабатыванием больших денег, продавая жилые дома, и не захочет годами проводить маркетинг проекта, который может никогда и не выстрелить. Но я не сомневаюсь, что Энни замечательно с этим справится.
Лицо мамы так побагровело, что я даже начала беспокоиться за нее, но она сумела выжать из себя улыбку и сменить тему разговора. Видит Бог, эти двое до сих пор ведут себя как дети.
Мама мало рассказывала о своем детстве, но я знаю, что отец бросил их, когда она была совсем юной, и ее мать вышла замуж за еще одного бездельника. Ее старший сводный брат Дуайт сидит в тюрьме. Он ограбил банк, когда ему было девятнадцать, незадолго до маминой свадьбы, отсидел срок, вышел через месяц после той автокатастрофы, а еще через неделю его снова арестовали. В последний раз этот придурок умудрился еще и прострелить охраннику ногу. Я его никогда не видела, а мама отказывается о нем говорить. Я как-то имела неосторожность спросить, не навестить ли нам его, и она вспылила.
– Не смей даже думать о том, чтобы приближаться к этому человеку!
Я попыталась возразить:
– Тамара говорила, что тетя Вэл возила их туда, так почему мы не можем…
Но мама только хлопнула дверью.
После того как мы переехали в дерьмовый арендованный дом, я, вернувшись домой из школы, нашла маму сидящей на диване с письмом в руках. Рядом стояла наполовину пустая бутылка водки. Было похоже, что мама плакала.
– Что случилось? – спросила я.
Но она продолжала не отрываясь смотреть на письмо.
– Мама!
В голосе ее звучало отчаяние.
– Я не должна была допустить этого снова. Я не должна была.
Меня охватил страх.
– Чего… чего ты не должна была допустить?
Она поднесла к письму зажигалку и бросила его в пепельницу. Когда оно догорело, она взяла бутылку с водкой и неровной походкой отправилась к себе в комнату. На столе в кухне я обнаружила конверт, на котором обратным адресом была указана тюрьма. К утру конверт исчез, но она после этого еще неделю не выходила из дома.
Я оторвалась от своих мыслей, когда мама сказала:
– Знаешь, а Люк очень похож на твоего отца.
– Ты так считаешь? Хотя, может быть, кое в чем. Он такой же терпеливый, как отец, это точно. Мы с ним в последнее время много разговариваем, я собираюсь помочь ему с бухгалтерией.
– Бухгалтерией? – Она произнесла это слово так, будто я только что объявила, что хочу стать проституткой. – Но ведь ты ненавидишь бухгалтерию!
Я пожала плечами.
– Нужно же чем-то зарабатывать.
– Значит, ты так и не поговорила с агентом или продюсером?
– Я решила, что больше не стану делать деньги на том, что со мной произошло. Меня вообще тошнит, что кто-то, включая и меня, в принципе может зарабатывать на подобных вещах.
Когда я в первый раз увидела по телевизору интервью со своей старинной школьной подругой, то буквально остолбенела, когда услышала, как эта девушка, которую я не видела десять лет, рассказывает ведущей телешоу о том, как мы с ней впервые попробовали травку, о вечеринке на свежем воздухе, где я напилась и блевала на заднем сиденье автомобиля, принадлежавшего парню, от которого я была без ума. А потом она читала записки, которые мы вроде бы писали друг другу в школе. Но это было еще не самое худшее: парень, с которым я потеряла девственность, продал рассказ об этом в один крупный мужской журнал. Этот козел дал им еще и наши фотографии, где мы были вместе. На одной из них я была в бикини.
