Текст книги "Отчаянный и непобедимый Ренегат Икс"

Автор книги: Челси М. Кэмпбелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

Ее образ становится зыбким и исчезает, и через секунду напротив стоит, кивая мне, моя копия. Скажем так – весьма удачная.

– Нос… – произношу я сдавленным голосом, имитируя очередной приступ тошноты, – кривоват…

Но Кэт меня не слушает. Поправив очки, делающие ее похожей на муху, она бежит на сцену. Я слышу оживленные возгласы, а чуть позже – шквал аплодисментов и одобрительные крики. Стало быть, Кэт свою работу сделала. В конце концов, буква «З» появилась на ее пальце четыре месяца назад, а благодаря своим способностям Кэт настолько точно сымитировала мою внешность, что никто не заметит подмену. Она могла бы зарабатывать кучу денег, выступая перед этими дураками-туристами.

Мне становится немного легче, насколько это, конечно, возможно в такой ситуации. Руки трясутся. Голова кружится так, будто я перегнулся через подоконник десятого этажа и смотрю вниз. Я снова изучаю большой палец, все еще смутно надеясь, что на нем таки появилась буква «З». Но нет, ничего подобного. На пальце красуется здоровенная буква «X» – «икс» – поражающая своей наглой идиотской ненужностью! Постепенно осознавая увиденное, я ощущаю, как к горлу подступает самая настоящая рвота. Чувствую себя совершенно разбитым, а сердце с трудом гонит сгустившуюся кровь по жилам, грозя в любой момент остановиться. И в эту секунду мне становится ясно, что я метис, мутант. Оказывается, третья буква существует не только в городском фольклоре. В моей крови оба штамма вируса, и случиться это могло только по одной причине.

Мама, которой, видимо, не терпится получить объяснения, влетает за кулисы.

– Дэмиен! – истошно кричит она, громко стуча высокими каблуками на бегу. – Милый, что случилось?

– Не знаю, – отвечаю я, злобно глядя на нее. – Я думал, ты мне расскажешь.

2

– Мам? – зову я, стучась в дверь лаборатории, прежде чем войти. – У тебя есть минутка?

После вечеринки прошло три дня. Большую часть этого времени я жалел себя, оплакивая свою загубленную жизнь. Мне стыдно, потому что следовало взять себя в руки гораздо раньше. Зато теперь у меня есть план.

Мама сидит, склонившись над окуляром микроскопа, одновременно засучивая рукава белого лабораторного халата.

– Дэмиен, не сейчас, – отвечает она сквозь стиснутые зубы, заметив мое появление. – Я занята.

В первый день после вечеринки она старалась меня как-то утешить. Говорила, что «X» лучше, чем «Г», и что это еще не конец света. О том, что она могла предупредить меня, мама предпочитает не упоминать, и мне остается лишь гадать, как такая уважаемая суперзлодейка могла опуститься до секса с супергероем.

Не обращая внимания на мамины робкие попытки изгнать меня из лаборатории, я подхожу к ее столу. В комнате пахнет серой, растворителем и чуть-чуть потом. Одна стена заставлена шкафами, в которых помимо совершенно безобидных веществ и предметов вроде поваренной соли и розовых лепестков можно найти и довольно опасные субстанции наподобие кислот и пороха. На одной из полок стоит баночка с лапшой быстрого приготовления. Мама открыла ее неделю назад и с тех пор так и не удосужилась выбросить. На полках царит беспорядок, и мама тратит кучу времени в поисках нужных ингредиентов. Однажды я внес предложение нанять кого-нибудь, чтобы он расставил все по алфавиту, и даже предложил сделать это лично, за небольшую мзду, естественно, но мама предложение отклонила. Сказала, что порядок – не ее стиль.

Раньше одну полку занимали клетки с лабораторными крысами, но пару лет назад я выпустил их всех на волю, узнав, что мама планирует испробовать на них какое-то смертельно опасное снадобье. Возможно, я не стал бы их отпускать, но мама сама спровоцировала меня, разрешив играть с крысами и давать им имена. Теперь, повзрослев, я понимаю, что с ее стороны это было военной хитростью, так как, будучи допущен к крысам, я сам по доброй воле стал их кормить и чистить клетки, и все это, естественно, бесплатно. Как знать, возможно, если бы они оставались для меня безликими лабораторными зверьками, я бы отнесся к испытаниям смертельного снадобья спокойно, но не мог же я допустить, чтобы в страшных муках погибли мои друзья, мистер Вискерсмит и миссис Твитчерелла. Это было бы уже слишком. Поэтому я и спас их, выпустив из клеток и позволив свободно разгуливать по дому. Освобожденные крысы забрались в шкафы с продуктами и прогрызли проходы в стенах в кухне и ванной. Они перегрызли провод, которым микроволновая печь подключалась к розетке в стене, и нам пришлось разогревать полуфабрикаты в духовке, пока ту ремонтировали. Кстати, вы знаете, что в духовке их нужно разогревать целый час? Да еще и предварительно прогревать ее? Чтобы изгнать из дома всех крыс до последней, потребовалась целая вечность, а когда они наконец ушли, мама поклялась, что в доме никогда больше не будет грызунов, в клетках или без. По крайней мере, до тех пор, пока я не буду жить отдельно.

Сейчас в лаборатории крыс нет, зато к стене над дверью прикован мужчина. Он шепчет: «Помоги мне», а я протягиваю руку и развязываю шнурки на одном из его ботинков. Мне нравится это делать: тянешь за один конец, и аккуратный бантик вдруг распадается, превращаясь в две веревочки, свисающие по разным сторонам ботинка. Интересно наблюдать, как, казалось бы, крепкий узел, который не развязывается сам собой и призван удерживать на месте ботинок при ходьбе, исчезает, если потянуть двумя пальцами за один единственный конец.

– О, это у тебя мэр тут, что ли? – спрашиваю я, указывая на прикованного к стене человека планшетом, который я держу в руке. Обозлившись, мужчина старается запустить в меня развязанным ботинком, и я поспешно отпрыгиваю, вычислив предполагаемую траекторию полета.

– Не подлизывайся, – предостерегает меня мама, не отрываясь от окуляра микроскопа, но я и так в состоянии представить себе рассерженный взгляд, которым она бы наверняка наградила меня, если бы потрудилась повернуться в мою сторону. – Ты прекрасно знаешь, что это тот самый стажер, которого я захватила прошлой осенью. Кажется, его снова приглашают на работу в мэрию, хотя я уже выудила все, что он знает. Ты уже видел его, не будь невежей.

Мама наконец отрывается от окуляра и поднимает голову.

– Ты прочитал статью, которую я тебе дала? – спрашивает она.

– Да, пролистал, – отвечаю я, тяжело вздыхая.

Вчера маме надоело смотреть на мою унылую физиономию, она перекопала все свои книги и нашла статью, содержащую ситуационное исследование о детях, у которых, как у меня, на большом пальце в день шестнадцатилетия появилась буква «икс». Из нее я узнал, в частности, что такие дети появляются нечасто, так как ситуации, в которых, если так можно выразиться, происходит «межкастовое скрещивание», как в моем случае, редкость. Да, герои и злодеи встречаются нечасто и того реже оказываются в одной постели. Следовательно, дети, подобные мне, рождаются с интервалом в пять – десять лет.

Мама смотрит на лекционную доску, стоящую рядом с лабораторным столом, бормоча что-то под нос. В данный момент на ней написано «Гипноформула для использования с прибором доктора Кинка», а ниже неразборчивые математические выкладки мелким шрифтом. Добавив несколько строчек, мама делает паузу и улыбается мне.

– Если ты читал статью, стало быть, знаешь, что случившееся с тобой – не конец света, верно, Дэмиен? Все поправимо, так ведь?

В статье действительно сказано, что у детей, подобных мне, была одна общая черта – буква «X» со временем преобразовывалась в «З» или «Г», и появление той или иной буквы зависело исключительно от их поступков. Согласно результатам исследования, обычно на это требуется от года до пяти. Но мне это не подходит. Через полгода начинаются занятия в Вилморе, и перспектива поступления в связи с последними событиями кажется весьма туманной. В смысле, примут ли они меня с этой буквой «X»? Учитывая, что я наполовину герой?

– По крайней мере, это еще не «Г», – замечает мама, словно я должен быть благодарен за то, что имею, а не оплакивать погибшую жизнь суперзлодея. А по мне, так в «X» нет ничего хорошего. Если бы на пальце появилась «Г», это было бы нечто определенное, а так я кто – ни рыба ни мясо? Если у тебя «З» или «Г», ты знаешь, кто ты, и достаточно показать определенным людям большой палец, чтобы тебя приняли в свой круг. А что я буду делать с этой дурацкой «X»? Если я покажу ее людям, они будут относиться ко мне, как к шуту, и смеяться надо мной, так, что ли? Или поражаться, потому что я вроде как оживший персонаж из сказки? До конца жизни я буду изгоем среди всех – среди злодеев, среди героев, и даже обычные люди с улицы будут знать, что со мной что-то не так. Лучше бы мой палец не менялся вовсе. Я был бы никем, но мог бы, по крайней мере, найти компанию таких же ничтожеств и общаться с ними. Людей с буквой «X» на пальце, подобных мне, так мало, что о них даже статью написать трудно, не говоря уже о том, чтобы найти их и сколотить компанию.

Старательно игнорируя мамин натужный оптимизм, я переступаю через зеленую лужу на полу. Подходя ближе, я стараюсь ступать осторожно, чтобы не задеть и не разбить пробирки, которыми уставлен весь стол. В некоторых из них содержатся весьма опасные химикаты, в других нет ничего, но мама в таком настроении, что ей все равно, что именно я расколочу – она все равно рассердится.

– Дэмиен, ближе не подходи! – говорит мама, преграждая мне путь рукой. Она осторожно, словно грудного младенца, прикрывает пробирки, стоящие прямо перед ней. – Мы с Тейлором работаем над очень важным проектом.

Последнее время мама работает над проектами исключительно с Тейлором, и все они очень важные.

– Если все выйдет так, как мы задумали, – добавляет она, – зелье будет очень опасным, и мне бы не хотелось, чтобы ты вдыхал его пары.

– Но ты-то их вдыхаешь, – возражаю я, кладя планшет на край лабораторного стола и поднимая пластиковый предмет прямоугольной формы, величиной примерно с ладонь. Он похож на небольшой кассетный диктофон, но щели, в которую можно было бы вставить кассету, не видно. Одна сторона закутана в полиэтиленовую пленку такого ярко-синего цвета, что кажется, будто она сделана из пущенных в переработку очков для 3D-кинотеатров. Примерно в середине пленка прихвачена скотчем. Он больше напоминает какой-то древний артефакт из театрального реквизита и разительно отличается от предметов, которыми обычно оперирует мама.

– Ну… – тянет мама. – На злодеев оно не действует. Только на обычных людей и…

Произнести слово «героев» или, скажем, «полугероев» у мамы не хватает духу. Когда мама, почесав голову щипцами, которые она держит в руке, решается продолжить, голос у нее звучит виновато.

– Не знаю, как оно подействует на тебя, понимаешь? И, пожалуйста, не играй с этой штукой, она уникальная в своем роде.

Не обращая ни малейшего внимания на ее слова, я щелкаю тумблером на боку прибора, включая и выключая его. Человек, на протяжении шестнадцати лет столь старательно скрывавший от меня правду, что мне пришлось столкнуться с ней на глазах у нескольких сотен людей, едва ли может рассчитывать на то, что я буду уважительно относиться к его просьбам.

– Где ты нашла эту штуку? На блошином рынке? Надеюсь, ты отдала за нее не больше двадцати пяти центов – да и то, если так, считай, тебя ограбили.

– На самом деле это весьма новаторский прибор, – оживляется мама, решив, очевидно, что я заинтересован в этой дребедени. Да уж, можно подумать, что мне больше нечем интересоваться в такой момент, когда весь мир, фигурально выражаясь, я вижу через очки, на стеклах которых красуются огромные буквы «икс». – Это прибор для гипнотизеров. Изменяет психическое состояние и делает мозг открытым для внушения. Многие гипнотизеры используют различные предметы, воздействуя на зрительный аппарат человека, к примеру кружки со спиральным узором, маятники и прочее, но это изобретение доктора Кинка основано на применении особых звуковых сигналов.

Мама продолжает распространяться до тех пор, пока я ее не прерываю.

– Да, конечно, – говорю я, – это очень интересно.

– Он, конечно, слабоват, и его воздействия для достижения существенного результата маловато, но в том, что разрабатываем мы, кроется ключ к успеху, – добавляет она напоследок, указывая рукой на пробирку, от которой мне предлагается держаться подальше. – Я вижу свою задачу в том, чтобы найти состав, воздействующий на мозг в сочетании с сигналами, излучаемыми прибором доктора Кинка, чтобы мои жертвы не успевали даже понять, что происходит.

К стене у мамы за спиной прибита прямоугольная дощечка с крючками, на которых висят два десятка ключей различных размеров и формы. Только эти ключи мама содержит в порядке – каждый из них снабжен наклейкой и висит на своем месте. Я бы тоже так делал на ее месте, особенно когда один из экспериментов по созданию растения-людоеда заходит в тупик и единственный способ избежать нападения подопытного – надежно запереть его в ящике. Все ключи висят на этой дощечке, за исключением того, которым закрывается лаборатория. Его мама всегда носит с собой. Очевидно, она не хочет, чтобы в лабораторию приходили непрошеные гости, и даже для любимого сыночка не в состоянии сделать исключение.

Положив обшарпанный гипноизлучатель на стол, я беру в одну руку планшет, в другую – карандаш и начинаю постукивать грифелем по листу бумаги.

– У меня есть несколько вопросов.

Естественно, ручкой писать куда удобнее, но опрашивать людей с карандашом в руках правильней с точки зрения психологии. Увидев карандаш, они расслабляются, решив, что записанное за ними всегда можно исправить, как, к примеру, неудачный снимок, сделанный на цифровую камеру.

– Дэмиен, – сердито говорит мама. Видно, как в глубине ее зрачков разгораются красные огоньки, готовые в любую секунду превратиться в лучи лазеров. Мама порой не в состоянии держать себя в руках, и ее сверхспособности могут проявиться помимо ее воли. – Ты опять про этого… мужчину… – добавляет она, не желая, очевидно, произносить слова «твой отец».

– Нет, не про него.

Красное свечение затухает. Мама смотрит то на меня, то на планшет, затем поднимает руку, чтобы убрать прядь волос, упавшую на лицо.

– Мне кажется, не стоит говорить об этом, Дэмиен. Не помню, чтобы ты когда-нибудь выказывал желание узнать, кто он. И не вижу причин поднимать эту тему сейчас.

Да, думаю я, действительно, но прежде на моем пальце не было этой чертовой буквы «икс». Впрочем, она права. Мне было совершенно все равно, кто мой отец. Говоря о моем появлении на свет, она обычно вспоминает, что все произошло «случайно», из чего можно заключить, что отца она стыдится. Всякий раз, когда кто-нибудь упоминает при ней День отца, мама хмурит брови и раздувает ноздри, как атлет на тренировке по новой олимпийской дисциплине – раздуванию ноздрей – и прикладывает к груди руку, делая вид, что у нее вот-вот начнется сердечный приступ. Покончив с этой пантомимой, мама меняет тему.

Сам я мог лишь предположить, что у отца темные волосы, как у меня, так как мама рыжая и бабушка с дедушкой тоже, а также то, что он был никудышным злодеем, раз уж мама его стыдится. Об остальном можно только гадать. Обычно я представлял себе ничем не примечательного потрепанного человечка с сопливым носом, продолжающего жить с матерью, хотя ему уже под сорок. Мне казалось, что я вижу его идущим утром на работу с потрепанным портфелем в руке и вечером неизменно возвращающимся домой. Очевидно, он не смог реализовать себя в качестве злодея и вынужден был стать бухгалтером или страховым агентом. Словом, человек, о котором лучше не говорить, потому что, если бы мама рассказала мне, что мой отец – такой вот неудачник, я бы, наверное, повзрослев, превратился в такое же ничтожество. Если бы мама рассказала мне нечто подобное, я бы, пожалуй, даже спать не смог. В глубине души я всегда опасался, что отец обладает какой-нибудь незначительной сверхспособностью, к примеру, умеет управлять улитками или имеет шестое чувство, годное лишь на то, чтобы не садиться на жевательную резинку или не наступать в собачье дерьмо. Словом, что-нибудь совершенно бесполезное и не позволившее ему стать суперзлодеем, и я эти дурацкие способности унаследую.

Однако выяснилось, что все эти предположения, казавшиеся мне отвратительными, окажись они правдой, были бы манной небесной по сравнению с истинной ситуацией, в которой я оказался: теперь я точно знаю, что мой отец супергерой.

– Черт побери! – бормочет мама, отставляя в сторону микроскоп и принимаясь рисовать на доске новые математические каракули. – Да, кстати, Кэт звонила миллион раз. Сказала, что твой телефон у нее.

На мамином лице появляется хитрая улыбка.

– Если бы я тебя не знала, Дэмиен, подумала бы, что ты намеренно ее избегаешь.

Мама была бы очень рада, если бы мы с Кэт снова сошлись. Впрочем, ей ничего не известно о том, что произошло в прошлый день рождения.

– Раз мой телефон у нее, как я могу ей позвонить? – спрашиваю я, удивленно поднимая брови с видом человека, не понимающего, как мама смеет надевать халат для лабораторных исследований, не обладая при этом элементарной логикой. Естественно, я избегаю Кэт; она суперзлодейка, а я – нет. Никогда больше не буду встречаться ни с ней, ни с кем-либо еще из старых друзей. По крайней мере, пока не приобрету пару перчаток, имитирующих кожу с отпечатками пальцев, раз уж операции по созданию на пальце искусственного узора в виде буквы «З» я позволить себе не могу. Ладно, допустим, в статье все написано верно, и я смогу трансформировать в «З» эту дурацкую «X», если совершу достаточное количество злодейских поступков. Следовательно, я смогу увидеть Кэт лишь через несколько лет.

– Ты считаешь себя вспыльчивой? – спрашиваю я, держа карандаш наготове.

Мама сердито смотрит на меня.

– Ладно, будем считать, что ты ответила «да», – говорю я, усердно царапая грифелем бумагу, словно записываю какую-то длинную фразу, а не ставлю простую галочку напротив вопроса.

– Можешь ли ты назвать себя пробивным человеком? А командным игроком? Нравятся ли тебе люди твоего типа или противоположного?

Мама берет пробирку с жидкостью лилового цвета и добавляет каплю в другую емкость, наполненную какой-то красной субстанцией. Начинается реакция, сопровождаемая шипением.

– Ты вроде бы сказал, что не о нем будешь спрашивать.

– А я не о нем. Я о тебе. Ты предпочитаешь случайные связи? Должен ли мужчина обладать хорошим чувством юмора?

– Полагаю, из тебя получилась бы недурная сваха.

– Чтобы выдать тебя замуж, пришлось бы сильно приукрасить впечатление о тебе, сложившееся лично у меня, – парирую я, делая рукой жест, дающий понять, что я считаю ее абсолютно непригодной с точки зрения брака. – Впрочем, кажется, бывают мужчины, считающие, что лабораторный халат – это сексуально. Меня больше заботят мешки у тебя под глазами. Кстати, давай вернемся к тому, с чего мы начали, и поменяем ответ на первый вопрос. Будем считать, что ты ответила «нет» – не стоит пугать людей дурным характером.

– Надеюсь, с опросом ты закончил? Если да, то иди позвони своей подружке.

– Ты же знаешь, мой телефон у нее.

– Возьми мой. Так она твоя девушка или нет, я не поняла?

– Не знаю. Мы встречаемся, чтобы заниматься сексом. Она, наверное, звонит, чтобы сказать, что…

Прикрыв рот рукой, я оглядываюсь, чтобы проверить, подслушивает стажер или нет, после чего, сцепив руки на животе, изображаю беременность.

– Это будет дитя, рожденное в любви, в отличие от меня, появившегося в твоем животе по Божьей воле в результате непорочного зачатия.

– Дэмиен! – восклицает мама, сверкая скрытыми в глазах лазерами. Усилием воли заставив их погаснуть, она сжимает кулаки, закрывает глаза и начинает считать до десяти.

Воспользовавшись тем, что она не смотрит, я достаю из кармана джинсов маленький ключик и при этом случайно роняю на пол ее драгоценный гипноизлучатель. Он падает с громким стуком. Мама, должно быть, слышит, потому что счет учащается. Я поспешно проскальзываю к стене и снимаю с крючка ключик, похожий на тот, что у меня в руке, и подменяю его. Украденный ключ я едва успеваю засунуть в карман за мгновение до того, как мама открывает глаза.

– За небольшое вознаграждение, – говорю я ей, – я мог бы записать интервью с тобой на видео. Мы могли бы продавать его и сделали бы кучу денег.

Лазерные лучи выходят из-под контроля и мечутся по комнате, просвечивая стоящие на столе пробирки, и хлещут по коленям висящего на стене стажера. Бедняга кричит от страха или от боли, а может, от того и другого сразу.

– Дэмиен! – говорит мама, покрасневшая, как раскаленная кочерга, и указывает на дверь. – Пошел вон!

* * *

Мне предстоит сделать одно крайне неприятное дело. Добившись результата, я, очевидно, буду жалеть о содеянном всю оставшуюся жизнь. Я собираюсь узнать, кто мой отец.

Со вздохом вхожу в мамин гардероб и закрываю за собой дверь. Внутри темно, но я знаю, где расположен блок управления. Я нажимаю кнопку с изображением направленной вниз стрелки, и на противоположной стене зажигается лампа. Открываются внутренние двери, за ними лифт. Вхожу внутрь. Снова нажимаю на кнопку, на этот раз с изображением буквы «П». На лифте можно спуститься в подвал. Вот вам и шкаф-купе.

Лифт останавливается, и я отпираю замок на двери украденным у мамы ключом. Обстановка в подвале наводит на мысли о том, что мама имеет обыкновение поколачивать маленьких девочек с целью отъема имущества. Пол покрыт розовым ковром. В углу видна голова старой лошади-качалки. К ушам лошадки привязаны воздушные шары, из которых давным-давно вышел газ. Тело лошадки погребено под целой кучей мягких игрушек. В центре комнаты самое заметное место занимает стеллаж со старыми дневниками. Под «стеллажом» я подразумеваю массивное сооружение кубической формы со сторонами длиной примерно метр.

Мама продолжает вести дневник. Она делает записи каждый вечер с семи лет и не выбросила ни один том.

Грудь сжимается от нахлынувших чувств, когда я приближаюсь к стеллажу. Меня волнует не то, что мама может застать меня за чтением дневника. Меня больше беспокоит то, что придется копаться в интимных подробностях ее жизни. К сожалению, то, о чем я хочу узнать, описано в этом объемистом сочинении, а в нем, по правде говоря, полным-полно порнографии. Что тут еще скажешь.

Впрочем, пора браться за работу. Надеваю пару латексных перчаток. К счастью, мама не узнает о том, что кто-то рылся в ее дневниках, а если это случайно и всплывет, мою причастность доказать она никак не сможет. Без перчаток след в форме буквы «X» стал бы неопровержимым доказательством, даже если не принимать во внимание тот факт, что у мамы есть мои отпечатки пальцев.

Томики расставлены в хронологическом порядке. В желудке становится совсем уж нехорошо, когда я осторожно вынимаю дневник, который мама вела семнадцать лет назад. Переплет зеленый и пахнет бензином для зажигалок – похоже, мама в какой-то момент подумывала о том, чтобы сжечь книжку. Это обнадеживает. К счастью, мама старается писать в дневнике разборчиво, чтобы можно было впоследствии перечитывать, и не заполняет обороты листов, что облегчает мою задачу. Листаю страницы, стараясь не читать, и слежу только за датами. В целом мне это удается, но порой глаз цепляется за слова вроде «кожа», «маска» или… «вибратор». Черт! Меня сейчас стошнит. Кровь приливает к лицу, и я краснею, хоть мама никогда и не узнает, что я это читал. Насколько легче было бы жить, если бы мамы уделяли все время выпеканию бисквитов и изготовлению домашних настоек и не занимались сексом. Впрочем, моя мама вообще никогда бисквитов не печет. Нахожу страницу, которой начинается период, соответствующий времени моего зачатия.

Дорогой днивник.

В слове «дневник» допущена ошибка, и буквы как-то странно клонятся набок, да так, что даже читать трудно. Похоже на почерк человека, куда-то опаздывающего или просто находящегося на грани паники.

Королева Черных сил снова пробудилась. Что я наделала? Нужно чаще общаться с мужчинами. А еще лучше с одним, но настоящим. Если бы он у меня был, я бы не стала ввязываться в отчаянные авантюры. Дело ограничилось бы одним поцелуем, а не доброй сотней, и его руки никогда не попали на мою задницу. Он бы не порвал мой костюм и не сорвал одежу с себя. Все, хватит. Нельзя больше искать приключений, прикрываясь фальшивыми именами.

Крепко сжимаю веки, чтобы не читать дальше. Уши горят огнем, и мне даже кажется, что наконец открылась моя сверхспособность, унаследованная от мамы в странной форме лазерных ушей. Вдыхаю и выдыхаю. Нет, все-таки нужно дочитать.

Все произошло так быстро. Еще минуту назад мы на огромной скорости мчались по тоннелю метро, наслаждаясь азартом погони, и вдруг оказались в тесной кабинке общественного туалета, прижавшись друг к другу в горячечных объятиях.

Как вы думаете, заметит мама, если кого-то стошнит на страницу ее дневника? Думаете, она проведет анализ рвоты в своей лаборатории или так догадается, кто это мог сделать?

Я потеряла в туалете туфлю, и заколка в результате всей этой возни упала на пол и закатилась черт знаешь куда. Мы не произнесли ни слова за все это время – иначе все бы испортили, – а я закрыла глаза, чтобы спрятать разрушительные лазерные лучи.

Теперь, когда все позади, я жалею о том, что не сдержалась. Поверить не могу в то, что сделала это в кабинке общественного туалета с врагом, с…

На этом страница заканчивается. Горя от стыда, я потными под слоем латекса пальцами переворачиваю ее, чтобы посмотреть, что дальше. Мой отец…

…форма из алюминиевой фольги и кухонная спринцовка для поливки птицы жиром. Нет, вы можете в это поверить? Я говорю маме, что приготовлю праздничный ужин на День благодарения, а она приносит все необходимое на следующий день, хотя до праздника еще полгода! Она думает, что я не умею готовить и не в состоянии о себе позаботиться. Мне двадцать два года, и я отлично со всем справляюсь. Она всегда относиться ко мне, как к ребенку, даже после того, как на моем пальце появилась буква «З», словно это ровные счетом ничего не значит.

Между скандалом в метро и планами на День благодарения явно не хватает пары страниц – об этом можно судить вполне определенно по оборванным корешкам. Но я в таком отчаянии, что продолжаю читать дальше, просто на всякий случай. Далее следует описание того, как бабушка решила проверить маму на умение пользоваться кухонными принадлежностями и выразила недовольство мамиными кулинарными талантами. Что бы там ни было написано, я уверен, что бабушка в данном случае права – я же испробовал все это на себе. Мамина стряпня ничем не лучше ее пунша, и разница лишь в том, что в последнем есть алкоголь, а в пище – нет, так что даже на частичную анестезию человек, вынужденный ее употреблять, рассчитывать не может.

Однако об отце, к сожалению, больше ни слова. Закрываю дневник и ставлю томик на место. Заперев за собой дверь, я поднимаюсь наверх и снова оказываюсь в мамином гардеробе. Осторожно выглядываю, чтобы проверить, свободен ли плацдарм, выхожу из шкафа и закрываю раздвижную дверь.

Пробегая мимо кровати, я замечаю на тумбочке текущий том дневника, который мама еще не успела закончить. Вопреки всем предупреждениям рассудка, я возвращаюсь, открываю книжку и нахожу запись, сделанную пару дней назад, то есть в мой день рождения.

Самые страшные опасения стали реальностью. Я надеялась, что все эти истории не имеют под собой фактической почвы и что у него на пальце появится «З», как у всех нас. Я так боялась, что не решилась открыть ему правду. Бедный мой маленький Дэмиен! А теперь он знает, знает, что его отец… один из них.

Родители от меня отрекутся. Они всегда подозревали, что отец Дэмиена «не из их круга». Надеюсь, они не распространят свой гнев на мальчика. Ему и так придется чертовски трудно, и в Вилмор ему ни за что не поступить…

Уверен, в конце этого предложения было что-нибудь утешительное, вроде «не поступить этой осенью» или нечто подобное. Однако узнать это мне так и не удалось, потому что, услышав, как кто-то открывает дверь в спальню, я резко захлопываю книгу, кладу ее на место и, упав на пол, скрываюсь под кроватью. В комнату врывается мама. Она распахивает дверь так резко, что ручка ударяется о стену. Я осторожно выглядываю из-под свисающего пыльного покрывала. Подошвы маминых сапог топают по ковру, поднимая в воздух миниатюрные пыльные гейзеры. В руке у нее гипноизлучатель. Раньше он выглядел как потрепанный, но целый кусок дерьма, а теперь из корпуса торчат какие-то провода, и внутри что-то перекатывается в такт маминым шагам. О, черт. Пожалуй, ронять его на пол не стоило, но я же не виноват в том, что мама покупает такое ненадежное оборудование. Мама что-то бормочет под нос, очевидно, клянется никогда больше не пускать меня на порог лаборатории. Окинув комнату сердитым взглядом, она отодвигает дверцу шкафа.

Дождавшись момента, когда она оказывается уже в лифте, я выскакиваю из-под кровати и поспешно покидаю комнату.