Текст книги "Хроники Сен-Жермена"

Автор книги: Челси Куинн Ярбро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

КОТТЕДЖ № 33

Зимой приезжали лыжники, летом – зажиточные семьи, чтобы подышать воздухом гор, но именно в межсезонье – осенью и весной – курорт «Лост-Сэйнтс» выглядел наиболее привлекательно.

Миссис Эммонс, вдова, всегда проводившая здесь сентябрь, сидела за столиком в просторной столовой, поглаживая свои синевато-седые волосы и улыбаясь распорядителю.

– Я так стремилась сюда, мистер Роджерс, – произнесла игриво она и словно бы невзначай коснулась его руки пухлыми, унизанными кольцами пальцами.

– Как приятно, – ответил тот голосом крайне любезным, но в то же время никоим образом не поощряющим притязания вдовы.

– Я слышала, у вас новый повар. – Она вновь оглядела обеденный зал. – Сегодня немного народу.

Мистер Роджерс проследил за ее взглядом и пожал плечами.

– Сейчас не сезон, миссис Эммонс. Отель заполнен на одну пятую, и это хорошо, ибо у нас есть возможность передохнуть и заняться ремонтом коттеджей. Главное здание мы приводим в порядок весной, но вы в это время здесь не бываете.

– Я не люблю суету, – сказала миссис Эммонс, подкрепляя свои слова надменным движением подбородка, выработанным многолетними тренировками.

И сезонные цены, добавил про себя мистер Роджерс, а вслух, чуть улыбнувшись, заметил:

– Конечно, осенью здесь поспокойней.

Вдова нервно подтянула к себе бокал с «Маргаритой». Коктейль этот она тоже не жаловала, предпочитая бренди текиле, однако смеси на коньячной основе считались теперь старомодными, а миссис Эммонс находилась в том периоде своей жизни, когда возраста начинают бояться.

– Скажите, – спросила она, сделав глоток, – этот милый мистер Франциск по-прежнему с вами?

– О да. – Мистер Роджерс уже отходил от стола, но приостановился, чтобы ответить, и на его обычно бесстрастном лице мелькнула тень удивления.

– Мне нравится слушать, как он музицирует. Старые песни в его исполнении звучат особенно трогательно. – Голос ее против воли предательски дрогнул.

– Верно, – согласился мистер Роджерс. – Он, как всегда будет в гостиной после восьми.

– О, это замечательно, – произнесла миссис Эллмонс чуть восторженнее, чем надо бы, и переключила внимание на выросшего возле ее столика официанта.

Мистер Роджерс вышел из обеденного зала и уже пересек вестибюль, когда в стене бельэтажа открылась неприметная дверца, из-за которой донесся негромкий оклик. Мистер Роджерс поднял голову и направился к лестнице, ведущей наверх.

Небольшая библиотека была обставлена мебелью темного дерева и громоздкими викторианскими креслами, обитыми кожей. Там находился всего один человек. Он улыбнулся и поприветствовал вошедшего на весьма отличавшемся от английского языке.

– В столовой сейчас сидит миссис Эммонс, – сообщил на том же наречии мистер Роджерс. – Она все спрашивает, куда подевался «милый мистер Франциск».

– О Боже! – с притворным ужасом воскликнул мистер Франциск. – Полагаю, миссис Грейнджер тоже скоро приедет?

– Должна прибыть в среду. – Мужчины стояли. Мистер Франциск, затянутый во все черное, – у высоких выходящих на север окон, мистер Роджерс – у двери. – Я отвел им коттеджи А-28 и А-52 над ручьем.

– Если вода им не помеха, они прекрасно проведут время, – безмятежно ответствовал мистер Франциск. – Я не успел заняться настройкой клавесина, так что придется играть на фортепиано. – Он отошел от окна и сел в ближайшее кресло.

– Не думаю, чтобы кто-нибудь возражал. – Мистер Роджерс также сел, развернув кресло, стоявшее у письменного стола.

– Оно, может быть, конечно, и так, однако… – Мистер Франциск поставил локти на ручки кресла и сцепил пальцы под подбородком. Кисти его, неожиданно маленькие для пианиста, отличались изяществом формы. – Тропу, идущую по гребню горы, надо бы укрепить до начала зимы, иначе первая же оттепель ее смоет.

– Я отправлю Мэтта. Это там вы пропадали полдня? – Тон распорядителя был спокойным.

– Полдня не полдня, но… Этот рейнджер – Джексон? Бакстер? Как его там? Он проверял наше противопожарное состояние.

– Бакус, – автоматически поправил мистер Роджерс. – После прискорбного случая в «Фокс-Холлоу» ему приходится шевелиться. Он дошел до того, что установил сигнальные пункты на всех основных тропах.

– Хорошо, что хоть кто-то этим обеспокоен. В «Фокс-Холлоу» сгорело шестнадцать коттеджей, – несколько жестко ответил мистер Франциск. – А у нас их сто двадцать четыре.

Мистер Роджерс счел за лучшее промолчать. Взгляд его оставался по-прежнему невозмутимым.

– Конюшне также требуется ремонт. Надо подправить крышу и обновить кормушки. Фургон для сена тоже стоит покрасить. Хорошо бы успеть разделаться со всем этим до первого снега. – Мистер Франциск несколько раздраженно оглядел свои черные джинсы и сбил с них щелчками пару пылинок. Его горные кожаные ботинки – не американские, а английские – выглядели очень добротно и явно были сделаны на заказ. Он поднял взгляд и какое-то время молча смотрел на своего собеседника. – Есть ли еще что-нибудь, о чем мне следует знать? Ты, кажется, встревожен?

– Нет, – после паузы ответил мистер Роджерс. – Обычная осенняя скука. Правда, народу у нас поболее, чем всегда. Чета старичков из Чилликота, по фамилии Варне, – в первом номере, они новички. В девятнадцатом поселились некие Харперы с дочкой. Кажется, девушка оправляется от какой-то болезни – так, по крайней мере, говорит ее мать. Двадцать шестой номер занял мужчина, назвавшийся доктором Мюллером. Снова приехала Аманда Фарнсворт. Я отвел ей шестьдесят пятый домик.

– Сколько она тут не появлялась? Года три?

– Да, – кивнул мистер Роджерс. – И еще один новичок облюбовал тридцать третий коттедж.

– Тридцать третий? Не слишком ли далеко? – Мистер Франциск бросил взгляд в окно, на поросший деревьями склон, по которому, огибая бассейн и корты для бадминтона змеилась хорошо утоптанная тропа. Тридцать третий коттедж стоял в конце самого дальнего из ее ответвлений, чуть ли не в полумиле от главного корпуса.

– Он сам попросил, – пожав плечами, ответил мистер Роджерс. – Я говорил, что ему там покажется холодновато и одиноко. Он ответил, что все это пустяки.

– Ну если так… – Мистер Франциск махнул рукой. – А что постоянные гости? Помимо, Господи нас упаси, миссис Эммонс и миссис Грейнджер?

– В выходные приедут Блэкморы и Майрон Шайрес – ему надо закончить новую книгу. Затем, уже во вторник, явятся Салли и Элизабет Дженкинс. Салли пишет, что Элизабет прошла курс лечения в клинике, так что ничего горячительного подавать ей нельзя. К нам заглянут и четверо Лелландов – проездом на побережье, и Гарриет Гудмен, месяца этак на полтора. Приезжает Сэм Поттер со своим новым приятелем. Будут Дейвисы, Колтрейны, Уайлеры, Пастеры, будет профессор Харрис. Приедет Джим Саттон, но лишь на пять дней. Он освещает денверское убийство и потому не может задерживаться. Линдхольмы уже тут. Старик плохо выглядит. Марта сказала, что он перенес инфаркт. Тут и Ричард Бакмир с кузеном, чье имя все время выскакивает из моей головы…

– С Сэмюэлем, – подсказал мистер Франциск.

– Да. Семья Мурамото приедет не раньше чем ко Дню благодарения. Глава ее сейчас на конференции в Сиэтле. Будут Брауны. Тим Хэллоран заказал место только на выходные, а его Синтия сейчас в Мексике и вообще не приедет. Вот и все, – заключил мистер Роджерс.

– Не так уж плохо для межсезонья. Каков средний срок проживания каждого из клиентов?

– Чуть менее двух недель, но, если этот год будет похож на предыдущие, обязательно явится кто-то еще. Потом, после Дня благодарения и вплоть до Рождества, наступит относительное затишье, однако строительство дюжины новых коттеджей надо все же заканчивать.

Мистер Франциск кивнул.

– До того как нахлынут лыжники. – Он внимательно оглядел носки своих горных ботинок. – Думаю, на зиму надо нанять музыкантов. Три концерта на дню для меня многовато. Кстати ты сговорился о зимней подмоге с людьми из «Стэндинг-Рок»?

– Да. Нам выделят четырех девушек и троих расторопных ребят. – Мистер Роджерс посмотрел на часы. – Сейчас привезут скатерти для ресторана. Мне надо идти. Когда вы думаете начать в этот раз?

– Ну, – пожал плечами мистер Франциск, – пожалуй, половина девятого – самое подходящее время, ведь народу немного. Думаю, они не дотянут и до полуночи, а если дотянут, то выпустим Росса с гитарой. Бар должен работать до ухода последнего посетителя. Впрочем, Фрэнк тут сам себе голова. Ну, как тебе эта программа?

– До субботы сойдет, а там поглядим. – Мистер Роджерс поднялся. – Кэти в субботу планирует угостить всех чем-то особенным Шатобрианами с фаршем, как она говорит, однако это, мне думается, придется пресечь. Я понимаю, фирма есть фирма, но цены на говядину… – Он возвел глаза к потолку.

– А почему бы и нет? – возразил мистер Франциск. – Пусть уж лучше преподносит свои шатобрианы кучке гостей, чем прорве лыжников. Надо же ей блеснуть своим мастерством. Она ведь отличный повар.

– Да, так многие говорят, – согласился мистер Роджерс, переходя на английский.

– Пусть самовыражается. – Мистер Франциск взялся за черную шляпу с серебряной лентой. – Просто намекни ей, что часто проделывать такое не стоит. Она поймет. – Он тоже встал. – Хочу еще раз осмотреть конюшню и поторопить плотников. Брауны всегда привозят своих жеребцов. Я сойду вниз к ужину.

– Отлично. – Мистер Роджерс предупредительно придержал для собеседника дверь. – Я передам это миссис Эммонс.

Музыкант усмехнулся.

– Ты безжалостен, старина. Если она закажет «Луну, выходящую из-за гор», я за себя не ручаюсь.

Мужчины улыбались, спускаясь по лестнице в вестибюль. Там у конторки скучала высокая, просто одетая женщина лет сорока. Заслышав шаги, она оглянулась.

– А, вот и вы.

– Добрый день, миссис Гудмен!

– Привет, Гарриет!

Восклицания прозвучали одновременно.

– Мистер Роджерс, мистер Франциск. – Женщина улыбнулась. Лицо ее – со слегка подкрашенными губами, но без иных косметических ухищрений – выразило довольство. У ног вновь прибывшей стояли три кожаных чемодана, в воздухе плавал аромат духов «Джой».

Мистер Роджерс, зайдя за стойку, тут же нашел нужную карточку и взялся за авторучку.

– На этот раз шесть недель, миссис Гудмен?

– Да, я решила устроить себе дополнительные каникулы. Шесть лет лекционных туров дались мне непросто. Я стала уставать. – Миссис Гудмен придвинула к себе бланк. – Двадцать первый коттедж? Мой любимый, – заметила она, ставя подпись. – Скотт отнесет мои чемоданы?

– Прошу прощения, но Скотт сейчас в университете, – ответил распорядитель, забирая регистрационную карту.

– В университете? Ему дали стипендию? Прекрасно. Он очень способный мальчик.

– Да, ему дали стипендию, – сказал мистер Роджерс, вручая ей ключ и косясь на своего недавнего собеседника.

– Я помогу вам, Гарриет, – заявил безмятежно тот.

Выразительные ореховые глаза заискрились.

– О, благодарю. Не знаю, правда, сколько маэстро в джинсах берет на чай.

– Оставим это, – прозвучало в ответ. – Считайте, что маэстро просто рад встрече со старым другом. – Мистер Франциск подхватил два больших чемодана Чемоданчик поменьше достался владелице.

– Завидую вашей форме, – заявила она, толкая дверь, выходящую на террасу. – Я измучилась со своим багажом, а в ваших руках он словно бы ничего и не весит. А ведь вы, кажется, не моложе меня.

– Даже постарше, – сказал беззаботно добровольный носильщик, ступая на уводящую к коттеджам дорожку. По каменным плиткам уверенно застучали подковки его каблуков.

Они были почти у цели, когда им встретилось большеглазое тонкошеее существо в нелепом глухом платье спортивного покроя. Вспомнив отчет распорядителя, мистер Франциск сообразил, что это девушка из девятнадцатого коттеджа.

– Извините, – робко сказала она. – Не могли бы вы подсказать, как пройти к озеру?

Брови Гарриет Гудмен сдвинулись к переносице, а ее спутник учтиво ответил:

– Идите мимо главного корпуса, забирая за корты. Там увидите указатель. Но на пляже сейчас нет спасателей, так что купаться, пожалуй, лучше в бассейне. А каноэ и лодки мы вынесем лишь дня через два.

– Ничего, – поспешно ответила девушка чуть подрагивающим от волнения голоском. – Я просто хочу прогуляться. – Она сцепила руки в замок и пошла прочь по краю дорожки.

– Нервный ребенок, – заметила Гарриет Гудмен. – Кто она?

– Новенькая, – ответил Франциск. – Она вроде бы оправляется от какой-то болезни. – В тоне его прозвучали нотки сомнения.

Гарриет их услышала и усмехнулась.

– Оправляется? Черта с два!

К коттеджу двадцать один вели пять деревянных ступеней, он был последним в шеренге из дюжины точно таких же домов. Гарриет Гудмен решительно распахнула дверь.

– О, слава Богу! Тут все проветрено. Вы, ребята, не едите даром свой хлеб. Не передать, как я ненавижу затхлость! – Бросив на диван сумочку и чемоданчик, женщина сунулась в спальню. – Все замечательно. А что с ванной? – Она исчезла и тут же вернулась. – Свежая краска, новая душевая. Да вы просто ангелы!

– Владелец курорта заботится о своем имуществе, – откликнулся ее спутник, заталкивая чемоданы в объемистый шкаф.

Гарриет Гудмен подбоченилась.

– Знаете, Франциск, вы иногда меня озадачиваете, – произнесла, морщась, она.

– Я? Почему? – В глазах мужчины запрыгали чертики.

– Возможно, потому, что живете в этой глуши.

– О, тут все просто. Мне нравится уединение.

– Уединение? – переспросила гостья. – Среди курортников?

– Лучшего нельзя и желать. – Музыкант помолчал и продолжил: – Мне по душе уединение, но не изоляция. У меня есть время заняться собой, и, хотя вокруг очень много людей, все они скользят мимо как тени.

– Тени?

В голосе женщины проскользнула грустинка.

– Я не договорил. Вы не тень, Гарриет. И вам о том распрекрасно известно.

– С возрастом приходит умение выуживать комплименты, – засмеялась она.

Мистер Франциск приостановился в дверях.

– Вы несправедливы к себе, – сказал он ласковым тоном. – Хотя… Кто я такой, чтобы поучать вас?

На закрывшуюся дверь долго смотрели, потом в тишине прозвучало:

– О да Франциск, и впрямь – кто вы такой?

Ему больше нравилось извлекать мелодии из клавесина, но тот был по-стариковски капризен. Разложив инструменты на свежевыкрашенной скамейке, настройщик пробежался по клавишам и уже потянулся к шеренге изящно изогнутых камертонов, когда за его спиной послышались чьи-то шаги.

– Ой! Я не… – Лицо девушки покраснело. – Вы тут работаете. А я услышала музыку и подумала…

– Это не музыка, – ответил Франциск, вновь оглашая немелодичным арпеджио музыкальный салон.

– А мне нравится. – Взгляд вошедшей молил с ней согласиться, что возбуждало невольное любопытство.

– Вы очень любезны, но после настройки клавесин будет звучать много лучше.

– А можно я посмотрю? Я не буду мешать, честное слово. – Девушка вновь нервно стиснула руки, как и тогда, на дорожке.

– Если хотите. Это скучно, так что можете уйти, когда надоест.

Темные проницательные глаза мельком скользнули по напряженному личику и тут же вернулись к клавиатуре. Выбрав камертон с вибрацией «ре», настройщик легким ударом привел его в действие и поднес к открытой крышке древнего инструмента, прислушиваясь к резонансу. Он работал быстро, ловко закручивая колки и методично повторяя процедуру для каждой из клавиш.

– То, что вы делаете, это трудно? – спросили его, когда зазвучало «фа».

– Трудно? Нет, с набором таких камертонов довольно легко. Я мог бы обойтись и без них, но времени жалко. Не очень-то просто держать в голове все эти обертоны. – Отвечая, мастер не отрывался от дела. Узкие умелые пальцы уже колдовали над нотой «соль».

– У вас идеальный слух? – Наблюдательница пришла в восторг. – Я таких людей еще не встречала.

– Да? – Франциск поднес вибрирующую подкову к деревянной панели, и по салону разнесся громкий, сверхъестественно чистый звук. – Эта нота – ключевая для данного инструмента, и потому он откликается на нее с большим удовольствием, чем на другие.

В голубых глазах засветилось благоговение.

– Вот это да!

– Ничего особенного, простое физическое явление, – сухо откликнулся мастер. «Что с этой девочкой? – спросил он себя. – С виду ей лет восемнадцать, но поведенчески она сущий ребенок. Может, и вправду бедняжку долго мучила какая-то хворь? Или другая болезнь, не относящаяся к разряду телесных?» – У всякого инструмента есть своя резонансная нота. В древности их считали магическими.

– Неужели? Как удивительно! – Голос девушки вдруг задрожал.

– Что-нибудь случилось, мисс…

– Харпер. – Бледные щечки вновь испятнало смущение. – Эмили Харпер.

– Рад познакомиться, мисс Харпер, я – Эр-Джей Франциск. – Он с нарочитой торжественностью протянул ей правую руку.

Эмили подалась вперед, но задержала ответный жест, ибо в салон вошел незнакомец. Высокий, худой – и тоже в костюме черных тонов, делавшем, впрочем, его облик не элегантным, а театрально-зловещим. Ярко-красные губы вошедшего кривились в усмешке, свойственной людям, привыкшим посматривать на окружающих свысока.

– Надеюсь, я вам не помешал? – равнодушно произнес он красивым и хорошо поставленным баритоном.

– Нисколько, – заверил его музыкант. – Я почти закончил настройку. Мы с мисс Харпер беседовали о капризах клавишных инструментов. Могу ли я чем-нибудь вам помочь? Если вы голодны, ужин уже в разгаре.

Мужчина слегка вздрогнул.

– Голоден? Нет. Я ищу мистера Роджерса. Вы не знаете, где он может быть? – Незнакомец обвел салон внимательным взглядом, словно подозревая, что мистер Роджерс прячется где-нибудь тут.

– Он должен быть в кухне. Он всегда там, когда идет ужин, – приветливо ответил маэстро. – Подождите минут десять – двадцать.

– Нет, – возразил незнакомец. – Мне надо видеть его прямо сейчас.

Эмили Харпер крепко стиснула руки. Глаза ее стали синими от тревоги. Она вся подергивалась, быстро, порывисто, словно пытаясь стряхнуть невидимые оковы.

– Мисс Харпер, – ровно сказал Франциск. – Я отправляюсь на кухню, чтобы позвать мистера Роджерса к этому господину. Вы не хотите прогуляться со мной? – Он подхватил со скамьи шерстяную черную блузу и, прежде чем облачиться, аккуратно огладил каждый рукав, потом размеренно и педантично взбил черный артистический галстук с широкими, свободно болтающимися концами. Взгляд девушки выражал бесконечную благодарность.

– Да. Хочу. Даже очень.

Франциск посмотрел на долговязого незнакомца.

– Если вы подождете в вестибюле у стойки, мистер Роджерс вскоре к вам подойдет. Это все, что я могу сделать для вас, мистер…

– Лорпикар, – ответил тот. – Коттедж тридцать три.

– Ясно. – Франциск повел перепуганную девушку к выходу. Уходя, он чувствовал, что мистер Лорпикар сверлит взглядом его затылок, и потому оглядываться не стал, вопреки разбиравшему его жгучему любопытству.

Джим Саттон появился в салоне поздним вечером нового дня. Костюм журналиста, как всегда, был очень строгим, контрастируя с его лицом, напоминавшим мятую простыню. Он помахал рукой музыканту и сел у стойки, дожидаясь, когда стихнут тихие, чуть жужжащие звуки старого доброго клавесина.

– Рад видеть вас, мистер Саттон, – сказал бармен с неподражаемым южным акцентом. – Антильский ром и сок лайма, а?

– И я рад вас видеть, Фрэнк. И рад, что вы помните мои вкусы. – Хотя по традиции репортерская братия любила приналечь на бурбон, Джим Саттон отдавал предпочтение рому. И с удовольствием выложил десятидолларовую банкноту, когда ему подали этот напиток – в квадратном стакане, с небольшим количеством сока и щедрой порцией льда. – В восемь шепните мне, что утро уже наступило.

– Конечно, мистер Саттон, – улыбнулся бармен и поспешил на призывы миссис Эммонс.

Джим Саттон допивал второй коктейль, когда на табурет рядом с ним опустился мужчина в черном.

– Мне понравилась ваша игра, – сказал журналист вместо приветствия.

Тот, к кому он обратился, пожал плечами.

– Это Гайдн, пропущенный через Эллингтона.

– Деревня в восторге. – Джим уронил руки на стойку и оглядел салон. – В этом году народу прибавилось. Мы процветаем, не так ли?

– Процветаем. – Франциск взял с разменной тарелки десятидолларовую банкноту и засунул ее в карман журналиста. – Фрэнк, – сказал он вполголоса, – мистер Саттон сегодня мой гость. Пришлите счет мне.

– Ясно, Франциск, – донеслось с другого конца стойки.

– Вы против титулов? – вскинулся Джим.

– Я их, так скажем, не поощряю. – Франциск заглянул репортеру в глаза и мало обрадовался тому, что увидел. – Ну, как дела? – спросил он, почти не нуждаясь в ответе.

– Ни минуты покоя, – пробормотал Саттон, отодвигая стакан. – В этом году… Господи, столько событий. Массовые убийства в Детройте, культовые преступления в Хьюстоне, радиация в Сент-Луисе, а тут еще денверские делишки. Я никогда не думал, что после Вьетнама меня можно чем-то пронять.

Сосед его ничего на то не сказал, но приготовился слушать. Однако Джим Саттон заговорил лишь минут через пять.

– Есть мнение, что репортеры – хладнокровные сукины дети. И это, в общем-то, правда, ибо так легче. Иначе просто свихнешься, глядя на дюжину аккуратно выпотрошенных мертвецов, провалявшихся пару недель в прибрежной речной глине! Или когда тебя обступают монстры, облученные по вине некой сволочи, проморгавшей утечку в реакторе! Знаете, какие жуткие формы принимает порой лучевая болезнь? А газетные боссы, которые в журналистике ни уха, ни рыла, только и требуют материалов похлеще, чтобы рекламодатели валили к ним валом! Такое дерьмо. – Подошедший Фрэнк принес полный квадратный стакан и неприметным жестом убрал со стойки пустой. Джим Саттон, вздохнув, приложился к коктейлю. – Университет Лелланда предлагает мне место. Три года назад я бы послал их подальше, но сейчас…

– Хотите преподавать? – Вопрос прозвучал неожиданно, и журналист вздрогнул.

– Не знаю. Я никогда этим не занимался. Я знаю лишь, что мои наставники были непроходимо тупы, конспекты их лекций не годились даже на то, чтобы подтереть ими зад. Но, может, я буду другим? Ибо знаю толк в своем деле. А может, я просто выдохся и не гожусь уже ни на что. – Саттон с сомнением оглядел свой стакан.

– Почему бы вам не попробовать себя в новом качестве и не принять окончательное решение в зависимости от результата? Газета ведь даст вам годичный отпуск, разве не так?

Журналист немного подумал.

– Да, пожалуй. Так я убью двух зайцев. То есть, по крайней мере, не упущу того, что у меня в руках. – Он издал лающий звук, лишь отдаленно напоминающий смех.

– Мне пора, – сказал Франциск, слезая с высокого табурета. – Будут особые пожелания?

– Конечно. – Журналист ехидно прищурился. – Чайковский. Балет «Орлеанская Дева». – Недавно ему выпал случай узнать, что такое произведение существует.

– Отыграть придворные танцы? Или все целиком? – невозмутимо спросил музыкант, но глаза его заискрились. – Неглубоко копаете, Джим.

Журналист покачал головой.

– Да, это ясно. Но когда-нибудь я вас уем. – Он сделал хороший глоток и прибавил: – Вот еще пустячок. Чайковский, оказывается, коллекционировал музыкальные опусы некоего Сен-Жермена. Вы знаете, кто это?

– Да, знаю, – кивнул собеседник, отступая на шаг.

– Ну тогда… – Джим не окончил фразу, ибо миссис Эммонс восторженно прокричала:

– Мистер Франциск, очень прошу вас, сыграйте, пожалуйста, «Ночную луну»!

Новым утром мисс Эмили Харпер – чрезвычайно бледная и в полудетском купальнике с бахромой – сидела возле бассейна. Она вяло улыбнулась другой ранней пташке, вышедшей на широкую площадку, устланную разноцветными плитками.

– Доброе утро, – крикнула ей Гарриет Гудмен. – Я думала, что буду первой.

– Нет, – виновато откликнулась Эмили. – Я плохо переношу загар, и мама мне посоветовала купаться лишь вечером или утром.

– Хороший совет, – согласилась Гарриет. – Так вы не обгорите.

– Я бы купалась и ночью, – призналась девушка, – но не знаю, разрешено ли здесь это.

– А вы спросите у мистера Роджерса, – предложила Гарриет, деловито расстилая свое полотенце поверх мозаичной галеры. Ей весьма импонировал римский стиль местной купальни. В нем, вот странность, не ощущалось фальши, присущей другим строениям подобного типа. И создавала этот эффект не только мозаика. Гарриет Гудмен умела улавливать дух первозданности в окружающем, и тут он явно присутствовал, хотя трудно было сказать почему. Погрузившись в свои размышления, женщина вздрогнула и поморщилась, сообразив, что дрожь эта вызвана отнюдь не порывом сентябрьского ветерка.

– Извините, пожалуйста, – сказала через какое-то время Эмили, – но… я не могла видеть вас раньше? Это, конечно, звучит несколько странно… – Девушка покраснела и осеклась.

Гарриет так гордилась своим умением вызывать в людях симпатию, что не могла не воспользоваться возможностью пустить его в ход.

– Что вы, тут нет ничего странного, – улыбнулась она. – Я иногда выступаю по телевидению и много езжу с лекциями по всей стране. Раз вы меня запомнили, значит, я произвела на вас впечатление, и это мне льстит.

Лицо Эмили снова пошло пятнами, что при ее общей бледности бросалось в глаза.

– Да, я вспомнила, я слушала вас. Некоторое время назад, – сказала она боязливо.

– Вот и прекрасно, – ответила Гарриет, вытягиваясь на полотенце. «Что же ее беспокоит, эту малышку?» – спросила она себя.

– Но… но я не помню, о чем вы говорили. – Эмили вся поджалась, словно готовясь кинуться прочь.

– О жестоком обращении взрослых с детьми. Я психиатр, мисс Харпер. Но не сейчас, ибо и мне временами хочется отдохнуть. – Главное, говорить очень спокойно и не делать лишних движений, тогда все пойдет хорошо.

– Психиатр? – переспросила девушка так, словно в рот ей попало что-нибудь неприятное.

Гарриет, привычная к подобной реакции, ничуть не смутилась.

– Да. Но скорее юнгианского направления, чем фрейдистского. Я случайно занялась этим вопросом. Верней сказать, ненамеренно, ведь свою практику я начинала в обычном ключе. С профилактических собеседований и тому подобных вещей. А поскольку я женщина, то мужчин в моей клиентуре почти не имелось. Мужчинам в силу разных причин неловко откровенничать с женщиной-аналитиком, и потому ко мне шли одни дамы. Со временем обнаружилось, что многие из моих пациенток либо сами жестоко обращаются со своими детьми, либо замужем за мужчинами, считающими порку лучшим способом воспитания. – Она подняла голову и глянула на свою неестественно серьезную собеседницу. – О, дорогая, простите меня. Я заявила, что приехала отдыхать, а сама разглагольствую о работе.

– Ничего, – вымученно-вежливо ответила Эмили.

Они провели в молчании около получаса, потом заскрипела калитка. Миссис Эммонс в шикарном лилово-алом купальнике и в солнечных очках, на оправе которых искрились невероятно крупные фальшивые бриллианты, величественно проследовала к бассейну.

– Господи помилуй! – возгласила Гарриет и вновь улеглась.

Немногим позднее появилась миссис Грейнджер – в огромной шляпе с искусственными цветами и в таком умопомрачительном пляжном костюме, что ее самое в нем было не различить. К этому времени миссис Эммонс уже полоскалась в мелкой части бассейна, издавая трубные звуки.

Розовая – скорее от смущения, чем от солнца – Эмили Харпер скатала свое полотенце, пробормотала несколько неразборчивых слов и убежала. Гарриет, приподнявшись на локте и досадливо хмурясь, долго смотрела ей вслед.

Мыс заканчивался небольшим скальным уступом. Устроившийся на нем Джим Саттон мрачно сматывал леску, подтаскивая блесну. Недоеденный сандвич, валявшийся рядом, уже собирал к себе муравьев.

– Привет, Джим, – сказала Гарриет, подходя к нему сзади.

– Привет, – ответил он, не оборачиваясь. – Ходят слухи, что в этом озере прорва форели.

– А удачи все нет? – улыбнулась она.

– Нет. – Журналист вновь закинул блесну. – Впрочем, в прошлом году я таки вытянул тут четырех огромных рыбин.

– Может быть, время сейчас неподходящее, – предположила Гарриет. Чтобы не мешать рыбаку, она держалась у него за спиной, хотя выбор такой позиции соотносился не только с рыбалкой. – Я слышала, ты тут проездом. В Денвер, где затевается грандиозный процесс.

– Верно. – Джим опустил взгляд, заметил остатки сандвича и сшиб их ногой в воду.

– Нехорошо мусорить, – укорила его Гарриет.

– А кто мусорит? Я лишь поддерживаю экологическую цепочку, обеспечивая дополнительным питанием всяческую мелюзгу, – ответил он хмуро. – Не знаю, зачем я приплелся сюда. Клевать тут явно никто не намерен.

Гарриет присмотрелась к упавшему дереву и, выбрав местечко, с большой осторожностью села. Устроившись, она облегченно вздохнула: ствол мог оказаться трухлявым.

– Я поставлю тебе выпивку, если ты согласишься отсюда уйти.

– Заманчивое предложение. Как я могу отказаться? – Он стал складывать удочку. – Ты в двадцать первом?

– Да, как обычно. А ты?

– Как и всегда – в сорок втором. – Он придержал блесну и с большим вниманием ее оглядел. – Значит, мы соседи. – Это было вежливым преувеличением. Дорожки, которые шли к их коттеджам, соединялись крутой кружной тропой. Минут десять ходьбы, если идти вниз, а на подъеме – и все пятнадцать.

– Может, заглянешь как-нибудь? – деланно безразлично спросила Гарриет, стараясь не выдать волнения.

– Приятное приглашение. – Журналист повернулся. – Не хитри, Гарриет. Я в полном порядке, и мы давно уж не дети.

Она легко встала и положила руку ему на плечо.

– Не дети. – Они были почти одного роста и стояли в позиции, идеальной для поцелуя, чем и не преминули воспользоваться. – Я скучала.

– И я скучал. – Они локоть к локтю двинулись по тропинке. – У тебя кто-нибудь есть?

– Никого… в принципе. – Она пожала плечами. – А у тебя?

– Была одна женщина, очень чувственная, но мы расстались. Это походило на шок. Все остальное не задевало.

Из-за первого поворота вывернулся долговязый, одетый во все черное человек. Это был мистер Лорпикар. Он молча кивнул парочке и проследовал дальше – с отсутствующим и решительным видом.

– Странный тип, – сказала Гарриет.

– Он из тридцать третьего? – спросил Джим и оглянулся через плечо, не прерывая шага.

– Кажется. – Гарриет засунула руки поглубже в карманы брюк и неприметно покосилась на спутника.

– После обеда я видел его с этой девчонкой – Харпер. Уверен, кстати, что мы с ней встречались. Не могу только вспомнить где. – Они поднялись на взгорок, между сосен завиднелся главный корпус курорта «Лост-Сэйнтс». – Черт, не люблю, когда что-нибудь забывается.

Гарриет ласково улыбнулась.

– Не думай об этом. Возможно, ты виделся вовсе не с ней, уж очень она бесцветна. Ее родители тоже напоминают напуганных зайцев. – Она призадумалась. – Судя по девочке, можно было бы предположить, что кто-то из них либо тиран, либо истерик, однако ничего подобного нет. Они попросту заурядны, и дочка растет им под стать.

– И это говорит психиатр, – ехидно хмыкнул Джим Саттон, толкая широкую дверь. Спутник и спутница вошли в главный корпус и уже больше не говорили ни об Эмили Харпер, ни о странном мистере Лорпикаре.