Текст книги "Хроники Сен-Жермена"

Автор книги: Челси Куинн Ярбро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

– Вам придется принять это, мистер Три, или умереть истинной смертью, что, несомненно, больно ранит Мадлен.

– Умереть истинной смертью… – Джеймс прикусил нижнюю губу. – Как?

– Для нас, как я уже говорил, гибельно все, что вредит нервной системе. Сожжение, отсечение головы, удар, разрушающий позвоночник. Если вы решите покончить с собой, найдется немало способов, уверяю. – Граф говорил о самоубийстве спокойно, как о чем-то, не имеющем большого значения, но в глубине его темных глаз таилась печаль.

– А вода? Разве она не опасна? – быстро спросил Джеймс, изумляясь себе. Он ведь не верит в эту белиберду, а ведет себя так, словно в ней и вправду содержится зерно истины.

– Наполнив подошвы и каблуки обуви землей вашей родины, вы сможете путешествовать по воде, появляться на солнце да и вообще вести нормальную жизнь. Мы – земные создания, мистер Три. Нас ослабляет все, что разрывает контакт с ней. Хуже всего, конечно, вода, но и летать тоже… малоприятно. Мадлен говорит, что привыкла к авиарейсам, а я человек старомодный и новизны не люблю. Хотя перелеты лучше, чем морские круизы, они экономят время.

– У вас все звучит так обыденно, – сказал Джеймс после паузы.

– Вся жизнь обыденна, даже наша. – Впервые в течение этого нелегкого разговора Сен-Жермен улыбнулся. Вполне искренне и с неожиданной теплотой. – Мы подчиняемся обстоятельствам, чтобы не быть… скажем так, отщепенцами. Некоторые из нас пытаются выйти за рамки, но результаты обычно… плачевны.

– То есть если не крах, так налоги? – невесело усмехнувшись, спросил Джеймс.

Сен-Жермен покачал головой.

– Если хотите, – сказал он через секунду-другую. – Жизнь ставит условия, надо к ним привыкать.

– Странно все это, – проворчал Джеймс, пытаясь из самозащиты сыскать в ситуации нечто забавное и таким образом в случае проигрыша не потерять лица.

– Вы трое суток добирались сюда, – продолжал Сен-Жермен, принимаясь расширять брешь, обнаруженную в обороне упрямца. – Ответьте мне, как?

– Что? – Джеймс резко взмахнул рукой, словно отгоняя от себя нечто чуждое. – Ну… разумеется, не общественным транспортом, сейчас ведь война. Я шел пешком.

– В дневное время или ночами?

– А какая, собственно, разница? – Журналист побледнел. – Я… я решил, что ночью идти безопаснее. Меньше патрулей и…

– Когда вы это решили? Сразу после того, как очнулись, или когда прошли часть пути? – Вопрос звучал требовательно, не оставляя времени на раздумья.

– Я шел по ночам, – вызывающе повторил Джеймс. – Так было благоразумней. Днем солнце слишком палит, а ночью прохладно. И все хорошо видно – при полной луне.

– Мистер Три, луна в первой четверти. До полнолуния еще далеко, – сказал Сен-Жермен и пояснил, вглядевшись в ошеломленное лицо собеседника. – Но темнота нашему зрению не помеха. Признайтесь, вы ведь боялись совсем не жары, так ведь? Просто солнечный свет резал вам глаза. А потом призадумайтесь, откуда взялась ваша необычайная жизнестойкость? Может ли рядовой человек пройти пятьдесят миль с такими ранами, как у вас?

– Я… я просто шел, вот и все, – прошептал Джеймс. – Это казалось… естественным.

– Это и впрямь естественно, но только для тех…

– Кто переродился, вы хотите сказать? – взорвался американец, вновь вскакивая со стула. – Если вы будете продолжать в том же духе, я свихнусь и поверю чему угодно. – Он прошелся по комнате, потом резко повернулся на каблуках. – Вы мягко стелете, Сен-Жермен. Это ведь ваше имя, не так ли?

– Конечно. Мы как-то виделись с вами. На одном из банкетов в Париже. Я полагал, вы узнали меня.

– Я и узнал. Но прошло двадцать лет, вы должны бы выглядеть…

– Старше? – невозмутимо спросил Сен-Жермен. – Не хитрите, вы ведь знаете, что время на нас почти не влияет. Когда Мадлен после шестилетней разлуки навестила вас в Денвере, вы заметили в ней перемены?

– Нет, – признал Джеймс.

– Вот уже два века она выглядит так же, как в тысяча семьсот сорок четвертом году. Вам повезло, что возраст на вас не сказался. Перерождение меняет многое, но не облик. – Граф усмехнулся, потом скорым шагом пересек комнату и распахнул дверь. – Надеюсь, ближе к вечеру вы не откажетесь еще раз со мной повидаться. Должен вернуться Роджер и…

– Он отправился за… провизией? – быстро, но с некоторой запинкой спросил Джеймс. В нем вновь шевельнулся голод.

– Примерно, – ответил граф, уходя.

«Бугатти», еле слышно урча, подкатил к воротам конюшни. Роджер выключил зажигание, погасил противотуманные фары и ободряюще кивнул пассажирке.

– Приехали. Я донесу вашу сумку, мадам.

– Благодарю, – отстраненно кивнула женщина. Ее французский был правильным, но в нем ощущался акцент. Бесформенное, хотя и приличное одеяние, худая шея и темные круги под глазами свидетельствовали, что военное время ударило и по ней. Она машинально потерла виски, словно пытаясь себя успокоить.

– С вами все в порядке, мадам? – спросил Роджер, открывая дверцу машины. Левую руку его оттягивал большой кожаный саквояж.

– Сейчас-сейчас, – ответила пассажирка, пытаясь вежливо улыбнуться.

Роджер помялся.

– Не тревожьтесь, мадам. Если вы вдруг сочтете, что вам что-либо не по нраву, то… – Он с облегчением выдохнул воздух, заслышав шаги за спиной.

– Ты вернулся раньше, чем я ожидал, – сказал Сен-Жермен, вопросительно поднимая брови.

– Появилась возможность решить вопрос по-иному, – прозвучало в ответ. – И это к лучшему, ибо отряды Сопротивления перекрыли дороги в горах.

– Ясно, – уронил Сен-Жермен.

– Их патрульные хотели задержать мадам Кунст, услышав ее выговор, и… – Роджер выразительно смолк.

– Я из Австрии, – заявила взволнованно женщина. – Да. Я убежала. – Она вдруг заплакала, безнадежно и тихо, как покинутый всеми ребенок. – Они расстреляли мать и отца, – послышалось сквозь рыдания. – А потом убили и дядю с детьми. Я была в магазине. Меня предупредила соседка. Смерть Гюнтера не насытила их. Они ненасытны.

Сен-Жермен знаком велел Роджеру отойти и протянул плачущей руку.

– Выходите же, мадам Кунст. Здесь вам предложат и кров, и еду.

Женщина посидела, судорожно моргая, потом послушно оперлась на предложенную ей руку.

– Данке, майн герр.

– Мерси, а не данке, – вежливо поправил ее Сен-Жермен. – Силы Сопротивления в этих местах скоры на расправу.

– Да, я веду себя глупо, – кивнула женщина, выбираясь из автомобиля. – По дороге сюда ваш человек сделал мне предложение.

Слуга и хозяин обменялись быстрыми взглядами, потом Сен-Жермен, поколебавшись, сказал:

– Поймите, ваше появление здесь неожиданно и ставит меня в щекотливое положение. Не знаю, все ли вам правильно объяснили, но поверьте, что здесь вас не станут ни к чему принуждать.

Мадам Кунст пожала плечами.

– Мне все равно. Или нет – не все равно, но разницы в том никакой.

– Что вы хотите этим сказать? – Сен-Жермену не раз доводилось иметь дело с партнершами, охваченными подобной апатией, и приятного в том было мало. Американцу все это вряд ли понравится, подумал он озабоченно. Его… гм… провизия явно нуждается в отдыхе и покое.

– Что? – Австриячка вздохнула и, когда перед ней распахнули дверь замка, заговорила опять: – Никто из мужчин не касался меня после гибели мужа. Я укрылась в доме родителей, и мне казалось, что все плохое уже далеко. Когда партизаны хотели взять меня силой, я кричала, но сейчас причин для этого нет.

– Поверьте, здесь, в Монталье, вас никто не обидит, – мягко сказал Сен-Жермен.

Гостья кивнула и позволила отвести себя в небольшую столовую возле кухни. Камин едва тлел, полосатые обои повыцвели, но в целом там было довольно уютно. Женщина послушно села на предложенный стул и замерла, бросив руки на сомкнутые колени, в чисто девической позе, хотя ей было, наверное, около тридцати.

– Гюнтер погиб полгода назад. Я не сразу об этом узнала. Когда такое случается, все молчат. Приходят люди СС, уводят кого-то, и никто не осмеливается спросить, зачем и куда, ибо люди СС могут вернуться. Судья, выпив лишнего, мне обо всем рассказал.

Роджер, коротко поклонившись, испросил разрешения удалиться на кухню и, получив его, тут же ушел.

– Мадам, когда вы покинули Австрию? – спросил Сен-Жермен, подкладывая поленья в огонь.

– Не так давно. Дней восемь-девять назад. Может быть, десять. – Женщина вдруг зевнула. – Простите.

– Вам незачем извиняться, – ответили ей. – Пища тут не роскошная, но вполне сносная. Через полчаса подадут суп, сыр, колбасу. Может быть, вам стоит пока что прилечь?

Гостья, немного подумав, покачала головой.

– Я усну как убитая. Благодарю. И так вокруг слишком много мертвых. – Она бездумно скомкала ткань своей юбки и, еще раз зевнув, сообщила: – Я ела вчера.

«К счастью, я тоже, – усмехнулся внутренне Сен-Жермен. – Вопрос питания, – подумал он, – становится смехотворно сложным».

– Это безумие! – вскричал Джеймс негодующе. – Господи, что вы творите?

– Я проследил, чтобы наша гостья поела и заняла отведенную ей комнату. Мне жаль, что так получилось. Если бы Роджер привез Мирель, проблемы бы не возникло. – Сен-Жермен помолчал. – Что, собственно, так вас возмущает?

– Как это – что? Вместо обещанной сговорчивой вдовушки, ваш лакей доставляет сюда изможденную австрийскую беженку, трясущуюся от страха и едва сознающую, чего от нее хотят. Вы полагаете, я должен благодарить вас за эту замену? Вы полагаете, я накинусь на перепуганную бедняжку как последний, отринувший все представления о порядочности негодяй? Или вам кажется, что ваша манера завозить сюда женщин, как яйца к обеду, должна импонировать мне? – Джеймс вновь возвысил голос до крика, чтобы отчасти заглушить в себе чувство вины, ибо в мыслях его против воли зароились соблазнительные видения.

– Мистер Три, если бы не война, все вышло бы по-другому. Вас, может быть, удивит, но я не имею привычки завозить сюда кого бы то ни было, и лишь ваше критическое положение заставило меня прибегнуть к столь неординарной попытке разрядить ситуацию.

– Не очень-то она вам удалась, – проворчал журналист, испытывая тайное удовольствие от того, что в голосе графа, всегда бравшего над ним верх, звучат виноватые нотки.

– Увы. – Граф сунул руки в карманы и направился к двери.

Джеймс не удержался от колкости.

– А та, другая, которую не удалось привезти, она что – ваш запасной бутерброд?

Сен-Жермен, брезгливо поморщившись, обернулся.

– За кого вы меня принимаете, мистер Три? Мирель знает, кто я, и это нравится ей. Она оценила бы и разнообразие, в вашем лице. А мадам Кунст, напротив, ни во что не посвящена. Она думает, что ей предложена встреча с мужчиной, страдающим от невроза, и готова пойти на уступки. Опасно и неразумно открывать карты тем, у кого это может вызвать лишь отвращение. Если хотите выжить, учитесь быть осмотрительным. – Взявшись за бронзовую дверную ручку, он прибавил: – Роджер нашел землю из Денвера, что принесет вам облегчение, но, боюсь, в малодостаточной дозе.

– Землю из Денвера? – повторил озадаченно Джеймс.

– Конечно. Мадлен завезла сюда два ящика этой земли в расчете, что она вам пригодится. Ящики были надежно припрятаны, и потому Роджер не сразу их обнаружил.

– Земля из Денвера. Надо же. Не могу поверить. – Джеймс деланно хохотнул.

– Тут нет ничего смешного. Мадлен вы небезразличны, мистер Три, и переправлялся столь неуклюжий багаж через океан вовсе не из причуды. – Граф сухо кивнул и вышел.

Роджер находился в кухне. Заслышав шаги, он поднял голову.

– Она приняла ванну и отправилась спать.

– Хорошо. Еще что-нибудь? – В тоне графа звучало легкое недовольство.

– Ничего особенного. Ей двадцать девять, она родом из Зальцбурга. Работала в школе, а ее муж…

– Гюнтер?

– Да. Он был адвокатом. – Роджер взялся за кочергу, чтобы поворошить угли в печи.

– Этому можно верить? – тихо спросил Сен-Жермен.

– Тому, что она была учительницей, а ее муж – адвокатом, да. Насчет остального не знаю. – Роджер закрыл топку и вытер руки тряпицей.

– И я не знаю, – поморщился Сен-Жермен. – Может быть, это просто мнительность, но…

Роджер задул одну из керосиновых ламп.

– Она походит на беженку.

– Несомненно походит. Но если у нее есть дети, люди СС могли их захватить, чтобы заставить мать служить своим целям. Почему беглянка, спасаясь от ужасов войны, не задержалась в Швейцарии? Это нейтральная и вполне респектабельная страна.

– Может быть, там она не чувствовала себя в безопасности? – предположил Роджер.

– А во Франции чувствует? – с сомнением произнес Сен-Жермен. – Тут и силы Сопротивления, и те же немцы. Чего она ищет здесь?

– Вы думаете, ей дали задание? – спросил Роджер, взяв в руки другую лампу и направляясь за хозяином к двери.

– Это следует выяснить. Но… с большой осторожностью. Сопротивленцы в поисках немецких шпионов переворачивают округу. Дай им малейший повод – и они вломятся в Монталье.

Слуга с хозяином уже шли по узкому коридору, ведущему в старую часть замка.

– Боюсь, я опять вывел из себя мистера Три, – заметил Сен-Жермен. Сапоги его глухо постукивали во мраке. – Он обвинил меня в сводничестве.

Роджер хмыкнул.

– Надо же. Он прямо так и сказал?

– Не совсем. Он все еще хорохорится. Жаль, что ты не сумел добраться до деревушки. Мирель положила бы конец всем его страхам. Бедняга сильно напуган и не желает признавать очевидное. Мирель бы нашла, чем его убедить. Обидно, что перспектива разделить нашу участь, ее не прельщает. У нее для того есть все задатки.

Они подошли к древней, кое-как сложенной из каменных плит лестнице, взбегавшей к верхним помещениям башни, и Сен-Жермен посторонился, чтобы свет лампы упал на ступени. Ему лично освещение не было нужно, однако слуга его в темноте становился слепцом.

– Зато она хорошо знает, чего хочет, – проворчал Роджер, внимательно глядя под ноги.

– Верно, – пробормотал Сен-Жермен. – В какой комнате ящики?

– Во второй, там, где прочая кладь. Я случайно на них наткнулся. – Роджер примолк, приближаясь к особенно скособоченной и потому ненадежной ступеньке.

– Чтобы спрятать ящик, поставь его среди других ящиков, – пошутил Сен-Жермен, перефразируя известную поговорку. – Мадлен, как всегда, осмотрительна, и это восхищает меня.

Слуга, миновав опасное место, облегченно вздохнул.

– Оба ящика без каких-либо ярлыков, но на каждом изображена дубовая ветвь, что, собственно, и навело меня на догадку.

– Это в ее стиле, – усмехнулся Сен-Жермен, поднимаясь на небольшую площадку. – С землей ему будет полегче.

– Может быть, да, а может, и нет, – пожав плечами, ответил Роджер и указал на дверь: – Здесь. В северном углу, за коробками.

Войдя в кладовую, Сен-Жермен недовольно покачал головой.

– Жаль, что нельзя удалить шрамы. Пластическая хирургия еще не всесильна. У мистера Три на руках и на ногах останутся памятные отметины, которые легко опознать. А это при постоянной смене имен досадное неудобство. – Он огляделся в поисках ящиков. – Так, вот и они. Давай-ка попробуем переправить их в комнату мистера Три. Надеюсь, ты мне поможешь.

Джеймс пробудился, чувствуя себя много лучше, чем перед сном. Он медленно потянулся, несколько удивляясь тому, что движения не вызывают боли. «Я поправляюсь», – мелькнуло в его голове. Журналист не спеша оделся, отметив, что костюм успели отгладить, но туфли, видимо по забывчивости, не удосужились принести. Осмотрев для верности все углы, он пожал плечами и решил надеть тяжелые ботинки, приобретенные им когда-то для горных прогулок с Мадлен. Ногам его тут же сделалось очень комфортно. Завязывая шнурки, Джеймс понадеялся, что чопорный граф простит ему это отступление от стиля.

Отважившись наконец сойти вниз, он обнаружил в гостиной беженку-австриячку. Та допивала свой чай.

– Добрый день.

Женщина резко вскинула голову, потом виновато и несколько неуверенно улыбнулась.

– Добрый, хотя, пожалуй, уже вечер. Вы…

– Американец, страдающий нервным истощением, – сказал Джеймс с подкупающей непосредственностью, наработанной в долгом общении с политиканами и крупными воротилами. – Не беспокойтесь, мадам. Я не совсем невменяем. – Чтобы продемонстрировать это, он аккуратно уселся на стоящий чуть в отдалении стул.

– Я рада, что вы поправляетесь, – с некоторым напряжением произнесла мадам Кунст.

– Да, мне гораздо лучше, благодарю. – Джеймс намеренно не делал лишних движений, боясь ее напугать.

– Вы офицер? – спросила беженка, доливая себе чаю, потом спохватилась: – Если хотите, я попрошу, чтобы принесли чашку для вас.

– Это было бы… – Джеймс запнулся, ощутив отвращение к круто заваренному напитку. – Спасибо, но чай не пойдет мне на пользу, – прибавил он, хмурясь.

– Я сделала что-то не то? – в голосе женщины прозвучала тревога.

– Нет-нет, все в порядке, – поспешил успокоить ее Джеймс и решил продолжить беседу: – Увы, я не офицер и не солдат. Я всего лишь фронтовой журналист, описывающий военную обстановку.

Мадам Кунст вежливо улыбнулась.

– И каковы ваши впечатления? – Она отхлебнула чаю. – Или вы не хотите о том говорить?

– Наверное, вы не хуже меня знаете ситуацию, – осторожно ответил Джеймс, вспоминая о предостережениях графа.

– Только официальные версии, – сказала беженка с некоторой печалью.

– Однако что-то до вас все-таки доходило?

– Конечно, но Зальцбург – обычное захолустье. Живя там, трудно о чем-либо судить. – Беженка допила чай и неохотно отставила чашку. – У них тут настоящее масло и молоко свежее, – вырвалось вдруг у нее.

От упоминания о еде Джеймса вновь замутило, но он нашел в себе силы кивнуть.

– Да. Хотя сейчас всего не хватает. Дома у нас тоже карточки на мясо и другие продукты. Правительство побуждает граждан выращивать овощи.

– Не так это просто – выращивать овощи в городских условиях, – заметила австриячка.

– Верно. Но многие ухитряются. Одна из моих родственниц, например, прислала мне свои заготовки на Рождество. И это, знаете ли, было большим подспорьем. – Американец замялся. Разговор о еде его удручал. Пластинку следовало сменить, и как можно скорее.

Мадам Кунст, словно прочтя его мысли, пришла на выручку.

– Как давно вы во Франции, господин..?

– Три, мадам Кунст. Джеймс Эммерсон Три. Я тут около года.

– Год среди опасностей – очень большой срок. – Беженка сочувственно покивала.

– Журналисты кормятся фактами, а война – грандиозный их поставщик, – ответил Джеймс, пожимая плечами. – Я уже работал во Франции, в двадцатых годах, и, естественно, стал первым из кандидатов на эту командировку. – Он виновато потер подбородок. – Извините мой вид, мадам Кунст. Костюм староват, я давно не стригся, не брился.

– В наше время не приходится на это глядеть, – заявила беженка с любезной улыбкой. – Каждый делает то, что может. У меня, например, два платья, и второе выглядит хуже.

В дверь постучали. Вошел Роджер.

– Простите, мадам Кунст, если вы закончили, я тут приберу.

– Да, спасибо. – В голосе мадам Кунст появилась надменность. – Вы можете все убрать.

– Ужин будет несколько позже, – сообщил Роджер почтительным тоном. – Я подам его в маленькую столовую, там потеплей. – Подхватив поднос, он направился к двери. – Мистер Три, граф будет вам благодарен, если вы уделите ему какое-то время.

– Когда? – нахмурился Джеймс.

– Когда вам будет удобно, но лучше – в ближайшие два часа.

– У моей тетушки был такой же дворецкий, – с тоской сказала мадам Кунст, когда Роджер ушел.

– Он очень хорош, – ворчливо откликнулся Джеймс, а про себя прибавил: «Хорош, даже слишком».

– Таких слуг теперь почти нет. – Она разгладила складку на платье. – Какой же вы нашли Францию по приезде?

– Хаос, – ответил коротко Джеймс. – Война нанесла этой стране огромный ущерб.

– Всей Европе, – поправила мадам Кунст.

– Вы правы. Но я нахожусь во Франции, и то, что вижу, ужасно. Говорят, Россия безмерно страдает, тяжело в Италии, в Нидерландах и в Скандинавии, однако Франция, как и всегда, несет основное бремя лишений. Лондон, правда, тоже привел меня в шок, и все же, и все же… – Джеймс чувствовал, что впадает в велеречивость, но уже не мог с собой совладать. – Первая мировая была разрушительной, но эта ее превосходит. И слухи, до нас доходящие, лишь заставляют думать, что реальность намного страшнее всех наших представлений о ней. Нет, конечно, окопной войны, и кавалерию не посылают на танки, но города горят, поля усеяны трупами, и, кажется, этому не будет конца.

– Остается лишь возносить молитвы, чтобы все это кончилось поскорее, – тихо произнесла женщина, обратив к собеседнику кроткий взгляд больших карих глаз. – Как вы думаете, американцы могут тут что-нибудь предпринять? Если бы ваш президент настоял на мирном решении разногласий, война бы остановилась. Без Америки британцы с французами не сумели бы и далее длить это безумие.

– У Америки на этот счет свое мнение, мадам Кунст, – довольно сухо сказал Джеймс, снова насторожившись.

– Но что же делать, если война все идет и идет? Из моей семьи никого, кроме меня, в живых не осталось. Наша соседка, вдова, потеряла четверых сыновей. Все были летчиками, все погибли в боях. Она одна в своем доме – как привидение. И таких, как она, у нас сотни и тысячи.

– А также во Франции, Италии, в Англии и Голландии, мадам Кунст. И в Чикаго, и в Монреале, и в Гонолулу. – Джеймс, глухо кашлянув, встал. – Извините, наверное, мне следует встретиться с графом прямо сейчас, чтобы не заставлять его ждать.

Беженка всполошилась.

– Я вас обидела? Пожалуйста, не считайте меня бессердечной или равнодушной к страданьям других. Просто каждый из нас видит то, что к нему ближе.

– Я понимаю, – ответил Джеймс, на деле не очень-то сознавая, что же его так задело. Огибая стул собеседницы, он на миг замер, почувствовав, как в ее теле пульсирует кровь.

– Она произнесла пацифистскую речь, – сказал нехотя Джеймс, не глядя на графа. – Она хочет остановить войну, чтобы женщины не вдовели, а дети не сиротели. Видит Бог, я сам против продолжения бойни, но есть ли из этого выход?

– Капитуляция? – предположил Сен-Жермен.

– Ну уж нет. Вы же знаете, как ведут себя немцы на каждом клочке оккупированной ими земли. А в Германии, говорят, ситуация еще хуже. Один из голландских репортеров писал, что инакомыслящих там перевозят в вагонах, назначенных для скота. Если они проделывают такое со своими же соотечественниками, то что же станется с нами? – Он раздраженно взмахнул рукой. – Вагоны для скота, может быть, преувеличение, но…

– Я понимаю вас, мистер Три, а вы меня, боюсь, нет. Замок стоит обособленно и на высоком месте. Прямо в нем или, скажем, в радиусе десяти километров, имея передатчик и достаточно благоразумия, можно обеспечивать немцев крайне полезной для них информацией. – Граф смолк и выжидательно глянул на журналиста.

– Какая там информация? – возразил Джеймс упрямо. – Вы же сами сказали, что замок достаточно обособлен, да и вся эта часть Прованса мало населена. Ничего стратегически важного не наблюдается ни в непосредственной близости от Монталье, ни в ваших десяти километрах, если вы, конечно, не полагаете, что они собираются вступить в битву за горные тропы.

– Монталье почти соседствует со Швейцарией. Через Женеву и Цюрих идет золото. Если наладить здесь радиоперехват, можно многое вызнать. – Сен-Жермен дернул плечом. – Возможно, я шарахаюсь от теней, но мне неспокойно.

– Если им нужен радиошпионаж, почему бы не поместить станцию прямо в Швейцарии? – спросил Джеймс.

– Швейцарцы весьма ревностно блюдут свой нейтралитет. Конечно, у немцев есть станции и в Австрии, и в Баварии, но от них далеко до Женевы с Лозанной. Прованс удобен. Силы сопротивления уже отлавливали тут немецких шпионов. В прошлом году сюда заехал натуралист, наблюдавший за редкими видами птиц. Он обосновался в монастыре, откуда предпринимал экскурсы в горы. Все шло хорошо, пока так называемый орнитолог не столкнул ногой со скалы мешавшее ему птичье гнездо, что было замечено горным дозорным. Возможно, мадам Кунст – обычная беженка, но мне нужна абсолютная уверенность в том.

– А вы-то тут при чем? – усмехнулся Джеймс.

– Ни при чем. И хочу ни при чем оставаться в дальнейшем, – последовал быстрый ответ. Сен-Жермен покачал головой. – Вы явно не сознаете шаткости нашего положения. Мы с вами – иностранцы в стране, ведущей войну. Если нас бросят в узилище, что очень может случиться, нам будет трудненько удовлетворять наши… гм… специфические потребности. – Он с отвращением припомнил свои отсидки в тюрьмах разных времен. – Вам в заключении не понравится, мистер Три.

– Мне бы там в любом случае не понравилось, – без раздумий откликнулся Джеймс. – Сейчас с журналистами не очень-то церемонятся. Одного из моих коллег расстреляли испанцы. Только за то, что он попытался переслать в свою редакцию не проверенный их цензурой материал.

Сен-Жермен поднял голову и прислушался.

– Ага. Это, похоже, Мирель. Мистер Три, нам придется прерваться.

– Что? – вскрикнул растерянно Джеймс, разом припомнив все свои страхи. Теперь и он слышал шум подъезжающего авто.

– Вам это необходимо, мистер Три, – мягко, но с некоторым нажимом сказал Сен-Жермен. – Более, чем вы себе представляете.

Джеймс вскочил с дивана и замер как столб.

– Это чудовищно… невозможно… нелепо. Я отчасти согласен вам ввериться, но должны же существовать какие-то рамки!

– Может, вы, прежде чем упрекать меня, испробуете предложенное лекарство? – возразил с суховатым смешком Сен-Жермен. – Мирель настроена хорошо провести этот вечер. Не разочаровывайте ее.

– Перестаньте, – запротестовал журналист.

Сен-Жермен сочувственно улыбнулся.

– Мистер Три, вам нужно как можно скорее понять, что затяжки и проволочки для нас роскошь. Мирель согласна лишить вас… невинности, так не становитесь же в позу. Из нас редко кому так везет… на первых порах. Все происходит гораздо грубее. Вы избавите себя от множества неприятных эмоций, спрятав в карман свой гонор и разделив с ней постель. Поверьте, я знаю.

– Но… – заикнулся Джеймс и умолк. От приступа голода ему чуть было не сделалось дурно. Вне сомнений, именно этот голод и обострил все его чувства, позволив уловить биение пульса в мадам Кунст. – Хорошо, я попробую, раз уж ничего другого не остается, – прибавил он, тщетно пытаясь изобразить веселость. – Постараюсь хотя бы получить какое-то удовольствие.

Сен-Жермен поднял брови.

– Главное, постарайтесь, чтобы удовольствие получила она, иначе вам перепадет очень мало. Таковы… гм… наши свойства. – Он собирался сказать что-то еще, но тут в коридоре раздались чьи-то быстрые энергичные шаги и дверь распахнулась.

Мирель Бек в свои тридцать четыре имела крепкое тело, окруженное почти осязаемой аурой чувственности. Она не вошла, а ворвалась в гостиную с избыточной возбуждающей живостью. Простую одежду и отсутствие какой-либо косметики с лихвой компенсировала ее неприкрытая сексуальность. Волосы гостьи как темное облако окружали полное миловидное личико, на котором играла дразнящая жизнерадостная улыбка.

– Граф! – воскликнула гостья и кинулась к Сен-Жермену. – Вы так давно не показывались, что я должна бы на вас рассердиться, но – увы! – не могу!

Сен-Жермен, улыбнувшись, поцеловал ее в щеку.

– Я тоже скучал, Мирель.

Легко вывернувшись из объятий, она указала на Джеймса:

– Вот этот мальчик? Граф, гадкий, вы не сказали, что он так красив. – К замешательству Джеймса, его весьма внимательно оглядели. – Ну, вид многообещающий, – заявила, подходя к журналисту, Мирель. – И это серебро в волосах. Импозантно, не правда ли? – Джеймс попытался отодвинуться, но его, рассмеявшись, схватили за руку. – Он застенчив? Какая прелесть! – Полуобернувшись к Сен-Жермену, гостья прибавила: – С вашей стороны большая любезность устроить мне эту встречу. Я жду очень многого от нее.

– Но, мадам, мы ведь… – смущенно произнес Джеймс, не зная, куда спрятать глаза.

– Не представлены, вы хотите сказать? Пусть вас это не беспокоит. Я – Мирель, а вы, полагаю, Джеймс. Теперь мы знакомы. Вам остается лишь показать, какая из комнат ваша.

Женщин американец на своем веку повидал, но от этой просто опешил. И все же его потянуло к ней, как магнитом, ибо голод, подоплеку которого он никак не хотел признавать, опять обострился.

– Мадам…

– Нет-нет. Мирель. А вы – Джеймс. Я – Мирель. Так много лучше, правда? – Она потянула его за руку. – По дороге в вашу уютную спаленку вы мне расскажете, как вас сюда занесло.

– Я не уверен, что… – Джеймс с немым призывом воззрился на графа, но тот отвел взгляд.

– А я уверена. Идемте же, Джеймс! – Мирель помахала графу и быстро пошла к двери, таща за собой терзающегося сомнениями американца.

– Прости, – пробормотал он некоторое время спустя. Они уже лежали в постели, успев ее изрядно разворошить. – Дай мне время. Похоже, я еще слаб.

Мирель сочувственно хохотнула.

– Это не слабость, Джеймс. Просто теперь ты таков. – Ее легкие пальчики прошлись по его груди. – Разве тебе об этом не говорили?

– Последние два дня чего мне только не говорили, – вздохнул он.

– Но это совсем другое, – горячо заявила Мирель. – Для мужчины нет вещи важнее, разве не так? – Она шевельнулась и прильнула к нему всем телом. – Но когда человек меняется, меняются и его свойства. В чем-то он даже выигрывает.

– За счет этого? Я никогда не страдал импотенцией, – потерянно сказал Джеймс.

– Это не импотенция, – возразила Мирель. – Ты ведь хочешь меня? А я – тебя. Так что это другое.

– Ты же не знаешь, что… что я чуть было не сделал. – Внезапно он ощутил себя глубоко несчастным. Стук ее сердца тяжелым грохотом отдавался в его ушах.

Мирель рассмеялась.

– Конечно, знаю. Ты такой же, как граф. Ты хочешь прокусить мне кожу на горле и…

– Ради Бога, Мирель! – вскинулся Джеймс, но горячие ручки его удержали.

– Ну-ну, – протянула она успокаивающе, – я ведь и сама именно этого жду. Но только не сразу. А ты ничего не хочешь понять. Ты судишь себя по прежним меркам, а они теперь не годятся.

Джеймс повернулся на бок и положил голову на ее упругое чуть подрагивающее бедро.

– Послушай, ты очень мила, и я тебе благодарен, но… – Он хотел поскорей развязаться с унизительной ситуацией, сослаться на нервное истощение, пообещать когда-нибудь навестить ее в лучшие для него времена, но никак не мог составить более-менее благопристойную фразу. К тому же ему нравилось поглаживать ее кожу, она была так шелковиста и так прогибалась под пальцами, что… нет, он решительно не мог заставить себя покинуть постель или попросить ее удалиться.

– Джеймс, ты волнуешься понапрасну. Ты еще не привык к себе самому. Успокойся. Давай я покажу тебе, как и что надо делать. Я люблю наставлять. – В ореховых ярких глазах блеснула плутоватая зелень. – Ты должен знать, как со мной обходиться. Это не так уж трудно, дружок. – Женщина заворочалась, устраиваясь поудобней. – Так, теперь, пожалуйста, положи руку сюда. Это будет хорошим началом.