Текст книги "Хроники Сен-Жермена"

Автор книги: Челси Куинн Ярбро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

ПЕРЕРОЖДЕНИЕ

Кровоточащими руками Джеймс потянул на себя створку узорчатых чугунных ворот и, спотыкаясь, ступил на длинную подъездную аллею, ведущую к замку. В голове мутилось, но все же ночной скиталец сначала аккуратно свел на нет щель, в которую проскользнул, и лишь затем отправился дальше. Он шагал, шатаясь и вглядываясь во тьму в ожидании, что очертания старинного здания вот-вот выступят из нее. Он отчаянно нуждался в убежище и знал, что обрести его ему дано только здесь.

Когда наконец во мраке и впрямь обрисовалась каменная громада, Джеймс с удивлением услышал звучание скрипки. Играли профессионально, но как-то обрывисто, словно бы для себя. Он остановился, прислушался, и впервые за трое суток глаза его потеплели. До этого момента в ушах путника стояло одно: рев и уханье пушек. Мутные мысли несколько прояснились, рука сама поднялась, чтобы отвести спутанные пряди со лба. Он мельком спросил себя, кто это может играть и почему Монталье выглядит странно покинутым. Лужайки заросли сорной травой, а свет горит лишь в двух окнах. Вот неожиданность, сказал себе Джеймс и, волоча ноги, автоматически направился к служебным пристройкам, объятый внезапной дрожью, вызванной отнюдь не холодом ночи.

От конюшни несло больше моторным маслом, чем лошадьми, но Джеймс узнал ее очертания и, приободрившись, захромал к боковой дверце. Два освещенных окна, думал он, означают лишь, что большинство слуг отправились спать или что нехватка топлива и других припасов ввели хозяйство в режим экономии. Ему понадобилось все мужество, чтобы попробовать приоткрыть дверь. В конце концов, не похоже, что в замке полно немцев. Джеймс дождался нового всплеска мелодии и протянул руку к дверной ручке, уповая на то, что музыка заглушит скрип петель.

Сен-Жермен услышал тихий скрип открываемой двери и придержал смычок. Он напряг слух, потом сел поудобнее и продолжил каприччио, позволяя его чарующим звукам служить маяком для одинокого визитера. Через несколько минут в дверях малой гостиной возник оборванный человек, сжимавший в руке кухонный нож. Ночной гость не очень уверенно шагнул в световое пятно, отбрасываемое камином и единственной керосиновой лампой. Музыкант опустил скрипку и оценивающе посмотрел на вошедшего. Глаза его на миг сузились, а брови чуть надломились.

– Нож вам не понадобится, мистер Три.

Гость, судя по всему, ожидал увидеть кого угодно, только не того, кто сидел перед ним. Он в растерянности тряхнул головой.

– Я… – Грязная, покрытая ссадинами рука коснулась лица. Джеймс неуверенно попробовал улыбнуться, потом кашлянул, чтобы прочистить горло. – Когда я услышал музыку, мне подумалось, что… Нет, не знаю. – Говоря это, он подался вперед, чтобы опереться на спинку стула, и вздрогнул. В помещении было холодно, несмотря на горящий камин. – Извините. Я не совсем, в себе.

– Да, я вижу, – сказал Сен-Жермен мягко, лучше, чем гость, понимая, что происходит. Он поднялся, чтобы уложить скрипку в футляр, потом, ослабив волос, вставил смычок в специальный кармашек и закрыл крышку. Позаботившись таким образом об инструменте, музыкант повернулся к ночному пришельцу.

– Садитесь же, мистер Три. – Это была команда, и гость с готовностью подчинился, опустившись на стул, спинка которого служила ему опорой. Нож со стуком упал, что не обеспокоило никого.

– Времени прошло много, – отстранение заметил Джеймс, разглядывая картину, висевшую над камином. Потом пустой взгляд упал на выступавшего в роли хозяина человека и столь же бездумно принялся его изучать.

Граф был одет по-домашнему. Ему очень шли просторная черная блуза и черный свитер. Стройные ноги его облегали узкие черные брюки, чуть напущенные на высокие ботинки для верховой езды – с необычно толстыми подошвами и каблуками.

– С тех пор как вы в последний раз были здесь? Думаю, более десяти лет.

– Да. – Гость покачался на стуле, движения выдавали усталость. – Это место… Не знаю, зачем…

Только сейчас, достигнув своей цели, Джеймс вдруг задумался, чего же он тут ищет. Неясные образы мелькали в его в голове. Большинство из них не имели смысла, один-два вызвали страх.

– По поручению Мадлен я рад приветствовать вас. Вы можете здесь пробыть любое угодное вам время.

– Благодарю. Не знаю, что и… благодарю вас.

Неяркое освещение и потеки грязи и крови не придавали благообразия облику гостя, и все же угадывалось, что прошедшие годы если и повлияли на его внешность, то в лучшую сторону. Каштановые волосы подернулись серебром, не утратив при том густоты, когда-то округлые черты лица углубились и отвердели. Будучи в тридцать лет всего лишь привлекательным малым, к своим пятидесяти Джеймс Эммерсон Три просто расцвел и при других обстоятельствах мог бы считаться чуть ли не эталоном мужской красоты.

– Я думал… Мадлен могла быть… – Он смолк и подергал воротник. Там, где давила застежка.

– Здесь? – предположил Сен-Жермен, непринужденно опускаясь на стул, стоявший подле камина. – Вынужден вас огорчить, мистер Три. Мадлен сейчас в Южной Америке.

– Опять в экспедиции? – спросил Джеймс. Ему вдруг сделалось уж совсем неуютно.

– Конечно. По нашим непростым временам куда разумнее находиться за океаном, чем в Греции или в Африке, – вы не находите, а? – Заметив, что слова его плохо воспринимаются, граф перешел с французского на английский. – Пусть она далеко, зато в безопасности, мистер Три. Улавливаете, о чем я?

Джеймс кивнул с отсутствующим видом, потом, кажется, понял, что ему сказано, ибо резко поднял голову и проронил:

– Боже! Да! О да, Господи!

– Не так давно я получил от нее письмо, – сказал Сен-Жермен после паузы. – Может быть, вы захотите прочесть его чуть позднее? – Конечно, ему совсем не хотелось делиться содержанием письма с кем бы то ни было, оно было очень личным, любовным, предназначенным лишь для его глаз, однако он знал, что человек этот любит Мадлен, и потому шел на жертву.

– Нет, – после недолгого колебания откликнулся Джеймс. – Главное, с ней все в порядке. Если с ней что-то случится, я, кажется, кинусь под вражеский танк. – Уголки его рта приподнялись, задрожали и вновь опустились, заняв привычное для последнего месяца положение. Он глянул на свой рваный пиджак и подергал край разлохматившейся прорехи.

Сен-Жермен внимательно на него посмотрел и спросил:

– Что, бой был тяжелым?

– Что значит – тяжелым? Иногда мы убиваем больше, чем они, иногда – они. Все это отвратительно.

Джеймс повернулся к огню и некоторое время молчал. Сен-Жермен тоже сидел молча. Наконец Джеймс вздохнул.

– В замке есть еще кто-нибудь?

– Мой слуга Роджер, а более никого. – Сен-Жермен выждал с минуту, потом спросил: – Вам что-нибудь нужно, мистер Три? Предлагаю начать с ванны и отдыха.

Впервые в тусклых глазах гостя блеснуло нечто живое.

– Смешно, но я совершенно не знаю, чего хочу, – смущенно признался он. – Я помню, что стремился сюда, и это осуществилось. А теперь я, видимо, слишком устал, чтобы думать еще о чем-то. – Его взгляд ушел в сторону. – Во всем этом мало смысла.

– Смысл есть. – Сен-Жермен покачал головой.

– Наверное. И, возможно, я голоден, но… не знаю. – Джеймс откинулся на спинку стула и какое-то время смотрел, как его собеседник подкладывает поленья в огонь, а потом заговорил вновь, сбивчиво и торопливо: – Я уехал домой в тридцать первом. Мадлен, наверное, говорила о том.

– Да, – кивнул Сен-Жермен, шевеля кочергой сосновые плашки. Живица, потрескивая, брызгала на сухую кору.

– Сначала редакция намеревалась отозвать меня раньше, но после финансового обвала пресса Сент-Луиса перестала нуждаться в еще одном голодающем репортере. Так что Кранделл – мой бывший босс – продлил мне командировку, а Сондерсон, заменивший его после смерти, накинул еще полтора годка. Странно было вернуться в Штаты после тринадцатилетнего пребывания в Старом Свете. Ты готовишься к разным сентиментальным переживаниям, но их нет и в помине. Тебе кажется, что ты вот-вот окунешься во что-то домашнее и уютное, но этого опять-таки нет. Скажу вам, я чувствовал себя белой вороной. Особенно меня поразили мои земляки. Конечно, депрессия многое застопорила, но дело не только в ней. Вокруг произносились все те же банальности, что были в ходу и в начале века. Я не верил ушам. Произошло столько всего, а они так и не поняли, что мир изменился. И судачили лишь о том, как вернуть прежние добрые времена. Закрывая глаза на реальность, не понимая, что этого никогда уже не случится…

– Люди везде таковы, – отважился возразить Сен-Жермен.

– Да? – Джеймс примолк. – Возможно, вы правы. – Он вяло махнул рукой и посмотрел на огонь. – Я чертовски продрог.

– Со временем вы отогреетесь, мистер Три, – сказал Сен-Жермен и встал, чтобы взять со стола серебряный колокольчик. – А теперь не желаете ли прилечь? Вам надо бы отдохнуть. – Голос его звучал мягко, но непреклонно.

– Да, – кивнул Джеймс. – Да. Почему бы и нет?

– Прекрасно, мистер Три. – Граф тряхнул колокольчиком, и через пару минут в гостиной появился еще один человек. Среднего возраста, среднего роста, с волосами песочного цвета и глубоко посаженными голубыми глазами.

– Роджер, это близкий друг мадам де Монталье мистер Джеймс Эммерсон Три. Ему сейчас нелегко. – Сен-Жермен поднял бровь, и слуга его понял.

– Бывает, – сказал он дипломатично. – Мистер Три, позвольте, я вам помогу.

Тот покачал головой.

– Я справлюсь.

Сен-Жермен чуть нахмурился.

– Тем не менее, помощь вам все же нужна. Отдохните, придите в себя, а потом мы уточним остальное.

– Остальное? – переспросил Джеймс, поднимаясь со стула и принимая протянутую ему руку.

– Да, мистер Три, остальное. – Граф ободряюще улыбнулся, но выражение лица его оставалось серьезным.

– Хорошо, – вяло ответил Джеймс и позволил себя увести.

Ванна была такой, какой он ее помнил: большая, старинная, на крокодильих позолоченных лапах, и, пока ему помогали избавиться от рваной одежды, Джеймс с любовью смотрел на нее.

– Мне всегда нравилась эта… купальня.

– Она и впрямь представляет музейную ценность, – прозвучало в ответ, и Джеймс смущенно замолк.

Когда в кранах забулькало и повалил пар, в Джеймса внезапно вселилось смутное беспокойство. С одной стороны, он был грязен и очень продрог, с другой – в нем нарастало что-то вроде головокружения, которое, правда, усилием воли удалось подавить. Осторожно опускаясь в горячую воду, Джеймс попытался объяснить свои колебания Роджеру:

– Я потерял много сил, вот в чем загвоздка.

– Очень похоже, – нейтрально откликнулся тот и ушел.

Джеймс вытянулся в воде, однако ожидаемое блаженство не приходило. Напряженные мышцы немного расслабились, но не настолько, чтобы он мог задремать. Пришлось решить, что все дело в ссадинах и ушибах. Джеймс, морщась, принялся смывать с себя грязь. Что же с ним сталось, когда его выбросило из джипа? По внутренней стороне одного из предплечий шел глубокий рубец.

– Боже! – пробормотал Джеймс, рассматривая ранение. – Сколько же крови я потерял? – Еще одна глубокая рана пересекала бедро и была ярко-красной, но явно затягивалась. Да и в более мелких порезах не обнаруживалось нагноений. – Что очень удачно, – заметил Джеймс потолку, сознавая, что в ином случае он просто не смог бы одолеть столь долгую дорогу. Коллегам его повезло меньше: одного прямым попаданием разорвало в клочки, другой был раздавлен перевернувшимся автомобилем.

Вспомнив об этом, Джеймс содрогнулся. Он впрыгнул в машину уже на ходу и занял единственное свободное место. Случись ему оказаться на сборном пункте пораньше, все бы могло обернуться гораздо хуже. Счастливчик со стоном вылез из ванны и замер, полязгивая зубами, в ожидании, когда с него стечет неприятно холодящая кожу вода.

Вскоре после заката он очнулся от беспокойного сна. Окинул пустым взглядом комнату, которую мною лет назад Мадлен назначила для него, и несколько минут не мог сообразить, где он. Медленно, словно проявляясь на фотобумаге, в его сознании проступали события тех прошлых дней. В ногах на постели лежал банный халат. Прикосновение к густому мягкому ворсу оказалось живительным.

Джеймс рывком сел, охваченный вихрем воспоминаний. Мадлен! Сколько сладостных, полных страсти ночей они здесь провели, не размыкая объятий. Теперь ее нет с ним, и сердце кольнуло. Тут ему вспомнился Сен-Жермен, и Джеймс застонал. Нет, он, конечно, не ревновал, и все-таки… все же… Как разобраться, что значит в жизни возлюбленной этот таинственный человек?

Он встал с постели и заходил из угла в угол, чувствуя сильный голод и вместе с тем странное отвращение к еде.

– Это все армейский паек, – как бы шутя пояснил он стенам. – Волей-неволей начинаешь воротить от него нос.

Решив, что странное ощущение – следствие начинающейся простуды, Джеймс отбросил халат, отыскал в шкафу одну их своих старых рубашек и облачился в теперь уже старомодный костюм, оставленный им здесь перед отъездом в Америку. Брюки стали несколько великоваты, пришлось их подтянуть. Он не нашел ни ремня, ни подтяжек и с досадой подумал, что придется одалживаться. Потом оглядел пиджак. Тот болтался на нем, как на вешалке, что, впрочем, не было удивительным после четырех месяцев гонки. Где же галстук? Когда-то к этому непременному атрибуту мужской европейской одежды Джеймс относился с пренебрежением, но теперь ощущал себя голым. Он вздохнул и опять полез в шкаф.

Галстук не обнаружился, но нашлись свитер с высоким воротом и пуловер. Тонкой коричневой шерсти, очень приятный, однако с парой дырочек на локте. Постояв с минуту в раздумье, Джеймс решил все оставить как есть и отправился на поиски графа. Скорее всего, тот ждет его где-то внизу.

Он легко ориентировался в путанице коридоров и переходов. Хотя вокруг царила кромешная тьма, она почему-то ему не мешала. Сбежав по лестнице, Джеймс самодовольно улыбнулся. Еще бы! Столько ночей он провел в этих лабиринтах, разыскивая посмеивающуюся над своим пылким преследователем Мадлен.

– Что вас позабавило, мистер Три? – раздалось за спиной. Голос графа звучал несколько отстраненно. – Рад, что отдохнули. Теперь, должно быть… вас мучит голод.

– Да, я голоден, – ответил Джеймс, оборачиваясь. – Но дело в том… – Он осекся, не зная, как выразить свои ощущения.

– Поверьте, я искренне вам сочувствую, мистер Три, – медленно произнес граф, оглядывая долговязого американца. – Чтобы привыкнуть к перерождению, потребуется какое-то время.

– К перерождению? – повторил Джеймс озадаченно. – О чем это вы? Я не понимаю вас, граф.

– Не понимаете? – Сен-Жермен сузил глаза. – Мистер Три, вы отдаете себе отчет в том, что с вами произошло? – осторожно спросил он.

Джеймс невесело рассмеялся.

– Кажется, я был ранен. Да, ранен, это именно так. У меня шрамы на руках и на ногах, некоторые очень глубокие. – Он нервно кашлянул. – Мы ехали в джипе. Что-то взорвалось, – то ли мина, то ли снаряд. Всем было плевать на то, что мы – журналисты, но я никого не виню. Даже не знаю, какая сторона в нас стреляла. – Плечи его передернулись. – Кому-то вдруг захотелось дать работу могильной команде.

– Вы проницательны, мистер Три, – заметил сочувственно Сен-Жермен.

– Я ничего больше не помню. Странно, да? Но тем не менее это так.

– Но что-то вы все-таки помните. – Граф двинулся по коридору к дверям, ведущим в гостиную, где состоялась их встреча. – Начните все сызнова, – предложил он.

Джеймс не был медлителен, но все же ему приходилось поторапливаться, чтобы не отставать от своего невысокого собеседника, и это обескураживало.

– У меня все путается в голове. Я помню взрыв и как меня выбросило из машины, но все остальное… мешается. Я, наверное, потерял сознание и очнулся лишь ночью. Не могу сказать, почему меня потянуло сюда. Думаю, раненым или контуженым даже в шоковом состоянии свойственно подыскивать для себя безопасное место, а я здесь бывал раньше, так что… – Он вошел в гостиную и замер на месте, пугливо прислушиваясь, как за ним закрывается дверь.

– Звучит в высшей степени разумно, мистер Три. – Сен-Жермен жестом предложил Джеймсу сесть.

– Это радует, – настороженно ответил Джеймс, усаживаясь на облюбованный им еще до полуночи стул.

Сен-Жермен также опустился на стул; отсвет каминного пламени неровно лег на его лицо, выхватывая из полумрака лишь тонкий, почти классический нос и губы, изогнутые в печальной усмешке.

– Мистер Три, как вы считаете, насколько серьезно вас ранило?

Джеймс ощутил сильнейшее беспокойство и, прежде чем ответить, одернул рукава пиджака.

– Наверное, достаточно тяжело. Но я все же добрался до Монталье, пройдя миль сорок, а то и все пятьдесят от места, где это стряслось. – Он провел ладонью по волосам. – Эти шрамы… Боже! Я был словно сам не свой. Такое случается, мне медики говорили, от сильных кровотечений. Но я встал…

– Да, – сказал Сен-Жермен. – Вы встали.

– И пошел сюда. – Неожиданно вздрогнув, Джеймс отвернулся.

Сен-Жермен выждал с минуту, потом снова заговорил:

– Мистер Три, то, что вы испытали, ввергло вас в шок, проходящий не сразу. Понадобится терпение, мое и ваше, чтобы в ходе нашей беседы вы смогли уяснить реальное положение дел.

– Это звучит зловеще, – с усилием произнес Джеймс.

– Не зловеще, – мягко поправил его собеседник. – Несколько интригующе и тревожаще, может быть, но не зловеще. – Он сел поудобнее, вытянув ноги. – Мистер Три, Мадлен дала мне понять, что она вам рассказывала о своей сущности. Это правда? – Вопрос был излишним, ибо Мадлен извещала его обо всех сложностях своих отношений с американцем. Журналисту многое говорилось, но тот упрямо отказывался вникать в вещи подобного рода.

– Правда лишь то, что она сообщила мне кое-какие подробности своей биографии, например дату рождения, а я взял это на заметку и…

Сен-Жермен сдвинул брови.

– А вы не преминули проверить ее слова?

– Да, – вздыхая, признался Джеймс. – Она сама на том настояла. Да и мне было любопытно ознакомиться с историей аристократической французской семьи. – Он зябко потер ладони, впадая в прежнее нервозное состояние.

– И что же вы обнаружили? – вежливо, почти равнодушно спросил Сен-Жермен, но что-то в его темных глазах, заставило Джеймса поторопиться с ответом.

– Ну, что действительно существовала некая Мадлен де Монталье, родившаяся в восемнадцатом веке, и что она умерла в Париже в тысяча семьсот сорок четвертом году, едва достигнув двадцатилетнего возраста. Мемуары гласят, что эта девушка была просто красавицей. – Журналист помолчал. – Так же как и Мадлен.

– Это вас удивило? – спросил Сен-Жермен.

– Ну, в одной семье… – вяло заговорил Джеймс и сбился. – Старинный портрет очень схож с ней, что давало повод Мадлен утверждать, будто он написан с нее. – Последние слова американец проговорил очень быстро, словно боясь вдуматься в них, и затих.

– Но вы в том сомневались, – подсказал Сен-Жермен. – Почему?

– Слышали бы вы ее бредни! – взорвался Джеймс, вскакивая со стула. – Она заявляла… – Он вновь осекся и устало вздохнул. – Послушайте, я знаю, что вы когда-то были ее любовником. Вам должны быть известны ее фантазии на свой счет.

Журналист умолк, глядя в огонь и прислушиваясь к собственным ощущениям. Главными из них были странное беспокойство и голод, который с каждой минутой грыз все сильней. Если бы ему дали поесть, возможно, нервозность ушла бы. Перед его внутренним взором зароились бесформенные видения, потом из них вырисовалась столовая с высокими окнами. Он ужинает. Мадлен сидит напротив, в углу. Она ведь и впрямь никогда с ним не ела. Джеймс передернулся, потом попытался припомнить вкус соуса к рыбе, и его чуть не стошнило.

– Я знаю о них, – донеслось до него как сквозь ватную пелену. – И знаю, что вам говорилось. Еще лет двадцать лет назад Мадлен безуспешно пыталась вам втолковать, что она не совсем человек, ибо однажды волей судеб ей пришлось стать вампиром. Вы этому не поверили, мистер Три. Как не поверили и тому, что вам после смерти уготовано то же. Однако все это чистая правда. Примите ее, мистер Три.

Джеймс обернулся так резко, что едва устоял на ногах.

– Ну да! Клыки, черные плащи, кладбища и подобная всячина. Мадлен никак не может быть с этим связана.

– С этим, конечно, нет.

– Еще она говорила, – продолжил Джеймс, задыхаясь, – что повинны в ее перемене именно вы! – Американец выпалил это как явную глупость, совершенно не ожидая, что реакцией на его заявление будет мрачный кивок. – Она утверждала, будто сама… – упавшим голосом сказал он.

– Все верно. Она добровольно пошла на это, хотя у нее был выбор. – Граф подобрался и сел прямо. Джеймс замер. – История повторяется, мистер Три. Я вызвал изменения в ней, она их вызвала в вас.

– Перестаньте! – громким от раздражения голосом прервал собеседника Джеймс. – Вам вовсе незачем себя оговаривать.

– Ну, в некотором смысле я и впрямь предпочел бы оставить эту часть моей жизни сокрытой, – вежливо кивнул Сен-Жермен. – Однако мне в ваших же интересах приходится быть откровенным.

Джеймсу хотелось взвыть, чтобы не слышать этого человека, спокойным, будничным тоном несущего невозможную околесицу.

– Не надо шутить, – прорычал он, стискивая зубы.

– Мистер Три, – уронил Сен-Жермен, и что-то в его тоне заставило Джеймса примолкнуть. – Мистер Три, мы не можем позволить себе такую роскошь, как самообман. Я сознавал, что вы плохо подготовлены к настоящей коллизии, но все же надеялся, что вы сами начнете задавать мне вопросы. Поскольку этого не происходит, мне волей-неволей следует вам кое-что объяснить. Нет, – повелительно взмахнул он рукой, – пожалуйста, помолчите. Наберитесь терпения и выслушайте меня. Потом можете поступить как вам заблагорассудится, но пока будьте благоразумны и не поддавайтесь естественному желанию отрицать все и вся.

Обескураженный Джеймс сцепил за спиной руки и отошел от камина в надежде нейтрализовать в себе безотчетные страхи.

– Хорошо, продолжайте.

Граф сухо кивнул и, улыбнувшись одними губами, заговорил:

– Насколько я помню, вы стали любовником Мадлен где-то в тысяча девятьсот двадцатом году, а в двадцать пятом она попыталась растолковать вам, что с вами станется после смерти. – Он видел, как морщится собеседник, но не стал смягчать свои слова. – Связь с ней сделала вас существом, способным при определенных условиях пережить собственную кончину. Это возможно – в тех случаях, когда предсмертным обстоятельствам не сопутствует разрушение центральной нервной системы.

– Вы такой же, как и Мадлен, – пробормотал Джеймс, покосившись на дверь. Кто бы ни сидел перед ним, сумасшедший, шутник или шарлатан, ровность тона придавала всем его бредням жутковатую убедительность.

– Нет, я ведь много старше ее, – нахмурился Сен-Жермен и продолжил: – Процесс, проходящий в вас, сделался необратимым уже в тысяча девятьсот двадцать втором году, но Мадлен набиралась мужества еще года два, прежде чем сообщить вам об этом. Мысль о том, что вы от нее отшатнетесь, была ей невыносима. Однако она не могла долее оставлять вас игрушкой в море случайностей и нашла в себе силы во всем признаться.

– Это безумие, – выдохнул Джеймс, обращаясь к стенам и потолку. – Безумие, и ничего больше.

– Вы сознаете всю силу ее любви? – резко спросил Сен-Жермен, игнорируя восклицание. – Вы понимаете, на что она шла, заботясь о вашей драгоценной персоне? Постарайтесь уразуметь: Мадлен, рискуя бесповоротно вас потерять, выложила все карты на стол, чтобы возможная трансформация не причинила вам боли. – Он выпрямился, скрестив на груди руки. – А вы превращаете ее дар в мусор, отказываясь признать, что изменение совершилось.

Джеймс шумно вздохнул и потряс головой.

– Это бессмыслица. А точнее – полная чушь. Вы говорите как сумасшедший. – Он слышал, как срывается его голос, и усилием воли заставил себя успокоиться. – Я ей не поверил, вы правы. Мне и сейчас неловко обсуждать этот вздор. А вы продолжаете утверждать, что со мной что-то случилось. Ну, кое-что и вправду случилось. Из-под меня выбили джип. Я потерял много крови и более трех дней брел практически по бездорожью без сна и еды. Не удивительно, что мне теперь как-то не по себе. Но это пройдет после отдыха, я полагаю…

Сен-Жермен медленно встал со стула. Взгляд его темных глаз сделался жестким.

– Мистер Три, перестаньте себя обманывать. Когда ваш джип перевернуло, вы получили смертельные раны. Вы без сознания упали на землю и вскоре умерли от сильного кровотечения. Но смерть – это нечто вроде болезни, к которой у существ, нам подобных, имеется частичный иммунитет. Когда солнце зашло, вы очнулись, чтобы зажить новой жизнью. Если угодно, жизнью Мадлен. – Он помолчал, потом сказал, несколько пренебрежительным тоном: – Хотите верьте, мистер Три, хотите нет, но вы отныне – вампир.

– Э, нет… – возразил Джеймс, неловко пятясь и всплескивая руками.

– И вам теперь надо учиться бороться за выживание.

– Нет! – Журналист задрожал.

– Мистер Три…

– Это невероятно! – С тихим невнятным воплем американец кинулся к двери, но принужден был остановиться, ибо граф с внезапным проворством заступил ему путь.

– Сядьте, мистер Три.

– Нет, – выдохнул Джеймс, занося кулак для удара. Сил у него почти что не оставалось, но противник был ниже его.

– Не советую, мистер Три, – прозвучало короткое и слегка ироничное предупреждение. – Сядьте же, вам говорят.

Решимость мгновенно оставила Джеймса. Почти ничего не соображая, он рухнул на стул и беспомощно съежился, пугливо поглядывая на графа.

– Вы ведь не…

– Успокойтесь, я вас не трону, – вздохнул Сен-Жермен. Чтобы дать возможность американцу прийти в себя, он отошел в дальний угол гостиной и две невыносимо долгих минуты молчал.

– Мадлен любит вас, мистер Три, и только поэтому я предлагаю вам свою помощь.

– Вас она тоже, видимо, любит, – сварливо откликнулся Джеймс.

– Смею надеяться, да. Но наши любовные отношения в прошлом, а теперь… теперь пришел ваш черед.

– И вы не ревнуете? – с вызовом спросил Джеймс, от которого ускользнула горькая подоплека последнего замечания.

– Со временем мы смиряемся с неизбежным. Моя любовь к Мадлен не уменьшилась, мистер Три, но для людей нашей природы подобные связи… так скажем, непродуктивны, – сардоническим тоном произнес граф, однако лицо его потемнело. – Нет, я не ревную.

Джеймс скептически хмыкнул:

– Вы полагаете, я вам поверю?

– Хотелось бы, – прозвучало в ответ. – Скоро вы сами во всем убедитесь.

– Как новоиспеченный вампир, не так ли? – Джеймс попытался саркастически усмехнуться, но это плохо ему удалось.

– Так.

– Господи! – воскликнул Джеймс, возводя глаза к потолку, и через миг торжествующе засмеялся. – Видите? Я помянул имя Господне, и со мной ничего не стряслось. Будучи и вправду вампиром, как бы я мог это сделать? А вы – меня выслушать? Нечисть должна корчиться в муках, заслышав святые слова. – Не удержавшись, он весело подмигнул графу. Мир вновь становился нормальным.

– Вы вскоре поймете, что множество из поверий о нас не более чем выдумки и предрассудки. Мы вовсе не дьявольские порождения – это расхожий миф. Дайте мне распятие – и я его поцелую, дайте катехизис – и я прочту вам молитвы. Я могу процитировать изречения из Корана, Вед и других фолиантов, исповедующих различные формы религии. В молельной есть Библия. Может, ее принести? – Сен-Жермен ощутил, что задет за живое, и разрядил внутреннее волнение коротким смешком.

– Это ни с чем уж не сообразно, – неуверенно произнес Джеймс.

– Мистер Три, когда Мадлен стала вашей любовницей, вы ведь понимали, что она не походит на женщин, какие встречались вам до нее. Мне кажется, именно эта ее необычность и подогревала ваш пыл. Не надо, не надо вскидываться. Я вовсе не хочу вас задеть. И не считаю, что это наносило какой-то ущерб подлинности и глубине вашего чувства, иначе Мадлен никогда бы не вверилась вам. – Сен-Жермен умолк и в раздумье потеребил лацкан своего пиджака. – Мне несколько неловко все это обсуждать…

– Мне тоже, – быстро сказал Джеймс.

– Мне неловко, потому что я доподлинно знаю, насколько сильна ваша любовь, ибо и сам люблю ее больше всего на свете.

– И возмечтали вернуть ее, да? – с вызовом спросил Джеймс, поднимаясь со стула.

– Нет. В конце концов, Мадлен на раскопках, и хорошо, что она сделала такой выбор, если тут вообще можно нечто подобное усмотреть. – Граф вернулся к своему креслу, положил одну руку на его спинку, но садиться не стал. – Просто ради эксперимента, мистер Три, вообразите хоть на момент, что вы были убиты и стали вампиром.

Джеймс усмехнулся.

– Хорошо, я вампир. Так же как и вы, так же как и Мадлен.

– Нам, вампирам, – продолжал Сен-Жермен, не обращая внимания на иронический взгляд собеседника, – любовные связи необходимы как воздух. Немного подумав, вы сами сообразите, почему это так. Но, как только наши возлюбленные становятся нам подобными существами, возможность физической близости с ними делается нереальной. Мы постоянно нуждаемся в подключении к чужой энергетике, мистер Три, чего предложить друг другу не можем, а следовательно…

– Дерьмо, – не вытерпел Джеймс. – Я устал это слушать.

В голосе графа звякнула сталь:

– Вы выслушаете все до конца, мистер Три, или вас ждет весьма горькая участь. – Он смерил жестким взглядом строптивца, и тот, оробев, покорно опустился на стул. – Как я уже говорил, вам придется бороться за выживание, то есть искать тех, кто сможет удовлетворить ваши потребности в обмен на некоторые услуги любовного толка.

– Жизнь через секс? – вяло спросил Джеймс. – Фрейду бы это понравилось.

Брови строгого ментора сдвинулись, обозначая легкое раздражение, но он согласно кивнул.

– Да, если вы хотите наметить маршрут. Однако стремиться вам должно не к сексу, а к истинной страсти. Ведь секс зачастую главенствует там, где хотят избежать близости, то есть чешут, где чешется, вот и все. Но по-настоящему нас окрыляют лишь подлинные интимные отношения, именно стремление к ним вам и следует в себе культивировать, мистер Три. – Сен-Жермен склонил голову набок. – Вспомните, что вам давала близость с Мадлен.

Джеймс вспыхнул.

– Это словами не выразишь! Но если вы хотя бы еще раз…

– Довольно, – прервал его Сен-Жермен. – Я вовсе не хочу вас задеть. Я просто хочу указать вам на верные ориентиры.

Одно из поленьев в камине затрещало и пыхнуло жаром, наполнив комнату тяжелым запахом разогретой сосновой смолы. На пол посыпался каскад искр; мелкие красные звездочки гасли, соприкасаясь с холодным камнем.

Джеймс, сглотнув слюну, отвернулся, тщетно пытаясь найти веское рациональное возражение, способное опрокинуть вздорные доводы этого человека.

– Я не верю, – прошептал он.

Сен-Жермену не раз приходилось сталкиваться с подобными шоковыми реакциями. Он подошел к охваченному ужасными подозрениями американцу и тихо сказал: