Текст книги "Королева Реформации"

Автор книги: Чарлз Людвиг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

„Это нетрудно“. – Аве провела своим маленьким пальчиком по маршруту побега, который она обвела кружками. – В любом случае мы недалеко от границы с владениями Фридриха. Если нас обнаружат, мы можем повернуть на север“.

„А что, если там нет дороги?“

„Мы должны доверять Господу!“

Звуки громкого храпа раздались в тишине: Хрр-р-р-мм. Аве стала разворачивать пакет.

„Подожди, – воскликнула Кати. – Она спит довольно чутко. Нам нужно подождать, пока она не засвистит“.

„Засвистит?“ – на лице Аве отразилось удивление.

„Да, засвистит. Когда она спит крепко, то слышно: Хрр-р-р-мм фиу-фиу! Вот это фиу-фиу означает, что мы в безопасности. А пока расскажи мне, почему Саксонию поделили между Георгом и Фридрихом“.

„Это довольно сложно, – сказала Аве, которая собиралась стать преподавателем истории. – Вкратце произошло следующее. Более полувека сыновья и внуки Фридриха Храброго совместно правили всей Саксонией. Но в 1485 году – через два года после рождения доктора Мартина Лютера – наследники Эрнст и Альберт решили поделить Саксонию так, чтобы каждый из них независимо правил своей территорией. Историки называют это разделение Лейпцигским разделением. После этого появилась Альбертинская и Эрнестинская Саксония.

Поскольку Фридрих был старшим наследником, он стал избирателем“.

„И что это значит?“

„Я вижу, что ты даже не начинала учить урок по Римской империи, – сказала Аве. – В Римской империи есть семь избирателей, каждый из которых наследует это положение. Таким образом, старший сын Фридриха Мудрого унаследует это положение от своего отца. Эти семь избирателей выбирают императора Римской империи. Когда был избран Карл V, он заключил сделку с Фридрихом, обязав его голосовать за себя. Частично из-за этой сделки Фридрих вынужден благосклонно относиться к Мартину Лютеру и его последователям. Но это уже другая история.

Во время Лейпцигского разделения было решено, что, поскольку старший сын имеет преимущество быть избирателем, он должен разделить Саксонию и дать своему младшему брату право выбрать любую часть. Именно из-за положения отца Георг теперь является правителем больших областей Альбертинской Саксонии.

„Я…“ – ее перебил протяжный свист аббатисы. „Как ты думаешь, теперь мы в безопасности?“

Кати с минуту прислушивалась, а потом улыбнулась. „Да, она спит. Открывай пакет“.

Перекрестившись, Кати принялась за сельдь. Она ела так, будто ей долго пришлось голодать. Пока она расправлялась с рыбой и капустой, Аве вытащила письмо со дна пакета. „Посмотри сюда“, – прошептала она, подвигая поближе свечу.

Кати глянула и чуть не подавилась. Письмо начиналось словами: „Дорогой доктор Лютер, я пишу вам из Нимбсхена…“ Шок был слишком сильным, и в этот момент она подавилась костью.

Закрыв глаза, Кати начала кашлять.

„Тише, – просила Аве, прикрывая ей рот рукой. Но она не могла остановиться.

„Кх-кх-кх!“ – закатывалась она. Наконец она с трудом проговорила: „Спрячь письмо и – кх – постучи меня по спине“.

Аве спрятала письмо под карту Саксонии, затем изо всей силы три раза шлепнула Кати по спине. Третий шлепок избавил Кати от кости. В этот момент храп прекратился. Испугавшись, девушки смотрели на дверь. Через секунду она широко распахнулась.

Перед ними со свечой в руке появилась аббатиса. Она крайне редко показывалась без покрывала и теперь, несмотря на напряженность ситуации, Кати уставилась на ее совершенно лысую голову, кое-где поросшую редкими седыми волосами.

„Ты что, заболела?“ – спросила она, высоко поднимая свечу.

„Кати подавилась, но я помогла ей“, – объяснила Аве.

Аббатиса смотрела на них с недоверием и задумчиво почесывала подбородок. „Хлеб был свежим, – сказала она наконец. – Я не понимаю, как ты могла им подавиться“. Затем она принюхалась. „Мне кажется, или пахнет рыбой?“ – спросила она. Она быстро присела на корточки и заглянула под кровать. Поднявшись, она держала в руке остатки сельди.

„Что здесь происходит?“ – потребовала она ответа, треся рыбьим хвостом.

„Ну, ну, понимаете, это… – начала Аве, – мы знаем, что вы хотите, чтобы мы уподоблялись Иисусу. А когда Он кормил пять тысяч, Он дал им хлеб и р-рыбу. Правильно?“

„Да, но рыбки, которые нашлись у мальчика, были маленькими, а это большая сельдь!“ Взгляд ее выцветших голубых глаз остановился на карте Саксонии, лежавшей на кровати. Подняв, она поднесла карту к глазам. „Я велела нарисовать карту Римской империи, а не Саксонии!“ Она поднесла свечу поближе, чтобы лучше рассмотреть карту. „А что это за точки, идущие от Нимбсхена в Торгау, а затем в Виттенберг?“ Она показала на них пальцем, и лицо ее исказилось.

„Точки, точки, т-т-точки… – пролепетала Аве. – Точки показывают, насколько близко от нас Виттенберг“.

„А зачем тебе это знать? – аббатиса нахмурилась. – Виттенберг – это злачное место. Именно там печатаются эти ужасные трактаты!“ Она пристально глянула на карту, и лицо ее приобрело еще более злое выражение. Возвысив голос, она спросила: „А почему ты показала, где находится Гримма?“ Она смяла карту в комок.

„А что тут такого?“ – невинно спросила Аве.

„Разве ты не слышала? Приор августинцев-отшельников в Гримме и с ним несколько монахов прочли сочинения Лютера, поддались обольщению и отступили от истинной веры“.

Поскольку девочки не отвечали, аббатиса почти перешла на крик: „Отвечай! Почему ты пометила Гримму на карте?“

„Разве я совершила ошибку и отметила ее не там?“ – спросила Аве, и голос ее стал сладким как мед.

„Не избегай моих вопросов! Скажи мне, почему ты указала местонахождение этих выгребных ям и отметила точками путь в Виттенберг?“

Пока Аве искала подходящий ответ, Кати увидела письмо к доктору Лютеру, лежащее на кровати. Это было опаснее, чем открытая ловушка. Ее сердце так бешено стучало, что она боялась, что тетя может это услышать. Что же делать?

Тут же у нее появилась идея. Протянув свою карту Священной Римской империи аббатисе, Кати развернула ее таким образом, чтобы отвести ее взгляд от кровати. „У меня хорошо получилось?“ – пролепетала она. Затем, не отрывая взгляда от лица аббатисы, она левой рукой сделала жест Аве, призывая спрятать письмо под кровать.

Посвятив все свое внимание карте Священной Римской империи, аббатиса изучала ее с видом ювелира. Затем, подумав, она сказала: „Сестра Катерина, ты прекрасно выполнила задание. Если бы у тебя так же хорошо было с историей, я была бы счастлива. Помолись. Отдыхай. Мы увидимся с тобой утром“.

Когда дверь за аббатисой закрылась, улыбка появилась на ее губах, и глаза заблестели.

После того как тетя ушла и девочки остались одни, Кати прошептала на ухо Аве: „Ты видела ее улыбку?“

„Да“.

„Может быть, только может быть, аббатиса не так ненавидит доктора Лютера, как притворяется“.

„Может быть, ты и права“, – согласилась Аве, почесав стриженую голову.

Измученная событиями дня, Кати не могла заснуть. Она ворочалась с боку на бок, и ее беспокоил вопрос: могу ли я нарушить обеты?

Глава 3. Побег

Проходили дни наказания хлебом и водой, и Кати занималась изучением истории Священной Римской империи. Каждую ночь ее подруга-монахиня приносила ей что-нибудь из еды.

Кати, уверенная в том, что ее тетя знала о еде, которую ей приносят, удивлялась, почему та не возражала. В понедельник, через неделю после ее „заключения“, Аве принесла ей блюдо с хлебом и колбасой. Поглощая все это, Кати сказала: „Аве, я не уверена, что хочу бежать“.

Аве склонила голову и спросила: „Почему?“

„Я дала обеты…“

„Но, может быть, ты не понимала их значения?“

„Да. И все же я дала их“.

„Многие монахини совершают побег, и много монахов покидают монастыри. Даже приор августинских отшельников покинул Гримму“.

„Я знаю. Но тем не менее я хочу поступать правильно!“

Аве натянула покрывало. Подперев подбородок правой рукой, она сказала: „Я послала письмо доктору Лютеру с помощью Леонарда Коппе из Торгау, того, кто привозит целую телегу провизии каждую неделю. В следующий раз, когда она приедет, я попрошу его привезти трактат Лютера о нарушении обетов“.

„Я надеюсь, что аббатиса не узнает о проделках Коппе. Если она узнает, – Кати вздрогнула, – если она узнает, Генрих повесит его!“

Аве рассмеялась. „Она не узнает. Коппе умный человек. Он член городского совета, а раньше он собирал подати для Фридриха Мудрого. А теперь он на пенсии. Но ему неведом страх“.

День за днем, оставаясь в своей комнате, Кати делала пометки о Римской империи. Это было трудно, поскольку история империи была обширной. В конце концов после нескольких попыток и корзины, полной испорченной бумаги, она закончила свое эссе. Это было за три дня до окончания двухнедельного наказания.

Ее эссе было кратким, но основательным:

Когда западная часть Римской империи пала под натиском варваров в 455 году и прекратила свое существование в 476 году, Церковь испытывала замешательство. Это было потому, что пророк Даниил предсказал, что во время четвертого царства (Римского) Бог создаст „царство, которое вовеки не разрушится“. Тогда многие считали, что пало временное царство и, как утверждал святой Августин, духовное царство продолжает существовать.

Помня об этом, папа Лев III короновал впервые Carolus Augustus, императора римлян, в день Рождества 800. Эта коронация, произведенная папой, была лишь началом того, что впоследствии стало Священной Римской империей. Затем, почти два века спустя, в 962 Отто I из Саксонской династии был коронован папой Иоанном XII. Коронация Отто стала основанием Священной Римской империи, несмотря на то, что это название не употреблялось до 1254 года.

В наше время, как показывает моя карта, Священная Римская империя включает большую территорию в Центральной Европе и большую часть северной Италии.

Хотя папа короновал всех императоров Римской империи, многие из них не соглашались с ним и боролись против него. Тем не менее святой отец имеет огромную власть над этими императорами. Это потому, что у него есть власть отлучать от Церкви. Отлученным не разрешается ходить к мессе, их не хоронят, и для них закрыто таинство святого причастия, когда хлеб и вино превращаются в кровь и тело Господни.

Обладая этой властью, папа обычно поступает по своему усмотрению. Поссорившись с папой Григорием VII в 1075 году, король Германии Генрих IV созвал собор в Вормсе и объявил о низложении папы. После этого Григорий отлучил Генриха и освободил всех его подданных от обязанности повиноваться ему. В конце концов Генриху пришлось преклонить колени перед папой Григорием и просить прощения. В то время Григорий находился в своем замке в горах. Прежде чем он позволил королю Генриху войти, он заставил его простоять на снегу три дня. Несчастному королю пришлось повиноваться!

Максимилиан I, император, правивший с 1493 по 1519 год, был первым святым римским императором, не коронованным папой, так же не был коронован его внук, наш император Карл V. Император Карл был коронован в соборе в Аахене. Поскольку папа Лев X не утвердил его, он был коронован архиепископом Кельнским 23 октября 1520 года.

Прочитав эссе Кати о Римской империи, аббатиса сказала: „Кати, ты хорошо поработала. Я так довольна тобой, что решила сегодня же закончить твое наказание“.

Кати улыбнулась и, не удержавшись, произнесла: „Мне показалось, когда я подбирала материал, что папа постепенно теряет свою власть. Он не короновал ни одного из наших последних двух императоров. Возможно, Бог хочет открыть нам новую истину“. Когда она закончила, ее темно-синие глаза сияли.

Аббатиса нахмурилась. „Сестра Катерина, – гневно заметила она, – ты, как всегда, упряма. Ты – копия своей матери! Я думаю, тебе будет полезно побывать на воздухе. Я хочу, чтобы с сегодняшнего дня ты работала в поле“.

Кати давно мечтала о такой работе. Для нее не было ничего приятней, чем работа с землей, возможность брать ее в руки и смотреть, как зреет урожай. Но, не желая выдать тете свою радость, она промолчала.

Устав от работы в поле, Кати не могла заснуть. Она ворочалась с боку на бок, ее преследовал один и тот же вопрос: правильно ли я поступаю? Конечно, она устала от дисциплины, бесконечного распорядка звонков, месс, постов, повторения одних и тех же молитв, поклонения реликвиям – и почтения к декретам папы вместо уважения к авторитету Библии.

Чувствуя на себе тяжкое бремя, она преклонила колени и стала молиться.

„Имею ли я право нарушить обеты?“ – спрашивала она. Не получая ответа, она молилась об учении Лютера, о том, что „праведный верою жив будет“. Продолжая молиться, она обрела уверенность в том, что в этом вопросе учитель из Виттенберга был прав. На самом деле она убедилась в этом на собственном опыте. Она вспомнила случай, когда тайком от всех искала Божьего прощения за прегрешение и принимала Божьи обещания на веру. В каждом случае чувство глубокого умиротворения убеждало ее в том, что все грехи прощены и Христос обитает в ней.

Она все еще раздумывала над тем, будет ли угоден Господу ее побег, когда глубокий сон сморил ее. На следующее утро она проснулась рано и встала на колени у кровати, чтобы помолиться перед началом обычного распорядка дня.

Кати была занята прополкой капусты, когда появилась Аве.

„У меня хорошие известия“, – сказала она.

„Да?“

Внимательно осмотревшись, чтобы убедиться в том, что их никто не подслушивает, она сказала: „Я получила ответ от доктора Лютера“.

Оперевшись на мотыгу, Кати спросила: „И что он написал тебе?“

„Он написал, что поможет всем нам сбежать, что он свяжется с Леонардом Коппе“.

„Как ты думаешь, сколько человек хочет бежать?“ „Около дюжины“.

Кати в задумчивости стала окапывать капусту и выдернула два-три сорняка. „Я уже говорила тебе, что не знаю точно, хочу ли я бежать. Я все еще думаю об этих обетах…“

„Пусть это не волнует тебя. Коппе дал мне трактат доктора Лютера о браке“.

Она еще раз оглянулась, чтобы не было подглядывающих и подслушивающих, затем вытащила из корзины с овощами свернутый трактат и начала читать:

Поскольку слово Бога, который создал вас и сказал: „Плодитесь и размножайтесь“, пребывает в вас и правит вами…

Не обманывайтесь на этот счет, даже если вы должны дать десять клятв, обетов и нерушимых обещаний. Вы не можете твердо обещать, что перестанете быть мужчиной или женщиной (если бы вы должны были дать такое обещание, это было бы глупостью и не имело бы смысла, поскольку вы не можете изменить себя и перестать быть собой), поэтому вы не можете обещать, что вы не будете плодиться и размножаться… Если бы вы собирались дать такое обещание, это опять-таки было бы глупостью, потому что плодиться и размножаться – значит выполнять повеления Бога.[6]6
  Сочинения Лютера. Т. 45. С. 18.


[Закрыть]

„Звучит весьма убедительно“.

„Да, но это не все. Слушай!“ Аве продолжала читать, подчеркивая каждое слово:

Ни один обет юноши или девушки не имеет ценности перед Богом, кроме трех исключений, принятых самим Богом. Таким образом, священники, монахи и монахини обязаны отказываться от своих обетов, если они чувствуют, что Бог велит им плодиться и размножаться и это повеление действует в них со всей силой…[7]7
  Там же. С. 18, 19.


[Закрыть]

„Что ты об этом думаешь?“ – Аве помахала трактатом с видом победителя.

„Это здорово, но все же, – она нахмурилась и вырвала еще несколько сорняков. – Меня останавливают эти исключения. Может, мы как раз и составляем одно из них!“

„О нет. Это невозможно. Вот что сказал доктор Лютер“. Она снова стала читать из трактата:

И в-третьих, из Своего повеления всему творению Бог Сам исключил три категории людей, перечисляя их в Евангелии от Матфея 19:12: „Есть скопцы, которые из чрева матернего родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного“.[8]8
  Там же. С. 19.


[Закрыть]

Кати рассмеялась. „Я уверена, что мы в это число не входим, – сказала она. – Но позволь мне самостоятельно изучить трактат – только это сможет убедить меня“.

„Хорошо. Но ты должна спрятать его“.

„Не волнуйся. Я нашла уголок в своей келье, в который никто никогда не заглянет“.

В ту ночь, пока Кати ждала, когда аббатиса заснет и захрапит, она размышляла о побеге в Виттенберг. На каждом участке этого пути поджидала своя опасность. Что будет, если их поймают? Что произойдет, если она не сможет добраться до Виттенберга? У нее не было никакой одежды, кроме монастырского платья, обувь разорвалась, и, кроме того, она по-прежнему была обрита. Где ей остановиться? Что она будет делать? Она никогда не работала за деньги. Когда она думала о будущем, у нее внутри все сжималось и холодело.

Вскоре аббатиса захрапела и засвистела. Ободренная, Кати достала трактат и, держа над ним свечу, начала читать. Когда она перечитывала отрывок об обетах, возле двери раздался странный звук. Она застыла и стала ждать. Это была обыкновенная большая серая мышь. Мышь посмотрела в ее направлении, моргнула и исчезла в норке. Кати облегченно вздохнула.

После долгой молитвы она ощутила, что угодит Богу, если нарушит обеты, которые дала в ранней юности. Полностью удовлетворенная, она спрятала трактат Лютера за портретом святого Бернара, погасила свечу и заснула.

Когда на следующий день Кати работала в поле, к ней подошла Аве. „У меня есть имена еще семи девочек, которые хотят бежать, – сказала она. – Это Маргарет, Эльза фон Канитц, Аве Гросс, Маргарет и Катерина Зешау, Магдалена фон Штаупитц и Ланета фон Гольтц“.

„Магдалена фон Штаупитц – младшая сестра Иоанна фон Штаупитца, а он – друг доктора Лютера, – сказала Кати. Она говорила с большим энтузиазмом, чем прежде. – Но меня беспокоит твоя сестра Маргарет и особенно Эльза“.

„Почему?“

„Потому что они все время хихикают. Будет ужасно, если всех нас повесят на дубе. Герцог Георг…“

„Не беспокойся. Я их предупрежу“.

Наступил апрель. Великий пост начался рано в 1522 году. „От святого дня Воскресения с последней недели февраля нас будет отделять сорок дней, – объявила аббатиса торжественным тоном собравшимся монахиням. – Великий пост – это особое таинство. Эти почти шесть недель помогут нам вспомнить о страданиях Иисуса, которые завершились на кресте в Святую пятницу. Для того, чтобы разделить Его страдания, мы должны до минимума ограничить все разговоры. Раньше мы должны были голодать большую часть дня, поскольку вам известно правило: мы не ели до вечерни. Но теперь Его Святейшество разрешает нам рано служить вечерню, и мы можем есть вскоре после полудня. Конечно, в течение сорока дней Великого поста мы не будем вкушать мяса“.

Через две недели после начала поста по окончании вечерни Аве кивнула Кати, призывая ее последовать за собой.

„Что?“ – спросила Кати, прячась в тени высокого дуба.

„Еще три монахини собираются бежать. Но двух серьезно волнует нарушение обетов. Ты можешь вернуть мне трактат доктора Лютера? Я прочту его им“.

„Конечно. Я принесу его сюда завтра сразу после вечерни“.

Кати проглотила последнюю ложку жидкого супа, в котором не было ничего, кроме нескольких кусочков свеклы и двух капустных листьев. После этого она почувствовала себя настолько голодной, что могла бы съесть еще пять порций. Но каждой монахине полагалась лишь одна.

В глубине души Кати не терпелось вернуться к себе, чтобы отдохнуть и убедиться в том, что трактат все еще на месте – за портретом. Однако, она понимала, что такая спешка может возбудить подозрения, поэтому она задержалась за столом вместе с другими монахинями. Наконец, решив, что время пришло, она поднялась.

„Сестра Катерина, я хочу поговорить с тобой“, – сказала аббатиса.

„Я слушаю вас“.

„Женщина, которая моет посуду, плохо себя чувствует. Не могла бы ты пойти на кухню и помочь ей, поработав там час или два?“

Внутренне Кати вздохнула, но выхода не было.

Когда Кати заканчивала шестую стопку тарелок, повариха сказала: „У меня есть маленький кочан капусты. Хочешь немного?“ Не отвечая, Кати набросилась на него так, будто давно голодала.

Закрыв дверь за собой, Кати осторожно приподняла портрет святого Бернара и сняла его с гвоздя. Трактат исчез! Ее сердце бешено забилось, и она медленно опустилась на кровать. Что с ним случилось? Может быть, она случайно положила его в другое место? Она тщательно поискала под кроватью, в шкафу и в постельном белье. Она даже заглянула за распятие, висевшее у окна. Упав на кровать, она заломила руки. Онемев от страха, она вскочила и понеслась вниз, прыгая через три-четыре ступеньки, и постучалась к Аве.

„Я не могу найти трактат! – закричала она. – Он… он… он исчез!“

Аве онемела. „Ты не можешь его найти? – воскликнула она. – Ах, Кати, мы попали в беду! Давай вернемся к тебе и еще раз поищем“. Закрыв дверь, Кати подняла портрет святого Бернара, и трактат Лютера выпал на пол. Она подняла его и уставилась на него, не веря своим глазам. Затем она пробежала его глазами. „Да, это он! Я… я… не могу в это поверить“. Глядя на трактат, как на привидение на кладбище, она перечитала отрывок об обетах. На этот раз ее глаза округлились потому, что именно эта часть трактата была подчеркнута чернилами!

Аве уставилась на чернильные знаки. „М-может быть, дьявол брал его…“

„Что нам делать? – простонала Кати. – Наши планы раскрыты!“ Она скрестила руки на груди, и в ее глазах отразился страх.

Аве вздрогнула. „Даже если наши планы раскрыты, слишком поздно менять их сейчас. Пока ты мыла посуду, я поговорила с Коппе. Он приедет на своей телеге в субботу перед Пасхой. Он будет здесь в девять вечера. Все сестры должны быть готовы“.

„Но луна будет слишком яркой! Нас увидят! Герцог Георг…“

„Коппе спрячет телегу в тени дуба. Телега будет полна пустых бочек из-под сельди“.

„Мы должны забраться в бочки?“ – удивленно спросила Кати.

„Вряд ли они настолько большие. И все же…“

Этот разговор был неожиданно прерван, поскольку в дверь кто-то царапался. Девочки застыли, но тут же рассмеялись. Подойдя к двери, они обнаружили Метуселу, монастырского кота. Он проскользнул в келью и стал ласкаться к ним. Кати подняла его и почесала его за ушами. „Лучше бы ты пришел вчера и поймал мышь, которая меня напугала“.

Метусела ответил громким урчанием и потерся усами о ее покрывало. Я буду скучать по тебе“, – сказала Кати, осторожно опуская его на пол.

„Начиная с сегодняшнего дня нам нужно организовывать девушек“, – сказала Аве.

„Мы должны держать все планы в тайне, – Кати приложила палец к губам. – Это меня пугает. Среди девочек есть очень разговорчивые. Кажется, Ланета не может сохранить тайну и пяти минут! Что нам делать?“ Она снова заломила руки.

„Я предупрежу ее и скажу, что, если нас поймают, нас повесят“, – ответила сурово Аве.

Луна становилась больше и ярче по мере приближения первой недели апреля и Святой пятницы, и сердце Кати билось все быстрее. Каждый вечер она преклоняла колени у кровати и просила у Бога помощи. „Я хочу поступать правильно, – просила она. – Сделай мою жизнь достойной. Укажи мне путь. Помоги мне повиноваться“.

Непостижимым образом все двенадцать монахинь, собиравшихся бежать, поместились на одной скамье во время службы в Святую пятницу. Это взволновало Кати, потому что они сидели все вместе подряд на трех службах, и ей показалось, что аббатиса заметила это и приглядывалась к ним. В ту ночь она снова открыла окно и представила себе прыжок на крышу сарая, а потом на землю. Раздумывая о побеге, она прикидывала, выдержит ли ее крыша. Она хотела испробовать ее прочность, но забыла.

Луна в субботнюю ночь была необычно полной. Ее золотистый свет освещал монастырский двор. Кати изучила то место, где телега должна была пройти сквозь тесные ворота. Затем ее взгляд проследил путь, который она проделает, чтобы скрыться в тени дуба.

Поскольку Кати не собиралась оставаться монахиней, она решила не брать покрывала. Может быть, оно пригодится оставшимся монахиням. И все же лучше этого не делать, ведь она уже чувствовала приближение простуды. Кроме того, ее бритая голова будет смешно выглядеть на улицах Виттенберга. Лучше покрыть голову. Да и ветер, шелестевший в ветвях старого дуба, нес с собой холод.

Пока Кати думала о герцоге и его палачах, аббатиса открыла дверь своей кельи, и Кати услышала обычные звуки, сопровождавшие ее отход ко сну. Она слышала, как открывались и закрывались ящики, как текла вода, затем до ее слуха донесся глубокий вздох и бормотание вечерних молитв. У Кати не было никаких вещей и складывать было нечего, поэтому ей оставалось только сидеть и ждать.

Снаружи раздался крик совы, потом где-то подрались коты. Если среди них был и Метусела, то Кати мысленно пожелала ему сохранить уши. Темные тени под дубом раскачивались от ветра, как будто что-то писали на земле. Тут она увидела очертания телеги, промелькнувшей у ворот. Неужели это Леонард Коппе? Если так, то слишком рано.

Кати ждала, и сердце ее забилось так громко, что его удары напоминали стук копыт бегущей лошади. Она разглядела три тени, приблизившиеся к телеге, и то, как они скрылись в ней. В тот же самый момент раздался храп аббатисы.

Слушая и приглядываясь, Кати проследила, как еще четыре тени спрятались в телеге. Храп за стеной стал регулярным. Хриплые х-х-р-р-р перемешевались с протяжными м-м-м-м-м. Отлично! Однако, прежде чем покинуть келью, нужно дождаться свиста. Пока она ждала, еще две тени скользнули по двору. Свиста все не было. Сердце Кати сжалось от страха. Неужели про нее забыли?

Наконец среди криков совы и далеких завываний волка Кати различила долгожданный свист: фиу-фиу-уу. Эти звуки показались ей музыкой. Пришло ее время!

Кати осторожно открыла окно, стараясь не издать ни звука. Ободренная свистом, она начала выбираться. Она уже перенесла ногу через подоконник, когда дверь с грохотом открылась. Ее напуганный взгляд наткнулся на аббатису. Она была бледна, как привидение, и желтое пламя свечи освещало ее лицо.

„Поди сюда, сестра Катерина!“ – прокричала она. Удивительно, но в ее голосе был оттенок какой-то странной теплоты.

Кати похолодела, и горло у нее пересохло. Она боялась, что сердце выпрыгнет у нее из груди. Она не могла сдвинуться с места.

„Подойди сюда, сестра Катерина!“ – повторила аббатиса.

Кати попыталась повиноваться. Но ее будто парализовало.

Тогда тетя кинулась к ней. Она горячо обняла ее и между рыданий прошептала: „Ах, Кати, как бы мне хотелось бежать с тобой! Пожалуйста, прости меня, я притворялась, будто сплю. Я старая любопытная женщина, и мне легко притвориться храпящей! Я с самого начала слышала все ваши разговоры с Аве. Я знала обо всех ваших планах. Стены в этом здании слишком тонкие“. Она вытерла глаза.

„Это я взяла у тебя еретический трактат о браке. Я верю, есть такая возможность, он может – я сказала может – быть прав“. Она направилась к двери. „Подожди меня, я вернусь“.

Вернувшись из своей кельи, аббатиса принесла шаль. Это была длинная тяжелая шаль кремового цвета. „Эта шаль принадлежала твоей матери. Ее связала наша бабушка. Моя сестра завернула тебя в нее, когда ты родилась. Сегодня холодно. Закутайся в нее. Когда ты доберешься до Виттенберга, ты можешь покрывать ей свою голову, пока не отрастут твои прекрасные рыжие волосы. Я до сих пор помню хорошенькие кудряшки на твоей головке, когда ты была маленькой“. Она крепко обняла Кати, поцеловала ее в обе щеки и прошептала: „Auf Wiedersehen!“[9]9
  До свидания – нем.


[Закрыть]

Удержав равновесие на крыше сарая, Кати оглянулась на окно своей кельи. Ее взгляд встретился со взглядом тети. Затем тетя домахала ей, почесала подбородок и утерла слезы.