Текст книги "Королева Реформации"

Автор книги: Чарлз Людвиг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Королева Реформации

Предисловие

Ее мать умерла, когда она была еще совсем ребенком, а мачеха так и не приняла ее. Мир Кати был темнее окружающего ее мрака. Она смотрела на мир из кельи монастыря, куда семья поместила ее.

Нелюбимая и одинокая, Кати часто плакала по ночам, свернувшись калачиком в тесной келье. В глубине души она мечтала сделать свою жизнь полезной, и иногда у нее появлялись слабые проблески уверенности в том, что ее жизнь будет стоящей. Но высокие стены и распорядок монастыря лишали ее этой уверенности. Убежденная в безвыходности своего положения, Кати заставляла себя улыбаться и мечтала о смерти.

За шесть лет до рождения Кати у Ханса фон Бора и бывшей Катарины фон Хаубиц 29 января 1499[1]1
  Эта дата и имя матери Кати не точные.


[Закрыть] года были напечатаны Нюрнбергские хроники в Нюрнберге – одном из наиболее прогрессивных городов Германии, бывшем предметом зависти всей Европы. Авторы той книги утверждали, что они писали о „наиболее достойных внимания событиях от сотворения мира до бедствия нашего времени“. Они заявляли о том, что мир вошел в „шестую“ стадию, а седьмой период, в который он вступал, будет завершен Днем Великого Суда. Кроме того, седьмой период будет отмечен неописуемым беззаконием.

По многим причинам авторы могли быть пессимистами. Европа погрязла в безграмотности и коррупции. Даже в Церкви наступил застой. Взяточничество было нормой жизни. Сан епископа можно было купить за деньги, а жадные ростовщики с удовольствием это предлагали. Взятые взаймы деньги можно было вернуть продажей индульгенций. Александр VI, бывший в то время папой, сделал собственного сына кардиналом.

Высшее духовенство считало себя всемогущим. Они утверждали, что раз Петр был единственным апостолом, ходившим по воде, то те, кто занимал его трон, обладали божественной властью и могли править миром. Для них Европа была шахматной доской. Им казалось, что они могут по своему усмотрению менять королей и королев. Неудивительно, что честолюбивые правители часто ссорились с духовенством. Однако, правители всегда проигрывали, потому что духовенство обладало ключом к богатству и к воле людей. Указы Его Святейшества, устные или письменные, решали все.

Оспа, проказа и чума иногда уничтожали целые деревни. Это неудивительно, поскольку лечение было весьма примитивным, больному прописывались клизма, потение или пуск крови. В самых сложные случаях применяли все три метода одновременно, но выживали немногие.

Постепенно начались изменения, и забрезжил рассвет новой эры. Одним из наиболее революционных изменений было изобретение нового способа печатания, сделанное Иоганном Гутенбергом, представившим в 1456 году первую напечатанную Библию. Благодаря книгопечатанию стало быстро развиваться образование, причем Нюрнбергу принадлежала в этом ведущая роль. Были разработаны новые средства гигиены. Городские власти даже издали указ, по которому свиней можно было держать только на заднем дворе и водить на водопой через город только один раз в день. Хозяева должны были сами собирать навоз и выбрасывать его в реку по течению от города.

В этом был прогресс и спасение многих жизней.

Но не все открытия приветствовались. Открыватели истины часто боялись за свою жизнь. Столбы с привязанными людьми хорошо горели, и многие скучающие горожане с увлечением смотрели, как пламя лишало жертву новой идеи.

Джон Уиклиф избежал столба только из-за удара, от которого он скончался в 1384 году. Однако, спустя 44 года его останки были выкопаны, сожжены, а пепел развеян над рекой Свифт. Яну Гуссу не удалось избежать наказания. Он был обвинен в согласии с идеями Уиклифа и неповиновении папе и сожжен на столбе в 1415 году. В 1498 году, за год до рождения Кати, Савонарола был повешен во Флоренции. В чем его преступление? Он заявил, что Александр был слугой Дьявола. Но несмотря на темницы, виселицы, ссылки, кипящее масло и столбы, люди продолжали провозглашать то, что они считали истиной. Выдающимся мыслителем того времени был доктор Мартин Лютер, „дикий кабан“ из Виттенберга.

Даже будучи отверженным и объявленным вне закона, Лютер не знал, что такое страх. Его девизом было: „Праведный верою жив будет“ (Римл. 1:17).

Руководимая провидением Божием, Кати рискнула покинуть монастырь, отвергнув обеты, которые она дала в возрасте шестнадцати лет и вышла замуж за человека, о котором написано так много книг, пожалуй, больше, чем о ком-нибудь из людей.

Эта книга – об этом браке.

Глава 1. Нимбсхен

Хотя монастырский колокол уже отзвонил, Кати так увлеклась трактатом Лютера, что забыла надеть плат. Теперь, боясь последствий своего опоздания, она наспех покрыла свою недавно подстриженную голову и побежала вниз, прыгая через две ступеньки.

Задыхаясь от бега, она проскользнула мимо остальных монахинь на скамью в первом ряду. Пытаясь успокоиться, она заставила себя посмотреть туда, откуда обычно появлялась аббатиса – сестра ее умершей матери. В это утро тети не было на месте. „Что с ней случилось?“ – спросила она громким шепотом Аве фон Шенефельд, прямую как палка монахиню, сидевшую справа от нее.

Но прежде чем Аве успела ответить, Кати вспомнила: она забыла спрятать трактат Лютера! Эта мысль поразила ее, как удар кобры. Сердце отчаянно забилось у нее в груди. А может быть, аббатиса уже нашла трактат на кровати у нее в келье? Неожиданно все ее тело покрылось холодным липким потом. Вытаращив от страха глаза, она бессознательно сложила ладони.

Пытаясь взять себя в руки, Кати вспомнила предостережения, полученные ею от почти беззубой монахини, с которой она говорила накануне пострига.

„Помни, сестра, – сказала она, грозя пальцем, – отсюда выхода нет. Никакого! Теперь, когда я состарилась, я могу рассказать тебе о Флорентине“.

Стремясь вырваться из монастыря, эта решительная девушка осмелилась написать Лютеру. Представь себе, написать Лютеру! Ее предала одна из монахинь, и Флорентина стала жертвой страшного, почти безумного гнева аббатисы. В ярости она велела Флорентине оставаться в неотапливаемой келье в течение месяца. Поскольку дело было поздней осенью, она едва не замерзла до смерти. „Мы жалели ее, но ничем не могли помочь“. Старая монахиня печально покачала головой.

В конце месяца Флорентине разрешили приходить на общие молитвенные собрания. На первом ее заставили встать и публично признаться в содеянном преступлении. После этого ее заставили простереться на полу так, чтобы остальные монахини, поднимаясь на хоры, переступали через ее тело.

Этот ужас продолжался три дня. Да, целых три долгих дня!

Ее ярости не было предела. Вскоре жестокая аббатиса придумала новое наказание. „Ты будешь носить соломенную шляпу и есть на полу, – приказала она. После этого трехдневного наказания пять человек были назначены следить за Флорентиной по очереди“. Вспоминая эти ужасные дни, она прищелкнула языком.

„Ах, она решилась написать еще одно письмо, – продолжала она. – В этот раз ее выпороли, заковали и заперли в келье. Однажды тюремщик забыл запереть дверь, и она сбежала[2]2
  Лютер описал ее историю в трактате. Сочинения Лютера, Том 43. С. 85-96.


[Закрыть]. Я повторяю, сестра Кати, выбраться отсюда нельзя, никогда не оставляй Нимбсхен до самой смерти. Никогда!“

Неожиданно открылась дверь, и Кати вернулась к реальности. Она смотрела, как аббатиса поднялась на кафедру. При свете утреннего солнца, струившегося через высокое окно, Кати заметила, что обычно бледные щеки ее тети на этот раз побелели так, что лишь оттенком отличались от плата, обтягивавшего ее узкое лицо.

В руках она держала трактат Лютера, и со своего места Кати видела его помявшийся край. Она могла даже прочесть название: „Вавилонское пленение Церкви“. Внушительная фигура тети маячила перед ней, как гигантская треугольная свеча.

Охваченная страхом, Кати перестала дышать.

„Я видела много ужасных сочинений, – начала аббатиса, качая головой, – но это самое ужасное. Она потрясла трактатом, и лицо ее стало суровым. – Все вы знаете, что наш Святейший Отец, Его Святейшество папа Лев X выпустил буллу против Лютера, преступника, написавшего этот трактат. Сегодня я прочту вам несколько предложений из этой буллы“.

Она с отвращением поморщилась, будто держала в руках грязный лист бумаги, и стала читать:

Восстань, Господь, и твори Свой суд. Дикий кабан напал на Твой виноградник. Восстань, Петр, и рассмотри дело Святой Римской Церкви, матери церквей, освященной твоей кровью. Восстань, Павел, ты, который своим учением и смертью освятил Церковь, чье толкование Писания подверглось нападкам. Нам трудно выразить нашу скорбь, вызванную древними ересями… ожившими в Германии. Мы унижены, потому что (Германия) всегда была в первых рядах в войне против ереси…[3]3
  Эта булла, выпущенная 15 июня 1520 года, определяется историками как Exsurge Domine (Восстань, Господь) – латинская версия этих слов.


[Закрыть]

Тут она окинула взглядом ряды монахинь с покрытыми головами. Подобно свежим яйцам в корзине на рынке, лишенные выражения лица монахинь обратились назад. Кати нервно сжала руки.

Затем, подойдя к своей племяннице, аббатиса потрясла трактатом перед ее носом. „Теперь послушай, сестра Катерина фон Бора, – прошипела она, – и ты узнаешь, почему нельзя читать сочинения Лютера“. Голос ее стал пронзительно высоким и почти сорвался. Совсем перейдя на крик, она продолжала:

Мы больше не можем терпеть змея, ползущего по ниве Господа. Книги Мартина Лютера… нужно исследовать и сжечь…

„Ты это слышала?“ – потребовала она ответа, и ее голос дрожал от гнева. Пена выступила у нее на губах, когда она продолжала. „Святой Отец назвал его змеем, 3-М-Е-Е-М, – она медленно повторила это слово, – и приказал сжечь его книги. Это правильно: С-Ж-Е-Ч-Ь! И по обожженному краю этого трактата я вижу, что какой-то еретик спас его из огня. Кроме того, никто не имеет права хранить и даже читать Новый Завет Лютера. Таков указ герцога Георга! Этот ужасный трактат и все сочинения Лютера – работа дьявола“.

„Это не так, – перебила ее Кати, вскакивая со своего места. – В этом трактате написана правда! Он учит тому, что чаша Господа предназначена для всех“.

„И это одна из причин, по которым Святой Отец приказал сжечь его! – вмешалась аббатиса. – Когда священник благословляет хлеб и вино, они становятся настоящими телом и кровью нашего Благословенного Господа. Хлеб предназначен всем католикам, побывавшим на исповеди. Вино предназначено только священникам“.

„Почему?“ – голос Кати был достаточно громким, чтобы его услышали все.

„Потому что так говорит Церковь! И Церковь права. Представь, что бы произошло, если бы одна капля драгоценной Божьей крови упала бы на пол“. – Аббатиса вздрогнула, закрыла глаза и покачала головой.

„Но это не соответствует Библии, – выпалила Кати. – Иисус и Павел учили, что вино предназначено для всех. Для каждого! Если вы не верите в это, прочтите „Вавилонское пленение“.

Кати сознавала всю опасность, но ей нужно было сказать правду, чего бы это ей ни стоило.

Аббатиса смотрела на нее, не веря своим глазам, внезапно превратившись в подобие римской статуи.

„Ты понимаешь, что ты сказала?“ – спросила она наконец, устремив гневный взор на свою племянницу.

„Да! Ни один священник не обладает силой превратить вино в кровь, а хлеб в плоть. Да, я слышала, как говорил наш священник Hoc est corpus – Сие есть тело, но эти слова никак не влияют на хлеб и вино. Именно от этих слов английские фокусники придумали свое выражение – фокус-покус!“

„Будь осторожна, сестра Катерина. Еретиков и сегодня сжигают на столбах“.

„Да, я знаю. Ян Гус был сожжен заживо за то, что учил правде о чаше!“

„Замолчи, сестра Катерина! – закричала аббатиса. – Мы живем в той части Саксонии, которой правит герцог Георг, а он весьма религиозный человек. Он готовился стать священником и ненавидит ересь“.

„Да, я знаю, – сказала Кати, не обращая внимания на приказ аббатисы. – Он даже приговорил к смерти человека за то, что тот помог монахине сбежать из монастыря“.

„Этот человек заслужил смерть! Обеты монахини – твои обеты – даются на всю жизнь. Ты дала свои обеты в шестнадцать лет. Перед тем, как ты сделала это, я прочла тебе слова: Ecce Lex, sub qua militare vis; si potes servare, ingredere; Sis non potes, liber discede. Это так?“

„Да, это так, и слова эти значат: „Обрати внимание, это закон, по которому ты хочешь служить, если нет, ты можешь уйти“. Но тогда я была слишком молода, чтобы понять их истинное значение“.

Набравшись храбрости, она продолжала: „А теперь я хочу вас спросить. Если бы вы пробирались по темному тоннелю и неожиданно увидели проблеск света в конце, что бы вы сделали?“

Аббатиса смутилась, но взгляд Кати оставался твердым. Наконец она произнесла: „Я бы пошла к свету“.

„Вот, – твердо продолжала Кати, – я увидела свет. Эразм показал, что Вульгата Иеронима полна ош…“

„Прежде всего, это святой Иероним, – перебила ее аббатиса, – и не смей говорить со мной об Эразме! Это презренный человек, он подобен змею в траве, – прошипела она. – Я слышала о священнике, который держит портрет Эразма на столе, чтобы плевать на него всякий раз в гневе!“

„Тем не менее Эразм показал, что учение о наказании ошибочно“.

„Ступай к себе! – закричала разгневанная женщина, указывая пальцем на дверь. – Ступай вон! Вон! Вон!“

В дверях Кати остановилась, взявшись за ручку.

„Вся идея паломничества, прохождения ступеней на коленях и ношения власяницы ошибочна. Эразм доказал словами Иисуса, что…“

„Замолчи! – аббатиса оскалилась, что позволило всем монахиням увидеть недостающий зуб у нее во рту. – Ты, Катерина фон Бора, позоришь всех в этом монастыре! Мне стыдно, что я – твоя тетя. Какое счастье, что твоя мать умерла. Она была энергичной и очень чувствительной женщиной. Если бы она была еще жива, твои поступки убили бы ее!“

„Если бы моя мать была жива, я не попала бы в этот ужасный монастырь, – возразила Кати. – Я здесь только потому, что мачеха не хочет меня видеть“. Чувства переполнили ее, и она стала вытирать глаза платком.

Непостижимо, но аббатиса смягчилась. „Сестра Катерина, ты можешь вернуться на свою скамью, – сказала она, заставив себя быть любезной. – Все вы не знаете, насколько опасен этот Лютер. Поскольку я обязана защищать вас от зла, я расскажу вам о нем. Один мой знакомый встречался с этим несчастным еретиком и рассказал мне о нем.

Мартин родился в семье Ханса и Маргариты Лютер в Айслебене 10 ноября 1483 года. Я запомнила эту дату, потому что через девять лет после этого Колумб открыл Новый Свет.

Дела Ханса Лютера шли успешно на рудниках. В свое время он владел шестью мастерскими.

Через год после рождения Мартина его родители переехали в Мансфелд. Ханс и Маргарита были ревностными католиками и подобающим образом воспитывали своих детей. Они все ходили к мессе, пели гимны и участвовали в процессиях. Мартин не в праве обвинять своих родителей в том, что происходит с ним теперь. Они воспитали его правильно! Мартин любил школу и преуспевал в занятиях. В молодости он не знал какой жизненный путь выбрать. Отец хотел, чтобы он стал юристом, поэтому в университете в Эрфурте Мартин изучал право.

И вот как-то жарким июльским днем, когда он возвращался в университет, посетив родителей, удар молнии бросил его на землю. Поднимаясь, он взмолился: „Святая Анна, помоги мне! Я стану монахом“. Святая Анна покровительствует горнякам. В те дни Мартин Лютер был искренним. В Эрфурте было двадцать монастырей, он выбрал монастырь августинцев, поскольку он отличался строгостью.

Когда приор появился у алтаря, Мартин простерся у его ног. Тогда приор спросил: „Чего ищешь ты?“

Мартин ответил: „Божьей благодати и твоей милости“.

Подняв его, приор задал обычные вопросы: „Ты женат? У тебя есть тайная болезнь? Ты крепостной?“ Когда Лютер ответил отрицательно, приор описал ему все трудности монастырской жизни. Он предупредил его, что одежда в монастыре грубая, долгие часы нужно уделять молитве, поститься, довольствоваться скудной пищей, переносить унижения, прося милостыню, много работать и терпеть нищету всю жизнь.

Далее он спросил его так, как спрашивали вас: „Ты готов принять это бремя?“ Мартин твердо ответил: „Да, с Божьей помощью и насколько это возможно при человеческой слабости“.

Дав это обещание, Мартин вошел в соседнюю комнату. Там он сменил свою одежду на одеяние послушника. Вернувшись, он встал на одно колено, и цирюльник остриг его, оставив узкую полоску, терновый венец, по краям головы. Пока цирюльник трудился, хор пел торжественный гимн „Услышь, о Господь, наши сердечные мольбы и благослови Твоего слугу, которого во имя Твое мы облачили в одеяние монаха…“

Во время гимна Мартин Лютер простерся на полу и сложил руки в виде креста. Затем он встал, его поцеловали все монахи, и он был принят в орден.

Приор завершил церемонию посвящения, процитировав эти торжественные слова: „Претерпевший же до конца спасется“.

Склонив голову набок, аббатиса спросила: „Мартина Лютера заставили стать монахом?“

„Нет“, – ответили несколько человек.

„Разве не его самого следует винить в нарушении обетов?“

„Его“, – хором ответила уже более многочисленная группа.

Тогда аббатиса указала на Кати. „А что думаешь ты, сестра Катерина?“ – гримаса исказила ее лицо.

„Я… я не знаю“, – ответила Кати, пунцовый румянец залил ее щеки и шею.

„Мартин Лютер был отлучен, это значит, что он будет гореть в аду, пока не раскается, – продолжала аббатиса. – Идите за мной, и я покажу вам, что я о нем думаю“.

Она торжественно повела монахинь к огромному камину на кухне, где готовилась пища. Там она разорвала трактат Лютера на кусочки и стала медленно сжигать в огне. Когда последний кусочек превратился в пепел, она сказала: „Год назад в монастыре была одна монахиня, настолько испорченная, что осмелилась написать Мартину Лютеру. К счастью, ее предательство было обнаружено, и она была наказана. Теперь я хочу предупредить всех вас. Если кто-нибудь когда-нибудь осмелится написать Лютеру или будет читать его ядовитые трактаты, тот будет жестоко наказан. – Лицо властной женщины приобрело свирепое выражение. Затем, скрестив руки, она посмотрела на Катерину – Я понятно объяснила?“

Больше половины голов, покрытых белоснежными покрывалами, кивнуло. И множество голосов воскликнуло: „Мы вас поняли!“

„Очень хорошо“. Ее губы вытянулись и стали узкими, как острый край топора. „Все вы, – сказала она, глядя на Кати, – кроме сестры Катерины, свободны“.

Монахини кинулись вон из кухни, а Кати стала изучать огромный портрет герцога Георга над камином. Почти лысый правитель с длинной бородой и большими усами, казалось, бросал вызов миру. Его маленькие уши и холодные глаза выражали непреклонную решимость.

После того как монахини исчезли, аббатиса повернулась к Кати: „Как я уже сказала, мне стыдно, что я твоя тетя. Наш монастырь один из самых лучших во всей Священной Римской империи. Вот почему только девушки благородного происхождения принимаются сюда. – Она поморщилась и посмотрела на Кати.

Если бы я не была сестрой твоей дорогой матери, я бы сурово наказала тебя! Ты горда и слишком много говоришь. Ты не выйдешь из своей кельи две недели и будешь сидеть на хлебе и воде. А пока ты будешь находиться в келье, ты напишешь историю Священной Римской империи на трех страницах!“

Кати похолодела. „А где я найду к-книги?“, – пролепетала она.

„Я принесу их. Я также дам тебе бумагу и чернила“.

Пожав плечами, Кати направилась к келье.

„Прежде чем уйти, расскажи мне, какие ошибки Эразм нашел в Вульгате. – В голосе аббатисы послышалась заинтересованность. – Я… я хочу проверить“.

„Извините. Это слишком долго, – Кати поникла головой. – Кроме того, это вас рассердит“.

Сказав это, она стала подниматься по ступенькам.

Глава 2. Страдания

Очутившись в своей келье, Кати опустилась прямо на пол у окна. Она стала смотреть на зеленый луг, тучные поля, где зрел урожай, на искрящиеся источники, на полоску леса за каменными стенами монастыря. Она смотрела на все это и мысленно возвращалась в детство.

Воспоминания Кати о маленькой деревушке Липпендорф, где она родилась, все еще были живыми. Горстка крытых соломой домов находилась к югу от Лейпцига, и дойти туда пешком можно было всего за час. Однако воспоминания о матери были расплывчатыми. Все же она помнила, как мать одевалась по праздникам, помнила мягкость ее голоса, помнила, что она часто брала ее на колени.

„Какой была мать?“ – спросила она брата за неделю до вступления в монастырь.

„У нее были темно-синие глаза, как у тебя, и вьющиеся волосы цвета заходящего солнца летним вечером“.

„Она была доброй?“

„Да. Она была очень доброй. По ночам она штопала нашу одежду, а когда мы возвращались из школы, она всегда поджидала нас с угощением – яблоком, грушей или виноградом. Она всегда говорила нам, что мы должны прожить жизнь достойно“.

„Она хорошо готовила?“

„Конечно! Я до сих пор вижу стол и помню запах кушаний, которые она готовила. У нее был отличный вкус, и она располагала блюда так, что мы начинали испытывать чувство голода. Каким чудом была форель, которую она подавала с молоком и медовым печеньем! М-м-м! Это было так вкусно. – Он облизнулся и вздохнул. – Неважно, какую рыбу она готовила, ее блюда сгодились бы для лучших ресторанов Нюрнберга.

Однажды она отправила меня к пруду наловить рыбы для гостей. „Поймай побольше“, – сказала она. Но мне удалось поймать лишь несколько небольших рыбешек, длиной с мою ладонь. Но это не имело значения. Мать почистила их, поджарила на масле, посыпала хлебными сухарями и нафаршировала фигами и виноградом. Даже сам папа попросил бы добавки!

Постные дни не беспокоили мать. В такие дни она пекла пироги с крабами и фигами. Иногда она заглядывала в бабушкину поваренную книгу. Но нечасто. Она наизусть знала все рецепты и придумывала новые. Мать могла приготовить изумительное блюдо из ничего, а колбасы, которые она делала, были восхитительными. Я часто говорил ей, что наши свиньи ненавидят ее приближение!“

Вспоминая прошлое, Кати как бы снова пережила печальные дни, последовавшие за новой женитьбой отца. Все, что любила мать, убиралось с глаз долой. Кроме того, новая жена отца запретила Кати упоминать о матери, а когда она ослушалась, ее тут же отослали в Нимбсхен.

Первый раз Кати пошла в школу в Брене, которой управляла ее родственница. В Нимбсхене она стала членом Цистерцианского ордена и была воспитана по принципам Бернара де Улерво – мистика и автора гимнов, который был широко известен в XII веке.

Отец навещал ее раз в год и всегда привозил подарок. Однажды он подарил ей платок, в другой раз – корзину с фруктами, которыми она угостила монахинь, а затем, в 1521 году, он привез ей духовную книгу, изданную в Нюрнберге.

Мачеха никогда не навещала ее.

Сняв с головы покрывало, Кати посмотрелась в зеркало. Ее не стригли больше месяца, и теперь ее голова, подобно плодородному лугу, покрылась рыжеватым пушком. Поворачивая голову в разные стороны, она пыталась представить свою внешность, если бы ей разрешили не стричься. С детства она помнила, что ее волосы немного вились.

Кати продолжала представлять себя в красивых платьях, с высокой прической, когда дверь со скрипом отворилась.

„Я принесла книги для твоего эссе“, – сказала аббатиса, кладя их на узкую кровать, встроенную в угол между стенами из красного кирпича.

Кати нахмурилась. „Почему вы хотите, чтобы я писала о Священной Римской империи?“ – спросила она, и в голосе ее послышался сарказм.

„Потому что я хочу, чтобы ты осознала мощь Церкви“.

„Стоит ли мне упомянуть о нечестивых папах, таких, как Александр VI, Иоанн XIII и папа женского пола Иоанн, который был низложен после того, как у него родился ребенок?“[4]4
  Александр VI (1492-1503), бывший Родриго Борджиа, один из самых нечестивых пап средневековья. Иоанн XIII (1410-1415); (не следует путать с Иоанном XIII Ватиканским) был низложен в 1415 и брошен в темницу. История Иоанна, распространенная в дни Лютера, теперь считается легендой.


[Закрыть]

„Ты можешь писать эссе так, как хочешь. Но ты должна нарисовать карту современной территории Римской империи, – сказала аббатиса. Затем ее тон и выражение лица смягчились. – Что ты знаешь об Эразме?“ – спросила она немного нетерпеливо.

Кати наблюдала за ней краешком глаза. „Вы ищете еще одного еретика для сожжения?“

„Конечно, нет! Эразм никогда не был отлучен“.

„Хорошо, я расскажу вам все, что мне известно. Эразм был незаконнорожденным сыном человека, собиравшегося стать священником. Он родился в Голландии и стал монахом. Он один из наиболее известных писателей нашего времени. Он…“

„Расскажи мне об ошибках, которые он нашел в Вульгате“.

Кати прикусила губу. „Вы ищете ересь?“

Аббатиса покачала головой. „Я просто хочу узнать, где находится этот отрывок о наказании“.

„Если я скажу вам, вы меня накажете?“

„Нет, за это ты не будешь наказана“.

„Тогда я расскажу, но вы должны сдержать свое слово. Этот отрывок находится в Евангелии от Матфея, где Иисус говорит о том, что Царство Небесное приблизилось[5]5
  Хотя Стефан Лангтон, избранный архиепископом Кентерберийским в 1207 году, разделил Библию на две главы, Роберт Стефанус разделил их на стихи только в 1551. В современном издании этот отрывок – Евангелие от Матфея 4:17.


[Закрыть].

Вульгата, которой мы пользуемся, которую Иероним перевел в 404 на народную латынь, переводит греческий оригинал на латинский poenitentiam agite, что значит наказывать. Эразм обнаружил, что это не так, потому он и изменил эту фразу на poeniteat vos, что значит каяться. Между покаянием и наложением наказания существует огромная разница!“

„Откуда ты знаешь это?“ – прервала ее аббатиса. Теперь ее вид был воплощенным знаком вопроса.

Кати покачала головой.

„Скажи мне!“

„Я буду наказана?“

„Нет“.

„Из сочинения доктора Мартина Лютера“.

„У тебя есть и другие его трактаты?“

„С-сейчас н-нет“.

„Где они?“

„Я не знаю“.

„Ты уверена?“

„Да“.

„Где ты их взяла?“

„Это длинная история“.

„Расскажи“.

„Я не могу“.

Аббатиса потерла рукой подбородок. Почти про себя она пробормотала: „Если Эразм прав и наложение наказания – это ошибочное учение, то выходит, что я натерла мозоли на коленях, взбираясь по святым ступеням, и все это впустую“. Опомнившись, она произнесла: „Мне не следовало этого говорить. Не повторяй моих слов. Это похоже на ересь“.

Вскоре после того, как аббатисса удалилась, мучительный запах жареной сельди проник в келью Кати. Чувствуя голод, Кати пыталась не обращать на него внимания и сосредоточиться на задании. Для начала она решила нарисовать карту Римской империи. В двух книгах, принесенных аббатисой, были такие карты, и ей оставалось лишь сделать копию.

Положив перед собой самую большую карту, Кати начала делать копию от руки. Ей постоянно приходилось опускать перо в чернила, а затем посыпать песком уже написанное, так что это отнимало много времени. Но работа была интересной. Только она провела темную линию, отделяющую Францию от Германии, как зазвонили к ужину. Этот звук еще более усилил голод. Однако, помня о том, что ей нужно оставаться в келье, она продолжала трудиться над картой. Когда работа была наполовину сделана, неожиданно вошла аббатиса. „Я принесла тебе воду и хлеб, – сказала она. – Я хочу, чтобы ты знала, что мне это неприятно, но, сестра Катерина, нам нужно поддерживать порядок, и ересь не должна проникнуть в наш монастырь!“ Повернувшись к выходу, она добавила: „Хлеб свежий, только что из печи“.

Из трапезной доносились голоса и смех монахинь. К этому времени запах сельди и капусты усилился. Подавив гнев, Кати съела хлеб и выпила воду, затем она снова занялась картой. Она допустила ошибку при первой попытке и сделала Богемию слишком большой. Взяв чистый лист, она снова погрузила перо в чернильницу.

Кати и рисовала и посыпала песком написанное, а ее мысли вернулись к святому Бернару, основателю ее любимого Цистецианского ордена. Она и аббат, родившийся в 1090 году, имели много общего. Подобно ей, он родился в благородной семье и также утратил мать. Это случилось позже, когда ему было 17, тем не менее Кати знала, что он испытал все тяготы этой потери.

Иногда монахини подшучивали над Кати из-за ее любви к человеку, которого канонизировали в 1174 году. Как-то раз, когда над едой кружили мухи, одна из монахинь сказала: „Святой Бернар страдал желудком. Когда в церкви мухи досаждали ему, он отлучал их, и все они умирали. Почему ты не сделаешь то же самое?“

Теперь, когда Кати думала об этом человеке, всегда стремившемся к простоте, она вспомнила чудо, приписанное ему. Один знатный лорд обратился к Бернару, чтобы исповедоваться ему перед смертью. Но, открыв рот, он не смог произнести ни звука. Удивленный этим Бернар запел гимн, пока он пел, к лорду вернулась речь. Через три дня после исповеди он умер. Это было первым чудом Бернара.

Пока Кати вспоминала все это, к ней пришло вдохновение. Может быть, Господь использует ее для того, чтобы она вела к свету других и показывала, что спасение достигается верой, а не наказанием, не добрыми делами и повторением? Восхищенная этой идеей, она случайно написала „Богемия“ на юго-восточной границе Саксонии вместо „Бавария“. Она опять испортила карту, пришлось все начинать сначала.

Когда святой Бернар решил удалиться от мира, он убедил 31 из своих последователей пойти вместе с ним. Размышляя об этом, Кати кинулась к окну. Внутреннее побуждение заставило ее открыть и снова закрыть его. Да, оно было довольно широким, и худенькая девушка могла пролезть в него! Однако до земли далеко. Но деревянный сарай прямо под окном делал прыжок возможным. Достаточно прыгнуть вправо, а затем с крыши на землю. Испытывая странное возбуждение, она запела свой любимый гимн святого Бернара:

 
Иисус, все мысли о Тебе
Волненьем наполняют грудь;
О как увидеть мне Твой лик,
В Твоих объятьях отдохнуть.
 

Кати уже засыпала, когда в ее дверь тихонько кто-то поскребся. Мгновение спустя Аве фон Шенефельд прокралась к ее кровати. При свете свечи, которую она держала, Кати заметила пакет у нее в руках. Она была без покрывала, и ее темные волосы напоминали щетку.

„Я кое-что принесла тебе“, – сказала она мягко.

Почувствовав запах сельди, Кати прошептала: „Лучше положи это под кровать. Келья аббатисы за стенкой. Ее длинный нос по чуткости не уступает носу охотничьей собаки. Давай подождем, пока она захрапит“.

„А долго ждать?“

„Я не знаю. Но она уже легла. Скорее всего, недолго. Пока мы ждем, ты можешь посмотреть мою карту Римской империи“.

Кати разложила карту на кровати и придвинула поближе свечу.

„Это было нетрудно, ведь мне нужно было просто сделать копию. Однако в спешке я испортила первые две“.

„Пока ты рисовала эту карту, я составляла карту Саксонии. Моя карта очень важна“, – прошептала Аве.

„О чем ты?“

„Ты же знаешь, что Нимбсхен находится на самой границе Альбертинской Саксонии, которой правит герцог Георг. Он ненавидит всех, у кого есть новые идеи. Если бы он поймал человека, согласного помочь нам бежать, он бы повесил его!“

Глаза Кати округлились. „Бежать?“ – спросила она.

„Посмотри на карту, – сказала Аве, избегая прямого ответа. – Мы могли бы отправиться на восток в телеге. Стоит нам добраться до Торгау, и мы будем в безопасности, потому что этот город относится к Эрнестинской Саксонии, которой правит Фридрих Мудрый. Хотя он католик, он все же уважает Лютера и его последователей“.

„А что, если телегу остановят до Торгау?“ – У Кати пересохло в горле, и она стала облизывать губы.