Текст книги "Тигр снегов. Неприкосновенная Канченджанга"

Автор книги: Чарлз Эванс

Соавторы: Норгей Тенцинг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

Итак, со следующего дня должна была полным ходом развернуться заброска грузов в лагеря II и III. На очереди стояла разведочная вылазка к верхней части Большой террасы. Я пошел на базу обсудить этот вопрос с Харди.

Маршрут через Горб было не узнать. Веревочную лестницу у «Корабельного носа» сменила металлическая, в верхней части Горба через трещину была переброшена еще одна металлическая лестница; тропа вниз превратилась в настоящую дорогу. Участок ниже лагеря I и большая трещина не представляли теперь никакой трудности, во всяком случае для спускающегося налегке отряда.

Нам потребовался всего час, чтобы достигнуть лагеря I. Время позволяло окинуть взором крутые снежные поля. Через каждые 100 метров – яркое пятно флажка, отмечающего наш маршрут…

После стольких дней на снегу усеянные валунами края Ялунгского ледника возле Углового лагеря казались словно нереальными. Белые облака заслоняли вид на Джанну, создавая в долине постоянно меняющееся освещение.

Глава восьмая
Жизнь на горе и в базовом лагере

До начала решающего штурма мы поочередно работали в верхних лагерях и спускались на базу для отдыха.

Человеческий организм в какой-то мере приспосабливается к недостатку кислорода, это свойство называется акклиматизацией. Однако на больших высотах нехватка кислорода достигает такой степени, что организм не может долго ее переносить Даже если акклиматизация и сохраняет свое действие, силы начинают истощаться. Я убежден, что длительное пребывание на высотах более 6000 метров, если оно не чередуется с отдыхом в нижних лагерях, вредно для человека.

Ho трудности работы в верхних лагерях объяснялись не только недостатком кислорода Днем – палящие лучи тропического солнца, ночью – страшный, губительный холод. Ни травинки, никаких следов жизни, ни даже камня поблизости – только снег и лед. К тому же возможности движения были ограничены либо крутизной склона, либо глубоким снегом.

Лагерь I расположился на балконе, обращенном к Джанну; его отделял от базы короткий и легкий отрезок пути. Зато в любом из вышележащих лагерей невольно рождалось чувство отрезанности от всего мира. Даже когда уменьшалась угроза лавин на западном склоне Горба, спускающимся вниз альпинистам нужно было еще преодолеть 150-метровый кулуар в восточной части Горба. Лучше всего был укрыт лагерь II на Плато. Выше обычно сильный ветер вихрил снег. Особенно метель докучала в таких местах, где, как в лагере II, над палатками возвышались сераки. Ветер срывал с них снег и заносил палатки, затрудняя работу.

В тихую солнечную погоду мы нередко и выше 6000 метров шли в одной рубахе с короткими рукавами. В лагере III на высоте 6700 метров температура днем в тени поднималась порой так высоко, что в палатке становилось жарко. А несколько часов спустя, ночью, жара сменялась морозом, дыхание восходителей осаждалось инеем на стенках палатки и спальных мешках.

В палатке мы находились в теплых фуфайках, толстом шерстяном белье, свитерах и легких ветронепроницаемых брюках. Когда облака заслоняли солнце, а также утром и вечером приходилось еще надевать стеганые пуховые куртки, а то и такие же брюки. Выходя наружу, когда дул ветер, надевали ветронепроницаемые костюмы. Ноги всегда были защищены шерстяными носками, на которые на ночь натягивались пуховые носки. Вне палатки носили еще подбитые мехом ботинки или высокие парусиновые сапожки с мягкой подошвой. В нижних лагерях можно было уютно спать в двух мешках, оставаясь в шерстяном белье. Но в верхних лагерях на каждого человека редко приходилось больше одного мешка, и на ночь тоже приходилось надевать стеганый костюм, хотя под мешком всегда лежал надувной матрац.

Рационы для верхних лагерей составлялись особенно тщательно, однако никакая тщательность в выборе пищи не может на такой высоте заменить аппетит. Есть было трудно, хотелось только пить. Отвращение к пище сильнее всего сказывалось по утрам. На завтрак часто подавалась овсяная каша: ее легко готовить. Но выше лагеря III мало кто был в состоянии съесть полную тарелку. Обычно, проглотив несколько ложек, человек выскакивал из палатки и освобождал желудок. Вечером дело обстояло, как правило, лучше. Нам удавалось одолеть миску супа и несколько галет, а также немного сушеного или консервированного мяса.

Выше 7000 метров альпинист быстро теряет вес и силы. Он уподобляется больному человеку, постоянно ощущает усталость. Повернется в спальном мешке, возьмет ботинок или коробку спичек – уже и запыхался. Малейшее движение требует напряжения воли. Большую часть времени восходитель проводит в тесной палатке, занятый своими недомоганиями: воспаление горла, кашель, солнечный ожог… Лишь иногда он словно пробуждается и оказывается в состоянии оценить величие окружающих его картин, осознать, в каком удивительном мире очутился. По мере того как истекают силы, гаснет интерес, и наступает момент, когда человек чувствует, что все его усилия ни к чему не приводят, хочется поскорее бросить все.

Тому, кто никогда не испытывал безудержного желания взойти на вершину – идти по ее склонам, ощутить руками, изучить во всех подробностях и посмотреть на мир с нее, – тому образ жизни выше 7000 метров покажется непостижимым. Если бы такой человек вдруг перенесся в один из верхних лагерей на Канченджанге, он удивился бы: что могло привести сюда людей издалека?!

В базовом лагере палатки стояли среди валунов, на земле здесь росли мох и трава. Кроме вместительного шатра мы поставили несколько четырехместных палаток типа «Мид»<sup>[25]25
  Палатки, применявшиеся при восхождении на Эверест.


[Закрыть]</sup>.

Каждый мог устроить себе постель по своему вкусу, разместить кругом личное имущество: вещевой мешок с одеждой, книги, письменные принадлежности. Завтрак и ленч подавались за столом на свежем воздухе, и можно было видеть весь путь до Горба, а также идущих по нему людей.

Питание разнообразилось кое-какими местными продуктами. В Моренном лагере забили яка, мясо доставили на базу и сложили на хранение в трещине. Имелся картофель, яйца, рис. Аппетит возрождался в первую очередь благодаря искусству повара Тхондупа, ветерана гор, который не однажды был поваром в экспедициях и умеет придать уют временным бивакам. Отряд выступает в путь – и Тхондуп идет во главе своей свиты из десять – двенадцать носильщиков, они несут посуду, брезенты и колья.

В каждом новом лагере он ставил надежную, непроницаемую для ветра кухню. Утром и вечером кто-нибудь из нас обязательно сидел у огня, уписывая горячие блины. Тяжелая пища, скажут иные, но для нас это было лакомством после вечных галет. Как место отдыха кухня страдала лишь одним недостатком – дым. Глаза шерпов привыкли к нему, и, когда гости надоедали Тхондупу, он выживал их, подбрасывая в огонь сырой можжевельник.

На горе восходитель, так сказать, «жил» в одежде. На базе можно было не только переодеться, но и принять горячую ванну на свежем воздухе, выбрав момент, когда стихал ветер, обычно ближе к полудню, до появления облаков. Кроме того, в базовом лагере можно было снять темные очки и позабыть на время о защитном креме.

База тесно соприкасалась с остальным миром. Каждую ночь здесь принимали прогноз погоды из Индии, слушали новости и музыку из Цейлона. А однажды мы даже услышали, как свистит судья на футбольном поле в Уимблдоне: шел финальный матч на кубок!

Тропа по леднику была отчетливо видна до самого Углового лагеря, и, по мере приближения дня, когда ожидалась почта, восходители все чаще всматривались в ту сторону. Вот чей-то возглас дает знать, что показался гонец. Мы сбегаемся, пытаемся узнать идущего, смотрим в бинокль. А шерпы простым глазом узнают его: это всего-навсего один из носильщиков, которые заготавливают дрова для Тхондупа. Действительный почтальон почти всегда появлялся в лагере неожиданно. Вечером Дава Тенцинг просовывал голову в шатер, где мы сидели за ужином, и подавал нам брезентовый мешок: гонцы пришли незамеченные никем в темноте.

База для нас была настоящим курортом. Уже после двух-трех ночевок снова рождалось стремление идти вверх.

Глава девятая
Большая терраса

9 мая – 14 мая

Для разведки участка до лагеря V я решил использовать два кислородных аппарата закрытого типа.

Занимаясь в Англии подготовкой экспедиции, мы остановили свой выбор на проверенных аппаратах открытого типа, однако после Эвереста специалисты усовершенствовали закрытые аппараты, и я согласился захватить две штуки для испытания. Проверка требовала, чтобы искушенные в обращении с подобными приборами восходители проработали в них минимум два дня подряд, не снимая их на ночь, на такой высоте, где отказ в аппаратуре не причинил бы большого вреда человеку. Поскольку не подлежит никакому сомнению, что исправный аппарат закрытого типа позволяет альпинисту двигаться быстрее, настал как будто идеальный момент для испытания. Нормэн Харди, которому было поручено руководить проверкой, и я, уже знакомый с подобными приборами, условились выйти с ними из лагеря III и разведать, если удастся, путь на террасу и найти место под лагерь выше террасы, а также исходную точку для штурма предвершинного гребня.

Как только в лагере III накопилось достаточно запасов, то есть 9 мая, мы вышли с базы. Переночевали в лагерях I и II и поднялись вместе со Стритером и Мэзером в лагерь III. Всю эту неделю либо Браун и Маккиннон, либо Мэзер и Стритер ежедневно обеспечивали заброску из лагеря II шести нош. На площадке под большим сераком поставили палатки; у самого подножия серака отрыли пещеру, на что ушла целая неделя. Ежедневно, доставив грузы, шерпы поочередно терпеливо расширяли пещеру ледорубом; теперь в ней могло удобно разместиться пять человек. Когда мы 11 мая пришли в лагерь, Мэзер и шерпы продолжали работу над пещерой. Харди, собрав все доставленные кислородные баллоны, расставил их на полках, вырубленных в снегу возле лагеря, а Стритер и я тем временем подвесили перила там, где тропа огибала северный край серака.

Затем Мэзер и Стритер ушли вниз; остались мы с Харди и двое наиболее сильных шерпов – Аннуллу и Уркиен. Здоровье было в порядке, аппетит тоже – ничего похожего на крайнее утомление, которое Браун и я ощущали две недели назад, когда впервые поднялись на такую высоту.

Лагерь был обращен на запад; первую часть дня он оставался в тени, зато потом, если выдавалась ясная погода, до самого вечера был залит солнцем. В первый же день я лежал в палатке на спальном мешке, голый по пояс.

Теперь, если разведка окажется удачной, оставалось всего несколько дней до штурма предвершинного гребня, и я старался предусмотреть, что нужно забросить в каждый лагерь, сколько людей разместить в них, что может понадобиться в нижних лагерях. Харди готовил кислородные аппараты для завтрашней вылазки; закончив свою работу, он проверил мои расчеты. Если все пойдет, как задумано, то через два дня, когда мы вернемся сверху, можно будет начинать штурм.

Хотя под вечер в лагере III было жарковато, зато по утрам здесь царил мороз. Лагерь лежал на высоте около 6700 метров, и каждое утро на него обрушивался ветер, неся сверху снежную пудру. Уже 12 мая мы убедились, насколько трудно обеспечить ранний выход. Мы возились со снаряжением, укладывали палатки, веревки, приспосабливали кислородные аппараты, борясь с сильными порывами ветра, окутывавшими лагерь снежным облаком. Снег покрывал все, за что ни возьмись, оседал на металле, на руках, проникал за шиворот. Было восемь часов, когда мы, наконец, выступили.

Харди и я, оснащенные кислородными аппаратами закрытого типа, несли каждый около 23 килограммов. Я шел в одной связке с Аннуллу, Харди – с Уркиеном. Шерпы несли ничуть не меньше нашего, хотя поднимались без кислорода.

Сначала мы довольно уверенно набирали высоту. Обогнув северную оконечность серака, очутились на снежном склоне, до которого доходили еще 4 мая. Кислород помогал мне и Харди не так ощущать тяжесть, и мы настойчиво рубили ступеньки в сравнительно мягком снегу до подножия более крутого ледяного откоса. Далее на протяжении 30 метров пришлось рубить ступени уже по самому откосу до самого его верха, где мы смогли отдохнуть у заполненной снегом трещины.

Снова ледяной откос… Мы обошли его справа по снежному желобу между двумя буграми. Шестьдесят метров подъема, и мы оказались над буграми, в начале длинного открытого склона, подводящего к южной оконечности ледопада вверху. Справа от нас склон круто обрывался в том месте, где южный край ледопада скатывался в долину Ялунг; слева ледопад более отлого спадал к Долине, представляя собой сплошное нагромождение сераков. Метрах в ста над нами склон упирался в серак, обтекая его справа. Дальше нам ничего не было видно.

Лед под ногами был крупнозернистый, ступеньки вырубались легко; выше, где кончался склон, он поблескивал, становясь более скользким. Мы поднялись до серака, обогнули его и очутились в занесенном снегом углублении, спадающем направо, в Ялунгскую долину. Впереди высилась отвесная ледяная стена, а слева по снегу можно было пройти к отчетливо выраженному возвышению длиной свыше десяти метров.

Харди воткнул рукоятку ледоруба в снег, чтобы страховать меня веревкой, и я стал рубить ступеньки. Чем выше, тем тверже становился снег. Вырубая кроме ступенек еще и карманы, я быстро поднялся к площадке над возвышением. Кислород позволял работать в темпе, хотя и с большим напряжением, чем если бы я делал ту же самую работу и с тем же грузом в Альпах, на высоте, скажем, 3700 метров.

Уже на последних ступеньках я внезапно ощутил, что мне словно кто-то зажал рот и нос. Я не мог вздохнуть. После оказалось, что резиновый край маски подогнулся и при вдохе перекрывал приток кислорода, но в тот миг я знал только, что задыхаюсь. Самочувствие у меня было далеко не приятное: я стоял в опасном месте, на крутом склоне, и не мог дышать! Зацепившись одной рукой, другой сорвал маску с лица. С какой жадностью вдыхал я свежий воздух! Надышаться было просто невозможно – и неудивительно, если учесть, насколько разрежен воздух на такой высоте.

Оставалось сделать всего несколько шагов, ступеньки были уже готовы… Подняв руку, я воткнул рукоятку ледоруба в снег за краем стены. Она погрузилась сантиметров на пятнадцать, обеспечив надежную опору. Зацепившись рядом одетой в перчатку второй рукой, я подтянулся наверх. Только одно желание владело мной сейчас – лечь и отдышаться. Прошло несколько минут. Наконец я пришел в себя, привел в порядок маску и надел ее опять. Затем отошел подальше от края, опять воткнул ледоруб в снег и помог взобраться Аннуллу. Харди и Уркиен последовали за ним.

Теперь мы находились на ровной ледяной площадке шириной около шести метров. Перед нами тянулась трещина, за ней – крутой склон, снег и лед, а дальше снова ледяная стена, местами до 30 метров в высоту, – последнее препятствие на пути к террасе.

Слева снежный откос поднимался по углублению в стене, и от края откоса до верха оставалось всего 12 метров. Над углублением нависал прямоугольный выступ. Один за другим мы пошли вверх по рыхлому снегу, скрывающему прошитый трещинами лед, к полке под выступом. Теперь справа от нас высилась почти вертикальная стена, сложенная из плотного снега. Харди, страхуемый Уркиеном, стал рубить на ней ступеньки, забирая влево. Наконец он одолел последний, особенно крутой участок и стал выбирать веревку Уркиена.

Присоединившись к ним, мы с Аннуллу обнаружили, что стоим на слегка наклонном снежном поле над сераками в начале Верхнего ледопада. Несколько шагов по мягкому глубокому снегу, и перед нами открылся вид на Большую террасу. Но как пройти на нее? Впереди – трещины и сераки, нагромождение ледяных глыб и шпилей, разделенных провалами. Здесь происходил перегиб льда, стекающего с террасы в ледопад. Сто метров ледяного хаоса, и как его форсировать – неведомо! Позади был пятичасовой переход; шерпы, работавшие без кислорода, очень устали. Мы решили разбивать лагерь.

Место было не такое уж плохое: почти ровное, надежно защищенное от лавин. Правда, ветер орудовал тут беспрепятственно, в лагере IV никогда не было совсем тихо. Высоту определили приблизительно в 7100 метров.

Поставили палатку, затем шерпы пошли обратно в лагерь III. Порывистый ветер взвихривал снежную пыль. Оставшаяся часть дня прошла, как обычно, в верхних лагерях: мы лежали в мешках, растапливали снег для питья, потом не спеша приготовили ужин.

Истекла половина испытательного срока кислородных приборов. Мы обсудили свои впечатления и согласились, что высокая концентрация кислорода придала нам большую энергию. Однако оба чувствовали сильную усталость, как после очень тяжелой работы; кроме того, местами громоздкие аппараты оказывались помехой, особенно когда приходилось, с трудом сохраняя равновесие, рубить ступеньки на крутом ледяном склоне. И наконец, у нас оставалось ощущение, словно маски изолируют нас от окружающего мира и друг от друга.

Таковы были наши выводы после одного дня работы с кислородными приборами; дальнейший опыт ничего, по существу, не изменил. Подъем в масках не доставил нам никакой радости, в отличие от последующих дней, когда мы повторили тот же маршрут с аппаратами открытого типа, идя несколько медленнее, но зато с гораздо большим удовольствием. Стритер и Мэзер, а также Маккиннон и Джексон, пройдя этот же участок без всяких аппаратов, назвали его на редкость приятным.

Как ни бесновался ветер, к 20.15 мы уснули. Сначала дышали кислородом. Между нами лежал баллон, и газ через Т-образную трубку поступал в обе маски. Было тепло и уютно, но в час ночи кислород кончился, и я сразу проснулся. Сквозь полудрему я думал о наших планах. Настроение было хорошее, еще сказывалось действие кислорода. Потом я уснул опять и проснулся совершенно разбитый. Холод, апатия, уныние… Мы неплотно закрыли входной рукав палатки, и за ночь внутрь нанесло снега. Я никак не мог заставить себя разжечь примус и начать готовиться к выходу. Точно такое же состояние было и у Харди. Действие кислорода кончилось.

От 6.30 до 7.30 Харди налаживал наши походные кислородные аппараты, они хранились в палатке. Небо хмурилось, дул сильный ветер, похоже было, что вот-вот начнется снегопад.

Ho вот аппараты собраны, Харди включает свой баллон. Послышалось громкое шипение: застывший клапан пропускал кислород! Снова и снова Харди пытался заставить клапан работать, но газ продолжал просачиваться наружу. Руки немели от холода, а краник не хотел слушаться. Промучившись полчаса, Харди отделил краники: надо было отогревать баллоны. Он подержал руки над примусом и положил на клапан. Я втащил свой баллон к себе в спальный мешок и зажал ногами – стальной корпус показался мне холоднее льда. Наконец к 8.30 клапаны оттаяли достаточно, краны начали действовать исправно. В 8.50 мы выступили в путь. Небо прояснилось – приятный сюрприз, потому что обычно день начинался хорошей погодой, а кончался плохой, если же утро было пасмурно, то так и оставалось до конца. Но сегодня получилось иначе: ветер стих, выглянуло солнце.

Мы осмотрели террасу. Похоже было, что слева сераки не такие крутые, а мы направились на север, в сторону Западной Канченджанги, ориентируясь на длинный серак. Он лежал, словно кит 100-метровой длины и 30-метровой высоты, хвостом к нашему снежнику, а головой – к террасе, и позволял преодолеть, во всяком случае, первую трещину. Мы вырубили ступеньки, взобрались на спину «кита» и прошли по гребню. В конце нас ожидал крутой шестиметровый спуск, за спуском несколько трещин и нечто вроде снежного коридора, который выводил между глыбами льда прямо на террасу. Я задержался на гребне, страхуя Харди, пока он рубил ступеньки вниз по стенке. Но вот уже и снежный коридор позади – мы ступили на Большую террасу!

Огромное, почти совершенно гладкое белое поле плавно подступало к скалам, спадающим от южного предвершинного гребня. Влево терраса так же отлого, под углом около 15 градусов, поднималась в северном направлении к Сходням. После уже пройденных нами склонов терраса напоминала огромное футбольное поле. До самых Сходней ни больших трещин, ни сераков – одним словом, никаких препятствий, если не считать короткого крутого откоса на стыке.

Часы показывали десять. Решили пройти возможно дальше по террасе и подыскать место для лагеря V.

Мы поочередно протаптывали тропу в глубоком, по колено, снегу. Двигались довольно быстро. Слева, на западе, тянулся край террасы, граничащий с Долиной. Прямо перед нами начинались склоны, ведущие к Западному седлу, на них, далеко вверху, виднелись красные скалы Серпа. Восточная часть его спускалась вниз, ограждая с востока заполненную снегом котловину под Серпом. Ниже каменной гряды снега Сходней и котловины сливались в один большой снежно-ледовый откос, на поверхности которого кое-где возвышались сераки, образующие северную границу Большой террасы. Мы вышли в самое начало откоса, где крутизна достигала 40 градусов и снег был достаточно плотен.

Аэрофотографии показывали на этом откосе широкую полку под сераком, метрах в ста двадцати ниже начала Сходней. Мы быстро нашли полку и серак и направились туда, полагая, что это место может подойти для лагеря V. Подступы к полке преграждали сераки, причем восточная часть этого барьера казалась лавиноопасной – на нее обрушивались снег и камни с южного склона горы. Мы предпочли пойти западнее, ориентируясь на снежный бассейн под Серпом.

Откос становился все круче, и в 100 метрах ниже полки угол подъема достиг 50 градусов. Местами мы шли по голому льду, местами – по слою снежной муки глубиной от 5 до 15 сантиметров. Мы траверсировали склон, воюя со своими кислородными приборами. Маски неплотно прилегали к лицу, и кислород просачивался наружу; кроме того, аппараты мешали движению. Мы поглядели вниз: если сорвемся здесь, не скоро выберемся обратно… Достигнув наконец полки, мы были готовы проклясть кислородные приборы, забывая, что без них не смогли бы попасть сюда так быстро. Было 11.40.

Полка отвечала всем нашим пожеланиям. Она находилась на достаточной высоте, около 7700 метров, была почти совсем гладкой и позволяла поставить хоть десять палаток. Сераки высотой до 30 метров защищали ее от лавин сверху, со склонов ниже Серпа. Впоследствии мы смогли оценить значение такой защиты.

Мы сели, отдыхая от веса кислородных аппаратов. Маски сняли – «подышать свежим воздухом», очки сдвинули наверх, чтобы лучше оценить открывающийся вид. Долину закрыло тучами. За Талунгским седлом виднелось море облаков, под которым находился Дарджилинг. Прямо на юг, на 300 метров ниже нас, возвышался Кабру; на юго-востоке, под облаками, тянулась Ялунгская долина, еще дальше простиралась Индия. На западе, точно огромный клык, острие которого находилось на уровне с нами, торчал Джанну. Дальше, к северу, высился Макалу. Мы чувствовали себя, словно летчики в кабине стратосферного самолета, высоко надо всем миром.

Время не ждало. Мы располагали самое большое двумя неделями, чтобы приспособить для носильщиков маршрут на террасу, забросить грузы в лагеря IV и V, подыскать на высоте около 8200 метров место для лагеря VI и выйти на предвершинный гребень. Отдохнув пятнадцать минут, Харди и я поспешили вниз. За сорок минут добрались до лагеря IV. О том, чтобы вести туда караван носильщиков, не могло быть и речи. В четырех местах требовалось укрепить веревки, предстояло вырубить множество ступенек на ледяных склонах.

Вызвали по радио лагерь I и доложили обо всем Брауну. Слышно было, как он передает наше сообщение дальше на базу; нам в тот вечер не удалось связаться с ней. А на следующий день я уже сам спустился в базовый лагерь.

Теперь, перед завершающими бросками, я стремился к тому, чтобы по возможности все восходители провели минимум две ночи на базе, прежде чем идти выше. Стритеру и Мэзеру пришлось остаться в лагере III с пятью шерпами для работы на тропе до лагеря IV. Остальные собрались 14 мая в базовом лагере; в этот день был заброшен последний груз через Горб. Я изложил товарищам план работы на следующие две недели.

Перед нами стояли четыре задачи: комплектование лагеря IV и улучшение тропы к нему; комплектование лагеря V, который должен был служить базой для работы на последней тысяче метров; разбивка лагеря VI возможно выше, желательно метрах в трехстах от вершины; разведка предвершинного гребня.

Стритер и Мэзер, оставшиеся в лагере III, уже занимались тропой. На крутых стенах под самым лагерем IV предстояло подвесить веревки, и на ледяном склоне ниже стен мы решили укрепить длинную веревку на ледовых крючьях, вбитых через каждые девять-десять метров. Кроме того, здесь следовало улучшить имеющиеся ступеньки. Потребуется два-три дня, чтобы завершить эту работу и приступить к заброске грузов из лагеря III в лагерь IV: шесть нош продовольствия, керосина и кислорода.

Забегая вперед, скажу, что Стритер и Мэзер пришли в лагерь IV 15 мая. Время уже не позволяло им спускаться на базу, но они неплохо отдохнули два дня в лагере III на высоте 6650 метров.

Вторая задача – комплектование лагеря V – оказалась в некоторых отношениях наиболее трудной изо всех. Шерпы должны были работать на этом участке без кислорода: вместе с тем я решил сберечь шестерых лучших носильщиков для организации самого высокого лагеря. Одиннадцать нош, каждая весом около 14 килограммов, ожидали заброски. Отвечали за эту операцию Маккиннон и Джексон. Группу в составе одиннадцать шерпов возглавлял Аннуллу, физически очень сильный и выносливый. День выхода из базового лагеря назначили на 15 мая. Они должны были идти налегке до лагеря III, где их ожидали ноши, с двумя ночевками – в лагере I и в лагере II. Дальше за день переход с грузом до лагеря IV, а на следующий день – до лагеря V. Оставив там свой груз, шерпам необходимо было в тот же день вернуться в лагерь III. Навстречу им будут идти Бенд и Браун, первая штурмовая двойка, а также те из нас, кто понесет снаряжение для их лагеря, – Мэзер, я и четверо шерпов: Дава Тенцинг, Анг Темба, Таши и Анг Норбу.

Выход нашей восьмерки – на следующий день после отряда, который понесет груз для лагеря V. Отставая от них все время на один день, мы выступим к лагерю V сразу после того, как туда будут заброшены запасы. Затем разведаем дальнейший путь и заодно разобьем лагерь VI в верхней части Сходней: Бенд и Браун останутся там, остальные вернутся в лагерь V. На день позже нас из лагеря III выйдет вторая штурмовая двойка – Харди и Стритер – и с ними, неся продовольствие и кислород для лагеря VI, двое из наших лучших шерпов – Уркиен и Айла Тениинг. Согласно расписанию, они приходят в лагерь VI на следующий день после Бенда и Брауна, а из лагеря V все, за исключением Давы Тенцинга и меня, спускаются вниз. Мы двое остаемся ждать сначала Уркиена и Айлу Тенцинга, затем Бенда и Брауна и, наконец, Харди и Стритера.

Тем временем Маккиннон и Джексон вместе с теми из шерпов, кто еще сможет их сопровождать, совершают второй переход с грузом до лагеря V, чтобы пополнить запасы продовольствия и горючего на случай несчастий или задержек, а также помочь нам.

Я наметил, что каждый альпинист выше лагеря III до завершения своего основного задания будет работать в кислородном аппарате открытого типа и спать с кислородом; шерпы на заброске грузов выше лагеря V будут пользоваться открытым кислородным прибором. Это означало, что необходимо доставить в лагерь V кислородные баллоны общим весом около 100 килограммов. Тем самым комплектование лагеря V значительно осложнялось; однако наши усилия целиком оправдались, потому что значительно облегчили разбивку лагеря VI на высоте около 8200 метров и позволили двенадцати участникам экспедиции сравнительно легко достичь этой высоты.

Наш план предусматривал возможность различных отклонений. Погода стояла ненадежная, следовало быть готовым к осложнениям. Запасы продовольствия, горючего и кислорода были рассчитаны с небольшим избытком. Переносные радиостанции позволяли нам держать друг друга в известности об изменениях в расписании. Предполагалось обеспечить радиосвязь между базой и лагерями V, IV и III. Кроме того, на базе находился приемник, по которому мы слушали прогноз погоды. На время штурма Джону Клеггу отводилась роль связующего звена между нами и Дарджилингом, он должен был также передавать нам с базы сводку погоды, принятую из Индии.

Если все пойдет хорошо, без задержки, вторая двойка сможет осуществить свой заключительный бросок 23 мая. Два дня спустя на склонах никого уже не останется. И даже в случае задержки на день-два мы все еще до конца месяца спустимся с горы.