Текст книги "Тигр снегов. Неприкосновенная Канченджанга"

Автор книги: Чарлз Эванс

Соавторы: Норгей Тенцинг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

Глава четвертая
Путь к базовому лагерю

6 апреля – 14 апреля

На следующий день, 6 апреля, мы с Мэзером поднялись в Моренный лагерь, который стал теперь основным. Здесь из брезентов и ящиков с рационами были устроены шалаши для шерпов, работающих на этом участке. Несмотря на снег снаружи, в шалашах было уютно; шерпы сложили там очаги, настелили сухой травы.

Бенд и Клегг отправились в этот день в Трещинный лагерь. Отдохнув немного, я поднялся вдоль веревки на гребень морены встретить спускающихся носильщиков. Мне не сразу удалось разглядеть их: шел густой снег, стоял туман, и трудно было различить серые куртки на фоне камней и загрязненного снега. В конце концов далеко вверху я заметил кучку людей. Они быстро спускались вдоль подножия моренной стены, как раз там, где мы советовали им не ходить из-за опасности камнепада. Я окликнул их, они остановились, высматривая, откуда донесся голос. Зоркие глаза горцев быстро обнаружили и узнали меня. Носильщики отозвались, я крикнул им предупреждение. Они ответили беззаботным смехом и продолжали путь по низу. Я узнал от них, что Бенд и Клегг тоже должны скоро спуститься.

Вместе с носильщиками я вернулся в лагерь; там меня ждали письма. У нас было четверо гонцов, они ходили за почтой по двое через неделю. Путь от Дарджилинга и обратно занимал примерно две недели; таким образом, на протяжении всей экспедиции мы еженедельно получали и отправляли почту.

Гонцы принесли мне важный пакет. Когда я проезжал Дели, представители военно-воздушных сил Индии любезно обещали прислать снятые с воздуха фотографии южного и западного склонов Канченджанги. И вот я получил их с запиской от Н. Д. Джайяла (он сам альпинист), который выражал надежду, что фотоснимки покажутся нам менее обескураживающими, чем ему. Смысл этих слов стал ясен очень скоро. Мы никогда не считали Канченджангу простой для восхождения, но полагали на основе уже виденных фотографий, что если нам удастся по Сходням выйти на западный предвершинный гребень, то сможем двигаться по нему относительно свободно, обходя препятствия справа или слева. Однако аэрофотоснимки показывали острый зубчатый гребень, круто обрывающийся в обе стороны. Лишь в южной части ниже гребня мы увидели отдельные камины, но путь к ним пролегал через плиты, казавшиеся совершенно гладкими и почти отвесными.

Позже, вечером, я показал снимки Бенду, Мэзеру и Клеггу. Они взяли отпечатки с уверенным видом, присущим восходителям, которые убеждены, что всегда можно найти тот или иной проходимый путь. Ho, посмотрев фотографии, они призадумались, и никто не спешил комментировать увиденное.

На следующий день в полдень мы с Мэзером пришли в Трещинный лагерь. Шел снег, в лагере было пусто: Стритер и Маккиннон находились вместе с шерпами выше, в Угловом лагере. Вернулись они в приподнятом настроении: теперь на этом этапе работало пятнадцать шерпов под руководством опытного ветерана Аннуллу, который, как обычно, всех заражал своей уверенностью и боевым духом. Мне и Стритеру предстояло провести два последующих дня в Угловом лагере, затем к нам должны были подключиться Маккиннон и Мэзер.

Мы поднялись рано утром. Вместо того чтобы разбивать лагерь на старом месте, где ветер сорвал нашу палатку, мы прошли дальше, обогнули «Угол» и выбрали более защищенную площадку, с которой к тому же открывался вид на весь фасад Канченджанги. Отыскали спрятанные палатки, поставили также шатер для кухни, однако на половинную высоту, причем края придавили тяжелыми камнями.

С утра погода стояла хорошая, но, когда я в 17.30 вышел с радиостанцией, появился туман, посыпались легкие сухие снежинки. У нас был разработан график радиосвязи. В условленное время, утром или вечером, кто-нибудь из альпинистов надевал теплую куртку, натягивал на пуховые носки брезентовые сапожки и выползал из палатки, чтобы подняться на выступ поблизости и вызвать остальных корреспондентов. Обычно условия приема были лучше всего на гребне морены, на линии прямой видимости. Мы расчищали валун от снега, ввинчивали на место штыревую антенну, надевали снова шерстяные перчатки и вызывали:

– Алло, Моренный лагерь… Алло, Моренный лагерь… Вызывает Угловой лагерь. Как слышите? Прием.

На этот раз я вышел раньше условленного времени и, включив радиостанцию, сел ждать спиной к ветру. Внизу простирался ледник. Чувство уединенности, какого я никогда не испытывал прежде, овладело мной. Иногда раздавался рокот и всплеск: камень скатывался в озеро, или глухо ворчала лавина на склоне Джанну. И снова тишина, несравненная тишина. Можно ли представить себе более безжизненное место, чем такое холодное ущелье? До сих пор мы ходили по самому краю большого ледника и лишь издали видели нагромождение валунов, льда и гравия.

Я посмотрел на наш маленький лагерь в ложбинке. Ящики, которые мы принесли, уже наполовину занесло снегом, и от них протянулся длинный хвост-сугроб, как возле камней на склоне над лагерем. Вдруг ожило радио:

– Алло, Угловой лагерь… Алло, Угловой…

Вызывал Трещинный лагерь. Наши радиобеседы никогда не затягивались: кто-нибудь из корреспондентов обязательно сидел на леденящем ветру.

Я попросил Маккиннона прийти завтра вместе с Мэзером и сообщил ему, что мы со Стритером собираемся следующий день посвятить разведке маршрута к будущей базе.

Солнце вышло в двадцать минут восьмого – раньше, чем в первом Угловом лагере. В половине девятого мы были уже в пути. Маршрут пролегал в основном там же, где я шел в предыдущий раз с Маккинноном, однако теперь мы кое-где спрямляли путь. У центральной оси ледника лежали четыре валуна, каждый около десяти метров в высоту. Они выстроились вдоль нашего маршрута, на расстоянии около 300 метров один от другого. Позднее они сослужили нам хорошую службу как ориентиры, когда приходилось в метель возвращаться в лагерь; на крайнем западном и самом большом из них мы сложили тур. Здесь устраивали первый привал носильщики, поднимаясь в базовый лагерь, и здесь же мы обвязывались веревкой, прежде чем продолжать путь.

К полудню достигли крайней точки. Сели отдохнуть на длинном горбатом гребешке, впереди преграждала путь первая большая трещина. Как раз под нами начинался узкий ледяной мостик, подводивший к противоположной стороне трещины метрах в пятидесяти левее. Мы прошли по нему, вырубая ступеньки и счищая мягкий снег, покрывающий лед, камни, разрывы, и оказались у северной оконечности другой гряды. А за ней – новая трещина… Чтобы пересечь ее, надо было вырубить ступеньки до зажатого между стенками валуна; позже Браун проделал это, а за ним и все стали ходить этим путем. Но дальше ледник прорезали новые, еще большие трещины, и мы со Стритером предпочли в первый раз идти вправо, по гряде, пока не нашли поближе к пику Талунг – ближе, чем нам бы этого хотелось, – удобное для пересечения место. За трещиной опять повернули налево, по направлению к подножию контрфорса Кемпе.

Похоже было, что трудности позади, однако проложенный нами маршрут был слишком тяжел для носильщиков. Часы показали 14.30; убедившись, что один путь к будущей базе есть, мы пошли назад, чтобы поискать другой вариант, позволяющий не делать такого зигзага. Наше внимание привлекла борозда вдоль левого края ледника, но она была завалена обломками, принесенными лавинами с пика Талунг, и мы пришли к заключению, что этот путь не годится: надо прокладывать маршрут между трещинами.

Вернувшись в Угловой лагерь, поделились своими наблюдениями с Мэзером и Маккинноном и условились, что они на следующий день пойдут по нашему пути, затем проследуют к месту предполагаемой базы, где выберут безопасную площадку для палаток.

Теперь мы чувствовали себя совсем иначе, чем во время первой вылазки к «Углу». Тогда мы еще не акклиматизировались, обожглись на солнце, дрожали от холода и усталости, не могли заставить себя есть. Сейчас, всего две недели спустя, мы сильно загорели, заметно похудели, но зато и окрепли, так что непосильный ранее труд казался нам обычным делом. Жара и холод перестали быть врагами, истощавшими наши силы и бодрость. Теперь это были лишь небольшие помехи, над которыми мы могли смеяться вместе с шерпами, способными даже в самый сильный снегопад, шагая в заснеженных куртках, весело подшучивать над неприветливой горой.

На следующий день Стритер вернулся в Моренный лагерь, чтобы ускорить там работу, а я из Углового лагеря следил в бинокль за продвижением Мэзера и Маккиннона. Это была третья и последняя разведка пути к базовому лагерю. За полтора часа они достигли первого валуна, еще через час двадцать минут вышли к большим трещинам, потратив на весь этот участок на сорок минут меньше, чем мы накануне. Я обрадовался: значит, уже легче идти. Небо оставалось в этот день ясным дольше вчерашнего, и в 15.30 я еще видел, как они маневрируют между грядами. В пять часов Мэзер и Маккиннон вернулись в лагерь. Они принесли хорошие новости: место для базы найдено, и там обнаружено несколько ржавых банок – остатки второго базового лагеря Кемпе. Они улучшили тропу на многих участках и не сомневались, что ее легко сделать проходимой для носильщиков.

Разумеется, пришлось еще основательно поработать, прежде чем Джон Джексон смог сказать:

– Да тут целую баржу можно протащить!

Настало время ставить палатки на базе. Джордж Бенд, пришедший в этот день в Угловой лагерь, должен был назавтра выйти со мной в базовый лагерь. Однако утром, когда мы проснулись, шел густой снег – переселение пришлось отложить. Вместо этого все направились в сторону Трещинного лагеря, чтобы проложить тропу для поднимающихся шерпов и показать им путь. По глубоким сугробам облепленные снегом с головы до ног люди пробились в лагерь.

Во вторник 12 апреля четверо альпинистов (Бенд, Таши, Чангджуп и я) основали базовый лагерь. Переход был нелегкий – солнце немилосердно палило с почти безоблачного неба. Мы достигли места в 13.30, поставили палатки и сели отдыхать на ящиках. Сквозь плотную рубаху, надетую на вязаную фуфайку, я ощущал тепло солнечных лучей так, как если бы сидел рядом с большим костром.

Лагерь размещался на льду, в который вмерзли большие камни, все было густо засыпано снежной мукой. Слева и справа невысокие гряды защищали площадку от катящихся сверху обломков; отлогий спуск в восточном направлении приводил к мелкому озеру, за которым начинался некрутой подъем. Мы находились на высоте около 5500 метров, на плоском уступе, огражденном с трех сторон восходящими склонами. С северо-востока на 1500 метров отвесно вздымалась обнаженная бурая скальная стена – вплоть до отливающих зеленью ледовых утесов на краю Большой террасы, с севера подступал Нижний ледопад, окаймленный скальными контрфорсами; с востока – ледопад, спускающийся с Талунгского седла; с юга возвышался северный склон пика Талунг, на котором между массивами висящих ледников сверкали гладкие желоба. Грозное и прекрасное зрелище… И посреди всего этого – наш лагерь на маленьком безопасном островке. Один извилистый желоб на Талунге, тянущийся почти на километр, напомнил нам трансу для бобслея. Он заканчивался в талунгской части главного ледника, ниже уровня нашего лагеря.

Вскоре после того, как наши спутники пошли назад, снова повалил снег. Но мы не унывали – хоть немного можно отдохнуть от солнца! В палатках было совсем уютно. То и дело доносился глухой рокот: шли лавины – с Большой террасы, с Талунгского ледопада, со стороны длинного желоба. Особенно часто раздавался гул на склонах пика Талунг, и мы радовались, что проложили маршрут подальше от него. Теперь можно было не беспокоиться за наших товарищей, возвращавшихся в Угловой лагерь. Бенд регистрировал каждую лавину черточкой на стене палатки.

Снегопад продолжался всю ночь и все следующее утро. Проснувшись, мы обнаружили, что видимость не превышает 100 метров; крыша палатки провисла под тяжестью снега. Пришлось оставаться на месте. Мы читали; Бенд продолжал считать лавины. Сильный ветер трепал палатку, завывая в растяжках, совсем как в театре. К полудню число лавин, зарегистрированных Бендом, достигло сорока восьми. Иначе говоря, почти каждые полчаса срывалась большая лавина. И над всем этим шумом господствовал рев ветра на Талунгском седле, непрекращающийся гул, словно от могучего водопада.

Выйти из палатки было сложным делом, притом не очень приятным. Надев все куртки и штормовки, мы выползали через рукав наружу, предварительно отряхнув его, чтобы снег не просыпался внутрь, и пробирались по сугробам, стараясь не ушибить ноги, защищенные мягкой обувью, о скрытые камни. Co всех сторон нас окружало пустынное царство ветра.

За весь день в тучах не появилось ни одного просвета. Вечером, когда я вышел на гребень метрах в ста от лагеря, чтобы связаться по радио с товарищами, долины совсем не было видно. Карабкаясь по гребню в поисках лучшего положения для связи, я провалился ногой в трещину. Обратный путь до палаток показался мне невероятно длинным. Бенд отряхнул меня от снега перед входом, и мы легли спать, надеясь, что утро принесет улучшение погоды, которое позволит нам осмотреть контрфорс Кемпе.

Наступило утро 14 апреля. В 7.50 из-за южного гребня горы, левее Талунгского седла, выглянуло солнце и осветило наши палатки. Над седлом продолжал бушевать ветер, но небо было ясное и сулило хороший день. Свежий снег, ослепительно белый в солнечных лучах, покрывал все вокруг. Сильные порывы ветра крутили маленькие снежные вихри.

Мы смотрели на контрфорс Кемпе. Отсюда перспектива была искажена, и, хотя нижняя часть контрфорса выглядела очень крутой, верхний участок производил гораздо менее грозное впечатление, чем от «Угла». Тут и там на скалах белели пятна свежего снега, особенно на могучих утесах под Большой террасой, таких крутых, что снег обычно не держится на них и только мороз помог снежинкам пристать к камню.

Годом раньше отряд Кемпе, убедившись, что через Талунгский цирк нет безопасного пути, разбил лагерь на этом самом месте и поднялся по Нижнему ледопаду на три четверти его длины. Позже они установили, что можно подняться еще выше, двигаясь по скальному контрфорсу, образующему левый берег ледопада, – контрфорсу Кемпе. Свой высший лагерь они разбили на макушке контрфорса, на высоте примерно 6400 метров. Но дальше им не удалось найти подходящей площадки в верхней части Нижнего ледопада, а также пробиться вправо, за опасные ледяные зубцы, нависшие над кулуарами между контрфорсом Кемпе и скалами ниже Большой террасы. Изучая их отчет, я пришел к выводу, что, несмотря на их неудачу, путь может быть только один – по контрфорсу Кемпе и через Нижний ледопад. Поэтому мы и пришли сюда, оснащенные лестницами для форсирования трещин и черпая надежду в мысли, что лед в таких местах не остается неподвижным и невозможное в прошлом году может оказаться возможным теперь. Итак, прежде всего надлежало отыскать путь Джексона вверх по скалам до места их лагеря на верху контрфорса.

Мы вышли вдвоем с Бендом в 8.30, держась поначалу центральной оси ледника, курсом на Талунгский цирк. Мы остерегались уклониться слишком далеко вправо из-за угрозы лавин с пика Талунг и не хотели заходить чересчур далеко вверх: там грозили обвалы с Талунгского цирка и Большой террасы. Поэтому мы, как только нащупали проход в сети трещин, избороздивших место слияния Нижнего ледопада с главным ледником, свернули влево, к осыпям ниже восточной стены контрфорса. Постепенно в поле зрения появлялась восточная стенка; мы сравнивали ее с фотографией, полученной от Джексона.

До сих пор мы поднимались по отлогому, почти совершенно гладкому леднику, теперь же, на уровне подножия контрфорса, пошли влево к нему и преодолели на пути к осыпям зону небольших трещин. Осыпи занесло снегом, идти по ним было трудно. Мы направлялись к нише в 150 метрах над ледником, где заканчивался желоб, или камин; тут, как мы полагали, должен был начинаться маршрут Джексона. Путь от лагеря до ниши занял два часа; свежий снежок был коварен, под ним скрывались живые камни и скользкий лед.

Достигнув ниши, приготовили веревки и снова стали изучать фотоснимки Джексона. Они позволяли составить общее впечатление, но детали различить было трудно. В 60 метрах выше справа на ребре выделялся шпиль, как будто соответствующий описанию. Но где «трудный камин», о котором говорил Джексон, и где проходит траверс через плиты к другому, еще более трудному камину, начинающемуся за шпилем? Прямо над нами открывался желоб – может быть, это и есть первый камин Джексона? Правее в скале виднелась трещина, подводящая к уступу над гладкой стенкой, – может быть, здесь? И тут и там лежал снег, не позволяя ни разглядеть опоры, ни определить, насколько труден будет подъем.

Решили сначала испытать трещину. Я закрепил веревку на ледорубе, воткнутом в снег на всю длину, и Бенд начал подниматься. Он продвигался медленно. До уступа было всего шесть метров, но каждую опору приходилось отыскивать ногой. Наконец он выбрался наверх; на уступе, на фоне скал ниже Большой террасы, четко вырисовывались очертания длинной фигуры. Прошло несколько минут, наконец Бенд произнес:

– Что-то мне здесь не нравится. Вряд ли он проходил здесь.

Мы стали совещаться.

– А все-таки как там дальше?

– Трудно сказать. Не видно, где зацепиться. Да ты поднимись сам, посмотри.

Бенд спустился, я занял его место. Оно было опаснее, чем я ожидал, а как далеко до ледника внизу!..

– Лучше проверить другой камин, над тобой, – заключил я и повернул назад.

Когда тут спускался Бенд, у меня сильно мерзли ноги, и мне показалось, что он очень уж возится. Я чуть не крикнул ему: «Ну давай, чего там, здесь и съехать можно!» Теперь я был рад, что сдержался. Он улыбнулся, глядя на меня:

– Что, хорошее местечко?

Наконец я закончил спуск. Бенд немедленно стал подниматься по желобу, однако через три метра остановился, потом вернулся вниз: было слишком скользко. Осмотревшись как следует, мы заключили тем не менее, что именно здесь начинался маршрут Джексона, и решили пока на этом закончить разведку. Пусть солнце еще поработает над снегом, прежде чем мы вернемся сюда с большим отрядом, чтобы разбить лагерь на контрфорсе.

В 13.00 мы вернулись на базу. Передохнув, пошли в Угловой лагерь, где нас ждали Маккиннон, Мэзер и Харди. Вечером я связался по радио с нижними лагерями и попросил всех, кроме Стритера, который ждал в Моренном лагере носильщиков с продовольствием из Гхунзы, прийти на следующий день в Угловой лагерь.

Глава пятая
Нижний ледопад

15 апреля – 22 апреля

Вечером 15 апреля, когда все альпинисты, кроме Стритера, собрались в Угловом лагере, я изложил дальнейший план и назначил своим заместителем Нормэна Харди.

Харди и Бенду поручалось, опираясь на лагерь на контрфорсе Кемпе, попытаться разведать путь по Нижнему ледопаду. Браун, Джексон и Клегг, оставаясь в Угловом лагере, будут руководить заброской грузов на базу и устройством там постоянного лагеря. Маккиннон и Мэзер, как только позволит погода, выступят на пик Талунг.

Утром я спустился в Моренный лагерь навестить Стритера и осмотреть напоследок завершенный нами этап. Лагерь было не узнать: снег исчез, и можно было посидеть в тишине на травке, греясь в солнечных лучах. Лишь ветер, ревущий над гребнем между Кабру и Ратонгом, напоминал о трудностях, ожидающих нас вверху.

В Угловой лагерь я вернулся 18 апреля. Наступили очень ответственные дни. Ниже Большой террасы, пока мы не пробились к Верхнему ледопаду, постоянно приходилось считаться с угрозой ледовых лавин и решать, насколько оправдан риск. Сдается мне, что этот период для всех нас оказался весьма напряженным, однако озабоченность часто уступала место восхищению прекрасными видами, радостям товарищества и волнению, которое испытывают альпинисты, шаг за шагом нащупывая путь к цели.

В Угловом лагере я убедился, что заброска грузов на базу идет как часы: ежедневно доставлялось двадцать нош причем переход до базового лагеря занимал всего три, а спуск – два часа.

Мэзер и Маккиннон тоже находились в Угловом лагере. Они достигли на Талунге высоты около 6000 метров и ночевали в очень неприятном месте, перед широкой трещиной. Всю ночь дул сильный ветер; по словам Нила Мэзера, это было все равно, что спать у железнодорожного разъезда. С утра они совершили еще вылазку, потом сняли палатки и вернулись в Угловой лагерь отдохнуть.

Вечером я переговорил по радио с Харди. Он находился вместе с Бендом на макушке контрфорса Кемпе; вторую половину дня они посвятили исследованию ледопада. Его отчет был сжатым и малообнадеживающим. Они просили дать им еще день на разведку, после чего смогут поделиться с нами своими наблюдениями.

Выйдя вверх 20 апреля, мы двигались очень быстро, большим отрядом: Маккиннон, Мэзер, Браун, Джексон, Клегг, я и двадцать шерпов. Мы шли, словно по шоссе: шерпы срубили все ледовые препятствия на пути. В одном месте, где нам в первый раз пришлось карабкаться по трехметровой ледовой стенке, теперь вырубили ступени, и можно было подниматься, не придерживаясь руками. Еще дальше, там, где раньше приходилось совершать длинный обход в сторону Талунга, Браун сумел сократить путь на пятнадцать минут, прорубив коридор к валуну, зажатому в трещине на глубине трех метров, и второй коридор – вверх от валуна. В 12.30 наш отряд достиг базы; Джексон и я пошли дальше вместе с Аннуллу и Уркиеном.

Восточная стенка контрфорса Кемпе заметно изменилась. Вместо укрытых снегом плит и осыпей мы увидели голые камни и красные скалы; кое-где зеленели пятна мха, виднелась рыхлая земля. Было тепло, безветренно, мы чувствовали себя превосходно. В высшей точке, достигнутой мной в предыдущий раз, мы нашли первую закрепленную веревку. Поднялись вдоль нее по крутому открытому камину, затем двинулись вправо по несложным плитам и по уступу, где скала слева нависала над нами, а справа круто обрывалась к осыпи. Пройдя 120 метров, мы очутились у расселины, на дне которой лежали валуны, а в задней части начинался вертикальный камин шестиметровой высоты. В нем была подвешена веревочная лестница.

До сих пор маршрут хорошо отвечал описанию Рона Джексона, хоть и показался нам несколько труднее, чем ему. Во многих местах мы не решались бы «скатываться вниз», как советовал он.

Правда, камин, у которого мы очутились теперь, даже Джексон считал очень трудным. Харди и Бенд укрепили веревочную лестницу, чтобы шерпы могли подниматься здесь с ношей, однако этого оказалось недостаточно, и мы втягивали мешки вверх отдельно.

Мы очутились на уступе полуметровой ширины, который вел вправо, вдоль крутой стены. Впрочем, дальше стена становилась отложе, опоры были надежнее. Мы карабкались вдвоем до начала длинного и широкого снежного кулуара. Оба запыхались, но чувствовали себя бодро, скальный участок доставил нам даже удовольствие.

Выйдя из кулуара, мы поднялись по скальному гребешку. Отсюда, с правой стороны, на востоке были видны желоба между контрфорсом Кемпе и скалами ниже Большой террасы. По этим желобам шли лавины с восточной части плато между Нижним и Верхним ледопадами. Ниже гребня контрфорса на снежном склоне была открыта площадка для палаток. Здесь разбивал свой высший лагерь Кемпе – на высоте около 450 метров над главным ледником.

Пока шерпы ставили наши палатки, мы поднялись еще на несколько метров, на вершину контрфорса, поискать Харди и Бенда. Вершина представляла собой узкий скальный гребень со снегом, упиравшийся в сераки. Этот гребень, точно нос корабля, разрезал течение Нижнего ледопада. Основная часть ледопада простиралась к западу от нас, другая – к востоку, где скалы были настолько круты, что лед обрывался по линии, тянувшейся на уровне с нами, и от гряды излома по крутым желобам спадал к главному леднику.

Внизу виднелся Угловой лагерь. На западе за сильно иссеченным ледопадом на сотни метров отвесно вздымалась восточная стена Западного контрфорса. Харди и Бенда нигде не было видно, однако следы показывали, где они шли. У наших ног начиналась отвесная шестиметровая ледовая стена с камином, по которому они спустились; камин подводил к трещине между контрфорсом и ледопадом. Альпинисты пересекли ее по разрушенным, непрочным глыбам льда, разделенным провалами. Край ледника возвышался почти на 30 метров; здесь они поднялись наискось вверх, к нише под нависающей массой льда, напоминающей видом канделябр. Отсюда можно было двигаться лишь по отвесной стенке вправо; траверс ее позволял достичь более отлогого склона, затем, двигаясь влево, выйти сзади на верхнюю часть «канделябра».

И тут мы увидели Харди и Бенда: они спускались по склону. Нас разделяло всего 60 метров, но им понадобилось полчаса, чтобы преодолеть это расстояние.

Меня радовало, что им удалось успешно выйти на ледопад; этот этап я считал одним из наиболее трудных на нашем пути. Однако на мой вопрос, как успехи, они ответили очень скупо:

– Мы не прошли.

Уже в палатке мы узнали от них все подробности. Харди и Бенд поднялись по стенке, на которой мы их видели, преодолели нависающий участок, закрепив веревку на крюке, вбитом в лед выше выступа, после чего вышли к нагромождению ледяных глыб, напоминающему, по словам Бенда, некоторые части ледопада Кхумбу. Этот участок, не представлявший особой трудности, вывел их к вертикальной, местами нависающей стенке высотой 15 метров. Стенка тянулась, по-видимому, во всю ширь ледопада.

Сначала они прошли вдоль нее вправо, где от верха до низа тянулись частые трещины. Пытались нащупать путь, но безуспешно, наконец оказались в ледяной пещере, стенки которой смыкались высоко над головой.

Вернулись и двинулись влево; после довольно трудного подъема оказались на неподвижном участке возле правого края ледопада. Этот путь был опасен и ничуть не приближал к цели. Поворачивая назад, в лагерь, они решили, что остается только подниматься по центральной части стены: здесь метров на десять возвышалось ребро, на котором можно было вырубить ступени.

На следующий день мы выступили вчетвером, Бенд и Харди двигались первыми.

Тридцатиметровый участок выше бергшрунда оказался еще коварнее, чем выглядел на расстоянии. В метре-двух от ниши нужно было осторожно продвигаться вправо по скользкому льду, огибая выступ. Время от времени со звоном срывался сколотый ледорубом обломок и исчезал в пасти бергшрунда в 15 метрах под нами. Дальше стенка становилась отложе, но угол подъема достигал все же 50 градусов. Через каждые 9–10 метров, где попадалась глыба плотного льда, торчал крюк. Мы передвигались по одному, держась за них. Однако большей частью лед был слишком рыхл и слаб, чтобы удержать крюк. Невозможно было предугадать, что принесет очередной удар ледоруба. Иногда он откалывал большие обломки, а иногда клюв легко проходил в одно из отверстий, которые пронизывали всю массу льда. У нас было такое ощущение, что мы идем по нагромождению глыб, готовых в любой момент рассыпаться.

В верхней части склона по следам первой двойки мы поднялись на «канделябр», затем, обогнув выступ слева, направились к центру ледопада. Теперь мы шли по наклонной полке вдоль крутой стены. Внизу, метрах в двадцати пяти, громоздились упавшие сверху обломки, над нами нависал карниз. Пройдя 15 метров по полке, мы увидели свисающую с карниза петлю, здесь стенка была намного короче.

Я, взявшись за веревку и вбивая кошки в лед ниже карниза, подтянулся через край к крюку. Затем мы расширили ступеньки и срубили часть карниза; на такой высоте – почти 6000 метров – это оказалось довольно утомительным делом. Дальше начинался участок, напоминающий Кхумбу, а в 500 метрах впереди нас стояли у подножия новой стены Харди и Бенд. Они вырубали ступеньки на небольшом ребре вроде столба, поднимающемся на 12 метров справа вверх и налево. Ребро позволяло, хотя и с очень большим трудом, одолеть первый, нависающий участок стенки длиной 6 метров.

Харди работал застрахованный веревкой, продетой через карабины на вбитых в лед крючьях. Он продвигался медленно, и мы с Джексоном использовали ближайший час на то, чтобы разведать путь вправо: вдруг первая двойка пропустила накануне какую-нибудь возможность. Но нет, там действительно не было пути.

Вернувшись, мы увидели, что Харди поднялся метров на девять. Выше стена из нависающей делалась вертикальной, но зато ледяной столб отделялся от нее и уже не мог нам помочь. Оставалось только преодолеть следующие шесть метров напрямик. Теперь вперед вышел Бенд. Он вырубил надежную опору для ног и, пользуясь своим ростом, вбил над головой на разной высоте несколько крючьев. Затем укрепил веревку и с помощью Харди, подтягивавшего его снизу, стал подниматься, держась за крючья и вбивая новые.

Мы следили за ним затаив дыхание. Его кошки плохо цеплялись за лед, и часто крюк, на который он только что опирался, легко вынимался, стоило потянуть его под углом. Малейшая ошибка – и Бенд сорвется. Наконец он вбил ледоруб в снег, в трещину у края стены; еще миг, и Бенд выбрался наверх. Мы приветствовали его радостными возгласами.

Был час дня, мы работали уже четыре часа. Стало ясно, что сегодня разведку не закончить, придется снова брать стенку завтра. Я и Джексон пошли в лагерь за кольями и веревочной лестницей. Спускаясь вниз, мы увидели, как Харди присоединился к Бенду.

В три часа мы вернулись к подножию стенки. Появился туман, начался снегопад. Харди и Бенд подтянули колья и закрепили лестницу, она свисала до середины столба.

В ту ночь настроение у нас было скверное. Маккиннон, видевший нас днем с плеча Талунга, сообщил по радио, что мы выбрали самый удачный путь по ледопаду.

– Вам осталось одолеть еще всего лишь три-четыре трудных участка, – сказал он.

Ho Харди считал путь от лестницы вверх очень тяжелым и сомневался, удастся ли выйти здесь на начало Нижнего ледопада. Да и до лестницы некоторые части маршрута были, на мой взгляд, не просто трудными, но и опасными.

Вправе ли мы подвергать такому риску шерпов? Первый склон, над бергшрундом, очень ненадежен; что же до большой стены, взятой нами, то она под влиянием общего движения ледника в любой момент может обрушиться. Нас утешало лишь то, что Бенд и Харди смогли хорошо рассмотреть восточный склон Западного контрфорса. Его нижняя часть чрезвычайно крута, а верхняя, обращенная к плато, казалась нам до сих пор настолько неприступной, что мы и не помышляли о возможности траверсировать ее, даже если удастся выйти к ней с запада. Но Бенд и Харди разглядели снежный кулуар, спадающий с гребня контрфорса в начало Нижнего ледопада; похоже было, что по желобу вполне можно будет спуститься.

Таким образом, если маршрут через Нижний ледопад окажется недоступным или слишком рискованным, остается возможность подняться западным склоном Западного контрфорса к желобу и выйти по нему на плато под Нижним ледопадом. Кстати, мы приметили этот желоб еще на фотоснимках, сделанных с Талунга и с самолета, но на них, из-за искаженной перспективы, он казался непроходимым.