Текст книги "Наш общий друг (Книга 1 и 2)"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)

– Продолжайте.

– Вижу, он меня дожидается, хочет что-то сказать. Говорит: "Плут Райдергуд", – меня обыкновенно так зовут, – не потому, чтобы оно что-нибудь значило, оно ничего не значит, а так, больше для складу.

– Оставьте это в стороне.

– Извините меня, адвокат Лантвуд, это все правда, а правду я в стороне не могу оставить, никак не могу и ни за что не оставлю. "Плут Райдергуд, говорит, мы нынче вечером повздорили с тобой на реке". Так оно и было: спросите его дочку. "Я пригрозил, говорит, отшибить тебе пальцы перекладиной, а не то так и мозги выбить багром. Потому я тебе грозил, что ты уж очень разглядывал то, что у меня было на буксире, а еще и потому, что ты уцепился за планшир моей лодки". Я ему говорю: "Старик, это мне понятно". А он мне говорит: "Райдергуд, таких людей, как ты, на десяток один приходится", – может, он сказал и на два десятка один, наверно не помню, потому и беру цифру поменьше, – я знаю, что значит давать показание под присягой. "А когда, говорит, люди дорожат жизнью или часами, тогда надо глядеть в оба. Были у тебя подозрения?" Я говорю: "Были, Старик; мало того, и сейчас есть". Он весь задрожал и говорит: "Насчет чего?" Я говорю: "Дело нечисто". Он еще сильней затрясся и говорит: "Оно и было нечисто. Я на Это пошел из-за денег. Не выдавай меня!" Вот этими самыми словами он и выразился.

Наступило молчание, нарушаемое только падением углей сквозь решетку. Доносчик воспользовался паузой и утерся своей мокрой шапкой, размазав грязь по лицу и шее, что отнюдь его не украсило.

– Еще что? – спросил Лайтвуд.

– Это вы насчет чего, адвокат Лайтвуд?

– Насчет всего, что идет к делу.

– Ну, ей-богу, я вас не понимаю, хозяин, – сказал доносчик льстивым тоном, заискивая перед обоими, хотя с ним говорил только один. – Чего же еще? Разве этого мало?

– Спросили вы его, как он это сделал, где он это сделал, когда он это сделал?

– До того ли мне было, адвокат Лайтвуд! Я был не в себе, да так, что не мог ни о чем больше спрашивать, хотя бы мне заплатили вдвое против того, что я надеюсь заработать в поте лица! Я бросил с ним работать. Расплевался с ним окончательно. Не мог же я переменить того, что было сделано, а как стал он просить и молить: "На коленях тебя прошу, не выдавай меня, старый товарищ!" – я одно только ответил: "Не говори со мной больше, даже не гляди на меня!" – и теперь я его чураюсь.

Произнеся эти слова с особым нажимом, чтобы придать им больше веса и значения, мистер Райдергуд без спросу налил себе еще вина и, словно прожевывая его, уставился на свечу, держа стакан в руке.

Мортимер взглянул на Юджина, но тот мрачно смотрел на бумагу и не ответил ему взглядом. Мортимер опять повернулся к доносчику и спросил:

– И долго вы были не в себе, любезный?

Прожевав, наконец, вино, доносчик проглотил его и ответил кратко:

– Целый век!

– Это когда поднялся такой шум, когда правительство назначило награду, когда вся полиция была на ногах и по всей стране только и было разговоров, что об этом преступлении, – с раздражением сказал Мортимер.

– Ага! – очень не скоро и хрипло отозвался мистер Райдергуд, несколько раз подряд кивнул головой в знак того, что помнит. – И был же я не в себе тогда!

– Это когда в ходу были самые дикие подозрения, когда все ломали голову, строя догадки, когда с часу на час могли арестовать десятерых невинных! – почти с горячностью произнес Мортимер.

– Ага! – отозвался Райдергуд тем же тоном. – И был же я не в себе все это время!

– Но тогда, видишь ли, он еще не видел возможности заработать столько денег, – сказал Юджин, начертив на бумаге женскую головку и время от времени подправляя ее пером.

– Тут другой хозяин попал в самую точку, адвокат Лайтвуд! Вот это меня и подтолкнуло. Сколько раз я, бывало, ни старался облегчить свою душу, а все не мог. Один раз чуть было не сознался мисс Аби Поттереен, да так и не мог вон ее дом, он никуда не денется, да и сама она не помрет скоропостижно, пока вы до нее доберетесь, – спросите у нее! Наконец того, пропечатали новое объявление, а подписано оно было вашей собственной фамилией, адвокат Лайтвуд, вот тогда я и раскинул умом и спросил себя, неужели мне целый век с этим мучиться? Неужели так-таки никогда не избавиться? Неужели все так и думать больше о Старике, чем о себе самом? Что же, что у него дочь, а у меня разве нет дочери?

– И эхо отозвалось?.. – подсказал Юджин.

– У тебя есть дочь, – твердо ответил мистер Райдергуд.

– Кстати упомянув при этом, каких она лет? – спросил Юджин.

– Да, хозяин. В октябре исполнилось двадцать два. А потом я подумал: "В рассуждении денег. Денег целая куча". Ведь так оно и есть! – к чему это отрицать? – со всей прямотой заявил мистер Райдергуд.

– Браво! – произнес Юджин, тушуя нарисованную им женскую головку.

– Денег там куча: но разве грех рабочему человеку, который каждую корку хлеба, добытую в поте лица, поливает своими слезами, – разве грех такому человеку заработать их? Разве есть какой запрет насчет этого? Вот я и рассудил по совести, как долг велит: "Можно ли так говорить, не осуждая адвоката Лайтвуда за то, что он предлагает такие деньги?" А разве мне полагается осуждать адвоката Лайтвуда? Нет, не полагается.

– Да, – сказал Юджин.

– Разумеется, хозяин, – согласился мистер Райдергуд. – Так вот я и решил облегчить свою совесть и заработать в поте лица то, что мне предлагают. И мало того, – прибавил он, вдруг разъярившись, – я намерен получить эти деньги! А теперь я говорю вам, адвокат Лайтвуд, раз и навсегда, что Джесс Хэксем, по прозванию Старик, совершил это дело, тут его рука, и ничья другая, он сам мне в этом сознался, А я передаю его вам и хочу, чтобы его забрали. Нынче же ночью.

После новой паузы, нарушаемой только падением угольев сквозь решетку, которое привлекало к себе внимание доносчика, словно звон денег, Мортимер наклонился к своему другу и шепнул:

– Полагаю, мне придется идти с ним в полицию к нашему невозмутимому другу.

– Да, ничего не поделаешь, – отвечал Юджин.

– Ты ему веришь?

– Верю, что он сущий мошенник. Но, может быть, он и правду говорит, на сей только раз и в своих целях.

– Что-то не верится.

– Это ему не верится, – сказал Юджин. – Но и его бывший компаньон, которого он обличает, тоже не внушает доверия. Оба они, видно, одного поля ягоды. Мне хотелось бы спросить у него одну вещь.

Предмет этого совещания, косясь на угли в камине, силился подслушать, что говорят, но прикидывался равнодушным, как только один из "хозяев" взглядывал на него.

– Вы упомянули дочь этого Хэксема (дважды, мне кажется). – сказал Юджин вслух. – Быть может, вы хотели намекнуть, что она знала о преступлении?

Честный человек, подумав сначала, – возможно подумав о том, как его ответ повлияет на заработок в поте лица, – безоговорочно ответил:

– Нет, не хотел.

– И вы не имеете в виду никого другого?

– Не во мне суть, важно, кого Старик имел в виду, – упрямо и решительно ответил тот. – Я знаю только, что он сам мне сказал: "Мое дело". Это были его слова.

– Я хочу знать правду, Мортимер, – прошептал Юджин, вставая. – Как мы отправимся?

– Пешком, – шепнул Мортимер, – надо дать ему время умом раскинуть.

Перекинувшись этими репликами, они собрались уходить, и мистер Райдергуд встал со стула. Погасив свечи, Лайтвуд, словно так и следовало, взял стакан, из которого пил честный человек, и хладнокровно швырнул его в камин, где он и разбился вдребезги.

– Теперь, если вы пойдете вперед, мы с мистером Рэйберном пойдем за вами, – сказал Лайтвуд. – Вы, я думаю, знаете, куда идти?

– Думаю, что знаю, адвокат Лайтвуд.

– Тогда идите вперед.

Человек, промышляющий на реке, обеими руками натянул на уши намокшую шапку, спустился с лестницы, по привычке угрюмо горбясь на ходу и от того сделавшись еще сутулее, чем от природы, обогнул церковь Тэмпла, прошел через Тэмпл в Уайтфрайерс * и двинулся дальше по приречным улицам.

– Погляди, сущий висельник, – сказал Лайтвуд, идя за ним следом.

– А по-моему, сущий палач, – возразил Юджин. – Он явно кого-то задумал повесить.

Дорогой они больше не разговаривали. Райдергуд шел впереди, подобный безобразной Парке, и они не теряли его из виду, хотя были бы очень рады потерять. Но он шел впереди, все на том же расстоянии и все тем же шагом. Наперекор бурной погоде и резкому ветру, он упорно шел вперед, словно Рок, и шаг его нельзя было ни задержать, ни ускорить. Когда они были уже на полдороге, налетел шквал с сильным градом, который в несколько минут сплошь засыпал и выбелил улицы. Райдергуд этого словно не заметил. Он стремился отнять жизнь у человека и получить за это деньги, и не такому граду было под силу остановить его. Пробиваясь вперед, он оставлял в ледяной, быстро тающей каше бесформенные ямы вместо следов: тому, кто шел за ним, могло показаться, что в нем не осталось даже подобия человеческого.

Шквал пронесся мимо, луна вступила в состязание с быстро летящими тучами, и по сравнению с необузданным буйством в небесах казалось ничтожным и мелким все, что творилось на улицах. Не потому, что ветер загнал всех гуляк в укромные места так же, как он смел под укрытие весь град, до сих пор еще не растаявший, но потому, что небо словно поглотило улицы и ночь разлилась в воздухе.

– Если у него и было время подумать, – сказал Юджин, – то ничего лучше он не придумал, и не передумал, если это лучше. Не заметно, чтобы он собирался отступать; а насколько я помню это место, мы уже близко от того угла, где вышли из кэба прошлый раз.

В самом деле, несколько крутых поворотов привели их на берег реки, где в тот раз были такие скользкие камни и где теперь стало еще более скользко; ветер бешеными порывами дул им прямо в лицо, налетал с моря, донося брызги воды. Верный привычке всех промышляющих на реке везде искать защиты от ветра, интересующий нас промышленник подвел друзей к "Шести Веселым Грузчикам" с подветренной стороны и только после этого заговорил с ними:

– Взгляните вот сюда, на эти красные занавески, адвокат Лайтвуд. Это "Грузчики", тот самый дом, я же вам говорил, что он не убежит. Ну что, разве он убежал?

По-видимому, это явное подтверждение слов доносчика не очень-то убедило Лайтвуда, и он спросил, для чего еще они сюда пришли?

– Я хотел, чтобы вы сами увидели "Грузчиков" и проверили, соврал я вам или нет; а теперь я один загляну в окно к Старику, и тогда мы узнаем, дома ли он.

С этими словами он крадучись скрылся в темноте.

– Я думаю, он вернется? – прошептал Лайтвуд.

– Да! И доведет свое дело до конца, – прошептал Юджин.

И в самом деле, он вернулся очень скоро.

– Старика нет, и его лодки тоже нет. Дочка дома, сидит и смотрит на огонь. На столе стоит ужин, значит Старика ждут. Я узнаю, куда он отправился, это мне нетрудно.

Кивнув им, он опять пошел вперед, и скоро они добрались до полицейского участка, где все было так же чинно, тихо и в полном порядке, как прежде, и только фонарь, будучи простым фонарем, прикомандированным к полиции вне штатов, мигал на ветру.

В самом помещении инспектор все так же сидел над своими бумагами, как и во время оно. Он сразу узнал обоих друзей, но их появление нисколько его не взволновало. Даже то обстоятельство, что их проводником оказался Райдергуд, ничуть не отразилось на нем, разве только в том, что, умокнув перо в чернильницу, он глубже спрятал подбородок в шейный платок, словно вопрошая без слов: "Ну, что еще ты там выкинул?"

Мортимер Лайтвуд, вручив инспектору записи Юджина, спросил его, не будет ли он так любезен просмотреть эти записи?

Прочитав первые несколько строк, господин инспектор взволновался до такой (для него необыкновенной) степени, что спросил, нет ли у кого-нибудь из джентльменов табачку на понюшку? Но когда оказалось, что понюшки ни у того, ни у другого нет, он прекрасно обошелся без этого и дочитал до конца.

– Тебе это прочитали? – спросил он честного человека.

– Нет, – отвечал Райдергуд.

– Тогда тебе не мешает послушать. – И он прочел записи вслух, официальным тоном.

– Правильно ли тут записано все то, что ты сообщил н собираешься показывать под присягой? – спросил он, окончив чтение.

– Правильно, – отвечал мистер Райдергуд. – Все правильно, все так, как я говорил. Что и толковать.

– Я сам допрошу этого человека, сударь, – сказал инспектор Лайтвуду. Потом обратился к Райдергуду: – Он дома? Где он? Что делает? Уж верно, ты счел своим долгом разузнать о нем решительно все.

Райдергуд сообщил то, что было ему известно, и обещал узнать остальное через несколько минут.

– Погоди, пока я тебе не скажу, – остановил его инспектор. – Пускай будет незаметно, что мы по делу. Надеюсь, господа, для видимости вы не откажетесь выпить вместе со мной по стаканчику чего-нибудь у "Грузчиков"? Хорошо поставленное заведение, и хозяйка в высшей степени почтенная.

Они ответили, что будут очень рады выпить, не только для видимости, а и на самом деле, к чему, в общем, и клонилось предложение инспектора.

– Очень хорошо, – сказал он, снимая шляпу с гвоздя и засовывая в карман пару наручников, словно свои перчатки. – Дежурный! – Дежурный откозырял. Знаете, где меня найти? – Дежурный опять откозырял.

– Райдергуд, когда увидишь, что он вернулся домой, подойди к Уголку, стукни в окно два раза и жди меня. Ну, господа!

Когда все трое вышли на улицу и Райдергуд, сгорбившись, заковылял своей дорогой в дрожащем свете фонаря, Лайтвуд спросил полицейского, что он об этом думает?

Инспектор отвечал весьма сдержанно и уклончиво, что от человека всего скорее следует ожидать дурного, чем хорошего. Что он сам несколько раз собирался свести счеты со Стариком, но ни разу не мог поймать его с поличным. Что если в этой истории есть правда, то только отчасти. Что оба эти человека, очень подозрительные личности, наверное сообщники, действовали вместе и в равной степени замешаны; но один из них выследил на этом деле другого, для того чтобы выгородить себя и получить деньги.

– И я думаю, – в заключение прибавил инспектор, – что если сам он выйдет сух из воды, то, вероятно, получит награду. Но вот и "Грузчики", господа, вон там, где горит огонь, и потому я советую оставить этот разговор. Всего лучше вам будет интересоваться известковыми разработками где-нибудь около Нортфлита и выражать опасения, как бы с вашей известью не случилось чего-нибудь, поскольку она идет на баржах.

– Слышишь, Юджин? – сказал Мортимер, обернувшись через плечо. – Ты очень интересуешься известью.

– Без извести моя жизнь лишилась бы последнего проблеска надежды, отвечал ко всему равнодушный и невозмутимый адвокат.

ГЛАВА XIII – По следам стервятника

Оба торговца известью вступили во владения мисс Аби Поттерсон вместе со своим провожатым, который обратился к хозяйке через дверцу бара с образной просьбой "капельку согреть" Уголок, наперед сообщив ей по секрету имена гостей и их вымышленные дела. Мисс Аби, всегда готовая оказать услугу властям, велела Бобу Глидери проводить джентльменов в Уголок и поскорей затопить там камин и зажечь газ. Голорукий Боб показал им дорогу, идя впереди с горящей бумажкой в руке, и так проворно выполнил приказание, что, не успели они переступить порог, как Уголок вынырнул из темных глубин сна и принял гостей в свои теплые объятия.

– Здесь очень недурен подогретый херес, – сообщил им инспектор, знакомя их с местными особенностями. – Может быть, разопьем бутылочку, господа?

Ответ был утвердительный, и Боб Глиддери, получив наказ от инспектора, отправился его выполнять со всем усердием, какое проистекало из уважения к закону.

– Установлено, что человек, от которого мы получили информацию. – начал инспектор и ткнул большим пальцем через плечо, имея в виду Раидергуда, – не так давно очернил перед всем светом своего приятеля из-за вашей извести, и люди начали его сторониться. Не говорю о том, что это значит или что это доказывает, но факт установлен. Я узнал об этом от одной моей знакомой, а живет она далеко отсюда, вон там, – и он неопределенно ткнул, пальцем через плечо, имея в виду мисс Аби.

– В таком случае наш приход нынче вечером не был неожиданностью для господина инспектора? – намекнул Лайтвуд.

– Видите ли, весь вопрос был в том, с чего начать, – отвечал инспектор. – Не стоит и начинать, если вы не знаете, как начать. Лучше уж ничего не делать. Насчет этой самой извести у меня была мысль, что они оба тут замешаны, – я всегда так думал. И все-таки мне пришлось выждать, да и то не повезло – не я начал. Вот этот самый человек, от которого мы получили сведения, он то и опередил всех, а если ему ничто не помешает, он прибавит скорости и к финишу придет первым. Тот, кто придет вторым, может тоже оказаться в большом выигрыше, – не стану говорить, кто именно претендует на второе место. Надо выполнять свой долг, и я его выполню при любых обстоятельствах, по мере своих сил и способностей.

– Говоря как торговец известью... – начал Юджин.

– На что, как вам известно, вы имеете право больше всякого другого, подхватил инспектор.

– Надеюсь, что так, – сказал Юджин, – мой отец торговал известью раньше меня, а дед и того раньше; в сущности, уже несколько поколений нашей семьи сидит по уши в извести, – но если эту пропавшую известь разыскать, не припутывая к делу молодую родственницу знакомого вам господина, торгующего известью (которая мне дороже жизни), то это, мне кажется, будет более приемлемым для всех участвующих в деле, то есть для всех предпринимателей.

– Мне тоже это было бы гораздо приятнее, – сказал Лайтвуд, со смехом отталкивая своего приятеля в сторону.

– Будет сделано, господа, если только это возможно, – невозмутимо отвечал инспектор. – С моей стороны, нет никакого желания причинить горе этой особе. Право, я ей даже сочувствую.

– Там был еще и мальчик, – заметил Юджин. – Он все еще здесь?

– Нет, – отвечал инспектор. – Он ушел с разработок. Насчет него распорядились иначе.

– Значит, она останется одна? – спросил Юджин.

– Она останется одна, – ответил инспектор.

Появился Боб с дымящимся кувшином в руках, и это положило конец разговору. Но, хотя от кувшина исходил восхитительный аромат, его содержимое не получило еще той окончательной отделки, которой у "Шести Веселых Грузчиков" весьма удачно завершалось приготовление хереса при такой оказии. В левой руке Боб нес что-то вроде жестяной модели сахарной головы, куда он и вылил кувшин, после чего воткнул модель острым концом глубоко в горящие уголья и оставил ее там на несколько секунд, пока бегал за тремя сверкающими чистотой стаканами. Поставив стаканы на стол и наклонившись над огнем, он следил за облачками пара, полный сознания трудности своей задачи, и, наконец, в надлежащий момент схватил сосуд и осторожно взболтал жидкость, так что послышалось легкое шипение. После чего он снова перелил херес в кувшин, подержал над паром каждый из трех сверкающих стаканов по очереди, налил их доверху и с чистой совестью стал ожидать похвалы своих ближних.

Его похвалили (причем инспектор предложил приличный случаю тост "За торговлю известью!"), и Боб ушел в распивочную, чтобы передать мисс Аби комплименты гостей. Двери заперли накрепко. Сказать по секрету, после его ухода поддерживать фикцию насчет извести не было ни малейшей нужды. Но инспектору эта версия казалась необыкновенно удачной и наделенной такими таинственными достоинствами, что ни один из его клиентов не решился с ним спорить.

Тут с улицы послышались два стука в окно. Инспектор, наскоро подкрепившись вторым стаканом хереса, вышел из комнаты неспешными шагами и с равнодушным лицом. Так обычно выходят поглядеть, какая на дворе погода, или полюбоваться на звезды небесные.

– Что-то становится страшно, Мортимер, – понизив голос, сказал Юджин. Мне это не по душе.

– Мне тоже, – ответил Лайтвуд. – Уйти, что ли?

– Раз мы уже здесь, давай останемся. Тебе нужно видеть, чем кончится, а я тебя не оставлю. Кроме того, эта одинокая темноволосая девушка не выходит у меня из головы. В тот раз мы видели ее лишь мельком, но она так и стоит у меня в глазах – я все вижу ее перед огнем. Чувствуешь ли ты себя и вором и предателем вместе при мысли об этой девушке?

– Пожалуй, чувствую, – отвечал Лайтвуд. – А ты?

– Очень даже.

Их провожатый вернулся с докладом. Лишенный искусственного блеска и сгущенной тени, его доклад сводился к тому, что Старик уехал на своей лодке, как полагают, все по тем же своим делам, что его ждали обратно с последним приливом; что, упустив этот прилив по неизвестной причине, он, судя по всем его ночным повадкам, вряд ли вернется раньше следующего прилива, а не то и часом-двумя позже; что его дочь, за которой следили через окно, как видно, тоже его поджидает, потому что ужин хотя еще не стоит на огне, но уже приготовлен; что прилив начнется к часу ночи, а теперь еще нет и десяти; что делать больше нечего, как только стеречь и ждать; что доносчик в эту самую минуту уже стоит на карауле, а все-таки один ум хорошо, а два лучше, особенно если второй принадлежит инспектору, и что сам докладчик тоже намерен стоять на страже. А поскольку для любителей может показаться утомительным лежанье под перевернутой лодкой в такую ветреную н холодную ночь временами с градом, то в заключение он посоветовал им обоим остаться здесь, где они в тепле и укрыты от непогоды, хотя бы на время. Приятели не собирались действовать вопреки этому совету, однако спросили, где им искать наблюдателей, если они вздумают к ним присоединиться.

Не полагаясь на словесное описание места, что могло и подвести, Юджин (гораздо менее обыкновенного удрученный мыслями о своих личных делах) решил пойти вместе с инспектором, заметить место и вернуться.

На отлогом берегу реки, на скользких камнях мощеной дорожки – не той, которая вела к "Шести Веселым Грузчикам" и где имелась собственная пристань, а другой, несколько далее от харчевни и очень близко от старой мельницы, где жил человек, изобличенный Райдергудом, – лежало несколько лодок: одни держались на причале и под ними уже плескалась вода, другие лежали гораздо выше, на сухом берегу. Под одну из них и забрался спутник Юджина. Заметив ее положение среди других лодок и уверившись, что он запомнил место, Юджин перевел глаза на тот дом, где, как ему сказали, темноволосая девушка сидела в одиночестве перед огнем.

Ему был виден огонь очага, светивший в окне. Быть может, этот свет привлек его к себе. Быть может, он только для этого и вышел на улицу. Берег в этом месте порос густой травой, и ему легко было подойти ближе, не делая шума: стоило только взобраться на гряду засохшего ила высотой в три-четыре фута, а там по траве можно было подойти вплотную к окну. Так он и сделал.

В комнате не было другого света, кроме света очага. Незажженная лампа стояла на столе. Девушка сидела на полу, опустив голову на руки и глядя на жаровню. Ее лицо блестело каким-то странным блеском или отсветом – сначала он принял этот отсвет за игру огня, но, приглядевшись, понял, что она плачет. Печаль и одиночество – вот что увидел он в свете то угасавшего, то разгоравшегося огня.

Окошечко было маленькое, всего из четырех кусочков стекла, и без занавески; он и подошел к нему оттого, что большое окно рядом было занавешено. В окошечко видна была комната, на стене висели объявления насчет утопленников и то вспыхивали, то исчезали из виду. Но он взглянул на них лишь мельком, хотя долго и пристально смотрел на девушку. Смуглый румянец на щеках, блестящие темные волосы – какое богатство колорита в этой картине одинокая, печальная девушка плачет перед то вспыхивающим, то угасающим огнем.

Она вскочила на ноги. Он стоял очень тихо и только отодвинулся дальше в тень стены, будучи уверен, что не он ее потревожил. Она отворила дверь и крикнула встревоженно:

– Отец, это ты меня звал? – И снова: – Отец! – И еще раз, прислушавшись: – Отец! Мне показалось, что ты уже третий раз зовешь меня!

Ответа не было. Когда она вошла в дом, Юджин спрыгнул вниз и, шагая по грязи мимо того места, где прятался инспектор, вернулся к Мортимеру, которому и сообщил, что он видел девушку, а также о том, что все это становится страшновато.

– Если настоящий преступник чувствует себя так же, как я, то ему очень не по себе, – сказал Юджин.

– Влияние тайны, – заметил Лайтвуд.

– Я отнюдь не чувствую благодарности за то, что эта тайна сделала меня не то Гай Фоксом в подвале *, не то каким-то шпионом, – сказал Юджин. Налей-ка мне еще этой штуки.

Лайтвуд налил ему этой штуки, но она уже остыла, выдохлась и потеряла вкус.

– Тьфу! – сказал Юджин, сплевывая в золу. – Похоже на речную тину.

– А ты ее часто пробовал, речную тину?

– Сегодня, кажется, попробовал. Чувствую себя так, как будто наполовину утонул и проглотил с галлон тины.

– Влияние местности, – заметил Лайтвуд.

– Поди ты с твоими влияниями, что ты сегодня корчишь профессора, возразил ему Юджин. – Долго мы тут еще пробудем?

– А как по-твоему?

– По-моему, я бы и минуты не остался, – отвечал Юджин, – эти "Веселые Грузчики" вовсе не так уж веселы. Думаю все же, что нам лучше сидеть здесь, пока нас не погонят вон вместе с другими подозрительными личностями ровно в полночь.

Он помешал в камине и уселся по одну его сторону. Пробило одиннадцать, и он попытался сам себя уверить, что успокаивается. Но тут у него заползали мурашки, сначала по одной ноге, потом по другой, потом по руке, по другой руке, по подбородку, по спине, по лбу, потом по волосам, потом по носу; потом он попробовал устроиться полулежа на двух стульях и застонал, а потом вскочил на ноги.

– Здесь кишмя кишат какие-то невидимые глазу и дьявольски проворные насекомые. У меня все тело колет, щекочет и дергает. В душе я уже кого-то ограбил при самых подозрительных обстоятельствах, и полиция гонится за мной по пятам.

– И со мной не лучше, – сказал Лайтвуд и сел напротив Юджина, совершив несколько эволюций, во время которых его взлохмаченная голова неизменно оказывалась самой нижней частью тела. – Я уже давно не нахожу себе покоя. Все время, пока тебя здесь не было, я чувствовал себя как Гулливер, в которого стреляют лилипуты.

– Так не годится, Мортимер. Нам надо на воздух, надо разыскать нашего любезного друга и брата, мистера Райдергуда. И давай успокоимся на том, что заключим договор. В следующий раз, душевного спокойствия ради, мы сами совершим преступление, вместо того чтобы ловить преступника. Даешь слово?

– Ну еще бы.

– Решено! Пускай Типпинз побережется. Ее жизнь в опасности.

Мортимер позвонил, чтобы заплатить по счету: на звонок явился Боб, и Юджин, со свойственным ему небрежным сумасбродством, вдруг спросил его, не хочет ли он получить место у торговца известью?

– Благодарю вас, сэр, не хочу, – ответил Боб. – У меня и тут место хорошее, сэр.

– Если вы когда-нибудь передумаете, – возразил Юджин, – приходите ко мне на разработки, для вас всегда найдется что-нибудь подходящее.

– Благодарю вас, сэр, – сказал Боб.

– А вот это мой компаньон, – продолжал Юджин, – он ведет все книги и платит рабочим. Хорошая плата за хорошую работу – вот какой у него девиз.

– Лучше и не придумаешь, джентльмены, – заметил Боб, получив на чай и правой рукой извлекая поклон из своей головы точно таким же образом, как накачивал пиво насосом.

– Юджин, – смеясь от всей души, обратился к нему Лайтвуд, когда они остались вдвоем, – как ты можешь говорить такие нелепости?

– Я в нелепом настроении, – изрек Юджин. – И сам я человек нелепый. Все вообще нелепо. Идем отсюда!

Мортимеру пришло в голову, что некая перемена, словно подчеркнувшая все, что было в Юджине своевольного, безрассудного и беззаконного, произошла с его другом за последние полчаса. Зная наизусть все его причуды, Мортимер заметил в нем что-то новое, какую-то натянутость, которая в то время вызвала в нем недоумение. Эта мысль мелькнула у него в уме и забылась; но много спустя ему пришлось вспомнить о ней.

– Вон где она сидит, видишь? – сказал Юджии, когда они остановились на берегу под откосом, где свистал и рвал ветер. – Это у нее светится огонь.

– Я загляну в окошко, – сказал Мортимер.

– Нет, не надо! – Юджин схватил его за плечи. – Незачем глазеть на нее. Пойдем к нашему почтенному другу.

Он повел Мортимера к сторожевому посту, и оба они, став на четвереньки, заползли под лодку; после воющего ветра и неприютной тьмы там оказалось гораздо уютнее, чем они думали.

– Господин инспектор дома? – прошептал Юджин.

– Я здесь, сэр.

– А наш приятель трудится в поте лица вон на том углу? Отлично. Что у вас было?

– Его дочь выходила на улицу: ей показалось, будто отец ее зовет; а может, это был просто знак, чтобы он держался подальше. Может быть и так.

– Могло быть и "Правь, Британия", да только не было, – пробормотал Юджин. – Мортимер!

– Я здесь! (Он лежал по другую сторону инспектора.)

– Теперь уже два грабежа и один подлог!

И, сообщив таким образом о своем угнетенном настроении, Юджин умолк.

Долгое время все молчали. Когда начался прилив и вода подошла к ним ближе, шумы на реке стали чаще, и все трое стали прислушиваться внимательнее. К хлопанью пароходных колес, к звяканью железной цепи, к визгу блоков, к мерной работе весел, а иногда к лаю собаки на борту парохода, словно почуявшей людей в их засаде. Ночь была не так темна, и, кроме скользящих взад и вперед фонарей на корме и мачтах, они могли различить и неясные очертания корпуса; а время от времени близко от них возникал призрачный лихтер с большим темным парусом, подъятым, словно грозящая рука, проносился мимо и пропадал во тьме. Во время их вахты вода не раз подходила совсем близко, взволнованная каким-то толчком издалека. Часто им казалось, что эти всплески и толчки идут от лодки, которую они подстерегают, и что эта лодка подходит к берегу; не раз они были готовы уже вскочить на ноги, если бы не доносчик, который знал реку наизусть и по-прежнему стоял спокойно, даже не пошевельнувшись, на своем месте.

Ветром относило звон колоколов на городских колокольнях, которые были с подветренной стороны; зато с наветренной стороны до них донесся звон других колоколов, которые пробили один, два, три часа. И без этого звона они узнали бы, что ночь проходит, по спаду воды в реке, по тому, как все больше расширялась мокрая черная полоса берега и камни мостовой выходили из реки один за другим.

Время шло, и прятаться больше было уже ни к чему. Казалось, этот человек откуда-то узнал, что затевается против него, а может быть, и струсил. Быть может, он так обдумал свои маневры, чтобы выгадать против своих преследователей часов двенадцать и оказаться вне пределов досягаемости. Честный человек, напрасно трудившийся в поте лица, встревожился и начал горько жаловаться на людей, норовящих его обставить, его, возведенного трудом в высокое достоинство!