Текст книги "Наш общий друг (Книга 1 и 2)"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)

Наступило молчание, по-видимому очень тягостное для Брэдли Хэдстона.

– А теперь, учитель, – проговорил Юджин, вынимая изо рта почти докуренную сигару и разглядывая ее, – может быть, вы уведете отсюда своего ученика?

– Мистер Лайтвуд! – Мальчик весь вспыхнул оттого, что ему не только не ответили, но и оставили его речь вовсе без внимания. – Надеюсь, вы учтете каждое слово, которое я сказал вашему приятелю, каждое слово, которое ваш приятель услышал от меня, хоть он и притворяется, будто ему ничего не было сказано. Вам придется учесть все это, мистер Лайтвуд, потому что вы, как я уже говорил, вы-то и свели вашего приятеля с моей сестрой. Только по вашей милости мы его и узнали. Видит бог, он нам вовсе не нужен, и скучать по нем мы не будем. А теперь, мистер Хэдстон, поскольку мистер Юджин Рэйберн волей-неволей выслушал то, что я хотел ему сказать, а я высказал все до последнего слова, нам больше нечего здесь делать, и мы можем уйти.

– Сойди вниз, Хэксем, а я задержусь тут на минутку, – ответил ему Брэдли. Мальчик покорился с негодующим видом и, стараясь топать как можно громче, вразвалку вышел из комнаты. Лайтвуд отвернулся к окну, облокотился на подоконник и выглянул во двор.

– Вы думаете, я не больше стою, чем грязь у вас под ногами. – Брэдли старался говорить раздельно и внятно, иначе он не выговорил бы ни слова.

– Поверьте мне, учитель, – ответил ему Юджин, – я о вас вовсе не думаю.

– Неправда! – сказал тот. – Вы сами понимаете, что это неправда!

– Фи! Как грубо! – проговорил Юджин. – Впрочем, где вам это понять.

– Во всяком случае, мистер Рэйберн, я понимаю хотя бы то, что мне нечего тягаться с вами в надменности и в умении оскорблять людей. Мальчик, который только что вышел отсюда, мог бы за каких-нибудь полчаса посрамить вас своими познаниями в науках, но вы отнеслись к нему как к существу низшему. Вам, вероятно, ничего не стоит поступить точно так же и со мной.

– Весьма возможно, – согласился Юджин.

– Но я не мальчик, сэр, – добавил Брэдли, сжимая цепочку в правой руке. – И я заставлю себя выслушать.

– Учителей слушают в классе, – сказал Юджин. – На вашем месте я бы этим удовольствовался.

– А я не удовольствуюсь, – ответил Хэдстон, побелев от ярости. Неужели вы думаете, что человек, который избрал такое поприще и изо дня в день следит за собой и сдерживает себя во всем, чтобы как можно лучше выполнять свои обязанности, – неужели вы думаете, что такой человек лишен человеческих чувств?

– На мой взгляд, – сказал Юджин, – вы даже слишком пылки. Хорошему учителю не пристало давать волю своим чувствам. – И с этими словами он швырнул окурок в камин.

– С вами, сэр, я действительно таков. И я уважаю себя за это, сэр. – Но ведь среди моих учеников нет дьяволов.

– А среди учителей? – спросил Юджин.

– Мистер Рэйберн!

– Да, учитель?

– Сэр! Меня зовут Брэдли Хэдстон.

– Как вы совершенно справедливо изволили заметить, уважаемый, мне до этого нет никакого дела. Что вы еще хотите сказать?

– Еще?.. Боже! Какое это несчастье! – перебил самого себя Брэдли, дрожа всем телом и вытирая мокрое от пота лицо. – Какое несчастье, что я не могу справиться с собой и выказываю свою слабость человеку, который держится с таким спокойствием, хотя ему за всю его жизнь не пришлось испытать того, что я испытал за один день! – Он выкрикнул это с болью и судорожно вцепился руками в грудь, словно собираясь растерзать себя на части.

Юджин Рэйберн не сводил с него глаз, видимо заинтересовавшись им.

– Мистер Рэйберн, я хочу сказать вам кое-что и от своего имени.

– Ну, говорите, говорите! – Глядя, как учитель пытается взять себя в руки, Юджин снизошел до того, что даже выказал легкое нетерпение. – И позвольте мне напомнить вам: дверь открыта, а ваш юный друг дожидается вас на лестнице.

– Я шел сюда, сэр, и думал: если мистер Юджин Рэйберн не пожелает выслушать мальчика, то со мной ему никто не позволит так обойтись, и пусть он узнает от меня, что, повинуясь чувству, мой ученик поступает разумно и правильно. – Брэдли стоило огромных усилий сказать это.

– Теперь все? – спросил Юджин.

– Нет, сэр, – яростно выкрикнул учитель. – Я разделяю возмущение моего ученика по поводу ваших визитов к его сестре и по поводу той назойливости... хуже, чем назойливости! – с которой вы навязываете ей свои услуги.

– Теперь все? – спросил Юджин.

– Нет, сэр. Я должен сказать вам, что вы не имеете никакого права так поступать и что ваше поведение оскорбительно для его сестры.

– Вы наставляете не только брата, но и сестру? Или, может быть, вам хочется стать ее наставником? – сказал Юджин.

Кровь бросилась Брэдли Хэдстону в лицо так бурно, словно этот удар был нанесен кинжалом.

– Как вас понимать? – Больше учитель ничего не мог выговорить.

– Желание вполне естественное, ничего не скажешь, – преспокойно продолжал Юджин. – Его сестра... пожалуй, это слово слишком часто у вас на языке... Его сестра так выделяется в своей среде, она так отлична от той мелкоты, которая окружает ее, что ваше желание вполне естественно.

– Вы издеваетесь над моей безвестностью, мистер Рэйберн?

– Ну что вы, учитель! Ведь я о вас ничего не знаю и не стараюсь узнать.

– Вы попрекаете меня моим происхождением, моим воспитанием. Так знайте же, сэр, что, несмотря ни на что, я пробил себе дорогу в жизни. У меня есть все основания считать себя выше вас, я с большим правом могу гордиться собой.

– Каким образом можно чем-то попрекать человека, когда ничего о нем не знаешь, и как можно побивать его камнями, когда их нет в руке, – такая задача под силу только учителю. Ну, теперь все?

– Нет, сэр. Если вам кажется, что этот мальчик...

– Которому, право, скоро наскучит ждать, – вежливо вставил Юджин.

– Если вам кажется, что у этого мальчика нет друзей, мистер Рэйберн, то вы ошибаетесь. Я ему друг, и вы скоро убедитесь в этом.

– А вы скоро убедитесь в том, что он ждет вас на лестнице, – повторил Юджин.

– Вы, вероятно, полагали, сэр, будто с неопытным мальчиком, у которого нет ни друзей, ни наставников, можно не церемониться. Но ваши низкие расчеты неправильны, предупреждаю вас. Вам придется иметь дело и со взрослым мужчиной. Вам придется иметь дело со мной. Я поддержу его и, если понадобится, добьюсь, что он будет отомщен. Я протяну ему руку помощи. Мое сердце открыто для него.

– Какое совпадение! И дверь тоже открыта, – сказал Юджин.

– Я презираю ваши увертки! – воскликнул учитель. – У вас хватает низости глумиться над моим низким происхождением. Вы презренный человек! Если мы приходили напрасно и все останется по-прежнему, я буду действовать так, как действовал бы, когда б считал вас своим личным врагом, хоть вы и не заслуживаете такой чести.

С этими словами он круто повернулся и вышел, шагая с нарочитой угловатостью, назло Юджину, стоявшему в спокойной, непринужденной позе, и тяжелая дверь захлопнулась за ним, словно заслонка горна, скрывая за собой его раскаленную добела ярость.

– Вот одержимый! – сказал Юджин. – Воображает, будто его матушка известна всем и каждому!

Он окликнул Мортимера Лайтвуда. Тот отошел от окна, куда деликатно удалился во время предыдущего разговора, и стал медленно ходить по комнате.

– Мои нежданные гости, кажется, утомили тебя, – сказал Юджин, закуривая вторую сигару. – Если в качестве контрпретензии (прости мне судейскую терминологию) ты захочешь пригласить к чаю леди Типпинз, я обязуюсь ухаживать за ней.

– Юджин, Юджин, Юджин! – воскликнул Мортимер, продолжая шагать взад и вперед. – Как это тяжело! И подумать только, что я мог проявить такую слепоту!

– При чем тут слепота, милый? – осведомился его невозмутимый друг.

– Ты помнишь свои слова той ночью в харчевне на берегу Темзы? – сказал Лайтвуд, останавливаясь. – О чем ты спросил меня тогда? Не кажусь ли я самому себе, при мысли об этой девушке, этакой дрянной комбинацией предателя с карманным воришкой?

– Да, припоминаю, – ответил Юджин.

– Кем же ты считаешь себя теперь, когда думаешь о ней?

Прямого ответа на этот вопрос не последовало. Его друг несколько раз затянулся сигарой, а потом сказал:

– Ты ошибаешься, Мортимер. Более порядочной девушки, чем Лиззи Хэксем, нет во всем Лондоне. Нет более порядочной девушки и среди моих родных и среди твоих.

– Допустим. Что же дальше?

– А вот теперь, – сказал Юджин, с сомнением во взгляде следя за Мортимером, снова зашагавшим по комнате, – теперь ты опять заставляешь меня отгадывать загадку, перед которой я давно спасовал.

– Юджин, ты решил обольстить и бросить эту девушку?

– Разумеется, нет, друг мой!

– Ты решил жениться на ней?

– Разумеется, нет, друг мой!

– Ты решил преследовать ее?

– Друг мой! Никаких таких решений я не принимал. Я вообще не способен что-либо решать. Если бы в голове у меня вдруг возникло какое-либо решение, я изнемог бы от умственных усилий и немедленно махнул бы на него рукой.

– Ах, Юджин, Юджин!

– Мортимер, дорогой мой! Умоляю тебя, оставь этот меланхолически укоризненный тон. Я могу сказать тебе только то, что знаю, и покаяться в своем неведении относительно самого себя. Помнишь ту старинную песенку, которая почему-то считается веселой, а на деле самая мрачная из всех, какие только мне приходилось слышать?

Гоните меланхолию! *

Зачем нам тосковать

И жизнь с ее безумством

Слезами обливать!

Так пойте, пойте весело.

Тра-ля-тра-ля-ля-ля...

"Тра-ля-тра-ля-ля-ля" петь не стоит, мой дорогой Мортимер, тем более что эти звукосочетания довольно бессмысленны. Давай лучше споем про загадку, которая нам не по силам.

– Ты встречаешься с этой девушкой, Юджин? Значит, то, что говорили эти люди, правда?

– Я признаюсь моему почтенному и ученому другу и в том и другом.

– Так чем же это кончится? Что ты делаешь? Куда ты идешь?

– Мой дорогой Мортимер! Можно подумать, что этот учитель занес сюда заразу – ты закидал меня вопросами, как на экзамене! Тебе надо выкурить еще одну сигару для восстановления душевного равновесия. Вот возьми, прошу тебя. Прикури о мою, она еще не потухла. Та-ак! А теперь воздай мне должное и согласись, что я изо всех сил стремлюсь к самосовершенствованию и что недавние события пролили свет на нашу кухонную утварь, которую до сих пор ты видел как в тумане и потому поторопился – да, да, поторопился! – осмеять. Сознавая свои недостатки, я окружил себя вещами, моральное воздействие коих способствует зарождению в человеке домовитости. Этому моральному воздействию, а также благотворному влиянию моего закадычного друга можешь спокойно препоручить меня со своими наилучшими пожеланиями.

– Ах, Юджин! – ласково проговорил Лайтвуд, остановившись перед ним, так что теперь их обоих окутывало облачко сигарного дыма. – Почему ты не хочешь ответить на мои вопросы? Чем же это кончится? Что ты делаешь? Куда ты идешь?

– Дорогой Мортимер! – сказал Юджин, разгоняя рукой дым, чтобы друг ясно видел его лицо, его открытый взгляд. – Верь мне, я ответил бы на них ни минуты не медля, если бы только мог. Но для этого мне надо снова попробовать разгадать одну мучительную загадку, на которую я давно махнул рукой. Вот она: Юджин Рэйберн. – Он похлопал себя по лбу и по груди. – "Думай, голову ломай! Кто я, кто я, отгадай!" Нет! Разве отгадаешь? И пытаться нечего!

ГЛАВА VII, в которой двое заключают дружеский договор

Расписание занятий, установленное мистером Боффи-ном и его чтецом, мистером Сайласом Веггом, претерпело изменения в связи с изменившимся образом жизни мистера Боффина, и Римская империя стала приходить теперь в упадок больше по утрам, в великолепном аристократическом особняке, а не в вечерние часы и не в "Приюте Боффина", как было заведено раньше. Впрочем, иногда, ища хотя бы ненадолго передышки от стеснительных условностей моды, мистер Боффин с наступлением темноты сам появлялся в "Приюте" и, усевшись на тот же деревянный ларь, внимал рассказу о быстро клонившихся к закату судьбах безвольных, растленных властителей мира, которые уже находились при последнем издыхании. Если бы Вегг получал меньшую мзду от своего патрона или больше подходил бы для должности чтеца, он, вероятно, считал бы посещения мистера Боффина приятными и лестными для себя. Но, будучи шарлатаном, получающим за свое шарлатанство хорошее жалованье, мистер Сайлас Вегг весь кипел от таких посещений. Это только подтверждало общее правило, что плохой слуга, у кого бы он ни находился в услужении, всегда ополчается против своего хозяина. Даже те правители, те вельможные и достопочтенные особы, которые занимают высокие посты по праву рождения и выглядят сущими ослами, даже они, все до единого, – недоверием ли, ничем не оправданным, тупой ли надменностью, – выказывают враждебность к своему хозяину. То, что верно по отношению к слуге и к господину в государственных масштабах, с полным правом можно распространить и на всех слуг и господ, какие только есть на белом свете.

Когда мистер Сайлас Вегг, наконец, получил свободный доступ в "наш дом", как он привык называть особняк, у стен которого просидел много лет под открытым небом, и когда он, наконец, убедился, насколько там все до мелочей не соответствует его прежним представлениям (чего, в сущности, и следовало ожидать), этот дальновидный и хитрый субъект, набивая себе цену и подготавливая почву для вымогательства, стал то и дело предаваться меланхолическим воспоминаниям о прошлом, словно и сам он и особняк одновременно потерпели крушение в жизни.

– Ведь это, сэр, был когда-то наш дом! – говорил Сайлас своему патрону, в грустном раздумье покачивая головой. – Ведь это, сэр, тот самый дом, откуда у меня на глазах выходили и куда входили такие знатные особы, как мисс Элизабет, маленький мистер Джордж, тетушка Джейн и дядюшка Паркер! (Все имена, разумеется, плод его досужей фантазии.) И, подумать только, чем все это кончилось! Ах, боже мой, боже мой!

Причитания мистера Вегга были исполнены такого глубокого чувства, что добрейший мистер Боффин жалел его от всего сердца и уже начинал опасаться, не причинил ли он своему чтецу непоправимого вреда покупкой этого дома.

Две-три дипломатические беседы, которые мистер Вегг, положив на это немало труда, выдал за результат счастливого стечения обстоятельств, якобы приведших его в Клеркенуэл, дали ему возможность окончательно договориться с мистером Венусом.

– Принесите меня в "Приют" в субботу вечерком, – сказал Сайлас, когда сделка была закончена. – И если вы не прочь выпить со мной по-дружески старого ямайского рому, я на угощение не поскуплюсь.

– Ведь вам известно, сэр, что я невеселый собутыльник, – ответил мистер Венус, – но ладно, так и быть.

Так оно и было. Подошла суббота, а в субботний вечер к калитке "Приюта" подошел и мистер Венус. Мистер Вегг выходит на его звонок, отпирает калитку и, увидев под мышкой у мистера Венуса какую-то дубинку в оберточной бумаге, сухо произносит:

– Гм! Я думал, вы приедете в кэбе.

– Нет, мистер Вегг, – отвечает Венус. – Мне не по чину разъезжать со свертками в кэбах.

– Ну, конечно, конечно, – недовольно бурчит Вегг, но все же не решается добавить вслух: "Да по чину ли тебе и пешком-то ходить с такими свертками!"

– Вот ваше приобретение, мистер Вегг, – говорит Венус, с учтивым поклоном передавая ему сверток, – и должен сказать, что мне очень приятно вернуть эту вещь туда, откуда она... э-э – произошла.

– Благодарствую, – отвечает Вегг. – Но теперь, когда наша сделка совершена, не могу не отметить по-дружески, что, если бы я предварительно посоветовался с каким-нибудь законником, вам, пожалуй, не удалось бы удержать у себя этот предмет. Правда, интересный казус с точки зрения закона?

– Напрасно вы так думаете, мистер Вегг. Я купил вас в открытую, мы с вами обо всем договорились.

– В нашей стране, сэр, не разрешается покупать человеческую плоть и кровь – во всяком случае, заживо, – заявляет Вегг, покачивая головой. – А как насчет костей?

– С точки зрения закона?

– С точки зрения закона.

– Я не настолько сведущ в законах, чтобы высказываться по этому поводу, мистер Вегг, – говорит Венус, густо краснея и несколько повышая голос, – но по сути дела выскажусь, а суть дела такова, что я послал бы вас... сказать куда?

– Да нет, не стоит, – миролюбиво отвечает мистер Вегг.

– ...прежде чем вручать вам этот сверток, не получив причитающейся мне за него суммы. Не знаю, как там обстоит по части законов, но в сути дела я разбираюсь, и тут вы меня с толку не собьете.

Так как мистер Венус находится в раздраженном состоянии (несомненно, из-за несчастной любви) и так как выводить его из себя не в интересах мистера Вегга, последний замечает успокоительным тоном:

– Да я упомянул об этом маленьком юридическом казусе просто так, применительно к нашей пенни... пенни-тенциарной системе.

– Тогда, мистер Вегг, пусть эта система обойдется вам не в пенни, а в шиллинг, – возражает ему мистер Венус, – потому что, сказать по совести, мне ваши маленькие юридические казусы ценой в пенни не нравятся.

Войдя с холода в комнату, где тепло и светло от камина и газового рожка, мистер Венус сменяет гнев на милость и, одобрительно отозвавшись о жилище мистера Вегга, вспоминает, как он (Венус) говорил, что ему (Веггу) здорово повезло с его новой должностью.

– Я не жалуюсь, – отвечает Вегг. – Впрочем, мистер Венус, не забывайте поговорку про бочку меда и ложку дегтя. Вот вам горячая вода, рому подливайте сами и садитесь поближе к камину. Трубочкой любите побаловаться?

– Нет, не любитель, – отвечает тот, – но разок-другой затянусь, с вами за компанию.

И вот мистер Венус подливает себе рому, и Вегг подливает себе рому; мистер Венус закуривает и пускает клубы дыма, и Вегг закуривает и тоже пускает клубы дыма.

– Значит, мистер Вегг, даже в вашей бочке меда не обошлось без ложки дегтя, как вы сами изволили заметить?

– Тайны! – отвечает Вегг. – Не нравится мне все это, мистер Венус. Не нравится мне, что прежних обитателей дома, в котором мы с вами сидим, может, отправили на тот свет глухой ночью, а я даже не знаю, чьих это рук дело.

– Вы кого-то подозреваете, мистер Вегг?

– Нет, – отвечает этот джентльмен. – Мне известно, кто тут выгадал, но подозревать я никого не подозреваю.

С этими словами мистер Вегг подносит трубку ко рту, устремляет взгляд на огонь и самым решительным образом придает лицу выражение милосердия, словно ему удалось ухватить эту главную нашу добродетель за юбку и удержать около себя силой в ту минуту, когда она, к своему прискорбию, почла долгом бежать от него.

– Кроме того, – продолжает Вегг, – могу сообщить вам собственные наблюдения касательно некоторых лиц и некоторых обстоятельств. Только наблюдения, и больше ничего, мистер Венус. Вот, скажем, на одного человека, не станем его здесь называть, сваливается с неба огромное наследство. А на меня сваливается с неба жалованье и еженедельный рацион угля. Кто из нас личность более достойная? Не тот, кого мы не станем здесь называть. Вот какое я произвел наблюдение, – только наблюдение, без всяких посягательств. У меня мое жалованье и еженедельный рацион угля. У него – наследство. Вот так у нас получилось.

– Мне бы ваше хладнокровие, мистер Вегг!

– Слушайте дальше, – продолжает ораторствовать Сайлас и, войдя в раж, взмахивает трубкой и деревянной ногой, причем последняя так и норовит опрокинуть его самым недостойным образом навзничь, вместе со стулом. – Вот вам еще одно наблюдение, без всяких посягательств с моей стороны. На того, кого мы здесь не называем, будут наседать со всех сторон. Собственно, на него уже наседают. Тот, кого мы не станем здесь называть, имеет под рукой меня – человека, который, натурально, рассчитывает на повышение в должности, и, как вы, может быть, скажете, заслуживает повышения...

(Мистер Венус бормочет что-то в утвердительном смысле.)

– ...тот, кого мы не станем здесь называть, пренебрегает мною, несмотря на все эти обстоятельства, и предпочитает мне какого-то наседающего незнакомца. Который из нас двоих личность более достойная? Который из нас двоих, угождая тому, кого мы не станем здесь называть, читал про римлян, и военных и штатских, до хрипоты в горле, будто его пичкали одними опилками с тех пор, как отняли от груди? Уж, разумеется, не наседающий незнакомец! И тем не менее он там как у себя дома, устроился в отдельной комнате, занял прочное положение и загребает чуть ли не тысячу фунтов в год. Меня же до поры до времени сунули в "Приют", точно старый стул, – авось когда-нибудь пригожусь. Значит, истинные достоинства в счет не идут. Вот так у нас и получается. Я волей-неволей наблюдаю все это потому что у меня такая привычка – все наблюдать, но я ни на что не посягаю. Вам приходилось бывать здесь раньше, мистер Венус?

– Не дальше калитки, мистер Вегг.

– Значит, в калитку не входили, мистер Венус?

– Нет, мистер Вегг, только заглядывал во двор из любопытства.

– И что вы там видели?

– Ничего кроме мусорной свалки.

Мистер Вегг вращает глазами, продолжая свои безуспешные поиски в комнате, потом вращает глазами, оглядывая с ног до головы мистера Венуса, словно подозревая, не утаивает ли тот что-нибудь.

– Вы же были знакомы со старым мистером Гармоном, сэр, – продолжает Сайлас, – и вам следовало бы из вежливости нанести ему визит. Ведь вы человек вежливый. – Этот комплимент должен умаслить мистера Венуса.

– Правильно, сэр, – отвечает Венус, подслеповато прищуриваясь и запуская всю пятерню в свою пропыленную шевелюру. – Я и был раньше вежливым, но одно известное вам письмо озлобило меня. Вы понимаете, на что я намекаю, мистер Вегг? На некое заявление, сделанное в письменной форме, касательно того, что некая особа не желает, чтобы ее равняли с известным вам предметом. С тех пор во мне ничего не осталось, кроме желчи.

– Ну, что-нибудь да осталось, – сочувственно говорит мистер Вегг, стараясь утешить мистера Венуса.

– Ничего не осталось, – повторяет тот. – Может, людям покажется это жестокостью с моей стороны, но я готов кидаться на своих лучших друзей. Клянусь вам!

Невольно взмахнув своей деревяшкой, чтобы оборониться от мистера Венуса, который в подтверждение произнесенной им человеконенавистнической декларации вскакивает на ноги, мистер Вегг запрокидывается назад вместе со стулом, покряхтывая встает, с помощью безобидного мизантропа, и уныло потирает затылок.

– Вы потеряли равновесие, мистер Вегг, – говорит Венус, подавая ему трубку.

– Потеряешь! – ворчит Сайлас. – Когда гость вдруг ни с того ни с сего взвивается, точно паяц на пружинке! Вы, мистер Венус, пожалуйста, больше так не вскакивайте.

– Прошу прощения, мистер Вегг, но уж очень я озлобился.

– Это все понятно, черт побери! – не унимается Вегг. – Но кто не владеет собой, пусть озлобляется сидя. А что до того, кого с чем равняют, так вам угодно выражаться обиняками, а мне, – опять потирая затылок, – не угодно ходить с синяками.

– Постараюсь это запомнить, сэр.

– Да, уж будьте так любезны. – Мистер Вегг переходит с иронического тона на свой обычный, приглушает раздражение и снова берется за трубку. Так мы говорили, что старик Гармон был вашим приятелем?

– Я бы сказал не приятелем, а знакомым, мистер Вегг. При встречах мы разговаривали, а время от времени бывали у нас и кое-какие дела. Любознательный был человек насчет всяких находок в мусоре. Любознательный и скрытный.

– Ах, скрытный! – восклицает Вегг, с алчным придыханием в голосе.

– Да, и по виду и по всем повадкам.

– Гм! – Сайлас снова вращает глазами. – А вот эти находки среди мусора... Вам никогда не приходилось слышать от него, друг мой, как он их обнаруживал? Когда живешь в таком таинственном месте, это небезынтересно знать. Например, где он находил разные вещи? Или, например, как он принимался за дело? Раскапывал горы мусора сверху или раскапывал их снизу? Тыкал палкой? – Пантомима, которой сопровождаются эти слова, достигает здесь особой выразительности и мастерства. – А может быть, он разгребал лопатой? Ну-с, что же он делал, мой дорогой мистер Венус, разгребал лопатой или, может, вы бы сказали мне, как другу, – тыкал палкой?

– Я бы сказал, ни то и ни другое, мистер Вегг.

– Ну, как товарищу, мистер Венус... да подливайте., рому, рому надо подбавить!.. Почему ни то и ни другое?

– Я полагаю, потому, сэр, что все находки, какие были, обнаруживались во время просеивания и сортировки. Ведь мусор, кажется, пропускают через решета и сортируют?

– Вот увидите свалку сами и тогда скажете свое окончательное мнение. Подбавить надо, подбавить!

Приговаривая "подбавить надо, подбавить!", мистер Вегг – скок-скок на своей деревяшке – придвигает стул все ближе и ближе к мистеру Венусу, словно предлагая подбавить не рому в стакан, а самого себя к мистеру Венусу.

– Когда, повторяю, живешь в таком таинственном месте, не мешает знать о нем все, – говорит Сайлас, лишь только его гость, пользуясь радушием хозяина, подливает себе рому в стакан. – Так вот, скажите мне – как брату, что он, только находил разные вещи среди мусора или и сам туда кое-что припрятывал?

– Пожалуй, мог и припрятывать, мистер Вегг.

Мистер Вегг насаживает очки на нос и восхищенным взглядом окидывает мистера Венуса с головы до ног.

– Будучи, подобно мне, смертным, которому я подаю руку впервые за сегодняшний день, неизвестно почему презрев сей акт, полный безграничного доверия к ближнему своему, – говорит Вегг, беря руку мистера Венуса ладонью кверху, чтобы ударить по ней с размаху, и тут же ударяя. – Так вот, как ближний, именно ближний, ибо я порываю более низменные узы между собой и тем, кто ступает, гордо подняв голову, и кого, единственного, я могу назвать своим близнецом. Так вот, поскольку вы привержены ко мне, а я к вам, скажите, что он там прятал?

– Я могу только предполагать, мистер Вегг.

– Как человек, который говорит, положа руку на сердце, – восклицает Вегг, причем драматичности этого возгласа нисколько не мешает то обстоятельство, что на самом-то деле человек сидит, положа руку на стакан с ромом, – облеките свое предположение в слова, мистер Венус, и произнесите их.

– Этот старый джентльмен был из той породы людей, сэр, – хлебнув рому, медленно отвечает наш анатом, – которые, по моему мнению, не стали бы упускать здешние богатые возможности для припрятывания денег, различных ценностей, а то и бумаг.

– Будучи украшением рода человеческого, – провозглашает мистер Вегг, снова берет руку мистера Венуса ладонью кверху, точно намереваясь заняться хиромантией, и заносит свою для удара. – Будучи человеком, коего мог иметь в виду поэт, сочинивший известные всей нашей нации морские стихи:

Держи по ветру и брасопь нокреи *,

Готовься к бою, доблестный матрос!

На абордаж, друзья, смелее!

Цепляйтесь гаком, мистер Венус, за корму и нос!

Другими словами, я рассматриваю вас в свете этих стихов, как "могучий дуб английский" *, и как таковой, мистер Венус, объясните, что значит "бумаги"?

– Принимая во внимание, что старый джентльмен то и дело лишал наследства своих ближайших родственников и глушил в себе естественные привязанности, – отвечает мистер Венус, – у него, вероятно, было составлено много разных завещаний и дополнительных распоряжений к ним.

Ладонь мистера Вегга звучно шлепает по ладони мистера Венуса, и Вегг горячо восклицает:

– Близнецы во всем, и в мнениях и в чувствах. Подливайте рому, подливайте!

Придвинув деревяшку и стул вплотную к мистеру Венусу, мистер Вегг собственной рукой поспешно разливает ром, передает стакан гостю, чокается с ним, подносит свой стакан ко рту, ставит его на стол, потом кладет обе руки мистеру Венусу на колени и обращается к нему с такой речью:

– Мистер Венус! Не из-за того, что мне предпочли какого-то незнакомца, хотя, на мой взгляд, этот незнакомец личность более чем сомнительная. Не из-за денег, хотя деньги всегда пригодятся. Не в собственных интересах, хотя я никогда не упускал случая порадеть о самом себе. А все во имя правды!

С безучастным видом мигнув своими подслеповатыми глазками – сразу обоими, мистер Венус вопрошает:

– Что "все", мистер Вегг?

– Дружеский договор, который я вам предлагаю. Вы понимаете, в чем его суть?

– Вы сначала сами доберитесь до его сути, а там посмотрим.

– Если здесь можно что-нибудь найти, пусть находка будет наша общая. Давайте заключим дружеский договор и будем искать вместе. Давайте заключим дружеский договор и поделим доходы поровну. Во имя правды! – Так вещает Сайлас, преисполнившись благородных чувств.

– Следовательно... – Мистер Венус поднимает глаза на мистера Вегга после минутной паузы, во время которой он сидел, погруженный в раздумье и запустив все десять пальцев в волосы, словно ему удавалось ухватить нужную мысль, только ухватив голову обеими руками. – Следовательно, если в мусоре что-нибудь отыщется, мы с вами будем держать свою находку в тайне? Так, мистер Вегг?

– Смотря по тому, какая находка, мистер Венус. Скажем, деньги, или серебро, или драгоценности так же могут стать нашей собственностью, как и чьей-нибудь еще.

Мистер Венус в изумлении потирает правую бровь.

– Это все во имя правды, мистер Венус. Потому что в противном случае находка уйдет вместе с мусором, и покупатель получит то, на что он никак не рассчитывал и чего он не покупал. А тогда, мистер Венус, восторжествует неправда.

– А если обнаружатся бумаги? – спрашивает мистер Венус.

– Посмотрим, какого они будут содержания, и предложим их заинтересованным лицам, – не задумываясь, отвечает Вегг.

– Во имя правды, мистер Вегг?

– Не иначе, мистер Венус. Если заинтересованные лица не захотят использовать эти бумаги во имя правды, – их дело. Мистер Венус! У меня сложилось о вас определенное мнение, но выразить его словами нелегко. С первого своего прихода – помните тот вечер, когда вы, если можно так выразиться, омывали чаем свой могучий ум, – я решил, что вам надо поставить перед собой какую-нибудь цель, чтобы воспрянуть духом. Вот наш дружеский договор и будет для вас той великой целью, которая поможет вам воспрянуть духом, сэр!

И тут мистер Вегг заводит речь о том, что ему давно подсказал его изворотливый ум: он говорит о блестящих данных мистера Венуса для таких изысканий. Он распространяется о ремесле мистера Венуса, требующем большого терпения и ловкости пальцев, о его уменье подгонять одна к другой отдельные мелкие части, о том, что ему всегда приходилось иметь дело с различными костями и суставами; о том, что незначительные, казалось бы, приметы могут навести его на открытие больших тайников.

– А ведь я, – говорит Вегг, – я на это не гожусь. За что бы я ни взялся – палкой ли прощупывать, лопатой ли разгребать, – нет во мне тонкости! Сразу будет видно: в мусоре кто-то копался. Вот когда вы приметесь за дело разумеется, свято придерживаясь заключенного между нами дружеского договора и памятуя о своем ближнем, – тогда все пойдет по-иному. – Далее мистер Вегг скромно упоминает о помехах, которые чинит ему деревянная нога, когда приходится лазать по приставным лестницам и прочим шатким приспособлениям, и намекает еще на одну особенность, присущую этому столярному изделию, а именно: лишь только ее призывают к действию, скажем, влекут на прогулку по кучам золы, она утопает в этом податливом веществе, пригвождая своего обладателя к месту. Вслед за тем мистер Вегг отмечает поразительный факт, что он услышал легенду о кладах в мусорной свалке еще до своего переезда в "Приют", и ни от кого другого, как от мистера Венуса.