Текст книги "История Англии для юных"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)

Все это время злосчастный король метался без цели, пока сам не отдался в руки супруги. Водворив его в замок Кенилворт, королева отправилась в Лондон и созвала парламент. Там епископ Херефордский, самый искушенный из друзей ее, сказал: «Что нам теперь делать? На троне безмозглый, нерадивый, жалкий король. Не лучше ли его сбросить и посадить вместо него принца?». Не знаю, пожалела ли королева мужа своего, только она залилась слезами. Тогда епископ сказал: «Итак, милорды и господа, как вы отнесетесь к тому, чтобы послать в Кенилворт депутацию и выяснить, не соизволит ли государь (Господь его благослови и не дай нам его низложить!) отречься сам?»

Милорды и господа отнеслись к этому прекрасно, и их представители отправились в Кенилворт. Эдуард вышел в парадную залу замка в простом черном балахоне. Увидав среди депутатов известного епископа, он распростерся на полу в приступе юродского самоуничижения. Кто-то поднял слабоумного беднягу, и тут сэр Уильям Трассел, спикер палаты общин, испугал его чуть не до смерти длиннющей речью, смысл которой сводился к тому, что фактически он уже не король, так как все отказались от данной ему присяги. После чего сэр Томас Блаунт, главный камергер, совсем его доконал, выступив вперед и переломив белый жезл – каковой обряд совершался по кончине монарха. Когда Эдуарда, наконец, сурово спросили, как он смотрит на отречение, тот ответил, что ничего лучше и придумать нельзя, и отрекся, а на другой день королем был провозглашен его сын.

Хотел бы я закончить рассказ о короле Эдуарде тем, что он много-много лет жил себе, никому не мешая, в замке Кенилворт, гулял в его садах с каким-нибудь фаворитом, вдоволь ел и пил, и стало, быть ни в чем не нуждался. Но его бессовестно унижали и обижали. Ему давали умываться помоями. Он плакал, и просил принести ему чистой теплой воды, и вообще был очень несчастлив. Его перевозили из одного замка в другой, а из другого в третий, потому что один, другой и третий лорды якобы слишком ему потворствовали, пока в конце концов не поместили в замок Беркли, близ реки Северн, где (за болезнью и отсутствием лорда Беркли) он попал в руки двух закоренелых злодеев, Томаса Гурнея и Уильяма Огля.

Однажды ночью – то была ночь двадцать первого сентября 1327 года – окрестные жители повскакивали с постелей, разбуженные душераздирающими воплями, прорывавшимися сквозь толстые стены замка и плотную завесу тьмы. Они в ужасе говорили: «Господи, помилуй короля! С ним делается что-то недоброе в этой страшной тюрьме!» Поутру Эдуарда нашли мертвого. На теле его не оказалось ни синяков, ни ран, ни других следов насилия, но он очень переменился в лице. Потом ходил слух, что эти два изверга, Гурней и Огль, выжигали ему кишки каленым железом.

Если судьба когда-либо занесет вас в Глостер, то, любуясь центральной башней великолепного Глостерского собора с ее четырьмя прекрасными шпилями, легко возносящимися в небо, вспомните, что несчастный Эдуард Второй был погребен в старом аббатстве этого древнего города в возрасте сорока трех лет, после девятнадцати с половиной лет бездарнейшего царствования.

Глава XVIII. Англия при Эдуарде Третьем (1327 г. – 1377 г.)

Роджер Мортимер, возлюбленный красавицы королевы (который в предыдущей главе бежал во Францию), не извлек никакого урока из судьбы недавних фаворитов. Завладев, благодаря влиянию королевы, поместьями двух Деспенсеров, он до того занесся, что возмечтал стать действительным правителем Англии. Юный король, коронованный в четырнадцать лет с достодолжной торжественностью, положил этого не допустить и любой ценой извести выскочку.

Народ тоже не жаловал Мортимера – во-первых, потому, что он был королевиным фаворитом, а во-вторых, потому, что он вроде бы способствовал заключению мира с Шотландией, условием которого была помолвка семилетней принцессы Иоанны, сестры юного короля, с пятилетним малышом Давидом, сыном и наследником Роберта Брюса. Вельможи ненавидели Мортимера за его спесь, богатство и могущество. Они даже поднимали против него мятеж, но безуспешно. Граф Кентский, поддержавший смутьянов, хоть и переметнулся потом к Мортимеру и королеве, был ими примерно наказан следующим жестоким образом.

Чего не хватало старому графу, так это ума. Пособники фаворита и королевы убедили его, что бедный король Эдуард Второй на самом деле жив, и тем самым подвигли писать письма, осуждающие узурпацию престола. Графа судили, обвинили в государственной измене и приговорили к смертной казни. Несчастного старика вывели за стены города Винчестера и там продержали три или четыре часа, пока искали кого-нибудь, кто согласился бы отсечь ему голову. Наконец нашелся смертник, изъявивший готовность это сделать, если правительство дарует ему прощение. Прощение было даровано, и одним ударом топора преступник избавил графа Кентского от пытки ожидания.

Когда королева жила во Франции, она познакомилась там с прелестной и доброй девушкой по имени Филиппа, которая, как ей показалось, могла составить счастие ее сына. Юный король женился на этой девушке, и их первенец Эдуард, принц Уэльский, впоследствии стяжал себе громкую славу под прозванием Черного Принца (о чем речь впереди).

Юный король, решив, что приспело время низвергать Мортимера, стал советоваться с лордом Монтакьютом, как лучше действовать. В Ноттингеме вот-вот должен был собраться парламент, и лорд предложил захватить фаворита в Ноттингемском замке, где он наверняка будет проводить ночь. Впрочем, это, как и многое другое, легче было присоветовать, чем исполнить, потому что массивные ворота замка каждый вечер запирались массивными ключами, которые относились наверх к королеве, которая клала их под собственную подушку. Но комендант замка, оказавшийся другом лорда Монтакьюта, шепнул ему на ухо, что знает тайный подземный ход, скрытый от людских глаз гущей колючих кустов, и что по этому ходу можно глухою ночною порой пройти прямо к Мортимеровым покоям. И вот в одну непроглядную полночь заговорщики спустились в черную нору. Распугав крыс и всполошив сов и летучих мышей, они благополучно добрались по ней до основания главной башни, где их встретил сам король и в глубоком молчании повел вверх по погруженной во мрак лестнице. Вскоре они услыхали голос Мортимера, совещавшегося с друзьями, и, с шумом вломившись в дверь, скрутили его. Королева жалобно кричала из своей опочивальни: «О, сын мой, милый сын, пощади моего любезного Мортимера!» Однако ее любезного Мортимера вытащили вон и перед лицом парламента обвинили в том, что он сеял раздор между юным королем и его матерью, что он сгубил графа Кентского и даже сжил со свету покойного короля, ведь, как вы уже, наверно, поняли, если в те далекие века хотели избавиться от человека, то на него вешали всех собак. За эти три преступления Мортимера отправили на тайбернскую виселицу. Король запер свою матушку в приятном местечке, где она провела остаток жизни, и так сделался настоящим монархом.

Первым делом он попытался покорить Шотландию. Английские лорды, имевшие в Шотландии земли и недовольные тем, что последний мирный договор ущемил их права, самочинно начали войну, избрав своим предводителем Эдуарда (сына Джона Бальоля), который так славно дрался, что менее чем в два месяца завоевал все Шотландское королевство. Тут к его победоносному шествию примкнули король и парламент. Бальоль и король собственной персоной осадили шотландскую армию в Берике. Остальные шотландские войска поспешили на выручку своих братьев, и разыгралась такая яростная битва, что, сказывают, в ней полегло тридцать тысяч ратников. Бальоль, присягнув на верность английскому королю, был коронован королем Шотландии. Но недолго он наслаждался своим триумфом, так как шотландцы скоро взбунтовались, а через десять лет явился Даввд Брюс и отнял у него королевство.

Франция была несравненно богаче Шотландии, и королю куда сильней хотелось завладеть ею. Поэтому он оставил Шотландию в покое и выдумал, будто по матери имеет права на французский престол. На самом деле он не имел никаких прав, но в те времена это мало кого волновало. Ему удалось привлечь на свою сторону многих мелких князей и государей и даже склонить к союзу фламандцев – дельный, работящий народ, ни во что не ставивший королей и выбравший себе в вожди пивовара. Собрав таким образом приличное войско, Эдуард вторгся во Францию, однако достиг лишь того, что нажил триста тысяч фунтов долгу. На следующий год он преуспел больше, выиграв великое морское сражение в бухте Слейс. Только успех этот был непрочен. При штурме Сент-Омера фламандцев охватила паника, и они разбежались, бросив оружие и обоз. Тут подошел французский король Филипп со своими полками, и Эдуард, горя нетерпением привести дело к развязке, предложил ему решить спор единоборством или схваткой двух отрядов по сто рыцарей. Французский король велел благодарить Эдуарда и передать ему, что он своим положением вполне доволен и предпочтет оставить все как есть. Тогда, после ряда стычек и переговоров, был заключен непродолжительный мир.

Его нарушил король Эдуард, поддержав графа де Монфора, французского вельможу, который сам домогался французской короны и обещал признать себя вассалом английского короля, если тот поможет ему сесть на престол. Граф был вскоре побежден сыном французского короля и посажен в тюрьму в Париже.

На следующий год Эдуард выиграл великое морское сражение в бухте Слейс

Супруга же де Монфора, женщина смелая и прекрасная, наделенная, как говорили, твердостью мужчины и отвагой льва, собрала бретонцев, среди которых в ту пору находилась, и, держа на руках младенца сына, обратилась к ним с трогательной мольбой не покидать своего маленького господина и его мать. Воспламененные речью графини, они сплотились вокруг нее в крепости Аннебон. Здесь ей извне угрожали французы, возглавляемые Шарлем де Блуа, а изнутри – жуткий старый епископ, без устали расписывавший осажденным муки голода и ужасы огня и меча, которые они должны будут претерпеть, если сохранят верность смутьянке. Но благородная дама, не ведая страха, ободряла своих воинов собственным примером. Она переходила от одного поста к другому, словно великий полководец, а однажды, надев боевые латы, препоясавшись мечом и сев на коня, выехала из потайных дверей крепости, ворвалась во французский лагерь, подожгла шатры и переполошила весь вражеский стан. Проделав такую штуку, она, целая и невредимая, возвратилась в Аннебон, где защитники крепости, уже не чаявшие увидеть графиню живой, приветствовали ее восторженными криками. Однако восторгами сыт не будешь, а поскольку запасы продовольствия все таяли и епископ все каркал: «Это еще цветочки!», они начали падать духом и поговаривать о капитуляции. Мужественная графиня поднялась на самый верх башни и устремила печальный взор на море, откуда ждала помощи от англичан, и – о, чудо! – в этот самый момент на горизонте показались английские корабли. Она была спасена! Сэр Уолтер Мэннинг, английский военачальник, так вдохновился ее героизмом, что, войдя с английскими рыцарями в крепость и закатив там пир, заместо десерта атаковал французов и разбил их в пух и прах. Когда он и его рыцари, торжествующие, вернулись в Аннебон, графиня, наблюдавшая за битвой с высокой башни, от всего сердца поблагодарила победителей и перецеловала их всех до единого.

Чуть позже эта благородная дама, отправившись в Англию просить подкрепления, отличилась в морском сражении с французами близ острова Гернси. Ее славный пример подвиг другую французскую даму, жену другого французского вельможи (которого французский король варварски умертвил), отличиться не меньше. Однако близилось время, когда ярчайшей звездой этой франкоанглийской войны должен был стать Эдуард, принц Уэльский.

В июле 1346 года король, сопровождаемый принцем Уэльским и немногими знатнейшими вельможами, отплыл из Саутгемптона во Францию с тридцатитысячным войском. Он высадился на мысе Аг в Нормандии и, не изменяя обычаю жечь и крушить все, что ни попадалось на пути, прошел по левому берегу реки Сены чуть не до самого Парижа, на подступах к которому спалил несколько маленьких городков. Но с правого берега реки за ним зорко следили король французский и вся его армия. Кончилось это тем, что в субботу двадцать шестого августа 1346 года Эдуард, поднявшись на возвышенность за маленькой французской деревушкой Креси, оказался лицом к лицу с силами французского короля. И хотя французская рать была в восьмеро многочисленнее английской, он решился разгромить ее или пропасть.

Молодой принц, при котором находились графы Оксфордский и Уорикский, предводительствовал первым корпусом, еще два великих графа предводительствовали вторым, король – третьим. Едва занялось утро, король причастился святых даров, выслушал молитвы и верхом на коне, с белым жезлом в руке, поехал от части к части, от шеренги к шеренге, приветствуя и ободряя каждого воина, без различия званий. Потом армия уселась на землю прямо там, где стояла, и позавтракала, после чего все замерли с оружием наизготове.

И вот несметные французские полчища двинулась вперед. То был день солнечного затмения. Небо вдруг окинулось сумраком, разразилась гроза, ливмя полил дождь. Испуганные птицы с отчаянными криками носились над головами ратников. Один французский военачальник посоветовал приунывшему французскому королю отложить сражение на завтра. Король послушался его совета и приказал играть отбой. Но то ли арьергард не услыхал сигнала, то ли норовил попасть в авангард, только он не остановился и пер себе дальше. Мили и мили дорог были запружены бесчисленными войсками и простыми крестьянами, которые размахивали своими примитивными орудиями и громко галдели. В силу этих обстоятельств французская армия продолжала наступать в страшнейшем беспорядке. Всякий французский дворянин распоряжался своими людьми, как хотел, не принимая в расчет людей всякого другого французского дворянина.

Не мудрено, что их король больше всего надежд возлагал на сильный отряд генуэзских арбалетчиков. Им-то он и велел начинать битву, не видя никакой возможности ее отсрочить. Генуэзские арбалетчики зычно гикнули три раза подряд, думая устрашить английских лучников, но если бы даже они гикнули три тысячи раз подряд, англичане бы ухом не повели. Наконец генуэзцы, развернувшись цепью, принялись разряжать свои арбалеты. Тогда английские лучники обдали их таким градом стрел, что они поспешно отступили – поскольку громоздкие арбалеты, приводимые в действие воротом, не скоро заряжались. Англичане же могли выпускать стрелы одну за одной.

Французский король, увидав бегущих генуэзцев, закричал своим свитским, чтобы они били негодяев, которые вместо пользы принесли только вред. Это еще увеличило сумятицу. Между тем английские лучники, стреляя без передышки, косили французских рыцарей и пехотинцев, а засланные с английской стороны хитрые корнуольцы и валлийцы, ползая по земле, приканчивали раненых громадными ножами.

В это время принц и его корпус подверглись такому натиску, что граф Уорик послал нарочного к королю, который наблюдал за сражением с ветряной мельницы, с просьбой о помощи.

– Мой сын не убит? – спросил король.

– Нет, государь, с Божьей помощью! – отвечал нарочный.

– Не ранен? – спросил король.

– Нет, государь.

– Не сброшен с коня? – спросил король.

– Нет, государь, нет. Но его сильно теснят.

– Тогда, – молвил король, – ступай назад к тем, кто тебя послал, и скажи им, что я не дам подкрепления, ибо всей душою хочу, чтобы мой сын показал себя сегодня рыцарем без страха и упрека, и уверен, что с Божьей помощью слава великого победителя достанется ему!

Эти смелые слова так воодушевили принца и его воинов, что они дрались, как никогда в жизни. Король французский много раз храбро ходил в атаку со своими приближенными, но все без толку. На закате дня английской стрелой под ним был убит конь. К этому часу от толпы рыцарей и вельмож, окружавшей короля с утра, осталась жалкая кучка. В конце концов его, упирающегося, насильно увели с поля боя и увезли в Амьен. Победоносные англичане разожгли на месте сражения костры и предались веселью, а их король, выехав навстречу своему доблестному наследнику, заключил его в объятия, расцеловал и сказал, что он действовал как герой и достоин венка триумфатора и королевского венца. Пока царила ночь, король Эдуард едва ли осознавал, насколько грандиозна одержанная им победа. Только на рассвете выяснилось, что с французской стороны пало одиннадцать особ голубых кровей, тысяча двести рыцарей и тридцать тысяч простолюдинов. Среди павших был король Богемии, слепой старец. Услыхав, что сын его ранен и что никакой силе не устоять против Черного Принца, он кликнул двух конников, поместился между ними верхом на рысаке, связал вместе три уздечки и ворвался в гущу англичан, где тут же и погиб. На шлеме его были три страусовых пера и девиз: «Ich dien», означающий «Я служу». Принц Уэльский взял шлем вместе с девизом на память о том славном дне, и с тех пор его носят все принцы Уэльские.

Пять дней спустя король осадил Кале. Эта знаменитая осада продолжалась почти год. Желая взять город измором, король Эдуард понастроил кругом столько деревянных казарм, что (по словам очевидцев) казалось, будто окрест одного Кале внезапно вырос второй. В самом начале осады комендант города выпроводил из него тех, кого называл «бесполезными ртами», – около тысячи семисот мужчин, женщин, стариков и детей. Король Эдуард свободно пропустил их через оцепление, даже накормив и оделив деньгами. Однако этим его милосердие исчерпалось: следующие пятьсот человек, вышедшие наружу, умерли голодной смертью. В конце концов защитники Кале, доведенные до крайности, написали королю Филиппу, что поели всех местных лошадей, всех местных собак и всех местных крыс и мышей и что, ежели он их не вызволит, им придется либо отворить ворота англичанам, либо поесть друг друга. Филипп сунулся было прорывать блокаду, но английские войска стояли столь плотным кольцом, что он потерпел неудачу и ретировался. Тогда осажденные подняли английский флаг и сдались королю Эдуарду. «Передай своим командирам мое требование, – приказал король смиренному парламентеру, явившемуся из Кале. – Пусть шесть именитых горожан выйдут сюда босиком, в одних рубахах, с веревками на шеях и вынесут мне ключи от города и крепости».

Когда комендант объявил об этом народу, собравшемуся на рыночной площади, подайся плач и стон, в разгар которого один достойный горожанин по имени Эсташ де Сен-Пьер взошел на помост и сказал, что если шестеро не захотят пожертвовать собой, то в жертву будут принесены все, а посему он первый отдает себя на закланье. Воодушевленные его высоким примером, еще пять достойных горожан взошли один за одним на помост и предложили ценою своей жизни спасти остальных. Комендант, который из-за тяжелого ранения не мог передвигаться пешком, взобрался на древнюю несъедобную и проводил этих добрых людей за ворота, в то время как народ рыдал в голос.

Эдуард принял их сурово и повелел отсечь головы всем шестерым. Однако добрая королева пала к ногам супруга, умоляя его подарить осужденньк ей. Король промолвил: «Сожалею, что ты здесь, но отказать тебе не могу!». Тогда она их прилично одела, напоила-накормила и отпустила домой с щедрыми гостинцами, вызвав в лагере бурю ликования. Надеюсь, жители Кале воздали сердобольной королеве Филиппе тем, что полюбили дочку, которую она вскоре произвела на свет.

Тут Европу поразила ужасная болезнь, бубонная чума, выползшая из недр Китая. Она косила несчастных людей – особенно бедняков – в таком великом множестве, что, говорят, от нее умерла половина населения Англии. В не меньших количествах падал от нее скот. В живых осталось так мало работников, что некому было пахать землю.

После восьми лет пререканий и перепалок с французами, принц Уэльский опять вторгся во Францию с шестидесятитысячным войском. Он пожег и пограбил юг страны, а его отец, еще не развязавшийся с шотландской войной, сделал то же в Шотландии, только на обратном пути был изрядно потрепан шотландцами, с лихвой расплатившимися за совершенные им зверства.

На французском троне теперь сидел сын покойного Филиппа Иоанн. Черный Принц (прозванный так за цвет доспехов, которые он носил, чтобы подчеркнуть свою белолицесть) продолжал жечь и разорять Францию, и Иоанн положил дать ему решительный отпор. Жестокость завоевателей и чудовищные страдания французских крестьян привели к тому, что не нашлось человека, который бы из любви, из-за денег или из страха открыл Черному Принцу, чем занят и где находится французский король. Посему случилось так, что он неожиданно наткнулся на армию Иоанна, заполонившую все окрестности города Пуатье. «Да поможет нам Бог! – воскликнул Черный Принц. – Постараемся не сплоховать!»

Итак, в воскресное утро восемнадцатого сентября принц, у которого оставалось лишь десять тысяч войска, начал готовиться к битве с французским королем, имевшим шестьдесят тысяч одной конницы. Пока он отдавал распоряжения, от французского лагеря отделился верховой. Это был кардинал, убедивший Иоанна позволить ему вступить с принцем в переговоры, дабы попытаться сохранить бесценные жизни христиан. «Сохраните мою честь, – сказал принц этому добродетельному прелату, – и сохраните честь моей армии, и я приму любые благоразумные условия». Он соглашался возвратить все занятые им города и замки и всех захваченных им пленных и даже побожиться, что в течение семи лет не поднимет оружия против Франции, но поскольку Иоанн настаивал на сдаче его в плен вместе с сотней лучших рыцарей, принц тихо молвил: «Господь защитит правого. Завтра мы будем драться».

Поэтому в понедельник, ни свет ни заря, две армии изготовились к бою. Англичане занимали крепкую позицию, к которой не подойти было иначе, как по узкой дороге, окаймленной кустарником. Здесь и повели атаку французы, да только полетевшие из-за кустов смертоносные английские стрелы повернули их вспять. Потом шестьсот английских лучников просочились в тыл французской армии и принялись поливать ее стрелами оттуда. Французские рыцари смешались, побросали знамена и рассеялись кто куда. Тогда сэр Джон Чандос обратился к принцу с такими словами:

– Вперед, благородный принц, и победа будет за вами. Я знаю, что король французский, как истый воитель, никогда не побежит с поля битвы и может быть полонен.

И принц ответствовал кличем:

– Вперед, английские знамена, во имя Господа и святого Георгия!

Тут англичане ринулись на врагов и рубили их направо-налево, пока не пробились к французскому королю, яростно орудующему секирой плечом к плечу с младшим сыном своим Филиппом, шестнадцатилетним юношей, который до конца твердо стоял рядом с отцом, покинутым всеми вельможами. Отец и сын сражались геройски, и король с рассеченным крест-накрест лицом уже был повержен наземь, когда он, наконец, протянул одному изгнанному из Франции рыцарю перчатку с правой руки в знак того, что сдается.

Черный Принц, столь же великодушный, сколь и отважный, пригласил венценосного пленника отужинать в своем шатре, и прислуживал ему за столом, и позднее, при торжественном въезде в Лондон, усадил французского короля на прекрасного буланого жеребца, а сам потрусил сбоку на маленькой лошадке. Это, конечно, было очень любезно, но вместе с тем чересчур театрально, и восхвалялось более, чем того заслужило, ибо, по моему мнению, принц куда больше уважал бы короля французского, если бы не выставлял его на позорище. Все же справедливости ради следует заметить, что со временем эти куртуазные жесты много способствовали смягчению ужасов войны и укрощению страстей победителей. Много утекло воды, прежде чем подобные проявления учтивости стали обычными в среде простых вояк, однако ж это произошло.

Поэтому вполне возможно, что бедный солдат, просивший пощады в битве при Ватерлоо или какой-нибудь другой столь же великой битве, косвенно обязан жизнью Черному Принцу Эдуарду.

В ту пору на лондонском Стрэнде стоял дворец Савой, куда поместили пленного французского короля вместе с его сыном. Поскольку и король Шотландии уже одиннадцать лет находился в плену у короля Эдуарда, триумф последнего в этот миг был почти полным. Шотландское дело разрешилось освобождением узника с дарованием ему титула сэра Давида, короля Шотландии, под обязательство выплаты большого выкупа. Положение Франции дало повод Англии предъявить более жесткие требования этой стране, где народ бунтовал против неслыханной лютости своих феодалов, где феодалы в ответ ополчались против народа, где с обеих сторон совершались самые чудовищные насилия и где крестьянское восстание, получившее название Жакерия (от имени Жак, распространенного среди французских крестьян), породило террор и вражду, не изжитые посейчас. В конце концов был заключен так называемый Великий мир. Договорились, что король Эдуард отдаст большую часть завоеванного, если король Иоанн заплатит, в течение шести лет, выкуп в размере трех миллионов золотых крон. Заклеванный собственными вельможами и придворными за то, что при-такие условия, – хотя никто из них пальцем не шевельнул, чтобы он сам мог их диктовать, – французский король добровольно вернулся в свой старый дворец – тюрьму Савой и там умер.

Жил тогда на свете правитель Кастилии Педро Жестокий, честно заслуживший это прозвище, совершив, помимо прочих преступлений, множество убийств. Сей милый монарх, свергнутый с престола за свои зверства, явился в провинцию Бордо, где жил Черный Принц – недавно женившийся на двоюродной сестре своей Иоанне, хорошенькой вдове, – и попросил у него помощи. Принц, приняв Педро куда более ласково, чем столь знаменитый муж должен был бы принять душегуба, благосклонно выслушал его прекрасные обещания и согласился ему помочь. Он разослал Вольным ратоборцам – как именовали себя воинственные наемники, отпущенные из английской армии и ставшие, с некоторых пор, бичом французского народа – секретные депеши с призывом поспешить на выручку дона Педро. Принц собственнолично повел в Испанию эту армию выручателей и вскоре опять усадил Педро на его трон, утвердившись на котором злодей, конечно же, немедля принялся бесстыдно злодействовать, позабыв все обещания, данные им Черному Принцу.

Принц истратил много денег, нанимая войско для содействия этому кровожадному королю. Вернувшись в Бордо с гадким осадком в душе, с расстроенным здоровьем и по уши в долгах, он обложил своих французских подданных тяжелыми податями, чтобы расплатиться с заимодавцами. Те пожаловались королю Франции Карлу, возобновилась война, и город Лимож, которому принц оказывал великие благодеяния, передался французскому монарху. Тогда Черный Принц пустился разорять провинцию, где Лимож был столицей. По отвратительной старой привычке он жег, и грабил, и убивал, и отказывал в милосердии пленникам – мужчинам, женщинам и детям, захваченным в преступном городе, – хотя сам, прикованный болезнью к носилкам, нуждался в милосердии Небес. Однако Черный Принц успел возвратиться в отечество и стать кумиром народа и парламента, прежде чем скончался сорока шести лет от роду в Троицын день восьмого июня 1376 года.

Он был оплакан всей страной как славнейший и любимейший из когда-либо рождавшихся в ней принцев и с громкими причитаниями похоронен в Кентерберийском соборе. Сегодня рядом с гробницей Эдуарда Исповедника можно видеть его изваянную из камня фигуру, лежащую на спине в старинных черных доспехах, а на крюке над ней – древнюю кольчугу, шлем и пару латных рукавиц, которые, как хотелось бы верить, когда-то носил Черный Принц.

Король Эдуард ненадолго пережил своего знаменитого сына. На старости лет он так пленился прелестями некой Алисы Перрерс, что ни в чем не мог ей отказать и превратил себя в совершенное посмешище. Красотка не стоила ни его любви, ни (куда более ею ценимых) бриллиантов покойной королевы, которые он преподнес ей среди прочих богатейших даров. Утром того дня, когда королю сведено было почить вечным сном, она сняла с его пальца драгоценный перстень и упорхнула, предоставив бессовестным слугам обирать умирающего. Только один добрый священник его не предал и ходил за ним до конца.

Царствование Эдуарда Третьего, помимо того, что прославлено великими победами, о которых я вам рассказывал, достопамятно расцветом зодчества и возведением Виндзорского замка. И еще более – возвышением Уиклифа, бедного приходского священника, много преуспевшего, благодаря своему удивительному дару слова, в разоблачении честолюбия и продажности папы и всей возглавляемой им церкви.

В это царствование в Англию была открыта дорога фламандцам, которые осели в Норфолке и наладили там выработку лучшего сукна, чем то, в какое прежде одевались англичане. Орден Подвязки (штука в своем роде замечательная, хотя далеко не столь полезная, как добротное сукно нации) был учрежден тогда же. Говорят, однажды на балу король поднял с пола подвязку, соскользнувшую с ножки дамы, и произнес: « Ноппі soit qui mal у pense», что значит: «Позор тому, кто дурно об этом подумает». Придворные всегда охочи подражать словам и поступкам государей, и так принадлежность дамского туалета превратилась в почетнейший из орденов. За что купил, за то и продаю: барыша не беру.