Текст книги "Вкус ужаса: Коллекция страха. Книга III"
Автор книги: Чак Паланик
Соавторы: Саймон Грин,Клайв Баркер,Саймон Кларк,Джон Коннолли,Дэвид Моррелл,Дэл Ховисон,Джон Литтл,Джефф Гелб,Мик Гаррис,Эрик Ред
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
Он проводил ее через парк до самой улицы.
– Лиза, мне правда очень жаль. Ну извини, я сделал глупость.
Она замедлила шаг и посмотрела на него.
– Слушай, давай попробуем дома?
Дэннис смеялся всю дорогу от парка до квартиры.
Позже Тим спросил его:
– Зачем ты мне соврал?
– Просто пытался помочь. Мне казалось, она этого хочет.
– Ты сказал, что знаешь.
– Ну да. Ну, ошибся. По крайней мере тему сисек вы с ней раскрыли.
Лизе и Тиму исполнилось восемнадцать, когда они впервые занялись любовью. Это произошло на заднем сиденье десятилетнего черного «тауруса», который Тим купил из вторых рук. И на этот раз инициатива принадлежала Лизе.
Дэннис сидел на переднем сиденье и не издавал ни звука.
Когда им исполнилось двадцать один, они поженились. Дэннис был неофициальным свидетелем со стороны жениха и стоял вместе со всеми во время венчания. Нарядившись в подходящий смокинг.
Родители Лизы с радостью устроили огромную вечеринку.
– За второй праздник мы платить не будем, – шепнул Лизе на ухо ее отец. – Так что постарайтесь, чтобы эта свадьба осталась единственной.
Отца Тима не пригласили.
Отец Лизы подвел ее к алтарю. Она была самой прекрасной невестой на свете, и Тим никак не мог поверить, что ему так невероятно повезло с женой.
Каждый мой день принадлежит тебе, любимая. Он не говорил об этом Дэннису, но впервые в жизни брат перестал быть самым близким ему человеком.
У Тима дрожал голос, когда он говорил «согласен». И дрожала рука, когда он надевал кольцо на палец Лизы, не задумываясь о том, что кредит на кольцо с бриллиантом ему придется выплачивать три года. Лиза стоила всего самого лучшего.
А за столом они обсуждали, каким будет их общее будущее. Карьера, дети, дом, даже то, что ждет их после пенсии, каким бы невероятно далеким ни казалось то время из их счастливого сегодняшнего дня. Она хотела убедиться, что выбрала правильного мужчину.
Вся жизнь была расписана ею на годы вперед, и за это Тим ее обожал.
Дэннис помогал отвечать на все ее вопросы, что тоже нравилось Тиму. В конце концов, они были единым целым, и Дэннис очень много значил для брата. Да и соображал он порой быстрее.
Новобрачные хотели завести троих детей в течение ближайших восьми лет. Не погодков, но достаточно близких по возрасту. А первый ребенок должен был родиться примерно через год после свадьбы.
Прошло шестнадцать месяцев.
– Тим! Смотри!
Она протягивала ему маленькую пластиковую палочку.
– Позитивный!
– Ура!
Он подхватил ее на руки и закружил по комнате. А отпустив, уставился на полоски теста.
– Ты уверена?
– Ну, стопроцентной гарантии тест не дает, но да, я уверена.
– Предложи бокал вина, чтобы отпраздновать, – буркнул Дэннис. – Подпои ее.
Тим не обратил на него внимания.
– Нам нужно к доктору, чтобы проверить.
Они поцеловались. И чем крепче становилась связь Тима с семьей, тем больше слабела его связь с братом.
Семь месяцев спустя Лиза родила чудесных двойняшек – девочек. Их назвали Патрисия и Дениза.
Патрисией звали мать Лизы. Тим объяснил, что хочет назвать дочь в честь давно погибшего брата. Лиза считала, что это странно, но ей понравилось звучание имени.
– Дениза – отличное имя, – сказал Дэннис. – Очень красивое.
Тим рассмеялся.
– Зато из нас двоих красивей я.
Дэннис печально добавил:
– Знаешь, я чувствую, что это и мои дети тоже.
Тим кивнул и улыбнулся, подумав: черта с два.
Присутствие призрака умершего брата стало для него второй натурой, и Тим давно научился одновременно вести два отдельных разговора – с ним и с Лизой. О некоторых вещах лучше было не говорить.
Лиза даже не подозревала, что он разговаривает с покойником.
Тим и представить себе не мог, как изменится его жизнь после рождения дочек. О них была первая его мысль на рассвете, и о них он думал, когда засыпал. Он держал их на руках каждый вечер, укачивая. А когда они научились улыбаться, он понял, что окончательно пропал. Что вся его жизнь будет принадлежать этим девочкам.
Лизе было все равно. Она не чувствовала себя ни обделенной вниманием, ни брошенной и очень ценила, что Тим возится с малышками, освобождая ей время. Она могла отдохнуть от шумных детей, с которыми сидела, пока Тим был на работе.
Даже Дэннис был не против. Малышки нравились ему также, как Тиму.
– Жаль, что я не могу их обнять, – сказал он однажды.
Лиза в тот раз вышла за продуктами, поэтому Тим ответил вслух:
– Нам чертовски повезло. Все так говорят.
Дэннис протянул руку к Денизе и сделал вид, что гладит ее по голове. Тим подумал, что брат действительно любит его семью, раз уж ведет себя так.
– Главное, не оставляй оружие без присмотра, – шепнул Дэннис.
Тим не ответил. Он был шокирован уже тем, что брат мог такое предположить.
Они услышали, как хлопнула дверца машины Лизы, и призрак отдернул руку, словно боялся, что его застанут за тем, что он делать не должен.
Тим автоматически переключился на мысленное общение:
– Жаль, что она не знала тебя, когда ты был жив.
– Ну, мы с тобой одинаковые вплоть до клеток, так что представление обо мне она имеет.
– Мы только выглядим одинаково. А думаем совсем по-разному.
Дэннис пожал плечами и проплыл в другой конец комнаты, чтобы не мешать Лизе, которая любила вбегать в дом и плюхаться на то место, где он сидел.
– Да, по-разному, – сказал он через пару секунд.
К тому времени как девочкам исполнилось девять, составленный Лизой план их жизни полетел к чертям. Они с Тимом не обсуждали рождение еще одного ребенка и не были уверены, что вообще к этому готовы. Никто не хотел обращаться к врачу и уточнять, в ком проблема последовавшего бесплодия. Они были счастливы с Денизой и Патрисией.
И большого дома, на который Лиза надеялась, они тоже не купили. Жизнь в Барбанке была недешевой, их зарплат хватало только на аренду квартиры в полуподвале. Хотя оба работали на полную ставку – она в «Старбаксе», а он в магазине по продаже запчастей к автомобилям. Богачами они определенно не стали, и иногда Тим думал, что случится к концу составленного Лизой плана, к их пенсии. Ему исполнился тридцать один год, а на затылке Дэнниса он отчетливо видел седые пряди. И отказывался вглядываться в свое отражение, точно зная, что он там увидит.
– Трудно поверить, что у них снова день рождения, – сказал Дэннис.
Он отсутствовал около получаса, и Тиму это не нравилось.
– Где ты был?
– Ходил проветриться.
– То есть?
– Иногда мне становится грустно. – Он подошел к окну и выглянул. – Ты вспоминаешь тот день?
Тим подошел и встал рядом. Девочки были у себя, дремали, а Лиза отправилась за покупками к вечеринке. До прихода гостей оставалось еще несколько часов.
– Конечно. Я все время его вспоминаю.
– Нам было девять лет. Как сейчас Денизе.
– И Патрисии. Почему ты все время ее игнорируешь?
– Тебе не стоило хвататься за пистолет.
Тим глубоко вздохнул, глядя на проезжающий мимо автомобиль.
– Это был несчастный случай.
– Жарко сегодня, – пожаловался Дэннис. – Я открою окно.
И открыл.
Тим отшатнулся. Какого хрена?
Поначалу он даже подумал, что спит – или что ему просто показалось. Но нет. Дэннис действительно наклонился и повернул ржавую защелку на окне, а потом толкнул раму, открывая нижнюю половину окна.
– Ты же не можешь такого делать.
– По всей видимости, могу.
– Какого черта происходит, Дэннис? И давно ты научился двигать вещи?
Дэннис уставился на него.
– С того дня, как ты меня убил, урод. – Он шагнул ближе, и Тим шарахнулся, чтобы прийти в себя на кресле.
– Ты можешь двигать предметы. Но почему ты не сказал мне?
– Я лучше покажу. – Дэннис нагнулся и ухватил Тима за руку.
– Господи, да что ты делаешь?
У Дэнниса оказались очень острые ногти. И он с силой провел ими по руке Тима, оставляя глубокие царапины.
Тим потерял дар речи.
– Ты убил меня.
– Это был несчастный случай, и ты, мать нашу, прекрасно это знаешь!
– Я помню боль. Я ведь не сразу умер. Ты выстрелил мне в живот.
Дэннис поднял футболку и потер ладонью живот и ребра.
– Ты пробил мне левое легкое, и осколки пули разнесло по телу. Сердце было повреждено, я не мог вдохнуть. Мама, наверное, так и не рассказала тебе мрачных подробностей.
Тим не мог выдавить ни слова.
– Ты не помнишь? Я думаю, не помнишь, как я тонул в собственной крови, как я блевал этой кровью и взглядом просил о помощи. И наверняка не помнишь, как ты там замер, пальцем не шевельнув, чтобы помочь, вызвать «скорую», да хоть что-то, мать твою, сделать.
– Я был тогда маленьким ребенком.
– Маленьким убийцей, так точнее.
– Ты всегда говорил мне, что не можешь касаться предметов.
– Я лгал.
– А теперь что? Почему ты все это делаешь?
– Потому что сегодня девятый день рождения Денизы. Она прожила столько же, сколько я, и этого достаточно.
Тим вскочил на ноги.
– Если ты ее хоть пальцем тронешь, я…
Дэннис рассмеялся.
– Что? Убьешь меня?
– Думаю, тебе пора уходить.
– Знаешь, вот с этим я соглашусь. Я ждал только сегодняшнего дня. Очень долго ждал. Кстати, я уже убил ее. Вот куда я ходил проветриться.
– Ты дерьмо. И я тебе не верю.
Тим рванулся мимо Дэнниса в сторону детской, но брат перехватил его. Дэннис оказался невероятно сильным, и с этой нечеловеческой силой он швырнул Тима обратно в кресло.
– Я уже позвонил в полицию и признался. Они будут здесь с минуты на минуту.
– Они не могли тебя слышать…
– Еще как слышали. Может, даже записали. А мой голос идентичен с твоим.
– Пусти меня к ней.
Он снова встал, и снова Дэннис отбросил его обратно, на этот раз с яростью.
Вдалеке завыла сирена, и Тим в глубине души уже понял, что Дэннис сказал правду.
– Как?..
– Я ее задушил. Она спала, а я приложил все силы, чтобы выжать из нее жизнь. Девочка пыталась бороться, но мало что могла. Она даже не поняла, почему ее папа такое с ней делает.
Тим заплакал.
– Они найдут мою ДНК на коже под ее ногтями. Ранения, нанесенные при самозащите. На всякий случай я еще плюнул ей на лицо.
Тим зажмурился и закрыл лицо ладонями.
– ДНК, которую они найдут, будет твоей. Мы с тобой однояйцовые близнецы, Тимми. И царапины у тебя на руках все докажут.
Дэннис закатал рукав и показал свою руку, на которой тянулись такие же красные метки.
Две патрульные машины, завывая сиренами, остановились у дома.
– Откройте!
– Рано, братишка. – Дэннис не выпускал Тима из кресла.
Там его и нашли сотрудники полиции, выбив дверь. Тим сидел в гостиной, виновато рассматривая свои руки.
САЙМОН Р. ГРИН
Пища богов
Мы то, что мы едим. Нет, минутку. Не совсем так.
Я просыпаюсь и не знаю, где я. Красная комната, повсюду тени, одна-единственная красная лампочка под потолком. Это она окрашивает все вокруг в кровавые тона. Я сижу на полу, прижавшись спиной к стене, и совершенно не помню, как здесь очутился. Передо мной, как подношение или подарок, на белой тарелке из китайского фарфора стоит отрезанная человеческая голова.
Ее лицо мне знакомо, но, как я ни стараюсь, не могу вспомнить имя.
В голове все плывет. Что-то не так. Что-то случилось, что-то очень важное, и я не могу это вспомнить. Отрезанная голова смотрит на меня с таким укором, словно я сам во всем виноват. Я не могу отвести от нее взгляд, хотя рассматривать здесь и нечего. Голые стены, голый деревянный пол, единственная закрытая дверь слева от меня. И кровавая лампа медленно покачивается на шнуре под потолком. Я не хочу здесь быть. Мне не нравится это место. Как же я здесь очутился?
Меня зовут Джеймс Эддоу. Репортер. Мой конек – журналистские расследования для одной из ежедневных газет. Я подогреваю аппетит публики, сообщая ей то, чего знать не следует. Я отправился на поиски темы для статьи и нашел ее. Да, я помню. Ходили слухи о человеке, который ел только самые изысканные блюда, приготовленные лучшими мастерами. Человеке, который никогда не опустился бы до того, чтобы есть пищу обычных людей. Эпикур. Он держался в тени, избегал любой огласки, но все, кто о нем всё же слышал, сходились в одном: если вам посчастливилось его найти и убедить, что вы чего-то стоите, он угостит вас лучшим ужином в вашей жизни. Едой, ради которой можно и жизнь отдать.
Мне давно не везло на действительно стоящие темы. И мой редактор уже начал терять терпение. Нужно было нечто новое, нечто свежее и чертовски привлекательное. Так что я отправился на поиски Эпикура.
Отправился на прогулку по ночному городу, тут и там покупая выпивку знакомым в барах, клубах и закрытых заведениях для своих, болтал с приятелями, рассказывал о своем интересе, раздавал десятки и наконец нашел себе проводника. Мистер Фетч. Без таких, как он, не обходится ни один город. Без сводников, с радостью объединяющих людей по интересам за вполне вменяемую цену. Он мог наложить лапу на что угодно – или же знал, как выйти на того, кто может. И, конечно же, он знал Эпикура, хоть и странно на меня посмотрел, когда я сказал, что хочу с ним встретиться. Ему даже хватило наглости задрать нос и посоветовать мне бежать домой, к маме. Он говорил, что я не знаю, во что лезу. Но деньги умеют говорить громко и убедительно, так что мистер Фетч забыл угрызения совести – как говорится, только ради меня.
Почему я не могу пошевелиться? Я не чувствую себя ни пьяным, ни парализованным. Но я сижу, рассматриваю свои руки, лежащие на коленях, а отрезанная голова грустно наблюдает за мной с пола. Мне знакомо это лицо. Очень знакомо. Почему я не испытываю ни шока, ни ужаса? Почему не могу отвести взгляд? Мне знакомо это лицо. Имя вертится на кончике языка.
Мистер Фетч отвел меня в маленький ресторан для снобов. Никто не смотрел на нас, когда мы шагали по залу. Официанты таращились в пустоту, а клиенты были слишком сосредоточены на своих тарелках. Дверь в конце зала привела нас в маленькую и совершенно обычную кухню, где за единственным пустым столом сидел Эпикур. Ничем особенным он не отличался. Среднее телосложение, совершенно невыразительное лицо. Лихорадочно блестящие глаза. Вот только казалось, что его присутствие заполняет всю кухню. Он улыбнулся мне и жестом пригласил сесть напротив. Мистер Фетч с трудом дождался своих денег и пулей вылетел наружу, даже не взглянув на Эпикура.
Великий человек смерил меня взглядом и моментально опознал во мне журналиста. Я только кивнул. Он был не из тех, кому можно лгать. Эпикур коротко рассмеялся и начал говорить еще до того, как я смог включить диктофон. Словно ждал того, кому можно поведать свою историю. Кого-то, кто сможет оценить ее по достоинству.
– Я чувствую в вас голод, – сказал он тихим глубоким голосом.
– Расскажите мне, – сказал я. – Расскажите мне все.
– Я ем только самую лучшую пишу и только самые лучшие продукты. Пищу богов. И сейчас меня ждет уже готовая трапеза. Не желаете ли ко мне присоединиться?
– Конечно же. Почту за честь.
Еда была действительно прекрасной. Вкусной до такой степени, что это невозможно было выразить словами. Я спросил, из чего приготовлено главное блюдо. И он ответил мне медленной довольной улыбкой.
– Из того журналиста, который приходил ко мне до вас.
Я был слишком зол и разочарован, чтобы испытать шок. И рассмеялся ему в лицо.
– И все? В этом ваш великий секрет? Хотите сказать, что вы каннибал?
– О нет, – ответил он. – Все куда интереснее.
Все еще сижу в красной комнате. Все еще смотрю на аккуратно отрезанную голову. Однако теперь в комнате чувствуется угроза, нечто злобное и невероятно опасное. Нужно выбираться отсюда, пока оно до меня не добралось. Но я до сих пор не могу пошевелиться или, скорее, просто не хочу шевелиться. Что-то плохое, очень плохое, уже случилось. Я… я сделал что-то плохое?
Воспоминания заполняли меня, рвались наружу яркими вспышками хорошего и плохого – калейдоскопом моего прошлого.
Я вспомнил юность, детство, бесконечные холмы, зеленую траву и деревья, которые казались мне в то время огромными. Солнце было таким ярким, воздух таким теплым, ветер касался моих рук и ног, когда мама держала меня, малыша, на руках.
Я вспомнил, как шел по песчаному пляжу с Эмили, которая властно держала меня за руку, и как мы оба улыбались и смеялись, как говорили друг другу то, чего никому не говорили раньше. Мы были молоды и влюблены, счастье нарастало, нарастало, пока не взорвалось внутри солнечным фейерверком истинной радости. А потом…
Потом я вспомнил, как Эмили уходила от меня, как сутулились ее плечи от холодного ночного ветра, как я умолял ее остаться. Я пытался с ней поговорить, но она не слушала меня, все ее аргументы были лишь оправданиями решения, которое она уже приняла. Я вспомнил, как стоял над могилой родителей после той аварии и холодная немая пустота внутри была хуже слез.
И самое плохое мое воспоминание: задолго до моего редактора я понял, что так и не стал тем репортером, каким мечтал.
Воспоминания, воспоминания – хорошие и плохие, нейтральные и пустые, а также те, о которых я годами не позволял себе думать, – сейчас неслись сквозь меня все быстрее, резкие, четкие, живые и при этом удивительно отстраненные. Словно и не мои.
Эпикур продолжал есть, просвещая меня насчет традиционных верований каннибалов. Существовали древние племена, в которых верили, что съеденное сердце храброго врага наполнит воина храбростью, а съеденные мышцы сильного мужчины придадут силы. Недавно медицина доказала и расширила эти верования. Возьмите плоского червя и обучите проходить лабиринт. Затем нарежьте его и скормите другому червю. Второй червь повторит тот же путь по лабиринту, в котором никогда не бывал. У мяса есть память. Достаточно съесть мозг человека, и ты можешь получить доступ ко всем его воспоминаниям. На некоторое время.
Он рассмеялся, когда наркотик, добавленный в пишу, подействовал и я потерял сознание.
И вот я узнаю лицо отрезанной головы. Не зря оно казалось мне знакомым. Это мое лицо. А вот я не тот, кем себя считал. Я кто-то другой, вспоминающий меня. Эпикур не интересовался мясом, он ел мозги, чтобы насладиться вкусом воспоминаний. Все лучшие моменты моей жизни, все взлеты и падения, всё то, что делало меня – мной… Всё превратилось в закуску для другого человека. От осознания того, что я потерял, что он отнял у меня, хотелось плакать, но глаза были чужими. А воспоминания уже блекли, мысли тоже, и сам Эпикур поднимался во мне, как огромная акула из кровавого моря. Он доедал то, что от меня осталось, чтобы снова стать собой.
Я почувствовал, как губы растягиваются в широкую, довольную, счастливую улыбку.
Ты тот, кого ты съел. Но ненадолго.
ДЭЛ ДЖЕЙМС
Пахнут ли подсолнухи?
Когда раздался звонок в дверь, пульс Хлоэ взлетел за сотню. Грохот сердца почти оглушал. Она почувствовала, что покрывается потом.
И сжалась, ссутулила плечи. Она понимала, что реагирует слишком бурно, но после всего пережитого просто не могла иначе. Она автоматически принимала защитные стойки. И Хлоэ не хотела быть такой. Она хотела жить совершенно иначе, но для того, чтобы самой контролировать свою жизнь, необходимо смириться с некоторыми изменениями. И для начала перестать нервно подпрыгивать при каждом стуке в дверь.
Бз-з-з. Бз-з-з.
Дитер уже не раз являлся без приглашения. Не важно, сколько раз она просила его не «заскакивать» просто так: все просьбы он пропускал мимо ушей. Хлоэ сменила замки, но ни слова, ни поступки не изменили главного. Она угрожала через суд добиться запрета приближаться к ней, но Дитера это только смешило. Он смеялся над ней. Довольным искренним смехом, как над удачной шуткой, что было хуже любых слов и эпитетов, которыми он мог бы ее наградить.
Что же ей нужно сделать, чтобы он перестал вытворять с ней все, что ему захочется?
Разве она не понимает, что он ее любит?
Он ее любит.
У Дитера был пунктик: чтобы Хлоэ не забывала об этом. Он все еще ее любит. И повторяет это снова и снова. Столько раз, что голосовая почта ее телефона не выдерживает нагрузки. А стоит удалить сообщения, он тут же присылает новые, еще длиннее.
Если Дитеру хотелось вызвать в ней чувство вины за то, что она больше его не хочет, он говорил мягко. А иногда бывал игрив, искрился юмором и бесконечными, вполне понятными намеками. Если Дитер злился, его голос становился хриплым, а потом он перезванивал и извинялся за то, что вышел из себя. Хлоэ знала все оттенки его голоса. Они преследовали ее даже во сне.
Голос из прошлого.
Дитер искал объяснение всему, что с ними случилось. Искал выход из бесконечной череды их проблем. Пытался снова, снова и снова с помощью слов собрать детали их эмоционального пазла, который разлетелся вдребезги. Он делал что угодно, лишь бы не признавать очевидного факта: Хлоэ больше не желала слышать от него о будущем. И это решение от новых попыток связаться с ней только крепло и разрасталось, как раковая опухоль на душе.
Кто-то стоял у двери.
Это мог быть кто угодно. Еще не слишком поздно, солнце село совсем недавно. Возможно, это кто-то из друзей решил заглянуть? Кто-то, кого она не против видеть? Хлоэ легко заводила друзей и постоянно получала приглашения выйти и развеяться. А что, если звонящий в дверь может отвлечь ее от мыслей о Дитере? Было бы неплохо провести хоть один приятный вечер.
Макияжа Хлоэ не делала. Да он и не был ей нужен. Другие женщины могли лишь мечтать о таких точеных чертах лица и безупречной коже. Хлоэ запустила пальцы в свои длинные черные волосы. Длинные ногти работали ничуть не хуже дорогой расчески.
Она осторожно приблизилась к двери: каждый шаг был очередной маленькой победой. Нет, она не боялась. Точнее, боялась, но страх не парализовал ее. Просто тревога. Просто внутри дрожало предчувствие, которое не стоило игнорировать. Все ее мышцы напряглись. Руки непроизвольно сжались в кулаки.
– Кто там?
– Доставка… цветов.
От мужчины, который никогда не примет ее «нет».
– Оставьте их под дверью.
– Вам нужно расписаться.
Хлоэ успокоила дыхание и медленно открыла дверь. Еще один поступок, который Дитер вынудил ее сделать. Она не хотела открывать. Не хотела ничего подписывать. Не нужны ей эти проклятые цветы в ее квартире, не нужно было вторжение в ее личное пространство.
Если ли запах у подсолнухов? Люди спорили об этом много лет, но так и не решили. Конечно, подсолнухи пахнут, как и любое растение, но можно ли считать этот запах ароматом цветов? А если аромата у них нет, то разве не забавно, что самые яркие и заметные цветы могут быть настолько неполноценными?
Зазвонил телефон.
Дзинь.
Дзинь.
Дзинь.
Дзинь.
Дзинь.
Ответа не требовалось. Она знала, кто звонит.
– Привет, это Хлоэ, и я сейчас не могу ответить. Пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала.
Би-и-ип.
– Привет-привет, это Дитер. Я только что думал о тебе. О нас. Слушай, я звонил тебе на мобильный, но ты не ответила… Э… Надеюсь, цветы тебе понравятся… Ты же помнишь, какой сегодня день? Годовщина той ночи, когда мы пили вместе в горах, там не растут подсолнухи, я знаю, но ты же любишь их. Позвони мне, как только сможешь. Я очень хочу услышать твой голос.
Автоответчик смолк, но присутствие Дитера все еще чувствовалось в комнате, давило, как хищный взгляд из окна. Не важно, как вежливо она просила, не важно, как сильно она настаивала, и не важно, какое расстояние их разделяло, Дитер не прекращал своего неустанного преследования. Куда бы Хлоэ ни поехала, с кем бы рядом ни оказалась, ей всегда хотелось обернуться через плечо. И не важно, сколько времени прошло после их расставания, Дитер просто не мог осознать, что больше не интересует ее.
Если не считать високосные годы, он звонил ей 365 дней в году, минимум восемь раз за ночь, что в среднем давало больше 2900 звонков. И наверняка он писал столько же SMS. Стоило об этом задуматься – а когда она могла об этом не думать? – и цифры оглушали. Более слабую женщину подобная одержимость и давящее внимание давно привели бы к покорности.
Никакое количество импортной водки и обезболивающих не помогало расслабиться. Иногда она чувствовала себя почти свободной, но такие периоды длились недолго. Хлоэ знала, что стоит ей покинуть свое очередное убежище, и Дитер тут же появится, чтобы все испортить. Так или иначе, но он всегда появлялся.
Вот как сегодня.
Она с сомнением рассматривала букет на столе. Если бы цветы прислал кто-то другой, их можно было бы расценивать как простой милый жест, но Хлоэ понимала, чего добивался Дитер. Он хотел заставить ее расслабиться, опустить щит. Любое проявление благодарности или вежливости он всегда оборачивал против нее.
Хлоэ разглядывала желтые головки цветов и спиральный диск сердцевины, которому не суждено было превратиться в семена, и заметила, что сам по себе центр подсолнуха состоит из множества мелких цветов. И каждый из этих цветочков совершенно самостоятелен, с отдельной репродуктивной системой. Те, кто выращивал эти растения, знали, что каждый мешок семян этого большеголового цветка превращается в тысячи новых цветов с тысячами новых семян.
Кто бы мог представить, что такую чудесную вещь, как цветы, кто-то будет использовать в качестве оружия? Безобидные и безвредные подсолнухи. Но в намерениях Дитера никогда не было ничего безобидного. Все, что он говорил или делал, служило его главной цели.
Пойманная мысль о его главном мотиве заставила ее медленно осознать, что она видит на самом деле. В центре желтого букета на пластиковом держателе виднелась небольшая карточка. Она что, правда думала, что он отправит цветы без записки?
Мог бы не утруждаться. Это стало ее основным подходом ко всему, что касалось Дитера. Ответом на звонки, на е-мейлы и постоянные SMS. Она могла только избегать, избегать, избегать этого – неделями и месяцами, – но рано или поздно она устанет и ей придется ответить. Снова попросить его уйти. Сказать, что не хочет слышать его звонков, не хочет, чтобы он «случайно» появлялся в каждом ресторане, куда она заходит. Ей не нужна помощь, и – нет, она по нему не соскучилась.
Хлоэ открыла маленький конверт.
Никто и никогда не будет любить тебя так, как я.
Дзинь.
Дзинь.
Дзинь.
Дзинь.
Дзинь.
Автоответчик повторил запись и пискнул сигналом.
– Привет, малышка, это снова я. Только что позвонил флористу, и мне сказали, что цветы тебе доставлены. Надеюсь, они тебе понравились. И, хм, а чем ты сегодня занята? Ты не голодна? Как ты смотришь на то, чтобы пойти со мной в твой любимый ресторан? Или любой другой ресторан с хорошей кухней? Я мог бы выпить бокал вина и поговорить с тобой. Или, если ты сейчас не хочешь есть, как насчет завтра? Я знаю, что ты любишь яйца Бенедикт, и знаю неплохое круглосуточное местечко, где их готовят просто идеально. Ты же у меня лучшая и достойна всего самого лучшего… Надеюсь, тебе понравились цветы. Позвони мне, о’кей?
Она перевела взгляд с автоответчика на букет.
Подсолнухи словно издевались над ней, дразнили мельчайшими деталями. Хлоэ подошла к ним, выдернула цветок из вазы. Здоровое, сильное, недавно срезанное растение с твердой сердцевиной. Погладив пальцами желтые лепестки, Хлоэ оторвала подсолнуху головку.
Дзинь.
Дзинь.
Дзинь.
Дзинь.
Дзинь.
– Привет, это Хлоэ, и я сейчас не могу ответить. Пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала.
Би-и-ип.
– Ладно, слушай, Хлоэ, я сегодня больше не буду звонить, я просто хочу сказать, что сделаю все, что в моих силах, чтобы снова стать твоим возлюбленным и вернуть наши отношения. Отношения, которые у тебя могут быть только со мной, а у меня – только с тобой. Поверь, в свете всего случившегося я нервничаю из-за нашей встречи больше, чем ты, но мне так не хватает твоих прикосновений, звука твоего дыхания, возможности засыпать с тобой рядом. Я хочу ощутить губами твои губы. Я прикусил бы их и почувствовал, как из твоего прекрасного тела уходит эта страсть к сопротивлению. Я так хотел бы тебя увидеть – не только сегодня, в любое время и в любой день, выбирай сама. Только тебя я хочу с такой силой, только тебе я готов посвятить себя полностью. Чего ты хочешь, крови? Позволь мне доказать тебе, что я готов на что угодно, лишь бы ты была счастлива и снова меня любила.
– Дитер, прошу, заткнись.
Он не заткнулся. На автоответчике еще было место для записи сообщений.
– Не знаю, что я сделал, чем вызвал в тебе такое отчуждение. Возможно, ты отвернулась от меня, потому что я сказал, что ты единственная, ты моя истинная любовь и я хочу быть только с тобой…
Автоответчик прервал его. Но это не имело значения. Ее номер Дитер держал на клавишах быстрого набора.
Дзинь.
Дзинь.
Дзинь.
Дзинь.
Дзинь.
– Привет, это Хлоэ, и я сейчас не могу ответить. Пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала.
Би-и-ип.
– Привет, это снова я. Твоя машинка меня прервала, но не волнуйся, сегодня это мой последний звонок. Я привык думать, что в будущем мы с тобой будем вместе, но любить тебя и пытаться быть с тобой – это упражнение в тщетности. Я больше не стану тебе сегодня надоедать. Наслаждайся вином и цветами в день нашей годовщины. Я думал, что у нас всегда и все будет, как в тот день, и мне действительно больно думать, что этого может не случиться… Что плохого я тебе сделал? Я всего лишь сказал, что хочу быть с тобой всегда, что ты делаешь меня счастливым. Что я люблю тебя… Моя жизнь действительно не имеет смысла, если все, чего я хочу, – это быть с тобой. Наслаждайся своей жизнью, своими друзьями и свиданиями. Наверное, так прекрасно быть неполной без меня, без наших отношений, которые я считал счастьем. Я думал, что мы действительно счастливы вместе… Ну почему ты не хочешь встретиться со мной и поговорить, чтобы мне стало легче? Я не понимаю тебя! Я просто поговорил бы с тобой, глядя тебе в глаза, и не оставлял бы стольких дурацких сообщений. Но думаю, ты чувствуешь свою вину. Тебе плохо потому, что ты от меня отвернулась, а наказываешь ты за это меня. Ты не можешь даже поднять трубку, чтобы поблагодарить меня за цветы!
– Да будь ты проклят со своими цветами! – закричала она, хватая вазу со стола и изо всех сил бросая ее в стену.
Цветы разлетелись ярким всплеском цвета и шума. Влажное белое пятно на стене выглядело как свежая рана, осколки стекла и обрывки лепестков рассыпались по полу.
На ее бледном лице расцветала улыбка.
Разрушение всегда влекло за собой чувство освобождения. После того как Хлоэ разрезала все картины, в ее зеленых глазах засияла радость. Разрывание дорогой одежды оказалось на редкость приятным делом. Он пытался задушить ее своим бесконечным преследованием, а она мстила безделушкам, которыми он ее задарил.
Хлоэ уставилась на мусор на полу, мусор, который ей предстояло убрать, и думала совсем о другом. Как он смеет говорить, что обожает ее? Любовь не вызовет подобных чувств! У любви нет ничего общего с тем, что он заставлял ее ощущать. В страсти не было той постоянной тревоги. И смертоносного порабощения. То, что он считал любовью, на самом деле называлось совсем иначе.
