Текст книги "Вкус ужаса: Коллекция страха. Книга III"
Автор книги: Чак Паланик
Соавторы: Саймон Грин,Клайв Баркер,Саймон Кларк,Джон Коннолли,Дэвид Моррелл,Дэл Ховисон,Джон Литтл,Джефф Гелб,Мик Гаррис,Эрик Ред
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)
Коридоры оказались заполнены голыми женщинами и красным светом.
В углу, справа от Санни, две стриптизерши танцевали для клиента и его рыжеволосой подруги с тонкими, почти отсутствующими губами.
– Люблю рыжих, – сказал Санни. Хотя внутри у него ярился и бросался на прутья клетки зверь подсознания.
Жаль, что Флейка тут нет, – подумал он, вспоминая, как этот чертов пробойник свалил его апперкотом: рыжий шторм, задувший последнюю свечку на торте Санни Трубадура.
Будь он здесь, я скормил бы ему его собственное ухо.
Санни сел на красный бархатный стул, стриптизерша начала извиваться.
– Меня зовут Даглас, – сказала она. – Двадцать долларов за танец?
– О’кей.
Он вытащил купюру из бумажника и протянул ей.
Именно в этот момент мимо кабинки прошла Хармони.
Санни быстро вложил купюру в ладонь Даглас и встал.
– Эй, Геркулес, только без рук! – прочирикала она.
– Прости, Даг, – бросил Санни через плечо.
И в четыре шага пересек комнату, чтобы успеть перехватить Хармони у двери туалета. Она чуть не ткнулась в его грудь по инерции и подняла глаза.
– Чего?
Санни схватил ее за талию, забросил на левое плечо, обернулся и застыл: примерно два десятка фальшивых развратников загородили ему путь.
– С дороги! – рявкнул Санни.
Стриптизеры и клиенты прыснули во все стороны, как тараканы.
Одна девчонка закричала, вопль подхватили другие. Вышибала, раньше предлагавший брататься, блокировал выход.
– Стоять, ублюдок!
Санни ответил правым кроссом, который смел вышибалу с ног и вырубил раньше, чем туша коснулась ковра на полу. Трауб взялся за дело.
Двигайся, – приказал он себе. – Пошел-пошел-пошел.
Санни пинком вышиб дверь черного хода и выскочил на улицу. Женщина, висящая на его плече, по-прежнему не издавала ни звука. Она не дергалась, не боролась, не кричала.
Слишком испугана, – подумал Санни.
Когда Номо увидел, кто кого несет в его сторону, он уронил сигарету и одним прыжком оказался на водительском сиденье. Санни открыл заднюю дверцу, швырнул Хармони внутрь и нырнул за ней следом.
– Мать твою, Черный ты Супермен! Ты реально круто работаешь!
Веер пуль прошил правый бок «кадиллака». Санни обернулся: Блок и его подручные бежали к машине, стреляя на ходу.
– Быстрей! – заорал он.
Номо выжал газ, и «кадиллак» рванулся по Раш-стрит в сторону Стейт, оставляя черный хвост паленой резины и не считаясь со светофорами.
– Ты не туда едешь! Рифкин ждет нас на Вест-Сайд!
– Рифкину на фиг не нужен Токоматсу на его территории! – крикнул Номо в ответ. – Я отвезу ее в другое место!
Санни зажмурился, когда свет фар черного «мерседеса» Блока резанул по глазам. Адреналин выжег алкогольную дымку, окутывавшую мозг. Та боевая сосредоточенность, которая десятки раз помогала Траубу вышибать противникам мозги, прочистила Санни сознание в атавистической попытке спасти его задницу.
– Ты лучше гони так, словно у тебя яйца горят, – посоветовал он Номо.
– За меня не волнуйся, – крикнул Номо в ответ. – Лучше приглядывай за этой сучкой!
Но Хармони всего лишь смотрела на проносившиеся мимо дома. Номо, под матерный хор клаксонов, пробивал «кадиллаку» путь к скоростному шоссе. Паникующие водители били по тормозам, слышался грохот аварий, но «кадиллак» с визгом вписался на нужную полосу. Хармони начала разглядывать свои ногти.
Номо ударил по красной кнопке на руле, включая незаконный форсаж. Девяносто секунд такого впрыска вжали пассажиров в спинки кожаных кресел. Черный «мерседес» остался далеко позади, среди рычания моторов и грохота металла. Разбитые машины и испуганные горожане вскоре исчезли из виду.
– Он ошибается, – сказала Хармони.
– Что? – удивился Санни.
Она хмыкнула.
– Что мое, то мое.
Санни моргнул. И покачал головой, чувствуя, как горит огнем правая глазница.
– Ты его женщина? – спросил он, чтобы отвлечься.
Хармони прошипела сквозь зубы:
– Я ничья женщина, идиот.
– Ты его ограбила.
– Я не воровка, – сверкнула она глазами.
Санни пожал плечами. Одно он знал наверняка: если Скарп получит ее обратно, он уже не отпустит Хармони живой.
Она поерзала, придвинулась ближе – Санни стало неуютно от жара ее тела, – и что-то вроде ртути заблестело в ее глазах.
– Что… – ахнул он. – Что у тебя с глазами?
– Хочешь попробовать, боец? – прошептала Хармони.
Она завела руки за голову и взялась за завязки своего топа.
– Эй, – обалдел Санни. – Слушай, ты что…
Хармони отпустила завязки.
– Ты такой же, как Рифкин.
Миг назад она казалась просто красивой, но сейчас перед ним сидела женщина, которая могла бы танцевать для королей, а не для группы свиней и идиотов.
– Твои глаза, – напомнил он. – Что ты ими делаешь?
Его внезапно оглушило невероятное желание. Ничего не видя и не соображая, он потянулся к стриптизерше.
– Вы какого хрена там делаете? – взвыл Номо.
Рука Санни замерла в миллиметре от ее бедра. А потом что-то внутри у него перевернулось, и его вырвало прямо на пол дорогущего «кадиллака».
– Да ну-у-у! – завизжал Номо. – Ну и урод же ты-ы-ы!
– Что… – Санни пытался перевести дух. – Что случилось?
Воздух в салоне внезапно стал настолько сухим, что невозможно было дышать. У Санни перед глазами все двоилось, троилось, Хармони раскололась на три копии.
Номо продолжал нудеть:
– Рифкин мне голову оторвет за машину, урод ты стремный!
– Тихо, – огрызнулась Хармони.
И что-то произошло. Номо заткнулся и отвернулся. Ударился головой о руль.
– Эй! – У Санни все жгло внутри. – Какого черта происходит?
Хармони покосилась на него так, словно он сам только что соткался из воздуха. Ее одежда была в полном порядке.
– Я… я… – Он не знал, что сказать.
А потом выглянул в окно.
Машина стояла на парковке у заброшенного продуктового магазина, притом что Санни не помнил ничего, кроме поездки по шоссе.
– Леди, мать вашу, вы кто такая?
Улыбка Хармони обожгла глаза, как порой бывает после яркой вспышки молнии в ночном небе.
– Все просто, Эндрю, – сказала она, хотя он никогда не называл ей своего настоящего имени. – Я – твоя мечта.
В этот момент Санни заметил у нее на шее два небольших прозрачных флакона на кожаном шнурке. Хармони теребила их пальцами.
– Почему бы нам не отправиться туда, где потише? – спросила она. – Туда, где я могу показать тебе все, о чем ты мог только мечтать?
Санни сглотнул и прочистил горло.
– Скунс. Паразит.
– Что?
– Ты шлюха Рифкина, – зарычал он. – Или Токоматсу. Мне все равно чья, я не собираюсь наживать из-за тебя проблемы.
Хармони рассмеялась. Флаконы у нее на шее зазвенели, и Санни этот звон почему-то показался криками.
– Мы с тобой не такие уж разные, – сказала она.
Санни помотал головой, пытаясь сфокусировать взгляд. Номо обвис на переднем сиденье, как марионетка с перерезанными ниточками. Черные стены салона сжимались, сжимались, давили на Санни кожей и хромом.
– Ты ничего… обо мне не знаешь! – прошипел он.
– Я знаю, что ты пахнешь водочным заводом, а не мужчиной, – ответила Хармони. – Но только запах крови делает тебя тем, кто ты есть.
– Заткнись.
– Я знаю, что иногда ты жалеешь, что тот парень из Нью-Йорка не убил тебя вместо того, чтобы ты превращался в ту развалину, что я вижу перед собой.
Пальцы Хармони извлекали хрустальные ноты из флаконов, и каждый звук только добавлял боли в его желудке.
– Ты пьешь, чтобы убить отчаяние, но не выходит, – продолжала она. – Ты был когда-то выше других. В твоих руках были сила и власть, которые ставили тебя выше всех остальных. А потом мир перевернулся и ты остался на ринге истекать кровью. Полуслепой, слишком старый и слишком глупый, чтобы подняться.
– Прекрати.
Хармони наклонилась к нему и ткнула пальцем в его колено.
– Я могу все это изменить. Я могу забрать тебя в место, где мертвые танцуют на полях кровавых фиалок. Туда, где воздух черен от силы, а земля засеяна пеплом.
Санни покачал головой. Не помогло: он снова стоял на ринге и видел, как течет его кровь.
– Я… я не хочу видеть, – прошептал он.
– Но придется, – ответила Хармони. – Ты знаешь это не хуже меня.
В ее глазах Санни увидел свое отражение: крылатый призрак, темный Икар, парил над призраком мира. А затем его крылья вспыхнули, и он рухнул, сгорая в атмосфере, все ниже и ниже, поддаваясь притяжению… ее глаз.
– Пойдем.
Ему больше нечего было терять.
Не прикасайся ко мне.
Они лежали на диване в гостиной маленькой квартирки Санни. Стриптизерша перекинула ногу через его грудь и оседлала его.
Какой-то глубинный инстинкт в последний момент завопил, и Санни попытался сесть, но она положила ладонь ему на горло, и он понял, что эта женщина может запросто удушить его, просто сжав пальцы.
– Я знаю, чего ты хочешь, – сказала она. – От запаха твоих снов меня тянет блевать.
Хармони подалась назад и расстегнула его ремень, выдернула из петель. Санни задергался, пытаясь сбросить ее, но добился только того, что ее ногти проткнули кожу на шее.
– Мы правда похожи, – выдохнула она. – Я тоже всегда выживаю.
Зрачок ее правого глаза выгнулся наружу, затопив собой радужку и склеру. На месте глаза засиял влажный черный шар. Потом раздался звук рвущейся плоти, и с ее головы сорвался рыжий скальп.
Хармони запечатала ему рот ладонью, вгоняя ногти в кожу. Санни подавился криком.
– Не шевелись, – простонала она.
От вкуса крови Санни снесло крышу. Он вырвал из захвата одну руку и ударил Хармони в подбородок. Удар пришелся по касательной, Хармони перехватила его руку. Ее лицо оплывало, как расплавленный воск.
– Хочешь быть со мной, боец? – прошептало это существо. – Я та-а-а-ак давно одна.
Белый язык размером с руку взрослого мужчины выскользнул из ее рта и нырнул между губ. Санни, наполняя его рот вкусом пепла. Он подавился, а затем сжал зубы, пытаясь откусить чужеродный отросток.
И тут что-то взорвалось в коридоре.
Высокий, тонкий, булькающий крик развеял алую пелену в его сознании. Боль прочистила ему мозги. Хармони вытащила язык и развернулась на шум, с которым входную дверь сорвало с петель.
Номо, хватаясь за кровавую дыру в груди, зашатался в проходе и рухнул куда-то за диван, а в комнату вошел Скарп.
– Сучка! – зарычал Рифкин. – Я тебя урою.
В руках он сжимал дробовик – «Моллберг-Буллпап» на двенадцать зарядов, с двадцатидюймовым дулом и пистолетной рукоятью, – и было совершенно ясно, что сынок Мамы Рифкин серьезно подошел к делу.
Вот только игры с бронебойными мини-ракетами не числились в планах Хармони на этот вечер. Она уставилась на Рифкина взглядом, способным растопить вечную мерзлоту по всей Сибири.
– Опусти пушку, Томас, – сказала она.
Рифкин моргнул и попятился, издав что-то вроде:
– Не-е-е.
Санни заметил остатки белого порошка, перхотью налипшие на грустные усики Рифкина. Судя по глазам, Скарп вынюхал дозу, от которой Кондолиза Райс спела бы еврейскую песенку на всемирном собрании исламистов.
– Заткнись! – взвыл Рифкин и поднял ствол. – Мы с Коко Шанель сегодня устраиваем фейерверк, ясно?
Какой бы магией ни обладала Хармони, потустороннее влияние было беспомощно против крестьянской ярости и третьесортного перуанского порошка.
– Крошка, я убью тебя, потом его, а потом себя, если ты сейчас же с него не слезешь, – сказал Рифкин.
Хармони встала, отчего Санни почувствовал крайнее неудобство, потому что теперь немецкая пушка была направлена прямо ему в пах.
Он тоже поднялся.
– Не дергайся, урод, – каркнул Рифкин. – Все равно от этого нокаута не сбежишь. Усек?
Санни кивнул.
– Усек.
Рифкин ухмыльнулся.
– Вот и правильно, чертов ты…
Санни подобрался.
Но в тот же миг Хармони схватила дробовик за дуло. Коко Шанель рявкнула и выбила в потолке дыру размером с баскетбольный мяч, наверняка перепугав до чертиков миссис Гапта-Санг-Джефферсон, домовладелицу, которая жила как раз этажом выше.
А потом Хармони отрастила третью руку.
Санни чуть с ума не сошел, глядя, как стриптизерша правой рукой хватает дробовик, левой – горло бандита, а третьей рукой, выросшей едва ли не из задницы, сжимает яйца Рифкина.
Головная боль Санни двинулась вниз, шипами прошлась от затылка к шее: поврежденный глаз передавал ему зрелище, которое любого заставило бы завязать с выпивкой: нечто среднее между Бейонс и Кали, индийской богиней разрушения, устраивало Рифкину кошмар наяву.
А вот левый, здоровый глаз Санни до сих пор видел Хармони такой, какой она была в «Шейкдауне». И почему-то аппетитная красотка и языкастый ночной кошмар были едины и неразрывны.
– Пожалуйста… отдай, – прошептал Рифкин.
Хармони запустила ногти в его горло. Миг спустя они оба были покрыты брызнувшей кровью.
Ее язык выстрелил, как у жабы, и дважды обвил Рифкину шею. Тот побагровел, Коко Шанель со стуком упала. Хармони подняла его над головой и с размаху ударила об пол, с такой силой, что покрытие из фальшивого дерева, гордость Санни, треснуло и разлетелось. И продолжала трепать, да так, что перхоть с остатков его волос устроила в комнате снежный шторм над Миннеаполисом.
Позвоночник Рифкина издал жуткое хруп! – и забившиеся в агонии ноги пнули дробовик. Коко Шанель пролетела через всю комнату и застыла возле Санни.
Он нагнулся за оружием, Хармони бросила Рифкина и, раньше, чем Санни сам понял, что уже все решил, прыгнула, снова расплавив свое лицо в полете.
Коко Шанель кашлянула, разворотив Хармони глотку. Стриптизершу отнесло к противоположной стене. У Санни было пять минут на то, чтобы понять, что его не убили, а затем Хармони поползла по стене вверх и исчезла в тени под самым потолком.
И вырубился свет.
– Дерьмо! – прошипел Санни.
Он вертелся на месте, пытаясь отличить силуэт женщины от теней над головой. Раздался звук, и он вдруг почувствовал, как миллионы огненных муравьев впиваются в его плоть, добираясь до самых костей. Что-то в его голове лопнуло, кровь залила поврежденный глаз. Он завопил и выронил дробовик.
Чудовище выпало из теней и приземлилось ему на спину. Санни заметался, врезаясь в стены и мебель, пытаясь сбросить ее.
– Все бесполезно, боец, – прошипела тварь.
Его позвоночник обожгло, когда язык существа пробил кожу у основания его черепа и начал ввинчиваться дальше, разрывая мышцы.
Ты должен остановить ее, парень! – закричал в его голове Шарки. Санни чувствовал, как дрожит этот язык, с шорохом наждачной бумаги вылизывая его позвоночник.
– Остановить ее, па-а-арень, – пропела Хармони.
Санни упал на колени.
Дробовик лежал всего в каком-то футе от них, но Санни рухнул лицом вниз, когда попытался его достать. Тварь на его спине запустила свой зонд еще глубже.
Спи, – подумал Трауб. – Будь хорошим мальчиком, просто лежи.
Не дури, – возразил ему Шарки. – Если ты ляжешь в нокаут, то, что встанет, уже не будет Санни Трубадуром.
Он знал, что Шарки прав, поэтому правой рукой, под хруст суставов, потянулся к дробовику. Что-то в плече щелкнуло и поддалось, Санни потянулся дальше, коснулся холодного дерева… вздернул его.
Дальше остались лишь ощущения: он ткнул Коко Шанель вверх и назад, через левое плечо, почувствовал, как дуло входит в нечто мягкое, и спустил курок. Выстрел оглушил его, зато Хармони снова отнесло на несколько метров.
Санни вскочил на ноги, жадно втягивая пересохший воздух, больным глазом вглядываясь в темноту. Хармони лежала у двери, ее лицо превратилось в ошметки. Острые шпильки туфель оставляли глубокие царапины в полу: она пыталась встать и сучила ногами. И у нее почти получилось. Наполовину поднявшись, Хармони хрюкнула, и тут ее затылок взорвался, выплескивая содержимое на противоположную стену.
Миг спустя снова зажегся свет.
Санни потрогал свой раненый затылок и вздрогнул. А потом отправился проверять Рифкина.
Он и раньше видел мертвых, но по сравнению со Скарпом даже латынь до сих пор жива. Скарп выглядел как человек, который поскользнулся на томатной пасте, заработал инфаркт, но успел застрелиться от стыда за такую глупую смерть.
Санни наблюдал, как его последняя надежда на пять тысяч баксов истекает кровью на развороченном полу квартиры, которая ему больше не по карману.
А потом Скарп сел. И завопил:
– Больно же, сука!
Санни присоединился к воплю, и вышел дуэт Билли Грэхема и Чарлтона Хестона на вечеринке в честь тюремного изнасилования.
– Чувак, блин, ты меня напугал! – сказал Рифкин.
Санни клацнул зубами.
– Флаконы, – сказал Рифкин.
– Что?
– Хрустальные флаконы. Ты ж, надеюсь, их не прострелил?
Хармони сползала по стене, сдуваясь, как резиновая кукла.
Уцелевший флакон поблескивал на ее быстро опадающей груди под тем, что раньше было головой.
Санни снова услышал тоненький визг, на этот раз более четкий. Визг, который доносился из флакона.
– Ну? – хрюкнул Скарп.
– Один разбился, – сказал Санни. – А второй…
– Черт! Дерьмо! Дерьмо!
Рифкин заколотил кулаком по полу, с каждым движением хрустя сломанной спиной. Позвоночник не выдержал, и его тело с громким мерзким звуком просело дюйма на два: Рифкин рухнул лицом вниз, как религиозный фанатик черной Оклахомы.
И во второй раз за ночь Санни ощутил, как его внутренности исполняют сальто-мортале.
Где-то снаружи громко хлопнула дверь машины. Полиция не стала бы сюда ехать до самой программы по облагораживанию района, так что беспокоиться о копах не стоило. Как и надеяться, что копы чем-то помогут.
Рифкин оттолкнулся от пола руками, поднимаясь над лужей собственной крови, и уставился на Санни.
– Тащи сюда это дерьмо, и быстро, – хрипло скомандовал он.
Правая рука соскользнула, и он снова рухнул лицом в лужу.
Санни услышал отчетливый хруст, но не поверил своим ушам.
– Чееееедт, – заорал Рифкин. – Мой дос!
Санни вытер подбородок и застегнул штаны.
– Ты просто жалок.
– Эй! – Скарп уже не поднимался, вопя в пол. – Я дебе пдачу не за оскорбдедия, идиод!
– Оставь себе свои деньги. Отскребись от пола и вали отсюда.
Рифкин фыркнул.
– Сдушай, гедий. Я бы с удоводсвтием, но ода сдомада мне спину, и я не багу встать!
– Не мои проблемы.
Рифкин взвыл. Лампочка над головой Санни замигала.
– Дадно, сдушай. У бедя в багажнике подмиддиода доддаров. Даличдыми. Дай мде фдакон, и оди твои.
Санни нахмурился.
– Да что в этом флаконе?
Рифкин перекатился на спину и уставился в потолок.
– Хармони жрет истинную сущность мужчин, ту, что делает тебя тобой. И держит эту сущность в тех стекляшках.
Тестостероновый вампир, – хрюкнул Шарки. – Как моя первая жена.
– Она сказала мне, что без моей сущности я буду вечно бродить по земле, – продолжил Рифкин. – Как живой мертвец. Вечный Жид и всякое такое дерьмо.
Он дает тебе второй шанс, сынок, – заметил Шарки.
Санни проклял тот день, когда позволил Шарки вытащить себя из трущоб. И перебросил флакон Рифкину, который тут же вытащил пробку и присосался к содержимому, как Марион Бэрри к трубке с новой дурью.
– М-м-м, – пробормотал Скарп. – Одно не хуже другого. Правда, Трауб?
Однако уже через секунду Рифкин вскинулся на ноги, схватился за голову и разразился японскими ругательствами, которых мир наверняка не слышал с тех пор, как император Хирохито проснулся судьбоносным утром 1945-го и прочитал в «Токио Сан», что его ежегодная поездка в Хиросиму откладывается.
А потом с кошачьим воплем осел на пол, оставляя миссис Рифкин счастливой вдовой с наследством в наркоторговле.
Что-то затрепетало на самом краю зрения. Санни обернулся, нацеливая туда Коко Шанель.
Но тела Хармони больше не было: шлюха с Планеты Икс вернулась в свое Прекрасное Далеко.
На улице Санни уже поджидала половина самоанской команды сумоистов. С таким количеством пушек, что хватило бы не Санни Афро, а целому французскому военно-морскому флоту.
Токоматсу вышел вперед, поднял руку в предупреждающем жесте.
– Она мертва?
– Не знаю, – ответил Санни.
– М-м-м-пф. А Рифкин сдох?
– Ага.
Самоанцы молча переглянулись. Потом Токоматсу пожал плечами и харкнул на тротуар.
– Ну, хоть что-то, – сказал он.
Санни заметил, что самоанец старается не встречаться с ним взглядом. И решил проверить свою теорию, шагнув вперед. Токоматсу вздрогнул и попятился.
Группа его поддержки заворчала, и Санни вспомнил, что Рифкин перед смертью вдохнул суть Токоматсу.
– Ты видел, – прошептал тот. – Ты видел, чем она была.
Санни покачал головой.
– Я не знаю, что я видел.
Токоматсу уставился на свои ботинки. И пожал плечами.
– Ага, бро. И никто не знает.
Санни вдруг понял, что изменилось в голосе Токоматсу. Он вспомнил, как слышал это в голосе Рифкина: дрожь. Токоматсу оглянулся через плечо.
– Я ведь могу убить тебя, – сказал он. – Усек?
Санни кивнул.
– Усек.
И Токоматсу кивнул.
– В моей команде найдется место для такого отважного парня. Хочешь поработать?
Санни глубоко вздохнул.
– Спасибо, но у меня свои планы.
Токоматсу пожал плечами.
– Ну ладно.
Они обменялись рукопожатиями. Санни даже смог улыбнуться.
Но так и не отвел взгляда от «кадиллака» Рифкина, стоящего у обочины.
МИК ГАРРИС
Третий акт Тайлера
Оно тянулось за мной с тех пор, как индустрия развлечений перешла в Интернет, но, думаю, начало моего конца все же датируется 2007 годом, когда Гильдия писателей Америки нанесла свой удар. Я не то чтобы был луддитом и совсем не признавал развития машин: все свои тексты я набирал на iMac; каждое утро, попивая зеленый чай, я проверял е-мейлы, смотрел забавные видео, которые мне присылали другие писатели. Вот только если видео шло дольше нескольких минут, я уже не мог сосредоточиться на крошечном окошке на мониторе. Фильмы в миниатюрных прямоугольниках не доставляли мне никакого удовольствия.
На кой черт я потратил больше десяти тысяч на новейший плазменный экран, навороченную систему звука и все необходимое для Blu-ray качества? Чтобы смотреть на YouTube рассыпавшееся квадратами в крошечном окошке домашнее видео какого-то прыщавого переростка, который считает, что крут, как джедай?
Нет, я люблю фильмы, даже если их показывают по телевизору; в фильмах есть объемность, глубина, эмоциональный вклад в сюжет и персонажей. Да, да, я знаю, что такое «конвергенция», но ее пока не произошло. И не собираюсь смотреть «Лоуренса Аравийского» на айфоне, спасибо. Фильмы создаются для большого экрана, и если недоступен шестифутовый в кинозале, можно обойтись шестьюдесятью дюймами домашней плазмы. А вот три с половиной дюйма для меня вообще не диагональ.
Ладно, я не собираюсь вдаваться в технические подробности. И обещаю не устраивать лекций о поколениях, которые не могут воспринимать фильм, не раскрашенный кислотными цветами. Если вы способны получать удовольствие от записей, сделанных камерой мобильного телефона, и не способны оценить искусства лучших голливудских техников, то мне вас жаль, но мир от этого не рухнет. Если бы пещерный человек изобрел видеокамеры раньше наскальной живописи, не было бы потребности в краске и развитии изобразительного искусства. Все просто пересылали бы друг другу съемки последних охот.
Язвлю? Это я еще не язвлю.
Но после того, что случилось в 2008-м, мой мир, если не сам жанр кинематографической драмы, изменился к лучшему, и это было плохо. Огромные, немытые, необразованные, бессмертные массы народа открыли для себя реалити-шоу в масштабах, которые разрастались со скоростью лавины. И с энтузиазмом леммингов посыпались с края надежной скалы, которой для меня являлось написание сценариев для телевизионных драм. Все погрузились в свои компьютеры и игровые приставки, спрятались в кинозалах и домашних кинотеатрах, все трепетали ресницами и обменивались SMS, наслаждались Интернетом, заглатывая информацию в попытке заполнить внутреннюю пустоту. Все, что требовало работы мозга, уступило место маленькому экрану, который повсюду можно было таскать с собой. Чипсы для ума.
Но, как я уже говорил, мир без меня не остановился, он все так же вращался, задыхаясь в собственной пыли. Прах к праху и все такое.
Когда мы закончили эпическую битву с продюсерами и студиями, когда мы стоптали кроссовки, обивая пороги студий, уважаемая публика уже потеряла интерес к моей работе. Жизнь до кризиса была вполне прибыльной, пусть и скучной, впереди маячило написание сценариев ко второму сезону «Кровопускания», медицинской программе на NBC, где раскрывались детали криминальных расследований с милашками в роли медсестричек. Ладно, в мире рекламы сложно создать произведение искусства, но все же… это лучше, чем ролик колоноскопии на YouTube, правда?
Какая разница? Жизнь, какой я ее знал, когда собирался приступить к первому сезону в качестве продюсера, разлетелась на куски. Сериал, как и многие другие, свернули и заменили на «Свиданку с папочкой», очередное реалити-шоу, в котором молодые девушки, ничего не подозревая, встречались со своими отцами, которые бросили их в детстве. Им устраивали свидание вслепую, натыкав повсюду скрытые камеры, и наблюдали, как неуклонно надвигается инцест. Пресса заходилась лаем от подобной мерзости, однако шоу собрало рекордное количество зрителей. Аудитория стучала ложками, изголодавшись по деньгам и обнаженке, которую стыдливо замазывали на цифровом изображении. DVD без цензуры и пиратские подражания собирали немыслимые кассы.
«Кровопусканию» устроили эвтаназию, рейтинг Нильсена умер своей смертью без надежды на воскрешение. Телекомпании, паникуя, искали новый способ учета рейтинга и самый низкий общий знаменатель, но в общей картине современного мира и перспективе они разбирались примерно так же, как движущийся к отставке идиот-президент из Техаса. И точно так же слишком поздно сообразили, что их мир рушится.
Сериалы-драмы все еще снимали, но результат транслировался в пустоту или ложился на полки, чтобы когда-нибудь многоглазые пришельцы смогли удовлетворить свое любопытство по поводу жизни под нашим солнцем. Даже успешные создатели сериалов и их шоумейкеры постоянно попадали «в молоко», новые серии их работ накрылись вместе со всей индустрией, и все это было увертюрой к 2008 году, когда индустрия схлопнулась вместе с финансовым рынком.
Основные каналы сохранили успех своих сценариев, вот только аудитория и плата за работу были микроскопическими по сравнению с прошлым. И замечали их только самопровозглашенные лауреаты премии «Эмми».
Когда работа была доступна, что случалось теперь крайне редко, ее объем был тоже минимален. Никто не вкладывал в сериалы тех денег, которые крутились в них еще пару лет назад. Даже боевики оказались под угрозой: пиратские сайты буквально откусили рекордные суммы, которые еще пару лет назад приносила торговля по почте. Единственным способом получить зеленый свет было приглашение звезды… Да и это не было гарантией. Малобюджетное кино резко проснулось после выхода «Маленькой мисс Счастье» и «Джуно», после чего другие, средней руки, но более дорогие истории Золушек провалились в нарколептический сон.
Вот на этом этапе я и сидел, просматривая длинный список е-мейлов с отказами в работе, и количество спама «купите нашу „Виагру“» росло прямо пропорционально моей депрессии.
Дом, который я купил, чтобы отпраздновать свой новоприобретенный статус продюсера «Кровопускания», уже стоил меньше, чем я за него заплатил. Так что я продал его, потеряв около трехсот тысяч, и переехал в квартиру на тенистой улочке с видом на Лос-Анджелес-ривер и Шерман Окс. Знаю, звучит уютно, но, если вы не местный, вам стоит знать, что Лос-Анджелес-ривер – не то, что можно назвать рекой: это забетонированная канава, которая тянется по долине Сан-Фернандо, наполняется водой те шесть дней в году, когда в Южной Калифорнии идет дождь, а в остальное время жарит ил на цементе неподалеку от милых домиков и дерьмовых маленьких квартир. Как моя.
Я ходил на поклон даже к тем, кому раньше побрезговал бы подать руку. Работа по графику казалась мне величайшим благом. Я написал несколько пилотов, пару боевиков и даже половину романа, а мои финансы все также сидели на анорексичной диете… Причем без малейшего просвета. Я обращался во все компании, на все каналы, даже на платные кабельные и крошечные цифровые. Я стучался ко всем, кто так или иначе входил в ваши дома через спутниковую тарелку. И ни черта, отказом ответил даже местный канал о здоровом образе жизни.
Многие мои усталые коллеги уже решили податься в Интернет и там создавать шоу буквально на коленке. Возможно, когда-нибудь это развлечение и принесет им пару баксов на хлеб, но у меня не было времени ждать – тот день, как пели «Руби и Романтике», еще не наступил. Я просто не видел, куда еще можно сунуться с драмой, пока не начнется конвергенция и все, от главных каналов до YouTube, не начнут вливаться в ваш дом в хорошем разрешении на плазменном экране. А до такого было еще чертовски далеко.
В те дни у меня было полно амбиций по поводу адаптаций для фильмов, после чего можно было бы подняться до фильма по моему собственному сценарию, отражению моего личного уникального восприятия. Нет, я не мечтал о том, чтобы снять блокбастер, я был бы рад своим артхаусным проектам, как Сайлес-ДельТоро-Кроненберг-Ален-Аронофски, с небольшой, но очень преданной группой поклонников. Это дало бы мне возможность заняться Главным Делом. Я ведь о многом не просил, но оказался на коленях задолго до того, как растущая Пизанская башня отказов сбросила на меня агента с временным контрактом на сценарий отдельного эпизода «Зачарованных».
Мой послужной список был пустышкой: безымянная безличная карьера с прыжками от одного сериала к другому, сценарии для шоу, которые кто-то смотрел и о которых даже не слышали мои знакомые. Главы моего существования были краткими и лишенными драматизма: два романа, которые так и не пошли в печать, растущий животик и усыхающее воображение, подпитка тромбов холодной пиццей. Мой банковский счет рос, и жизнь была относительно комфортной. У меня было множество коллег и ни одного настоящего друга, я мог писать со скоростью пятьдесят слов в минуту, сидеть перед домашним кинотеатром и наслаждаться коллекцией фильмов Джона Форда в Blu-Ray качестве.
Это было раньше. Теперь жизнь выдернула ковер из-под моих ослабевших ног и я остался в одиночестве, в поганой двухкомнатной квартире на Шерман Окс, вторую спальню в которой занимала коллекция фильмов. Я чувствовал себя мимом, изображающим надвигающиеся стены.
И мне было страшно: авторские гонорары за повторный прокат поступали все реже и реже. Большая часть шоу, над которыми я работал, редко шли дольше года; следовательно, их не повторяли и не продолжали. Если мне везло, их покупали страны третьего мира в попытке угнаться за цивилизацией и научить свое дерьмовое телевидение привлекать зрителей. Их отчислений мне хватало лишь на кофе. Я знал только фильмы и телевидение, кредиты выдавали со скрипом, и становилось ясно, что пора искать работу. Мой агент был бесполезен: у него было полно более важных клиентов. Мои умения были ограничены и на текущий момент не представляли особой коммерческой ценности. Фильмы и телевидение подставляли плечо, которое было таким холодным, что обжигало пальцы.
