Текст книги "Гора Мборгали"

Автор книги: Чабуа Амирэджиби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 35 страниц)

Арестовали Сулиашвили – молодых супругов, а их единственного сына, прелестного малыша, поместили в детский дом. Бездетные супруги, жившие по соседству, взяли его оттуда и усыновили, но счастье длилось недолго вскоре сослали и их.

Через месяца полтора-два родную мать ребенка освободили. При аресте беременность ее не была заметна, но когда в тюрьме живот увеличился, чекисты предпочли выпустить ее. Узнав, что сын исчез, мать обезумела... Она сбилась с ног в поисках малыша, но все усилия были тщетными. Тогда она кинулась к своему следователю. В процессе поисков ребенка ей сказали, что донесли на них именно те соседи, которые усыновили ребенка. Мать не поверила, решив, что это провокация чекистов. Отец мальчика отсидел десять лет, после чего был определен на вольное поселение. Доносчик не вернулся, никто не знает, какая участь его постигла. Его жена погибла в лагерях. Перед смертью она написала исповедальное письмо матери мальчика, признаваясь в содеянном грехе: поддавшись искушению, она позарилась на чужого ребенка, и вот Бог воздал ей за содеянное зло.

Ладно, хватит плакать и причитать. Давай-ка о смешном... "Колхоз Минделова"!

Это была группа врагов народа, именуемая "Колхозом Минделова". Минделов, человек пожилой, в прошлом духанщик, торговал зеленью на одном из базаров. Перекупал по утрам товар у крестьян, раскладывал его на прилавке и зазывал покупателей: "Отличная зелень, налетай! Колхоз Минделов!" Такие перекупщики есть на каждом базаре: кто чем торгует, кто чем. Вечерами Минделов с друзьями собирались за парой бутылок вина, отдыхали за разговорами и расходились по домам.

На одной из таких "пирушек" Минделов рассказал застольцам виденный им накануне сон:

– Сижу я, брат, а по небу ероплан летит. Подлетает он ко мне, а из него, гляжу, блаженной памяти Николушка выглядывает да мне кричит: потерпи немного, браток, вот вернусь я, снова лавки свои пооткрываете.

Как видно, один из застольцев донес куда следует, какие сны снятся Минделову. Стоял себе Минделов на базаре, покупателей зазывал, и вдруг появились чекисты. К слову сказать, операции чекистов почти всегда были исполнены цинизма. Пришли, спросили цену на зелень, стали торговаться товар брали оптом. Минделов уступил, уложил по просьбе покупателей зелень в мешок. Чекисты посулили ему отдельную плату за доставку мешка. Взвалил Минделов на спину мешок, остальное понятно. Зеленщик был человеком старым, мог не выдержать побоев и пыток. Чекисты нашли для него иной метод: заставили старика, стоя на одной ноге, в течение многих часов давать показания, кто входил в его контрреволюционную группировку. Минделова вынудили назвать пять-шесть фамилий. Трое из них и сам Минделов погибли в ортачальской тюрьме. Их уничтожение шло под лозунгом борьбы с частной собственностью и торговлей.

Что ни говори, а "кавезисты" тоже были хорошими людьми! Материала на них, как, скажем, на партию Аветика, у чекистов не было, и посадили их просто так. Тем не менее "кавезисты" держались достойно – ни плаксивости, ни злобы. Напротив! Они избежали расстрела и, имея статью террора, получили всего по десять лет! Скажем прямо, с такой статьей "тройка" никого не оставила бы в живых – 58-8! Сидели они, благодарили судьбу и радовались! Вот только из-за них в тюрьму понагнали сброд – алкоголиков со всего района... Мне кажется, именно водка выработала в человеке интернационализм как свойство... Пьянице все равно, с кем пить... Да, "кавезистам" в интернационализме не откажешь. Эта "организация" по составу своему была многонациональной. У чекистов имелся донос, в котором черным по белому значилось: собирается демонстрация с требованием назначить пьяницам как инвалидам труда пенсию; люди на собраниях поговаривают, что, если пенсию не дадут, совершат грех против пьяниц и за него воздается не кому-нибудь, а Сталину, или Берии, или обоим вместе. А это, мой милый, иначе как "террористическим намерением" не назовешь. Расстрел! Тем более что выражение "грех против пьяниц" в протоколе допроса и обвинительном заключении опустили... Зато отметили, что в целях конспирации "кавезисты" называют свои подрывные антисоветские сборища "утренним хаши". Что касается их "кавезийности", то тут руку свою приложил интернационализм. Судите сами, по этому делу проходил некто Маслаков, русский. Его так крепко били, требуя, чтобы он сказал, как называется их организация, что он возьми и выдай – КВЗ. Следователь едва не спятил от радости, что таки заставил арестованного расколоться, и тотчас пригласил начальство – приходите, будьте свидетелями, зафиксируем в протоколе. Понабежали начальники, расселись – расшифруй, говорят. Расшифровал: "Как бы выпить-закусить!"

Мелкие сошки схватились за шомполы – он, мол, сукин сын, издевается над нами. Самый старший успокоил их – отлично! Висельный юмор Маслакова подарил юридической практике еще одну жемчужину: было отмечено, что "группа для конспирации выбрала себе название из трех букв, КВЗ, которые сами по себе ничего не означают". Разъяснения Маслакова упомянуты не были.

Те из "кавезистов", что были осведомленнее других, безмерно радовались приговору по чрезвычайно важной причине: те десять лет, которые им присудили, не сопровождались словами "без права переписки", а "десять лет без права переписки" означали сплавные команды со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Да, каких еще людей арестовывали? Каких? Всяких. Даже крестьян, у которых некогда была малая толика имущества. Я не говорю о раскулаченных и тех, кому чудом удалось вернуться обратно, – их всех замели. Нет, речь идет о крестьянах, имевших лишнюю коровенку или торговавших в собственном сарайчике во времена нэпа спичками или керосином. Большевики внесли их в черный список мелкой буржуазии и стали упорно, методически уничтожать.

В Цхнетах или в Дигоми жил некий Аветик. Когда участились аресты, он решил нагреть на этом руки. Ходил по знакомым и родственникам арестованных, предлагал оказать содействие, вызволить из тюрьмы близких им людей через посредство знакомого человека, которому, правда, нужно заплатить. Суммы были самые скромные, много он не требовал. То ли слышал я об этом, то ли читал – человек от природы милосерден. Кто пожалел бы несколько рублей для спасения близкого родственника или друга?! Тем более речь шла о грошах. Ясное дело, чекисты с самого начала прознали о плутнях Аветика и затаились. Когда пайщиков набралось до ста человек, провели мощную операцию по "ликвидации большой группы врагов народа". Именно так оповестили общество средства информации. Сборище старух и калек – чем не контрреволюционная антисоветская организация? Ведь Аветин скрупулезно вносил в списки, для их же спокойствия, всех тех, кто давал ему деньги, и чекисты заполучили этот изобличающий документ... Срок – по десять лет! Представляю, каково это услышать! В выражении лиц осужденных не было и следов сожаления, горечи, затаенной злобы – только изумление и еще чувство неловкости и стыда, как если бы вдруг кто-нибудь позволил себе непристойность в благовоспитанном обществе. Заключенные прозвали их "партией Аветика".

То, что происходило в период с тридцать пятого по тридцать восьмой год, впоследствии стали называть "репрессиями тридцать седьмого года". Нынче все кому не лень считают своим долгом "осветить" эти события. Сколько всего написано! Одной десятой не прочтешь. Долго копившееся негодование нашло выход, выплеснувшись мутным потоком, и в этих материалах горе, связанное с репрессиями Сталина, – только поверхность, надводная часть айсберга.

А подводная его часть, настоящая цель – это желание скомпрометировать и похоронить идею диктатуры одной партии – непременное следствие социализма. Вероятно, потому меньшее внимание привлекает к себе то, что сталось с человеческой душой. Люди растерялись и оторопели. Они не понимали, как себя держать, вести, чтобы избежать смерти. Иные пошли на поводу у ретивых, стали клеймить на митингах и собраниях "врагов народа". Большую часть этих людей уничтожили, обвинив в лицемерии, желании возвыситься. Эта догадка, конечно, не была лишена оснований, но и зависть делала свое. Иные предпочли молчать, набравши в рот воды. Им было предъявлено обвинение: "Кто не с нами, тот против нас!" Погибли все, за исключением единиц. Спаслись в основном те, кто не имел собственной точки зрения на происходящие явления, те, кто свято верил в стереотипы, спущенные сверху, и жил согбенным, да еще те, их было немало, кто репрессии и террор считал непременным условием строительства социализма.

Обо всех говорить не стану, но многие порывали отношения с членами семей репрессированных. Родственник сторонился родственника, брат не признавал осиротевших детей брата, сын клеймил отца. Гражданская трусость была признана мудростью. Страх охватил нацию!..

Деревня! Тружеников-крестьян уничтожили. Деревня оказалась в руках темных, безграмотных, невежественных демагогов. Оказалась, говорю, потому, что если кто из талантливых крестьян и избежал раскулачивания, то они устремились в город на "вахту индустриализации" страны. Демагоги на селе праздновали победу и время, свободное от митингов, проводили в попойках.

Рабочий класс, в основном состоявший из вчерашнего крестьянства, с показным энтузиазмом вторил лозунгам сталинской партии, на деле же обеспечивал себе личное благополучие. Эти тоже удержу не знали в пьянках.

На синдром поражения тысяча девятьсот двадцать четвертого года, охвативший интеллигенцию, наложился страх новых репрессий. Люди старались ни о чем не думать, глушить в вине сердечную тоску. Показная беззаботность стала средством самозащиты. За редким исключением, даже за праздничным столом у ближайших друзей люди скрывали друг от друга истинные чувства и настроения. Функция человека – свобода. Ее сменил страх, на душу наложили оковы, но даже если она временами и сбрасывала их в кругу друзей, то чаще всего это проявлялось безобразным поступком. На мой взгляд, непрерывные репрессии повлекли за собой нечто очень важное: в восприятии людей стерлась грань между юмором и цинизмом.

Беда пока не коснулась нашей семьи. Как-то во время обеда дед Гора вдруг расхохотался. Отец спросил, чему он смеется. Оказалось, что дед Гора встретил накануне знакомого, и тот сказал: "Прежде когда я встречал человека, то размышлял, какую выгоду можно из него извлечь, а теперь только и думаю, донесет он на меня или нет..."

Вот еще несколько примеров цинизма.

У мелочного правительства и подданные лукавые. Это ярче всего проявилось в одной нашумевшей истории тех лет. Некий распросукин сын своей выдумкой, кто знает, в который раз подтвердил, что Кахетия – колыбель похабных шуток, их хранилище и неиссякаемый источник. Когда за праздничным столом произносили обязательную здравицу за Сталина или Берию, он выкрикивал: "Великому Сталину сла..." Следовала пауза, и затем застольцы хором выпаливали недостающий слог "ва!!!", который, для справки, в грузинском языке совпадает по звучанию с глаголом "с...ть" – ни больше ни меньше. Если возглас почему-то казался застрельщику недостаточно слаженным, он повторял здравицу и во второй, и в третий раз. Разделавшись со Сталиным, переходили к Берии. Теперь уже стол вопил "ва!!!" в ответ на тост за Берию. Далее следовало Политбюро в полном составе, порой же "ва!!!" перепадало и секретарю райкома. Подтекст здравицы звучал примерно так: н.....ть на голову Сталина или за кого там еще пили! Возглас всем пришелся по душе и распространился в устрашающих масштабах. Чекисты добрались до первоисточника, взяли подлюгу, стали допрашивать: что он хотел сказать своим нелепым возгласом?! Распросукин сын отвечал, что славил вождя, и только! Следователь потребовал от него правды. Тогда арестованный в ответ нагло осведомился: как сам следователь понимает этот возглас?! Произнести вслух подобное кощунство не отважился бы ни один член Политбюро, что там говорить о рядовом следователе. Отмотал парень целый год. Подсадили к нему наседку, может, проговорится. Ничуть не бывало. Послали дело в Особое совещание. Какой срок дали местные чекисты, такой москвичи и утвердили, при этом учтено было следующее обстоятельство: народ не знал, за что посадили автора возгласа, а обыкновение кричать за столом "ва" распространилось по всей Грузии. Чекисты решили отпустить парня с умыслом, что он непременно проболтается хотя бы своим близким, за что сидел, узнают об этом остальные, и люди наконец перестанут выкрикивать за столом "ва". Выпустили. Подлюга затих и никому ни слова не сказал. После смерти Сталина как-то сошла на нет традиция провозглашать обязательный тост за вождя, но здравицу в честь особо уважаемого человека пьяные грузины и по сей день завершают криками "ва", дескать, н....ть мне на твою голову! Сегодня практически никому не ведом изначальный смысл этой частицы, потому и продолжают по-прежнему кричать "ва". А может, кое-кому и ведом, как знать... К слову, парня того все равно расстреляли, правда, позднее. Так ему. Не надо было кричать!

Не знаю, то ли глядя на родителей, то ли под влиянием среды, но ощущение разницы между юмором и цинизмом утратили и дети. С моими сверстниками произошел такой случай: у ученицы пятого класса школы № 1 родители обнаружили любовное послание – ответ на записку мальчика. Они, конечно, возмутились, отругали дочь. Та, решив покончить с собой, попросила подругу, косоглазенькую Лиру, достать ей яду. Лира, в свой черед, переадресовала просьбу сокласснику, но объяснила, что у нее взбесилась кошка, которую непременно нужно отравить. Ушастик – таково было прозвище мальчика – на просьбу откликнулся незамедлительно и вызвался тут же, на большой перемене, сбегать за ядом, тем более что видел у себя дома пакетик с надписью: "Дети, не трогать, яд!" Помчался Ушастик в аптеку, купил двойную упаковку английской соли и отдал Лире. На другой день Лирина подружка в школу не явилась. Пошел слух, что она отравилась. Тот же Ушастик подговорил соклассников после уроков навестить больную. Пошли. Девочка лежала в постели, и матери приходилось то и дело выпроваживать гостей в соседнюю комнату – сказывалось действие английской соли, "самоубийца" бегала в туалет. На другой день Ушастик огласил ее тайну. Класс помирал со смеху, а Ушастик задрал нос – хорошую шутку отмочил!

Приятель деда Горы гостил у родственников в Боржоми. С хозяйской террасы мост через реку виден был как на ладони. Поспорил хозяин с крестьянином, приехавшим на заработки из Джавахети. Тот утверждал, что может в течение часа плевать с моста в речку. Ударили по рукам. Крестьянин выиграл спор, но наш "шутник", придравшись, что тот недостаточно хорошо плевал, выплатил всего половину обещанной суммы.

Григани! В те времена в Тбилиси было двое оригиналов. Один скромно и терпеливо стоял с утра до вечера на проспекте Руставели возле магазина "Люкс". Одет был совсем как Сталин, даже руку держал просунутой между пуговицами кителя. И внешне это был Сталин, точь-в-точь. Стоял, являя себя миру. Сам ни с кем не здоровался, и с ним никто не заговаривал, по крайней мере, я не видел. Стоял, и все. Вторым оригиналом был Григани, одевался он как денди лондонский или на манер денди. Красивый, рослый, элегантный, он был комбинатором, ловчил в одном из городов. По приезде в Тбилиси любил пройтись по проспекту Руставели. Здесь у него была дама сердца, полунемка-полугрузинка, очень красивая женщина, и, надо думать, приезжал он в город из-за нее, но поскольку был человеком крайне занятым, то совмещал свои наезды с каким-нибудь делом, иначе не выбрался бы. Как-то раз стоим мы на проспекте Руставели возле "Вод Лагидзе", я и несколько парней. Навстречу, со стороны площади, идет, прогуливаясь, Григани под руку со своей красоткой. Не доходя до "Лагидзе", он встречает знакомого и останавливается переговорить с ним, а женщина продолжает идти и, минуя нас, проходит немного вперед. Григани догоняет ее. Кукури Сихарулидзе, провожая женщину жадным взглядом, довольно громко говорит: "У-у, вот хороша баба для е...и!" Григани, оборачиваясь, спокойно замечает: "Ничего особенного!" Нашу реакцию легко себе представить, тем более что Григани эту фразу бросил вскользь и, подхватив под руку возлюбленную, пошел своей дорогой.

Дед Леван был известен в обществе своими безобидными шутками, острым язычком, и вот как его юмор вылился в цинизм!.. Все, что осталось после революции у обнищавшего дворянина, так это его хата в одну комнатенку в Кикети, ореховое дерево да небольшой дворик. В Тбилиси он ютился с сестрой в трущобах и с наступлением весны перебирался в Кикети. Жили они здесь до поздней осени, все равно как господа, мешкавшие съезжать с дачи в ожидании крестьянского оброка и распоряжений, связанных с урожаем. Дед Леван коротал дни, лежа на циновке под ореховым деревом. Подложив под голову мутаку, он дремал или предавался размышлениям. Чоголия снимали конфискованную у кого-то дачу. Сам Чоголия был военным, прибывшим в Грузию в составе одиннадцатой армии. Потом он заделался партийным функционером. Жена его из прежней Елизаветы Петровны стала Элладой, так, пожалуй, звучало культурнее. И был у них сын лет шестнадцати, звали его Денисом, а мы дразнили его Деникиным, что вызывало крайнее негодование всех членов семьи. Как-то раз Деникин задал деду Левану щекотливый вопрос: "Весь день, все лето и всю жизнь вы лежите под этим орехом. На что вы живете, откуда у вас деньги?" Деникин был кретином, сам бы он до этого не додумался, стало быть, повторял то, о чем говорили в семье. Дед Леван смекнул и ответил: "Присылают из Парижа". Деникин полюбопытствовал: за что? "За то, благодаря чему люди размножаются", – ответил дед Леван. О том, благодаря чему люди размножаются, Деникин, естественно, знал и удивленно справился: "Почему выбрали именно вас, что, своей у французов мало?" "Они покупают, чтобы улучшить свою породу", – пояснил дед Левам. На этом разговор кончился, но на следующий день Деникин снова навестил деда Левана на сей раз с деловым предложением: "То, благодаря чему люди размножаются, мое не пригодится?" Дед Леван оглядел Деникина с макушки до пят, одобрительно покивал головой и велел нести в небольшом аптечном пузырьке – погляжу, если сгодится, отошлю. Мальчик так быстро примчал "небольшой аптечный пузырек", полный того, благодаря чему люди размножаются, что дед Леван заподозрил фальсификацию. Но нет, продукт был натуральным, еще теплым. Несмотря на это, дед взболтал пузырек, подставил его под солнечные лучи, пробивающиеся сквозь ореховые листья, и сказал Деникину: "Не годится, за это французы не заплатят..."

Был погожий летний день, я возвращался из техникума домой. Увидел отца, он беседовал с друзьями. Подошел, поздоровался. Это были писатели, поэты, все моложе моего отца. Эрекле Каргаретели был для них богом глубоко образованный, остроумный, простой в общении. Друзья любили, когда он вел застолье. Эта встреча тоже закончилась пирушкой у гололицых. Гололицые торговали вином. Почему их называли гололицыми, никто не знал, по крайней мере оснований для этого не было никаких. Отец прихватил меня с собой. Мне кажется, больше потому, чтобы иметь предлог не задерживаться надолго. Гололицые торговали только вином, зато оно было отменного качества и самых различных сортов. Они держали винный погреб, собственность какого-то колхоза. Если приходили знакомые, уважаемые гости, гололицые посылали мальчика на базар, и он приносил еду. Погреб у них был просторным и прохладным, со множеством отделений. Эрекле Наргаретели с друзьями вошли в одно из них. По центру размещалась широкая приземистая бочка с бочонками вокруг. Я не вдруг догадался, что эти предметы заменяют стол и стулья... Пошел пир, затеялись тосты один утонченнее другого. Поэты захмелели, в воздухе разлилось колдовство стиха. Естественно, ни слова о политике, и, может, именно это придало блеск и гармонию застолью. Тут появился еще один поэт, тоже прекрасный, но нежеланный, поскольку во хмелю всегда нес околесицу, а случалось, и драки затевал. Он уселся и, переполненный злобой, выплеснул ее на окружающих в безудержном потоке слов, так что никто и рта раскрыть не смог. Развеялась атмосфера печали, надежды, красоты и восторга... Один из застольцев, поманив гололицего, шепнул ему что-то на ухо. Виноторговец ушел, спустя небольшое время вернулся и вполголоса сообщил пустомеле, что его ждет на лестнице дама. Тот, извинившись перед застольцами, вышел. Оказалось, что ему привели шлюху. Иначе его не выставишь, заявил автор затеи. Были и комментарии, и смех, но пир все равно потускнел, за столом воцарилась неловкость, она передалась и мне. Тогда я не смог объяснить себе своего настроения – я был отроком. Только потом я понял, эта грубая шутка покоробила меня. Мой дед Гора никогда не позволил бы себе такого. В осуждение он встал бы из-за стола, скорее всего незаметно, а может, и демонстративно. Раньше те поэты были как дед Гора, новое время перекроило и изуродовало их души, под его влиянием были утрачены мужская честь, человечность.

А в заключение замечу, что новые религии и идеологии насаждаются параноиками. Масса верит параноику больше, чем мудрецу, она идет за ним, возносит его на пьедестал, впитывает его учение, и завершается все лицемерием жрецов... Так было, так есть и так будет... Феномен самого Сталина объясняется его продолжительным единовластием. Если обратиться к истории, великие имена и великие дела – удел тех царей, которые долго царствовали. Вожди, собственно, снискивают себе громкое имя, даже если их личные достоинства весьма сомнительны. Сталин в течение тридцати лет держал руку на руле огромной империи. Будущее все рассудит и все расставит по своим местам..."

До истоков Оби оставалось километров триста-четыреста, когда разыгралась буря. Вокруг простиралась ледяная ширь болота, нигде ни рытвинки, не говоря о месте, удобном для логовища. Ветер вздымал снег, мешая разглядеть дорогу. Горе ничего не оставалось, как устраиваться на том же месте, где его застигла буря. Скинув лыжи, он привязал их к саням. Влез в спальный мешок, прихватив теплую шапку, затянул изнутри горловину мешка, открыл прорезь для дыхания, втянул санную лямку вовнутрь, обвязал ею кисть и, утомленный, измученный, уснул мертвым сном. Во сне к нему явилась Нино маленький ангел с мельничными жерновами над головой. Жернова грохотали, было плохо слышно, но Горе удалось разобрать ее слова. "Ты на правильном пути, не сворачивай с него, если понадобится, я помогу в беде!" – сказала и исчезла со своими жерновами. Это видение разбудило его. Он долго думал, что бы значило явление Нино, что она подразумевала под "правильным путем" – то направление, по которому он шел, или вообще жизненный путь. Гора снова уснул, и на сей раз ему приснилась Шурш, Шура Чибунина! В какой-то период заключения эта женщина стала для Горы путеводной звездой. Удивительная, трагическая жизнь была у Шурш, как ласково называл ее Гора. Шуре было четырнадцать лет, когда вспыхнула эпидемия брюшного тифа в местечке, где она жила с родителями, алданскими старателями. Родители умерли, а Шуре удалось выжить – то ли благодаря молодости, то ли Божьей милости. Деваться сироте было некуда, и она пошла в прачки. Стирала грязное, задубевшее белье старателей. Так прошло два года. Легко представить, каково ей было, молодой, привлекательной девушке, среди грубых, неотесанных мужиков... Она сбежала. Никто не знает, что довелось ей испытать по пути в Красноярск. Шура не любила говорить об этом, она вообще стеснялась рассказывать о себе. Начала работать, окончила заочно институт – экономический факультет. Замуж вышла раз, другой, третий. От каждого мужа по ребенку. Решила, хватит. Гора познакомился с ней в лагере, где Шура работала экономистом. Вскоре Гора получил пропуск, то есть право выходить, а потом и жить за пределами лагеря. Он подыскал комнатенку, и провели они вместе месяца два, а то и больше. Но тут вышел приказ, и Гора вынужден был вернуться в свой лагерь на Восточно-Сибирской магистрали. Поселок, в котором работала Шура, располагался неподалеку, тем не менее она собрала вещи, подхватила детей и перебралась на работу в лагерь к Горе. Жизнь их как будто наладилась. Нужно сказать, что в спецлагерях любовные связи воспрещались, но Шура не притязала на близость, ей нужно было только видеть Гору, хотя бы издали, и при случае переброситься с ним парой слов. Радость ее была недолгой. Может, Шура поделилась с кем-то своей тайной и она дошла до начальства, может, пора было переводить Гору в другой лагерь – он был беглецом и долго на одном месте его не держали. Так или иначе, его перевели.

Спустя пару месяцев Шура приехала и туда. Времена были хрущевские, свидания разрешались. Разрешили и ей, но при условии, что она уйдет из системы ГУЛАГа. Гора, узнав стороной о приезде Шуры, пытался образумить ее, ведь работа в лагерной системе позволяла ей содержать детей. Она была непреклонна. Им дали сутки... Шуре пришлось уволиться, она перешла на другую работу. Потом им удалось пару раз подать друг другу весточку о себе, и Гору из Восточной Сибири перебросили в мордовские лагеря. Связь прервалась. Несмотря на тридцать пять лет, у Шуры уже было больное сердце. На лето она доставала какие-то путевки, лечилась в санаториях. Как-то раз она побывала то ли в Кисловодске, то ли в Ессентуках. Путевка кончилась, и Шура приехала в Тбилиси. Остановилась в гостинице, стала разыскивать Гору знала, что он освобожден по реабилитации. Нашла, побыла несколько дней и уехала. Следующим летом она собиралась в Гагры, заранее написала об этом Горе и просила по возможности приехать. Договорились. В назначенный день Гора приехал в Гагры, прождал целую неделю, Шура так и не появилась. По возвращении в Тбилиси Гора спустя несколько недель послал телеграмму... Шуры уже не было в живых...

Гора проснулся. Буря все бушевала. Он стал думать о Шурш, в который раз оплакивая горькую утрату, потом снова вернулся мыслями к событиям тридцатых годов.

"Да как же так! Рассказал обо всех, кроме своей семьи... Как все началось?

Осенью тридцать седьмого года во втором часу ночи я возвращался домой. На проспекте Руставели не было ни души. Вдруг вдалеке появился мужчина, я сразу его заметил. Он шагал торопливо, за ним в некотором отдалении следовали двое мужчин, а параллельно медленно двигалась по мостовой легковая машина. Это был Берия с охраной. Когда он поравнялся со мной, я поздоровался:

– Здравствуйте, дядя Лаврентий! – И прошел.

– Подойди ко мне, мальчик!

Я вернулся.

– Ты почему так поздно на улице?

– Я был на дне рождения, провожал девочек.

Задумавшись, он спросил:

– Как твоя фамилия?

– Каргаретели, дядя Лаврентий, Гора Каргаретели.

– Постой-постой... как зовут отца?

– Эренле.

Берия, помешкав, сказал:

– Ладно, беги! – И продолжил путь.

Вот все, что было, ничего больше.

Спустя неделю отца моего Эрекле Каргаретели арестовали, а вслед за ним взяли и мать, Мариам. Меня и поныне мучает мысль: не этот ли случай погубил нашу семью? А может, гибель была неизбежна?

Дачу в Кикети конфисковали, спешно подремонтировали, подновили, и, удивительное совпадение, на ней поселился сам Берия с семьей. По советским законам, лицам на такой должности полагалось иметь поблизости помещение для охраны, кухню, кладовые и другие хозяйственные строения. Нашлись: справа к нашей даче примыкал участок Петрова с домом, а слева – Кряхнова... Не будем брать грех на душу, говорить о том, чего не знаем достоверно. Мне неизвестно, арестованы те семьи или нет. Известно, что наша бывшая дача поглотила оба этих дома... Семья Берии провела в Кикетах одно или два лета. Нового хозяина перевели в Москву, назначили народным комиссаром безопасности. Дача осталась его старенькой матери. Летом к ней приезжала глухонемая дочь, сестра Берии, с мужем и детьми... К слову, когда Берию арестовали, дача отошла правительству. Мать поместили в какой-то дом для престарелых, и, насколько мне известно, она там и скончалась.

Когда мать и отца увезли, меня с дедом выселили из квартиры. Мы притулились в небольшой комнатенке. Жили, как могли. В техникуме я получал повышенную стипендию, у деда Горы оказались сбережения, дотоле мне неизвестные. Помнишь, однажды я получил письмо!.. Как же!.. Наилучшие пожелания, благословения и похвалы. В конце была приписка с просьбой переписать письмо и отослать тому, кто этих чувств достоин. Я дал почитать деду. Он надел пенсне, прочел и сказал по-русски: "Брожение умов!" Потом пояснил по-грузински: "Возроптали умы, много народу погибнет, много крови прольется!.." Все так и вышло. Мировая война!

По окончании техникума я стал работать техником на радиостанции. Возвратился я как-то домой, дед попросил меня сесть, ему-де надо поговорить со мной. Я сел.

– Гора, слушай меня внимательно. Ты один у меня. От меня скрывают, но я знаю. Твоего отца расстреляли. Дядя скончался в Берлине, его прах перевезли в Париж. Из моих ровесников никого в живых не осталось. Ты умный мальчик, знаю, не пропадешь. Пришла моя пора. Кончился мой век. Помни, твои предки отдали жизнь родине. Я не должен бы говорить тебе об этом, ты сам прекрасно все понимаешь. Не позорь своего рода, могил предков. Самая достойная жизнь – это жизнь, отданная народу и родине!

Он надел очки, заглянул в книгу и усмехнулся: "Ничего не вижу!" Потом приподнялся, но встать не смог, попросил довести его до постели. Я подставил деду плечо, подвел к кровати, раздел, уложил и побежал к дяде Вано Демурия, знакомому врачу по соседству с нами. Был воскресный день, он пошел со мной. Пришли – дед Гора был мертв.

– Старческий синдром! – пробормотал дядя Вано.

Так завершил свою долгую и интересную жизнь штабс-капитан армии Его Императорского Величества Иагор Каргаретели... А проще – достойный, благородный, великодушный человек.

Как он воспитывал меня, окольному научил, какую направленность дал моему будущему! Почти перед самой смертью он рассказал:

"В середине века жил арабский писатель Усама ибн Мункыз. У него написано: отец взял на охоту с собой меня и моего младшего брата. Из тростниковых зарослей донесся рык льва. Отец попросил меня выгнать льва из тех зарослей. Я повиновался, выгнал льва, а мой младший брат убил его!"

Дед вообще любил нравоучения, но эта история со львом была единственной, которую он оставил без пояснений, велев мне самому думать, что бы это могло значить! Он написал на бумаге, приколов на стенку в изголовье моей постели: "Господи, пошли мне беды, чтоб закалилась душа моя, но беды такие, чтоб бедствовал один я". И еще: "Нравственный идеал содержит четыре добродетели – мужество, справедливость, сдержанность и разумность..." Может, оттого я все время бегаю, что тюрьма и лагерь – это те места, где следовать всем четырем добродетелям или трудно, или невозможно... А может, наоборот?.. Тюрьма и лагерь это то поприще, где цель жизни настоящего человека – блюсти эти добродетели?.. Не знаю, может и так, но там, в "тупике контрреволюции", большинство людей из этих четырех добродетелей предпочитали сдержанность, понимаемую как покорность... А ты как живешь?.. Дед Гора, бывало, говорил: уважай своего врага! Он формирует в тебе борца... Живу так, как жили борцы в моем окружении и моих условиях... Что касается четырех добродетелей, я по возможности следовал им. Откуда мне знать?! Дед Иагор, бедный мой! Отчего он умер, знаешь?.. Оттого, что он уже ничему не удивлялся. Во всяком случае, ему казалось, что он все видел и все знал. После смерти деда произошло удивительное событие. Не знаю, что это – мистика или непонятное для нас, людей, явление. У отца моего был абсолютный слух и удивительный дар играть на любом инструменте. Специального музыкального образования у него не было, но я не могу даже перечислить, на скольких инструментах он играл, поскольку, какой бы инструмент он ни брал в руки, через несколько минут он на нем играл, даже если впервые в жизни прикасался к нему. Он прекрасно играл на тари, и мне кажется, что именно этот сложнейший инструмент привлекал его более других. Чекисты, вероятно, приняли тари, сработанное мастером полтора века назад, за балалайку или ее не было в перечне, по которому вносились вещи репрессированных в протоколы о конфискации. Так или иначе, тари чудом уцелела, и мы повесили ее на стену в крохотной комнатенке, которую получили с дедом взамен собственного дома. Однажды ночью слышу какой-то странный, тревожный звук. Просыпаюсь, встаю, зажигаю свет, осматриваю комнату. Лопнула струна тари. На другую ночь лопается еще одна. Так полопались все до единой струны, лопались они исключительно ночами, и каждый раз я вскакивал в тревоге. Впоследствии оказалось, что первая струна лопнула в ночь, когда расстреляли моего отца...