Текст книги "Let's start over! (СИ)"
Автор книги: Catherine Macrieve
Жанры:
Короткие любовные романы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)
– Не отворачивайся, сука, – довольный произведённым эффектом, сказал Хэнк, и я подчинилась, хотя бы чтобы избежать очередных побоев. Я боялась, что хотя бы один удар сможет вновь убить моё желание сбежать отсюда. Я с максимально бесстрастным выражением лица наблюдала, как тонкая игла протыкает и без того испорченную бесчисленными уколами кожу. Прошло несколько минут, прежде чем Хэнк снова заговорил – я знала, что наркотик начал захватывать его сознание. – Как здорово, что ты здесь, детка, – начал он, поглаживая мою лодыжку. Мне удалось подавить дрожь – упаси Господи, если Хэнк бы воспринял её за зарождающееся желание. – Лежишь тут, такая красивая, а они все думают, что ты гниёшь на кладбище. Ловко вышло, да? Вот как я отобрал тебя у твоего муженька. – Он хрипло захохотал, рука двинулась выше по моей ноге, и я изо всех сил напряглась, чтобы не двинуть ему этой самой ногой. – Ты теперь будешь всегда только моя, детка, только моя… – Его безумный смех всё не смолкал, ладонь практически добралась до штанины моих шорт, но неожиданно хохот превратился в надсадный кашель – и в следующую секунду Хэнка стошнило прямо на ковёр, и он повалился вниз.
Я взвизгнула и чисто по-женски подобрала колени к груди. А Дуайт лежал лицом вниз, силясь подняться, пока он продолжал блевать. В какую-то минуту меня охватило жестокое желание наступить ногой на его лопатки, чтобы он задохнулся в собственной рвоте и ворсе ковра, но всё происходило само собой – и хорошо, потому что моя совесть могла бы сыграть со мной злую шутку когда-нибудь потом, когда воспоминания о проведённых в этом месте неделях потускнеют – если такой момент действительно мог бы произойти. Хэнк продолжал кашлять, в комнате повис кислый запах блевотины, а я расширившимися глазами наблюдала за его содрогающимися плечами. Прошло какое-то время, и он упал лицом вниз и затих. Я просидела ещё несколько минут, не отрывая взгляда от коротких тёмных волос на затылке Хэнка. До меня медленно доходил смысл случившегося, и, когда я поняла, что всё-таки произошло, и осознала свою свободу, я даже испугалась. Преодолевая отвращение, я ногой перевернула Хэнка лицом кверху. Голубые глаза со зрачками-бисеринками невидяще уставились в потолок.
Не теряя ни минуты, я вскочила с постели и рванулась к двери своей темницы. Она оказалась, конечно, заперта, но я знала, что ключ Хэнк всегда носил с собой. Несмотря на то, что лежащий на ковре труп был испачкан в блевотине, я не испытывала никакого дискомфорта, шаря по карманам куртки Дуайта. Когда-то я ужасно боялась мертвецов, но не теперь. Только сейчас я осознала смысл давно сказанных мне мамой слов: “Мёртвых бояться не стоит, стоит бояться живых”. Человек, который причинил мне столько вреда, после смерти совсем не казался опасным…
В конце концов ключ оказался в моей руке, и, распахнув дверь – я даже подумать не могла, как часто мечтала об этом за время своего заточения! – обнаружила себя у подножия лестницы. Я всё-таки была права, местом моего заточения было подвальное помещение. Я поднялась по лестнице и огляделась. Комната, где я оказалась, была похожа на свинарник, в противовес роскоши внизу. Помещение вообще напоминало переделанный гараж с продавленным диваном, холодильником, плитой и столом. В полумраке я не сразу сориентировалась, в какой стороне находится входная дверь. В конце концов, я нашла её и впервые за долгое время ощутила запах свежего воздуха.
Сначала у меня закружилась голова. Слабый ветерок был очень тёплым, и я вдруг остро осознала, что действительно не знаю, сколько времени прошло с того момента, как я исчезла из семьи. Тогда был самый разгар зимы, а сейчас… Я растерялась. Судя по ощущениям, около середины мая – или, возможно, даже начало июня. Первым порывом было бежать до первого же указателя, чтобы понять, где я сейчас нахожусь, но тут я, опьянённая чувством свободы, всё-таки вспомнила о том, что одета лишь в коротенькие шорты и майку, которые не скрывали моих жутких синяков. Я с полминуты размышляла, что делать, пока не вспомнила о полном гардеробе внизу.
Возвращаться туда не было никакого желания, но я действительно не думала, что смогу далеко уйти в таком виде. Так что, несмотря на затопивший меня страх, я спустилась в свою теперь уже бывшую камеру. В гардеробе обнаружила длинную юбку и лёгкую, но достаточно плотную кофту, закрывающую мои истерзанные руки. Также там обнаружился длинный шарф, которым я замотала покусанную шею и прикрыла часть лица и волосы. Закутываясь в шарф, я подумала, как хорошо, что я не проявляла интереса к содержимому шкафа прежде; найдя этот кусок ткани раньше, я, чего доброго, могла бы и повеситься. Уж точку опоры я, наверное, придумала бы…
Разочарованная тем, что не нашла никакой обуви, даже самых захудалых тапочек, я всё же обнаружила уже наверху шлёпанцы Хэнка. Было ужасно неудобно, но за неимением лучшего… А ещё, судорожно шаря по вещам Хэнка, я нашла внушительную стопочку налички. Её я забрала без малейших угрызений совести: мне нужно было добираться домой, а Дуайт за всё, что он мне причинил, должен был мне куда больше денег, чем было в стопке. Словом, я вышла из дома и двинулась вниз по улице в поисках таблички с указанием названия улицы. Когда мои поиски увенчались успехом, я едва ли не расплакалась от облегчения: я всё ещё была в Сан-Франциско. Я подозревала это с самого начала, но боялась казаться себе в этом уверенной на все сто, чтобы не разочароваться. Улица, на которой я находилась, была пустынной. Во всяком случае, я не обнаружила никого, кто помог бы мне добраться домой. Я с трудом добралась до более оживлённой дороги и в конце концов оказалась в такси.
– Куда Вам, мисс? – вежливо спросил водитель, и я задумалась. Уже начинало темнеть, и я решила, что не могу ехать сразу домой. Мне было действительно страшно появиться на глаза мужа сейчас, в таком виде, в таком состоянии… Родителей, которые явно тяжело переживали мою мнимую смерть, я тоже не хотела бы пугать. Не думаю, что внезапное возвращение “блудной” дочери могло положительно сказаться на их здоровье. Когда таксист настойчиво повторил свой вопрос, я назвала адрес единственного человека, который в своё время не поверил в мою гибель – Катрионы.
Да, конечно, она, может, и верила, что я жива, но этот факт не помешал ей, раскрыв двери, громко ругнуться и хлопнуться в обморок.
*
К чести Катрионы, она пришла в себя довольно быстро. Мне повезло, что в тот час она была дома одна; наверняка ведь, будь Фред рядом, мне пришлось бы рассказывать всё им обоим. Кат быстро отправила меня в ванную и, не обращая внимания на мои протесты, помогла мне вымыться – как если бы я была маленьким ребёнком. Впрочем, её помощь действительно оказалась неоценимой, ведь едва я оказалась в тепле и безопасности её дома, как тут же почувствовала боль в каждой чёртовой мышце, словно по мне танк проехался. После банно-прачечных процедур я, облачённая в халат Катрионы, была щедро обмазана заживляющими мазями.
– Конечно, – сказала Кат, – нужно ехать в больницу. Но сначала давай-ка попробуем разобраться, где ты была всё это время.
Я кивнула, разделяя её позицию.
– А какое число сегодня? – я вспомнила, что до сих пор не поинтересовалась этим моментом.
Катриона взглянула на меня и поморщилась.
– Седьмое июня, Хейли.
У меня как будто воздух в лёгких кончился, когда я поняла, что больше четырёх месяцев находилась во власти Дуайта. К горлу подкатила тошнота. Увидев, как я побелела, Кат быстро увела меня в кухню, где поставила передо мной тарелку дымящегося супа. Я благодарно улыбнулась подруге, радуясь, что снова могу есть сама, но кусок в горло не лез. Справившись с половиной содержимого тарелки, я отодвинула её в сторону.
– Чаю? – предложила Кат, убирая посуду прочь.
– Водки, – выдохнула я, и Катриона не стала со мной спорить.
Где-то полбутылки спустя Кат расширившимися от ужаса глазами смотрела на меня, не веря в услышанное. Мы долго молчали, когда мой рассказ кончился.
– Слишком легко, – наконец, сказала Катриона, – этот ублюдок сдох. Я бы воскресила его лишь затем, чтобы убить заново. Только куда более жёстко.
Кат, наполовину шотландка, была очень темпераментной и непримиримой, и в ту минуту я возблагодарила небеса за то, что они не сделали нас врагами.
– Ладно, всё это уже неважно, – проговорила я, – ты лучше расскажи… как вы все здесь. Почему ты не поверила в мою смерть, Кат? Ведь поверили все.
– Поверил Гарри, а уж все потом поверили ему, – отмахнулась девушка, – знаешь, именно это меня и насторожило. Я слышала, как следователь говорил ему про труп девушки… Он словно убеждал Гарри в том, что это ты. Гарри долго не хотел верить, но после, как загипнотизированный, твердил всем и каждому, что ты мертва. Это было… жутко. Мне показалось это странным, и я кое-кому заплатила. Кости той бедняжки обследовали повторно, но заключение было, гхм… Давай так, я не могла бы распространяться на тему того, кто и как мне его выдал. Суть в том, что та девица была нерожавшей – они выяснили это то ли по строению тазовой кости, то ли по чему-то там ещё. Но тот следователь и слушать ничего не хотел! Я поняла, что дело нечисто, но никто не верил мне. Гарри говорил, что, если бы ты была жива, обязательно бы вернулась. Он как будто обезумел с этим твоим исчезновением.
Я кивнула, переваривая услышанное, и задала вопрос, мучивший меня с самого моего прихода.
– А Эвелин?
– С ним. Он почти не отходит от неё – малышка растёт не по дням, а по часам. Знаешь, она уже начала говорить. Буквально пару дней назад… Звала тебя.
Мои глаза наполнились слезами, я попробовала проморгаться, но в конце концов разревелась. Это произошло впервые за последние четыре с хвостиком месяца, и сейчас каждое рыдание приносило мне облегчение. Кат осторожно приобняла меня за плечи, опасаясь причинить боль, и утешающе погладила по голове. Закончилось это тем, что мы сидели, обнявшись, и ревели хором.
– Знаешь, – сказала она, когда мы немного успокоились. – Гарри и Фред… они скоро будут здесь. Мы с Фредди всё старались Гарри почаще куда-то вытаскивать, и вот они вдвоём взяли детей… И должны вернуться с минуты на минуту.
Я не была готова к такой скорой встречи с не вполне овдовевшим мужем, однако позволила Катрионе осторожно вытереть мои слёзы и даже наметить план действий: было бы глупо, если бы я встретила Гарри и Фреда прямо с порога. Да их бы обоих кондратий хватил.
Выпитая водка если и ощущалась до того момента, как мы услышали звук поворачивающегося в двери ключа, то теперь выветрилась окончательно. Кат направилась встречать их, а я осталась около двери в гостиную, куда они прошли. Сердце тревожно колотилось в груди, грозя выпрыгнуть наружу, и я впилась ногтями в ладони, чтобы хоть немного успокоиться. Слова приветствия прошли мимо меня.
– Ребята, – осторожно начала Кат, – я хотела бы поговорить с вами.
– Кат, – голос Фреда был таким строгим, я ни разу не слышала, чтобы он так говорил с супругой, – если ты снова решила затянуть свою волынку про… Хмм… В общем, не стоит.
– Зачем ты это делаешь? – спросил Гарри, и я припала к щели между дверью и стеной: он сидел в кресле, держа на руках маленькую светловолосую девочку; я ничего не могла разглядеть, кроме того, что за четыре месяца моя дочь ощутимо выросла. Меня прямо тянуло к ней, но стоило дать Катрионе шанс подготовить своего и моего мужа к тому, что за дверью стоит мой призрак из плоти и крови.
– Делаю что? – слегка раздражённо бросила Кат. – Послушайте, вы два упрямых осла, я хочу сказать, что сейчас…
– Довольно, – оборвал её мой муж, – если бы Хейли была жива, ты понимаешь, что она дала бы о себе знать?
– Но если бы она не могла…
– Мама! – звонкий голос крутящейся на мужниных коленях Эвелин привлёк всеобщее внимание, даже Макс, её троюродный брат, которого держал Фредди, перестал агукать в повисшей напряжённой атмосфере, потому что я не выдержала и вышла в гостиную. Эвелин улыбалась, тянула ко мне руки, и я легко забрала её у шокированного Гарри.
Как же моя девочка выросла! Сколько всего я упустила за эти четыре месяца… Глаза Иви окончательно позеленели и стали точной копией моих. Пшеничные волосы сильно отрасли. Моя дочь обещала стать настоящей красавицей в будущем. Хотя она и сейчас была восхитительно милой даже для такого маленького ребёнка. Крошечная кукла, которая что-то бормотала на своём ребячьем языке, уткнувшись в мои волосы.
Минут десять никто ничего не говорил, а я ворковала с Эвелин. Иви действительно меня помнила. Это было удивительно, и в ту минуту я очень остро ощущала узы, возникающие между матерью и ребёнком с самого рождения. Я обнимала малышку, а она радостно смеялась, и всё прижималась ко мне, обхватывая, насколько было возможно, крохотными тёплыми ручками, и часто заглядывая мне в лицо, совсем как взрослая.
– Что произошло? – наконец, спросил Фред, видимо, слегка придя в себя. Гарри по-прежнему не находил слов, глядя на меня так пристально, словно боялся, что я опять исчезну.
К счастью, мне не пришлось ничего рассказывать – за меня это сделала Кат. Я посмотрела на неё с удивлением и благодарностью, потому что по её рассказу выходило, что Хэнк держал меня взаперти и периодически избивал, но не насиловал. Я действительно не знала, как сказать об этом кому бы то ни было, кроме самой Катрионы; казалось, произнеся это вслух, я просто передала кому-то другому право говорить о случившемся. И она ничего не поведала Фреду и Гарри.
– Как же ты сбежала? – спросил Гарри. Я обрадовалась тому, что, кажется, первый шок прошёл.
Я рассказала о том, что произошло, и мужчины шокированно переглянулись.
– Тебе нужно в больницу, – рассудительно заметил Фред, многозначительно глядя на мою разбитую губу и синяк под глазом. Нетрудно было догадаться, что под махровым халатом кроются следы и других побоев.
И я, и Гарри согласились с этим, но сначала я изъявила желание поехать домой. Я не была там так долго, и мне очень хотелось самостоятельно уложить мою клюющую крошечным носиком Эвелин. Фредди и Кат сердечно распрощались с нами, и муж повёз меня домой.
– Нужно как-то сообщить моим родителям, – это было единственное, что я сказала ему по дороге. Гарри молчал. Уж не знаю, то ли он был расстроен тем, что внезапно перестал быть вдовцом, то ли просто шок был столь сильным, но он не сказал мне ни слова, пока мы не добрались до дома.
Чуть позже он дал мне возможность побыть наедине с Эвелин, пока я укладывала её спать. И только потом, когда я вышла из детской, внезапно оказалось, что он всё это время дежурил под дверью.
– Хейлз, – прошептал он, и на мгновение во мне шевельнулись все тёплые чувства, которые я к нему испытывала, – я бы обнял тебя, но боюсь причинить тебе боль. Я просто хотел, чтоб ты знала: я очень рад, что ты вернулась.
Я не нашлась, что ответить, пробормотала лишь неуместное “спасибо” и скрылась за дверью собственной спальни.
Наконец-то я была дома. Мне больше не хотелось ни о чём думать. Включая отношения между мной и моим супругом.
========== Часть 14 ==========
Уже на следующее утро Гарри сразу после заботливо приготовленного завтрака отвёз меня в больницу. Хотя я понимала необходимость лечения, мне страшно не хотелось расставаться с дочерью. Говоря “страшно” я не преувеличиваю: я действительно испытывала ужас при мысли о том, что ещё какое-то время не смогу находиться рядом с Эвелин. Хотя Гарри уверил меня в том, что хорошо понимает моё состояние, в этом вопросе он был непреклонен.
Меня положили в стационар на общее обследование. Проблем у меня оказалось выше крыши, хотя врачи говорили, что я ещё легко отделалась. Хотя Гарри жаждал знать всё о моём состоянии, мне всё же удалось уговорить докторов не говорить ему о следах изнасилования на моём теле. По-хорошему, они не имели права скрывать от моего мужа какую бы то ни было информацию о моём здоровье: он всё ещё был официально моим опекуном, хотя быть таковым ему оставалось менее года: в следующем апреле мне исполнялся двадцать один год. Но, видя моё состояние, врачи всё-таки сжалились надо мной.
Даже не знаю, почему мысль о том, что муж узнает об изнасилованиях, так пугала меня. Всё равно ни он, ни я, ни кто бы то ни было уже никак не могли исправить случившееся или хотя бы отомстить за поругание моей чести. И всё же признаться Гарри в том, что в течение многих недель я была игрушкой для сексуальных утех психически нездорового человека я не могла. Уже потом я пришла к выводу, что просто берегла его от этой информации: Саутвуд и без того переживал за меня слишком уж сильно. Не хватало ему ещё новых поводов.
К счастью, мои болячки заживали достаточно быстро. Последствия сотрясения мозга были окончательно устранены, даже моё женское здоровье, сильно пошатнувшееся благодаря грубым “ласкам” Хэнка, мало-помалу восстанавливалось. На стационаре я провела чуть меньше трёх недель, прежде чем меня, страстно желающую попасть домой, всё же отпустили, прежде вручив мне целый список рекомендаций и медикаментов.
Гарри сам сообщил и моим, и своим родителям о том, что я жива. Я до сих пор так и не узнала, что он сказал им и как, но, когда моя мама ворвалась в больничную палату подобно вихрю и бросилась мне на грудь, я на минуту почувствовала себя почти хорошо. А потом, когда мы вдвоём плакали под наигранно строгим взглядом чувствующего себя неловко отца, я задумалась, что же перенесли мои бедные родители, когда им принесли весть о смерти их единственной дочери? И мама, и папа выглядели осунувшимися и бледными, и я невольно подумала, что было бы со мной, потеряй я моё драгоценное дитя? Стараясь гнать от себя эти мрачные мысли, я лишь ещё пуще разревелась. Мамины руки приносили чувство покоя. Папин голос возвращал к реальности. Пожалуй, именно их визит послужил толчком к тому, что я наконец начала ощущать себя хоть немного в безопасности… Хотя вернувшись домой, я осознала, что безопасность для меня теперь превратилась в иллюзию.
Я не могла чувствовать себя хорошо, оставаясь в одиночестве. Стала бояться тишины и приглушённого света. Вечерами вздрагивала от каждого шороха. Родные, как могли, оберегали меня от этих страхов, но они не могли находиться рядом постоянно. Я стала апатичной, пугливой и молчаливой. В конце концов на локальном семейном совете, где присутствовали Гарри, Фредди и Кат, мои родители и Диана с Генри, свекровь предложила показать меня психоаналитику.
Хотя мои родители, свёкр и Фред решили, что это вполне себе неплохая идея, Гарри и Кат синхронно выступили против предложения Дианы. Если бы кто-то спрашивал меня – даже не знаю, что я бы предприняла. Мне было, по большому счёту, всё равно, лишь бы меня не отрывали от Эвелин.
– Психоаналитик ей ничем не поможет, – заявила Кат, и, хотя они с Гарри были в абсолютном меньшинстве, это было последнее слово: – Ей нужна сейчас наша поддержка. А доктор только усугубит это состояние.
Я не горела желанием вообще разговаривать с кем-либо из них, потому что говорить было не о чем. Я не выдерживала этого постоянного сочувствия в их глазах, этого тихого, осторожного тона, которым они ко мне обращались… Эти голоса звучали так, как если бы в нашем доме лежал покойник и все боялись повышать голос. Я всё больше и больше закрывалась в себе.
Не способствовал улучшению моего состояния и фурор, который произвело в обществе моё возвращение с того света. Хотя Гарри и мои родители не хотели, чтобы кто-то знал подробности моего исчезновения, в конце концов им пришлось признать, что моё похищение было делом рук Хэнка Дуайта. Кстати, его труп обнаружили аж через три с лишним недели после того, как я вернулась в лоно семьи; Гарри и Фред хотели было устроить это раньше, но я умоляла их не делать этого, из последних сил стараясь избежать упоминаний моего имени рядом с именем Хэнка.
Тело девушки, похороненной под моим именем, эксгумировали и кремировали. Я испытывала странное чувство вины перед её пеплом, так как знала, что она погибла из-за меня, – вместо меня. Я много размышляла о том, кем она была, чем занималась… По заключению, которое когда-то попало в руки Кат, выходило, что она была моей ровесницей. Как странно, что её жизнь оборвалась вместо моей… Однако, кажется, никто её и не искал, и именно это заставляло меня страдать по несчастной погибшей.
Так или иначе, я не появлялась перед журналистами, которые осаждали мою семью со всех сторон. Это породило слухи о моём нестабильном психическом здоровье, которые Гарри упорно опровергал. Хотя он делал всё, чтобы мне не попадались на глаза журналы и газеты со статьями на эту тему, однажды, в его отсутствие, раздался дверной звонок. Я боялась открывать, но всё-таки решила преодолеть свой собственный страх, твёрдо убедив себя выползти из кокона, в который сама себя и загнала. Приходил курьер, молоденький паренёк, который вручил мне завёрнутый в красивую обёрточную упаковку свёрток. Испытывая странное чувство, я вскрыла пакет. Из него выпал тяжёлый альбом, полный газетных вырезок с упоминаниями моего имени. Не обращая внимания на подступающую истерику, я перелистывала пухлые страницы, как будто заранее зная, что я найду на заднем форзаце альбома. И действительно, я обнаружила фотографию могильной плиты, ту самую, что каждый день в моей темнице напоминала мне, что я умерла. Я точно знала, что это был тот же самый снимок: полоски, оставшиеся на глянце от скотча, точно совпадали с линиями, по которым фото было приклеено к панельной стене.
Чуть позже меня вывел из забытья голос мужа, когда он нашёл меня, закрывшуюся в шкафу своей спальни.
*
Гарри постепенно распускал мой кокон отчуждения. С того дня он вовсе перестал оставлять меня одну, даже порывался нанять охрану, но я воспротивилась, заявив, что не буду чувствовать себя в безопасности под наблюдением посторонних людей. Мы никому не сказали о том злополучном альбоме. Гарри пытался выяснить, кто его отправил, однако в курьерском агенстве сказали, что никакого работника, схожего по описанию на передавшего мне альбом мальчишку, у них отродясь не работало. Когда Гарри заставил меня собственноручно сжечь на заднем дворе нашего дома содержимое той посылки, мне действительно полегчало. И хотя я всё ещё продолжала вздрагивать от каждого шороха, мне стало значительно проще находиться рядом с мужем. Гарри опекал меня, как мог, словно маленьким ребёнком в нашей семье была не Эвелин, а я; Саутвуд расцветал от каждого моего слова, принимая мою речь за признаки моего выздоровления, а когда я впервые за долгое время подарила ему слабую улыбку, он радовался, как дитя. Меня трогала его забота, и с каждым днём я чувствовала, что возвращаюсь к почти нормальной жизни.
Меньше, чем за неделю до первого дня рождения Эвелин, Гарри за завтраком внезапно заявил мне:
– Миссис Саутвуд, а как ты помотришь на то, что я приглашу тебя на свидание?
Я с тоской поглядела на мужа.
– Я шагу за порог не сделаю, там везде журналисты, – напомнила я ему свою позицию, которую уже не единожды озвучивала.
– А я и не приглашаю тебя за порог, – улыбнулся супруг, – так, устроим ужин дома. Так что?
Я пожала плечами; мы каждый вечер ужинали дома, так что я не понимала его странного настроения. В итоге я кивнула, и Гарри, не окончив трапезу, тут же позвонил моей матери с просьбой забрать на вечер Эвелин. Я попыталась было протестовать, но Гарри, завершив разговор, сказал мне, что маленьким девочкам рано ходить на свидания, так что пусть лучше Иви побудет с бабушкой и дедушкой. После этого муж буквально выпихнул меня из столовой, заявив, что форма одежды на вечер – парадная, и что он зайдёт за мной в шесть. Я только усмехнулась, гадая, что же он задумал. Причин не доверять Гарри у меня не было, так что я послушно отправилась в свою комнату.
Хотя я уже давно не наряжалась и вообще, откровенно говоря, перестала заботиться о своей внешности, в тот день я ужаснулась этой своей позиции полного безразличия к себе. Тщательно вымывшись и вообще устроив себе глобальное домашнее СПА, я к назначенному времени собрала волосы в “ракушку” на затылке, сделала лёгкий макияж и облачилась в бирюзовое платье до колен с открытыми плечами и спиной. Гарри мой внешний вид явно порадовал, когда он ровно в восемнадцать ноль-ноль постучал в дверь моей спальни и протянул мне белоснежную розу на длинном стебле.
– Мадам, Вы прекрасно выглядите, – шепнул он, склоняясь над моей рукой для поцелуя.
– О, благодарю, – отозвалась я, столь увлечённая этой игрой, что даже не вздрогнула от его прикосновения, которых с момента своего возвращения избегала и боялась.
Гарри сопроводил меня в столовую. Все горизонтальные поверхности были сплошь заставлены свечами разных форм и размеров, а стол ломился от роскошного ужина. Наша милая уютная столовая напоминала вип-кабинку в дорогом ресторане. Я всё ещё не понимала, к чему это всё, но Гарри явно немного нервничал, так что я решила до поры до времени не задавать никаких вопросов.
Ужин был восхитительным. Мне даже было неинтересно, готовил его Гарри сам или где-то заказал, настолько это было вкусно. Мы пили сладкое вино, ненавязчиво болтали, а в желтоватом освещении ощущалась какая-то неведомая нам ранее интимность. Однако в конце концов я не выдержала и спросила:
– Ладно, может, ты объяснишь мне, зачем всё это? – мой голос не звучал ни расстроенно, ни недовольно, но Гарри тут же как-то скис.
– Ну, я подумал, – после небольшой паузы заговорил он, – что сегодняшний вечер мог бы стать особенным. Понимаешь, ещё тогда, полгода назад, да и гораздо раньше, я хотел сказать тебе одну вещь, и всё никак не решался…
Мне было странно видеть мужа таким смущённым. Саутвуд всегда источал какую-то внутреннюю силу, уверенность в себе, едва ли не граничащую с самовлюблённостью. А теперь он мялся, как подросток, и меня это настораживало – и в то же время как-то странно привлекало. Гарри помолчал ещё немного, прежде чем, прочистив горло, продолжить свою мысль:
– Дело в том, что я люблю тебя, Хейли.
Я выронила вилку, и она с жалобным звоном ударилась о тарелку.
– Ты меня что? – переспросила я, стараясь сохранить бесстрастное выражение лица.
– Ну… люблю, – Гарри слегка неуверенно улыбнулся мне, и я почувствовала, как у меня внутренности от этой улыбки плавятся. – Я, в отличие от тебя, помнил с детства, что наши родители планировали нас поженить, и меня это вполне устраивало. Я ещё тогда в тебя влюбился, но детское чувство с годами не прошло. Я наблюдал за тобой из другой части страны, и эта влюблённость, как и уверенность в том, что однажды ты станешь моей женой, крепла. Потом ты… стала той, кем была, когда мы поженились. У меня словно крышу сорвало: когда я читал все эти сплетни о тебе, хотелось, знаешь… оторваться. И поэтому я так обращался с тобой, когда ты только вышла за меня замуж, и мне до сих пор ужасно стыдно. Теперь я знаю тебя настоящую. Ты не такая, как все думали, Хейлз… Как думал я. Ты нежная, ранимая, ты понимающая и добрая, и я действительно люблю тебя.
Я молчала, глядя на мужа во все глаза, с одной стороны шокированная, а с другой… Его слова были такими правильными, и я подумала, что, если бы была чуть более внимательной к его поведению, то обязательно поняла бы заранее всё то, о чём он сейчас твердил. Тем временем, Гарри продолжал; его голос окреп, стал увереннее, и я внезапно почувствовала себя по-настоящему любимой этим человеком, которого так долго не подпускала к себе и считала незнакомцем.
– Когда я решил, что потерял тебя, то пожалел, что не сумел тебя уберечь. Поначалу я грешным делом даже думал, что ты сама сбежала, и… если бы не Эвелин, продолжал бы так считать: я уже достаточно хорошо знал тебя, чтобы понимать, что ты бы её не оставила. И теперь каким-то чудом ты вернулась ко мне, и я хочу предупредить тебя, Хейлз: я больше тебя никуда не отпущу. Я прошу у тебя позволения начать всё сначала, хотя и понимаю, что ты меня не любишь.
Это было правдой: что бы я ни чувствовала к этому красивому мужчине, который с пылом объяснялся мне в любви, это не было взаимным чувством. Когда-то, когда я была беременна и когда наша дочь только родилась, он очень нравился мне, но сейчас внутри меня было слишком много пустоты, чтобы делать какие-то выводы о симпатиях и чём-то более серьёзном. Но я понимала: я очень хочу дать ему – нам обоим, на самом-то деле, – шанс. Хотя слышать просьбу о том, чтобы начать всё сначала, от мужчины, который был моим мужем без малого два года, от мужчины, от которого я родила ребёнка, было странно и даже как-то ненормально, я ответила:
– Да, Гарри. Мы начнём всё сначала.
Хотя я знала, что его просьба чисто формальна, как и моё согласие, и что он на самом деле не оставит мне выбора, впервые за два года я почувствовала, что мне это нравится.
Комментарий к Часть 14
Поздравляю всех своих читателей с Днём Всех Влюблённых! Желаю вам, чтобы ваши половинки любили вас так же сильно, как Гарри любит Хейли, только чтобы не совершали таких же глупостей.
Спасибо, что вы ещё здесь! А мы выходим на финишную прямую.
========== Часть 15 ==========
С того памятного дня мои дни потекли по одному и тому же сценарию, и я очень радовалась такому однообразию. Мне было нужно что-то стабильное, и я, наконец, получила это. Несмотря на протесты Гарри, я всё же заставила его возобновить ежедневные поездки на работу, заявив, что я не фарфоровая кукла, чтобы носиться со мной и бояться рядом со мною чихнуть. Я возобновляла ведение домашнего хозяйства, и готовка помогала мне отвлечься от посещающих порой мрачных мыслей. Я привыкла просыпаться до того, как встанет Гарри, чтобы успеть приготовить ему завтрак и сложить обед на работу; заботы об Эвелин и домашние обязанности отнимали почти всё свободное время, так что мне было некогда тосковать. По вечерам мы с Иви ждали Гарри на лужайке у дома; если он задерживался на работе, дочь хмурила маленькие бровки и обиженно констатировала: “Папа нет!”
Малышке уже исполнился год. Она говорила мало, чётко выговаривая лишь несколько слов, однако уже вполне самостоятельно ходила. Иногда мы с Гарри специально садились в разных углах комнаты, чтобы понаблюдать, как Эвелин, семеня пухлыми ножками, ходит от одного из нас к другому. Наш ребёнок был настоящим чудом. Она как будто специально старалась сблизить нас с мужем, капризничая, если мы были в разных комнатах, и отказываясь засыпать, если мама и папа не укладывают её вместе.
Наши с Гарри отношения тем временем перешли на новый уровень. То, что я когда-то называла ухаживанием, оказалось детским лепетом по сравнению с тем вниманием, что он уделял мне теперь. Это выражалось не только в подарках, которыми он щедро одаривал меня чуть ли не каждый день (хотя я и была той ещё жадинкой и любила материальные проявления симпатии), а скорее в том, как он тщательно окутывал меня своей заботой. Рядом с ним я чувствовала себя неузявимой и по-настоящему любимой, и теперь не понимала, как раньше не замечала его столь явного обожания. Пожалуй, в конце концов путём моего выздоровления было не время, как я думала поначалу, а именно любовь мужа. Она с каждым днём всё упорнее возвращала меня к жизни, и я начала надеяться, что однажды смогу исцелиться от своих воспоминаний полностью.
