Текст книги "Let's start over! (СИ)"
Автор книги: Catherine Macrieve
Жанры:
Короткие любовные романы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)
Стоило отдать Гарри должное: во время моей беременности он вёл себя, как образцовый муж, не только на людях. Вообще его поведение меня одновременно радовало и настораживало. Казалось, что он искренне счастлив от осознания того, что скоро станет отцом; он разве что не носил меня на руках, и то потому, что я продолжала держаться особняком.
Конечно, до этого я действительно думала, что хочу наладить отношения с мужем. Вы понимаете, поначалу мне ведь очень хотелось исправить то неприятное положение, в котором я оказалась из-за этого брака. Но с каждым днём моя обида на Гарри только росла. И я сама не понимала причин этому. Когда Гарри при друзьях и родственниках начинал рассказывать, что с нетерпением ждёт пополнения в нашем семействе, я невольно вспоминала его слова о собственной неготовности к предстоящему событию. Мне казалось, что он струсил тогда, а теперь вот пытался исправить проявленное ранее малодушие.
С другой стороны, конечно, забота, которой меня окружил муж, была очень приятной. Беременность сделала меня необычайно капризной – ей-Богу, даже более капризной, чем я была до свадьбы. Правда, Гарри сам спровоцировал меня на это (глядите-ка, как быстро я нашла виноватого!).
– Хейлз, – он снова вернулся к этому обращению, – может быть, ты хочешь сладенького? – я помотала головой. – Ну Хейлз, – уговаривал Гарри, – может, чего-то солёненького? Смотри, я купил маринованные огурцы. Они солёненькие, но сладенькие.
Я застонала, зарываясь лицом в подушку на диване.
– Отвянь, – попросила я. Гарри постоянно таскал мне то огурцы, то торты, то конфеты, но мне не хотелось ничего – аппетита не было совершенно, я с трудом даже придерживалась выписанной врачом диеты.
– Ну ты же наверняка чего-нибудь хочешь, – Саутвуд наигранно канючил, как большой ребёнок, – Хейлз, ну скажи, чего тебе дать скушать.
Я подняла голову от подушки и посмотрела на мужа. И внезапно поняла, что мне действительно кое-чего хочется – только к еде это не имело отношения. Мой организм, пока ещё не измученный токсикозом, жаждал любви и ласки. Я читала, что у некоторых женщин так бывает, что беременность вызывает повышение либидо. Правда, бросаться в объятия мужа я не хотела, обида была всё-таки слишком сильна. Так что я глубокомысленно изрекла:
– Ага. Арбуза хочу. Квашеного.
Арбузы я ненавидела в любом виде, так что сказала это, лишь бы Гарри отвязался. Но Саутвуд-то был не в курсе, что я не переносила даже вида красной мякоти, истекающей мерзким соком! Правда, когда Гарри добыл мне требуемое, я внезапно облизнулась и приговорила чёртов арбуз, не успев даже сообразить, что только что произошло.
С того дня я обнаружила в себе массу новых вкусовых пристрастий. Желание запрыгнуть на собственного мужа отошло в сторонку, уступив место нетипичному для меня обжорству. Хотя я по-прежнему оставалась стройной – тогда была всего одиннадцатая неделя моей беременности – я подозревала, что такой останусь недолго.
Правда, увлечение самой разнообразной едой впоследствии негативно отобразилось на моём состоянии. Едва минула тринадцатая неделя, как токсикоз всё же настиг меня. Он как будто извинился, что опоздал, прополоскав меня по полной и даже больше, чем я ожидала.
Гарри сделал очередную попытку сблизиться со мной (я по большей части отмалчивалась, разговаривая с кем угодно, кроме него), и как-то, когда я шла из кухни с тарелкой моркови по-корейски, забрал у меня мою еду, вызвав протестующий возглас, и прижал к себе. Просто взял и сгрёб в охапку. Я постояла так с полминуты, когда почувствовала приступ тошноты.
– Отпусти, – моментально ослабевшим голосом попросила я.
– Не-а, – я не могла видеть лица мужа, но чувствовала, что он улыбается. – Доктор Келли сказала, что тебе нужна нежность, вот я и дарю тебе её – объятия очень полезны в твоём…
– Да отпусти, твою мать, меня сейчас вырвет!
Растерянный Гарри от неожиданности разжал руки, но было уже слишком поздно – в следующую минуту я блевала на пушистый ковёр в гостиной. Гарри, к его чести, даже не позеленел от этого нелицеприятного зрелища, и даже помог мне, собрав сзади мои волосы. А историю о моём первом приступе тошноты рассказывал своим родителям, как какую-то семейную шутку:
– Вот так вот, обнимешь жену, а у неё от тебя с души воротит…
Ковёр мы, конечно, выбросили.
В середине марта выяснилось, что в две тысячи двенадцатом году семейство Саутвудов ожидает настоящий бейби-бум. Странно, но первой о том, что Катриона беременна, узнала я, а не её муж. В тот день Гарри с Фредом были ужасно заняты по работе, и Кат наведалась ко мне. Она была бледнее самой смерти, и я в первые минуты её визита даже испугалась, что случилось нечто ужасное.
– Я такое натворила, – прошептала она, с благодарностью принимая от меня чашку зелёного чая, – не знаю, что теперь делать.
Я не видела её в такой растерянности с тех пор, как она узнала о моей беременности.
– Что случилось? – осторожно спросила я, гадая, не стоило ли мне предложить ей выпить чего-нибудь покрепче (хотя Кат была за рулём).
Девушка глубоко вздохнула, прежде чем всплеснуть руками и быстро заговорить:
– Я всё смотрела на тебя, и честно вот, поняла, что и сама хочу ребёнка. Знаешь, Фред всё время твердил, что совершенно не хочет иметь детей. Я это знала даже до того, как вышла замуж за него, но мне всё казалось, что с годами он смягчится в этом отношении. Но этого не происходило, понимаешь? За пять лет он так и не поменял своего мнения. Даже когда я села на противозачаточные таблетки, он долгое время, ну… – Кат перешла на шёпот, а я даже перестала обращать внимание на тошноту, столь велико было моё удивление при виде смущения девушки, у которой, как я считала, понятие стыда отсутствует напрочь. – …перестраховывался. Потом перестал, конечно. Помнишь, полтора месяца назад я подхватила грипп? – Я утвердительно кивнула: как же не помнить, ведь Гарри с этой эпидемией гриппа совершенно сошёл с ума, чуть не заперев меня в четырёх стенах. – Доктор выписал мне антибиотики и предупредил, что они могут понизить эффективность моих таблеток. Я ничего не сказала Фредди… решила, будь что будет. А потом просто перестала пить гормоны.
Я с интересом смотрела на Катриону, уже понимая, к чему она клонит. Я прежде много наблюдала за их с Фредом отношениями, и мне казалось таким странным, что она сознательно обманула любимого и любящего супруга – это было похоже на кого угодно, только не на Кат.
– В принципе, я ни на что особенно не надеялась, – сделав глоток чая, продолжила она, – сама понимаешь, годы приёма противозачаточных. У некоторых годами не получается, ну и… в общем, я запланировала пренебречь таблетками всего на один цикл. Но, по-моему, Фред умудрился заделать мне ребёнка с первого же раза, потому что сейчас у меня четыре недели, а как раз месяц назад я бросила таблетки…
Я ободряюще улыбнулась подруге.
– О, – хмынула я, – ты знаешь, эти Саутвуды с их термоядерной спермой. Мне вон тоже одной ночи хватило, – я погладила себя по ещё не заметному животу.
Кат хихикнула, но тут же снова погрустнела.
– Я ужасно боюсь реакции Фреда, – призналась она, – я ведь солгала ему… Обманом забеременела. Мне кажется, он меня бросит, – Кат надула предательски дрожащие губы, и я накрыла её руку своей ладонью.
– Не говори ерунды, Фред на тебя надышаться не может. Такая ерунда, как беременность, – я усмехнулась, – не заставит твоего мужа тебя оставить.
Я действительно так считала, так что, когда Гарри без предупреждения вернулся домой в компании кузена, я решила взять дело в свои руки. То ли это было своеобразной расплатой за то, какую роль сыграла “другая чета Саутвудов” в знании Гарри о грядущем пополнении, то ли я действительно подозревала, что Кат не скоро наберётся смелости признаться Фреду в своём интересном положении, но, когда Гарри, обнаружив нас двоих в столовой, накачивающихся чаем, спросил, что это мы тут вдвоём делаем и почему Кат не предупредила о визите, я, хитро глядя на Фреда, изрекла:
– Ничего особенного, просто обмен опытом между двумя беременными барышнями.
Фред почти минуту переводил растерянный взгляд с меня на Катриону, явно не понимая, что я имела в виду. А потом молниеносно оказался около стула, где восседала его напряжённая, бросающая на меня полные ироничной благодарности взоры супруга и подхватил её на руки.
Я абстрагировалась от того, что Фредди говорил Катрионе, но одно поняла точно – новость явно не расстроила его, скорее, совсем даже наоборот. Кузен моего мужа и его супруга, казалось, забыли о нашем присутствии, так что я, поднявшись, взяла под руку опешившего Гарри и вывела его из кухни, прошептав:
– Дай им немного времени, я думаю, им стоит побыть наедине.
Я подумала, что, пожалуй, такой и должна быть нормальная реакция любящего супруга на вести о беременности жены, и мне стало немного грустно. Даже не от того, что у нас с Саутвудом был особенный случай, а скорее от того, что я не знала, предстоит ли и мне однажды испытать такие же сильные чувства.
– Не знал, что ты такая… чуткая, – проговорил Гарри, и я смутилась, осознав, что всё ещё держу его под руку. В серых глазах мужа плескалось какое-то неведомое мне доселе тепло, и я почувствовала, что мои щёки заливает румянец.
– Ты довольно многого обо мне не знаешь, – стараясь казаться невозмутимой несмотря на пылающее лицо, пробормотала я.
– Так может, ты позволишь мне исправить это упущение? – попросил Саутвуд, и я поняла, что для него это действительно оказалось важным. Это осознание подарило мне чувство какого-то успокоения.
Мягко высвободив свою руку, я ответила:
– Возможно.
*
Несмотря на то, что я не могла похвастаться неукоснительным соблюдением докторских предписаний, моя беременность проходила практически образцово. К середине весны истёк срок моего контракта с Jamile – почти к тому моменту, как у меня, наконец, появился животик. Продлевать контракт я не стала, хотя Гарри, в общем-то, не был против того, чтобы я впоследствии вернулась к своей работе. Однако я отчего-то чувствовала, что вернуться в модельный бизнес мне уже не суждено.
Моё решение было встречено подругами неоднозначно. Несси только пожала плечами, сказав:
– Теперь тебе придётся крепко задуматься, чем же ты будешь заниматься. Ни за что не поверю, что тебя устроит роль обычной домохозяйки.
Она была чертовски права, и я уже думала о том, что, отказавшись от возможности сиять на обложках журналов, загоняю себя в нехарактерные для меня рамки. Однако тогда меня беспокоило лишь то, что я хочу как можно больше времени уделять ребёнку, когда он (или она) родится, и что модельная деятельность не особенно способствует счастливому материнству. Но несмотря на то, что с ролью домохозяйки я смирилась и даже справлялась более, чем сносно, я понимала, что запереть себя на кухне на всю оставшуюся жизнь было бы глупейшим решением.
А вот Глори на меня даже обиделась. Мой уход из модельной индустрии был воспринят подругой, как личное оскорбление, и я потратила много времени, чтобы попытаться объяснить ей всё.
– Может быть, ты постараешься понять меня? – увещевала я. – В самом лучшем случае через год мне придётся вернуться на съёмки, а я не думаю, что готова сделать это так быстро. И то вряд ли кто-то согласиться дать мне целых двенадцать месяцев. И потом, наверняка возникнут определённые трудности, – я красноречиво провела ладонями по налившейся из-за беременности груди, – и мне будет некогда думать о малыше. Не хочу оставлять его на попечении нянек. О, Глория, ну не дуйся. Уверена, на моём месте ты приняла бы точно такое же решение.
В конце концов Глори сменила гнев на милость.
Ребёнок в моём животе рос и крутился, но каждый раз перед УЗИ ложился как-то неправильно, так что мы очень долгое время не знали, будет ли у нас сын или дочь. Гарри говорил, что ему всё равно, лишь бы малыш был здоровым, и я, в общем-то, разделяла это мнение. Неожиданно оказалось, что не только по этому вопросу наши мысли совпадали – кирпичик за кирпичиком мы вдвоём разрушали стену отчуждения, которую когда-то сами и построили друг между другом. Гарри оказался образцовым супругом для беременной меня, оказывая мне всю возможную поддержку, на которую только был способен. Мы узнавали друг друга, подолгу беседуя, и я неожиданно поняла, что муж действительно нравится мне. Но почему-то обиды первых недель наших отношений оставались слишком сильными, так что подпускать Гарри чересчур близко я опасалась, что не мешало внезапно зародившейся между нами дружбе.
Из Саутвуда вышла чудесная Золушка, потому что, когда мне стало тяжело передвигаться из-за живота, он мастерски перенёс на себя подавляющую часть домашних обязанностей. Вообще мы с Катрионой хохотали до колик, когда наши мужья внезапно начали обсуждать во время очередного субботнего ужина, как лучше бы замариновать курицу да как надо стёкла мыть, чтобы не оставалось разводов.
Мои родители, как и родители Гарри, мало того, что не могли дождаться внука, так ещё и теперь не забывали лишний раз отметить, какой удачной была идея поженить нас. Мы с мужем никак не комментировали их слова, однако, что касается моих мамы и папы, они явно были убеждены, что добились своего. И я даже не думала спорить с ними – я не только «образумилась», я стала совершенно, как мне казалось, другим человеком. И эта новая Хейли странным образом нравилась мне куда больше прежней.
Беременность сделала меня излишне мягкой и даже плаксивой. Гарри часто по вечерам составлял мне компанию в просмотре бесчисленных мелодрам (я скупала DVD буквально тоннами). Не одна футболка мужа пострадала от моих слёз, однако Саутвуд стойко терпел все мои закидоны. Понять всю силу моей к нему благодарности мне предстояло намного позже, когда муж поразил меня, изъявив желание присутствовать на родах.
Я попыталась отказаться от его участия, отшучиваясь, что его дело уже давным-давно сделано, но он был неумолим. Пожалуй, будь наши отношения другого рода, я бы спокойно отнеслась к его решению. Однако несмотря на нашу очевидную приязнь друг к другу, я всё ещё считала его чужим мужчиной, даром что была готова вот-вот дать жизнь его ребёнку. Мне казалось, что я не захочу его поддержки, что мне захочется, чтобы за руку меня держал кто-то более близкий, чем Гарри, но всё вышло не так.
Я, будучи совершенно здоровой, не нуждалась в долгосрочной госпитализации, так что доктор Келли проинструктировала меня и мужа приезжать лишь тогда, когда начнутся схватки. Предполагаемая дата родов, двадцать четвёртое июля, наступила и прошла, а я всё так же ходила с пузиком. Я уже даже начала нервничать и раздражаться – спина от тяжести болела неимоверно, и мне не терпелось разродиться, хотя моё дитя, кажется, вполне уютно чувствовало себя в материнской утробе. А вот я, запертая в четырёх стенах беременностью и невыносимой жарой, не могла дождаться «дня икс».
Тридцать первого июля, около полудня, я даже не сразу поняла, что происходит, потому что мне почти не было больно – так, небольшой спазм в животе, я даже вскрикнула, и то от неожиданности. Гарри, увидев, что я поддерживаю пузо с самым растерянным выражением лица, тут же подлетел ко мне и ободряюще приобнял за плечи.
– Да? – коротко спросил он, и я, хмурясь, ответила:
– Похоже на то.
Доктор Келли была как будто очень рада нас видеть. Пока схватки были несильными и нерегулярными, она заставляла Гарри водить меня из угла в угол палаты, пока у меня не отошли воды. Мне теперь казалось, что всё происходит чересчур быстро. Схватки стали более частыми, и меня тут же уложили на родильный стол. Я и думать забыла, что хотела выгнать Гарри, едва только это произойдёт; мне неожиданно стало ужасно страшно, но муж даже и не думал оставлять меня одну.
Роженицы чаще всего жалуются на ужасные боли, но в ту минуту страх был куда сильнее физического дискомфорта. Я боялась, что что-то пойдёт не так, и даже не пыталась отгонять от себя мрачные мысли о том, что могу потерять своего малыша, даже не подержав его на руках. Гарри ободряюще взял меня за руку, и при следующей же схватке я вонзила пальцы в его тёплую ладонь. Опасаясь, что что-то пойдёт не так, я старательно выполняла все указания врача: тужилась, когда мне говорили, и прекращала, если приказывали не делать этого. Гарри не отпускал моей ладони всё время, пока я трудилась над тем, чтобы дать нашему ребёнку жизнь, и, чёрт возьми, я была безумно благодарна ему за то, что он настоял на своём. Я не представляла, как бы справилась со всем этим одна, без руки мужа, которая в тот момент казалась даже более реальной, чем родовая боль.
Роды были на удивление недолгими и, как потом сказала доктор Келли, довольно лёгкими, несмотря на то, что это была моя первая беременность и на мою природную хрупкость. В конце концов палату огласил громкий крик младенца. Акушерка, придерживая ребёнка двумя руками, продемонстрировала мне и Гарри нашу новорожденную дочь. Малышка была вся в слизи, один глаз казался заплывшим, так что мне показалось, что она оглядывает нас с Гарри вполне так сознательно, словно говоря: «Ну вот вы и попали по-крупному!»
Гарри вытер с моего лба пот, и, когда малышке перерезали пуповину и положили мне на живот, мы оба принялись с восхищением разглядывать её. На голове пробивался едва заметный светлый пушок, а глаза ребёнка были серыми с еле различимой зеленцой. Несмотря на усталость, я не могла насмотреться на малышку, она казалась мне самым прекрасным существом на свете. Я никогда не могла себе представить, что к кому бы то ни было смогу испытывать такую всепоглощающую любовь, затопившую меня с необыкновенной силой. Мне кажется, в ту минуту ни я, ни Гарри, захваченные разглядыванием плода нашей близости, не слышали, что говорят доктор и акушерка. Я не чувствовала, что плачу, пока Гарри не вытер пальцем слёзы с моей щеки, – я благодарно улыбнулась в ответ, всё ещё не в силах отвести взгляда от крошечного младенца. Весь солнечный свет сосредоточился в одном месте, всё хорошее и доброе оказалось в это мгновение на моих руках, в теле этой малышки. Казалось, что сердце неспособно вынести этого обожания.
– Добро пожаловать в мир, Эвелин Саутвуд, – прошептала я, сознавая, что теперь-то уж точно я никогда не буду прежней.
========== Часть 10 ==========
Уже с первой недели жизни Эвелин стало очевидно, что она – моя почти что точная копия. За исключением только формы губ и цвета волос, доставшихся от отца, она была один в один похожа на мои детские фотографии. Все наши родственники хором восхищались нашей малышкой, а я – да и Гарри, видимо, тоже, – ужасно гордилась, когда кто-то из многочисленной родни, очарованный крохотной Иви, довольно говорил:
– Да-а, ребята… Славная девчонка у вас получилась.
Гарри смущался, но всё-таки довольно отвечал:
– Это всё от того, что не старались. Случайное всегда получается самым лучшим!
Новоявленные бабушки и дедушки чуть ли не спорили за возможность побыть с внучкой вместе. Как-то так вышло, что мы трое – я, Гарри и Эвелин – оказались запертыми в нашем потрясающем уютном мирке, где нам, родителям, доставляло истинное удовольствие часами слушать бессвязное воркование малышки. Мы даже не высыпались не от того, что дочь просыпалась по ночам – напротив, Иви, как мы шутили, проявляла недюжинную чуткость к родительскому сну, спокойно отдыхая почти всю ночь. Мы не высыпались просто от того, что долгое время, уложив наше маленькое чудо спать, наблюдали за дивной игрой эмоций на маленьком лице. Лице, в котором для нас с Гарри сосредоточилась теперь вся вселенная.
Эвелин была воистину ручным ребёнком, потому что кто-нибудь обязательно пользовался удобным случаем поносить её на руках. Достаточно сложно было решить вопрос с крёстными родителями Иви, так что, после долгих размышлений я согласилась с Гарри, что наиболее подходящими кандидатами для этой роли будут Фред с Катрионой. Причиной моего согласия была невозможность выбрать между двумя моими старинными подругами, а также и то, что друзей среди представителей сильного пола на роль крёстного отца у меня просто не было. Наше решение вызвало приступ восторга у Гарри и Катрионы; Кат, которой до рождения сына оставалось каких-то несколько недель, и вовсе бросилась мне на грудь и зарыдала. Мне была приятна такая реакция моих новых друзей. Да и к тому же к этим Саутвудам я успела привязаться немногим меньше, чем к мужу.
Да, вы не ослышались: я привязалась к Гарри. Это не было любовью или даже влюблённостью, но он нравился мне и, должна сказать, я была благодарна ему за всё, что он для меня сделал. Начиная, разумеется, с зачатия нашей дочери: никогда я не была так счастлива, как тогда – стоя над колыбелью малышки, позволяя ей ловить крохотной ручкой мой палец, радуясь её первым улыбкам. Мне было почти больно от переполнявших меня чувств к моей дочке, и я так радовалась, что и муж разделяет моё счастье.
Я уже давно смирилась с навязанным мне браком. Пожалуй, думалось мне, родители не могли бы сделать лучшего выбора для меня – как не могла бы и я сама. Да, пусть мы не любили друг друга, но дружба, которая крепла в нашей паре, радовала меня, приносила неведомое ранее успокоение. Мне было странно думать, что чуть больше года назад я буквально ненавидела этого мужчину. Теперь я даже не представляла, что когда-либо могла бы стать чьей-то чужой женой.
Наверное, нас так сблизило именно рождение дочери; позже я неоднократно задумывалась о том, что, не бросившись в ночь Хэллоуина в объятия друг друга, не зачав в недолгие часы взаимной страсти это удивительное дитя, мы бы так и остались чужими людьми. Впрочем, порой я ловила себя на мысли, что в наших отношениях всё не так просто. Гарри словно боялся подойти ко мне ближе; наши отношения так больше и не пересекли грани простого сожительства, и мне казалось, что Саутвуд опасается спугнуть так неожиданно установившуюся между нами гармонию. Да и я сама наслаждалась моментом, не спеша сделать нашу близость по-настоящему супружеской.
Катриона родила сына, названного Максом, четырнадцатого ноября. Мы шутили с ней потом, что ребёнок был, очевидно, зачат ровно в День Святого Валентина. Неожиданно Фред и Кат вернули нам с Гарри оказанное им доверие, так что у нас с мужем в некотором роде появился ещё один ребёнок – наш крестник.
Всё вокруг нас менялось, каким-то непонятным образом оставаясь вместе с тем неизменным; Ванесса в свойственной ей манере внезапно объявила, что мы вскоре породнимся в некотором смысле: Уильям, троюродный брат моего мужа, тот самый, с которым она целовалась под лестницей в моём доме в Хэллоуин, предложил ей руку и сердце. Глория получила предложение о сотрудничестве с парфюмерной компанией, не слишом крупной, однако достаточно известной, чтобы стать лицом её продукции считалось почётным. Я радовалась за моих подруг, но вместе с тем думала, какие же разные вещи нужны людям для того, чтобы быть счастливыми. Ванессе было нужно сердце любящего её мужчины, Глории – общественное признание, а я… Я и сама не знала, чего не хватает мне для того, чтобы чувствовать себя… полноценной.
В начале декабря моя Эвелин внезапно решила, что мамино молоко ей уже больше не нужно. Я сильно переживала по этому поводу, однако проблемы в этом вопросе возникали и раньше: моего молока было действительно мало для стремительно растущей крошки. Хотя мне доставляло необыкновенное удовольствие кормление грудью, я смирилась с тем, что мне придётся изменить рацион питания Иви.
Время текло необыкновенно быстро; казалось, только недавно я сжималась от страха, боясь признаться мужу в беременности, и вот уже наступило и прошло наше второе семейное Рождество. Гарри старался как можно больше времени проводить дома, и, не скрою, мне необыкновенно льстило, что он предпочитает Эвелин и меня своей ненаглядной работе.
В новом две тысячи тринадцатом году я сразу же заметила перемену в отношении мужа ко мне: неожиданно он начал ухаживать за мной. Пожалуй, это было бы достаточно точное определение для того, что он делал. Когда на Двенадцатую ночь он преподнёс мне в подарок дивной работы ожерелье из белого золота с вправленными в него сапфирами, я потеряла дар речи. До того мы обменивались на праздники чисто символическими подарками, но то ожерелье стало для меня как будто знаком перемены в роде внимания Гарри ко мне. Неожиданно я стала достаточно остро сознавать, что я была не просто женщиной, подарившей ему ребёнка; не просто сожительницей, обеспечивающей его уют и питание; не просто подругой, с которой было приятно скоротать вечер за чашкой чая и ненавязчивой беседой. Я была его женой, и внезапно это понимание обескуражило меня. Занятая заботами об Эвелин, я как-то отодвинула на задний план все мысли о Гарри, как о желанном мужчине. Разумеется, моё повышенное слюноотделение при одном взгляде на мужа, небрежным жестом поправляющего упавшие на лоб волосы, и затуманивающееся сознание при полузабытом уже воспоминании о том, как я впивалась пальцами в его широкие плечи, никуда не делись. Но я отчего-то ждала, что он рано или поздно сделает шаг в сторону истинного супружества.
Чёрт, я даже смирилась с тем, что проживу с этим мужчиной остаток жизни. Нас связывало горячо любимое дитя, ради которого и я, и, уверена, Гарри, наплевали бы на всё на свете. Но к огорчению моего жаждущего любви тела, мы так и оставались друзьями, и я гадала – может быть, у него есть кто-то на стороне? В конце концов, он молодой красивый мужчина, и наверняка где-то у него могла бы быть любовница; со мной, его супругой перед Богом и людьми, он просто жил под одной крышей и воспитывал ребёнка, зачатого случайно. Однако это предположение – предположение, вызывающее у меня дикую ревность и тоску, причины которой я тогда не могла понять, – никак не вязалось с уже упомянутым ухаживанием моего мужа за мной.
Помимо подарков и цветов, которые он частенько приносил мне по вечерам, он стал периодически намекать мне, что было бы неплохо нам двоим куда-нибудь прошвырнуться. Оставить Эвелин у наших родителей, например, и сходить в кино. Или театр. Я лишь отмахивалась, будучи действительно неспособной оторваться от дочери хотя бы на несколько часов, но сказала, что возьму его предложение на заметку. Помогите мне, боги, я действительно собиралась это сделать.
Как-то раз, когда я жарила к ужину отбивные, Гарри заставил меня густо покраснеть, внезапно схватив меня за задницу. После этого маленького эпизода я окончательно приняла решение менять наши отношения в нужном направлении. И я была готова сделать это, но капризная судьба решила всё иначе.
*
Это был один из тех редких дней, когда Гарри пришлось остаться на работе на целый день. До того он придерживался правила “Хороший начальник – это начальник, которого подчинённые видят редко, но метко”. Я в свою очередь собиралась вечером поехать с дочерью к Кат, где, как я рассчитывала, смогу поговорить с ней о том, чем мне дальше заниматься. Эвелин исполнялось полгода буквально через несколько дней, и я начала с эгоистичной болью понимать, что дочь не будет нуждаться во мне всю свою жизнь. Первые месяцы её жизни протекли так резко, что я осознала всю неумолимую быстротечность времени – и необходимость немедленно занять себя чем-либо, чтобы, когда Иви подрастёт, я могла с головой окунуться в заботы другого рода. Мне нужен был совет моей более взрослой, опытной и мудрой подруги: ей-Богу, Катриону, эту мою “оторви-и-выбрось” родственницу, я воспринимала не только, как друга, но как старшую сестру. И ей самой, кажется, эта роль весьма нравилась. Хотя многие, знающие “другую миссис Саутвуд” не так близко, могли бы поразиться тому, что за советом я обращаюсь именно к ней.
В обед мы с Иви вышли подышать морозным январьским воздухом на задний двор; было достаточно холодно, чтобы не идти в какой-нибудь парк, но слишком тепло для просиживания маленьких штанишек Эвелин в её комнате. Я часто фотографировала дочь; мне хотелось собрать максимально объёмный альбом её снимков, так что я привыкла всюду носить с собой камеру. Я собиралась заснять Иви, ловящую крохотными ручками крупные хлопья снежинок, когда с неожиданной для меня неловкостью мои руки упустили фотоаппарат. Снег не смягчил падения, так что камера рассыпалась вдребезги. Я была ужасно расстроена. Казалось бы, ничего такого страшного не произошло, но этот фотоаппарат стал для меня прямо навязчивой идеей. Я тут же позвонила свекрови и попросила её приехать – тащить Иви до торгового центра в такой мороз, пусть даже и на машине, я не хотела. Диана с радостью откликнулась на мою просьбу, явно решив воспользоваться возможностью побыть какое-то время наедине с внучкой.
Ожидая свекровь, я решила позвонить Гарри – сообщить о своих планах. Однако меня ждало разочарование: трубку муж не взял. Успев придумать себе кучу причин, почему Саутвуд не отвечает на звонки, я набрала его номер ещё раз и обнаружила, что он просто забыл мобильный аппарат дома. Телефон играл ненавязчивую мелодию из столовой, и я, повинуясь любопытству, нашла его. Каково же было моё удивление, когда на экране мобильника я увидела собственную фотографию! На телефонных обоях я была облачена в свадебное платье, и момент был пойман действительно очень удачно. Сначала я решила, что это уж перебор – зачем играть роль счастливого супруга так тщательно, ведь кто же возьмёт его мобильник без спроса… И, осознав отсутствие необходимости таких показных моментов, я испытала необычайное удовольствие. Могло ли быть такое, что Гарри поставил эту фотографию на заставку не ради чьего-то впечатления, а просто… для себя? Задумавшись о наших отношениях, я поняла, что мог. И решила, что шаг к новому этапу сближения сделаю нынче же вечером.
Едва Диана приехала, я покинула дом. Дорога предстояла недолгая, но в конце января вечер наступал слишком быстро, а я, признаться, была не таким уж опытным водителем, каким хотела казаться. Да и обернуться туда-обратно хотелось поскорее. Дороги были по большей части очищены от льда, но мне отчего-то взбрело в голову попробовать поехать коротким путём: не по основной трассе, а через жилой квартал. По дороге я болтала по конференц-связи с подругами, когда, убитый, очевидно, холодом, мотор моей “Мазды” неожиданно фыркнул несколько раз и заглох. За окнами машины уже стояла непроглядная тьма, и, как назло, в том районе, где я оказалась, не работало уличное освещение. Пообещав Несси и Глори перезвонить, я вышла из тачки, открыв капот.
Спрашивается, зачем я это сделала? Я и водителем-то была хреновым, что уж говорить о моих навыках работы с механикой? Однако я честно с пять минут пялилась на то, что открылось мне под симпатичным маздовским капотом. Ничерта не поняла, однако пялилась с самым серьёзным видом.
