Текст книги "Ноги в поле, голова на воле"

Автор книги: Бранко Чопич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

25

Илькина мама все полнела и раздавалась в ширину. Плавно двигалась она по дому и больше не драла Икету за его проделки, отчего этот негодник совершенно распустился.

Однажды возвращаемся мы с Илькой из школы, встречает нас у села одна старая женщина, наша соседка, и кричит нам издалека:

– Поздравляю тебя, Икета, у тебя брат родился!

Икан окаменел от неожиданности, только глазами хлопает. И я ничего в толк не возьму:

– Как это брат?

– А так, сегодня разродилась Икетина мать и принесла сына. Эгей, и тебя, Бранко, тоже надо поздравить с прибавлением младшего дядюшки.

– Ой-ля-ля-ля! – Я стал скакать на одной ножке от радости и напевать всем известную песенку: – Дядька, дяденька, милок, дай мне сладкий пирожок!

Увлеченный пением и танцем, я совершенно позабыл про своего Икана, а когда на него посмотрел, увидел, что он набычился, точно на медведя идет, и переминается с ноги на ногу.

– Ты что, Икан, не рад, что у тебя брат родился?

Илька злобно сверкнул на меня глазами, подхватил камень с дороги и, – бумп! – запустил им в меня:

– Замолчи сейчас же со своим братом!

Я не знал, что и подумать, видя Ильку в таком расстройстве, и мы молча дошли до дома. Подходим к нашему двору, а оттуда доносится какое-то кошачье мяуканье:

– Уа-уа-уа-уа!

Я остановился, прислушиваюсь. За мной и дядя Икан остановился и прислушивается.

– Это что еще такое? – недоумеваю я.

– «Что такое, что такое»! Это он самый! – выкрикивает Илька в сердцах.

– Кто это он?

– Гм, кто это он? Твой младший дядюшка.

И пока я пялюсь на него, все еще пребывая в растерянности, Илька, бешено вращая глазами, будто объевшись белены, решительно объявляет:

– Отныне этот дом мне чужой!

– Это почему же?

– А потому. В этом доме или он, или я! – гаркает Илька, отдуваясь, лягает подвернувшегося под ноги пятнистого поросенка и шмыгает в кукурузник.

Я зову его, жду его, Икана нет и нет.

Что делать, поплелся я один домой.

– Эй, а что же твой дядя Икан не идет брата посмотреть? – встречает меня моя мама.

– Он в кукурузник забился.

– Ага! Стесняется! – заметил мой дед. – Я это сам на себе испытал. Когда у меня брат родился, я аж в другое село удрал, к тамошней родне, обратно меня на аркане привели.

Моя тетка Драга (как называл я Илькину мать, хотя на самом деле она приходилась мне двоюродной бабушкой, как жена дедушкиного брата) лежала в кровати и улыбалась мне оттуда. Потом поманила меня рукой и тихо спросила:

– Хочешь посмотреть на своего нового дядюшку?

Заинтригованный и напуганный, я на цыпочках приблизился к люльке, стоящей подле теткиной кровати. На кого похож этот мой дядюшка, может быть, на кошку, раз он так мяукает?

– Подойди поближе, не бойся.

Я подошел и заглянул в люльку. Там внутри лежало что-то со сморщенным и красным личиком, с носиком пуговкой и закрытыми глазами.

Но он совсем не красивый, этот мой дядюшка!

Вот и ночь наступила, а Икан не появляется. В доме все забеспокоились:

– Куда пропал ребенок?

– Ты за него не бойся! – утешает тетку Драгу мой дед. – Этот не пропадет.

Утром приходит к нам соседка и приносит новости: ночь, мол, Иканыч спал у нее, а спозаранку ноги в руки – и в путь. Пойду, говорит, наймусь к кому-нибудь скотину пасти, а тот самозванец пусть в моем доме командует.

– Какой самозванец? – не понял дед.

– Да этот самый, брат его меньшой.

– Ох, люди, люди, чего только этому малому на ум не взбредет! – хмыкнул дед. – Я так и знал, что он заварит какую-нибудь кашу.

Утром Иканыча и в школе нет. Признаться, я уже соскучился по нему. То и дело на его парту оглядываюсь. Дороже мне его рожицу увидеть, чем полшапки орехов в подарок получить.

– Как ты своего нового дядьку назовешь? – спрашивает меня в переменку Славко Араб. – Предлагаю назвать его Тодор. У нас на выселках живет один Тодор, так он в прошлом году живого барсука поймал.

– Да здравствует Тодор, самый славный матадор! – продекламировала Вея.

Я рассказал ребятам, что мой новый дядюшка не умеет ни ходить, ни говорить, а девчонки мне не верят.

– Как это может быть, чтобы дядюшка не умел ни говорить, ни ходить. Врешь ты все.

Иканыча нет ни на второй, ни на третий день. Встревожился дед Рада и двинулся на поиски пропавшего. И вот в одном дальнем селе узнает он от старого крестьянина, что один мальчишка нанялся к нему ягнят сторожить.

– Нанялся, говоришь? – не верит дед своим ушам. – Да какое он об этом имеет понятие, бедовая головушка.

– Ого, еще какое! – воскликнул старый крестьянин, хозяин Икана. – Слышал бы ты, как он ловко себе жалованье выторговывал.

– О! Это я могу себе представить! – согласился дед. – Илька парень не промах.

– Но его не Илькой зовут, – возразил старый крестьянин. – Он мне по-другому назвался.

– Как же по-другому он назвался?

– Говорит, Бранко он, Бранко Гнедой.

– О господи! Значит, это другой какой-нибудь мальчишка. Дай-кось подожду я, пока он ягнят домой пригонит, посмотрю, какой он из себя.

Выглянул дед в окно, смотрит, ягнята ко двору идут, а за ними шагает не кто иной, как наш Икан.

– Да это он самый и есть! – довольно закрякал дед.

Не успел Иканыч во двор войти, как навстречу ему выходит на крыльцо старый крестьянин, а за ним и мой дед. Илька так и остолбенел.

– Знаком тебе этот человек? – обращается к Ильке старик.

Иканыч качает головой и твердо заявляет:

– Нет, не знаком!

– Так уж и не знаком? – напирает хозяин.

– Отродясь я не видел этого кривоногого старикашку! – брезгливо бросает этаким солидным басом Икан.

– Это я-то, выходит, старикашка, да еще и кривоногий вдобавок! – возопил дед. – Первый раз такое слышу! Да у меня ноги прямые и ровные, как у цапли, вот посмотрите!

И, обернувшись за поддержкой к хозяину, дед задрал широкие штанины своих брюк, а тот с полной серьезностью подтвердил:

– Прекрасные ноги, ровные, как две палки. Что это ты, Бранко, над ним надсмехаешься!

– Да какой он Бранко?! – взбунтовался дед. – Это же Илья, Илька, Икета, Ильяшка, Илькастик, Ильюшка-цыплюшка, Иканыч-тараканыч и всякое такое. Разве не так?

– Не так, старикан. Бранко Гнедой, и больше никаких!

– Ну хорошо, раз ты Бранко, я все твое имущество передам твоему младшему брату, – невозмутимо заметил дед. – И тот твой надел, и луг, и коня, и фруктовый сад…

– Ну уж нет, я не допущу, чтобы все мое досталось этому пискле и плаксе! – взвизгнул Илька. – Я ему покажу! Чтобы я в поденщиках надрывался, а он чтобы в моей вотчине распоряжался? Пока я жив, не будет этого!

– Ну хорошо. Тогда пошли, уладим дело, – согласно кивнул дед. – Поди попрощайся с хозяином.

Иканыч расцеловался с хозяином, с его женой и даже прослезился. Хозяин подарил Иканычу новешенький тулупчик и сказал:

– Вот тебе, милок, это ты заработал за три дня службы, носи его на здоровье.

– Да навещай нас при случае. В этом доме для тебя всегда место найдется, – сказала жена хозяина.

– Ты смотри, как они тебя полюбили, – поражается дед.

– Как же это не полюбить этакое золото луженое? – проворковал Ильяшка про себя.

Дома Ильку встретили объятиями и слезами:

– Где же ты, негодник, пропадал? Мы здесь умирали от страха за тебя!

Икета исподлобья оглядывает люльку с новорожденным и ворчит:

– Вижу я, как вы тут умирали, народили себе всяких самозванцев!

А увидев, как братишка сладко сосет материнскую грудь, Илька пропыхтел:

– Лопай, лопай, обжирайся, а Икета может и сухую корочку поглодать, бедолага бедовый, горемыка горемычный.

Ни за что не хочет Икан смириться с появлением братишки. Дважды заставали его за тем, как он, схватив младенца на руки, устремлялся с ним через кукурузник к реке.

– Эй, малый, обратно! Куда это ты с ним направился?

– Хочу его бросить в кусты, пусть его лиса унесет! – с полной откровенностью сознавался Илька, мстительно сверкая глазами.

Но вскоре одно необычайное происшествие примирило Иканыча с братом.

Вот как это было.

В один пасмурный и ветреный день мой двоюродный дед Ниджо взгромоздил на плечи люльку и пошел к попу окрестить ребенка и дать ему имя. Когда вся эта процедура была выполнена, дед Ниджо завернул в сельскую корчму угостить крестного и прочее общество.

– Пейте, братцы, не жалейте! Я сегодня в честь младшего Чопича угощаю.

Компания загуляла в корчме, глядь, где-то к ночи является дед Ниджо домой один, без ребенка. Бредет, спотыкаясь, дорогой и во все горло песни орет, так что все кругом сотрясается, а люлька с ребенком исчезли без следа, он их в корчме позабыл.

– А где Тодо́р, разрази тебя гром? – яростно накинулся на него мой дед.

– Какой еще Тодор, черт возьми?

– Мой брат! – выскочил вдруг из своего угла Илька и схватился за топор. – Подавай сюда моего брата сейчас же, не то голову с плеч!

– Но-но-но! – примирительно протянул дед Ниджо, забирая у сына топор. – Малый с народом, в корчме.

– Что он там делает, в корчме? – в ужасе воскликнул дед Рада.

– Как что? Гуляет и пьет вместе с другими гостями.

– Да разве ж это мыслимо, чтобы двухнедельный младенец в корчме пил и гулял, дьявол тебя побери! – орет дед Рада, а Иканыч ему подпевает:

– Небось он не Вея, чтобы наравне со взрослыми пить.

На наше счастье, на дороге показалась бабка Ёка. Согнулась в три погибели под тяжестью люльки с ребенком и кричит издалека:

– Все в порядке, не бойтесь, вот он, парень, со мной! В корчме его нашла. Лежит себе смирно в своей люльке, а возле него крутится мой кот кривой Котофей.

– Ура Тодору, дорогому братцу матадору! – провозгласил Икан. – С этого дня я его под свою защиту беру!

И правда, с того времени, едва придя из школы, Илька целыми днями возится со своим братишкой, таскает его, словно кошка котенка. Играет с ним, лопочет и приговаривает:

– Вот вырастешь, мы с тобой этого Бранко поймаем и обдерем, бесхвостого жеребца!

Однажды он додумался до того, что потихоньку приволок Тодора в школу и спрятал под скамьей. Учительница как раз рассказывала нам что-то о козах, когда малый вдруг из-под парты подал голос, заблеял, точно ягненок:

– Меэ-э-хе!

Конечно, тут сразу поднялся шум и гам, а Икану стоило немало труда убедить учительницу в том, что это его родной брат, а не чей-нибудь подкидыш.

26

Вылились на землю осенние дожди, на смену им пришла сухая и холодная погода, и вот однажды утром ударил первый заморозок и деревья украсились серебряными нитями инея.

– Вот вам и зима! – сказал дед Рада.

Икета спешно мастерит санки, а я вместо него делаю задание по арифметике.

Однажды вечером сильно похолодало, и, заметив, как наша старая свиноматка подбирает солому по двору, дед Рада с уверенностью предсказал:

– Ночью выпадет снег.

– Откуда ты знаешь? – подскочили мы к нему обрадованные.

– Мне свиноматка сообщила. Раз свинья солому подбирает, значит, снега жди.

Иканыч уставился на свинью и протянул:

– И кто бы подумал, что она такая умная. Вот, например, Бранко не знает, когда выпадет снег, а свинья знает. Впрочем, я всегда предполагал, что наша свиноматка вдвое сообразительней, чем он. Да и гораздо красивей.

– А если свиноматка врет и ночью снег не выпадет, тогда что? – подковыриваю я его.

– Тогда я ее так измолочу, что больше ей никогда не придет в голову врать! – грозится Икан и таскает свиноматку за ухо: – Будешь врать? Будешь? У меня уже санки готовы!

Рано поутру мы сорвались с кроватей и прямо к окну, смотрим, а за окном все чисто и бело. Снежная тишина легла на всю округу, укрыло снегом отяжелевшие ветви деревьев, и лишь синица или воробей, вспорхнув с сучка, поднимут легкое облачко снежной пыли.

– Ура! Да здравствует мудрая свинья! – воскликнул Икан.

Прежде всего он заскочил в свинарник, где трижды расцеловался со свиньей, а уже потом полетел испытывать свои санки.

Как только легла снежная зима, в селе зачастились «прялки», поздние вечерние посиделки с играми, шутками и рассказами. На прялки спешил попасть и стар и млад, стремились прорваться всеми правдами и неправдами на прялки и ребятишки.

А попасть на прялки часто бывало не так-то легко. Порой приходилось больше часа брести по глубокому снегу, переправляться через поток, пробираться ущельем, лезть в гору, чтобы добраться до дома, где устраивались посиделки. Случалось, в пути поднималась метель, разыгрывалась снежная буря, смешивая все вокруг в непроглядный снежный вихрь. В такое время только искушенные и опытные люди могли найти дорогу.

Меня с Иканом отпускали на прялки только в ближние, соседские дома. Далеко ходить на прялки нам не разрешали, а уж если прялки намечались где-нибудь на окраинных выселках, то про них и слышать не хотели.

– Вы еще маленькие, а мороз сильный, и снег глубокий, не ровен час, и волка встретишь.

И правда, с отдаленных лесистых холмов, особенно в безоблачные ледяные вечера, до села доносилось пронзительное и протяжное завывание: ауууу-ваууу! От этого звука у людей волосы вставали дыбом, а сельские собаки с ощетинившейся шерстью забивались в свои будки или скреблись когтями в двери, прося, чтобы им открыли.

Ясными вечерами слышался и отрывистый, резкий лай лисиц: ав-ав-ав!

– Лает на луну, думает, это погача и ее можно съесть! – давал научное толкование лисьему лаю Икан. – Я бы и сам полаял, если бы знал, что она мне в руки свалится.

Однажды дед и моя мать застали нас с Иканом за тем, как мы, вернувшись в полночь с прялок, залезли на нашу совместную кровать. (А надо вам сказать, что с тех пор, как у Икана родился брат, он переселился спать в мою постель.)

– Ну подождите же, бродяги вы этакие, вот возьму да припрячу вашу обувку, не в чем тогда вам будет на прялки удирать! – пригрозил дед Рада.

Долго ждать обещанного нам не пришлось.

С тех пор взрослые по вечерам регулярно забирали наши опанки и носки и прятали под дедову кровать. На всякий случай дед отбирал еще у Ильки и его штаны из конопляной холстины и закладывал их под свой набитый сеном тюфяк.

– Надо полагать, без штанов он на прялки не сбежит, постесняется! – уповал на свою уловку дед.

В первые дни Илькиного переселения на мою кровать нам было очень занятно спать вместе. Мы лежали с ним валетом, головами в разные стороны. Так нам было удобнее.

Вот дрыгнет Илька ночью ногой и прямиком мне в челюсть заедет. Я с испугу хватаю его за ногу и отчаянно впиваюсь в палец зубами.

– Ой-ой-ой! Змея! – вопит Икан и вскакивает на ноги, я за ним, и вот мы уже вцепились друг в друга, и начинается потасовка с громкими криками и визгом.

– Ага, попался! – верещу я.

– Ага, держи его! – вопит Икан.

Но вскоре мы привыкли ночевать в одной кровати, и в темноте, под одеялом, постоянно о чем-то договаривались и шептались.

Лежим мы как-то вечером и гадаем, как бы нам на прялки сбежать. На дальнем краю села намечалось большое гулянье, Славко Араб тоже непременно собирался там быть. А уж раз Славко Араб там будет, значит, и нам любой ценой надо туда попасть.

– Из дому мы как-нибудь выскользнем, когда все заснут, – говорю я. – А вот опанки из-под дедовой кровати нам не удастся достать, у деда чуткий сон.

– Можно и без опанок, – видно, уже осенила какая-то идея Икана.

– А как?

– Очень просто, – отвечает он. – Я вот что придумал: сначала я побегу по снегу босым и понесу тебя на закорках, а когда ноги у меня совсем окоченеют, ты спешишься и понесешь меня на закорках, пока не замерзнешь. Так попеременке друг на друге верхом мы и доберемся до прялок. Ну как, здорово я придумал?

– А как же быть с твоими штанами? Ведь дед их тоже спрятал!

– Надену цыганские шаровары. Вон они в кухне на гвозде висят.

Когда все в доме заснули, мы потихоньку прокрались во двор. Взгромоздился я Икану на спину, и он припустился трусцой, как рысак. Все шло отлично, пока его не угораздило споткнуться об пригнутую снегом к земле ветку. Вжик! – и я врезался головой в какие-то снежные дебри, с перепугу обеими руками ухватился за сук и так на нем и повис. Икан сгоряча промчался еще несколько шагов и воткнулся в сугроб. Полежал, поднялся и стал меня звать:

– Эй, ты? Где ты там спешился?

– Вот он я, вишу на ореховом суке, чтоб тебе пусто было!

– А что ты там позабыл, ведь орехов-то уже нет?

– Да вот зацепился и никак не отцеплюсь.

Наконец я все-таки спрыгнул, оба мы кое-как отряхнулись. Икан меня оседлал, и я поскакал узкой стежкой к повороту. На повороте ветер наметал глубокий снежный сугроб, и я с разбегу так прямиком в него и угодил, а несчастный Илька, кубарем перелетев через меня, зарылся в сугроб с головой, точно в воду нырнул.

Я принялся руками разгребать пушистый снег и рванул Икана на себя.

– Илька, ты живой?

– Чуточку еще живой. Подставляй быстрее спину, я на тебя верхом вскочу.

И снова пускаемся мы узкой стежкой, падаем и кувыркаемся в снегу, пока наконец не добираемся до того дома, где собирались пряхи. А тут в довершение ко всему на нас набрасывается недремлющий дворовый Шарик, и мы, спасаясь от него, вваливаемся в веселое общество.

– Принимайте скакуна и наездника!

От неожиданности и смеха пряхи чуть на пол со скамей не попадали. Поскорее освобождают нам место у печки и поят горячим молоком, чтобы мы хорошенько прогрелись.

– Вот это так настоящие пряхи! – гремит из угла голос Джурача Карабардаковича. – Я в детстве был точно таким же. Как-то раз выкрал отцовского коня и удрал на нем ни мало ни много, как в другое село на посиделки.

Мы с Иканом значительно переглядываемся. И как это нам в голову не пришло вывести потихоньку наших коней?! Вместо того чтобы от нечего делать переминаться в стойле с ноги на ногу, они бы мигом нас домчали на посиделки.

Возвращаемся мы так же, как и пришли: за неимением коней друг на друге верхом, вприпрыжку трусим по тропе, скользим, зарываемся в снег.

Какие же это были восхитительные годы! Сколько воды утекло с той поры, а я все твержу про себя, когда с первыми холодами начинаю хлюпать носом:

– Чихай, чихай, гуляка незадачливый! Раньше небось так ты по снегу босым на посиделки из дому сбегал, и ничего с тобой не было, а теперь, видите ли, уже и простудиться успел! Прошли твои времена, прошли те бессмертные дни и никогда не повторятся больше! Никогда, старый плут, птица ночная!

27

Какое же это было прекрасное утро, когда выпадал первый снег! С какой радостью неслись мы в то утро в школу!

Прежде всего со стороны рашетовского дома в чистом морозном воздухе разносился звонкий клич:

– Ату, вон она, держи ее, бешеную!

– Держи, не отпускай, кумовья, – бодро подхватывал Икета этот клич, выносясь со двора и взмывая тучу снежной пыли.

– Сюда давай, кум Икета! – вопили Рашеты. – У нас снег выпал!

– И у нас тоже! Ого-го, держи ее за хвост, покуда я не подоспею! – отвечал Илька, словно гнался за самим дьяволом.

Мы сливались с ватагой братьев Рашет у самого начала обширной рощи, известной тем, что зимой по ней пробирались лисицы и даже волки при переходе из одного лесного клина в другой. Здесь пролегал их путь.

– А ну-ка, парни, давайте посмотрим, кто проходил ночью через эту рощу! – предлагал нам старший Рашета, Давид.

– Но как мы это узнаем? – недоверчиво спрашивал Икан.

– А мы по следам будем читать, – объяснял Давид. – Посмотрим-ка, кто это тут так сильно наследил. Ага, это два зайца пробежали, побольше и поменьше.

– А вот и еще один заяц! – говорил Икан, показывая на какой-то след.

– А вот и нет! – возражал Давид. – Это собачий след, вернее всего, тут старостина сучка прошла.

– А это что? – показывал я ему на стежку мелких следов.

– Э, тут лиса пробежала.

– Смотри-ка, смотри, а тут вот прошло по крайней мере пять лисиц! – кричал Иката, подводя нас к одному следу, ведшему от крайнего дома прямо к дороге.

– Нет, это старостины овцы ходили на водопой, – объяснял Давид.

– Этот староста весь снег своими следами испещрил! – заметил Икан.

Обнаружив в глубине рощи ясный отпечаток чьих-то следов, Икан сказал:

– Посмотрите, какой огромный пес тут прошел.

Давид осмотрел внимательно след и сказал:

– Действительно на собачий похож, но это, дорогой мой, волчий след.

Илька отскочил от следа, как будто наступил на раскаленные угли, и вскрикнул:

– Ух, если я с волком встречусь, ему своих не узнать! Держи, не отпускай, братва, вот он, бешеный!

А тут как раз на этот его вопль появляется из рощи староста. Гонит перед собой навьюченного дровами коня и грозится Ильке:

– Поори еще, поори! Прошлой ночью волк к моему дому подкрался и обглодал мой топор!

Илька так и выпялился на него, словно черта с рогами увидел.

– Топор обглодал! Не может этого быть!

– Точно тебе говорю, совершенно точно. У волка клыки, как напильник. Ему железо грызть, все равно что тебе разваренную кукурузу.

Икан настолько уверовал в старостины россказни, что возьми да и скажи учительнице в школе, отвечая ей урок про волков, будто бы волки обгладывают топоры. Конечно, его подняли на смех, а Иканыч, поняв, что его разыграли, стащил с поленницы старостин топор, взял стальной треугольный напильник и выпилил на острие топора зазубрины, точно у пилы.

На следующий день раскричался староста, что кто-то ему испортил топор, а Иканыч философски изрек:

– Ничего удивительного, это волк твой топор обглодал. Пробовал сделать из него пилу.

– Где это видано, чтобы волки топоры глодали? – разбушевался староста. – Какой это кретин тебе сказал, будто бы волки железо гложут?

– Да ты сам. Вот и Рашеты подтвердят!

– Подтверждаем! Мы свидетели! – гаркнула команда Рашет.

Учительнице нашей случилось быть при этом разговоре, и она пристыдила старосту:

– Что это ты детям разные небылицы рассказываешь? Я чуть было двойку не влепила нашему умнику Икану.

Староста кинул ненавидящий взгляд на Ильку, потом посмотрел на свой топор и проворчал:

– Готов поклясться, что волчьи зубы здесь ни при чем. Тут Иканыч свои руки приложил. Топор как раз в тот вечер куда-то исчез, а Илька мимо моего дома проходил.

В скором времени старосте представилась прекрасная возможность отомстить Икану за топор.

Славко Араб частенько промышлял тем, что ловил голубей, его отец продавал их в городе и на вырученные деньги справлял сыну одежку. Лучше всего ловить голубей было на церковной колокольне под самыми колоколами, где голуби устраивались на ночлег.

Охотиться поэтому надо было ночью, в безлунную пору.

Вот как-то раз договорились Славко с Иканом отправиться на колокольню нашей церкви голубей ловить. Чтобы проникнуть на колокольню, нужен ключ от церкви. А выманить этот ключ надо было у старостиного племянника Марке́лы Шта́кора, продувной бестии, какой днем с огнем не сыскать. Этот пройдошистый малый из второго класса вечно слонялся под живой изгородью и разорял птичьи гнезда.

Икета и Славко обещали взять его с собой на голубиную охоту и дать полную шапку орехов, если он им принесет ключ от церкви. Штакор с готовностью на это согласился.

Но старосту на мякине не проведешь: хитрец тотчас же заметил, что племянник стянул у него ключ, и догадался, что предполагается голубиная охота, и был все время начеку. И вот когда следующей ночью Маркела выскользнул из дому, староста потихоньку двинулся за ним, бормоча себе под нос:

– Бьюсь об заклад, что глодальщик топоров, Икета Чопич, тоже замешан в этом деле.

Ничего не подозревая, трое наших славных охотников: Икан, Славко и Маркела Штакор, прокрались в церковь и стали в темноте подниматься по крутой лестнице колокольни. Невидимой тенью прошмыгнул за ними и староста.

– Сейчас я вам, мои голубки, покажу голубиную охоту! – шептал он про себя.

Ребята добрались до самого колокола и стали шарить в темноте, разыскивая голубиные насесты, как вдруг кто-то снизу, с церковных хоров, сильно рванул за веревку, раскачивая язык, и колокол громыхнул чудовищным басом: бам-м-м!

Этот единственный сорвавшийся с колокола удар прогремел таким мощным раскатом, что три наших героя, подскочив от неожиданности, попадали друг на друга, а целая стая вспугнутых голубей сорвалась со своих мест и стала метаться в темноте, задевая мальчишек крыльями.

– Бежим отсюда! – прокричал Икан.

Он первый шарахнулся к лестнице и скатился по ней на церковные хоры. За ним ссыпались Славко Араб и Штакор.

– Кто это тут поднял трезвон? – грозно рявкнул Икан в темноту.

– Господь бог! – глухо отозвалось ему из мрачного угла на хорах. – Сейчас я вас троих воришек накажу!

Илька в панике кинулся к ступенькам, спускавшимся с церковных хоров, истошно вопя:

– Спасайся от господа бога!

Но «господь бог» оказался проворнее: он перехватил ребят перед лестницей и, выскочив из темноты, закричал:

– Ага, Икан, наконец-то ты мне попался!

И с этими словами мстительный староста накинул свой гунь на голову пленника и замахнулся ременным недоуздком:

– Ну, как тебе мой недоуздок, соседушка Икан? Я его специально для тебя прихватил, глодальщик топоров.

Уморившись махать недоуздком, староста скинул тулуп с захваченного врага, и из-под него вырвался дикий рев:

– Так это же Маркела, а не Икета! – с опозданием обнаружил свою ошибку староста. – Что же ты вместо Икана под руки лезешь, леший тебя забодай! Ты за него двойную порцию получил, так что можешь вернуть Икану то, что ему полагалось!

После этого Маркела Штакор стал ежедневно подстерегать Ильку, устраивая хитрые засады в той самой роще, через которую пролегал наш путь в школу. То он взбирался на дерево и соскакивал прямо перед его носом с недоуздком в руках, то подбрасывал на дорогу крупное красное яблоко, и стоило Ильке нагнуться за ним, как он получал сзади такой удар, что летел вперед с быстротой пушечного ядра.

– Эгей, это еще одна колотушка, которую я тебе возвращаю! – зубоскалил Маркела Штакор. – Но мы с тобой еще не расквитались.

– Как это так не расквитались! – возмущенно протестовал Икан. – Сколько же я тебе еще должен?

– Я, знаешь ли, в арифметике слаб, – кривился Штакор, – так что до нового года тебе, боюсь, со мной не расквитаться.

Илька сыт по горло этими бесконечными засадами и попросил защиты у братьев Рашет. А Рашеты уже давно точат зуб на Маркелу и мечтают его проучить. Стали они незаметно красться следом за Иканом, как вдруг на опушку рощи выскакивает Маркела Штакор из куста и набрасывает недоуздок на шею Икану. Илька с разбегу рыбкой в снег и кричит:

– Вот он, бешеный! Сюда, родственнички родимые!

– Держись, Икан, сокол ясный! – завопили Рашеты из чащи. – Хватайте его, люди!

Дружной толпой навалились Рашеты на Штакора, застигнутого врасплох. Один его со спины обхватил, второй за руки схватил, третий связывает недоуздком, четвертый стаскивает шапку, пятый снег за шиворот пихает, шестой кулак к носу подносит…

– Стой, не юли! – взывает первый.

– Туже вяжи! – велит второй.

– Вяжу, не отпущу! – отвечает третий.

– Шапку стащу! – обещает четвертый.

– А ну, прохладись! – гогочет пятый.

– Снежком освежись! – шипит шестой.

Шестеро Рашет наперебой молотят Штакора, так что седьмому к нему не прорваться. А Ильке не остается ничего другого, кроме как подбадривать братьев Рашет:

– Поделом ему, соседушки, поделом!

Маркела Штакор, пройдя через чистилище Рашетовых рук, с видом безгрешного ангела вернулся домой, напевая песенку:

 
Вот так да, вот так да!
Тумака отведал я!
Получил я тумака от Давида-земляка!
Тумачок, тумачок греет Штакору бочок!