Текст книги "Ноги в поле, голова на воле"

Автор книги: Бранко Чопич

8

Неподалеку от школы на опушке вековой буковой рощи стояла хижина знаменитой бабки Ёки. Бабка Ёка, добрая старушка с лучистыми морщинками улыбки возле глаз, вечно плутала по окрестным лесам, полянам и лугам, лазила по горам и долам, собирая разные лекарственные травы. Вся ее хижина была наполнена благоуханием душистых трав, пучочками сушившихся на гвоздиках по стенам. Кроме того, все кругом было заставлено ларцами с целебными семенами и кореньями, горшочками с жиром, барсучьим и заячьим салом и множеством разных других чудесных вещей. К бабке Ёке посылали за самыми редкими снадобьями.

– А уж если у бабки Ёки не найдется, значит, такого в целом свете нет.

Все эти бабкины сокровища стерегли от мышей два огромных старых кота. Старший кот Котофей Котофеич сидел безвылазно в доме, младший кот Котофей, башкастый, одноглазый, тигровой масти, сопровождал свою хозяйку в походах за лекарственными травами. Этот неустрашимый кот нападал на змей, ящериц, зайчат, крыс и кротов. О нем ходили легенды, будто он умеет рыбачить, а глаз потерял из-за того, что сельский староста, где-то в папоротниках, приняв кота за зайца, выстрелил в него дробью.

Бабка Ёка лечила все наше село, и людей и скотину, а по вечерам приходила посидеть с нашей учительницей. Бабка ей рассказывала про разные старинные обычаи, приметы, суеверия, заговоры и заклинания, напевала старинные песни и учила заваривать лечебный чай из разных трав от всевозможных болезней. Прислужник Джурач негодовал по поводу этой возникшей на медицинской почве дружбы:

– Пропади ты пропадом со своими травками, бабка! В целом свете от всяких хворей лечит только ракия, горькая да жгучая, в котле кипучая!

– Посмотрим, старый разбойник, что ты запоешь, когда расхвораешься! Небось сам прибежишь бабку Ёку звать! – грозила ему старуха.

До появления в школе воинственной Веи никто из ребят не догадался воспользоваться этой дружбой бабки Ёки с нашей учительницей.

Но вот однажды застаем мы Вею возле бабкиной хижины. Вея как раз сбросила со спины вязанку хвороста и зовет бабку Ёку:

– Эй, бабушка Ёка, поди посмотри, хороших ли я тебе дров принесла?

В дверях показалась бабка Ёка. Окинув оценивающим взглядом вязанки, она воскликнула:

– Вот это растопка что надо! Чистый граб один к одному, а граб лучше всего горит! Я-то думала, ты только пошутила, что дров мне принесешь!

– Сказано – сделано! – отвечает Вея.

Они вдвоем скрылись в бабкином доме, а мы отправились своей дорогой, недоумевая, с чего это Вея завела такую дружбу со старушкой.

В школе как раз в те дни только и разговоров было что о Вее. Учительнице со всех сторон сыпались жалобы на эту неугомонную девчонку. Кто заступался за подпаска, кто за своих детей. В довершение всего Вея вскочила на пастбище старостиному выездному рысаку на спину и этаким босоногим дьяволенком промчалась через все наше село, чем и вогнала в дикий страх деревенских кумушек.

– Держите ее, держите, она, видно, спятила! – верещали женщины не своим голосом.

На следующий день после посещения бабки Ёки Вея как ни в чем не бывало является в школу. Гладко причесанная, умытая, нарядная – не узнать ее.

– Что это ты так прифрантилась? – с недоумением оглядел ее Кляча и на всякий случай обошел бочком. Как бы это Веин необычный вид не обернулся для него какой-нибудь каверзой!

Войдя в класс, учительница отыскала взглядом Вею и ровным голосом, не предвещавшим ничего хорошего, произнесла:

– А ну-ка, Вея, выйди к кафедре, мне с тобой надо кой о чем поговорить!

Вея неторопливо выбралась из-за парты и, потупив голову, встала у кафедры. Учительница оглядела ее с ног до головы и с этаким ехидством заметила:

– Скажите пожалуйста, какая ты сегодня примерная и опрятная девочка, а вчера точно ведьма на рысаке носилась, не так ли?!

– Простите, госпожа учительница, но это был не рысак, а самый обычный смирный мерин. Вот у моего дядьки действительно рысак, так я на нем двухметровую живую изгородь брала!

– Ну и девчонка! – вырвалось у Ёи Клячи.

– Нет, вы послушайте, что она такое говорит! Да разве пристало взрослой барышне, школьнице, гоняться на скакунах, подобно Королевичу Марко?!

– Вообще-то здорово пристало! – с восхищением воскликнул Славко Дубина.

– Ну, раз пристало, то выходи и ты сюда, встань рядом с ней! – повысила голос учительница, хватаясь за указку. – Ишь ты какой адвокат нашелся. А ну-ка протяни мне руки!

Вжик! – опалила указка Славкины руки, и он подскочил, словно наступил на угли. Только было учительница снова взмахнула указкой, как дверь отворилась, и в класс тихо проскользнула согбенная бабка Ёка и умильно проворковала:

– С добрым утром вас, голубчики, счастливо за работу приниматься!

– Работа у нас вовсю идет – вон как указка по рукам прохаживается! – заявила наша бесстрашная Вея.

– Ох-ох-ох, что это ты такое говоришь, бедовая головушка! – заквохтала старушка. – Да кто посмеет поднять руку на мою милую Вею?! Ведь она мне вчера целую вязанку хвороста принесла, такая добрая девочка!

– Но она провинилась, бабушка! – заметила учительница.

– Да разве может провиниться такая сладкая щебетунья, как моя Веица! – поражалась старушка.

– Мой хребет на себе это испытал, какова эта сладкая щебетунья! – пробубнил Кляча Длинный.

Учительница обняла старушку и стала ей объяснять, что она, мол, про хворост ничего не знала, а собиралась наказать Вею со Славко за их прошлые проказы и проделки.

«Интересно, каким это ветром принесло сюда бабку Ёку?! – гадал между тем мой дядька Икан. – В это время она обычно по лесу бродит. Не иначе как Вея надоумила ее явиться в школу в неурочное время, клянусь своим зубом! Такие вязанки хвороста задаром не носят!»

Слух о том, что бабка Ёка спасает учеников от наказания, как искра пробежал по школе. Надо было только заручиться, чтобы бабка Ёка оказалась в школе в черный час расправы. Вернее всего, это достигалось с помощью все той же вязанки дров. Взваливаешь этакий воз себе на спину – и к бабкиной хижине. Скинешь его на землю – бумп! – и скромно докладываешь бабке:

– Вот тебе, бабушка, немного хвороста для растопки, а взамен я тебя прошу, если только можешь, приходи завтра в школу пораньше. Учительница что-то рассердилась на меня, готовится мне завтра хорошенько всыпать. Как я голос подам, ты без промедления ко мне!

– Ладно, душенька, не бойся ничего!

Сказано – сделано. Не успеет учительница в класс войти, как из-за живой изгороди выскользнет бабка Ёка и незаметно прошмыгнет в школу. Усядется в коридоре на скамейку и шерсть прядет, а сама прислушивается, не подаст ли голос ее золотой дровоносец.

Мой дядька Иканыч проявил себя невероятно красноречивым в описании своих страданий. Принесет бабке Ёке дров и тут же в слезы:

– Родненькая моя, милая бабушка! Оболгали меня злые люди, навели напраслину, будто я у соседей яйца из-под кур таскаю. А я эти яйца, как тебя, в глаза не видывал! Завтра с утра ждет меня в школе страшная расправа, если ты меня не спасешь, пропадет моя буйная головушка! Я тебе за твою доброту к твоей хижине половину леса на своем хребте приволоку, пусть староста в меня хоть из пушки палит!

В иные дни перед бабкиной избушкой сваливалось по три-четыре вязанки хвороста. Была как раз осенняя пора, созревали орехи в угодьях старосты и пономаря, и школьников пачками хватали на сборе орехов.

Кроме нашей общей заступницы, бабки Ёки, у меня в школе объявился еще и личный покровитель в лице самого Джурача Карабардаковича, старинного приятеля моего деда. Оказалось, что в давние годы молодыми парнями они на пару колобродили в своей гористой Лике.

Пономарь Гли́ша, тоже дедов друг, открыл мне верный путь к сердцу старого гайдука.

– Вот что я тебе, милый, скажу, – посоветовал мне как-то пономарь. – Старина Джурач очень к песне чувствительный, его надо стихами пронять. Как напроказничаешь в школе, приходи ко мне, мы с тобой вместе сложим песню для Джурача.

В скором времени, глядишь, мне и в самом деле потребовалась выручка. Пожаловались на меня, будто бы я Ильку в ушате в колодец спускал. Разбойник Иканыч подтвердил этот наговор, да вдобавок еще и побожился, что, мол, едва не утонул.

– Ладно, ладно, завтра утром мы еще вернемся к этому разговору! – зловеще пообещала учительница, имевшая обыкновение откладывать расправу на утренние часы с тем, чтобы целый день продержать нас в страхе и таким образом немного присмирить.

Сразу же после окончания занятий бросился я к Глише-пономарю и застал его за стрижкой жеребенка.

– Дед Глиша, я песню пришел сочинять, завтра ждет меня порка!

Пономарь Глиша отпустил стригунка с миром и взял меня за руку:

– Пошли в сад, под орех, сядем там в прохладце и без помех сочиним для тебя жалостную песню.

Оказалось, что в сочинительстве я и сам был не промах, и вот совместными усилиями мы «сложили» следующее стихотворное обращение к старине Джурачу Карабардаковичу:

 
Драгоценный наш дед Карабардакович!
Иль не чуешь ты, иль не ведаешь,
Какова беда надо мной стряслась,
Каково мне, молодцу, достанется!
Приглядись-ка ты, Карабардакович,
К толстостенной нашей школе белокаменной!
Как запрут-затворят меня завтра в ней,
Да как всыплют мне розог горяченьких!
Ручки-ножки поотнимутся у молодца,
Ясны глазоньки его ослепнут совсем!
Ты приди ко мне, герой Карабардакович,
Принесись на своем могучем коне
С богатырской саблей беспромашною!
Уж ты вызволи меня, добра молодца,
Из темницы вырви на божий свет,
А за то твое имя буду славить я,
Пока солнца в мире не исчезнет след!
 

Назавтра поутру заходит за мной Глиша-пономарь с бутылью ракии, и мы отправляемся с ним вместе в школу. Я сворачиваю на школьный двор, а Глиша прямиком направляется к старине Джурачу. Приложились они с ним несколько раз по очереди к бутыли с ракией, а потом вынимает Глиша из торбы свиток с песней и торжественно так произносит:

 
Побратим ты мой Карабардакович!
Челобитную тебе передать хочу,
Челобитную, слезами смоченную!
 

Разогретый ракией, старикан так и встряхнулся при первых звуках стиха, коснувшегося его слуха, и воскликнул в сильном душевном волнении:

 
Чьи ж то слезы омыли челобитную,
Ты скажи мне сразу, мой верный друг!
 

Пономарь Глиша тут еще возвысил голос:

 
Сочинил ту песню самоучка-поэт,
Он слезами омыл ее горючими,
Потому что в беду попал молодец,
А тот молодец –  это внук меньшой
Радиво́я нашего Чопича!
 

После этого выступления Глиша драматическим голосом продекламировал наше с ним поэтическое творение. Прослушав его, Джурач вскочил на ноги, возложил себе на грудь свои знаменитые гайдуцкие токи и илики, засунул за пояс тяжеленный пистоль с серебряной рукоятью и издал боевой клич:

 
Ты мужайся, держись, самоучка-поэт!
Подоспеет вмиг тебе на выручку
Старина гайдук Карабардакович!
 

Схватив за гриву своего престарелого неоседланного коня Каурко, бродившего по двору, Джурач взгромоздился ему на спину и направился без промедления к школе. Пономарь заторопился вслед за всадником посмотреть, что будет дальше.

Меня как раз вывели к кафедре и велели рассказать, чем это я занимался вчера у колодца, когда в распахнутом окне нашего класса вырос на своем коне усатый всадник во весь свой богатырский рост и в сиянии серебряных гайдуцких украшений. Он привстал на коне и раскатистым басом прогремел:

 
Отпусти ты с богом сего грешника,
Госпожа молодая учительница!
А тебе я клянусь своей верой святой,
Что исправится самоучка-поэт,
Неповадно ему будет баловаться!
 

В классе поднялся невообразимый шум и гам, и ребят точно сдуло с мест и понесло к окну. Учительница в растерянности отложила указку на кафедру и, не зная, как следует в таком случае обращаться к нашему прислужнику Карабардаковичу, сама тоже перешла на стихи:

 
Старина ты наш славный Карабардакович!
Подоспел ты на выручку вовремя
К самоучке-поэту Бранко Чопичу!
А теперь ты его забирай с собой,
Выводи ты его на чистый двор,
Угощай его медом-сахаром!
 

Дочитав свои стихи, учительница махнула мне рукой, давая знак, чтобы я немедленно очистил класс, что я и поспешил выполнить и в мгновение ока подлетел к своему спасителю. А старина Карабардакович спустился со своей коняги на землю и крепко меня обнял под следующий куплет, тут же продекламированный по этому случаю Глишей пономарем:

 
Как сошлись два юнака на широком дворе,
Белы рученьки раскинули –  обнимаются,
В уста сахарные целуются!
 

Затем мы все втроем отправились к Джурачу домой, где меня угостили свежим каймаком[5]5
  Кайма́к – загустевшие сливки.


[Закрыть], а старина Карабардакович, снимая с себя тяжелые гайдуцкие доспехи, деловито осведомился у Глиши:

– Ну как, неплохо я сегодня с боевым заданием справился?

– Отлично, побратим, ты мне напомнил старые наши гайдуцкие времена!

На это старик лишь вздохнул и проговорил с полной серьезностью:

– Каждый человек хотя бы два-три раза в году должен гайдуком стать и отправиться в поход на защиту немощных и слабых. Это делает его и лучше и душевней.

– Верно ты, друг, говоришь! – согласился с ним пономарь.

И лишь много позже, когда мне самому пришло время выступить в бой и с оружием в руках отстаивать свою землю, я осознал, какая глубокая правда заключалась в словах старого гайдука Джурача Карабардаковича.

9

В полдень по четвергам у нас были уроки закона божьего. Закону божьему нас учил наш поп Василий.

Вначале мы страшно боялись его прихода, потому что старшие нас застращали, что на уроке закона божьего поп Василий подкоротит нам язык за все наши дерзости и сквернословие. Мой дядька Илька, ужасный сквернослов, на первом уроке закона божьего со страха забился под скамью. Пришлось его оттуда за уши выволакивать, а когда батюшка его о чем-то спросил, Илька упорно молчал и только показывал пальцем на свой рот.

– Может быть, у тебя зуб болит? – забеспокоился поп Василий.

Иканыч отрицательно покачал головой.

– Может быть, горло? Илькушка снова головой качает.

– Что же тогда с тобой такое? – не знает что и подумать батюшка.

– Я немой! – заявил мой сообразительный дядька.

Весь класс так и покатился со смеху. Поп Василий тоже рассмеялся, а потом и говорит:

– Эта беда легко поправима. Сейчас возьмем клещи, вытащим тебе клещами язык, и все будет в порядке.

Илька захлопал округлившимися глазищами и заголосил:

– Ой, не надо клещи, я сам заговорил!

Обычно, как только поп Василий в назначенное время появлялся на пороге школы, наши товарищи, мусульмане, а было их в классе с десяток, вскакивали из-за парт и мчались к соседней мечети в селе неподалеку от школы, где их учил верозакону ходжа.

Под прикрытием мусульман исчезал из класса и Славко Дубина. Отсидится где-нибудь за колодцем, пока идет урок закона божьего, а потом также незаметно вместе с мусульманами юркнет в класс.

Случилось однажды попу Василию задержаться дольше обычного после урока, как вдруг в класс врывается Славко Дубина и кричит петушиным голосом с порога:

– Эй, ребята, бегом во двор, цыгане медведя привели! – и шлеп на скамью.

Батюшка Василий с удивлением уставился на Славко, и взгляды их встретились.

– А ты какой будешь веры, паренек? – с любопытством спрашивает батюшка, не припоминая, чтобы он хоть раз видел этого малого на своих уроках.

– Я, я никакой! – дико вращая глазами от растерянности, бухает Славко первое, что в голову пришло.

– Постой, постой! Не тебя ли я этим летом у себя в саду поймал, когда ты на моей сливе богу молился?

– Нет, это я не на сливе, а на груше молился! – поправил батюшку Славко.

– Верно, верно, ты прав, – подтвердил поп. – Вот видишь, какой ты правдивый мальчик. А сейчас ты нам так же честно сознаешься, где ты сегодня во время урока молился нашему всеблагому и милостивому господу?

– За колодцем! – сокрушенно признался Славко.

– Так вот, больше не надо так делать, – укорил его поп. – Ты ведь знаешь, что за колодцами и возле живой изгороди вечно рогатая да хвостатая нечисть шатается, как бы не утащила она тебя, такого молодого да набожного.

– Не буду! – пообещал Славко, пряча от батюшки глаза.

Так на этот раз и обошелся Дубина без палок, хотя мы и были уверены, что он получит здоровую взбучку.

Вообще же уроки закона божьего проходили всегда довольно весело. От первоклассников требовалось правильно уметь креститься и знать на память «Отче наш», в котором мы не понимали ни единого слова. Остальное время батюшка занимался со старшеклассниками, сидевшими позади нас.

Старшеклассники проходили историю Ветхого и Нового заветов. В ней рассказывалось о том, как один человек, по имени Иисус Христос, превратил воду в вино, воскресил из мертвых Лазаря и пятью хлебами накормил пять тысяч голодных. Интересные это были истории, хотя лично мне все-таки гораздо больше нравились старинные дедушкины сказки про то, как Старичок с ноготок – Борода-Метла скачет на лисице с копьем наперевес.

Библейские истории ученики должны были пересказывать наизусть, и, услышав от них первую фразу, поп Василий начинал мирно дремать, развалившись на стуле за кафедрой. Вот тогда-то и начиналось настоящее веселье. Отвечавший ученик прилаживал книгу перед собой на спине сидящего впереди товарища и продолжал с листа гладко читать заданный ему урок. Порой вместо Библии ставились какие-нибудь народные сказки, и ученик бодро отвечал следующую, к примеру, притчу:

– «Однажды вор присмотрел у одного хозяина солонину, подвешенную на чердаке, и, дождавшись, когда люди в доме улягутся спать, исхитрился забраться на чердак. Только он снял солонину с крюка и, вскинув ее себе на плечи, стал слезать вниз по лестнице, как оступился и угодил прямиком в комнату, где спал хозяин с женой и детьми…»

Такая история всем нам, разумеется, приходилась по вкусу, и мы с неослабевающим вниманием слушали нашего чтеца. А если он, притомившись, запинался, мы его подгоняли и подбадривали:

– Дальше давай, не останавливайся!

Таким образом история эта доводилась благополучно до конца, когда же чтец замолкал и в классе водворялась тишина, батюшка Василий отряхивался от сна и одобрительно приговаривал:

– Прекрасно, прекрасно. Сразу видать, что из тебя выйдет добрый и набожный христианин.

И, окончательно поборов дремоту, замечал:

– Одно удивительно, почему-то это мне все чудилось, будто бы лезу я на какой-то чердак за солониной, а когда я солонину стал с чердака сносить, лестница подо мной подогнулась и я – бамп! – прямиком свалился в комнату, где спали хозяева.

Однажды наш товарищ, мусульманин Расим Калаузович, так увлекся на последней парте игрой в крестики-нолики, что не заметил, как в класс вошел батюшка Василий. Деваться Расиму было некуда, и он так и остался сидеть на последней скамье, прячась от батюшки за спины товарищей. Но не тут-то было! Высмотрел его наш поп Василий, вызвал Расима отвечать урок закона божьего, а сам, как водится, уснул. Тут мы возьми да и подсунь Расиму Библию: читай, мол, ничего с тобой не будет. Расим парень был отчаянный, взялся за Библию и единым духом одолел всю историю про потоп и Ноев ковчег. Батюшка Василий просыпается и, довольный, мурлычет спросонок:

– Хорошо, сынок, хорошо, даже и меня в Ноевом ковчеге укачало!

Вот какая чертовщина приключилась с нашим мусульманином Расимом! И до того полюбились ему библейские сказания, что на следующий урок закона божьего он снова собирается остаться. Так и рвется священное писание почитать.

– Разрешите, братцы, уж очень оно мне понравилось!

Но его друзья, единоверцы, не хотят Расима оставить. Боятся, как бы ходжа не заметил, что у него на уроке одного ученика не хватает. Как тут быть? Подговорили мы Славко Дубину вместо Расима сходить к ходже на урок вероучения. А Славко, хлебом не корми, дай какую-нибудь проделку затеять. И вот отправляется он к ходже на урок. По такому случаю мы для него у кого-то и феску одолжили, но тут, по дьявольскому наущению, как раз его-то и вызвал ходжа отвечать по-арабски.

– По-арабски?! – ахнул Славко, да так и замолк с открытым ртом, а ходжа уже тянется рукой к длинному черешневому чубуку. На Славкино счастье, рядом с ним было раскрытое окно. Он в это окно прыг прямо в кукурузник – и был таков.

Единственным воспоминанием от этого случая осталось второе Славкино прозвище – «Араб», которое вместе с первым составило теперь полное его имя – Славко Дубина Араб.

10

Пока погода была еще теплой, наши овцы ночевали в загоне на широком лугу у самой лесной опушки. Возле загона стояла дощатая хибарка, и в этой хибарке спал наш пастух Ёван Брджанин, добродушный и веселый детина. Мы с моим дядькой Иканычем вечно боролись за право ночевать с Ёваном, так как ночевка в хибарке сулила нам массу интереснейших историй. Ёван стерег скот у многих крестьян из округи, был со всеми знаком, помнил наизусть все окрестные луга, леса, поля, реки и даже скотину знал поименно. Задержавшись на выгоне у какого-нибудь жеребца, Ёван обращался к нему по-приятельски:

– Как поживаешь, старина Буланый? Все так же игогокаешь, как раньше? А помнишь, как нас с тобой как-то зимой чуть было волки не загрызли?

В мою и Илькину обязанность входило ежевечерне отводить наших сторожевых псов со двора к загону и привязывать их там, чтобы они ночью караулили наших овец.

Эта должность собачьего поводыря была настолько же ответственной, насколько и трудной.

Собаки по дороге к загону обязательно должны обнюхать каждый придорожный камень, дерево, куст, словно бы проверяя, не прячется ли там какая-нибудь живность. А уж если выскочит откуда-нибудь заяц или кошка, собака с такой силой кидается за ними вдогонку, что непременно вырвет цепь из рук проводника. Сколько раз приходилось мне наблюдать, как, вырвавшись из-под какого-нибудь кустарника, длинноухий задает по полю стрекача, удирая от огромной овчарки, которая кроет за ним широким наметом, а за ними следом босоногий пацан сверкает пятками и истошно вопит:

– Рыжик, Рыжик, вернись!

Но какая же свалка начиналась, когда «собаководы» из соседних загонов случайно сталкивались нос к носу. С бешеным лаем устремлялись псы друг на друга, образуя яростно ревущий клубок, катаясь по земле, кусаясь, щелкая клыками и рыча.

Поводыри бросались поначалу разнимать собак, а потом и сами вступали друг с другом в драку. Тут на селе поднимался крик:

– Эй, сосед, бежим скорее к роще, собачьи поводыри подрались!

Не всегда обходится без приключений, даже если по дороге к загону не попадается ни зайцев, ни соседских псов. То разыгравшийся пес обмотает тебя цепью, точно свивальником младенца, так что не можешь с места тронуться. То примется на радостях подскакивать, чтобы лизнуть тебя в нос, собьет с ног, и ты угодишь в какой-нибудь репейник или коровью лепешку. Ну а дома тебе, конечно, достанется за то, что ты явился этаким грязным поросенком. Словом, беда с этими псами, и все тут!

Невдалеке от нашего загона на склоне соседнего холма расположен загон семейства Ёи Клячи. Когда их пастух отправлялся к вечеру на мельницу молоть зерно, отару стерег сам Ёя Кляча. В такие дни он загодя начинал подлизываться к моему дядьке Илькастому, уговаривая его переночевать с ним в лачуге. И мой Иканыч, любопытный, как сорока, обычно соглашался. Зато наутро в школе после их совместных ночевок просто житья не было от Илькиного и Ёиного хвастовства: и волк-то к ним ночью наведывался, и лисица подкрадывалась, и барсук приходил и так далее и тому подобное. Наша Вея относилась к этим басням особенно подозрительно.

– Врут они, я по носу вижу, что врут, да и голос их выдает.

Однажды, когда Илька-килька с Клячей снова собрались на ночевку в пастушью лачугу, Вея пришла к нашему пастуху Ёвану и стала его подговаривать:

– Ёван, давай сегодня ночью навестим наших героев!

– А что такое? – удивился пастух.

– Проверим, какие они на самом деле храбрецы.

И вот с наступлением темноты приходим мы с Ёваном к дому Веиной тетки и говорим ей:

– Отпусти, пожалуйста, Вею на сегодняшний вечер помочь нам шерсть расчесывать. Мы ее потом проводим до дому.

Прихватили мы с собой каждый по хорошему колу и отправились к лачуге Ёи Клячи. Сторожевые псы почуяли нас издалека и подали свой голос, но Ёван знал всех собак в округе, он им тихонько откликнулся, и собаки умолкли.

Подкрались мы к лачуге. Изнутри доносится мирное посапывание.

– Ага, значит, эти два кота знай себе мурлычут, а овец пусть стережет ослиный покровитель, святой Кандрбанджило, – шепнул нам Ёван.

По заранее разработанному плану Вея встала позади лачуги, мы с Ёваном заняли позиции по обе ее стороны и по данному Ёваном знаку начали колошматить кольями по низкой дощатой кровле. Доски так и загудели под ударами, словно сразу сто десять залпов грянуло.

Трах-тарарах, трах-тарарах, трах-тарарах!

Грохочут прогретые солнцем доски, словно землетрясение началось. Тут мы разом перестали своими кольями колошматить и вылезли каждый из-за своего угла посмотреть, как Илька с Ёей деру из лачуги дадут.

– Готово, выскочили! – прошептал Ёван.

И действительно, Илька с Ёей, белея в темноте босыми пятками, уже припустили вниз по склону к ближайшим сельским домам.

– Сейчас все село перебудят! Бежим скорее к своему загону, пока нас тут не застукали! – воскликнул пастух.

Все было точно так, как предвидел Ёван. Вспугнутые нами храбрецы ворвались во двор Ёи Клячи, где как раз перегоняли ракию, и подняли страшный переполох. Крестьяне, подогретые ракией, похватали вилы и целой ордой помчались к загону. Прибегают, а там нет никого. Кинулись они тогда к нашей хижине и загрохотали вилами по крыше:

– Эй, есть тут кто живой?!

– Что это вы сегодня повадились по крыше лупить? – отвечает им будто бы спросонья Ёван. – Что вы людям спать не даете?! Завтра мне вставать чуть свет!

Выскакивает он из хибарки с колом в руке и на них:

– А ну, разойдись! Мало вам было одного раза, хотите второй раз получить?!

Так ни с чем и вернулась погоня в село, а утром то-то было насмешек и хохота! Вся школа собралась вокруг наших героев Ильки с Ёей, расспрашивают, как эти юнаки ворвались во двор, где гнали ракию, как они погоню подняли и как преследователи вернулись восвояси ни с чем.

– Здорово вас потом за уши отодрали? – допытывались мы у незадачливых героев.

– А вот и не драли! – отбивался Ёя Кляча. – Только всего-то и было, что заставили всю ночь валежник под котел с ракией подкладывать.

Вскоре после этого происшествия, слоняясь как-то возле нашей хибарки, Иканыч и Кляча обнаружили те самые три кола, которыми мы в ту ночь колошматили по крыше. Это навело их на подозрения. Они переглянулись:

– Не иначе как все это подстроили Ёван и Бранко! Но кто с ними третьим был. – Славко Дубина Араб, а может быть, Вея?!