Текст книги "Ноги в поле, голова на воле"

Автор книги: Бранко Чопич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

4

А теперь мне кажется, самое время рассказать, где находится мое село и как оно выглядит.

Мое село приютилось в плодородной зеленой долине, омываемой быстрыми потоками, в гористом краю под вершиной Грмеча[2]2
  Грмеч – гора в Боснии.


[Закрыть]. Со всех сторон окружают его лесистые холмы, а за ними на юге тянутся длинной цепью мощные хребты Грмеч-горы.

Дом мой стоит посреди села, невдалеке от речки Япры. В получасе ходьбы от нашего дома на невысоком покатом холме белеет наша школа, церковь и еще с десяток сельских домов. В глубоких ущельях, стесненных откосами горных отрогов, видны следы древних дорог, в пещерах попадаются груды шлака, оставшиеся от римских плавильных печей. На вершинах скал виднеются развалины круглых башен и крепостных стен, уцелевшие от замков боснийских королей, а может быть, и турецких владык.

Крестьяне нередко в своих огородах натыкаются на гробницы римских воинов и находят в них золотые и медные украшения. А подле древних руин пастухам попадаются наконечники стрел, глиняные черепки и позеленевшие медные монетки. И мы играем в эти стертые монетки, играем, пока они снова куда-то не запропастятся.

Зимой, когда долина тонет в снегу, до нашего села доносится завывание волков с окрестных холмов и резкий, отрывистый лай промерзших лисиц. Наутро наш сад бывает испещрен заячьими петлями, а нежная кора молоденьких деревьев носит на себе следы острых заячьих зубов.

Ближайший город от нас – Босанская Крупа – в двадцати километрах от нашего села, до него целых четыре часа хода.

Ну вот пока и все, что я хотел сказать вам о моем селе.

* * *

Наутро разбудил меня какой-то шум, крики, пыхтение, сопение и возня во дворе. Я вскочил на ноги – и к окну. А там такое творится, что и во сне не увидишь! Все наши домочадцы навалились на моего Икана, кто за ноги его держит, кто за уши и натягивают ему силком штаны. Иканыч верещит, рычит, кусается, но все напрасно. Напялили на него штаны и крепко стянули их ремнем.

– Ой, спасите, как я теперь буду ходить! – взвыл Икан, споткнулся о подвернувшегося под ноги поросенка и плюхнулся носом в землю. Поросенок завизжал, а дядька заголосил что есть мочи:

– Ой, я ногу сломал! – и поскакал по двору на четвереньках. – Так и знайте, я теперь и в школу на четвереньках поползу!

– Вы только посмотрите на него, – возмутилась его мать, тетя Драга (как я ее называл, хотя она мне и приходилась двоюродной бабушкой, как жена моего двоюродного дедушки), – в школу пошел, а ползает, как ползунок! Мало того, что его до сих пор как младенца с ложки кормят! Сам даже есть не научится!

– Зато сейчас он покажет новое чудо – увидишь, как он летать умеет! – воскликнул дед и, схватив валявшийся кол, сильно огрел им Илькана.

Наш «ползунок» взвился перепуганным зайцем, одним махом перескочил двор, стрелой взлетел на корявый ореховый ствол и спрятался в кудрявой его кроне. Только голые ноги из зелени виднеются.

– Видала, как окрылател наш Ильяшка! – довольно ухмыляясь, гаркнул дед Рада. – Эй, там, а ну-ка слезай вниз, в школу пора!

– Не слезу, а вот и не слезу! – упрямился беглец. – До самой зимы тут просижу, с последним осенним листом слечу вниз. Можете бабку вместо меня в школу посылать.

Тут Иканову мать осенила счастливая догадка, и она крикнула погромче:

– Эй, Бранко, Бранкичу! Я тут Ильяшке зажарила яичницу на один глазок, но он не хочет! Поди-ка ты позавтракай этой яичницей, не пропадать же ей!

– Как это я не хочу?! Это я-то яичницу не хочу?! – взвыл Илькан с вершины ореха, шустрой белкой стрельнул с него вниз, схватил с поленницы топор и метнулся в дом. – Кто посмеет тронуть мою глазунью, тому голову с плеч! – крикнул он и в доказательство своей решимости положил топор на порог.

Все совершенно достоверно убедились в том, что наш Иканыч не только может бегать в штанах, но даже и по деревьям лазить. А коли так, значит, он в них и до школы дойдет.

И вот двинулись мы с моим дядюшкой в школу. Иканычу непривычно в штанах идти, он в них ерзает, чешется, трется, извивается. Штаны у него жесткие, они и без Икана запросто могли бы на дороге стоять, словно у них внутри свои, да еще какие крепкие ноги.

В школе госпожа учительница прежде всего вывела из-за парт свежеиспеченных новоштанников и произвела придирчивый осмотр их облачения. Один из посвященных был наряжен в старые отцовские шаровары необычайных размеров. Они были настолько объемисты, что в них свободно могли поместиться по крайней мере еще трое учеников нашего класса, а посему их грешный владелец, боясь запнуться, судорожно придерживал их за ремень.

– Вы что же это, не умеете ремень затягивать? – обратилась к новобранцам учительница.

Ученики смущенно жались и переглядывались. В этом у них опыта и правда не хватало.

– Эй, Кеча! – вызвала госпожа учительница одного ученика. – Подойди сюда.

На этот ее оклик из-за парты вылез длинный верзила до того нестриженый и косматый, что его желтые кошачьи глаза едва поблескивали из-под чуба.

– А ну-ка отведи этих новообращенных за колодец да покажи им, как надо обращаться с ремнем.

Кеча со своим отрядом мигом испарился из класса, и вскоре из-за колодца донеслось, как он там командует, обучая своих подопечных хитрому искусству:

– Р-раз, затянул! Дв-ва, расстегнул! Р-раз-два! Р-раз-два!

Эта муштровка продолжалась целый урок, после чего Кеча появился в классе, гоня перед собой ораву удальцов, и отрапортовал госпоже учительнице:

– Порядок, госпожа учительница, все выучились!

По дороге из школы домой мой дядька Илька, перепрыгнув канаву, под первой же живой изгородью стащил с себя штаны и, повеселевший, выскочил снова на дорогу.

– Мое терпение лопнуло! – воскликнул он, перекидывая свои штаны через плечо и оправляя смятую рубаху, которую ему мать в то утро наскоро подкоротила.

Он подпрыгивал в этой своей не достающей до колен рубашонке с ноги на ногу и напевал:

– О-ля-ля! О-ля-ля! Как пушок летаю я!

Пылим мы так трусцой по дороге, а тут, глядь, из-за поворота прямо на нас шествует сельский батюшка Василий. Мы живехонько притормозили, скорчили постные рожи и прямо к батюшке целовать ему руку, как нас дома учили. Иканыч левой рукой прячет за спину штаны, правой хватает волосатую поповскую руку и сгоряча чмокает ее два раза подряд – чмок, чмок!

– Будь здоров, сынок, будь здоров! – довольно стрекочет поп, уже где-то спозаранку набравшийся ракии[3]3
  Ра́кия – особый вид водки.


[Закрыть] и потому болтливый, точно сойка. – Сразу видать славного и вежливого мальчугана.

А «славный и вежливый мальчуган» бочком-бочком, поскорее обошел сторонкой батюшку Василия, так что тот и не заметил, что за бесштанник только что был перед ним.

5

На следующий день мы познакомились еще с одним действующим лицом, без которого невозможно было представить себе нашу школу. Это был школьный прислужник и истопник Джу́рач Карабарда́кович.

Этот Джурач Карабардакович был здоровенный добродушный старикан, весь заросший седой гривой, громадными усами и кустистыми бакенбардами. Все это срослось у него вместе, в точности как у старого австрийского короля Франца-Иосифа. Когда-то в молодости портрет Франца-Иосифа поразил Джурача, и он дал торжественную клятву отрастить себе такую же бороду: «Если король в таких дремучих космах ходит, как конь табунный, почему бы и мне не ходить!»

Из-за этих усов, бороды и бакенбардов наш старикан напоминал восточного разбойника Али-Бабу, бизона, тибетского быка, болотную цаплю, совиное гнездо, старого хряка, камышовую хижину с двумя круглыми окошечками и еще что-то такое совершенно невообразимое.

В молодости Джурачева жена раз десять сбегала от своего косматого благоверного и выходила замуж в другие села. Но, не выдержав долго в чужом доме, снова возвращалась к своему соколу, и они шумно справляли новую свадьбу.

Наряду со своей бородой старина Джурач почитал еще и ракию: сливовицу, яблочную, грушовку, кизиловку, кукурузную и прочие сорта этого зелья. Бывало, он так напробуется ракии у перегонного котла, что тут же свалится, так что мужики садятся на него, как на бревно, в ожидании, когда забулькает варево.

Зато в школе ни один человек не видел Джурача под пара́ми. Даже после самой жестокой попойки ночью наутро он являлся в школу трезвый и умытый и, собрав в кружок ребят, держал перед ними речь о вреде алкоголя.

– Знаете ли вы, дети мои, кто такой пропойца? Пропойца – это осел, чурбан, болван, сивый мерин, пень стоеросовый, грязная свинья и пропащий дурак. И это еще только малая часть его прозвищ, а если бы я вам все их перечислил, так набралось бы по пять штук на каждую букву алфавита.

Говорили, будто бы старина Джурач Карабардакович в ранней молодости где-то там, в своей Лике, гайдучил. Это была последняя славная гайдуцкая дружина с личско-долматинской границы, в ней были такие знаменитые герои, как Ла́зар Шку́ндрич, Лу́ка Ла́бус, Гая́н Ку́кич, Авра́м Ёванич, Ла́нга Ме́дич, Ча́влин Долмати́нец и Рая́н Меньшой. Какая доля правды во всем этом, определить невозможно. Во всяком случае у Джурача от гайдуцкого прошлого остались серебряные нагрудные знаки, так называемые токи и илики, тяжелые бляхи, какими еще в старину украшали себя гайдуки.

Один раз в году, в день поминовения усопших, когда все крестьяне отправлялись в церковь и на кладбище и зажигали там свечи за помин души покойных, у старины Джурача был неузнаваемо строгий и серьезный вид. Он отправлялся накануне в город, покупал там самую толстую восковую свечу, приносил ее в церковь и ставил за упокой души нашего народного героя Королевича Марко.

Выходит старина Джурач из церкви и, громко шмыгая носом, роняет тяжкие слезы.

– Господи, да что ж это такое? – дивятся односельчане.

– Умер Марко! – отвечает старина Джурач.

– Какой еще Марко? – недоумевают люди.

– Как это какой! Он самый, Королевич Марко, незабвенный наш герой! – плачет старик. – Боже мой, какая это для меня потеря!

И чтобы залить свое горе, старик Джурач заворачивает в сельскую корчму и там напивается до бесчувствия за упокой души Королевича Марко. А наутро отправляется к нашему пономарю Глише и требует, чтобы тот читал ему песнопения о Королевиче Марко.

– Да смотри, Глиша, как бы у тебя по нечаянности Королевич Марко в темницу не угодил, отведаешь тогда моего кизилового посоха!

Глише хорошо известен вспыльчивый нрав его друга, и он внимательно следит за выбором куплетов. Но вот однажды пономарь в подпитии возьми да и начни читать следующие строки:

 
Взлютовал тут Муса Кесе́джия,
Повалил героя на зеленый луг,
Оседлал он грудь богатырскую,
Королевича Марко поверженного…
 

Не успел пономарь произнести последние слова, как Джурач вскочил, точно лев, схватил чтеца за шиворот и за пояс, брякнул его об землю, взгромоздился ему на грудь и прокричал:

 
Обожди-ка ты, Муса Кеседжия,
Вероломную победу свою праздновать.
Есть у Марко один верный друг —
Побратим его Карабардакович!..
 

Видит церковная крыса, что настал его черный час, и выдвинул в свою защиту такую песню:

 
Заклинаю я тебя святым господом,
Пощади ты меня, Карабардакович,
За героя Марко Королевича
Три мешка отвалю тебе золота!..
 

Подобное обещание оказывает свое действие. Джурач поднимается, извлекает Глишу из дорожной пыли, а тот кидается за новой бутылью ракии, к которой они и прикладываются до тех пор, покуда старина Карабардакович, воодушевившись и повеселев, не заводит новый стих:

 
Во святой ли во день поминовения
Светел ликом был мой сердечный друг.
Тяжела в бою была палица
Моего побратима Глигория!
 

Когда же, преисполненный боевого духа, старый отправляется домой, пономарь Глиша провожает его напутственной песней, которую он бормочет себе в бороду:

 
Отвалил наконец Карабардакович,
Восвояси за гору отправился,
Так бы больше глаза мои не видели
Моего мучителя Джурача…
 

Кроме любви к Королевичу Марко, у Джурача была еще одна великая и неизменная любовь: ко всей школьной детворе. Всем было хорошо известно, покуда ты учишься в школе, даже в каникулы, ты находишься под покровительством и опекой бывшего гайдука Джурача Карабардаковича. Он выгораживал ребят перед жандармами, перед полевым обходчиком, перед лесником и даже ограждал от родительского гнева.

Увидит старина Карабардакович, как какой-то родитель тащит своего сына за руку, собираясь задать ему взбучку, и сейчас же кидается мальчишке на выручку:

– Эй, ты, остановись! Не смей трогать этого мальца!

– Этот малец табак у меня таскает! – жалуется на бедокура отец.

– Покуда он в школе учится, я за него отвечаю, – гремит старина Джурич, – и ты его не имеешь права бить!

– Когда же проучить его за гадкие проделки? – упрямится родитель.

– Подожди, пока он школу кончит!

– Когда он школу кончит, я ему и так курить разрешу! – продолжает упорствовать отец.

– Коли так, за что же тогда сейчас бить? – укоряет разбушевавшегося папашу старина Карабардакович.

В первые же наши школьные дни Джурачу Карабардаковичу как раз пришлось вызволять из беды второгодника Сла́вко Ду́бича, по прозвищу Дубина. Вот как это было.

Желая избавиться от школы, наш второгодник Славко надумал ни мало ни много, как жениться. Слышал он, что женатым не разрешено учиться в начальной школе, и договорился с одной шестилетней девчонкой из соседнего дома, что она выйдет за него замуж. Девчонка согласилась за две пригоршни орехов и раскрашенную алюминиевую брошку. И вот в один прекрасный день приводит Дубина ее к своему отцу и торжественно заявляет:

– Вот моя невеста, я женюсь! Так что скажите учительнице, что я больше в школу ходить не буду.

– Ах вот оно что! Мало того, что ты на второй год остался, так ты еще и жениться надумал! – рявкнул отец и схватился за ремень. – Сейчас я тебе закачу славную свадьбу!

Расстегнул родитель ремень, сгреб жениха в охапку и ну его по заднему месту вразумлять: вот тебе женитьба, вот тебе женитьба! Вжикает в воздухе ремень, а Славко верещит как зарезанный:

– Ай, спасите, погибаю!

На его счастье, случись тут проходить мимо нашему школьному прислужнику и истопнику Джурачу Карабардаковичу, услышал он Славкины вопли, ворвался во двор, где чинилась расправа, и взмахнул своим мощным кизиловым посохом:

– Стоп, прекратить пальбу!

– Как это прекратить, когда я только что пристрелялся! – крикнул разъяренный отец.

Джурач зверем ринулся на него, вырвал из рук ремень и пригрозил корявым пальцем:

– Прекратить порку! Пока малый в школе учится, он под моей защитой.

– Он же второгодник! – съязвил отец.

– А второгодник еще и под удвоенной защитой, потому что он так сильно полюбил школу, что решил по второму разу первый класс пройти! – не замедлил отразить удар наш славный покровитель.

Таким образом Славко Дубина был вызволен из-под ремня, а заодно и свадьбы избежал.

6

Что же касается нас, то в первые школьные дни мы большему научились у нашего второгодника Славко Дубины, чем у госпожи учительницы. Так, например, от него мы узнали, что после окончания уроков вовсе не обязательно сразу мчаться домой. Можно сперва поплутать по узким, таинственным тропкам, по рощам и дубравам, потом переправиться через речку Япру и, продравшись сквозь густой прибрежный кустарник, снова выбраться на дорогу, которая и приведет тебя, запыхавшегося, всклокоченного, расцарапанного, прямо домой. По пути можно подурачиться вволю, без этого было бы скучно.

И вот едва закончился последний урок, мы уже несемся через тенистую грабовую рощу к берегу реки на наш лужок. Это место словно бы нарочно создано для игр. Славко Дубина обычно предлагал поиграть в «мертвеца».

– А как в него играют? – спрашивали неопытные первачки.

– Да это каждый дурак знает, – подбадривал непосвященных Дубина. – Кто-нибудь будет мертвецом, а мы его понесем на носилках через реку на кладбище. По дороге следует плакать, причитать и ракию пить, а поп будет покойника отпевать и голосить аллилуйя.

– Ой, как здорово! – восхищались мы, а Дубина дальше поучал:

– Но только, чур-чура, уговор: мертвецу запрещается хихикать, говорить, кашлять, чихать и сморкаться. Если он какой-нибудь звук подаст, носильщики тут же сбрасывают его с носилок и выбирают другого мертвеца.

– А чесаться можно? – предусмотрительно осведомлялся мой дядька Илья. С тех пор как он стал носить штаны из конопляного полотна, он то и дело чесался.

– Ну уж нет! Чесаться тоже нельзя! – строго возражал Дубина. – Это что за мертвец, который примется чесаться, словно корова об плетень.

После долгих и шумных споров «мертвецом» назначался мой дядька Икан. Мы живехонько мастерим носилки из двух длинных ивовых жердей, связанных между собой прутьями, и возлагаем на них «мертвеца». Иканыч точно окаменел – форменный мертвец, да и только!

– Поднимай его, пошли! – командовал Дубина.

Двое ребят подняли жерди на плечи и зашагали. Дубина выступал впереди, взмахивая какой-то палкой вместо кадила, и гундосил в нос, точно наш поп:

– Гос-осподи помилуй! Го-осподи помилуй!..

Так как через речку были проложены узкие мостки, которыми пользовались, в основном, зимой, наша босоногая команда храбро зашла в воду, намереваясь перейти Япру вброд. Как раз на середине речки, где вода доходила нам почти до колен, один из носильщиков споткнулся, и носилки угрожающе накренились.

– Эй, вы, поосторожней несите! – крикнул всполошившийся «мертвец».

– Бросайте мертвеца, он живой! – тут же гаркнул наш «поп».

Носильщики рады стараться: едва услышав команду, сейчас же сбросили с плеч свою ношу, и носилки вместе с распластавшимся в воздухе «мертвецом» – плюх! – пошли под воду. «Мертвец», однако, тут же выплыл, вскочил на ноги и с громкими воплями кинулся вдогонку за носильщиками:

– Ну погодите же, предатели, вы у меня еще поплатитесь!

«Мертвец» накинулся на носильщиков, и между ними завязался бой. Промокший до нитки «мертвец» отвешивал направо и налево колотушки, покуда «поп» Дубина не скрутил ему руки.

– Стоп, удалец! Где это видано, чтоб покойник так бесновался и кулаками махал?

На сей раз с игрой было покончено, надо было расходиться по домам. На прощание Иканыч пригрозил своим носильщикам добавить им при следующей встрече и мокрой курицей поплелся за мной к дому.

Едва мы высунули нос из кукурузника, как навстречу нам дед, смотрит на нас и глазам своим не верит:

– Да как же это вас из школы через Япру сюда принесло?!

– Мы с дороги сбились! – мрачно огрызнулся Икан.

Тут дед заметил, что он с головы до ног мокрый, и вскрикнул:

– Это что же с тобой, несчастный, случилось? Никак, ты в воду свалился?

– Меня Бранко столкнул! – не моргнув глазом соврал этот негодник.

Тут на крыльцо выскочила моя мать и, увидев страдальца Икана, тут же схватила меня за ухо и запричитала:

– Ах вот ты как! Своего дядьку в речку сталкивать! Еще немного, и он бы совсем утонул! Илькушка-душка, взберись на ветлу, выбери там подлиннее хворостину! Сейчас я ему покажу, как родных дядюшек топить!

Дважды повторять это Икете не приходится. Мигом взлетел он на ветлу, а там, с той поры как он на ней в последний раз побывал, на мою беду, вымахал целый пучок длиннющих побегов – хоть сотню выбирай!

– Ого-го, до чего же гладкие и длинные прутья! – ласково поглаживал свежие побеги Икета, между тем как я верещал:

– Он сам в воду свалился! Я его не трогал. Он мертвым был и его носильщики через речку на кладбище несли!

– Ах, ты еще и зубы мне взялся заговаривать, бессовестный, – рассердилась мама и пребольно дернула меня за ухо. – Это что еще за дурацкие россказни про покойников?!

– Вот тебе крест святой, он покойником был! – клялся я. – Спроси Дубину-попа, он тебе подтвердит! А потом покойник проговорился, и его в воду – бултых!

– Нет, вы только послушайте, что он такое несет: поп у него дубина, а покойники разговаривают! Сейчас я из него выбью эту дурь! – воскликнула моя мама.

А тут как раз и подоспел злодей Иканыч с хворостиной, со свистом разрезает ею воздух, чтобы все видели, какая она хлесткая.

Ну и всыпали мне в тот раз горяченьких ни за что ни про что. Вырвавшись наконец из маминых рук и отбежав на приличное расстояние, я твердо сам себе поклялся, что, как только вырасту, под корень срублю эту злосчастную ветлу.

7

Славко Дубина познакомил нас с другой школьной знаменитостью – с Ёей Длинным, самым рослым парнем из третьего класса, таким высоченным, что казалось, будто он взгромоздился на ходули. Из-за своего роста он и получил кличку «Длинный».

Длинный вообще-то был прекрасным парнем, но жутким хвастуном. В школу он каждое утро являлся с какой-нибудь новой историей.

– Подхожу я сегодня к лесу, а из леса – шасть – заяц выскакивает, а за ним волк! – рассказывает Длинный.

– И что же ты? – в неподдельном ужасе раскрывают рты первоклассники.

– Заяц прямиком ко мне, я его своей школьной торбой хвать по башке, заяц волку под ноги, волк…

– А что же волк? – сгорая от нетерпения, кричат первачки.

– Волк споткнулся об зайца и полетел кубарем!

– А что же ты? – допытываемся мы.

– А я, дай бог ноги, – и в школу галопом. Слава богу, жив остался!

На следующий день – новое происшествие.

– Подхожу я к дубраве, – рассказывает Длинный, отчаянно жестикулируя, – как вдруг из дубняка дикий кабан – и прямиком на меня.

– И что же ты?

– Я хоп – и на дерево. А кабан, известно, подбегает к дереву и давай своим рылом под корень его подкапывать! Роет землю рылом, хрюкает и отдувается, а дерево трясется…

– А что же ты? – охают слушатели, уставившись на Длинного расширенными от ужаса глазами.

– Я сверху хрясть кабана по рылу своей торбой! Кабан взревел и в лес наутек! Я даже торбу об его башку порвал, вон поглядите!

– Так ты же вчера говорил, что это ты ее об зайца порвал, – встревает кто-то из кружка слушателей.

– Заткнись, раз не понимаешь ничего! – нападает Длинный на этого выскочку. – Когда я зайца стукнул, торба только чуть-чуть по шву лопнула, а кабан ее совсем разодрал.

– Ты же недавно рассказывал, что тебе баран сзади наподдал и разбил твою доску[4]4
  Имеется в виду грифельная доска, которую каждый ученик носил с собой в школу.


[Закрыть], а доска порвала торбу! – криво ухмыляясь, замечает Славко Дубина.

– Сейчас ты у меня тумака получишь! – взрывается Длинный и, взмахнув своей торбой, как боевым оружием, пускается следом за Дубиной, но Дубина не дурак дожидаться, пока его торбой огреют, и, отбежав достаточно далеко, чтобы чувствовать себя в полной безопасности, корчит оттуда Длинному гадкие рожи:

– Ага, вот ты и попался на вранье! Ты свою доску прошлой зимой разбил, когда поскользнулся на льду и шлепнулся навзничь.

Все школьники боялись Длинного, кроме Славко Дубины. Больше других доставалось от него первоклассникам. Столкнется нос к носу Длинный с запыхавшимся вихрастым новичком и строго окликнет его:

– Эй, мальчуган, а ну-ка поцелуй дяденьке руку!

Ошеломленный новичок послушно прикладывается к протянутой руке, а Длинный удовлетворенно гудит:

– Будь здоров, сынок!

Дубину на крючок не подцепить. Когда Длинный впервые протянул ему для поцелуя свою лапу, Дубина, брезгливо сморщившись, сплюнул:

– Фу, свинарником пахнет!

Длинный оторопел и поднес свою руку к носу.

– С чего бы это ей свинарником пахнуть, когда я со вчерашнего дня этого свинарника в глаза не видывал!

– Значит, ты руки со вчерашнего дня не мыл! А ну-ка проваливай отсюда, пока тебя самого в свинарник не упрятали!

Так и не удалось Длинному подчинить себе непокорного Славко Дубину, не боявшегося ни тумаков, ни колотушек. Да и что ему бояться чужих, когда его дома по крайней мере дважды в день молотили как телка, зашедшего в капусту?! Если же перед уходом в школу отец забывал за что-нибудь проучить сына, тот озабоченно спрашивал своего родителя:

– Уж не заболел ли ты, старый, что-то ты сегодня мне ни одной оплеухи не отвесил?

– Охо-хо, сынок, поясницу что-то ломит, не могу как следует замахнуться, – жаловался отец. – Ты уж потерпи, милок, до завтра!

– Ладно, ладно, потерплю, не торопись!

Поняв, что Дубину ему не одолеть, Длинный оставил его в покое, а перед остальными продолжал бахвалиться своими геройскими подвигами.

Так все и шло у нас складно и гладко, пока в школе не появилась новая необычная ученица – Ве́я из Брдара.

Первые два класса начальной школы Вея закончила в каком-то селе у Санского Моста, а теперь переехала жить сюда, к своему дядьке, и записалась в третий класс нашей школы.

Вея с Ёей Длинным поскандалили в первый же день. Вот как это было.

Через дорогу от школы во дворе истопника Джурача Карабардаковича в тот день перегоняли ракию. В большую переменку большинство школьников, конечно же, собралось на дворе напротив школы около кипящего котла. Явился сюда и Ёя Длинный, привязался к одному малышу и давай его экзаменовать возле лужи с барахтавшимися в ней поросятами:

– А ну-ка отвечай быстро: кто самый сильный и самый умный в этой школе и во всей округе?

– Ты-ы! – мычал перепуганный малыш.

– Нет, этак не годится! – поучал свою жертву Ёя. – Надо говорить вот так: ты самый умный и самый сильный, дядя Ёя.

Малыш повторяет за своим мучителем все в точности, а Длинный продолжает свой допрос:

– Теперь скажи: кто здесь – отсюда до самого моего дома – самый красивый и белолицый?

Не успел первачок и рта раскрыть, как к ним подскочила Вея, этакая голенастая, белокурая и тонкогубая девчонка, и, скривив рот, проговорила, насмешливо смерив Длинного взглядом с головы до пят:

– Ага, сейчас я тебе скажу, кто ты такой, чтобы ты больше не измывался над бедным ребенком; ты самый гадкий и грязный из всех своих братьев, которые барахтаются в этой луже. Вдобавок ты еще недоумок и придурок, чокнутый, пыльным мешком прихлопнутый!

– Ха-ха-ха-ха-ха! – грохнули ребята во дворе, а Ёя покраснел, точно рак, и ринулся на Вею с воплем:

– Вот я тебе покажу!

Вея как толкнет его изо всех сил, и Длинный шлепнулся прямо в лужу, где барахтались поросята. От неожиданности он зарылся носом в грязь, а перепуганные насмерть поросята с громким хрюканьем кинулись через него врассыпную. Какой-то насмешник крикнул ему вслед:

– Смотри-ка, до чего здорово Длинный ныряет!

Ребята со всего двора сбежались полюбоваться, как выкарабкивается из лужи грязный купальщик, облепленный желтой глиной. К его выходу из лужи подоспел и Джурач Карабардакович, которому страшно надоело Ёино бахвальство.

– Кто этот герой, который нашего хвастуна в лужу посадил? – прогремел Карабардакович на весь двор. – Пусть подойдет ко мне – он заслужил чарочку ракии!

– Давай сюда ракию, я и есть тот герой! – выступила вперед долговязая Вея.

Карабардакович нацедил ей обещанную чарку, и Вея осушила ее единым духом.

С тех пор, едва завидев Вею на школьном дворе, Длинный боялся даже взглянуть на первоклассников, а про то, чтобы мучить их в укромном закутке, за колодцем, важничать перед ними своими невероятными похождениями, и думать забыл.

Вся школьная мелюзга так и льнула к Вее и шла к ней жаловаться на своих обидчиков – на драчунов из старших классов, сельских ребят и даже на подпасков, вечно подкарауливавших школьников по пути из дому в школу и обратно.

– Ладно, ладно, разберемся! – отвечала на всякую жалобу Вея и при первом же удобном случае отправлялась на розыски обидчика.

Обычно к ней присоединялся и Славко Дубина, добровольный ее помощник и полезный советчик. Славко Дубина отлично знал все тайные тропки, полянки и рощи в нашей округе.

Однажды и нам с Иканычем пришла пора пожаловаться Вее на обидчиков. По дороге в школу на самой круче из зарослей орешников кто-то повадился обстреливать нас комьями земли. Мы с Илькой страшно боялись этой бомбежки, а неизвестный противник из засады буквально засыпал нас земляными гранатами.

Узнав про наши злоключения, Вея позвала Славко Дубину на помощь:

– Покажешь мне этот самый орешник по дороге домой!

Вот двинулись мы на следующее утро с Иканом, как обычно, в школу, подходим к орешнику, как оттуда в нас шварк – земляная бомба разорвалась перед нами.

– Ай, снова в нас метят! – взвизгнул Илька, подпрыгивая диким козлом.

Трах-тарарах! – еще один снаряд обдал нас земляной трухой, и я подпрыгнул, точно заяц. Тут на склоне, в зарослях, поднялся страшный крик, пыхтение, треск сучьев и топот ног.

– Ай, дикарь за нами гонится! – в ужасе завопил мой Икан. Не успел я что-нибудь ему ответить, как из орешника выскочил Ёя Длинный, а за ним наша Вея и Славко Дубина. Длинный споткнулся об сук и пополз на четвереньках, а Вея – гоп! – прыгнула ему на спину. Оседлала Длинного, молотит его, точно клячу, пятками по бокам, а кулаками бьет по шее и допрашивает:

– Будешь земляными комьями в ребят кидать?

– Не буду, чтоб мне пусто было! – плаксивым голосом тянет оседланный Длинный.

– Будешь слабых обижать?

– Не буду, пропади я на месте!

– Будешь хорошим товарищем?

– Не буду, чтоб меня гром разразил! – бубнит Длинный, с перепугу не соображая, что плетет.

Напоследок Вея заставила Длинного поклониться нам, долбанув его об землю лбом, соскочила с Ёиной спины и торжественно провозгласила:

– Представляю вам вновь посвященного! Отныне он именуется не Ёя Длинный, а Ёя Кляча! И да пребудет с ним это имя во веки веков!

Ёя Кляча! Вся школа в тот же день узнала об этом новом Ёином прозвище. Иканыч и Славко Дубина постарались довести его до общего сведения. Перебегая от одной кучки школьников к другой, они сообщали потрясающую новость:

– А вы знаете, какую кличку получил Ёя Длинный? Не знаете? Отныне он именуется Ёя Кляча. Сегодня его Вея оседлала и окрестила этим именем.

С тех пор при встрече с Ёей Клячей ребята начинали ржать и брыкаться:

– Иго-го-го-го! Кляча, тебе задать овса?