Текст книги "От Карповки до Норвежского моря (СИ)"

Автор книги: Борис Тесляров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Действующие лица и исполнители

К середине января 81 года все снова собрались в Лице. Лодки проекта РТМ, а их уже вместе с нашей было три корпуса, обживались под началом командования 6 дивизии. Наши ряды пополнились Севой Баденко, которого отныне мы называли просто Председатель, и укрепились присутствием Миронова. Пятая подсистема была представлена руководителем разработки С. Л. Вишневецким, которому на протяжении всего этого периода помогали комплексники Юра. Болдырев и Миша Андреев с периодическим подкреплением Колей Маяновым, Сашей Бобровым и Сашей Евдокимовым. Из сотрудников специализированных подразделений остались в памяти Юра Долинин, срочно разработавший рекордер, и Татьяна Борисовна Кудрина – из недр шестого отделения.

Все работы в тандеме УПВ-ГПБА проводил и ими же руководил неутомимый Зархин, который один мог заменить целую команду. Основными его помощниками были механики Валера Максимов и Коля Витвинский. Часто и я подключался к этим работам, питая необъяснимую симпатию к пятой подсистеме и буксируемой антенне в частности, начиная с её памятных поисков в Белом море. Бывали у него в команде и Толя Рачков, и Толя Бестужев, а также опытный конструктор-механик Ростислав Иванович Гриневич. Все бумажно-протокольные дела по пятой подсистеме вплоть до госов вел Б. Г. Вершвовский. Борис Григорьевич пришел в институт из ЦКБ-16 (когда-то было в Ленинграде три лодочных ЦКБ – ЦКБ-18,ЦКБ-16 и СКБ-143, которое со временем и проглотило ЦКБ-16), был большим мастером пера и бумаги и всю свою жизнь в институте был зам. начальника 13 отдела. Менялись начальники (Тихонравов, Смирнов, Бородин, Андреев), а БГ у каждого был в замах. Ещё БГ был ветераном войны и каждый год в майской стенной газете, посвященной Победе, наряду с другими нашими ветеранами, было фото молодого солдата Вершвовского.

Комплексную основу 6-ой подсистемы представляли Карманов Ярослав Иванович, (Слава Карманов-тогда зам. начальника сектора, руководитель работ по доработкам и сдаче шестой подсистемы, спокойный и доброжелательно улыбчивый, которому, как и С. Л. Вишневецкому, пришлось на своих плечах вынести всю тяжесть сдачи принципиально новой и сложной подсистемы) и Полканов Константин Иванович (Костя Полканов-родом из 13 отдела, тогда уже начальник 14 отдела, политико-мозговое ядро при сдаче шестой подсистемы, большой прагматик с ироничным взглядом на всех и всё происходящее, язвительно остроумный и смелый в высказываниях, с ясной головой и умелыми руками). Комплексники были представлены Игорем Купцовым (всегда немного суетливый и ворчливый), Сашей Консоном (комплексная наука), Эльвирой Павловной Овчинниковой (очень энергичная и активная). Всем им помогал один единственный молодой техник, фамилия которого не запомнилась. Практически все представители специализированных подразделений были сотрудниками нашего 6-го отделения, вычислители и математики – спокойный Женя Володин, экспансивный Леня Хоменко, закаленный в борцовских схватках Миша Левинтан, бодрый Гена Красильников, а также напористый Сиваков и с легкой дрожью в руках Сахаров. Все многочисленные программные корректуры выполняла монтажница-прошивщица симпатичная и боевая Таня Кулагина.

Дежурную вахту на первой подсистеме нес Юра Смирнов, а на четвертой – Андрей Зеленцов. Поддерживал надежность пятой и шестой подсистем крепкий и надежный Андрей Иванович Пожиленков (к числу стандартных морфизовских шуток относилось чтение справа налево А. ПОЖИЛЕНКОВ).

Благодаря Дим Димычу, на этом этапе скатовских работ с нами была одна из самых классных наших машинисток Диана Сергеевна Старостина. Дину отличала высокая грамотность (зачастую, по ходу печатания текста, она исправляла ошибки авторов), пулеметная скорость при безошибочном печатании, равнозначное печатание с голоса и с оригинала и, вообще, она была очень приятной женщиной.

Начиная с этого времени, одним из наших рабочих мест надолго стала рабочая комната первого отдела. Здесь проходили все обсуждения наших проблем и совещания, здесь шла работа с документацией и здесь писались многочисленные протоколы и акты. Количество совещаний и исписанной бумаги на протоколы по этим двум подсистемам было во много раз больше, чем по первым четырем за все четыре предыдущих года. Особенно бумажными были отношения с пролетарцами. Помня о первых неудачах и взаимных обвинениях в них, протоколировался каждый шаг, начиная от больших и серьезных вещей и до необходимости введения дополнительной шайбы. Наши отношения с пролетарцами были на уровне нормальных уважительных рабочих отношений, но каждая из сторон подспудно была настороже и следила за действиями другой, мгновенно реагируя на любые шаги, казавшиеся подозрительными. Со стороны пролетарцев был всё тот же Селиванов, но теперь уже все его действия проходили под наблюдением представителя военной приемки Пролетарского завода кап.3 ранга Пшеничного (или Пшеничнова).

Его я запомнил, т. к. он был олимпийски спокоен, на всех бурных совещаниях молча сидел в углу и чиркал карандашом. Однажды, после очередного совещания, он протянул мне лист бумаги, где я увидел профиль, в котором улавливались мои черты, но в целом профиль был несравненно лучше оригинала (художник имеет право идеализировать объект своего восприятия). Уж и не знаю, что привлекло его в моей внешности, как и не знаю рисовал ли он ещё кого-нибудь из нашей компании. Потом, в Ленинграде, я слышал о его персональной выставке в Доме офицеров на Литейном. Пшеничный (ов) был не только морским инженером-механиком, но и художником-маринистом.

Высокое административное положение Дим Димыча, по всей видимости, повысило и уровень представительства институтской военной приемки. Весь второй этап работ в Лице, начиная с осени прошлого года, с нами был заместитель руководителя институтской приемки кап.2 ранга Олег Александрович Рыжков, которому помогал молодой ст. лейтенант Юра Макарчук. Они принимали все наши доработки и осуществляли допуск к испытаниям. Олег Рыжков, опытный военпред из числа знающих всё лучше и больше разработчиков, самолюбивый и вспыльчивый, которого трудно было в чем-либо убедить или что-либо доказать. Олегу очень импонировало, когда в трудных ситуациях, а у разработчиков этих ситуаций хватало, к нему обращались за советом и помощью. Чаще всего это был своеобразный трюк, когда, польщенный такими обращениями, Олег сам подсказывал путь, как обойти грозную военную приемку. Юра Макарчук, как все лейтенанты, был бесшабашным и веселым, наигрывал на гитаре и пел модную тогда песню Антонова со словами: «море, море край бездонный, пенный шелест волн прибрежных, над тобой встают как зори нашей юности надежды». От в/ч 10729 на этом этапе работ были уже прошедшие с нами через первые четыре подсистемы М. В. Журкович и Ж. Д. Петровский. В это же время я познакомился с сотрудниками в/ч 10729, которые были причастны к 5-ой и 6-ой подсистемам. За весь второй этап работ через нашу пятую подсистему прошли капитаны 3 ранга Борис Болотов и Борис Клячко, Сергей Охрименко и Володя Перелыгин, который, как мне кажется имел гражданское образование и капитаном не был и был то ли майор, то ли подполковник, а также кап. 2 ранга Волчков Юрий Иванович, с которым я был уже давно знаком – еще с момента разработки и стендовых испытаний АКП. А вот через нашу шестую подсистему прошел от начала второго этапа и до его завершения только один Андрей Машошин, начав кап. – лейтенантом и закончив капитаном 3 ранга (как будто только один раз и ненадолго приезжал кап.1 ранга Константин Платонович Лугинец).

И хотя заводская комиссия ещё не начала свою работу первый наш январский сбор напоминал пленарное заседание. На повестке дня стоял вопрос допуска пятой и шестой к испытаниям. Такими правами обладала наша приемка, поведение которой в лице Олега Рыжкова было крайне странным. Приняв все наши доработки, он не давал согласие на начало испытаний и выдвигал совершенно непонятные новые требования, которые больше напоминали рекомендации по результатам испытаний. В своей непоследовательности Олег был очень упрям и не шел ни на какие компромиссы, которые мы предлагали. Когда молодые капитаны из в/ч 10729 начали его откровенно поддерживать, всем стало ясно «откуда растут уши» у нашей приемки. Дело зашло так далеко, что Миронов и Журкович вынуждены были отдельно провести серьезный разговор с Рыжковым, после чего со многими протокольно оформленными оговорками об отдельном рассмотрении дополнительных требований Заказчика (!), «таможня дала добро» на начало заводских испытаний. На лодке в это время была нормальная обстановка, служба шла своим чередом. Флегматично-спокойный командир Протопопов уже полностью освоился на лодке, начальник РТС не очень интересовался акустикой и больше заботился об «Омнибусе», наш инженер-акустик Игорь Левчин дослуживал последние месяцы и имел уже разрешение на поступление в Академию, наши техники-мичмана продлили свои контракты и оставались на службе, в экипаже появилось много новых молодых офицеров и мичманов. В команде первого отсека, у торпедистов, появился новый не очень молодой мичман, который сразу привлек наше внимание своей приветливостью, добрым расположением и странной походкой, похожей на героев Чарли Чаплина, но только не такой семенящей. Вероятно у него было стопроцентное плоскостопие и он получил у нас сразу имя – «Шлёп-нога». Наш командир группы акустиков продолжал обострять отношения уже и с новым командованием лодки. Как-то утром, я был в рубке вместе с Ноилем и Игорем. Из динамика раздался голос командира: «Акустики. Провернуть „Скат“ в электрическую и гидравликой». Возможно раньше Протопопов служил на лодках с ГАК «Керчь», где была гидравлическая система поворота излучающей антенны, возможно его подвела аналогия с другими радиотехническими системами, антенны которых выдвигались с помощью гидравлики, а возможно это была просто стандартная фраза на все случаи жизни. Услышав такую команду, Игорь Левчин улыбнулся бы и, выполнив все необходимые проверки, доложил бы об этом в центральный. А Ноиль взял в руки микрофон и с интонациями полными язвительного нравоучения обратился к командиру: «Товарищ командир, а „Скат“ гидравликой-то не проворачивается». Если был бы Сережа Русаков, то Ноиль получил бы на это замечание по полной командирской схеме, а Валентин Иванович после минутного молчания, правда уже резко, сказал: «Крутите, чем хотите. Доклад через 15 минут». Командирское мнение о капитане-лейтенанте Исхакове было уже сформировано.

Конец января и половина февраля продолжались наши швартовные испытания, прерывавшиеся бурными заседаниями комиссии то прямо на лодке, то в первом отделе ГГНa. Конечно не всё шло гладко, да и не могло быть без сбоев, ошибок и замечаний.

С этого времени начались наши в буквальном смысле «сражения» с представителями военно-технического наблюдения и нашей военной приемки, которые продолжались вплоть до госов и даже после них. Главными закоперщиками, зачинателями этих «сражений» были молодые и горячие максималисты Клячко, Болотов и Машошин, которым нужно было всё и сразу и которые зачастую не могли отличить главное от второстепенного, считая, что, чем больше они сделают замечаний и чем бескомпромиссней будет их позиция, тем будет лучше. Как ни странно, но примерно такой же позиции придерживался и Олег Рыжков. В этой тройке непримиримых военных самым самым был Боря Клячко, который явно желал «утопить» пятую подсистему и неприемлил никаких компромиссов. Боря Болотов больше тяготел к антенным вопросам, с большим вниманием прислушивался к аргументации Зархина, но тоже ещё не до конца понимал свои функции. В отличие от безапелляционности своего тёзки, Боря Болотов свои замечания формулировал осторожно и каждый раз начинал свою речь со слов «извините, пожалуйста, но…» и при этом всегда очень краснел. Казалось, что ему самому было стыдно за свои слова, и их произносить его кто-то обязывал. Между собой я и Зархин так и звали Болотова – «Извините пожалуйста». Самый младший по воинскому званию среди этой тройки Андрей Машошин был самым спокойным, его замечания были строго аргументированы и обоснованы, чувствовалось хорошее знание предмета и, вообще, хорошая голова. Но молодой максимализм и излишняя самоуверенность также делали его непримиримым. При многочасовых обсуждениях результатов испытаний никакие попытки Председателя успокоить своих военных членов комиссии, никакие контраргументы выдержанного Вишневецкого, ни письменные «пассажи» Вершвовского, ни горячность Зархина, ни спокойствие Карманова, ни убийственная логика Полканова, ни маневрирование Петровского, ни попытки Журковича вести обсуждение в конструктивном духе, ни грубая прямота и инженерная интуиция Миронова не принимались во внимание военными «экстремистами». Как это не казалось странным, но мы находили гораздо большее взаимопонимание в отношениях с «чужими» пролетарцами и их военной приемкой, чем с нашим научно-техническим наблюдением и «родной» приемкой. Из образовавшейся тупиковой ситуации, помогло выйти взвешенное рассмотрение нашего противостояния М. В. Журковичем, но уже не как членом комиссии, а как начальником отдела. После нескольких совещаний при закрытых для нас дверях, которые провел Михаил Васильевич со своими горячими сослуживцами и Рыжковым, состоялось конструктивное рассмотрение всех замечаний. Какие-то из них были приняты нами только к проработкам, какие-то мы обязались устранить до начала ходовых испытаний, какие-то были отклонены и какие-то подлежали дополнительному рассмотрению только после первых выходов в море. Был найден разумный компромисс и подписаны акт и протоколы швартовных испытаний.

После работы

Сложные рабочие дела никак не сказывались на наших внеслужебных отношениях и мы частенько вместе проводили вечера и выходные дни. Как правило, собирались вместе Журкович, Петровский, Рыжков, Баденко, Вишневецкий, Зархин и я. Часто бывал с нами Перелыгин, заходили Болотов, Охрименко, Карманов, Болдырев, Полканов. Приходил заспанный Дим Димыч, выпивал, «крякал» и уходил спать дальше. Не помню, чтобы в наших компаниях были Клячко и Машошин. Много времени проводил Боря Болотов вместе с Зархиным, постигая премудрости теории и практики буксируемых антенн. Наше с Зархиным знакомство с семьей Коваленко уже перешагнуло через рубеж официальности и однажды Ия Вахтанговна пригласила нас в гости. Коваленко жили на той же улице, где была «Дерявяшка», но на другой её стороне в 9-этажном доме. В тот вечер для нас был устроен званый ужин и даже Юрий Иванович пришел со службы вовремя. Ия сделала великолепный стол с множеством закусок и горячих блюд. Изголодавшись по домашней еде, мы с удовольствием пробовали каждое великолепно приготовленное блюдо, запивая грузинским вином. Особенно мне запомнились бесподобно вкусные маленькие прямоугольные жареные в масле пирожки с мясом, под которые особенно хорошо шла водочка. Юра, мы быстро с ним перешли на ты, интересно рассказывал нам о перепетиях своей службы на юге, Ия о своей Грузии, мы о нашем Ленинграде, о наших жизненных историях. Нам всем было интересно и только из чувства уважения к хозяевам мы покинули их около двух часов ночи. На следующий день, когда мы после работы заглянули в кабинет Ии, чтобы еще раз поблагодарить за прекрасный вечер, мы увидели очень красивую, элегантно и с большим вкусом одетую женщину (надо сказать, что Ия тоже была всегда элегантно и со вкусом одета, но ей был свойственен строгий деловой стиль – директор ведь!).

Ия познакомила нас с Татьяной Петровной Магаршак, женой начальника тыла Флотилии капитана 1 ранга Михаила Борисовича Магаршака. Таня, с ней мы сразу, уже при знакомстве, перешли на ты, была наша землячка – ленинградка и внешне мне казалась похожей на известную кинозвезду Роми Шнайдер. А Зархин не только сразу нашел общих с ней знакомых, но даже как будто где-то с ней встречался. Правда, Таня этого почему-то никак не могла вспомнить. Следующая наша общая и очередная встреча Валеры с Таней произошла опять у Ии с Юрой 8 марта. Мы поздравляли женщин с праздником, опять было много вкусностей и специально по моему заказу приготовленные пирожки. Чуть позже пришел Магаршак, которого неожиданно вызвали на службу. Так мы познакомились с Мишей, который тоже был ленинградцем и с которым тоже сразу перешли на «ты». Мы все были примерно одного возраста с разницей в один-два года. Миша с Таней были чуть более раскованней, более проще и доступнее, чем Юра с Ией. А м. б. нам это казалось, так как мы с ними были ленинградцы и, действительно, у нас было много общего, особенно в молодые годы, хотя и мы с Валерой были разными – я, как мне кажется, по характеру был ближе к Юре с Ией, а Валера – к Мише с Таней. Наши новые знакомые внешне были полной противоположностью – высокие и крупные Юра с Ией и среднего роста, небольшие Миша с Таней; блондин Юра с брюнеткой Ией и брюнет Миша с блондинкой Таней. Юра был одним из замов у Миши, полковник на полковничьей должности и, как он говорил, в интендант-генералы ему не выйти. А должность начальника тыла Флотилии была адмиральская, но Мише «муха» на погоны не светила, т. к. еще с командирских лодочных времен у него не сложились отношения с одним политработником, который теперь занимал самую высокую политдолжность на Флотилии. И хотя Командующий тогда Флотилией вице-адмирал Чернов, который давно знал Магаршака и был о нем очень высокого мнения, много раз советовал ему заключить мир с политотделом, Миша сделать этого не мог. А в такой ситуации его адмиральские шансы были равны нулю. С тех пор мы периодически бывали то в доме у Коваленко, то в доме у Магаршаков. Квартира Миши с Таней была в доме за ДОФом, где жило командование Флотилии. Эти люди стали нашими друзьями. Мы хорошо проводили время вместе, много говорили, спорили, вспоминали, строили планы на будущее, приглашали друг друга в гости после службы на Севере. Общение доставляло нам взаимное удовольствие. Как правило, Юра и Миша задерживались на службе, а когда приходили, то вынуждены были нас «догонять». Нас – это Валеру, меня и Таню, которая могла запросто от нас не отставать. Ия почти ничего не пила, только немного вина за весь вечер. Миша «догонял» нас первым, а у Юры ничего не получалось. И хотя расставались мы далеко заполночь, ему, чтобы нас «догнать», нужно было пить до самого утра. Гренадёр!

На работе

Рабочая жизнь шла по стандартному сдаточному расписанию. Наш ритм прерывали лишь выходы в море, которые начались сразу после швартовных испытаний и которых было очень много. Были выходы на сдачу экипажем задач, на учения или их обеспечение, были выходы в интересах «Омнибусa», который с каждом выходом наращивал свои возможности для решения задач управления оружием и сдавал пункты своих программ испытаний, были наши собственные выходы и выходы в интересах досдачи некоторых лодочных пунктов программы, тянувшихся за нами ещё с 1977 года. Как и при сдаче первых четырех подсистем, мы использовали любой повод для того, чтобы проверить работу 5-ой и 6-ой и набраться опыта их использования. Поскольку теперь нас было не очень много, то проблем с размещением на лодке почти и не было. За нами был всё тот же первый отсек, но места в нем стало поменьше – торпедный погреб и верхняя палуба были заполнены «изделиями» по-штатному (торпедами и ракето-торпедами) и на верхней палубе 2-го отсека (как мы называли, на «голубятне») всё та же малюсенькая 4-х местная мичманская каюта, скорее похожая на нору с четырьмя полками и узеньким проходом, меньшем, чем в купе поезда. Многие из нашей команды «Лица-2», особенно комплексники, были участниками всех выходов. Боясь в очередной раз ошибиться и кого-нибудь забыть, не буду пытаться вспомнить конкретные фамилии, но помню, что Зархин и я не пропустили ни одного выхода лодки в море за всё время сдачи пятой и шестой. А вот ответственный сдатчик комплекса ходить в море не любил и не ходил, как и «настоящие» моряки он любил море с берега, но каждый раз нас встречал и обеспечивал необходимым количеством «расходного материала» для празднования благополучного возвращения. Единственным неудобством нашего участия в выходах для лаовцев и Флотилии была необходимость каждый раз после возвращения одевать «седло» на гондолу для тщательного исследования УПВ и антенны, а перед выходом, естественно, его снимать. Но это неудобство компенсировалось приобретением экипажем опыта управления сложными процессами постановки и выборки антенны, тем более, что теперь этим занимались новые люди – УПВ было передано в заведование лодочных электромехаников. Как только после каждого возвращения и одевания «седла» лаовцы вскрывали съемные листы на гондоле, внутрь гондолы наперегонки устремлялись Зархин и Селиванов. И мы, и пролетарцы любили пошутить и пугали друг друга, в зависимости от того, кто первый туда попадал (чаще это был шустрый Зархин, чем спокойный Селиванов), то якобы оторванным стабилизатором, который прятали внутри гондолы, то вообще отсутствием антенны, то её намоткой «внавал» и т. п. Но это были только шутки, никаких серьезных ЧП ни с УПВ, ни с антенной уже не происходило. В промежутках между весенне-летними выходами в море мы устраняли замечания комиссии и готовились к ходовым испытаниям. Когда нам удавалось вечером собраться у кого-нибудь в номере, а особенно после возвращения с моря, то всегда находилась быстрая и удобная закуска без всяких сложных приготовлений. Покупалась банка зеленого горошка (большие килограммовые банки зеленого горошка венгерского производства были большим дефицитом в Ленинграде, а Лица была ими завалена), туда клался кусок масла и вставлялся кипятильник. Через две-три минуты все было готово и довольно вкусно. И вот кто-то заметил, что Вишневецкий часто и в большом количестве закупает эти банки Нетрудно было проследить его дальнейшие действия. Он шел на почту и отправлял посылки в Ленинград. Его гороховая идея сразу нашла своих последователей, по крайней мере, в моем лице и лице Зархина.

Этот период наших работ не отмечен никакими особенными событиями ни в море, ни на берегу, если не считать двухдневной паузы всех работ в Лице в связи с приездом Главного инспектора Министерства обороны престарелого маршала Москаленко. Все наиболее запомнившиеся события начались осенью.