Текст книги "От Карповки до Норвежского моря (СИ)"

Автор книги: Борис Тесляров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

Бурный месяц май

После 15-х чисел апреля события под кодовым названием «Куплет-1» приобретали всё более и более широкий размах, чтобы подойти к своему завершению. Но опять мы ошиблись в наших предположениях, что уж теперь-то, после сдачи лодки, её покраски и практически завершенных лаовских работ, намного улучшаться наши условия и мы будем полными хозяевами на корабле. Во-первых, и так с трудом продвигающаяся настройка 5-ой подсистемы резко замедлилась, т. к. лаовцы приступили к реализации замечания Госкомиссии по приемке лодки, заключавшегося в создании каюты для старпома (второй человек из командования лодки, правая рука командира, не имел своей каюты!), место для которой нашлось на верхней палубе 2-го отсека как раз там, где размещалась аппаратура этой подсистемы, и во-вторых, теперь начались и уже до конца жизни лодки продолжались сухие и влажные приборки, учебные пожарные, химические и прочие тревоги, проворачивания машин и механизмов, всевозможные тренировки личного состава – корабль уже безвозвратно принадлежал Флоту со всеми вытекающими из этого последствиями. И, тем не менее, почти все наши подсистемы комплекса были на финише швартовных испытаний. С окончанием испытаний задерживался только передающий тракт второй подсистемы. Мы ждали со дня на день доставки из института эквивалентов, необходимых для проверки режима излучения. В это время существенно увеличилась работа с документами, определяющими завершение программы швартовных испытаний. Кроме множества протоколов по каждой подсистеме комплекса, а также протоколов устранения замечаний комиссии и выполнения её рекомендаций, уже вырисовывался общий Акт о проведении швартовных испытаний. Наши добрые отношения с дубравским первым отделом делали своё дело и машбюро в лице Люды Тимофеевой работало в эти дни только на нас. Миша Пармет, которому явно симпатизировала начальник 1 отдела Лия Павловна, даже договорился, что наши протоколы будет ещё печатать и секретарь нашей лаборатории Галина Васильевна Галкина (Галя Галкина – наша лабораторная табельщица и секретарь, уже тогда с седеющей огромной копной волос, с черными, иногда сверкающими глазами, с быстрой походкой и стремительностью в работе, с очень острым языком, никогда не боявшаяся сказать прямо в лицо, всё что думает, с очень непростым характером, в котором были одновременно с жесткостью и резкостью, иногда на грани грубости, доброжелательность, сочувствие и сострадание. Галя была из категории женщин, к которым нужен был особый подход и поэтому не все наши сотрудники могли похвастаться хорошими с нею отношениями. Галя удивляла многих тем, что, получая в нашей лаборатории самую маленькую зарплату, у неё всегда можно было «стрельнуть» червончик или четвертачок до получки.), которая приехала к нам на помощь по моему вызову. Она была первой в ряду «девочек», которых на мои просьбы в тяжелые для нас дни в Северодвинске, а потом для меня одного в Лице, присылало руководство нашей лаборатории.

Прибывшие эквиваленты были не без трудностей размещены на лодке, подключены к соответствующим генераторным устройствам (11 стоек!!!) – приборам 2А-II и в первой декаде мая мы завершили швартовные испытания. К этому же сроку были завершены и швартовные испытания всех входивших в комплекс гидроакустических станций.

Параллельно я готовил Акт комиссии, который в общих чертах был уже одобрен Председателем и согласован с членами комиссии. К 15 мая был подписан Акт швартовных испытаний и мероприятие «Куплет-1» было завершено. Принципиально комплекс был подготовлен к следующему этапу-ходовым испытаниям, мероприятию «Куплет-2». Времени для полного устранения всех замечаний комиссии мы имели достаточно, принимающие выполнение этих работ Жорж Петровский от в/ч 10729 и Женя Смирнов от нашей ВП были с нами. К середине мая были также закончены все подготовительные работы, связанные с установкой ИКУ снаружи и внутри лодки. На берегу уже ждала своего часа доставленная из Ленинграда стрела с поворотным механизмом, в первом отсеке был установлен переносной пульт управления, вокруг которого уже колдовали наши приводчики Лёва Дмитриев и Саша Болонин. Почти весь период подготовительных работ и работ по установке и наладке ИКУ сопровождала Ольга Ивановна Вертман – сотрудница сектора акустических измерений, а к моменту установки ИКУ на носовую оконечность приехал начальник конструкторского сектора Е. В. Яковлев и конструктор ИКУ В. М. Ортин.

В это же время состоялась первая примерка «седла» для гондолы, которая оказалась и окончательной – «седло» сидело на гондоле, как влитое. К этому событию приехали разработчики УПВ с Пролетарского завода и я познакомился с ответственным сдатчиком УПВ Б. И. Селивановым (Борис Александрович, спокойный и выдержанный, знающий свое дело и великолепно умевший свои трудности перекладывать на наши плечи, со сдержанным чувством юмора и при всякого рода трудностях и неудачах всегда повторявший – «теоретически – лошадь, практически – не везёт (невезёт)», с которым мы работали с небольшими перерывами вплоть до окончательной сдачи комплекса в 1982 году. В числе многих майских дел была также подготовка директивных документов для проведения ходовых испытаний. Эти документы готовились под непосредственным руководством приехавшего заместителя председателя заводской комиссии Л. П. Хияйнена. Лев Петрович приехал, естественно, в своей адмиральской форме. Проблем с гостиницей не было никаких, его ждал в «Беломорье» адмиральский люкс. После короткого обсуждения наших дел мы отправились к командиру базы Симоненко, который радушно встретил Хияйнена и даже узнал меня. Лев Петрович договорился, что мы перешлем сюда программу и методику ходовых испытаний и с помощью штаба базы будем готовить документы. Переходя вместе с Хияйненом из кабинета в кабинет, я тогда впервые по настоящему понял, как хорошо быть адмиралом. Всё и все были к нашим услугам. Нам предоставили отдельную комнату и выделили группу офицеров, в которой один отвечал за подготовку графического плана, другой – за связь с Флотом в плане корабельного обеспечения, третий – за получение гидролого-акустических характеристик в полигонах наших испытаний и т. д. Даже был лейтенант, который отвечал за связь с секретным отделом и обеспечивал нас документацией, в том числе и нашей программой и методикой ходовых испытаний, которая являлась основой для разработки директивных документов. Через несколько дней на столе лежали две «картины», два графических плана наших испытаний. Первый был весьма скромный, т. к. отражал только первую часть наших испытаний – электоакустические измерения с помощью ИКУ, когда специального корабельного обеспечения нам не требовалось, кроме страхующего СКР. Но даже этот скромный план выглядел очень эффектно. Отличная графика в цветном исполнении, броский заголовок с выделенным словом «СКАТ», каллиграфические надписи, очерченный полигон испытаний с расставленными на нем подводной лодкой и СКР. В качестве приложения была разработана директива командиру СКР – когда, где и что он должен делать, расписание сеансов связи и пр. Так как всё было впервые – и движение лодки в надводном положении с заваленной на борт стрелой ИКУ, и поворот стрелы с дальнейшим её вращением в диапазоне углов обзора основной антенны в подводном положении, и ранее никогда не выполнявшийся у атомоходов манёвр зависания без хода под водой, и многое другое, то директивой был предусмотрен наладочный выход с ИКУ. В разработке второго плана, собственно ходовых испытаний, участвовали наши руководители подсистем и Жорж Петровский. Второй план был, как говорят в Одессе, «что-то с чем-то». Все достоинства первого были дополнены множеством схем взаимного маневрирования нашей лодки и обеспечивающих лодок и кораблей, в качестве которых предусматривались подводная лодка пр. 667БДР и проекта 675 с аппаратурой «Штиль-1» для проверки режима связи с повышенной скрытностью, которая должна была придти в Северодвинск из Видяево и два СКР. Этот план был настоящей картиной с эпизодами «морских сражений». К нему также прилагались отпечатанные директивные указания о том, как вести себя тому или другому обеспечивающему кораблю, а также обязательное требование представить в штаб Беломорской базы выписки из формуляров лодок и кораблей с данными их шумности. Все разработанные документы были подписаны и утверждены к июню месяцу. Лето мы начинали полностью готовыми к нашим ходовым испытаниям. У многих членов нашей команды, которые не были задействованы на первом этапе ходовых испытаний появилась возможность поехать домой и немного отдохнуть от командировочной жизни до начала второй части. Самый конец мая немного порадовал нас весенним солнцем и чтобы как-то разрядиться от напряженной работы мы даже совершили две экскурсионные поездки на нашем автобусе – первой была обзорная экскурсия по Архангельску, а вторая – в пригород Архангельска Малые Карелы, где расположен уникальный музей деревянного зодчества.

Начало второго куплета

Беломорская навигация 1978 года началась для нас 8 июня, в четверг, наладочным выходом с ИКУ. Из всего множества выходов в Белое море, пожалуй, только выходы с ИКУ были полностью наши. Все дальнейшие выходы лодки, включая и второй этап наших ходовых испытаний, были всегда с чем-то совмещены: то с оставшимися на потом испытаниями навигационной системы, то с непонятными испытаниями БИУСа, то с торпедными стрельбами, то с проверками корабельных машин и механизмов. Оно и понятно. Выход атомной подводной лодки в море очень дорогое удовольствие. И хотя тогда на «войну» выделялись огромные средства, тем не менее, Флот всегда что-то с чем-то совмещал. После того, как на носу лодки было установлено ИКУ, которое по-сути представляло собой верхнюю часть строительного башенного крана, наша лодка, и так имевшая необычный вид из-за гондолы на руле, обрела совсем странный облик и при определенной степени фантазии напоминала жюльверновский «Наутилус».

В положении «по-походному» стрела «заваливалась» на левый борт и ложилась на специальную подставку, приваренную к палубе, а также специальными растяжками крепилась к лееру на палубе лодке, а поворотное устройство электрически затормаживалось. Стрела была таких внушительных размеров, что даже в «заваленном» положении не могла встать прямо по диаметральной плоскости корабля – мешало ограждение рубки. Перед наладочным выходом, ещё у пирса было опробовано вращение стрелы с курсового угла 0° до 90° левого борта. На этом выходе нас было совсем мало – только приводчики – икушники Дмитриев и Болонин, шапэшники Сидоров и Щуко (Женя, ветеран докового перехода, грамотный инженер, независимый и нестандартно мыслящий, надежный товарищ, свободный от многих предрассудков, он был постоянным членом нашей команды до конца 1979 года), измерительщик Гена Андреев, пультовики Новожилов и Емшанов и появившийся в нашей команде один из разработчиков скатовских антенн Вильям Вениаминович Баскин[1]1
  Виля Баскин, больших габаритов, рассудительный специалист-акустик самой высокой квалификации. С ним, как и с многими другими сотрудниками нашего, в определенной степени, уникального отделения, где всегда существовал, пожалуй, самый высокий в институте научный и инженерно-технический потенциал в специфической области акустической науки, меня уже тогда связывало многолетнее знакомство, которое началось ещё в рубиновские времена.


[Закрыть].

И вот, вооруженная ИКУ, лодка отправилась в свой первый выход в 1978 году. Наладочный выход продолжался около полутора суток в самом ближайшем от завода испытательном полигоне. Погода нам благоприятствовала, море было спокойное. Придя в район, раскрепили стрелу и прежде всего начали отрабатывать лодочные маневры – погружение и всплытие с заваленной стрелой и «зависание» лодки без хода. Действиями экипажа непосредственно руководили командир лодки Русаков и очень опытный командир БЧ-5 Андронов. Лодка погружалась и всплывала на самом малом ходу при минимальных дифферентах на нос и на корму соответственно. По аналогии с авиацией это можно было сравнить с вертикальным взлетом и посадкой самолета. Маневр «зависание» без хода в подводном положении удался не сразу. После сложных операций по дифферентовке лодки и нескольких попыток управления рулями глубины наш боцман стал показывать настоящие чудеса, играя рычагами управления, как на нежнейшем музыкальном инструменте, и мы зависли на глубине 50 м. Впервые в истории отечественного подводного флота атомоход «висел» на глубине без хода. Затем наши икушники поработали со стрелой, вращая её с левого борта на правый и останавливая на различных курсовых углах, а также проверили управление положением измерительных гидрофонов и излучателей и их работоспособность. На фоне опытного, спокойного и уверенного в своих действиях Лёвы Дмитриева заметно выделялся своей быстротой и находчивостью очень толковый молодой инженер Саша Болонин, а на рабочем выходе он проявил ещё удивительную смелость и самоотверженность. Когда всё уже было позади и мы готовились идти домой, командир лодки, прекрасно понимая, что при работе вполне возможны и нестандартные ситуации, решил ещё отработать варианты погружения и всплытия с «отваленной» стрелой в различных её рабочих положениях. Мне был задан вопрос выдержит ли стрела в таких положениях гидродинамические нагрузки. Но ни я, ни мои коллеги не могли дать точный ответ на этот вопрос – среди нас не было конструкторов ИКУ. Командир требовал ответа и я на свой страх и риск сказал, что наша стрела выдержит всё. Это были действительно уникальные маневры и полученный опыт пригодился экипажу уже на рабочем выходе при измерениях. Конечно же, нельзя было абсолютно всё учесть и мы рисковали. Как поведет себя стрела, если придется всплывать в заклиненном её положении по курсовому 0° или любому возможному другому, а наверху будет штормить? Как поведет себя стрела, закрепленная по-походному, если будет штормить? Как поведет себя в этих ситуациях лодка? И еще очень много различных как, на которые никто не мог дать заранее ответы. Вообще, мне кажется, что за годы нашей работы на головной лодке мы все так много и многим рисковали, что лучше об этом не вспоминать. Иначе получится довольно скучная и мрачная картина. Ведь, по-большому счету, нам повезло!! Когда мы шли назад в Северодвинск и находились в надводном положении море слегка разволновалось баллов до двух-трех и ИКУ выдержало ещё и первое испытание на прочность. Через два дня мы выходили на первый этап ходовых испытаний. Начиналось мероприятие «Куплет-2». Так получилось, что ни Председатель комиссии, ни один из его заместителей не смогли приехать на этот выход. Полномочия заместителя Председателя комиссии от разработчиков комплекса были даны мне, а от военных – В. М. Пьянову. Теперь уже наша команда была существенно больше. В ней были комплексники и специалисты по всем первым четырем подсистемам, по пульту и общекомплексным прибором, антенно-измерительная группа была представлена Баскиным, Лабецким и Андреевым, управлением ИКУ занимались Дмитриев и Болонин. Когда мы пришли в полигон, там нас ожидала совсем не штилевая погода с усиливающимся ветром. Лаовцы вместе с моряками быстро освободили стрелу и мы начали погружение по уже отработанной экипажем методике. Первый этап ходовых испытаний комплекса начался, как сказали бы на Флоте, фактически. Организационная особенность измерений с ИКУ заключалась в том, что за один цикл погружения нужно было выполнить как можно больший объем измерений. Просто «висеть» под водой с выдвинутой стрелой или просто двигаться, не производя никаких измерений, было недопустимо. Поэтому наша команда работала очень интенсивно, четко и слаженно, хотя и не без рабочих разногласий между антеннщиками-измерительщиками и первой подсистемой, где одним из главных действующих лиц уже был Б. А. Сидоров. Собственно идея измерений электроакустических характеристик антенн с помощью ИКУ была впервые реализована в 1975 году в рамках научно-исследовательской работы «Гряда» на основной антенне комплекса «Рубикон» для измерения её чувствительности. Это было на дизельной подводной лодке (пр. 641Б) и стрела была сравнительно небольшой длины (10–12 м). При использовании ИКУ значительно увеличивается точность измерений по сравнению с точностью традиционных измерений с использованием вспомогательных плавсредств, существенно повышается достоверность измерений за счет хорошей повторяемости результатов измерений и сокращается время проведения этих работ.

В самый разгар измерений у нас возникла неисправность в механической части системы управления положением гидрофонов. Предположительно мы решили, что по каким-то причинам застопорило кабель или кабель соскочил с направляющего ролика. Обсудив ситуацию, мы пришли к выводу, что для устранения неисправности необходимо всплывать, не заваливая полностью стрелу на борт, а оставив её в рабочем положении, т. к. опасались возможности разрыва кабеля. Володя Пьянов и я пошли к командиру. Высказав всё, что он о нас думает с хорошо всем знакомым «ёбть», Русаков отдал приказ о всплытии. Эта уникальная операция с блеском была произведена экипажем, а с обеспечивающего нашу работу СКР по радио сообщили, что наше всплытие было похоже на появление лохнесского монстра. Прав был наш командир, когда на наладочном выходе отрабатывал нестандартные ситуации с ИКУ. Наша ситуация была нестандартна вдвойне – всплытие с незаваленной стрелой да ещё при неспокойном море. Волнение моря оценивалось в 3 балла. Была сформирована «спасательная» команда, в которой номером один был Саша Болонин, сразу и безапелляционно заявивший, что устранять неисправность будет он. В состав команды входил ещё монтажник-лаовец, два моряка из экипажа лодки и я. Мы одели на себя спасательные жилеты и специальные пояса, к которым с помощью карабина был прикреплен фал, оканчивающийся также карабином. Когда мы выбрались в ограждение рубки, волны переваливались через лодку с борта на борт и нам приказали подождать с выходом на палубу пока лодка медленно разворачивалась носом на волну. Как только мы ступили на палубу, то сразу же зацепили карабины за низкий леер левого борта и начали медленно продвигаться в нос к башне поворотного устройства, которая теперь служила своеобразным молом, о который разбивались волны. Добравшись до башни, Саша отцепился от леера и к его карабину был прикреплен другой карабин от длинного страхующего фала, который держали моряки, и он начал переход по фирменному набору на нос стрелы, а моряки постепенно освобождали страхующий фал. Монтажник-лаовец и я, в свою очередь, страховали моряков. Добравшись до оконечности стрелы, Саша с ловкостью циркового акробата начал распутывать кабель. Наше предположение подтвердилось-кабель соскочил с направляющего ролика и запутался в наборе стрелы. Вся операция вместе с возвращением в прочный корпус заняла примерно один час, за который мы все продрогли и промокли насквозь. Вернувшись, мы переоделись, я зазвал Сашу и лаовского монтажника в нашу генераторную, где мы, чтобы не простудиться, выпили по «соточке». Потом я пошел к старпому, который по моей просьбе приказал начальнику снабжения выдать мне одну тельняшку, которой я и наградил Сашу Болонина за самоотверженный труд. Чтобы лишний раз не рисковать, мы погрузились с заваленной на борт стрелой и продолжили наши работы. После долгой зимней стоянки в Северодвинске строители устранили все замечания Госкомиссии по приемке лодки и она внутри сверкала чистотой, замешанной на ещё свежем запахе краски. Перед самым выходом в море офицерская кают-компания приняла полностью законченный вид и на левом её борту, во всю её длину и высоту, появилась идиллическая картина (или панно) речного пейзажа средней полосы России. Широкая река, с одного берега к которой подступал лиственный лес, на середине реки небольшая лодочка с рыбаком, другой берег, заросший небольшими кустами и прибрежной высокой травой. Картина была выполнено в светло-зелено-голубых спокойных тонах и кому-то должна была напоминать о родных местах, кому-то о местах отдыха, кого-то просто успокаивать или предаваться различным мечтам. Но, как выяснилось чуть позже, почти все офицеры, которые были ещё совсем молодыми мужчинами, при каждом посещении кают-компании внимательно рассматривали одно и то же место в прибрежных кустах, где художник или специально, или так получилось случайно несколько сгустил краски и появились некие очертания. Эти-то очертания и привлекали к себе тщательное внимание, которые, в зависимости от степени фантазии каждого, кому-то представлялись просто стоящей в кустах девушкой, кому-то полуобнаженной, а кому-то совсем обнаженной и которые вызывали горячие и бурные дискуссии, явно не способствовавшие успокоению и умиротворению. Правда, возникавшее возбуждение плавно сходило на нет после первых же ложек супа, куда по долгу службы корабельный доктор капитан-лейтенант Саша подсыпал успокаивающие и умиротворяющие бромосодержащие вещества. Весь выход занял почти четверо суток. Первый этап ходовых испытаний был позади. Мы смывали с себя в котласских саунах запах лодки и, конечно, отмечали наш первый подэтап дружно пропетого «второго куплета».