Текст книги "Город-фронт"

Автор книги: Борис Бычевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Клим – худощавый, невысокого роста молодой человек с золотистым чубом на красивой голове. Волгин полностью оправдывает свою фамилию. Он широкий в лице, в плечах, в походке.

Наш расчет на изменение огневой обстановки пока оправдывается. Гитлеровцы усиленно обстреливают кромку льда в том месте, где готовится тяжелая переправа на тросах.

Люди трудятся днем и ночью, забывая о сне. У Евгения Клима совсем запали щеки, но глаза упрямы и злы. Он не хочет и не может спать. Четвертые сутки ходит под огнем, совершенно не оберегаясь.

Ранены Зубков и комиссар Куткин. Не тронуло еще Станислава Лисовского, хотя он с сентября безвыездно на переправах, все ночи проводит на постройке пристаней и оборке паромов.

На ледовой дороге из запланированных десяти километров троса уже растянуты два. Но осколки снарядов часто перебивают трос, и понтонеры ночами ползают по льду, сращивая его и укрывая снегом, даже простынями.

Ива« Г еоргиевич Зубков, которому осколочная рана не позволяет ходить, никак не соглашается лечь в госпиталь, а отсиживается в нашей землянке.

– Это и есть ваша саперная жизнь на войне? – спрашивает он, злясь, когда Волгин докладывает ему, что за ночь было тридцать пять порывов тросов.

– Не нравится? – спрашивает улыбаясь Лисовский. – Что же ты просился к нам в понтонеры?

– Я, Станислав Игнатьевич, не рассчитал. Никак не думал, что у вас надо уметь воду в решете носить, – парирует Зубков.

– Да ты не нервничай, – примирительно говорит Лисовский. – Ведь еще только пять месяцев войны прошло. На твой век боевых дел хватит.

– А ты десять лет, что ли, собираешься воевать?

– Не знаю, Иван Георгиевич. Но пока мы с тобой танки через Неву переправляем, а не через Одер или Эльбу...

Хладнокровие Лисовского и его упорство в работе всем нам хорошо известны. Мы с ним одногодки, но седины на коротко стриженной голове Станислава Игнатьевича значительно больше. Он – сын старого солдата, полного георгиевского кавалера, а какой-то клеветник в 1937 году «сделал» из него дворянского сына. И только на том основании, что Лисовский в детстве был принят в кадетский корпус за боевые заслуги отца. За шесть месяцев, пока разбирались с этой кляузой, Станиславу пришлось многое испытать.

«Военная косточка» у Лисовского дает себя знать постоянно. Он корректен, аккуратен. Кажется, все мы одинаково ложимся на землю под снарядами, но почему-то к нему меньше пристает грязь и липкая глина.

Зубков, хотя он и горяч, нетерпелив, а иногда просто грубоват, очень сдружился с Лисовским и называет его в шутку Станиславом Невско-Дубровскнм.

На погрузку первого танка Т-34 Иван Г еоргиевич все-таки приковылял, опираясь «а палку. В эту ночь нам совсем не хотелось, чтобы на Неве было очень тихо. Работа артиллерии заглушит шум переправы. Пусть противник ведет огонь, лишь бы не было прямого попадания в пристань, притаившуюся между двумя штабеля-ми старых дров.

Лисовский тщательно и долго, не доверяя никому, ощупывает в ледяной воде зацепы-крепления понтонов, которые иногда разрываются при столкновении с ледяными заторами.

Понтонеры захватывают с собой не только багры, но и запас взрывчатки, на случай, если затрет в пути. В паромной команде – самые опытные и смелые: Евтушенко, Князькин, Шмыров, Касим Дауров. С первым паромом отправляется Волков, единственный из ротных в 41-м батальоне, которого еще не тронули осколки.

В невидимой высоте затарахтели наши самолеты У-2. Их мы специально вызвали накрыть самые зловредные батареи, обстреливающие переправы.

Превосходен танк Т-34! Он великолепно зарекомендовал себя в бою. Но понтонеры влюбились в эту машину за мягкий ход и негромкое ворчание мотора. Фыркнула и вошла на паром легко, будто в ней и нет трех десятков тонн. Евгений Клим подает команду:

– Отваливай! Багры на лед!

Отданы причальные канаты. Щель между пристанью и паромом раздвинулась, и он пошел к левому берегу под наши облегченные вздохи. На разрывы мин в нескольких десятках метров никто сейчас не оглядывается – к ним привыкли.

Нам здорово везло и в эту ночь, и в три последующие: удалось перебросить через полынью двадцать танков. Хотя почему везло? Умением, мужеством, стойкостью выигрывали понтонеры эту битву за переправу. Просто воля и настойчивость наших людей оказались сильнее вражеских мин и снарядов.

Легко сейчас говорить: «Работа», «Переброска танков». А тогда это была борьба со смертью. Каждый раз, идя в рейс, понтонеры не знали, суждено ли им возвратиться назад.

30 ноября, перед рассветом, когда Клим и Зубков уже заканчивали переправу танков, немецкая артиллерия нащупала наконец нашу пристань. Последний танк пришлось переправлять утром под прикрытием дымовой завесы. Но и это не помогло. Огонь был настолько сильным, что осколками перебило паромный трос, а у самого плацдарма снаряд попал в паром. Танк затонул.

На следующую ночь полынью окончательно затянуло льдом. Клим вошел в землянку, снял ушанку и прислонился к двери, вытирая взмокший лоб.

– Конец – делу венец, – с облегчением вздохнул он. С резкого волевого лица сразу упало все напряжение последних дней. – Грузить нечего и не на что. Послал водолазов разбирать затонувший паром и осмотреть танк. Там глубина всего четыре метра – можно вытащить. – Повернувшись к начальнику ЭПРОН, спросил: – Поможете, товарищ контр-адмирал?

Фотий Иванович Крылов встал и молча начал одеваться.

Мне очень хотелось предложить Климу: «Иди-ка ты, Евгений, попарься в бане, отдохни». Но вместо этого я сказал:

– Товарищ Клим, в сорок втором батальоне большие потери. Только что тяжело ранен Волгин. Придется вам принять на себя пятую переправу. Надо срастить все перебитые тросы и, пока низкая температура, начать намораживать лед. Насосы подвезены.

Старший лейтенант взглянул чуть исподлобья, откинул чуб:

– Когда?

– Сегодня.

– Хорошо. Сейчас пойду. Зубков подковылял к нему:

Не торопись, Евгений, присядь на минутку. Иван Г еоргиевич сунул ему в руку карандаш, положил перед ним на импровизированный столик маленький листочек бумаги:

– Пищи донесение... Пиши, чего смотришь, я продиктую: «Военный совет. Жданову, Хозину, Кузнецову: Ваше задание выполнено сегодня в пять ноль-

ноль. Переправлено средних танков – десять, тяжелых – двадцать. Клим, Зубков».. Готово? Хорошо. А теперь давай покурим и вместе пойдем. Я тебе помогу.

2

Я стараюсь мысленно представить себе будущую панораму блокированного Ленинграда. В центре – город-фронт. Г олодная смерть ведет бесшумную атаку на его защитников. Баррикады на улицах занесены снегом и практически никому не нужны. В обороне Ленинграда главное – воля и организованность советских людей. Но как показать это?

Разрывы снарядов уже не вызывают страха. Даже дети слабо реагируют на них.

На заводах созданы бригады комсомольцев, которые ежедневно обходят квартиры тех, кто не явился на работу. Допустим, не вышел старый мастер. Ребята идут проверить: что с ним? И вот уже медленно ползут по улице санки с завернутым в одеяло человеком.

Как-то я заехал к М.В. Басову. На его столе, как всегда, лежали какие-то бумаги. Поздоровавшись, он протянул мне одну из них:

– На, прочитай. И своим расскажи, как рабочий класс воюет.

Я пробежал листок глазами. Там было написано: «Начался налет. У печей остались сталевары, литейщики, крановые машинисты. Остальные люди отведены в укрытия. На заводе кончилась известь. Заменяем ее бутовой плитой, разбираем бутовую мостовую... Кончается огнеупорная глина. Начали молоть шамотный кирпич».

Это из плавильного журнала завода «Большевик». Вот уже два месяца под огнем тяжелых осадных батарей его сталевары продолжают давать легированную сталь для нужд фронта.

А за Тихвином, между Лахтой и Сясьстроем, шла своя борьба. Колхозники и специальные воинские части пробивали через лесные заросли зимнюю автомобильную дорогу в Ленинград длиной триста двадцать километров. Это на случай, если задержится разгром Тихвинской группировки неприятеля.

Железнодорожники же в свою очередь готовились в случае освобождения Тихвина в кратчайший срок восстановить стальную магистраль и немедленно дать «зеленую улицу» поездам с продуктами для голодающего населения города-фронта. На помощь железнодорожникам мы проводили удалого И.Г. Зубкова с его отрядом метростроевцев.

События под Тихвином глубоко волновали каждого из нас. Как только оттуда поступали какие-нибудь сведения, мы немедленно собирались у Гусева. Дмитрий Николаевич обладал редким качеством; он умел, не отрываясь от

текущей работы, говорить и слушать других. Мы часто злоупотребляли его гостеприимством, и всегда он принимал нас с грубоватым добродушием.

Нами были заучены наизусть названия никому раньше не известных в глухомани деревушек вроде Усть-Шомушки, Верховины, Ситомлн. Мы знали там наперечет все дороги, опорные пункты противника.

Медленно, но неотвратимо затягивался узел вокруг тихвинской группировки гитлеровских войск. Решающая развязка в этих боях совпала с радостной вестью о начале большого контрнаступления наших войск под Москвой. Первая краткая радиосводка о том, что на Западном фронте после ожесточенных контратак наши войска начали продвижение вперед, послужила поводом для очередного сбора в кабинете Гусева. Петр Петрович Евстигнеев, оставив свой обычный спокойно-холодноватый тон, взволнованно комментировал последние разведсводки. 8-я и 12-я танковые дивизии противника, боясь окружения, начали выбираться из-под Тихвина.

Утром 9 декабря Гусев сообщил о новых победах: 4-я армия начала штурм Тихвина, части 54-й армии продвигаются в сторону Кириши, 52-я армия развивает удар на линии Малая Вишера – Чудово. Немцы спешно выводят из бездорожных районов главные силы 39-го моторизованного корпуса.

Угроза нашего прорыва в районе Тихвина вынудила неприятеля снять с красногвардейского участка две пехотные дивизии и срочно бросить их против 54-й армии.

Военный совет фронта ответил на этот маневр врага переброской из Ленинграда в армию Федюнинекого 115-й и 19-й стрелковых дивизий.

Ночью 12 декабря 1941 года мы узнали о блестящей победе под Москвой. Гусев рассказал, что больше двадцати разбитых дивизий противника бегут на разных участках Калининского, Западного и Юго-Западного фронтов. Наступают войска Лелюшенко, Кузнецова, Сандалова, Рокоссовского, Говорова, Болдина, Белова и Голикова. Освобождено четыреста населенных пунктов.

Прошло еще несколько дней, и мы узнали, что Ленинград опять связан дорогой с Большой землей. И уже 24 декабря последовало решение об увеличении веем ленинградцам продовольственного пайка. Грузы для Ленинграда подавались в самом высоком темпе. Ленинградцам старался помочь, чем только мог, каждый железнодорожник, каждый шофер, каждый колхозник страны. Непрерывным потоком через Ладожское озеро в город шли колонны машин с хлебом, Теплой одеждой, крупой, маслом, сахаром.

Отлично работала «дорога жизни». На ледяной трассе самоотверженно трудился личный состав 64-го дорожно-эксплуатационного полка под командованием майора А. С. Можаева. Коммунист Можаев служил хорошим примером для всех бойцов и командиров полка. Днем и ночью, в пургу и ожесточенные атаки

противника с воздуха он находился на Ладоге, руководил людьми, вдохновлял их на преодоление трудностей.

3

В кабинете А. А. Кузнецова я встретил генерала П.А. Зайцева. Совсем недавно мы виделись с ним у Невской Дубровки. А как изменился генерал! Стерся здоровый румянец с лица, еще гуще засветилась сединой голова. Но внутренне Зайцев остался все таким же неугомонным, энергичным человеком. Он приехал с невского плацдарма с докладом об итогах трехдневных боев ударного полка, сформированного из коммунистов и комсомольцев.

– Это же черт знает что, – волновался он. – За три дня мы потеряли восемьсот человек. Атаки бесцельны. Если нет перевеса над противником в артиллерии, танках, авиации, зачем же с таким упрямством лезть на рожон?

У Кузнецова на обтянутых щеках заходили желваки. Он кивнул на меня:

– Спросите его, зачем мы берем с фронта в город саперов. Они братские могилы на Пискаревке взрывчаткой отрывают! Съездите туда, сравните потери в бою с теми, которые несет ежедневно население. А ведь оно не ходит в атаки...

Да, это действительно так. Кажемся, самое страшное уже позади. Затихли бои у Невской Дубровки, разгромлены немцы под Тихвином, идет хлеб в Ленинград по льду Ладоги. Но, увы, мне все еще приходится посылать из батальона П.К. Евстифеева команды минеров на Пискаревку. Паек увеличен, но результаты трехмесячного голода продолжают сказываться.

Опять возобновилась массовая эвакуация населения через Ладожское озеро. До навигации намечено вывезти полмиллиона человек.

Мы делаем все, что можно, и даже, может быть, больше, чем можно, ради спасения жизни людей, ради победы под Ленинградом.

Евстифеев и Соломахин подобрали на обезлюдевших улицах города брошенные кем-то машины и теперь приводят их в порядок. Командир 41-го понтонного батальона Евгений Клим продолжает посылать водолазов под лед у Невской Дубровки, и они по частям вытаскивают со дна реки потопленные паромы.

Батальону пришлось еще раз участвовать в переправе через большую водную преграду тяжелых танков. Теперь уже но льду Ладожского озера. Об этом стоит рассказать подробнее.

Обстановка сложилась так. 54-я армия вела наступление в сторону Любани, навстречу 2-й ударной армии Волховского фронта. Командующий фронтом решил перебросить из Ленинграда в помощь Федюнинскому 124-ю танковую бригаду. Лед на Ладоге был наполовину тоньше, чем требовалось для

безопасного движения по нему тяжелых боевых машин. Но генерал Болотников заявил на заседании Военного совета фронта;

– Раз они сумели на Невской Дубровке переправить танки под огнем вражеской артиллерии, то здесь-то уж выдумают что-нибудь!

– Сподобиться такой аттестации от товарища Болотникова более чем лестно,

– пошутил А. А. Жданов, но с шутки сразу же перешел на деловой тон и обязал нас не дольше как к исходу следующего дня представить Военному совету конкретные предложения.

В Смольный для консультации приехал инженер С.С. Талушкевич, известный своими расчетами по нагрузкам. Осенью Сергей Сергеевич работал на строительстве баррикад в группе академика Б.Г. Галеркина. Мы знали его изобретательность, но сейчас ничего обнадеживающего он сказать не мог. На первый случай порекомендовал сконструировать своеобразный «санный паром» для танка. Тащить его придется тягачом.

Пилипец насмешливо хмыкнул:

Зубков в свое время подземку предлагал провести под Невой. Мы с контрадмиралом Крыловым пробовали под водой лебедками танки тащить. Только «санного парома» нам еще не хватало!

А что делать? – басил начальник технического отдела А.К. Акатов. – Давайте попробуем.

Акатов и Г алушкевич разработали нам схему этого уникума. Я отнесся к ней тоже скептически:'

– Сколько же потребуется таких саней, чтобы танковую бригаду перетащить? На один рейс уйдет полдня. А потом, как это чудище перелезет через пороги, через трещины?

Ослабевший от голода, с явными признаками дистрофии, Талушкевич беспомощно улыбнулся и развел бескровными руками:

– Другого технического решения не вижу.

Я решил посоветоваться с Болотниковым, но и он только плечами пожал:

– Надо что-то делать. Федюнинский мне на горло наступает, требует танки...

Заказ на первый «санный паром» дали Балтийскому заводу. Понтонеры приступили к подготовке трассы. На ледяных просторах Ладоги их встретили двадцатиградусные морозы и жгучий ветер.

И вот все сделано. Пора приступать к испытаниям. Вначале сани с танком потащил один трактор. Ему нагрузка, оказалась явно непосильной, двигатель работал с надрывом. Решили подключить второй тягач. Но стоило только остановить для этого движение, как злую шутку сыграл мороз. Разогревшиеся полозья намертво припаялись ко льду. Теперь уже и два трактора не могли сдвинуть сани с места.

– Ну его к дьяволу, такое путешествие, товарищ начальник. Разрешите, я спущу машину с этого проклятого помоста, прямо на лед, – просит водитель танка.

Это, конечно, рискованно. Лед может не выдержать. Я бросаю вопросительный взгляд на Болотникова. Он смотрит на меня и спрашивает, ядовито усмехаясь:

– Ну, что будем делать, изобретатель?

Давайте попробуем. Болотников машет рукой водителю:

А ну, сползай с лобного места! Тонуть будешь – вытащим.

Понтонеры приставляют к высоким саням сходни. Водитель осторожно спускает танк и ведет его по чуть потрескивающему льду сначала к нашему берегу. Все в порядке, лед не поддался.

– А не снять ли нам с танка для облегчения башню и лобовую броню? – предлагает водитель.

Болотников разрешает и, когда эта довольно кропотливая работа проделана, подает команду:

– Вперед!

Мы на лыжах сопровождаем танк несколько километров, следя за льдом. Он гудит, но держит тяжелую машину.

Через три часа с восточного берега по телефону сообщили о прибытии первого танка.

После этого все пошло как по конвейеру. На западном берегу бригада монтажников и такелажников снимала с тяжелого танка башню и укладывала ее на деревянные подсанки, соединенные с ним буксирным тросом. А на восточном берегу «путешественника» встречала другая монтажная бригада и снова накрывала танк броневой шапкой. Лобовую броню мы больше не трогали: действительность показала, что и с нею танки могут проходить по льду Ладоги.

В течение пяти суток нам удалось переправить без потерь всю танковую бригаду полковника А.Г. Родина. Она сыграла важную роль в боях на подступах

к Погостью. Но, к сожалению, эти бои не дали того результата, на который рассчитывало наше командование.

Две армии Волховского фронта и наша 54-я сумели взять в клещи несколько вражеских дивизий между Чудовом и Любанью. Однако затем войска 2-й ударной армии сами попали под фланговые атаки противника. 54-я армия получила задачу идти на выручку соседу. Пойти-то она пошла, да недалеко ушла. Бездорожье и глубокие снега быстро вымотали людей. Бои за Ладогой стали постепенно затухать.

Ярко выраженный позиционный характер приобретала борьба и на внутренних участках Ленинградского фронта. Ослабленные в летних и осенних боях части 42, 55, 23-й армий и Приморской оперативной группы вели «истребительную» войну. Широкий размах приняло снайперское движение. В дивизиях был заведен точный учет уничтоженных оккупантов. У бойцов появились «лицевые счета» и «зачетные книжки». Специальные контролеры-наблюдатели следили за точностью каждого выстрела. Ведь боеприпасов-то было в обрез.

Ночами снайперов сменяли саперы, своими средствами нанося врагу урон. В моей видавшей виды фронтовой записной книжке я обнаружил недавно наспех записанный рассказ сержанта Степана Михайлова об одной ночной «прогулке» саперов в расположение неприятеля. Позволю себе воспроизвести здесь эту запись в ее первородном виде.

Мы, – говорит Михайлов, – выступили с вечера вчетвером. Затемно пробрались в поселок Красный Бор. Жителей там почти нет, видели только двух старух. Немцы тоже в домах не живут, все в землянках. Выбрали мы подходящий чердак на окраине и засели там. За день засекли все огневые точки. Ну, конечно, и себе подыскали подходящую работу на следующую ночь. Вот тут, – Михайлов показывает на четко вычерченной схеме, – два танка у них было укрыто, а между ними – глубокая траншея. От нее – ход сообщения к большому блиндажу. А у нас с собой имелось двадцать противопехотных мин-малюток, один заряд десятикилограммовый да еще на каждого по паре противотанковых гранат. Днем мы все как следует распланировали, а ночью провели этот план в жизнь. Сначала, конечно, тропу из тыла к блиндажу заминировали.

– Ты лучше расскажи, как часового у блиндажа взяли, – перебивает рассказчика капитан П. Ерастов.

– Можно и про это,– соглашается Михайлов.– Перед тем как уйти в разведку, нам был дан приказ: при случае захватить «языка». И случай такой подвернулся. Видим, стоит часовой. Только уж больно близко он к блиндажу держался. Пришлось долго ждать, пока понадобилось ему по малой нужде отойти. Тут уж мы и навалились. Рот ему законопатили, самого спеленали веревками, оттащили в сторонку – лежи пока, дожидайся. А сами план заканчивать пошли. Блиндаж ликвидировали большим зарядом; у двери его

заложили. Под этот салют и оба танка гранатами взорвали. Такой огонь полыхнул!.. Когда совсем уходили, слышали, как две маленькие мины сработали. Значит, еще двое фашистов окачурились либо в калек превратились. Всего, считай, значит, не меньше пятнадцати оккупантов на нас четверых пришлось да один пленный. Вы, товарищ начальник, в зачетную книжку нам это занесите...

Не помню уж теперь, выполнил ли я эту просьбу Михайлова, но, перечитывая запись его рассказа, словно опять повстречался с ним. Будто живой встал он перед моим мысленным взором – степенный, неторопливый, рассудительный, каким и подобает быть истинному саперу.

Сохранились в памяти и многие другие мои сослуживцы, проявлявшие в те дни удивительную смекалку и изобретательность.

В инженерном батальоне майора П. А. Заводчикова надумали истреблять неприятеля с помощью служебных собак с вьючной миной. Командир батальона и профессор П.П. Кобеко сконструировали остроумный штыревой взрыватель на вьюке-заряде. Вожатые натренировали собак бежать из нейтральной полосы к немецким траншеям, искать там землянки и лезть под нары. В этот момент взрыватель и срабатывал. В феврале Заводчиков провел несколько таких ночных вылазок. Они вызвали панику в немецких траншеях. После каждого такого случая беспорядочная стрельба и вспышки ракет не утихали обычно всю ночь.

А вот еще один пример изобретательности саперов.

В нейтральной полосе около станции Лигово остались два полузатопленных танка КВ. Начальник инженерных войск 42-й армии полковник Н.Ф.

Кричевский решил вытащить их. Но дело это не простое. Местность вокруг ровная, как стол. Фашистам все видно даже ночью. Темноту они ракетами разгоняют. И пулеметы у них близко – за полотном железной дороги.

– Тут братцы, честь наша саперная задета, – усмехнулся капитан Котов, когда кто-то из танкистов выразил сомнение в возможности вытащить эти машины.– Ну Что ж, попробуем.

В первую очередь капитан обследовал место затопления танков. Глубина была невелика, но машины затянуло льдом. Одна из них лежала вверх гусеницами.

Внимательно оглядевшись, Котов понял, что незаметно подвести к берегу тягач нельзя. Вытаскивать танки придется лебедками.

Начали комплектовать рабочую команду. Для подготовительных работ набрали группу из добровольцев. Возглавили ее военпред Ижорского завода старший техник-лейтенант Михаил Андреевич Розанов и такелажник Адмиралтейского завода Михаил Алексеевич Пантелеев. В помощь им выделили взвод саперов

под командованием младшего лейтенанта Льва Ароновича Кейдаля. Все необходимые приспособления – две лебедки, блоки, механические тали и тросы – достали на Адмиралтейском заводе.

В одну из ночей саперы создали вокруг места затопления снежный вал: и маскировка хорошая, и какая ни на есть защита от осколков. Через него потом пропустили тросы, предварительно выкрасив их в белый цвет. Все это делалось, разумеется, под пулеметным, минометным и артиллерийским огнем. Трос неоднократно перерубало осколками, и его приходилось сращивать.

Наконец подготовительные работы закончились. Стали тащить перевернутый танк. Он – ни с места. И тут-то родилась дерзкая идея: вытолкнуть его взрывом на выброс.

Рассчитали заряд. Один из саперов спустился под воду, заложил взрывчатку под башню. Перед тем как произвести взрыв, тросы натянули до отказа, чтобы танк вытолкнуло в нужную сторону.

К общей радости, после взрыва он отлетел точно на предназначенное ему место и, главное, встал на гусеницы. Только башню отбросило метров на пять в сторону.

Вторую машину вытащили уже, быстрее, с помощью лебедки. Потом танкисты отбуксировали оба танка. А на Кировском заводе рабочие быстро привели их в порядок, и уже через несколько дней КВ эти вернулись в строй.

Не обходилось и без курьезов. В полосе 23-й армии финны многократно пытались взорвать некоторые наши доты. Попытки эти кончались для них плачевно: каждый раз они оставляли возле наших укреплений семь – десять трупов своих солдат. Но и нашим разведчикам проникнуть в глубину финской обороны тоже не удавалось.

Командующий армией А.И. Черепанов попросил однажды выделить ему для участия в ночном поиске саперов-разведчиков из 106-го инженерного батальона, прославившегося по всему фронту своими дерзкими вылазками в тыл неприятеля. Саперов повел в разведку заместитель командира батальона старший лейтенант И.И. Соломахин. Разведчик он был многоопытный, но на сей раз страшно оконфузился: вернулся не только с пустыми руками, а и с голыми ногами. Случилось это так. Между нашими и финскими боевыми порядками разведчики столкнулись с равновеликой разведгруппой противника. Завязался рукопашный бой. Соломахину удалось оглушить ударом автомата вражеского солдата. Но тут он сам попал в ловушку – наступил на малозаметную проволочную сеть и упал. Пока поднимался, оглушенный им финский солдат очнулся и сам поволок Соломахина к неприятельским окопам. Старший лейтенант не растерялся и всадил вражескому разведчику нож в бок. И тут только ощутил, как замерзли ноги. Глянул, а на них нет валенок, – видно,

застряли в сети-ловушке. Так и пришлось Соломахину налегке прыгать через сугробы.

Незаметно пришла весна и принесла нам новые хлопоты. Надо было очищать дворы, улицы, скверы, парки от всяческих отбросов. При тщательном осмотре обезлюдевших, заваленных снегом и залитых водой квартир и убежищ нередко наталкивались на трупы. Зимой они лежали закоченевшими и никому, собственно, не мешали, но, когда стало пригревать солнце, неубранные трупы и различные нечистоты могли стать источником опасных эпидемий.

По призыву партийных и советских организаций ленинградцы дружно поднялись на борьбу и с этим опасным злом. К концу марта на очистке дворов, улиц и запустелых домов работали триста тысяч человек.

А фашистские завоеватели продолжали свое черное дело – истребление мирного населения. Днем и ночью город подвергался новым и новым варварским обстрелам и бомбардировкам с воздуха. В январе в жилых кварталах разорвалось около трех тысяч тяжелых снарядов, в феврале – около пяти, в марте – семь с половиной тысяч.

К сожалению, наше противодействие врагу в этом отношении носило пока пассивный характер. Для действенной борьбы с его осадной артиллерией необходимо было расходовать ежемесячно по крайней мере десять-двенадцать тысяч снарядов крупных калибров. А мы получали их не больше двух с половиной тысяч.

Положение стало несколько улучшаться, когда начальником штаба артиллерии фронта стал полковник Г.Ф. Одинцов. Энергичный и деятельный, Георгий Федотович централизовал управление огнем всех тяжелых систем и сумел по-хозяйски распорядиться дефицитными боеприпасами.

ГЛАВА ШЕСТАЯ НОВЫЙ КОМАНДУЮЩИЙ

В штабе фронта к весне 1942 года сложился дружный, опаянный коллектив. И душой его был, конечно, генерал-майор Д.Н. Гусев. В отношениях с начальниками родов войск и служб Дмитрий Николаевич соблюдал, как у нас говорили, принцип «открытых дверей». У Гусева практически не хватало времени на персональные разговоры с нами, а у нас не было надежды дождаться, что он освободится когда-нибудь от телефонных и телеграфных переговоров, от шифровок и карт. Поэтому, как я уже отмечал, мы чаще всего собирались у него «скопом». Особенно людно в кабинете начальника штаба бывало часов в шесть утра. Это время по фронтовым понятиям считалось примерно концом «рабочего дня».

Дмитрий Николаевич тщательно скрывал ото всех, что у него болят ноги. Был всегда оживлен, деятелен, а главное, приветлив. Казалось, он радовался приходу любого из нас. И только когда в кабинет набиралось слишком уж много посетителей, Гусев вынужден был порой «спасаться бегством».

– Подходящая собралась семейка, – говорил в таких случаях Дмитрий Николаевич, поднимаясь из-за стола. – Ну вот что, други мои, разберитесь здесь пока между собой сами, а я тем временем к товарищу Жданову схожу.

И мы начинали «разбираться». Новый командующий артиллерией полковник Г.Ф. Одинцов, новый командующий ВВС генерал С.Д. Рыбальченко, начальник оперативного отдела генерал А.В. Гвоздков уточняли обстановку, договаривались о порядке взаимодействия войск. Все мы сработались настолько, что с полуслова стали понимать друг друга. К моменту возвращения Гусева у нас обычно было уже готово согласованное решение по всем вопросам. Начальнику штаба оставалось только либо подтвердить его целиком, либо внести отдельные поправки в наши планы и проекты срочных приказов.

Командующий фронтом генерал-лейтенант М. С. Хозин редко бывал в Ленинграде. Большую часть времени ему приходилось отдавать руководству войсками за Ладогой. Поэтому в повседневных наших делах слово начальника штаба фронта было, как правило, последним словом. А с вопросами, имеющими принципиальное значение, мы шли к А. А. Жданову или А, А. Кузнецову. , Жданов в деталях знал положение почти в каждой дивизии, часто встречался с командующими и членами военных советов армий. В любое время суток в его кабинете можно было встретить представителей из войск, директоров заводей, научных работников, писателей, пропагандистов. Зимой 1941/42 года он больше всего уделял внимание ладожской «дороге жизни», организации питания голодающему населению.

Алексей Александрович Кузнецов занимался главным образом оборонительным строительством и вооружением. По роду моей службы мне больше всего приходилось иметь дело именно с ним, и я сохранил самые теплые воспоминания об этом неутомимом труженике, очень волевом, порой даже излишне резком и в то же время для каждого доступном партийном руководителе, вникавшем во все детали нелегкой солдатской службы.

Добрую память по себе оставил у меня секретарь областного комитета партии Терентий Фомич Штыков. Он тоже был членом Военного совета фронта и зимой 1942 года вел под руководством А.Н. Косыгина огромную работу по доставке в Ленинград продовольствия. От Кузнецова он отличался неторопливостью, внешним спокойствием, но, когда в интересах дела требовалось проявить характер, оказывался таким же настойчивым и неуступчивым.

Сплочению всего руководящего состава фронта немало способствовали установившиеся в Смольном очень демократические бытовые порядки. Общий

для всех обед в столовой с обязательным приемом соснового отвара от цинги. Привычный дележ хлебного пайка на три ломтика: на утро, на день и на вечер. Если кому удавалось побывать за Ладогой, обязательно привозил чесноку и делил на всех поровну.