Текст книги "Город-фронт"

Автор книги: Борис Бычевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Я говорю не о зоне действия войск,– заметил Хозин,– а об оперативной глубине.

«Какая оперативная глубина может быть дальше Окружной дороги?» – подумал я и решил сразу же уточнить:

Вы говорите о городе, товарищ генерал?

Ладно, об этом в другой раз,– прервал меня начальник штаба.

Но в другой раз к этому вопросу возвращаться не пришлось. Все выяснилось уже на следующий день.

17 сентября Военный совет фронта принял постановление о передаче сорока тонн взрывчатых веществ из резерва Инженерного управления так называемым «районным тройкам». Возглавившие эти тройки первые секретари Кировского, Московского, Володарского и Ленинского райкомов партии получили специальные задания по минированию промышленных предприятий.

Мы с комиссаром днем и ночью пропадали на Окружной железной дороге, проверяя готовность нового противотанкового рубежа. Сделано было многое. Поставлены заграждения. Через каждые пятьдесят – сто метров вмонтированы в высокую насыпь орудия, частью снятые из дотов при оставлении Красногвардейского и Выборгского укрепленных районов, частью собранные в последние дни на ленинградских заводах. Артиллеристы готовят схемы огня. А снаряды еще полностью не доставлены. Не везде есть связь.

Команды минеров дежурят у крупных фугасов, зарытых в узловых пунктах шоссе, в Авиагородке, у трамвайного парка Котлярова, на станциях Предпортовая и Шоссейная. Специальные команды устанавливают тяжелые огнеметы для борьбы с танками.

Был четвертый час ночи, когда меня разыскал адъютант Г.К Жукова:

– Приказано немедленно прибыть в Смольный...

В приемной встретился с новым командующим 42-й армией генерал-майором И.И. Федюнинским и членом Военного совета той же армий корпусным комиссаром Н.Н. Клементьевым. Судя по их лицам, здесь состоялся нелегкий разговор с командующим фронтом.

Когда, мокрый, облепленный грязью, я вошел в кабинет, Г. К– Жуков и А. А. Жданов стояли, склонясь над картой. Командующий покосился в мою сторону:

– Явился наконец. Где болтаешься, что тебя всю ночь надо разыскивать? Дрыхнешь небось...

Начало не предвещало ничего хорошего.

Выполнял ваш приказ, проверял рубеж по Окружной дороге,– ответил я.

Ну и что? Готов?

Г отовы семьдесят огневых позиций противотанковой артиллерии. Отрыты рвы. Закончена установка надолб и минных полей.

Командующий сорок второй армией знает этот рубеж?

Днем я передал схему рубежа начальнику штаба армии генералу Березинскому. Сам генерал Федюнинский выезжал в войска.

Удар кулаком по столу был ответом на этот, как мне казалось, четкий доклад:

– Тебя спрашивают не о том, каким писарям ты отдал схему. Интересует другое – знает или не знает командарм этот рубеж? Ты способен понимать русский язык?.– К последним словам Жуков присовокупил крепкое выражение.

И надо же было, чтобы в эту минуту черт меня дернул наивно объявить:

– Генерал Федюнинский здесь в приемной, товарищ командующий...

Новый взрыв ярости последовал немедленно:

– Ты думаешь, что говоришь?.. Без тебя знаю, что он здесь,.. Ты понимаешь, если дивизия Антонова не займет за ночь оборону по Окружной дороге, немцы в город ворвутся? Я же тебя тогда расстреляю перед Смольным как предателя.

А. А. Жданов поморщился. Он явно не одобрял такой тон командующего. Сам Андрей Александрович ругаться не умел, у него это не получалось, и сейчас, желая как-то смягчить грубость Жукова, Жданов заговорил со мной:

–Товарищ Бычевский, как же вы не догадались найти самого Федюнинского! Ведь он только что принял армию. И дивизия Антонова, которая должна занять

новый рубеж, буквально на днях сформирована. Разбомбят дивизию, если она пойдет туда в светлое время. Поняли наконец, в чем дело?

Видимо, я действительно был в состоянии отупения и только теперь сообразил, зачем меня вызвали. Надо было немедленно, до наступления утра, обеспечить выход 6-й дивизии народного ополчения на новый, подготовленный нами рубеж. Я уже не осмелился доложить, что мне до сих пор не был известен сегодняшний приказ командующего фронтом о том, что эта 6-я дивизия должна войти в состав 42-й армии и под прикрытием ночи спешно занять рубеж в тылу пулковской позиции. Вместо этого сказал:

– Разрешите, товарищ командующий, выехать сейчас вместе с командармом, и мы выведем дивизию на подготовленный рубеж.

– Додумался наконец...– Жуков еще раз выругался. – Немедленно отправляйся и помни: если к девяти часам дивизия не будет на месте, расстреляю...

Когда я вышел в приемную, Иван Иванович Федюнинский, смуглый темноволосый генерал со звездой Г ероя Советского Союза на груди, хитровато улыбнулся:

– Попало, инженер?

Я тогда еще не знал близко этого добродушного человека. Вопрос его показался мне неуместным, преисполненным ехидства, и я ответил, едва удерживаясь от резкости:

– Самую малость, товарищ генерал. Командующий обещал расстрелять, если к утру шестая дивизия не будет на Окружной дороге. Поедемте. В вашем штабе, видимо, некому было заняться таким мелким делом, как вывод дивизии на рубеж. А ведь схема находится в армии!

Не серчай, инженер! – широко улыбнулся командарм, знавший, кажется, характер Жукова. – Тебе еще повезло. Нас с членом Военного совета армии за то же самое Г еоргий Константинович повесить обещался. Мы уже собирались ехать, да ты пришел. Решили обождать, знали, что у командующего не задержишься.

От улыбки Федюнинского мне как-то стало веселее. Мы вместе вышли из Смольного и сразу окунулись в темень осенней ночи.

К утру 6-я дивизия народного ополчения благополучно заняла последний перед городом рубеж.

К исходу дня 17 сентября районные тройки получили взрывчатку для уничтожения важнейших объектов, если крупные силы противника ворвутся в город. Всему командно-политическому составу войск 42-й и 55-й армий

объявили приказ, что отход с рубежа Урицк – Пулково – Шушары —

Колпино будет рассматриваться как тягчайшее преступление перед Родиной.

21-я дивизия НКВД выбила немцев из Урицка. За последние тридцать шесть часов этот многострадальный, объятый пламенем город второй раз переходил из рук в руки.

Командующий фронтом требует продолжать контратаки. На 18 сентября он обязал командование 8~й армии вернуть поселок Володарского и нанести удар в направлении Красного Села. 55-й армии приказано выбить немцев из Слуцка и из Пушкинского парка. 42-я армия должна развивать свой успех в районе Урицка и в то же время удерживать центр пулковской позиции у самой обсерватории.

Но вечером выяснилось, что слово «успех» менее всего подходило для оценки истинного положения. Из штаба 42-й армии неуверенно доложили: по всей вероятности, город Урицк опять занят противником.

А. А. Кузнецов предложил мне съездить вместе с ним в 21-ю дивизию НКВД. Тронулись в путь уже поздно ночью. В молчании пересекаем темную громаду города, раскинувшегося на двести квадратных километров. Под неверным светом синих фар проспекты кажутся тупиками, а углы зданий и перекрестки улиц совсем стушевываются, теряют привычные очертания. Это впечатление усиливается еще сырой промозглой погодой.

В каждом доме тишина, каждое окно затемнено, но мы знаем, что спят сейчас, может быть, только дети. Взрослые – это и гарнизон осажденной крепости и одновременно охрана своей семьи, своего дома. На крышах и чердаках, в подъездах, во дворах дежурят тысячи людей.

Совсем недавно закончилась очередная бомбежка. Еще видны справа и слева багровые отсветы.

Все чаще путь нам преграждают рабочие патрули у проездов через баррикады. Не остановишься – хлопнет предупредительный выстрел. На улице Стачек и за Нарвскими воротами – последняя проверка, а за трамвайным парком Котлярова мы идем пешколг. Где-то совсем близко слышны минометные разрывы. Догорают сброшенные с дороги две грузовые машины. Тут же скелеты сгоревших трамваев, паутина порванных проводов. Отсюда идут солдатские тропы к Шереметьевскому парку. Там – ружейно-пулеметная перестрелка, а с Морского канала доносится гул корабельных орудий.

Командира дивизии полковника М.Д. Папченко разыскали в землянке на НП 14го полка.

Уточнение обстановки не представляло трудностей: мы находились перед самым Урицком. Город был занят немцами, там хорошо просматривались несколько очагов пожара.

Командир дивизии – в красноармейской стеганке и стальной каске, с автоматом на шее. Видимо, тоже недавно пришел в эту землянку. Слишком рослый для нее, он стоит, почти упираясь головой в потолок, у стола с коптящей керосиновой лампой. Перед ним котелок с недоеденной кашей и лист карты, испещренный красным и синим карандашами. В углу кто-то лежит, накрывшись шинелью. У дверей два автоматчика.

Отдали Урицк?– сразу спрашивает Кузнецов.

Деремся, товарищ член Военного совета, – пытается сгладить положение командир дивизии.– Родионов имеет в городе несколько крупных групп. Они все еще ведут бой.

А это что такое? – кивает головой Кузнецов на выход из землянки. С той стороны совсем близко слышна автоматная перестрелка, – Я понимаю эту стрельбу так, что ваши «крупные группы» просто отрезаны.

Пробьются, Алексей Александрович. Это же пограничники!

– Куда пробьются? – вскипает Кузнецов.– Назад? В Ленинград, что ли?

Папченко снимает каску, подшлемник и вытирает взмокшее лицо. Ему под сорок. Он из старых кадровых пограничников, как почти и весь состав дивизии. Видно, трудно полковнику отвечать на эти резкие, полные горечи вопросы, и он молчит.

Вокзал в Лигово тоже занят немцами? – спрашивает Кузнецов.

Занят, Алексей Александрович. Сам сейчас только оттуда пришел. Пытались отбить вокзал, да не удалось. Там у немцев три танка и автоматчиков полно. Наши окопались у переезда, возле оврага. Попытаемся с утра атаковать.

Кузнецов устало садится на табуретку, глядит на карту, на котелок с кашей.

Скажите все-таки, полковник, как это получилось?– спрашивает он, помолчав.– Вчера дивизия выбила фашистов из Урицка, из Старо-Паново. Сегодня вы получили приказ наступать дальше, но вместо этого к вечеру отдали Урицк немцам. Что творится в вашей дивизии? Почему она может в один день на три километра отбросить противника и затем опять откатиться на столько же?

К сожалению, это так, товарищ член Военного совета.

А почему так?

Папченко выдерживает паузу и начинает выкладывать все начистоту:

Сегодня утром, когда два полка дивизии начали наступление из района Старо-Паново, им во фланг ударили вражеские танки – не меньше пятидесяти – и отсекли от Урицка. А город в это время был почти пуст, все войска из него ушли вперед. Пока мы опомнились, немецкие танки с десантами автоматчиков уже ворвались в Урицк. Вот с ними и идет бой.

За каким дьяволом надо было лезть вперед, предварительно не закрепившись в городе? – возмущается Кузнецов.– Попробуйте теперь отбить Урицк. Там же траншей нарыто чуть не на целую дивизию.

Так ведь я приказ такой получил от командующего сорок второй армией: наступать всеми силами. Генерал Федюнинский даже пригрозил: «Не выполнишь – голову долой}»

А приказ о том, что за отход с этого рубежа тоже можно головы лишиться, вы получили? – сурово спрашивает Кузнецов и встает. – О нем все командиры знают!

Знают, – хмуро отвечает Папченко.– Только разве в этом главное? Сегодня мы и без того большие потери понесли в командном составе.– И начинает перечислять фамилии погибших командиров батальонов, рот, взводов.

Кузнецов вспыльчив, но быстро отходит. И уже другим тоном он говорит:

– Рабочие Кировского завода выходят на баррикады. Это, товарищ Папченко, понимать надо...

Лежавший в углу под шинелью человек пошевелился, затем встал, протирая кулаками глаза. Я с удивлением узнал в нем майора В.И. Севостьянова из нашего Инженерного управления. У нас считали, что майор погиб два дня назад во время боя под Красным Селом, где руководил отрядами минных заграждений. Но оказывается, он все это время здесь нес свою трудную службу и только сегодня отошел вместе с 14-м полком. И сразу же его, смертельно усталого, сморил сон. Он безмятежно проспал в землянке несколько часов.

Инженера дивизии накануне ранило, и я тут же назначил Севостьянова на эту должность. Здесь оказались подразделения разных саперных частей. Надо было привести их в порядок и умело использовать для немедленного закрепления дивизии на естественных рубежах.

Возвращаясь из дивизии, мы всю дорогу молчали. Не знаю, о чем думал член Военного совета фронта. А меня все время одолевали тревожные мысли о 21-й дивизии. Неприятно, что в итоге сегодняшнего «наступления» она осталась без укреплений и лежит в осенней грязи перед крупным населенным пунктом. За спиной у нее – Кировский завод.

Кто в этом виноват? Папченко? Федюнинский?

В какой-то степени, по-видимому, и тот и другой. Но ведь под лежачий камень вода не течет. Непрерывность контратак – это для нас сейчас главное: надо изматывать врага такими вот боями, хотя они и влекут за собой большие потери. Видимо, все-таки это неизбежно.

19 и 20 сентября обстановка под Урицком, Пулково и Петергофом продолжала оставаться крайне напряженной. Бои не стихали ни на один час. 21-я дивизия пыталась вернуть Урицк, но тщетно. 5-я дивизия народного ополчения дралась за деревню Кискино, на фланге Пулковских высот, – и тоже безрезультатно. Получилось так, что немцы продвигаться дальше не смогли, а наши оказалась не в состоянии освободить Урицк и Финское Койрово.

Мы постарались использовать это временное равновесие сил для создания новых инженерных препятствий на пути врага. Понимая, насколько важен в таких условиях высокий темп работ, решили готовить противотанковые рвы взрывным способом, при помощи крупных морских мин, взятых с Кронштадтской базы. Перед передним краем обороны такой способ оставался теперь единственно возможным.

Не успел еще как следует организовать это дело, как опять среди ночи получаю вызов в Смольный. Секретарь Военного совета предложил мне ознакомиться с весьма срочной директивой командования фронта.

Когда я начал ее читать, то у меня, признаться, буквы запрыгали перед глазами: на начальника отдела военных сообщений штаба фронта комбрига Е.В. Тулупова, уполномоченного НКПС Б. П. Бещева и меня возлагалась немедленная подготовка к разрушению Ленинградского железнодорожного узла и подходов к нему.

Неужели настолько реальна угроза появления немецко-фашисадких дивизий на улицах Ленинграда?

Попытка уточнить этот вопрос у генерал-лейтенанта Хозина ни к чему не приводит. Ответ его предельно краток.

– Я занят. Выполняйте директиву.

Комиссар управления Муха предполагает, что все эта «профилактика», до разрушений дело не дойдет.

Посидел с час над картой, нанес зоны работы частей и объекты. Потом решил пойти к начальнику разведотдела П.П. Евстигнееву. Кто-кто, а он-то должен знать, чего можно ждать в ближайшие дни от противника.

Петр Петрович сверял донесения из войск с протоколами опроса пленных и данными агентурной разведки. Его лицо и спокойный голос, как обычно, не

выражала и тени тревоги. Рассказал ему о директиве, но он, как говорят, и ухом не повел.

– Что все-таки дальше, Петр Иванович? Выдохнутся ль наконец немцы ? Евстигнеев молчит, глядя на ворох карт на столе. Потом поднимает глаза:

– Третьего дня получил донесение от одной разведгруппы из под Пскова. Много мотопехоты идет от Ленинграда на Псков. А там она сворачивает на Порхов – Дно.

– Перегруппировка, что ли?

– Возможно, возможно, – задумчиво говорит Евстигнеев. – Вчера в подтверждение к тому донесение получили.

Он роется в бумагах, вытаскивает одну, читает. Меня разбирает нетерпение. За своим столом Петр Петрович похож на ученого, неторопливо изучающего древние рукописи, хотя совсем близко ползают скорпионы и фаланги. Я знаю, торопить его в такой момент бесполезно, и терпеливо жду, что он скажет дальше.

– Командующему доложил, что все это очень похоже на переброску войск от Ленинграда, – роняет, наконец Евстигнеев. – Из Красногвардейска партизаны тоже доносят, будто немцы грузят танки на платформы.

– Так это же хорошо! – не утерпел я.

– Как сказать. Составил я в Москву донесение, а командующий – ни в какую. «Провокационные сведения, – говорит, – твоя агентура дает. Проверь-ка, кто там этим делом занимается».

Евстигнеев вытаскивает из вороха своих бумаг еще один лист:

– А вот из восьмой армии сообщают, что сегодня на петергофском участке оказались убитые и пленные двести девяносто первой и пятьдесят восьмой дивизий. Жданов очень заинтересовался, приказал срочно перепроверить.

Они же находились на красногвардейском и пулковском направлениях.

Находились два дня назад. А сейчас повернули на Петергоф. Похоже, что немцы хотят пробить пошире проход к Финскому заливу, чтобы вести огонь по Кронштадту и кораблям. Вы скажите-ка мне, как начались бои на Невской Дубровке?

Мне известно, что на левом берегу Невы у нас всего несколько взводов. Под Шлиссельбургом это люди полковника Донскова из 1-й дивизии НКВД.

В Дубровке – подразделения 115-й стрелковой генерала В. Ф. Конькова. Силы эти слишком малы, чтобы ждать от них серьезных результатов. Но начальник разведотдела думает иначе:

– О тех местах мы еще не раз услышим. По данным воздушной разведки, вдоль Невы в сторону Мги и Шлиссельбурга у противника значительно усилилось движение. Раньше там у него были седьмая авиадесантная дивизия и части двадцатой механизированной. А сейчас новые войска появились. На Ладожском озере тоже происходит сосредоточение сил. Чтобы противостоять им, генштаб пятьдесят четвертую армию сформировал.

– Вы думаете, что атаки немцев на Урицк – Пулково могут ослабнуть?

– Четыре дня назад двенадцать дивизий противника наступали на южном крыле фронта, а сегодня, по моим данным, там осталось девять. Если и под Петергофом и на Неве мы свяжем немцев боями, то, конечно, под Пулковом атаки могут стать слабее.

– Как же понимать приказ о подготовке к взрыву Ленинградского железнодорожного узла? А представители из Москвы? Что-то вы, Петр Петрович, уж больно спокойны.

Евстигнеев приглаживает волосы. Знакомая привычка.

– Разве можно сейчас быть спокойным? Просто профессиональная выдержка.

– И стал укладывать свои бумаги в папку. – И прошу извинить, к командующему нужно на доклад. Он нас архивариусами зовет. А напрасно. Ему-то должно быть известно, сколько разведчиков погибло, и даже порой без имени, без фамилии...

Беседа с Евстигнеевым несколько ободрила меня.

Между тем к утру 21 сентября немцы взяли Стрельну. Бои завязались на восточных окраинах Петергофа. Противник выходил к побережью Финского залива, угрожая Балтийскому флоту. Уже пятые сутки вражеская артиллерия усиленно обстреливала Морской канал и рейд. Чаще стали массированные бомбовые удары по городу с воздуха. В Ленинграде ежедневно регистрировалось до двухсот пожаров. Больницы приняли четыре тысячи раненых из городского населения.

На заводах люди не смыкали глаз: работали у станков, дежурили на баррикадах, тушили пожары, восстанавливали повреждения водопровода и электросети.

22 сентября командующий Балтийским флотом вице-адмирал В.Ф. Трибуц доложил Военному совету фронта об итогах ожесточенной дуэли, происходившей между кораблями и пикирующими немецкими бомбардировщиками. За два дня – 21 и 22 сентября – тридцать самолетов

противника сбито летчиками и зенитчиками Балтийского флота только в районе Кронштадта и Морского канала. На район стоянок военных кораблей немцы за один день сбросили более трехсот бомб.

Два попадания в носовую часть вывели из строя линкор «Марат». Серьезно пострадали крейсер «Киров» и миноносец «Грозящий». Велики были потери среди матросов. Однако корабли Балтики продолжали громить войска неприятеля под Петергофом, Урицком, Пулковом. Гитлеровцы то и дело попадали под губительный огонь корабельной артиллерии.

По ночам на переднем крае, как правило, немного стихало. А для саперов темная пора – самое время работы.

К ночи я чаще всего выезжаю на пулковское направление. Бои там носят очень упорный характер. Пулковский поселок и главное здание обсерватории постепенно превращаются в груды развалин.

Начинж 42-й армии майор Шубин привык к моим ночным визитам и, если не имеет возможности дождаться меня в штабе, обязательно оставит записку, где его следует искать. Но вот я приехал, а на месте нет ни Шубина, ни его координат.

На одном из полковых наблюдательных пунктов встречаю начальника артиллерии 42-й армии полковника М.С. Михалкина. Расспрашиваю его, не встречался ли ему майор Шубин. Полковник разводит руками:

– И не встречал, и не представляю, где он сейчас может быть. Ему надавали столько заданий, что не удивлюсь, если Шубин заснет на каком-нибудь фугасе. У нас здесь нынче такой денек выдался, какого, кажется, еще не бывало. Четырнадцать атак отбили. В районе Финское Койрово такую мясорубку фашистам устроили, что смотреть страшно. Там все сейчас трупами завалено. И все-таки лезут и лезут...

Михаил Семенович – словно дирижер артиллерийского оркестра на Пулковских высотах. У него всегда под руками карта огней, глаз – у стереотрубы, ухо – у телефонной трубки. Хозяйство у Михалкина большое и сложное. С момента подхода немецких войск к Лигову и Пулкову плотность орудий в полосе 42-й армии возросла в три раза. Теперь в случае атаки противника артиллеристы одним залпом могут смести до полка пехоты.

Невольно залюбовавшись Михалкиным и думая о возрастающей прочности нашей обороны, я в то же время вспомнил о моих подрывных командах, которые бессменно дежурят у минированных объектов в тылу пулковской позиции. Однако теперь почти ясно, что ничего взрывать не придется. Никто не требует от меня доклада о готовности к разрушению. У всех одна мысль: выстоять.

Шубина я нашел в одной из землянок с несколькими саперными командирами. Они сидели за чайником и наслаждались кипятком.

Перед этим на глаза мне попались беспорядочно разбросанные броневые пулеметные колпаки, и я намеревался пожурить начинжа. Но вошел в землянку

– и вспышка раздражения погасла. За чаем Александр Петрович инструктировал командиров, где и как устанавливать эти бронеточки.

– За ночь шесть штук втащим на Пулеметную горку? – спрашивает он командира армейского саперного батальона капитана Хоха.

Тот только что выпил очередную кружку кипятку и, с удовольствием отдуваясь, согласно кивает головой:

– Раз надо, значит, втащим. Сегодня там траншеи развалило так, будто черт в свайку играл. И пулеметов много разбито.

– Ну а ты, Петр Кузьмич,– обращается Шубин к капитану Евстифееву,– четыре штуки подтащи к Верхнему Кузьмину. Там у оврага два домика есть. Рядом с ними и ставьте.

А в самом овраге что будем делать?

Согласуй с Красновидовым, там его полк стоит. По-моему, овраг лучше заминировать. Кстати, как у тебя с управляемыми минами для противотанкового рва?

Евстифеев докладывает, что двенадцать морских мин его люди устанавливают на левом фланге армии у дорожной выемки. Когда взорвут, то ров перехватит шоссе метров на сорок. Взрывать решили не сразу, а когда там появятся немецкие танки.

Я стараюсь держаться в стороне. Таких, как Александр Петрович Шубин, опекать не следует. Это у нас один из наиболее опытных начинжев. Старый вояка. Еще со времени гражданской войны сохранил он свой невероятной густоты чуб, задорно торчащий из-под сбитой набекрень фуражки, легкую кавалерийскую походку и старый боевой подарок – шашку. Шашка путешествует с ним повсюду и неизменно водворяется над его койкой.

Чаепитие прервал вошедший связной:

Машины отправлять пора, товарищ майор. Через полчаса немцы будут долбить это место.

И то правда, Вася, – спохватывается Шубин, посмотрев на часы. – Немцы педантичны, начнут точно... Ну что ж, отправляйтесь, друзья. К семи надо закончить минирование и установку бронеколпаков. Днем капитану Хоху быть у Пулеметной горки в районе Толмачи с резервом минеров, а Евстифееву с

истребителями танков – в Верхнем Кузьмине, у фугасов. Донесения прислать в обсерваторию. Я буду там. По коням, братцы!..

Потом мы с Шубиным долго ходим по траншеям между полуразрушенными зданиями. Изрытая солдатской лопатой и перепаханная артиллерией, местность стала почти неузнаваемой.

Стрелки выдолбили норы в стенах траншей или под фундаментами полуразрушенных зданий и теперь дремлют в промозглой сырости. Такой сон стал привычным. Минометный свист и даже недалекий разрыв не будят усталого, сжившегося с войной человека.

Работы много, Александр Петрович! Опять мы на голом месте,– замечаю я Шубину.

сожалению, так, – вздыхает он и мечтательно добавляет; – Эх, дали бы нам сутки-двое на передых от контратак, какие б мы тут позиции отгрохали! А то ведь наспех все делается, на живую нитку, чтобы хоть голову спрятать.

Не будет передыха, Александр Петрович. Заканчивать все придется в процессе боя. Продумать надо, как это сделать.

Некоторое время идем молча. Потом Шубин возвращается к прежнему разговору:

Верно, думать надо. Тем более что зима приближается. А вы знаете, любопытное открытие сделали разведчики Евстифеева. Вчера ночью они ходили к Ново-Паново. И в овраге, где Дудергофский ручей, заметили, что немцы землянки роют.

Что? – я даже споткнулся.– Какие землянки? Может, орудийные капониры или щели от артогня?

Я тоже сомневался. Но разведчики говорят, котлованы большие, в скатах оврага. В Ново-Паново избы разбирают, бревна туда носят. Похоже, что зимовать там собираются.

Сразу вспомнилась недавняя моя беседа с начальником разведотдела фронта. Евстигнеев говорил о том же самом... Неужели на фронте наступает перелом?

Ну брат, это такая новость, что даже поверить в нее невозможно... Своему командующему докладывал?

Нет, еще не докладывал. Не успел. Сегодня столько дел было... Да, честно говоря, мне и самому пока не очень-то верится в эти землянки.

Начавшийся артналет не позволил нам закончить обход всех участков. Мы застряли у капитана Хоха.

Темного времени оставалось меньше часу, когда гитлеровцы повели огонь всеми калибрами. Это уж, наверное, подготовка атаки.

Около противотанковой пушки, на которую мы наткнулись по пути на командный пункт армии, в узкой щели свернулся калачиком боец.

– Боишься? – спрашивает его Шубин и шарит по карманам. Не найдя, видно, того, что искал, просит: – Ну-ка, друг, дай огонька.

Боец протягивает ему зажигалку, усмехается:

– Мы-то вроде отбоялись. А вот вы, товарищи командиры, куда-то назад очень уж шибко торопитесь.

Шубин смеется весело, от души:

– Точно, брат, торопимся. Нам тоже не дали доспать эти гады. Ну, будь здоров!

– Буду... Вон той тропкой идите, там всегда пореже снаряды падают,– показывает солдат в сторону мелкого кустарника.

Г енерала Федюнинского мы застали бодрствующим. Вместе е начальником артиллерии он сидел на НП. Сквозь предутреннюю мглу со стороны противника проглядывался пока лишь красноватый отблеск взрывов. Шла яростная артиллерийская дуэль. Встречные потоки снарядов и мин полосовали воздух. Пулеметы пока молчали. И стрелки в траншеях терпеливо ждали своего часа...

«Где противник нанесет главный удар?» – этот вопрос больше всего занимает командарма. Федюнинский часто звонит командирам дивизий, пытаясь найти ответ в их докладах о характере и интенсивности вражеского огня.

5-й дивизией народного ополчения третий день командует генерал-майор П.А. Зайцев, сменивший раненого полковника Ф.П. Уткина. В дивизии большие потери. Погибли комиссары 2-го и 3-го полков Н.А. Смирнов и М.Я. Камышников, ранен командир 2-го полка С.И. Красновидов.

Зайцев докладывает, что противник сосредоточивает огонь по его правому флангу. По-видимому, собирается обойти Пулковские высоты со стороны Финского Койрово.

Папченко высказывает такое же предположение.

Бомбовых ударов авиации пока нет. Низкие тучи заволокли небо, и люди благодарны за это природе.

В восемь часов теми вражеского артогня по переднему краю нашей обороне заметно спадает. Не унимаются лишь минометы. Но вот разорвалось несколько шестидюймовых снарядов в районе обсерватории.

Капельки пота выступают на лбу командарма. Раньше он выходил из блиндажа к стереотрубе. Теперь не поднимаясь сидит около телефона. Предупреждает командиров дивизий:

– Враг переносит огонь в глубину. Теперь смотрите внимательно!

Через пять минут звонит генерал-майор Зайцев. У него со стороны деревень Кискино и Генгози появились признаки дымовой завесы. Это ново. До сих пор противник шел в атаку без маскировки. Федюнинский спрашивает:

– Танки слышны? Нет? В чем же дело?

Теперь и нам с наблюдательного пункта видно, как в районе Финское Койрово поднимается грязно-желтое облако. Постепенно дым сплошной пеленой заволакивает Пулковские высоты.

– Все ясно,– говорит Федюнинский начальнику артиллерии.– Под прикрытием дыма хотят обойти главную высоту. Готовься, полковник, поставить заградительный огонь перед Кискино и Финское Койрово. Да чтобы на всю катушку! Пусть и балтийцы ждут сигнала.

Команда «На полную катушку!» передается всем семи артиллерийским полкам и минометным батальонам. Через несколько минут фашисты поднялись в атаку. Из дивизий докладывают:

– Танки идут не впереди, а вместе с пехотой...

Могучий залп потряс все вокруг, за ним второй, третий, четвертый. Тысячи снарядов взрыли землю перед атакующими. И вот уже немецкая пехота залегла. Но танки рвутся через проволочные заграждения...

Из Смольного позвонил командующий военно-воздушными силами фронта генерал-лейтенант А. А. Новиков;

На перекрестке дорог в Финское Койрово летчики наблюдают хаос: горящие машины, разбитые орудия, разбегающихся в панике фашистов.

Спасибо за приятное сообщение, – кричит в трубку Федюнинский и смотрит на карту. Это точная работа 47-го и 101-го артполков.

Потом начинаются звонки от командиров дивизий. Все они докладывают, что атака неприятеля сорвана.

Днем немцы еще раз пробовали атаковать, но опять понесли потери и откатились. Тем не менее командующий фронтом приказал продолжать огневые налеты по районам сосредоточения гитлеровцев.

Бои, проходившие 23 сентября, наглядно показали, что ударная мощь противника заметно ослабла. В атаках на пулковском направлении участвовало всего лишь двадцать танков.

Вечером Жуков вызвал к себе начальника разведотдела П.П. Евстигнеева:

– Вы передали в Москву свои разведданные?

Петр Петрович знал уже причину беспокойства Жукова. Ставка сама запросила о 4-й танковой группе. Ее части были замечены на подступах к Калинину.

Комбриг доложил, что разведданные он отправил. Раньше командующий назвал их провокационными, а теперь был доволен.

3

С чувством огромного облегчения объезжаем мы с комиссаром команды подрывников на Средней Рогатке, на станции Славянка, в зоне Кировского завода. Улыбками расцветают лица дежурных подрывников, когда комиссар Муха сообщает, что им, видимо, уже не потребуется крутить рукоятку «адской» машины и поднимать в воздух переезды, виадуки, привокзальные здания. Бойцы обступают нас, хотят знать подробности, как «лопнула кишка» у фашистов под Пулковом.